Insomnia, или Поиски Механической Вороны Клингенберг Марина
– Слабак, – сказал он. – Иди давай, работай.
– А там… Там уже все?
– Конечно, все! Иначе зачем бы ты там сдался?
Они снова рассмеялись, прихватили с собой молодого человека с кейсом и неспешно вышли на улицу.
– Что это за место? – спросила я.
Мне было очень не по себе. Примерно то же я чувствовала во время просмотра одного фильма, где показывали психиатрическую больницу с ужасающего вида оборудованием для «непослушных» больных.
Молодой человек по имени Тони тем временем скрылся за дверьми.
– Пойдем, посмотрим, – проговорил Мефистофель со сладенькой улыбочкой.
Он опять с поклоном протянул мне руку, словно приглашал на танец.
– То есть как? Куда?
Но Мефистофель продолжал смотреть на меня, и я безвольно коснулась его ладони. В следующий момент я пожалела, что сделала это: мы стояли в том самом коридоре, который мгновением назад был всего лишь иллюзорной картинкой перед глазами.
– Что… – выдохнула я. – Эй!
Мефистофель прижал палец к губам и указал на приоткрытую дверь, за которой немногим ранее скрылись женщины с подростками.
Вдруг из щели выпросталась и схватилась за косяк поразительно бледная рука, вся в ссадинах, синяках, уколах и еще каких-то следах. От неожиданности я отпрянула.
В коридор шагнул мальчик лет тринадцати. Я попятилась и, врезавшись в стену, вжалась в нее – наверное, точь-в-точь как бедняга Тони. Меня прошиб холодный пот. Глаза мальчика были подернуты мутной белесой пеленой; зрачки едва виднелись, правый нелепо сполз куда-то в сторону.
Умом я понимала, что подросток просто слеп, но его вид внушил мне дикий ужас. Он напоминал ходячего мертвеца. С почти белой кожей, весь в кровоподтеках, он держался за дверной косяк, как за единственную надежду на спасение, и беззвучно шевелил губами.
Послышались торопливые шаги. Мефистофель схватил меня за руку и оттащил подальше – как раз вовремя, чтобы вышедшая женщина не заметила нас. Она взяла мальчика за плечо и не слишком мягко втолкнула его обратно в комнату. Дверь захлопнулась. Послышался лязг задвигающегося засова.
– Немедленно верни меня домой! – прошептала я.
– Ты дома, – хмыкнул Мефистофель и, видимо, заметив, как расширились мои глаза, терпеливо объяснил: – Я просто рассказываю тебе историю. Ничего не случится. Как будто тебе снится сон, понимаешь?
– Но ведь нас могут заметить?
– А во сне тебя что, никто не замечает? Пошли.
Мне ничего не оставалось, кроме как пойти за ним. Сердце билось где-то в горле. Мне совсем не нравилось это жуткое место.
Мефистофель приблизился к белым дверям, приоткрыл их, заглянул внутрь. Довольно улыбнулся и поманил меня за собой.
Я вошла туда вместе с ним. Мефистофель сразу же тихонько прикрыл двери, словно нас и впрямь могли обнаружить. Но как только мы отгородились от коридора, он, заложив руки за голову, прогулочным шагом прошел вперед, будто бы был у себя дома.
– Смотри, – сказал он. – Клетка!
Он устремился к грязно-серому полотну, заслоняющему собой добрую часть стены, и скинул его на пол. Под ним действительно оказалась большая клетка. Мефистофель присел перед ней, обхватив колени руками.
Я огляделась. Помещение было огромных размеров и напоминало складское. В его глубине высились стеллажи с множеством склянок, деревянные и металлические ящики, какие-то баллоны, несколько больничных коек, сдвинутых к стене, там же – две-три пустые клетки. Сразу становилось ясно, что место, чем бы здесь ни занимались, не было заброшенным, но при всем при этом вид у него был неприбранный, небрежный.
Я перевела взгляд на Мефистофеля. Он поднял с пола какой-то металлический прутик, просунул сквозь решетку и сказал:
– О, живой. Впрочем, он так просто не умрет, конечно. Главные герои никогда так просто не умирают. Хотя, если подумать… – он призадумался. – Я вызвался рассказать историю о клетке, значит, главный герой – клетка.
– «Клетка» – женского рода, – съязвила я.
– Значит, это главная героиня, а главный герой – он. Видишь, все просто! – Мефистофель снова тыкнул во что-то металлическим прутом. В клетке появилось движение.
За дверьми раздались голоса. Я неуверенно подошла к Мефистофелю – с ним все же спокойнее. Он привел меня сюда, значит, знал, как в случае чего отсюда выбраться.
Я присела рядом и тут же в ужасе отшатнулась. В клетке, скорчившись, лежал человек! Совсем еще юноша, ему было не больше шестнадцати. Он был страшно худ и измучен. На голове, руках, да и, казалось, повсюду – окровавленные, но неумелые и грязные повязки из располосованного серого полотна. Наверное, заключенный накладывал их сам.
Мефистофель снова просунул внутрь клетки металлический прут. Я ударила его по руке.
– Прекрати!
Он проворчал было что-то невразумительное, но прервал себя на полуслове и прислушался. До нас донесся металлический лязг. Запахло спиртом.
– Сюда! – Мефистофель бесцеремонно толкнул меня под полотно, которое, упав на пол, образовало причудливую пещерку с массой изгибов.
Мы затаились там. Я ничего не понимала и поначалу была ни жива ни мертва от страха. Но потом ужас немного отступил. Может, оттого, что пока ничего особенно страшного не происходило, а, возможно, и потому, что я постепенно свыкалась с мыслью – это всего лишь история. Если же нет, и я не нахожусь сейчас у себя дома, то меня пора списывать со счетов: такое приключение случайной галлюцинацией уже не назовешь.
Из глубины помещения показался давешний парень – Тони. Выглядел он еще хуже, чем в коридоре. Его явно мутило. Создавалось впечатление, что, пытаясь избавиться от стресса, он принял внутрь спирта, при помощи которого на ходу протирал скальпель.
Тони присел перед клеткой точно так же, как минуту назад мы с Мефистофелем. С несколько затравленным видом заглянул внутрь. Потом просунул руку между прутьев решетки и легонько потряс заключенного за плечо.
– Ты опять его скинул? – громко спросил он – не зло, просто громко, как говорят, пытаясь достучаться до крепко спящего человека. – Ты же знаешь, нельзя.
Тони взялся за полотно, под которым мы укрывались, и тут у меня внутри снова все похолодело. Но заключенный что-то пробормотал, и парень с обреченным видом убрал руку.
– Ладно, – сказал он. – Скажу, что не заметил, хотя вряд ли они поверят.
Тони встал, собираясь уйти. Его остановил вопрос заключенного:
– Когда меня убьют?
– Ну-у… – Тони явно растерялся. – Тебя не собираются убивать. Они не хотят, чтобы ты умирал.
– Тогда пусть выпустят.
Тони промолчал.
– Тогда я умру, – словно бы решил заключенный.
– Понимаю, – выдавил из себя Тони. – Но, боюсь, тебе не позволят.
Он еще немного постоял рядом с клеткой, потом развернулся и, все так же протирая на ходу скальпель, удалился в другой конец помещения, где скрылся за стеллажами.
Заключенный медленно сел. Я смогла его разглядеть, и сердце сжалось от жалости: наверное, когда-то он был очень даже красивым, но теперь лицо его обезобразили те же следы, как и у того слепого мальчика. Руки в порезах, рядом с локтями свисали не то какие-то трубки, не то клоки плоти. И у него не было одного глаза – неумелая окровавленная повязка почти не скрывала пустую глазницу, из которой выглядывали красно-бурые ошметки.
Парень вдруг рассмеялся, без всякой на то причины. Он прислонился спиной к решетке и, глядя в стену, продолжал посмеиваться. Потом так же неожиданно утих.
– Мефистофель!
– Чего тебе?
Мне захотелось как следует вдарить ему по голове, но я сдержалась и нашла другой способ вытянуть из него информацию:
– Это так ты рассказываешь? Тоже мне, рассказчик!
– А, ну да. Они экспериментируют. Добывают детишек и экспериментируют вволю.
– Что?!
– Чего тебя так удивляет? – изумился Мефистофель. – Я тебе зачем все это показываю? Сама не видишь? Что же тут тогда, по-твоему, происходит?
Здесь он был прав, и я молча кивнула. Полотно над моей головой предательски зашуршало.
– Наш герой, – Мефистофель взглядом указал на заключенного, – оказался в клетке. И сидит там, к слову, уже не один год. А все потому, что не понял однажды извлеченного урока. Он подумал, что то, что нашептывает ему постоянно являющийся парнишка – бред, не хуже галлюцинации. Вот и поплатился.
– Ты мне угрожаешь?
– Что? – Мефистофель наморщил лоб, потом, поняв намек, фыркнул. – Это ты меня, что ли, галлюцинацией считаешь?
– Ну а если бы? – я ушла от ответа.
– Да иди ты, я не о том. Просто у него были друзья, которые замыслили недоброе…
– Какие же это друзья?
– Не перебивай. Тони скоро вернется. Так вот, они замыслили недоброе. Но кое-какой голос нашептал ему об этом, предупредил…
– Какой голос? Внутренний?
– Внешний, – туманно ответил Мефистофель. – Но внушить этому болвану хоть капельку здравого эгоизма, как видишь, не получилось. Он всегда рассчитывал на других. Думал, он в безопасности. Стоит позвать, и рядом окажутся друзья.
– Так неужели это его «друзья» организовали? – не понимала я.
– Не совсем. Они просто подсказали кое-кому за соответствующую плату, что именно он им больше всего подходит, и помогли его отловить незаметно от окружающих. Сами-то те еще кретины – даже не знали толком, что и зачем натворили. Эти им наплели… Ну да ладно. Итак, наш герой попал в западню, но, к его счастью, при нем оказалось целых два средства связи.
– Мобильники?
– Точно. Один они забрали, а о другом и не подумали. Тони за ним тогда круглосуточно наблюдал – это его работа. Он ее ненавидит, но бросить не может. Они его покрывают, ну и угрожают по совместительству. Но Тони все равно взял и сделал вид, что не замечает, как несчастный страдалец звонит и молит о помощи.
– Тогда он действительно ничего, – согласилась я.
– А теперь самое забавное, – Мефистофель садистски улыбнулся, и я поняла: ничего забавного он не скажет. – Перепуганный до полусмерти мальчик от испуга набрал не какой-нибудь там стоящий номер, а номер лучшего друга. Набирал, набирал, набирал. Но, представь себе, другу совсем не хотелось с ним разговаривать, и он сбросил все его звонки, или как там это у вас называется. Так же было дело и со вторым – они как раз проводили время вместе. Тогда он разослал сообщения…
– И что, никто не откликнулся?
– Нет. Все подумали, что он просто придурок и отнимает их время плохой шуткой. Ну, он бы, конечно, позвонил, куда надо, да только прежде, чем отошел от паники и шока, явились мучители. Засекли, отобрали все оставшееся, и только он связь с миром и видел. Потом, когда родственники заявили о пропаже, друзья-приятели жутко перепугались и ничего про звонки не сказали.
– Это… Это отвратительно, – прошептала я.
– Ага. Вот и сидит тут уже какой год. Вроде бы третий. Хочет свободы или умереть, три года в клетке – это не шутка. Но они не дают ни того, ни другого. И не дадут.
– Нужно его выпустить! – я стала подниматься на ноги, но Мефистофель увлек меня обратно.
– Спятила? – осведомился он. – Это же рассказ. История. Ее нельзя изменить.
– Но мы же сейчас здесь? Значит, можно.
– Нельзя. Вот знаешь, что было бы, если бы мы переместились в прошлое и попробовали изменить его?
– Ну, – я задумалась. – Эффект хаоса какой-нибудь? Вселенная уничтожится и так далее. Или просто все изменится до неузнаваемости. Что якобы когда меняется одно событие, если даже незначительное…
– Ха! Господи, люди о себе такого мнения, что это просто смешно, – фыркнул Мефистофель. – Я тебе скажу, что будет: ничего. Все будет так же, как было прежде. Вот если ты сейчас его выпустишь, это не поменяет того, что с ним случилось на самом деле. А знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что будущее, даже если ты вернулась из него в прошлое, уже произошло. То, что произошло, нельзя изменить. Так что я тебя обрадую – можешь попытаться предотвратить хоть появление планеты, все равно все останется прежним. В общем, молчи и наблюдай.
Его последняя фраза походила на поднятый занавес: сразу после нее двери распахнулись. Порог переступили женщина в белом халате и мужчина в серой форме.
– Тони! – грянул он. – Какого черта эта штука опять на полу?!
Тони показался на середине комнаты и с насквозь фальшивым недоумением взглянул на клетку.
– Не заметил… Сейчас поправлю.
– Не нужно, – сказала женщина. – Пусть побудет так. Сейчас приведем кое-кого. Народу будет много ходить.
– Ладно, – Тони безразлично пожал плечами – видимо, в словах женщины не было ничего необычного.
Мужчина прошел в другой конец помещения и с ужасным скрежетом подволок одну из пустых клеток. Ее поставили вплотную к той, где сидел заключенный. Теперь обе клетки разделяла общая решетчатая стена.
Человек в серой форме ушел. Женщина пристально посмотрела на пленника.
– Не умер? – осторожно спросила она у Тони.
– Нет, – сказал тот.
– Хорошо.
– Чтоб вы сдохли, – вдруг очень четко проговорил заключенный.
– Да-да, слышали, – равнодушно откликнулась женщина и, отойдя, застыла в ожидающей позе.
– Время от времени сюда подселяют кого-нибудь, – очень тихо произнес Мефистофель. – Очередные жертвы. Только они или быстро умирают, или их в другую комнату отводят.
– Почему тогда этот не умирает? – спросила я шепотом. Мне было ужасно жаль заключенного. Он выглядел настолько измученным, что, казалось, смерть – это лучшее, что могли сделать для него эти люди.
– Не повезло, – сказал Мефистофель. – Они не хотят, чтобы он умирал – у него поразительная выживаемость. Умрет, и эксперимент сорвется. В него столько всякой дряни напихали, что другого такого тела так просто не сыщешь. Умрет – придется заново начинать.
– Тогда они могли бы его вылечить!
– Раны – это они специально, – пояснил Мефистофель и проговорил, явно передразнивая женщину в белом халате: – А попробуем еще и это – вдруг не умрет? О-о, тогда еще и это можно…
– Прекрати! – я зажала уши. – Это ужасно! Заканчивай это все!
– Да ладно тебе, самое интересное начинается! Послушай меня, Проволока, – он впервые так меня назвал, и я даже слегка опешила – когда это моя личная метафора стала моим прозвищем? – Я ведь тебя знаю. Тебе не терпится увидеть, как все отрицательные герои этой истории получают по заслугам.
Это было не совсем так. Праведный гнев, конечно, во мне таился, и справедливого возмездия за загубленные жизни хотелось, но не так чтобы очень. Ведь Мефистофель сказал, что все равно ничего нельзя изменить – так что толку ждать того, чего, может, и не будет, и на что ты никак не сможешь повлиять?
– А они получат по заслугам? – спросила я на всякий случай.
– Понятия не имею, – ответил мерзавец.
Снова шаги в коридоре. Женщина в белом халате предусмотрительно отошла в сторону. Прикрытые двери с размаху распахнулись, судя по всему, от удара ноги; по полу протащили сначала одно бессознательное тело, потом второе, затем третье. Два парня и девушка – не старше шестнадцати лет.
– Видишь? – заговорщицки шептал Мефистофель, пока их бросали, словно неживой груз, во вторую клетку.
– И что? – с отвращением спросила я.
Мефистофель хихикнул.
– Его друзья, – сказал он.
В комнате остались только Тони и женщина. Она подошла к первой клетке, просунула руку между прутьями, несильно дернула заключенного за волосы и, дождавшись реакции – он отполз подальше, – удалилась.
– Шутишь! – прошептала я.
– Они самые. До которых он не дозвонился очень некстати. – Мефистофель засмеялся.
Но мне не было смешно. Заключенный никак не отреагировал на появление новых пленников. Он сел на прежнее место и смотрел в стену.
– Вот этого я больше всего не люблю в историях, – Мефистофель тяжело вздохнул. – Время. Ты должен узнать о массе совершенно ненужных подробностей, чтобы дойти до концовки. Пойдем?
Я не успела ответить. К счастью, я вроде бы снова сидела на стуле, а страшная комната в страшном здании находилась всего лишь у меня перед глазами. Теперь женщины в белых халатах что-то делали с вновь прибывшими пленниками. Раздавались душераздирающие крики, но заключенный первой клетки никак на них не реагировал.
– Что же с ним случилось? – спросила я. – И с ними?
– Он их узнал, – сказал Мефистофель. – Но только посмеялся. Видишь ли, после постоянных пыток в клетке он… Ммм… Несколько не в себе.
– Еще бы. Было бы странно, если бы он остался нормальным, – резонно заметила я. – Но ты же сказал, что все они получат по заслугам?
– Ну, не совсем, – за спиной Мефистофеля показались вооруженные отряды.
– Последнее похищение не осталось незамеченным и их, как вы выражаетесь, накрыли. Те трое были просто в ужасе от того, что увидели, кляли себя последними словами и так далее. Девушка покончила жизнь самоубийством. Те двое, в принципе, полностью в порядке. А наш главный герой после еще одного года страданий в больнице взял и умер.
– Не смей так говорить о его смерти! – укорила я. – Не смей, слышишь!
– Какие мы нежные, – хмыкнул Мефистофель. – Ну хорошо, он трагически скончался. Правда, ближе все-таки «взял и умер»… По существу, он умирал все это время, просто очень долго. Что поделаешь. Не повезло. Как ты думаешь?
Изображение – мертвый заключенный на больничной кровати – исчезло. Мы с Мефистофелем находились у меня в комнате. Все так же был включен компьютер, играла музыка – «Клетка» стояла на повторе.
Я решительно нажала на паузу.
– Что я думаю? – повторила я. – Я думаю, что это ужасная история. Он так и не получил свободы…
– Зато он умер, – заметил Мефистофель. – Для него это было совсем неплохой альтернативой.
– И ему не просто не повезло, – не слушая, продолжала я. – Если бы они тогда откликнулись…
– Ага! – щелкнул пальцами Мефистофель. – То есть ты признаешь, что он допустил ошибку, когда не послушал голоса и доверился им?
– Конечно!
– Ну вот, имей в виду на будущее.
– Надеюсь, это все-таки было вымышленной историей без крупицы правды. Этого ведь не происходило на самом деле? – осторожно поинтересовалась я.
Мефистофель, посмеиваясь, покачал головой.
– Это история. В любом случае она имела место быть. Но дело даже не в этом. Вещи и похуже происходят каждый день. Прямо за твоим окном. Ты просто не знаешь. Никто не знает, кроме их главных героев…
– И тебя, ага, – уже раздраженно ответила я. – Господи! Я теперь спать не смогу… Такое ужасное место…
– Ничего не поделаешь, – сказал Мефистофель. – Придется привыкнуть.
– Ты о чем это? – я заподозрила неладное.
– Просто о том, что ночные кошмары все равно приходят, рано или поздно. Почему бы не попрактиковаться перед их появлением? Ну, ладно. Мне пора. Ведь еще нужно искать твою Механическую Ворону.
До самого вечера я сидела на кухне и глядела в окно. Голова была полна страшных образов, а слова Мефистофеля никак не желали выходить из головы.
«Прямо за твоим окном… Ты просто не знаешь».
Глава IV: Единственно Правильное Мнение, прощание с Совами и призрак на тротуаре
Я в очередной раз проходила надоевший путь домой. С каждым днем в голове становилось все мутнее и мутнее. Я окончательно перестала понимать, куда и зачем я иду. Нет, отчет в действиях был, а вот смысла решительно не было. Ни малейшей толики смысла в этой бесконечной череде приходов и уходов. Должно быть, это называется застоем, и справиться с ним можно банальным выездом… Кому не расскажешь, любой посоветует сменить обстановку. Даже Мефистофель.
Я представила, как сажусь на поезд. Темнота. Вагон мерно покачивается. За дверью купе раздаются шаги. Тихий скрип. Я открываю глаза.
Муфлон.
Стряхнув с волос снег, я вбежала в подъезд. Сердце отчего-то бешено заколотилось. Мне вдруг показалось, что за мной все это время наблюдали. Паранойя, но с ней приходится мириться: нельзя же приказать себе не чувствовать. Помнится, как-то раз я случайно услышала разговор – один молодой человек, судя по всему, психолог в проекте, вдалбливал другому, что, по сути, выправить безвольного человека, погрязшего в земных проблемах, проще простого. Нужно всего-навсего научить его слушаться голоса в голове, причем именно того, который в нужный момент говорит ему исконно правильные вещи. Работа подсознания на уровне! Мне тогда еще подумалось, что если такие люди становятся психологами, то я чего-то не понимаю. Наверное, у этого уникума в голове всю жизнь вещает один-единственный голос, который говорит одни только исконно правильные вещи. Кстати, было бы забавно, если бы вследствие какой-нибудь психологической травмы этот голос приказал ему убить. Бедолага наверняка бы послушался.
Главная проблема таких людей в том, что они уверены – голос в голове – это всего лишь голос, голос разума, как они любят называть это, наше «я», плетущее мысли. Голос, который вполне можно объяснить научно. Мозг, он все-таки мозг и не бездействует.
Может, в чем-то они и правы. Однако голоса в голове нельзя оставлять без присмотра, иначе они могут наделать бед. Если внимательно послушать их, то начнешь замечать, что они весьма своевольны. А если ты слышишь только один голос – значит, у тебя серьезные проблемы, и вовсе не наоборот. Один голос – это очень опасно. Это свидетельство того, что на все вопросы отвечает Единственно Правильное Мнение, которому надо безоговорочно следовать.
Впрочем, в излишнем многообразии голосов тоже нет ничего хорошего. Несколько, умеренной громкости – в самый раз. Но нужно уметь вовремя прислушаться к одному и воспротивиться другому. На самом деле, это не так уж и сложно. Например, когда мне показалось, что за мной кто-то наблюдает, я безропотно подчинилась голосу, вопящему об опасности. Есть она или нет, неважно. Лучше перестраховаться. Ведь я не на людной солнечной улице, а в пустом темном дворе.
Лифт не работал. Поднимаясь по лестнице, я думала о том, что в последнее время мои голоса очень приглушенные. Их трудно расслышать. Они, как и я, потеряли волю к жизни. Смерти нам не хотелось, зато хотелось смысла и определенности – до боли, до отчаяния. Хотя бы чуть-чуть.
На третьем пролете за окном вдруг ярко зажегся фонарь. Я машинально глянула на улицу сквозь грязное стекло. На тротуаре, за голыми деревьями в палисаднике, кто-то стоял. Мне показалось, что темный силуэт поднял голову и неотрывно смотрел прямо на меня.
В ушах зазвенело. Прозвучал слабый, далекий отголосок Вопля.
Я немалым усилием воли заставила себя отвернуться от окна и стала торопливо преодолевать оставшийся путь. В горле пересохло, дыхания не хватало. Все вокруг казалось разрушенным. Заброшенный дом, гнилые двери пустых квартир, в которых живут лишь воспоминания о людях… Они ходят и разговаривают, чему-то смеются, расспрашивают друг друга. Что, если и вправду так? «Я – воспоминание о маленькой девочке. А вы?» Или еще лучше: «Когда-то мне принадлежала маленькая девочка. А вы кем правили?»
Мир, в котором не люди рождают воспоминания, а воспоминания – людей. Наверное, так и происходит в мире воспоминаний. Все видят мир под разным углом, даже они. Но глупые люди свято уверены, что у человечества главная роль во Вселенной… Ха-ха. Одно неосторожное движение – и человек полностью зависит от своего взбунтовавшегося разума и целиком подчиняется ему. Какой же он главный? Побеждает всегда самый громкий голос, даже если он чужой. Поэтому, в конечном итоге, все падут жертвами Муфлона – Воплю противостоять невозможно.
Наконец, я добралась до двери своей квартиры. Она не была прогнившей – обычная добротная дверь, за которой находилась обычная квартира. Двери вокруг тоже были в полном порядке. За ними, к счастью, жили люди. Во всяком случае, мне очень хотелось в это верить. Когда долгое время проводишь наедине с собой, кажется, что вокруг никого нет и никогда не будет, но, слава богу, это не так.
Войдя в квартиру, я сразу подошла к окну и выглянула на улицу. На тротуаре по-прежнему кто-то стоял и смотрел прямо на меня. Возможно, это был обман зрения – за голыми ветвями непросто что-нибудь разглядеть, особенно с такой высоты. Хорошо бы, действительно обман! Не слишком-то это приятно, когда за тобой неустанно наблюдают. Даже если это плод собственного воображения.
Ночью мне снилась Пустошь. Сухой ветер снова поднял песчаные вихри, песчинки больно царапали щеки, но при этом умудрялись не попадать в глаза, так что я разглядела вдали человеческий силуэт.
Некто неотрывно смотрел на меня. У неизвестного не было ничего общего с видением, поселившимся у моего подъезда, но, как ни странно, от этого стало еще больше не по себе. Плохо, когда тебя преследуют, но если преследователь не один – это уже серьезно. Нужно спросить у Мефистофеля, чего он тогда так испугался… Или это он специально меня пугал? С него станется.
Я хотела встать и бесстрашно пойти навстречу силуэту, едва видневшемуся из-за песка, но человек неспешно повернулся и ушел. Вот так просто – взял и ушел. Медленно, будто бы ему было целиком наплевать на меня. Посмотрел и хватит. Ну, так даже лучше, подумала я. У меня и так достаточно странных и страшных видений, то и дело пытающихся прорваться в реальность. Или наоборот – я их видение… Всегда путаюсь в таких вещах.
Наутро я первым делом выглянула в окно. Тротуар совершенно точно был пуст. И слава богу.
Я завалилась на диван с блокнотом и ручкой, рассеянно размышляя, что бы такого написать. Чуть ли не с самого рождения меня преследует дурная привычка пытаться изложить что-нибудь (неважно, что) таким образом, чтобы это было просто, понятно и необходимо мне, и совершенно непонятно, зато очень эффектно для других. Чтобы через десять лет кто-нибудь, найдя запись в старом блокноте, углубился в тайны загадочных строк, вышел на темную улицу и нашел там следы встречи с Муфлоном десятилетней давности. Стоит ли говорить, что здесь я неизменно терплю сокрушительные поражения? Думаю, если убрать такой нюанс как практически нулевая вероятность того, что запись найдется и заинтересует читателя, главная проблема в том, что это не нужно в первую очередь мне. Все, что требуется человеку, надежно заперто в его разуме. Стоит постараться выразить это, и оно успешно замаскируется, оставшись для непрошеных свидетелей сущей глупостью.
Я давно все это знаю, но все равно исправно пишу такие вот глупости и почти сразу их уничтожаю. Один голос внутри меня этого не одобряет. Он уверяет, что я потрясающий человек, который способен взглянуть на любую вещь с тысячи разных позиций, но только не со своей собственной. Интересно, что это за заносчивый голос такой? Если бы Мефистофель узнал о его существовании, то наверняка был бы просто счастлив. Я уже заметила, что он души не чает в эгоизме и самолюбии.
Кстати, давненько я его не видела. Может, он ищет Механическую Ворону? Хорошо, если так.
Я коротко записала в блокнот какие-то невразумительные обрывочные фразы о Муфлоне и темных улицах. Потом внимательно прочла написанное, вырвала несколько заполненных листиков и, разорвав их на мелкие кусочки, выбросила в ведро.
Время шло. В тишине надвигающегося вечера меня окутало приятное, теплое, удивительно спокойное чувство. Будто бы съехавший куда-то мир вернулся на свое место, и все стало по-прежнему. Не знаю, правда ли в прошлом все так уж хорошо, чтобы хотелось туда вернуться, но ощущение было именно такое. Очень жаль, что оно не продлилось долго и постепенно перешло в болезненную опустошенность.
За окном стемнело. Атмосфера в комнате стала сгущаться. Тишина потихоньку начинала звенеть – еще немного, и она исчезнет, сменившись могильным безмолвием, а затем отголоском Вопля или даже самим Воплем.
Уши больно заложило. Я сдавила голову ладонями и уткнулась в подушку. Может, именно поэтому мне так хочется найти Ворону, подумалось мне. Каждую ночь она прыгала по квартире, звеня и шурша своими шестеренками, и у тишины не было ни малейшего шанса победить.
Дышать становилось тяжело. Голова болела почти нестерпимо. Перед внутренним взором проносились безумные картины. Я медленно проваливалась в сон…
В Пустоши, казалось, не было никого и ничего. Песчаных вихрей не наблюдалось, но почему-то разглядеть местность не представлялось возможным. Только знакомый звук вливался в уши и заставлял думать о том, что кто-то здесь все-таки был. Но, хоть я и знала, кто так надоедливо ухает, с Пустошью это совсем не вязалось.
Совы, живущие на моем балконе. Их я уже давненько не слышала, и очень удивилась. Настолько, что проснулась.
В комнате было темно. Я приподнялась на локте и прислушалась. Да, действительно, с балкона доносилось уханье, но не так, как всегда. Оно было каким-то тревожным и удалялось… Я в недоумении села.
Совы начали проявлять признаки жизни довольно давно, но еще ни разу я не пыталась их увидеть. Несколько раз с балкона, помимо их уханья, слышались другие странные звуки, будто бы кто-то копошился среди коробок. Я без особого рвения отодвигала занавеску и бросала беглый взгляд на захламленный, промерзший балкон. Этим мои исследования и ограничивались. Я отнюдь не стремилась узнать, что же это – вполне реальные птицы, каким-то образом пробравшиеся на застекленный балкон и устроившие там гнездо, или плод воображения. Но теперь, раз они улетали, это был мой последний шанс их увидеть.
Я встала, отодвинула занавеску и посмотрела на балкон. Планировала тщательно изучить его, но этого не потребовалось. Первое, что бросилось мне в глаза – приоткрытое окно.
Это было более чем странно. Я не выходила на балкон уже несколько месяцев, и окна, конечно, были плотно закрыты.
Наверное, это сделали Совы, – усмехнулась я про себя. Сначала Ворона ушла, теперь и Совы покинули. Стоило подумать на эту тему, может, даже написать какое-нибудь глупое руководство. Скажем, так:
Степени одиночества:
1-я степень. Вас оставляют близкие и не близкие люди
2-я степень. Вы начинаете видеть и слышать то, чего почти наверняка не существует
3-я степень. Вас покидает все, что вы успели напридумывать
Правда, одинокой я себя совсем не чувствовала. Я вообще никак себя не чувствовала. Жила – и все.
Я с немалым трудом открыла балконную дверь, которая наверняка подзабыла о том, что умеет отделяться от косяка. Повеяло жутким холодом. Мне пришлось побороть желание вернуться в теплую комнату и пробраться через завалы к приоткрытому окну.
Прежде, чем закрыть его, я выглянула во двор. На тротуаре кто-то стоял, и, задрав голову вверх, смотрел прямо на меня.
Глава V: Негласное наблюдение, проблемы от мыслей и хозяин Вороны
Прошло немало времени, а в моей жизни, к сожалению, все не было сколько-нибудь значащих перемен. К сожалению – потому что мне безумно хотелось, чтобы призраки меня не беспокоили.
Я имею в виду силуэт на тротуаре, который никак не желал исчезать. Каждый вечер с наступлением темноты он исправно появлялся там, под моим окном, и, подняв голову, неотрывно смотрел на меня. Бывало, я возвращалась домой очень поздно, проходила прямо по этому месту, и тротуар, конечно, был пуст. Несколько раз я поднимала голову, чтобы обнаружить хоть какой-нибудь намек на иллюзию, прикинуть расстояние до окна и разобраться, не грезится ли мне злосчастный силуэт из-за какого-нибудь дерева или тени от ограды палисадника. Но после пары-другой таких экспериментов я не нашла никаких подтверждений заманчивой версии, хотя очень хотелось. Не затем, чтобы, как бывает в фильмах и книгах, увериться в собственном рассудке, жалко подражая реальному человеку, для которого подобное неприемлемо. Мне просто было страшно. Будто бы там, на тротуаре, стоял Муфлон. Возможно, это и в самом деле так, однако, по счастью, Вопля не слышалось. Только слабые отголоски во сне, совсем не связанные с теми моментами, когда я выглядывала в окно и видела силуэт. Разумеется, это не значило, что там, на тротуаре, не Муфлон.
Однажды мне в стотысячный раз совсем не хотелось спать, и я решила провести бессонную ночь в тесной компании с компьютером. И, раз уж дело было решенным, я выглянула в кухонное окно: какая разница, и так и так будет не по себе.
На тротуаре исправно чернел человеческий силуэт с поднятой головой. Может, крикнуть, – подумала я. Но что? «Кто там?» Почему бы и нет.
Я уже собралась воплотить нехитрый план в жизнь, когда на плечо вдруг легла чья-то рука. Я вздрогнула всем телом и резко обернулась. Конечно, за спиной стоял ухмыляющийся Мефистофель.
– Не делай так, – нахмурилась я.
– Буду делать, – пообещал Мефистофель. – Надо же тебя как-то развлекать.
– Ты это называешь развлечением?
– По крайней мере, мне удается тебя злить. Это уже кое-что.
Он оттолкнул меня в сторону, распахнул окно и, как ни в чем не бывало, уселся на него, свесив ноги на улицу и совершенно не боясь свалиться вниз – даром, что пятый этаж.
Повеяло холодом, но я ничего не сказала. Мне было интересно, знает ли Мефистофель что-нибудь о призраке с тротуара. Или почему улетели Совы. Вопросов, вообще, накопилось немало.
– Искал я твою Ворону, – сказал Мефистофель. – Почти нашел. Кажется, я знаю, от кого она к тебе прицепилась.
Читать бесплатно другие книги:
