Сэндвич с пеплом и фазаном Брэдли Алан
Я стащила одеяло с кровати и набросила его на плечи Коллингсвуд.
Потом я накрыла труп и череп простыней, но сначала хорошенько рассмотрела скорбные останки.
Само небо предоставило мне эту возможность в отсутствие мисс Фолторн. Второго шанса у меня не будет.
Как я уже сказала, тело почернело и прокоптилось. Флаг, в который оно было завернуто, послужил чем-то вроде банановых листьев, которые используют для запекания рыбы уроженцы кое-каких отдаленных форпостов Империи (вроде Индии).
Череп был черен как ночь, безволос и лишен кожи. Сжатые кулаки были сложены под тем местом, где раньше находился подбородок, как будто Смерть застала свою жертву во сне. В одной ладони находилось что-то вроде потускневшего медальончика.
Я завернула его в носовой платок и сразу же припрятала в карман – пока не успела вернуться мисс Фолторн. Слава богам, надоумившим меня лечь спать одетой!
Одежда на трупе слишком пострадала и обгорела, чтобы ее можно было идентифицировать. Это могли быть равно и лохмотья нищенки, и наряд сказочной принцессы.
Смерть от запекания не слишком красива.
Или она погибла от чего-то другого? И в другом месте?
Мой мозг заработал, как фотоаппарат полицейского, мысленно и тщательно делая снимки: крупный план черепа, почерневшие зубы, ладони, ступни (босые, если не считать половинку обгоревшего шерстяного носка).
Я оттянула его на дюйм-другой от сморщенной черной щиколотки и по внутренней структуре определила, что изначально носок был красным.
Этот осмотр осложнялся тем, что Коллингсвуд теперь начала завывать, словно пожарная сирена, выводя нервирующие рулады.
– Все хорошо, – говорила я ей снова и снова, не отводя при этом глаз от трупа. – Все в порядке. Мисс Фолторн сейчас вернется.
Подумать только, Коллингсвуд запричитала, как выразилась бы Даффи, еще пуще.
Откровенно говоря, она начала мне надоедать.
– Заткнись! – велела я. – У тебя слюни текут.
Любой человек, имеющий старшую сестру, скажет вам, что нет более быстрого способа прекратить рыдания представительницы женского пола неважного какого возраста, чем сказать ей про слюни.
Так что я не удивилась, когда Коллингсвуд внезапно умолкла.
– Что… что… это? – спросила она, как можно скорее отползая от накрытого простыней тела.
– Птичка. Довольно большая. Наверное, аист. Или ибис.
Допускаю, что это изрядное преувеличение. Даже для меня. Очевидно, что у закопченного черепа нет длинного кривого клюва. Но у мумифицированных птиц, которых я видела в Музее естественной истории, его тоже не было. Их клювы приматывались к груди из соображений аккуратности и стремления облегчить работу их давно почивших бальзамировщиков.
– Как аист мог попасть в дымоход?
– Такое все время случается, – ответила я. – Во время родов. Об этом просто не пишут, потому что это так печально. Что-то вроде негласного газетного правила.
У Коллингсвуд отвисла челюсть, но я так и не узнала, что она собиралась сказать, потому что в этот самый момент мисс Фолторн вернулась со стаканом вина и графином, в котором, видимо, был бренди.
– Выпей, – велела она Коллингсвуд, и та удивительно послушно осушила стакан и отпила из графина.
– Боюсь, она перебудила весь дом, – сказала мисс Фолторн, бросив взгляд сначала на часы, а потом на меня. – Ладно, это неважно. Все равно надо вызвать полицию. Не то чтобы…
Раздался стук в дверь.
– Кто там? – спросила мисс Фолторн.
– Фицгиббон, мисс.
Мисс Фолторн испуганной газелью подскочила к выключателю.
– Мы не должны подавать плохой пример, – прошептала она. – Свет должен быть выключен.
И мы снова погрузились во мрак.
Но лишь на несколько секунд. Потом вспыхнула спичка и мисс Фолторн зажгла свечу.
– Входите, – сказала она, и дверь открылась.
Сначала я увидела только круглые стекла очков Фицгиббон, свободно парящие в воздухе. Она шагнула внутрь, потом застыла и внезапно оказалась в окружении бестелесных девичьих лиц, заглядывающих ей через плечо.
Очень странно, но в этот миг я вспомнила знаменитую цитату из Святого Луки, описывающую рождение Христа. Кажется, она гласила следующее: «И вдруг рядом с ангелом предстало небесное воинство, восхвалявшее Бога: – Слава Богу в вышних небесах! Мир на земле людям, которых Он возлюбил!»
(Хотя в Библии, по крайней мере, в версии короля Якова, по каким-то причинам, ведомым только переводчикам и самому королю, нет кавычек[6]).
До сих пор перед моими глазами стоят бледные лики этих херувимов и серафимов, витающие в тенях позади застывшей Фицгиббон: учениц женской академии мисс Бодикот.
Моих однокашниц.
Так они впервые меня увидели, а я увидела их.
– Ступайте прочь, девочки, – скомандовала мисс Фолторн, несколько раз хлопая в ладоши.
И, словно послушные марионетки, которых сдернул со сцены злой кукольник, они исчезли.
– Проводите Коллингсвуд в ее комнату и уложите в постель, – приказала мисс Фолторн Фицгиббон. – У нее шок.
А у меня, по ее мнению, нет шока?
Словно негнущийся робот, Фицгиббон подняла Коллингсвуд с пола вместе с одеялом и повела к выходу.
– Молодец, Флавия, хорошая идея с простыней, – произнесла мисс Фолторн, когда они ушли, и пронзила меня взглядом поверх свечи. – Отличное начало для тебя. – И добавила: – Если не считать того, что ты впустила Коллингсвуд. Вы обе должны быть наказаны.
Наверное, мне следовало сказать, что Коллингсвуд пришла непрошеным гостем и что, поскольку я спала, то вряд ли могла ей помешать. Не говоря уже о том, что я новенькая и мне еще не сказали об этом идиотском правиле.
Но я придержала язык.
Именно такие решения, к добру или не к добру, делают тебя тем, кто ты есть.
Вместо слов я приподняла уголок простыни.
– Нет! Не надо! Пожалуйста! – воскликнула мисс Фолторн, и я отпустила ткань.
Что плохого в том, чтобы взглянуть на труп еще разик? В этот момент я понимала, что другого шанса не будет.
Как правило, когда обнаруживаешь тело, ты получаешь роскошную возможность изучить его вблизи до того, как полиция вломится, словно коровы на пастбище. Но не всегда – и это явно один из таких случаев. Я увидела все, что хотела. Все улики уже у меня в голове.
Правда, я подумала, что мисс Фолторн захочет узнать как можно больше о трупе, который до недавнего времени обитал в ее дымоходе.
Или она уже знает?
Я стояла с суровым видом, давая ей возможность совладать с собой.
– Полагаю, мне надо сообщить в полицию, – повторила она, будто размышляя вслух, будто ее заставляют. Возможно, она думала о репутации своей академии. Мне уже мерещились заголовки:
Жареный труп в каминеТело в академии мисс БодикотЖенская академия объята ужасом!
Если канадские газеты хоть немного напоминают английские, нас ждут веселые деньки.
– Но ты, должно быть, совершенно без сил! – сказала она. До этого момента я ничего такого не чувствовала. Шесть суток в океане и целый день в поезде – не говоря уже о том, что сейчас глухая ночь…
Слова мисс Фолторн оказали на меня гипнотическое воздействие. Внезапно я начала зевать, чуть не сворачивая челюсть, и в глаза словно песка насыпали.
– Разумеется, ты не можешь спать здесь, – добавила она, махнув рукой в сторону прикрытого простыней трупа на полу. – Я устрою тебя в своей гостиной.
На миг мне привиделось, как мисс Фолторн приколачивает мою отрубленную голову к стене, словно я трофей – дикий зверь, подстреленный ею в Африке или на просторах Арктики.
– Что ж, пойдем, – сказала она, освещая дорогу свечой.
Электрические лампочки остались выключенными.
Я поняла, что в академии мисс Бодикот правила есть правила.
Даффи обрадовалась бы моей проницательности.
Никогда бы не подумала, но я скучаю по своей сестрице. С неожиданной болью в сердце я осознала, что она была лимоном для моей рыбы, соусом для чипсов и что без нее моя жизнь будет не такой приятной. Странная мысль в странное время, но жизнь вообще странная штука. По крайней мере, моя.
«Держись, Флавия, – подумала я. – Держись».
Мы шли по обшитому панелями коридору, и мисс Фолторн указывала дорогу.
– Это галерея наших выпускниц, – сказала она, поднимая свечу повыше, чтобы я разглядела длинные ряды фотографий в черных рамках, висевшие на стенах.
Они возвышались над нами ряд за рядом, поблескивая в свете свечи: самые разные лица, и я снова подумала о мириадах ангелов.
Что же, мне говорили, что у мисс Бодикот тесные связи с церковью, не так ли?
Но ничто не подготовило меня к зрелищу бесчисленного количества этих заключенных в черные рамки душ, каждая из которых смотрела прямо на меня – и ни одна не улыбалась, как будто все они – торжественный небесный суд, а я – пленница за решеткой.
– А вот, конечно же, – добавила мисс Бодикот, – твоя мать.
Она могла бы и предупредить меня заранее. Я оказалась не готова.
Там была Харриет в своей черной рамке, смотревшая на меня таким взглядом…
На этом юном лице – моем лице! – было написано все, что стоило сказать, а ее взгляд говорил то, что никогда не было произнесено.
Прямо под фотографией Харриет находился маленький подсвечник, и в нем стоял поразительно свежий букетик цветов.
Неожиданно я задрожала.
Мисс Фолторн ласково положила руку мне на плечо.
– Прости, – промолвила она. – Я не подумала. Мне следовало подготовить тебя.
Секунду мы постояли в молчании, как будто мы одни остались в катакомбах, где больше нет живых.
– Ее здесь очень уважают, – добавила мисс Фолторн.
– Ее везде очень уважают, – сказала я, может быть, слишком резко. И почти сразу же осознала, что в моих словах заключалось некоторое сопротивление. И я сама себе удивилась.
– Они все умерли? – спросила я, указывая на портреты, отчасти чтобы сменить тему и отчасти чтобы показать, что не испытываю никаких тяжелых чувств.
– Боже мой, нет, – сказала мисс Фолторн. – Эта стала чемпионкой по плаванию… Эта, Нэнси Северанс, кинозвездой… Может, ты о ней слышала. Это жена премьер-министра… а эта… ну… в своем роде она тоже стала знаменитой.
– Это то, чего я хочу, – заметила я. – Стать знаменитой в своем роде.
Наконец-то я осознала и сформулировала свою цель.
Флавия де Люс. И точка.
– А кто это? – поинтересовалась я, указывая на необыкновенную девушку, загадочно поглядывающую на нас из-под капюшона.
– Миссис Баннерман до сих пор с нами в академии мисс Бодикот, – ответила она. – Ты познакомишься с ней завтра. Она наша преподавательница химии.
Милдред Баннерман! Конечно же! Много лет назад ее обвинили в убийстве «заблудшего мужа» и после сенсационного суда оправдали, что было напечатано во «Всемирных новостях».
Обвинение заявило, что она покрыла ядом лезвие ножа, которым он разрезал рождественскую индейку.
Трюк старый, но действенный: в III веке до Рождества Христова жена персидского царя Дария II Парисатис точно таким же образом отравила свою невестку Статиру.
Намазав ядом только наружную сторону ножа и подав Статире первый кусок, она смогла прикончить свою жертву и при этом угоститься сама без всякого риска для себя или с минимальным риском.
Вот что значит и птичку съесть, и косточкой не подавиться.
Благодаря поразительной удаче и еще более поразительному защитнику Милдред Баннерман избежала виселицы, да еще и явилась суду в образе подлинной жертвы преступления.
Только подумать, через несколько часов я с ней познакомлюсь!
Мы шли по бесконечному лабиринту темных коридоров целую вечность, но наконец мисс Фолторн остановилась и достала ключи.
– Это мои покои, – сказала она, включая свет.
Судя по всему, правила к ней не относились.
– Ты можешь лечь спать на этом диване, – сказала она, указывая мне на черное чудище, обитое стеганой кожей. – Я принесу тебе подушку и одеяло.
С этими словами она ушла, оставив меня посреди гостиной – комнаты, пахнувшей холодным, безмолвным несчастьем.
Чувствую ли я флюиды бывших учениц, наказанных здесь за включение электрического света после комендантского часа?
Я вспомнила слова из «Николаса Никльби», которые нам вслух зачитывала Даффи, слова школьного учителя Уэкфорда Сквирса: «Пусть только какой-нибудь мальчишка скажет слово без разрешения, и я шкуру с него спущу».
Но нет, девочек не били палками, сказала мне Даффи. Для них уготованы намного более изысканные пытки.
Вернулась мисс Фолторн с подушкой и шотландским пледом.
– Теперь спи, – сказала она. – Постараюсь не беспокоить тебя, когда вернусь.
Она выключила свет, и дверь закрылась за ней с леденящим щелчком. Я прислушалась в ожидании звука, когда повернется ключ в замке. Но даже мой острый слух уловил только звук ее удаляющихся шагов.
Она направляется в свой кабинет, чтобы вызвать полицию. Это точно.
Я напрягла мозг в поисках вариантов, как бы мне оказаться в «Эдит Клейвелл» в момент, когда снимут простыню и откроют тело.
Быть может, я могу войти с видом лунатика, потирая глаза и рассказывая историю, что я хожу во сне; или что мне отчаянно нужен стакан холодной воды, потому что у меня некая наследственная тропическая болезнь.
Не успев приступить к воплощению какого-либо из этих планов, я уснула.
Конечно, мне приснился Букшоу.
Я ехала на «Глэдис», моем велосипеде, по длинной каштановой аллее. Даже во сне я думала, как же чудесно слышать поющего жаворонка и ощущать аромат раздавленных ромашек на заброшенной южной лужайке. Это и еще запах приходящего в упадок старого дома.
У парадной двери меня ждал Доггер.
– Добро пожаловать домой, мисс Флавия, – сказал он. – Мы по вас скучали.
Я проехала мимо него в вестибюль и затем вверх по восточной лестнице – и это демонстрирует, какими нелепыми могут быть сны. Хотя я съезжала на велосипеде вниз по ступенькам, я никогда, никогда не была замечена в езде вверх.
В химической лаборатории эксперимент был в разгаре. Мензурки побулькивали, в колбах что-то кипело, и разноцветные жидкости важно текли туда-сюда по стеклянным трубкам.
Хотя я не могла вспомнить цель этого эксперимента, я с нетерпением ожидала результат.
Я запишу в своем дневнике: от гипотезы к выводу, и изложу все так аккуратно и подробно, что даже идиот сможет проследить ход моей блестящей мысли.
Химические журналы будут драться за право опубликовать мой труд.
И все же в этом сне ощущалась неописуемая печаль: печаль, которая бывает, когда голова и сердце не могут прийти к согласию.
Одна половина меня была переполнена счастьем. Другая – хотела заплакать.
Когда я проснулась, где-то звонил колокольчик.
Глава 4
Мои глаза отказывались открываться. Такое ощущение, что, пока я спала, кто-то их заклеил.
– Поторопись, – говорил голос мисс Фолторн. – Уже прозвенел звонок.
Я уставила на нее затуманенный взор.
– Твоя форма на стуле, – продолжила она. – Одевайся и спускайся к завтраку. На столе стоит кувшин. Умойся. Почисти зубы. Постарайся выглядеть презентабельно.
И с этими словами она ушла.
Как человек может быть таким переменчивым? – удивилась я.
Видимо, настроение этой женщины привязано к некоему внутреннему флюгеру, который беспорядочно крутится во все стороны. В один миг она почти нежна, а в следующий превращается в старую каргу.
Даже непостоянная Даффи, от которой я узнала эти умные слова, ни в какое сравнение не шла с этим циклоном.
Старый диван, набитый конским волосом, застонал, когда я сначала села, а затем встала на ноги. Моя спина ныла, колени онемели, шея болела.
Я уже предчувствовала, что это не будет красный день календаря.
Я заставила себя втиснуться в школьную форму, приготовленную мисс Фолторн: нечто вроде темно-синего шерстяного платья без рукавов с плиссированной юбкой, черные колготки, белую блузку. Венчали весь этот ужас галстук в диагональную желто-черную полоску – школьных цветов – и темно-синий блейзер.
Я скривилась, разглядывая свое отражение в серебряном чайном сервизе, стоявшем на приставном столике. Жуть, да и только! Я похожа на какую-нибудь леди в мешковатом купальном костюме со старых викторианских фотографий.
Я цапнула кусочек сахара и запила его кисловатым молоком из кувшина.
Жизнь – это боль! – подумала я.
И тут я вспомнила о трупе в комнате наверху и сразу приободрилась.
Приходила ли ночью полиция? Наверняка.
Вряд ли ситуация позволяет мне задавать вопросы, но ведь никто не запрещал держать глаза открытыми и ушки на макушке, не так ли?
…Я волновалась, что на меня будут пялиться, но никто даже не обратил внимания, когда я осторожно двинулась вниз по лестнице и притормозила на площадке. Откуда-то из глубины дома доносился шум девичьих голосов, одновременно разговаривавших и смеявшихся.
Не скажу, что моя кровь заледенела, но мне и правда стало не по себе. Общение с толпой – не самая сильная моя сторона: факт, который я окончательно осознала, когда меня исключили (несправедливо) из организации девочек-скаутов.
Мой случай обсуждался повсюду от кухни викария до солидного, обшитого панелями зала заседаний в лондонской штаб-квартире организации.
Но бесполезно. Кости, как кто-то там сказал, были брошены.
Я с горечью вспомнила, как мисс Делани сорвала нашивки с моих рукавов, а остальных девочек-скаутов заставили скандировать в унисон: «Позор! Позор! Позор! Позор!.. Позор! Позор! Позор! Позор!»
В этот миг я поняла, как сыны Израиля чувствовали себя, когда Бог изгнал их.
Долой патруль «Алый первоцвет»! И к черту их девиз: «Твори добро тайком». Я делала все, что могла, чтобы соблюдать этот их завет, но вряд ли моя вина, что все полетело в тартарары.
Судьба любит мелкие просчеты, как впоследствии сказал мне викарий, и воистину так. Никогда не искуплю я свои грехи.
– А ну-ка пошевеливайся, – сказала, прикоснувшись к моей руке, невысокая коренастая девочка, на носу которой красовались очки в черной оправе.
Я аж подпрыгнула от неожиданности. Эх, нервы ни к черту.
– Извини, – добавила она. – Я не хотела тебя пугать, но в Бодс пунктуальность превыше всего. В переводе на человеческий язык это означает, что если ты опоздаешь на завтрак, с тебя сдерут шкуру и приколотят ее гвоздями к двери чулана.
Я благодарно кивнула и продолжила спускаться по лестнице следом за ней.
– Де Люс Ф. С., – представилась я, воспользовавшись формулой Коллингсвуд.
– Знаю, – сказала девочка. – Мы уже наслышаны о тебе.
Я последовала за ней в большой зал – огромное помещение под скатной крышей из темного дерева; средневековый коровник с длинными столами. Шум оглушал.
Несколько суетливых раздатчиц еды, одетых в белое, раскладывали щедрые порции каши по тарелкам.
Я уселась с краю одного из столов и начала жадно поглощать завтрак.
При этом я осторожно осматривала помещение, делая вид, что вовсе этим не занимаюсь. Я новенькая, так что открыто пялиться – неприлично. Не то чтобы меня это сильно беспокоило…
Однако важно было не привлекать к себе внимания. Есть вероятность, что убийца жертвы в моем дымоходе сейчас находится в этой самой комнате.
Мне придется начать расследование на пустом месте. Я огляделась в поисках Коллингсвуд, но ее нигде не было. Наверное, ей разрешили отдохнуть после испытаний минувшей ночи.
Поскольку большинство девочек уткнулись в свои тарелки, рассмотреть их лица было нелегко. Я заметила, что за едой они продолжают быстро переговариваться, едва шевеля уголками ртов, отчего мне сложно было прочитать по губам – умение, которым я обладаю. Кроме того, мне не хотелось рассматривать их открыто.
Не требовалось особенной сообразительности, чтобы догадаться, какую сенсационную новость они обсуждают. В воздухе повис возбужденный гул.
Девочка постарше, сидевшая через два стола от меня, локтем толкнула свою соседку и указала подбородком на меня. Когда они обе увидели, что я их заметила, они быстро отвернулись.
Преподавательский состав, куда входили только женщины, сидел на возвышении в дальнем конце зала, взирая на пасущихся девиц.
В центре главного стола восседала мисс Фолторн. Склонив голову и сдвинув брови, она разговаривала с моложавой женщиной с прилизанными короткими черными волосами.
Порой случаются редкие бесценные моменты, когда ты не знаешь ни одного из присутствующих и можешь изучать без предубеждения или почти без предубеждения. Не зная даже их имена, можно создать мнение, основываясь исключительно на наблюдениях и ощущениях.
С первого взгляда можно было сказать, что все преподавательницы женской академии мисс Бодикот адски серьезны. Ни капли фривольности: ни смеха, ни губной помады.
Даже за едой они тихо переговаривались между собой с серьезностью суровых судей, несущих на своих плечах бремя правосудия.
Может ли кто-то из них оказаться убийцей?
В качестве простого упражнения я попыталась угадать, какие предметы они преподают.
Женщина с короткими седыми волосами, сидящая в дальней правой части стола, почти наверняка преподавательница французского. Ее рот с приподнятыми уголками, напоминающий лук Купидона, и этот особенный легкий изгиб ноздрей выдают человека, который говорит по-французски с колыбели. Ни одна англичанка не в состоянии так складывать губы во время разговора. Мне это стало известно в ходе наблюдений за мисс Леннокс – Шанталь Леннокс, живущей по соседству с домиком викария в Бишоп-Лейси. Муж Норман привез ее в Англию в качестве своего рода военного трофея.
Она жила на Монмартре и произносила это название в нос.
Рядом с ней сидела женщина с высокими скулами и рублеными чертами лица, ее окружала аура одиночества, и казалось, будто она существует в своем отдельном мире, под невидимым стеклянным колпаком.
«Печальная, – подумала я. – Одинокая и непопулярная».
Если судить по ее лицу, я первым делом подумала, что это Милдред Баннерман, оправданная мужеубийца. (Полезное слово, означающее «убийца мужа», которому меня научила Даффи.)
Но нет. Только вчера я видела школьную фотографию мисс Баннерман в галерее выпускниц. Не могла она постареть и превратиться в такую гарпию.
Мои глаза двигались вдоль стола и справа от мисс Фолторн наткнулись на милое личико эльфа: самая молодая преподавательница в академии – это же она та девушка с фотографии? Она казалась не намного старше сестрицы Фели, которой всего восемнадцать.
«Должно быть, она выглядит моложе своих лет», – подумала я.
Не желая выдавать свой интерес, я наблюдала за ней уголком глаза, ликуя при мысли, что завтракаю вместе с убийцей. Милдред Баннерман, наконец-то!
Остальные не представляли собой ничего особенного: заурядный набор носов и подбородков, глаз и ушей.
– Добро пожаловать в Бодс, – раздался голос над моим ухом.
Это оказалась та самая девочка, с которой я обменялась рукопожатием на лестнице.
– Ван Арк, – представилась она. – Мы уже знакомы. Я буду за тобой немножко присматривать поначалу. Я староста.
Она неторопливо осмотрела зал, словно высматривая хищников. Удовлетворившись тем, что сейчас мы в безопасности, она снова обратила внимание на меня.
– Скажи-ка, у тебя случайно нет сигаретки?
– Нет, – ответила я. – Не курю. А вам разрешают? Здесь?
Ван Арк хмыкнула.
– Конечно, нет. Мы прячемся в гальюне на третьем этаже.
– Не поняла?
– Гальюн. Нужник. Сортир. Белый друг…
– Параша, – добавила я.
– Параша! Ха! Хорошее словечко! – воскликнула она, подавившись кашей.
Ван Арк сотряс спазматический кашель, и ее лицо покраснело. Руки взлетели к горлу. Дыхание превратилось в хрипящее бульканье.
Я тут же поняла, что липкий комок каши перекрыл дыхательное горло ван Арк и что она в опасности.
Ее лицо уже начало темнеть.
Я вскочила на ноги и изо всех сил заколотила ее по спине – сначала ладонью, потом кулаками.
Нельзя было не заметить, что все окружающие, даже преподаватели, примерзли к своим стульям. Кроме меня, никто не шевелился. В зале воцарилось молчание.
Читать бесплатно другие книги:
