Незавершенная месть. Среди безумия Уинспир Жаклин

Глава 10

Мейси оставалась в Челстоуне по субботу включительно, а ранним воскресным утром уехала, чтобы попасть в Ричмонд к одиннадцати. В это время в ричмондском реабилитационном центре, где Саймон находился с самой войны, начинались утренние посещения пациентов. С часу дня был перерыв. У Мейси будет один час на свидание с человеком, неспособным говорить с ней и даже понимать сказанное, не узнающим ее, не реагирующим на ее присутствие.

Как обычно, она припарковалась под древним дубом, что рос в конце гравийной дорожки. Перед главным корпусом дорожка делала поворот. Здесь, в бывшем частном особняке, содержались солдаты, матросы, летчики, потерявшие на войне разум. Большинство составляли пехотинцы. Что касается воинских званий, в госпитале преобладали офицеры, да и сам он действовал на средства состоятельных офицерских родственников.

Мейси прошла по гравийной дорожке, миновала лужайку, приблизилась к каменной стене, выходящей на Темзу. Особняк стоял на холме, откуда открывался панорамный вид. Мейси коснулась каменной кладки, закрыла глаза, стала делать глубокие вдохи. Успокоительные упражнения она освоила давно, умела и разум вывести из смятенного состояния, и набраться отваги, и устроить себе сеанс медитации. Сейчас Мейси пыталась усмирить мучительную мысль: еще совсем немного – и она лишится возможности видеть человека, которого любила даже тогда, когда жизнь покинула его разум. Мейси спрятала лицо в ладони. «Мы уже не те, мы оба. Молодость прошла». Почему же тогда она до сих пор видит Саймона почти мальчишкой, прямо из медколледжа; военврачом, в которого влюбилась, который разделил ее чувства? Много-много раз она садилась на стул у его койки, накрывала ладонью его руку и шептала: «Это я, Мейси. Я пришла тебя навестить», и наклонялась над Саймоном, и целовала его в лоб, в то самое место, где черепную коробку пробил осколок, навсегда лишив Мейси возлюбленного.

С Темзы дул ветер. Мейси отошла от стены, сделала очередной глубокий вдох и направилась к парадной двери.

– Доброе утро, мисс Доббс. Неважная сегодня погода, верно? Вот здесь распишитесь, пожалуйста. Сейчас вызову старшую сестру. Капитана Линча перевели в другое отделение.

Молоденькая регистраторша отчетливо проговаривала каждый звук, голосок у нее был мелодичный, помада насыщенного вишневого цвета, как всегда, гармонировала с лаком на длинных ногтях. Пока Мейси расписывалась в журнале для посетителей, девушка набирала телефонный номер.

– Похоже, я сегодня первая посетительница, – заметила Мейси, возвращая журнал.

– Да, мисс Доббс. Правда, матушка капитана приезжает почти каждый день.

Мейси обернулась, чтобы поздороваться со старшей медсестрой.

– Доброе утро, мисс Доббс. Следуйте за мной. Я отведу вас к капитану Линчу.

Они шли коридорами, где деревянные полы были натерты до блеска, а на жардиньерках красовались вазы с цветами. В обычных больницах запах человеческих выделений маскируют средствами дезинфекции и хлоркой; здесь не пахло ничем. Миновали оранжерею, где во время оно чинно прохаживались благородные леди. Мейси вспоминала свои прежние посещения. Она садилась рядом с Саймоном у фонтана или у открытого окна. Саймон, в бледно-голубой пижаме и темно-синем халате, с толстым клетчатым пледом на коленях, становился собеседником Мейси – безмолвным, безучастным. Она рассказывала о работе, уверенная в сохранении полной конфиденциальности, или об отце. Иногда, понизив голос, Мейси упоминала о мужчине, с которым ужинала или ходила в театр. И неизменно говорила о многих годах, в течение которых страхи и неопределенность, сопровождавшие собственное непростое выздоровление Мейси, удерживали ее от визитов в ричмондский реабилитационный центр. Причиной страхов был окопный шок. Подобно дремлющему дракону, он мог очнуться в любой момент, схватить Мейси за горло своими раскаленными челюстями, сокрушить ее физически посредством одних только воспоминаний.

Например, так случилось всего лишь год назад. В разгар очередного расследования дракон вдруг начал выходить из спячки, которой Мейси добилась постоянным самоконтролем. Ее затянуло в пучину; конечно, Мейси вынырнула, но многие месяцы находилась на узкой грани, рискуя снова сорваться. Постепенно к ней пришло понимание: чтобы контролировать дракона, нужно взглянуть ему в глаза; не прятаться от воспоминаний, а давать им волю. Лишь тогда Мейси освободится сама.

Саймон лежал в отдельной палате. Его дыхание было затруднено, в вену на локтевом сгибе посредством трубочки поступал физраствор. Когда Мейси училась на курсах медсестер, о таких приспособлениях еще слыхом не слыхивали. Война, выходит, простимулировала развитие медицины.

Медсестра взяла Саймона за правую руку – вялую, безжизненную, посчитала пульс, потрогала лоб пациента. Несколько секунд Саймон дышал нормально, затем последовал ряд судорожных вдохов и выдохов, после чего дыхание снова выровнялось.

– Буду с вами откровенна, мисс Доббс. Не представляю, за счет чего капитан продержался в этом мире столько лет. Возможности организма поистине удивительны, не так ли?

Мейси кивнула. Медсестра отошла от койки, и Мейси уселась на стул для посетителей, взяла Саймона за руку.

– Сегодня, мисс Доббс, вам можно пробыть с капитаном не час, как обычно, а всего пятнадцать минут.

– Конечно. Я понимаю.

Медсестра уже открыла дверь, но Мейси окликнула ее:

– Извините… как вы думаете… сколько он еще сможет…

Выдержка изменила Мейси.

Медсестра пожала плечами, надула щеки.

– Честно говоря, мисс Доббс, на прошлой неделе мой ответ был бы «день, от силы два». Но вы видите – он пока с нами. Мне тяжело произносить эти слова, мисс Доббс… – Медсестра помедлила, поджала губы, качнула головой. – Теперь уже недолго. Я думаю, капитан дотянет максимум до субботы.

Мейси давно привыкла к подобной прямоте. Зная, что она тоже была медсестрой, в реабилитационном центре не пытались скрывать от нее правду. На любой вопрос Мейси получала честный ответ от младшего персонала, в то время как с родственниками пациентов на подобные темы говорили только врачи.

– Спасибо за откровенность.

Медсестра вернулась, положила руки Мейси на плечи. Мейси ответила тем, что стиснула на прощание дружескую ладонь.

Со вздохом она склонилась над Саймоном.

– Сегодня мы должны попрощаться, Саймон. На всякий случай. Я, наверное, буду далеко, когда… когда…

Мейси не закончила фразу, вперила взгляд в пару сцепленных рук.

Пятнадцать минут спустя она покинула стены госпиталя и поспешила сесть в автомобиль. Вцепилась в руль, опустила голову на руки, закрыла глаза.

Так она сидела несколько минут. Вдруг в автомобильное стекло резко постучали.

– Присцилла! Ты-то что здесь делаешь?

Мейси распахнула дверцу, выскочила, повисла у подруги на шее.

Присцилла обняла Мейси и почти сразу отстранила, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Родная моя, как тебе сейчас плохо. В смысле, нам всем плохо – всем, кто знал Саймона. Я-то его с детства помню. Но ты – ты его любила.

Мейси только головой покачала и нашарила платок в кармане плаща.

– Я в порядке, Прис. Но зачем приехала ты?

– Не за чем, а за кем. За тобой, конечно. Ты же навещаешь Саймона по воскресеньям, вот я и поймала такси. Видишь, я не ошиблась. Вот он, миниатюрный «Эм-Джи», а вот она – моя Мейси. Слушай, поехали в Ричмонд. Надо перекусить.

– А к Саймону ты разве не зайдешь?

– Нет, – качнула головой Присцилла. – Не могу, и все тут. Саймон, которого я знала, погиб в семнадцатом.

Присцилла обошла машину, уселась на пассажирское сиденье.

– Ну, поехали скорей. Мне и так в этом твоем спичечном коробке находиться – сущая пытка.

Следуя указаниям Присциллы, Мейси доехала до гостиницы у подножия холма, возле реки. Из гостиничного ресторана открывался отличный вид на воду. Официант провел подруг к столику на двоих. Столик помещался в уголке, предоставлял обзор сразу в двух направлениях.

– Мне, пожалуйста, джин с тоником. Джина побольше, тоника поменьше.

Делая заказ, Присцилла стягивала перчатки – методично, скаждого пальца по очереди.

– А мне имбирный эль, будьте добры, – сказала Мейси.

Подруги изучили меню, определились с едой. Каждая откинулась на спинку стула.

– Тебе нужно выпить, Мейси.

Мейси покачала головой:

– Ни в коем случае. Меньше всего я хочу топить горе в стакане.

– Алкоголь помогает снять напряжение.

– А мне, Прис, напряжение как раз необходимо.

Появился официант с напитками, Мейси сказала: «Благодарю». Присцилла дождалась, пока официант уйдет, достала из сумочки серебряный портсигар и зажигалку.

– Ну что, понервируем старых клуш?

– По-моему, сейчас курящая женщина уже никого не нервирует.

– А жаль.

– Как мальчики? – спросила Мейси.

Присцилла закатила глаза:

– Меня вызвали в школу. Завтра пойду. Моих лягушат отчисляют.

– Опять драка?

– Да. Но самое скверное – мальчики не хотят, чтобы мамочка с папочкой их выручали. Это у них считается трусостью.

– Все так серьезно?

– Судя по письмам, которые я получаю, все ужасно. Многие на моем месте скажут, это ерунда, потасовки укрепляют характер, нельзя менять школу из-за подобных мелочей – иначе мальчишки не смогут сопротивляться жизненным бурям. Но мы с Дугласом – правда, он все еще во Франции – считаем, у наших детей будет уйма шансов научиться мужеству. Пускай сначала вырастут. – Присцилла со вздохом покачала головой. – Не знаю, может, я всему виной. На войне я помогала собирать трупы ребят всего несколькими годами старше Тимоти Питера. Наверное, поэтому не могу видеть, как мои мальчики дерутся; поэтому так бурно реагирую на каждую их ссадину.

Присцилла выпустила колечко дыма и стряхнула пепел в хрустальную пепельницу.

– В смысле, когда они друг друга в детской мутузят, я не напрягаюсь. Но вот когда их третируют за непохожесть на остальных, картина меняется. Это ужасно жестоко – травить человека только потому, что он – иной. Правда ведь?

Мейси кивнула:

– Послушай, Присцилла, можно мне завтра поехать с тобой в школу?

– Зачем? Чтобы опосредованно почувствовать, каково быть матерью? Поверь, это не лучший способ.

– Нет, это нужно для моего расследования. Всех деталей я тебе открыть не могу, так что не проси и не обижайся. Мне бы хотелось задать пару вопросов об одном из прежних учеников. Дело довольно давнее, а вот если меня представит родительница – глядишь, директор благосклоннее будет.

Присцилла раздавила окурок в пепельнице. В этот момент официант подкатил сервировочный столик с серебряными колпаками на блюдах.

– Знаешь, в чем слабина твоего плана? Родительница, на которую ты возлагаешь надежды, того и гляди станет персоной нон грата. С другой стороны, – продолжала Присцилла, откинувшись на стуле, чтобы официанту было удобнее расставлять тарелки и приборы, – я могу сказать, что хочу сначала пообщаться с сыновьями, а уж потом – с директором. У тебя будет время на твои вопросы. Директора зовут доктор Коттингем, он руководит школой Святого Ансельма лет двадцать пять, не меньше. Пришел еще до войны, простым учителем. Определенно помнит всех мальчишек до единого, особенно трудных.

– Спасибо, Прис.

Мейси вторично поблагодарила официанта, а когда они с Присциллой остались одни, понизила голос:

– Не знаешь, миссис Линч поедет сегодня к Саймону?

– Наверняка поедет. Она сейчас старается бывать с ним почаще, хотя ей и трудно, с ее-то ревматизмом. Я уже говорила – она хочет тебя видеть. Может, после ленча съездишь снова в госпиталь? Попадешь на дневные приемные часы…

Мейси покачала головой:

– Нет, только не сегодня.

– Видишь ли, для Саймона «сегодней» не так уж много осталось.

– Знаю.

– Не тяни с этим, ладно, Мейси? – Присцилла улыбнулась, сжала руку подруги, а потом взялась за нож с вилкой. – Давай есть, а то остынет. Кстати, я не против доехать до города на твоей машине. Я сейчас подыскиваю дом в Мейфэре.

Мейси принялась за еду. Думала она не о расследовании и не о будущем доме Присциллы, а о перспективе встречи с Маргарет Линч. Встречи, которой она так долго избегала.

После обеда Мейси повезла Присциллу сначала в Мейфэр, к поверенному по продаже недвижимости, который любезно согласился принять клиентку в выходной день – разумеется, с мыслями о вознаграждении за труды. Потом Мейси подбросила подругу в «Дорчестер» и поехала к себе в офис. За неимением других дел она, просмотрев почту, отправилась домой, в Пимлико. Некоторые документы она взяла с собой, в том числе карту, которую они с Билли распечатали перед его отбытием в Кент. Поразмыслить над делом можно и дома, прикинула Мейси.

В нетопленой квартире было зябко. Мейси поймала себя на том, что скучает по Сандре, бывшей горничной Комптонов на Ибери-плейс, с которой несколько месяцев делила квадратные футы. Сандра нашла другую работу в Лондоне, когда леди Роуэн решила, что дом на Ибери-плейс не окупается и лучше его запереть до тех времен, когда Джеймс переберется из Канады в Англию. Большинство слуг вместе с Комптонами уехали в челстоунский особняк, но у Сандры свадьба была на носу, она искала временную квартирку, вот Мейси и предложила ей жить пока вместе. Несмотря на разницу в возрасте и образовании, Мейси нравилось общество Сандры; с ней квартира не казалась пустой. Теперь Сандра замужем, живет в однокомнатной квартирке без горячей воды, над гаражом, где работает ее муж.

Мейси положила портфель на обеденный стол, вместе с четырьмя стульями обнаруженный Сандрой на распродаже подержанной мебели. (Сандра, к слову, неплохо умела сбивать цену, шла ли речь о продуктах питания или об одежде.) Схему дела Мейси развернула на столе и придавила по углам книжками, вынула из портфеля цветные карандаши, прихваченные в офисе. Затем прошла в крохотную кухоньку, поставила чайник на огонь и лишь после этого сняла шляпку и плащ. И засела за работу.

По правде говоря, Мейси и сама смутно представляла, что ищет. Знакомая дрожь охватила ее, стоило ей приступить к делу. Мейси бросили вызов; перед ней, как всегда, множество тропинок, одна из которых может привести к разгадке. В данном случае – к ответу на вопрос: что же случилось в Геронсдине? Что скрыто от взгляда поверхностного наблюдателя? Кто стоит за кражами, взломами и поджогами? Мейси знала: подобно тому, как река имеет много притоков и один исток, каждая запутанная история непременно берет начало в некой точке, раскручивается с одного события или поступка. И где этот исток? Приступая к анализу информации, Мейси отдавала себе отчет: торная тропа далеко не всегда оказывается верной. Собственные наблюдения Мейси, предвзятые представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, а также предубеждения – все это может изменить восприятие или затуманить взор.

Мейси рано легла в постель. Некоторое время она, вытянувшись под одеялом, слушала тишину пустой квартиры, наконец заснула. Но сразу после полуночи затрезвонил звонок у входной двери. Словно кошка, разбуженная опасным врагом, Мейси вскочила, бросилась к выходу, спросонок путаясь в рукавах пеньюара. Не запирая квартиры, ощупью пробралась к стеклянной двери на первом этаже, вжалась в стену, скосила глаза. Кого это принесла нелегкая? На крыльце стояла Присцилла.

Мейси отомкнула замок.

– Что стряслось, Прис?

Мейси спрашивала, уже зная ответ, и от этого у нее противно заныло под ложечкой.

– Скорей одевайся, Мейси, нельзя терять ни минуты. Я взяла такси. Мы едем в Ричмонд.

Пока Мейси торопливо надевала юбку, белую блузку и теплый твидовый жакет, а также коричневые туфли на низком каблуке, Присцилла продолжала говорить:

– Мне позвонила Маргарет Линч. В госпитале считают, Саймон не дотянет до утра.

Мейси молча кивала. Слезы щипали ей глаза. Ничего не оставалось делать – только ехать с Присциллой. Она потом подумает, потом, утром, когда все будет позади. Когда все наконец будет позади.

В поздний час шоссе опустело, и до Ричмонда добрались быстро. Всю дорогу Присцилла держала Мейси под локоть. А той казалось, они едут не через Западный Лондон, а через время; один за другим позади остаются целые временные пласты, а Мейси смотрит, осмысливает себя – кто она, кем была, какой путь проделала до теперешнего состояния – женщины, приближающейся к зрелому возрасту, много лет поддерживающей огонь своей любви? Эта любовь затеплилась, когда Мейси едва сравнялось восемнадцать, и не гасла, даром что имелись претенденты на благосклонность Мейси. Кем она будет без Саймона, без этого шрама на душе? Как сложилась бы их судьба, если бы оба вернулись с войны невредимыми, лишь обремененными опытом? Неужели их ждал бы счастливый, как в сказках, конец, неужели хрустальная туфелька пришлась бы Мейси впору? Или между влюбленными встало бы стеной сословное неравенство? Мейси потерла ладонью запотевшее окно, поймала свое отражение в темном стекле. Теперь она – самостоятельная женщина, а не влюбленная девчонка. Своей кончиной Саймон дает ей свободу – другими способами не получалось. Как изменила бы Мейси смерть Саймона, случись она много лет назад, останься в прошлом? Возможно, давила бы все эти годы темной тенью?

Под колесами захрустел гравий. Присцилла обняла подругу; так, в обнимку, они и переступили порог реабилитационного центра. Сторож оторвался от своей газеты.

– Чем могу служить?

– Миссис Присцилла Партридж и мисс Мейси Доббс – к капитану Линчу. Нас ждут.

С этими словами Присцилла махнула рукой, давая понять, что знает дорогу, и вместе с Мейси они побежали к палате Саймона.

– Давай сделай глубокий вдох. Теперь выдох. Молодец. Иди. – Присцилла достала портсигар. – Я здесь побуду.

Румянец, вызванный пробежкой по больничному коридору, исчез. Мейси, бледная как полотно, теребила край жакета. Потом пригладила волосы и открыла дверь.

Маргарет Линч, сидевшая у изголовья сына, подняла взгляд. Старшая медсестра поздоровалась с Мейси коротким кивком и вымученной улыбкой, не сказав ни слова, вышла. Мейси отлично помнила, как познакомилась с Маргарет Линч – на званом ужине, устроенном в доме Линчей по случаю отбытия Саймона во Францию. Миссис Линч отличали надменный нрав и утонченная элегантность – на ней было темно-лиловое платье, волосы собраны в аккуратный узел на затылке. Мейси она приветствовала весьма любезно – как подругу Присциллы Эвернден. Мейси с Присциллой смотрели на танцующих гостей, и вдруг Мейси перехватила взгляд Маргарет Линч. Взгляд был направлен на Саймона, единственного сына. Миссис Линч прижимала ладонь к губам, лицо ее исказила тревога.

И теперь, много лет спустя, Маргарет Линч по-прежнему укладывала седые волосы в аккуратный узел; голубой цвет платья подчеркивал выпуклые вены на ее висках. Глаза были красные, заплаканные; в кулаке Маргарет тискала носовой платок.

– Как я рада, что ты здесь, Мейси. Умница, что приехала.

Маргарет поднялась навстречу Мейси, та нагнулась над ней, поцеловала в щеку – словно и правда, не распорядись война по-другому, могла бы стать невесткой Маргарет. Затем она взяла руку пожилой женщины, и вместе они приблизились к койке. Саймон дышал еще тяжелее, чем утром. Мейси помогла Маргарет усесться, дотронулась до лба Саймона. Его глаза были закрыты, но веки вдруг затрепетали. Когда же Мейси отняла ладонь, Саймон не подал знака, что чувствовал ее прикосновение. Мейси стала в изножье, взглянула на доску для заметок. Судя по всему, за Саймоном здесь, в госпитале, отличный уход, так что смерть он встретит с комфортом.

Вернулась старшая медсестра, принесла еще один стул. Мейси села рядом с Маргарет. Некоторое время они не сводили глаз с Саймона, с его ходившей ходуном грудной клетки. Воздух подолгу не мог вырваться из горла, легкие сотрясались, а потом еще долго женщинам слышались отзвуки этой борьбы – что-то вроде редких щелчков.

– Очень хорошо, Мейси, что в последние два года ты навещала Саймона.

Мейси прикусила нижнюю губу, не умея объяснить, почему не приходила в реабилитационный центр раньше.

– Я… я просто…

– Не волнуйся. Я все понимаю. Вы были так молоды, и вам на долю выпало так много бед. Раньше, когда Саймона еще только привезли домой, я злилась на тебя – почему ты его не навещаешь? Но время укротило мой нрав; я стала понимать, что и тебе тоже досталось на войне.

Маргарет взглянула на Мейси. Глаза были старчески мутные, но зрение оставалось острым.

– Не представляю, как бы я на твоем месте снесла такой удар. Еще раз повторю: я рада, что ты здесь.

– Спасибо, миссис Линч.

– Теперь нравы и правила не те, что в мое время, – продолжала Маргарет Линч шепотом – говорить в полный голос казалось кощунственным. – Признаюсь тебе, Мейси: мы с отцом Саймона, хотя и находили тебя очаровательной девушкой, были весьма обеспокоены. Теперь я могу быть с тобой откровенной – я слишком стара, чтобы лукавить. Так вот, мы с покойным мистером Линчем полагали, что ты не пара нашему сыну. Но была война, мы обожали Саймона – и решили ничего не предпринимать до его возвращения с фронта. – Маргарет покачала головой. – Сейчас-то я бы слова поперек не сказала, на ком бы Саймон ни вздумал жениться, чем бы ни вздумал заняться. Лишь бы он жил, лишь бы не был вот таким.

И Маргарет Линч прикрыла рот платком.

Мейси, не задумываясь об этикете, обняла Маргарет, притянула к себе.

– Я понимаю. Нам и в страшном сне не снилось, что все может так обернуться. Но сейчас мы обе здесь – ради Саймона, ради вашего сына.

Саймон задышал резче, глаза вдруг широко открылись, тело непроизвольно содрогнулось. Легкие уже не справлялись со своей работой. Грудная клетка вздыбилась, заставляя изогнуться позвоночник. Началась агония. Мейси встала, обеими руками надавила на плечи Саймона и заговорила нежно и тихо под рыдания Маргарет Линч, перемежаемые восклицаниями: «Саймон! Сынок! Сыночек!»

Саймон затих. Он еще дышал, редко и тяжело. Звуки были такие, будто брадобрей точит тупую бритву. Взор Саймона был устремлен не на Мейси и не на мать – а куда-то вверх и вперед, в ему одному видимую точку. Постепенно прекратились и конвульсии, и все кончилось. Не стало прерывистого дыхания, замутились глаза. На койке лежала оболочка человека, погибшего еще в семнадцатом году.

Мейси сама закрыла Саймону глаза, сама сложила его руки на груди, как бы защищая сердце.

– Побудьте здесь, Маргарет, а я схожу за сестрой. И… поговорите с ним, не бойтесь. Скажите ему «прощай».

– А ты, Мейси, разве не будешь прощаться?

Мейси взглянула на бездыханного Саймона.

– Я попрощалась сегодня утром.

Голос звучал глухо, глаза смотрели на мертвое тело.

– Да, мы с Саймоном уже попрощались.

Мейси выпустила холодеющую руку и вышла из палаты.

Глава 11

Мейси и Присцилла оставались с Маргарет Линч, пока она улаживала формальности, потом проводили ее в такси до дома, убедились, что она в относительном порядке, а прислуга предупреждена об утрате, и лишь тогда уехали. Прощаясь с Мейси, Маргарет Линч выказала сердечность, тронутую печалью, долго не выпускала руки Мейси из своих рук, будто не хотела расстаться с женщиной, знавшей и любившей ее сына. Зазывала Мейси в гости; Мейси обещала ее навещать. Конечно, Маргарет захочет из первых уст (и в первый раз) услышать отчет о трагедии, случившейся на фронте. Пожалуй, это будет полезно обеим женщинам: Маргарет – послушать, Мейси – рассказать. Присцилла, невзирая на протесты Мейси, доехала с ней до ее квартиры в Пимлико. Оказавшись дома, Мейси сразу легла в постель и провалилась в глубокий сон без сновидений.

На следующий день Мейси проспала и приехала в отель «Дорчестер» в последнюю минуту. Присцилла, как и Мейси, вся в черном, уже ждала у парадной двери. Швейцар распахнул дверцу «Эм-Джи», Присцилла сунула ему чаевые, и подруги поспешили в школу Святого Ансельма.

– Ради всего святого, Мейси, когда ты проведешь в квартиру телефон? – Опустив оконное стекло, Присцилла достала сигарету.

– Телефон есть в конторе, и лично я считаю, это мотовство.

– Мы опаздываем.

– Нет. Вовремя приедем. Да что с тобой такое? Тебя, наверное, в детстве часто к директору вызывали, поэтому ты так разволновалась.

Присцилла хихикнула, рукой попыталась направить облачко сигаретного дыма в окно.

– Ты права. Ненавижу такие разговоры. Может, лучше поселиться за городом и нанять мальчикам домашних учителей? Впрочем, это будет означать капитуляцию – я ведь сама хотела, чтобы по выходным в доме была целая толпа мальчишек, чтобы они играли в теннис, строили шалаши в лесу. А если я заберу сыновей из школы, они навсегда останутся для всех чужаками. Надо придумать что-то другое.

– Слушай, Прис, разве обязательно отправлять детей в закрытую школу на полный пансион?

Присцилла качнула головой:

– В том-то и вопрос. Поговорю с Дугласом – сразу, как только выйду из директорского кабинета. Хвала небесам, мой муж вернется уже на следующей неделе. Мы с лягушатами ужасно по нему соскучились.

– Ну вот мы и приехали.

Мейси проскочила в школьные ворота, припарковалась рядом с другим автомобилем на полукруглой стоянке.

– Видишь, у нас в запасе еще целых пять минут.

– Ты, Мейси, подожди в вестибюле, а я загляну к Коттингему. Скажу, что ты бы хотела с ним встретиться, а я сама пока поговорю с сыновьями. Так у меня появится возможность выяснить, во что они впутались, и оценить ущерб. Будем надеяться, Коттингем настроен благодушно.

Присцилла выбралась из автомобиля, Мейси дала ей визитку. План сработал, вскоре Мейси пригласили к доктору Коттингему, а Присциллу провели в комнату для посетителей. Туда же должны были прислать мальчиков, сняв их с занятий.

– Я вам очень признательна, доктор Коттингем, что вы согласились принять меня без предварительной договоренности.

Мейси шагнула к директору и протянула руку в знак приветствия. Коттингему на вид было лет сорок пять – нечасто встретишь такого молодого директора школы. Впрочем, с виду – типичный «сухарь», с плешью и вечным прищуром, якобы для острастки недисциплинированных подопечных. Правда, Коттингем щеголял пошитым на заказ костюмом в тонкую полоску, свежей до хруста белой сорочкой и шелковым галстуком. Туфли сияли, темные волосы с проседью были зализаны назад. Директорская мантия висела на стуле, наготове – вдруг приведут «на ковер» ученика и придется карать, или, что маловероятно, хвалить. Для того чтобы произвести впечатление на родителей, эта бутафория была не нужна. Однако Коттингем предстал перед Мейси благородным человеком, и она задумалась: как может существовать травля в учебном заведении, которое находится под его руководством? А если может, значит, Коттингем наловчился пускать пыль в глаза.

– Меня это ничуть не затруднило, мисс Доббс.

Коттингем с улыбкой пожал Мейси руку и вернулся на свое место, за полированный дубовый стол.

– Прошу вас, мисс Доббс, садитесь.

Поскольку Мейси молчала, Коттингем заговорил сам:

– Чем могу служить? Кто вы, я понимаю. – Он взял со стола визитку Мейси и прочел вслух: – «Психолог и частный детектив». Весьма впечатляет, если позволите так выразиться. Где вы учились?

– В Гертоне[6], а потом в Эдинбургском университете, на факультете судебной медицины.

– Так-так-так. – Коттингем положил визитку обратно на стол. – Прошу вас, продолжайте.

– Наша беседа должна быть строго конфиденциальной.

– Разумеется.

– У меня к вам несколько вопросов об одном бывшем ученике. Боюсь, придется мысленно вернуться в прошлое.

– Назовите имя.

– Альфред Сандермир.

– Боже всемогущий! – Коттингем закатил глаза. – Такого и захочешь – не забудешь. Знаете, мисс Доббс, если бы меня попросили навскидку назвать трех-четырех учеников, могущих заинтересовать полицию либо частного детектива, Альфред Сандермир возглавил бы сей прискорбный список.

– Неужели? Почему?

– Драчун, задира, тиран. Типичное поведение для второго сына в семье, только помноженное на десять. Вероятно, причина в том, что его старший брат был гордостью школы, лучшим спортсменом и лучшим учеником. Причем его положительные качества также можно умножать на десять. – Коттингем взглянул на часы. – Сейчас принесу личное дело Альфреда Сандермира. Я покину вас ровно на минуту.

Коттингем вышел, Мейси осталась одна. Впервые – наедине с собой и в состоянии бодрствования с тех пор, как умер Саймон – а это случилось всего двенадцать часов назад. Мейси встала, приблизилась к окну, смотревшему во внутренний двор, где мальчики отдыхали на переменах. Справа двор защищала стена директорского дома, за которой, вероятно, располагался сад. Хорошо; полное впечатление, что живешь за городом, подумала Мейси про директора. Интересно, Саймон учился в такой же школе? Мейси помрачнела. Оказывается, ей почти ничего не известно о жизни Саймона до их встречи. Чем она располагает? Обрывками, лоскутиками информации, полученными от Присциллы – Линчи и Эверндены дружили семьями, Саймон водил компанию с Присциллиными братьями. Получается, сведения Мейси о Саймоне сводятся к короткому военному периоду влюбленности – и к долгому послевоенному периоду скорби по человеку, физически живому, но, по сути, погибшему на войне. Теперь же Саймон в самом деле мертв. Остается ждать похорон и носить траур. Кто или что займет в душе Мейси место, столько лет принадлежавшее Саймону? Как Мейси распорядится нежданной свободой? Она словно была все эти годы землей на пустыре, которую вдруг вздумали вспахать. Но что вырастет на такой земле – когда Саймона больше нет?

– Нам с вами повезло, мисс Доббс. Моя секретарша без труда отыскала личное дело Альфреда Сандермира. На редкость толковая молодая леди эта мисс Ларкин. Итак, что мы имеем?

Коттингем занял место за дубовым столом, как бы даже и не заметив, что в его отсутствие посетительница прошлась по кабинету. Мейси села напротив Коттингема.

– Успеваемость оставляет желать лучшего. Неплохие результаты в спорте, впрочем, юный Сандермир явно не тянул на гордое звание спортсмена, ибо не пользовался авторитетом товарищей. Нечего было и думать назначать его капитаном крикетной команды или команды регбистов, хотя физическая подготовка вполне позволяла.

Коттингем перевернул несколько страниц.

– Меня особенно интересуют случаи отстранения Сандермира от занятий.

– Терпение, мисс Доббс. – Коттингем взял стопку листков, сколотых вместе и вложенных в личное дело. – Вот здесь у нас и даты имеются – все, вплоть до последнего, окончательного исключения из школы. – Он протянул Мейси листок. – Обратите внимание на частотность, мисс Доббс. Каждый раз мы отправляли Сандермира к отцу. Насколько я понимаю, в эти периоды Сандермир изнывал от скуки в кентском фамильном особняке.

– Его наказывали за то, что он задирал других детей?

– Задирал? Да он их тиранил! Шантажировал! И какими изощренными способами! Впрочем, мотивы Сандермира не отличались разнообразием. Все свои пакости он совершал ради денег. О нет, сам он в деньгах не нуждался. Но ему было невыносимо видеть чужие карманные деньги, и он регулярно их вымогал. – Коттингем поднял взгляд на Мейси. – Да-да, мисс Доббс, вымогал, притом, как пишут в полицейских протоколах, «под угрозой физической расправы».

– И он действительно осуществлял свои угрозы?

– Конечно. Субъекты вроде Сандермира всегда так поступают. Причем жертве приходилось туго в обоих случаях – если она пыталась защищаться и если покорно терпела побои. – Коттингем взглянул на часы. – Я могу вам еще чем-нибудь быть полезен, мисс Доббс?

Мейси спрятала блокнот и ручку в черный кожаный портфель.

– Благодарю вас, я получила исчерпывающую информацию.

Коттингем проводил Мейси до двери, протянул на прощание руку. Пожимая ее, Мейси задала вопрос:

– Меня очень беспокоят юные Партриджи. Их терроризируют, они защищаются, что вполне понятно. Как вы намерены решать эту проблему?

– Я считаю, что «терроризируют» – это громко сказано. Братья Партридж всего-навсего проходят адаптационный период. Не стоит обращать на это внимание. Со временем они найдут общий язык с другими учениками. Педагоги вмешиваются лишь в тех случаях, когда существует реальная угроза телесных повреждений. Но согласитесь – мальчишкам свойственно ставить друг другу фингалы или расквашивать носы. Следует также помнить, что поле для регби таит в разы больше опасностей, чем дортуар. – Коттингем нахмурился. – Партриджи не такие, как все. Надо, чтобы они вписались в коллектив. Как только это произойдет, как только они станут частью стаи – травля прекратится. У себя дома или во Франции братья Партридж могут быть кем им заблагорассудится. Но здесь – закрытая школа, а это все равно что армия. Нужно учиться шагать в ногу.