Московская дева Домовец Александр
Но внезапно Пульев, запнувшись, умолк. Лицо его стало задумчивым, потом покраснело, а следом побледнело. Он отложил доклад, залпом выпил стакан воды и медленно оглядел напрягшуюся аудиторию.
– Но это, в общем, не главное… – неуверенно сказал он после паузы, как бы прислушиваясь к самому себе.
– А что главное? – дерзко спросил с места один из слушателей.
Главным же, по дальнейшим словам Пульева, было то, что ничего из названного выше – не будет. Деньги дорожного фонда растрачены на поколение вперёд, так что латать дороги не на что. Бани тоже не будет, потому что средств районного бюджета не хватит и на собачью будку. У торгового центра, впрочем, шансы есть, но при условии, что инвесторы материально заинтересуют администрацию… Вот как-то так. Но ему, Пульеву, это по барабану. До пенсии два года, надо тупо отбыть номер, а с проблемами пусть потом разбирается новый начальник района…
Зал ошалело внимал откровениям главы. Сцена была сюрреалистическая: служебный стриптиз, да и только. И, что интересно: судя по всему, саморазоблачаться Пульеву совсем не хотелось. Говорил он медленно, с запинкой и временами пытался зажать себе рот. Но речь непостижимым образом струилась сквозь ладонь…
– Ну-с, дальше неинтересно, – нервно сказал Пивчик, барабаня холёными пальчиками по столешнице. – С конференции он сбежал. Дома всю ночь рвал на себе волосы, пил водку, а под утро попытался сделать харакири. Спасибо, жена спала вполглаза – отняла нож и вызвала «скорую». Врачи сделали укол, отгрузили в психушку…
– С этим ясно, – задумчиво сказала Изольда. – А кто был следующим?
Следующим оказался начальник управления мэрии по делам молодёжи Бархоткин. Выступая на местном телеканале, он заявил в прямом эфире, что с молодёжью в Перепетуеве всё хорошо – она пока есть, и о ней заботятся. В работе ряд проектов, направленных на дальнейшее улучшение молодёжного бытия. Будем создавать для юношей и девушек рабочие места… Строить общежитие… Ставить спортивные площадки… Поддерживать молодые таланты…
Тут Бархоткин неожиданно замолчал. Выдержав паузу, он глубоко вздохнул и сделал ещё одно заявление. Оказывается, все без исключения проекты розданы по знакомым фирмам. Не за спасибо, естественно. Благодаря этому он, Бархоткин, в прошлом году справил себе загородный дом на имя тёщи, а теперь примеривается к иномарке, которую запишет на отца. Вообще в ближайшие годы предстоит немало потрудиться, чтобы обеспечить безбедную старость, и хрен с ней, с этой молодёжью…
Начальник управления исповедовался без запинки, но с перекошенным от ужаса лицом.
Назавтра его пригласили для дачи объяснений в прокуратуру. Оттуда Бархоткин уже не вернулся…
– Очень интересно, – пробормотала Изольда. – Это всё?
– Если бы! – жалобно вскрикнул Пивчик, словно раненный лебедь.
Третий случай оказался наиболее шокирующим.
Несколько дней назад, ранним утром, на единственной площади Перепетуева появился юродивый. Был он всклокочен, лицо из-за голливудской щетины казалось неумытым, наготу скрывало ветхое рубище. Прохожие с изумлением узнавали в юродивом вице-мэра Бормотовича.
Постепенно вокруг чиновника собралась небольшая толпа. Ей-то вице-мэр и поведал, подвывая от страха, о своих неправедных делах, а именно: заграничные командировки за казённый счёт, нецелевое использование бюджетных средств, взаимовыгодные контакты с предпринимателями… Закончив исповедь, Бормотович рванул на груди рубище, поклонился на все четыре стороны и со словами: «Простите, люди добрые, если сможете!» – ушёл в монастырь. Кажется, в мужской…
– Действительно, эпидемия, – негромко подытожила Изольда, щуря большие ореховые глаза. – Трое ваших подчинённых – и три таких скандала. Да ещё за короткий промежуток времени… Этак скоро не с кем будет работать. Очень хорошо понимаю ваше беспокойство.
Пивчик поднял на Изольду Скуратовну взгляд обречённого.
– Боюсь, что не понимаете, – сказал он, как всхлипнул.
– То есть?
– А вот смотрите. Какая выстроилась цепочка? Глава районной администрации – начальник управления мэрии – вице-мэр. Кто следующий? Получается, что я! Я!.. Какое там беспокойство… Это же кошмар! Не хочу, не хочу!. – Голос Пивчика сорвался на крик.
Изольда наклонилась через стол и положила руку на мэрское плечо.
– Успокойтесь, – хмуро сказала она. – Это не более чем ваши домыслы.
– При чём тут домыслы? Простая иерархия…
Глава вторая
Совещались в кабинете у Изольды – всем отделом.
Я люблю бывать в её кабинете, хотя всякий раз вхожу с внутренним трепетом. Он такой же таинственный и непредсказуемый, как его хозяйка. Во-первых, в нём всегда царит полумрак, из-за чего истинные размеры помещения остаются загадкой. Во-вторых, в глубине кабинета непременно мерцает камин, в котором во время обеденных перерывов Ванька жарит для Изольды мясо на вертеле. В-третьих, здесь постоянно чувствуется неповторимая смесь запахов достойных вин и благовоний. И, наконец, к её кабинету примыкает комната отдыха. Можно сказать, альков.
О этот альков! За три года службы под началом подполковника Малюткиной раза два довелось одним глазком заглянуть внутрь. Ну, что сказать? Широкая кровать под балдахином. Огромный платяной шкаф, хранящий бесчисленные наряды. Как истинная женщина, Изольда любит переодеваться по несколько раз на день. Коллекция холодного и огнестрельного оружия, развешанная по стенам. Туалетный столик перед обширным зеркалом – кажется, венецианским, из старых запасов. Персидские ковры на полу…
Однако вернёмся к теме.
Нельзя сказать, что рассказ Пивчика стал для нас полной неожиданностью. В Перепетуеве не первую неделю курсировали глухие слухи, что на городских чиновников обрушился мор. Но в последнее время мы по уши завязли в расследовании дела о масонах из строительного департамента. По ночам эти нелюди собирались в актовом зале мэрии и клялись на кирпичах, что ни один проситель не получит участок для индивидуальной застройки иначе как на задах Перепетуева. Потому что все участки в центре и близко к нему уже распределены между своими или нужными… В общем, было не до слухов.
Как всегда, первым делом я полез в информационную базу отдела. На этот раз она ничем не порадовала. Кающиеся чиновники в истории человечества фигурировали. Каялись, впрочем, исключительно в преддверии эшафота – жить-то хочется. Но чтобы так, по доброй воле…
Тут Ванька, удобно лежащая на документах, усеявших необъятный стол начальницы, подняла змеиную головку.
– А почему, собственно, по доброй воле? – спросила она, почёсывая панцирь. – Из чего следует, что именно по доброй?
Саша Кириллов даже растерялся.
– Ну, как же… Сами же признавались, никто их не понуждал. Не бил, не пытал, не угрожал оружием…
– Жанна права, – скептически произнёс череп из-под руки Изольды. – Ты, Александр, упускаешь важную деталь. Каяться-то они каялись. Но один при этом сам себе зажимает рот, второй кривится от ужаса, третий аж воет… Ничего себе, добровольное признание!
Изольда погладила череп по лысой макушке.
– Викентий, как всегда, зрит в корень, – задумчиво сказала она. – Что есть раскаяние? Это стремление смыть грехи, достичь духовного очищения, высветлить ауру, наконец… При чем тут страх, ужас, вой? Версию добровольного признания, мне кажется, можно исключить. Не хотели они исповедоваться, тем более публично, – это ясно. И всё-таки исповедовались… Вопрос: почему?
Слово взял я. Для этого и встал.
– Если отбросить желание очистить душу, ответ напрашивается сам собой, – заявил я. – Наши фигуранты исповедовались под влиянием некой непреодолимой силы. Проще говоря, по принуждению.
С этими словами я сел.
– Растут дети, а? – тепло заметил череп, обращаясь к Ваньке. – Прямо с ходу всё по полочкам разложил!
– И не говори, – подхватила язвительная рептилия. – Вот сказал про принуждение, и как-то всё разом прояснилось…
Саша хихикнул, но я и бровью не повёл. Дружеская издёвка в нашем отделе – вещь привычная.
– Между прочим, в словах Кости есть рациональное зерно, – заметила Изольда, рискованно кладя длинные стройные ноги на край столешницы. Благо, форменная юбка достаточно длинная. – Тут уж одно из двух: либо добровольно, либо принудительно… Но кто их мог заставить? И каким образом?
Мы задумались. Думали долго – минут пять, не меньше. Всё это время в кабинете висела тишина, прерываемая лишь потрескиванием дров в камине. А потом со всех сторон посыпались версии.
Саша предположил, что фигурантам ввели сыворотку правды, и они пошли колоться в своих неблаговидных делах… Гипотезу отклонили. Сыворотка правды – это не слабительное, которое можно незаметно подмешать в питье или еду. Её вводят принудительно, во время допросов, да и действует она считанные минуты. А здесь обстоятельства совершенно другие.
Версия, высказанная Ванькой, носила глобальный характер. По мнению мудрой черепахи, самоубийственные признания чиновников вызваны причинами натурального происхождения. Природа устала терпеть коррупционно-бюрократический беспредел. В порядке защитной реакции она вырабатывает в своих недрах флюиды искренности, которые, попадая в атмосферу, поражают чиновничью психику, глушат инстинкт самосохранения, вызывают исповедальный позыв… Эту гипотезу тоже зарубили. Будь она верна, чиновники каялись бы косяками, а у нас пока единичные случаи.
Версия черепа была ближе к реальности. Викентий считал, что борьба с коррупцией и беспределом действительно имеет место. Однако не на уровне природных феноменов, а волею администрации президента. Верхи уже не могут игнорировать возмущение масс чиновничьим произволом. Пора стравить пар. Намечены показательные жертвы, которым спущено указание покаяться и пострадать. А обкатать схему решили в Перепетуеве – глубинка же. Девяносто процентов россиян по менталитету и образу жизни чистые перепетуевцы. И становится ясно, почему наши фигуранты, хоть и через силу, но исповедовались. Против администрации президента не попрёшь…
Гипотеза черепа вызвала споры, но в итоге также была отклонена. Уж если говорить о показательной порке, начали бы с более значительных фигур – для пущего резонанса. С мэра, например. И уж в любом случае Пивчик был бы в курсе новых веяний…
Настала моя очередь.
– Порчу на них навели, вот что, – ляпнул я. И тут же был поднят на смех.
Старшие товарищи напомнили, что человек от порчи традиционно бледнеет, худеет, болеет. Иногда глупеет. Но не до такой же степени, что совершать служебно-карьерный суицид! В общем, вариант мимо кассы…
В разгар дискуссии раздался звонок: по внутренней связи звонил Потанцуев. Трубку взяла Изольда Скуратовна.
– Малюткина у аппарата… Да, Иван Петрович, занимаемся. Отрабатываем версии… Что? Что? – Рука Изольды крепко стиснула трубку. – Хорошо. Поняла вас. Продолжаем заниматься. Есть, ускоренным темпом…
Отключившись, Изольда окинула нас рассеянным взглядом.
– Что случилось, госпожа? – встревожено спросила Ванька.
– Пивчик… – отрешённо сказала начальница.
Саша издал лёгкий стон. Ванька всплеснула передними лапками. У Викентия отвисла челюсть. Я вытер со лба мгновенно выступивший пот.
– Сегодня утром пришёл в следственный комитет и оформил письменную явку с повинной, – угрюмо продолжала Изольда. – На двадцати семи листах, между прочим.
– Мэр всё-таки, – тихо сказал Саша. – Масштаб, совершенно понятно…
– Не уберегли, – бесстрастно констатировал череп.
Оставшись без руководства, Перепетуев начал волноваться и кое-где бурлить. И хотя в город через два дня прибыл эмиссар администрации президента, назначенный исполнять обязанности градоначальника до внеочередных выборов, людей это не успокоило. Народная молва утверждала, что в воздухе Перепетуева появились и спонтанно размножаются бациллы правды. Пока они грызут одних чиновников, но что будет завтра? А если подчинённые начнут признаваться начальникам, чем занимаются на рабочих местах? А вдруг мужья начнут каяться жёнам в изменах или, хуже того, – жены мужьям? А если?.. Словом, никто не чувствовал себя в безопасности.
Общественное мнение требовалось успокоить, и сделать это можно было только одним способом: как можно быстрее раскрыть и обнародовать истинную причину роковых исповедей.
ВРИО мэра и Потанцуев пинали нас в четыре ноги. Никогда на отдел сверхъестественных расследований не ложился такой груз ответственности. А мы, как на грех, забуксовали.
Чего мы только не делали, чтобы сдвинуться с мёртвой точки! Викентий часами напролёт строил вслух логически непротиворечивые гипотезы и сам же их опровергал. Ванька раскидывала Таро, но карты молчали или выдавали какую-то чушь. В поисках дополнительной информации мы с Сашей съездили в психушку к Пульеву, навестили в монастыре Бормотовича, побывали в следственном изоляторе у Бархоткина. Пообщались и с Пивчиком, с которого уже взяли подписку о невыезде. Тщетно! Никто из фигурантов дела ничего нового не рассказал. Напасть, скосившая цвет перепетуевского чиновничества, оставалась тайной.
В поисках истины Изольда с черепом в качестве медиума вызвали дух великого ясновидца Вольфа Мессинга. Мессинг внимательно выслушал обстоятельства ситуации, задал несколько вопросов, однако раскрыть загадку не смог. «Дело тёмное», – авторитетно сказал он, после чего исчез.
Дедуктивная импотенция, охватившая отдел, была столь велика, что, собравшись на очередную утреннюю планёрку, мы стыдились смотреть друг на друга. И вот тут Изольда продемонстрировала лучшие качества руководителя: умение воодушевить подчинённых, увлечь их нестандартной идеей, – словом, открыть новые горизонты.
– Коллеги! У меня ощущение, что расследование зашло в тупик, – напрямик сказала она, откидываясь на спинку стула. (Кресел Изольда не признавала, – берегла осанку.)
Мы подтвердили, что расследование зашло именно туда.
– Нам нужно взглянуть на дело под новым углом зрения, – продолжала она.
Мы не возражали.
– И в связи с этим есть одна мысль…
Одна! У нас, вместе взятых, и одной не было.
– Вот смотрите… Пока что мы ищем причину, по которой солидные администраторы начинают заниматься саморазоблачением. Но давайте поставим вопрос иначе. В Перепетуеве существует несколько десятков крупных чиновников. Почему эпидемия исповедей коснулась именно этих четверых? В чем их исключительность по сравнению с другими?
Мы все, не считая черепа, подняли головы. Он её и не опускал. А действительно, почему? Как-то мы об этом не задумывались, и совершенно зря. Вопрос Изольды был не просто правомерным – в нём таилась некая, пока ещё неясная перспектива. Ай да Малюткина!
– Ты молодец, госпожа! – душевно молвила Ванька и погладила Изольду лапкой по руке.
– Сейчас не об этом!. Так почему?
Череп Викентий кашлянул:
– Н-ну… можно предположить, что все четыре фигуранта связаны неким обстоятельством, которое нам пока неизвестно, – прошамкал он, размышляя вслух. – Именно это обстоятельство повлияло на них таким образом, что они начали прилюдно исповедоваться и каяться… Я доступен?
Изольда негромко поаплодировала.
– Не стареют умом ветераны, – сказала она растроганно. – Сформулировано чётко. Вот помяните моё слово: как только вычислим роковое обстоятельство, о котором сказал Викентий, как только найдём связь между фигурантами, – считайте, дело почти раскрыто.
Мы с Сашей озадаченно переглянулись. Так-то оно так, но… За эти дни мы перелопатили массу информации вообще и о пострадавших чиновниках особенно. Пульева, Бархоткина, Бормотовича и Пивчика не связывало решительно ничего, кроме разве что, корпоративной принадлежности к правящей административной касте. Разный возраст, разные привычки и наклонности, разные темпераменты, разные портфели и кресла… Ну, сиживали порой в одних президиумах, ну, время от времени служебно пересекались, решая те или иные вопросы, – вот и всё. Заподозрить фигурантов в не афишируемых отношениях на какой бы то ни было почве оснований не находилось.
Всё это мы, дополняя друг друга, изложили коллегам. Однако Изольда упрямо наклонила голову.
– Ищите! – велела она, поднимаясь из-за стола. – Есть между ними некая связь, есть. Считайте, что это – априорная истина. Надо только до неё докопаться.
– Лопаты – на первом этаже, в хозяйственном отделе, – добродушно подсказала Ванька.
Глава третья
Вернувшись к себе, мы с Сашей сели за стол друг против друга и принялись копать. Но – не копалось. Не находили мы связи между фигурантами, хоть убей.
Спустя полчаса я встал из-за стола и раздражённо зашагал по кабинету, пиная всё, что попадалось под ногу. Ничто так не угнетает, как ощущение собственной умственной неполноценности. Глядя на меня, Саша вздыхал самым душераздирающим образом и неумело курил мои сигареты.
– Ну, что между ними может быть общего? – рассуждал я вслух от полной безнадёги. – Разве что образ жизни. В конце концов, все четверо – видные чиновники… были. А значит, у каждого кабинет с приёмной, секретарша, персональная машина, командировки, заседания, приём посетителей…
Потом Саша расскажет, что при слове «посетители» у него в голове щёлкнула какая-то глубинная ассоциация. Не знаю, не расслышал. Но то, что напарник неожиданно вскочил и чуть не подавился фильтром домученной сигареты – это я могу засвидетельствовать.
– Костя, – произнёс Кириллов прерывающимся голосом, – я гений!
Заявление прозвучало столь неожиданно, что я остановился и внимательно посмотрел на Сашу. С утра он гением не был, да и сейчас вроде бы ничего не изменилось. Поэтому я на всякий случай уточнил:
– А ты уверен?
– Вроде бы, да… а может, нет… Неважно… Костя мы должны проверить списки всех, кто побывал на приёме по личным вопросам у каждого из фигурантов… ну, скажем, в течение двух или трёх недель до происшествия с ним.
– А за каким, собственно, чёртом? – раздражённо спросил я.
И тут Саша выдал мне новую версию.
Точнее, это была версия, включавшая в себя детали наших предыдущих гипотез. Так сказать, синтез прозвучавших догадок. Но как же интересно Саша их объединил, можно сказать, интерпретировал! Гений не гений, но с головой у напарника всё в порядке, это он доказал… Не скрою: накрыл меня приступ белой зависти. Но я с ним справился.
Мы сели на телефоны и принялись обзванивать приёмные бывших начальников. К счастью, ВРИО мэра, кровно заинтересованный в скорейшем расследовании исповедальной эпидемии, дал перепетуевским чиновникам чёткое указание: помогать нашему отделу по максимуму. И мы быстро, уже к обеду, получили перечень всех посетителей, которые побывали на приёмах у Пульева, Бархоткина, Бормотовича и Пивчика в течение месяца до ЧП с каждым из них.
В четырнадцать ноль-ноль мы сели изучать списки. Предстояло проработать сотни фамилий.
В пятнадцать часов позвонила Ванька с каким-то вопросом, но мы её отшили, сославшись на предельную занятость.
В шестнадцать часов заглянул Серёга Дождиков из департамента экономического беспредела, но был изгнан, после чего мы заперлись и отключили телефоны.
В семнадцать часов, когда списки были на исходе, я получил телепатему от Изольды. «Что у вас происходит?» – мысленно интересовалась начальница. «Приходите через час – узнаете», – дерзко телепатировал я в ответ.
Изольда явилась ровно в восемнадцать ноль-ноль. В правой руке у неё была Ванька, в левой – Викентий. Величественной походкой ступила начальница в наш скромный кабинет и тут же сморщила нос.
– Лейтенанты, что ж вы так накурили? – укоризненно спросила она, усаживаясь и располагая на столе ветеранов. – Ну, ладно. Рассказывайте, что накопали?.
В качестве автора идеи докладывал Саша. Это был его звёздный час. Он даже слегка светился.
– Установлено интересное обстоятельство, – неторопливо произнёс он нарочито спокойным тоном. – Оказывается, каждый из четырёх фигурантов за два-три дня до своего ЧП принимал граждан по личным вопросам. И на каждом из этих приёмов побывал один и тот же посетитель. Пятнадцатого мая он был у Пульева, а уже семнадцатого Пульев публично раскололся. Двадцать пятого мая пришёл на приём к Бархоткину, а двадцать восьмого тот саморазоблачился в прямом эфире… Ну, и так далее.
Он выдержал паузу. Ванька обменялась с черепом многозначительными взглядами.
– Любопытный факт, – сдержанно молвила Изольда. – Какой же из этого следует вывод?
– Как говорили ещё древнеримские юристы, «После – значит, впоследствии», – напомнил Саша. – Мы с Костей считаем, что приём по личному вопросу одного и того же посетителя незадолго до ЧП – и есть обстоятельство, которое связывает всех пострадавших чиновников. Оно же фактор, вызвавший эти самые ЧП.
– У меня два вопроса, – немедленно проскрипел череп. – Александр, уверен ли ты, что во всех случаях речь действительно идёт об одном и том же человеке?
Мы синхронно хохотнули. Фамилию Шлагбамм не перепутаешь. Как говорится, не Иванов. Именно эта фамилия повторялась во всех полученных нами списках.
– Хорошо! – согласился Викентий. – Тогда второй вопрос. Каким образом этот Шлагбамм негативно влиял на чиновников? Как заставлял их публично исповедоваться?
– Сказать не готов, – честно признался Саша. – Есть некоторые предположения, но очень смутные… Думаю, за этим деятелем надо установить наблюдение. Оно поможет окончательно прояснить ситуацию. Основание есть, четыре сходных случая не могут быть простым совпадением. Замешан он тут, стопудово.
Изольда вдруг стремительно поднялась на ноги. У неё был вид человека, осенённого неожиданной мыслью.
– Телефон! – бросила она, и я поспешил вложить в протянутую ладонь переносную трубку.
Изольда быстро набрала какой-то номер.
– Приёмная? Добрый день. Это начальник отдела сверхъестественных расследований подполковник Малюткина… Да, та самая. Подскажите, пожалуйста, когда у исполняющего обязанности мэра ближайший приём граждан по личным вопросам? Ах, завтра? Чудесно. А список записавшихся на приём у вас далеко? Ах, под рукой? Замечательно. Огласите весь список, пожалуйста. Можно без выражения…
Несколько минут мы напряжённо смотрели на Изольду, которая вслушивалась в дистанционный щебет секретарши градоначальника.
– Достаточно, – наконец сказала Малюткина. – А сам сейчас у себя? Прелестно. Передайте, чтобы никуда не уезжал. Я сейчас буду… Так и скажите: архисрочно и архиважно.
Отключившись, Изольда одарила нас искрящимся взглядом больших ореховых глаз.
– Что и требовалось доказать, – сообщила она. – В списке завтрашних посетителей значится товарищ с романтической фамилией Шлагбамм.
– Отстреливает он их, что ли? – возмутился череп.
– Похоже, что да. Фигурально выражаясь, конечно. Осталось выяснить, из чего стреляет… – Повернувшись к Кириллову, Изольда тепло добавила: – Молодец, Саша! Интуиция у тебя есть, а опыт наработаешь.
Меня вновь накрыл приступ белой зависти.
– Госпожа, что ты намерена делать? – тревожно спросила Ванька.
– Ну, ты же слышала. Поеду к исполняющему обязанности.
– А что ты ему скажешь?
– Проведу инструктаж насчёт завтрашнего приёма по личным вопросам!
– Ты там помягче с ним, – шамкнул череп. – Не прессуй.
Изольда рассмеялась и плавно повела плечами.
– Не буду я его прессовать, – сказала она. – С какой стати? Он завтра нам ещё понадобится… Лейтенанты! Соберите досье на этого Шлагбамма: биография, семейное положение, место работы, привычки, дурные пристрастия, порочные наклонности. Срок – сутки.
С этими словами начальница азартно потёрла руки и с загадочной улыбкой на коралловых устах исчезла. Вообще-то телепортацией она не злоупотребляет – слишком энергозатратное дело. Но уж если расследование набрало обороты, и время поджимает…
Глава четвертая
Арнольд Иванович Шлагбамм проживал в престарелой пятиэтажке на самой окраине Перепетуева, где городская черта нечувствительно растворяется в лесном массиве.
Человек как человек. Биография и внешность без особых примет. Около пятидесяти лет, женат, двое детей, образование среднее техническое, работает механиком-наладчиком на фабрике корсетных изделий. Это у нас в Перепетуеве градообразующее предприятие. Не пьёт, не курит, жене и Родине не изменяет. Врагов нет, друзей тоже. Азартными играми ввиду невеликих доходов не увлекается, по месту работы характеризуется положительно. В общем, тоска, а не биография. Как говорит в таких случаях один мой циничный приятель: «Зачем живёт – непонятно…»
Оставалось выяснить, каким образом этот скучный заурядный человек сыграл роковую роль в судьбе перепетуевских чиновников. А то, что он её так или иначе сыграл, не вызывало сомнения…
Назавтра, после приёма у ВРИО градоначальника, Шлагбамм поздним вечером вышел из дома и, оглянувшись, неторопливо зашагал прямиком в дубовую рощу, начинавшуюся чуть ли не за порогом дома. За спиной у одетого в тренировочный костюм Арнольда Ивановича висел рюкзак. Уже стемнело, и первые звезды робко перемигивались на густо-синем небосклоне. Дубы-колдуны под ласковым натиском тёплого ветра таинственно переговаривались шелестом листьев. Разговор, надо полагать, шёл о своём, о растительном. С недалёкого болота неслось томное лягушачье кваканье.
В другой ситуации прелесть перепетуевской природы не оставила бы меня равнодушным. Умилился бы я, упал в траву, нашёл на небе ковш Большой Медведицы, и сладко возмечтал о Танечке Фроловой из отдела кадров… Но до того ли сейчас? Мы с Сашей Кирилловым, затянутые в камуфляж, по-пластунски следовали за Шлагбаммом. В очках-биноклях ночного видения, полученных под расписку в административно-хозяйственном отделе, силуэт фигуранта рисовался в серо-зелёных тонах и был хорошо заметен. Шансов скрыться от нас у него не имелось. Не подозревая о слежке, он и не пытался.
Несмотря на темноту, Шлагбамм уверенно шагал по лесной тропинке, хрустя валежником, и лишь время от времени подсвечивал себе фонариком под ноги. Спустя четверть часа я вдруг с изумлением начал догадываться, куда лежит его путь. А ещё через десять минут, когда Арнольд Иванович вышел на небольшую полянку, догадка подтвердилась.
Посреди поляны стояла чёрная покосившаяся изба, освещённая синеватым лунным светом.
Покажите мне в Перепетуеве хотя бы одного человека, который не знал этой избы! И уж точно не нашёлся бы смельчак, рискнувший приблизиться к ней ночной порою. Слишком темной была легенда, связанная с этим местом.
Перепетуевские старожилы рассказывали, что лет сто с лишним назад здесь поселился какой-то старообрядец. Откуда пришёл, – неведомо, почему местный помещик-самодур дал построиться в своих угодьях, – непонятно… Ладно. Старообрядец поставил избу и стал жить. Кормился охотой, рыбалкой, ягодно-грибным промыслом. Но главное – большой был знаток лекарственных трав, которые собирал по всему лесу…
Это теперь Перепетуев – маленький город, а раньше это была большая деревня. И хотя старообрядец с деревенскими не очень-то знался, они сами протоптали к нему дорожку. Земской больнице и вечно пьяному доктору доверяли слабо, а снадобья травника помогали почти от любой хвори. К лесному аптекарю мало-помалу привыкли, хотя относились не без опаски. Возможно потому, что вид у него был разбойничий: ростом под притолоку, в плечах косая сажень, чёрная с проседью бородища в полгруди. И жена под стать – худая, высокая, с недобрым прищуром ярко-зелёных глаз. Что касается четверых сыновей-погодков, то маленькие оборванцы и вовсе держали в страхе всю окрестную детвору.
И стали замечать перепетуевские мужики и бабы связанные с травником-старообрядцем странности. Стоило кому-нибудь его самого или домочадцев обидеть, как через короткое время с обидчиком случалась какая-нибудь напасть. Вот, к примеру, недоплатил Демид Селедкин за мизим-траву, а спустя неделю ногу сломал. Или, скажем, поругалась жена травника в деревенской лавке с Хавроньей Дулиной, и та – глядь! – через несколько дней начала стремительно лысеть… И всё в этом духе. А уж когда помещик-самодур, потребовавший со старообрядца оброк, дотла проигрался в уездном городе и почти застрелился (к счастью, промазал), перепетуевцы окончательно поняли: дело нечисто. И гурьбой повалили вглубь дубравы, к избе старообрядца, – выселять…
Да не тут-то было! Зевая и почёсываясь, травник вышел на крыльцо. Из-за плеча кошачьим взглядом зыркала жена-оглобля. Детишки-оторвы строили перепетуевцам глумливые рожи. Травник недобро уставился на толпу. Сдвинул косматые брови. «Ну, вы чаво, мужики?» – громовым голосом спросил он. «Чаво, чаво… Вали отседова, колдовская морда! Вали, откуда пришёл! А то отлинчуем на раз!» – загудела толпа. Травник сделал непристойный жест, проклял Перепетуев и граждан его до десятого колена, с чем и заперся в избе со всем семейством. Оскорблённые перепетуевцы кинулись на штурм…
Попробовали поджечь избу – не горела, проклятая. Попробовали вышибить дверь – не вышибалась, хоть плачь. Ситуация изменилась лишь когда местный батюшка с иконой наперевес вышел к избе и принялся с молитвой кропить углы святой водой. Вот тут изба вздрогнула, покосилась, а из трубы повалил густой чёрный дым. Дверь с угрожающим скрипом раскрылась настежь. Но когда разъярённая толпа ворвалась внутрь, выяснилось, что линчевать некого. Колдун вместе с домочадцами исчез. Должно быть, вылетели в трубу…
Разочарованная толпа приступила к внутреннему погрому. Но… «Вы чаво, мужики?» – жутко завопил вдруг поваленный стол. «Вы чаво?» – гневно взвыла раздираемая на доски лавка. «Чаво?» – угрожающе прохрипела печь, из которой выломали первый кирпич. Толпа в страхе бежала… А изба так и осталась стоять на поляне посреди дубравы. И что интересно: почти полтора века прошло, а и поныне стоит, окаянная, не берут её столетия…
Всю эту историю можно считать простым фольклором. Но факт остаётся фактом: проклятому колдуном Перепетуеву с тех пор отчаянно не везло. Ну, в самом деле…
Торгово-промышленный подъем, а также серебряный век поэзии, охватившие Россию на стыке девятнадцатого-двадцатого веков, прошли стороной. Стихов здесь отродясь не писали и не читали, а что касается экономики, то развивались только исконные промыслы: засолка грибов, скорняжное и бондарное производство, самогоноварение.
Вскоре после октябрьского переворота в Перепетуев нагрянул продотряд. Командовавший им комиссар в кожанке на глазок маузера определил, что треть перепетуевцев – кулаки, ещё треть подкулачники, и лишь оставшуюся треть можно не расстреливать. Продотрядовцы прошли по деревенским улицам и переулкам, реквизируя всё, на что падал взгляд: скотину, хлеб, имущество. Робкие попытки перепетуевцев протестовать были встречены пулемётным огнём…
Про коллективизацию лучше и не вспоминать. В колхоз имени товарища Мавзолея загнали всех от мала до велика. «Таперича у нас всё общее», – заявил на собрании председатель Василий Громовой, алчно поглядывая на чужих жён. За что и был вскоре найден в лесу с проломленным черепом… Уездная газета посвятила павшему прочувственный некролог со словами о жертвах классовой борьбы, а приехавшие энкавэдэшники повязали полтора десятка подозреваемых, которых никто никогда больше не видел.
Новый председатель вёл себя аккуратнее, но легче от этого не стало. Хлеб вызревал неохотно, коровы доились через силу, и даже петухи поддались общей апатии – топтали кур через одну, из-за чего яйценоскость резко упала…
После войны фортуна вроде бы повернулась к Перепетуеву лицом. Во-первых, деревня не пострадала. Немец сюда не дошёл – завяз вместе с танками в местных болотах. Во-вторых, волею Госплана и Минлегпрома здесь отгрохали корсетную фабрику. В честь этого события Перепетуев сделали городом. Жить стало легче, жить стало веселее.
Но однажды проездом из США в бывшей деревне побывал Никита Сергеевич Хрущёв. Последствия двухчасового визита оказались глобальными: уже через неделю весь Перепетуев и его окрестности были засеяны кукурузой. А ещё через месяц выяснилось, что она в местном климате ни хрена не растёт. Да и сеять в декабре как-то непривычно…
Золотой век застоя пролетел до обидного быстро, и грянула перестройка. На улицы вышли невесть из каких щелей появившиеся демократы с призывами отменить шестую статью Конституции и равняться на Америку. Пресса исправно поставляла информационную грязь. В лексиконе появились непривычные слова «секс», «частная собственность», «акции», «доллар». В жизнь Перепетуева грубо вломился жёлтый дьявол в виде зелёных бумажек. Ну, это ещё куда ни шло… А вот когда объявили борьбу за трезвость, даже детям стало ясно: верхи уже не могут. Здоровье не позволяет… Но низы-то по-прежнему хотели! Поэтому объем традиционного самогоноварения резко возрос…
После развала Союза стало совсем кисло. Местную гордость – фабрику корсетных изделий – втихаря приватизировал директор со товарищи. На улицах появились старые иномарки, за рулями которых сидели новые русские. О своих правах властно заявила кожаная бритоголовая братва. Вдоль дорог мухоморами выросли рекламные щиты вроде «Береги Родину – отдыхай за границей!» Повсюду шло сокращение производства и штатов. А однажды по единственному проспекту прошёл первый в истории Перепетуева гей-парад. И вот тогда потрясённые перепетуевцы вспомнили старого колдуна и его проклятие…
Такова вкратце история, связанная с чёрной избой. Ползя по-пластунски вслед за Шлагбаммом, я пытался понять: зачем он сюда пришёл? И что собирается делать?
Глава пятая
Шлагбамм хозяйским жестом открыл скрипучую покосившуюся дверь и скрылся в чреве избы. Выждав пару минут, мы с Сашей подползли сквозь густую траву к бревенчатой стене (в спину зловеще ухал залётный филин)и осторожно приникли к окну с выбитыми стёклами.
Обстановка внутри выглядела самой простой. Посреди избы стоял длинный широкий стол, вдоль которого тянулись две лавки. В углу притаился приземистый массивный сундук с откинутой крышкой – пустой, надо полагать. Другой угол занимала русская печь с полатями. А больше ничего и не было. Либо колдун-травник жил аскетом и обходился малым, либо, вернее, во время исторического штурма избы перепетуевцы частью имущества всё-таки поживились… Скудный интерьер дополняли обширные кружева паутины на потолке и стенах. Но в целом разменявшая второе столетие изба выглядела неплохо. Хотел бы я так выглядеть в её возрасте…
Между тем Шлагбамм времени зря не терял. Первым делом он достал из рюкзака пачку свечей, зажёг и расставил их по периметру стола. Затем наклонился и, откинув невидимый люк, нырнул в подпол. Не было его минуты три. Мы с Сашей тревожно переглянулись инфракрасными окулярами. Залётный филин разразился издевательским уханьем.
Когда Арнольд Иванович вылез на поверхность, в руках у него были какие-то бумажные листы, которые он положил на стол. Мы с Сашей, не сговариваясь, навели оптику на резкость. Стало видно, что листы пожелтели от времени и покрыты неровными строчками тускло-багрового цвета.
Далее Шлагбамм принялся извлекать из рюкзака и вдумчиво раскладывать на столе разные предметы. Это были самые обычные предметы, однако здесь и сейчас – в глухом лесу, в ночное время – они выглядели странно. На столешницу легла пачка канцелярских скрепок, затем стопка официальных бланков с гербом города Перепетуева и, наконец, Шлагбамм достал из рюкзака портфель. Обычный портфель, с которым люди ходят на службу в свои конторы. А когда Арнольд Иванович выудил длинный кухонный нож и неторопливо попробовал пальцем остроту лезвия, мой напарник затрепетал, – я почувствовал это даже на расстоянии.
Совершив манипуляции, Шлагбамм уселся на скамейку и посмотрел на часы. Я машинально сделал то же самое и внутренне сжался: без пяти минут полночь. Залётный филин панически заухал, и уханье прозвучало неким предупреждением. Саша судорожным жестом рванул из подмышки табельное оружие. То же самое сделал я. Теперь мы были готовы к любому повороту событий.
Ровно в ноль часов Шлагбамм вытер пот со лба и поднялся. Воздел руки призывающим жестом. Скосил глаза в один из пожелтевших листов.
– Духи четырёх субстанций! Земляные, водяные, воздушные и огненные! Элементалы и стихиали! К вам обращаюсь я, друзья мои! – начал он читать срывающимся голосом. – К силе вашей взываю! Помощи вашей ищу!.
Я обмер. Ничего себе, механик-наладчик! Из курса прикладной демонологии в Перепетуевской высшей следственной школе я помнил, что для обращения к духам четырёх стихий нужны нешуточные колдовские способности и смелость Ван Дамма, проявленная в фильме «Кровавый спорт»… А Шлагбамм тем временем, побормотав что-то невнятной скороговоркой, повысил голос:
– Не с пустыми руками пришёл к вам! Не задаром прошу помочь! Жертвоприношение готово, и будет оно обильным!.
С этими словами Шлагбамм резким движением разорвал целлофановый пакетик, высыпал содержимое на стол и начал размеренно ломать канцелярские скрепки – одну за другой. Вскоре на столешнице образовалась горка мелких стальных обломков.
Под низким сводом избы раздался какой-то звук, напоминающий недовольный вздох.
Не останавливаясь на достигнутом, Шлагбамм взял со стола стопку официальных бланков и принялся палить их, один за другим, на свечах. Прогоревшие листки он бросал в печное устье.
По избе прошёл лёгкий ветер. Пламя свечей задрожало. Паутина на стенах и потолке завибрировала. Шлагбамм замер.
– Чую ваше приближение, – хрипло сказал он, засучивая рукава спортивной куртки. – Вы уже рядом, вы уже спешите… Ко мне, элементалы! Ко мне, стихиали!.
Он затрясся, как в лихорадке, схватил запасённый нож и принялся кромсать ни в чём не повинный портфель. Клочья искусственной кожи разлетались по всей избе. При этом Шлагбамм, задыхаясь и подглядывая в пожелтевшие листы, вышёптывал заклинания. Доносились обрывки фраз: «Именем того, чьё имя не называемо…», «На радость мне, на ужас ворогу…», «Встаю, проклятьем заклеймённый!.» Зубы его клацали, глаза горели, как угольки, ноги мелко приплясывали, и вообще фигурант выглядел неадекватно. Мы с Сашей в страхе обнялись.
Читать бесплатно другие книги:
