Любовь как война Володарская Ольга
Амон Андреевич Боровик.
Когда он представлялся, каждый второй переспрашивал:
– Как-как? Антон? Арон?
– Амон, – четко проговаривал он, – правильно произносить именно Амон, с ударением на втором слоге, а не на первом.
Кто помнил историю Древнего Египта, сразу интересовались, не в честь ли бога солнца Ра его назвали. Амон подтверждал. Это было на самом деле так. Его отец Андрей Геннадьевич Боровик был историком. Особенно его привлекал Древний Египет. Будучи студентом, он участвовал в археологических раскопках у берегов Нила. Их группа нашла тогда много интересного. И даже ценного. Причем не только с исторической точки зрения. Например, один из сокурсников Боровика обнаружил шлем военачальника из чистого золота. Если бы это происходило не в жизни, а в кино, его бы непременно украли какие-нибудь джентльмены удачи, типа Доцента, Хмыря и Косого. Только эти были бы смуглыми чернявыми арабами. Скорее всего, бедуинами. Но в реальности все обстояло иначе. За раскопками наблюдал представитель египетской стороны, и сразу, как только был обнаружен шлем, он сделал звонок куда надо. Через два часа из Каира вертолетом прибыла военная бригада. Шлем, как историческая и культурная ценность, тут же был отправлен в столицу.
Впрочем, все, что находилось в недрах египетской земли, принадлежало государству. Даже осколок простого кувшина, в который набирали воду крестьяне. Поэтому сокрытие его считалось чуть ли не преступлением. Но некоторые все же припрятывали какую-нибудь ерундовину, типа той же частички домашней утвари. На память! Андрей Боровик пошел дальше. Он присвоил себе золотую пластину с изображением бога Амона с головой гуся – гусь считался символом мудрости в Древнем Египте – и умудрился вывезти ее из страны. С тех пор она стала его талисманом. Молодой историк заметил, что сразу после возвращения из Египта ему стало везти. Во-первых, в аэропорту он познакомился с удивительной девушкой, тогда как до этого ему не везло даже с обычными. Во-вторых, бабка завещала квартиру именно ему, хотя у нее были еще внуки, не говоря о детях. В-третьих, его отчет о практике был признан лучшим и отправлен на соискание какой-то общесоюзной студенческой премии.
Спустя год с небольшим Андрей Боровик женился, переехал в отдельную квартиру, стал аспирантом и начал преподавать. Когда супруга, та самая удивительная девушка, встреченная им в аэропорту, сообщила ему о своей беременности, молодой муж уже знал, как назовет ребенка, если это будет мальчик. Амон. В честь бога солнца. И как ни уговаривала его жена дать чаду менее экстравагантное имя, Андрей остался непреклонным. Только Амон. И точка. Пришлось жене смириться. Не разводиться же из-за этого? Лучше бы дочь родилась, думала женщина. Для дочки Андрей тоже не совсем обычное имя придумал – Авдотья, – но оно хотя бы русское.
На свет появился мальчик. Амон. Как ни странно, похожий на египтянина, чернявенький, хотя родители были светлыми. Но у Андрея отец был жгучим брюнетом, и Амон, видно, в него пошел.
…Или же в своего тезку… бога солнца Ра?
Когда мальчику исполнилось пять, у Боровиков появился новый член семьи, Авдотья. Через много лет сестра Амона упрекнула родителей в том, что они дали ей неподходящее имя. Оказалось, она все детство страдала оттого, что ее зовут нетрадиционно: Олей, Светой, Наташей, а Авдотьей. И мечтала имя поменять. В отличие от Амона. Ему нравилось его редкое «божественное» имя. Оно выделяло его из толпы. Амону с малых лет нравилось быть не таким, как все.
Теперь ему сорок. Исполнилось вчера. Эту дату отмечать не принято. Но Амон вообще не любил торжества по случаю дня рождения. Старался уехать в другой город, а лучше в страну, чтобы не думать, где собрать гостей, чем угостить, а заодно избавлял друзей и родственников от проблемы, что ему подарить. Но вчера он находился в Москве, родители и сестра с семьей нагрянули к нему в гости с цветами и презентами. Амон повел всех в ресторан, потому что дома угостить их было нечем. Благо он жил в центре, и в шаговой доступности находилось много приличных заведений. Он выбрал арабский ресторан. А где еще человек, названный в честь древнеегипетского бога, мог отметить свой сороковой день рождения? Только там…
Еда была отменной. Вино превосходным. Обслуживание безупречным. Но посиделки как-то не задались. Быть может, потому, что в каждом тосте сквозил завуалированный упрек. Тебе уже сорок, а ты все никак не определишься. Пора, Амон!
Отец считал, что жизнь сына не удалась. Мать, впрочем, была такого же мнения. Но в отличие от супруга об этом помалкивала. Как и сестра. И все же Амон знал, что они солидарны с отцом. По мнению женской половины семьи, мужчина, в сорок лет не имеющий жены и ребенка, не может назвать себя состоявшимся. Отец же напирал на то, что Амон не имеет профессии. Тот факт, что сын отлично зарабатывает, во много раз больше его, не в счет.
– Объясни, чем ты занимаешься? – вопрошал он.
– Всем понемногу, – отвечал сын. Он на самом деле чем только не занимался: и рекламой, и торговлей, и биржевыми операциями. Все это он делал, не выходя из дома, сидя за компьютером.
– А надо чем-то одним и много! – поучал Амона отец. – Чтобы реализоваться по-настоящему, необходимо посвятить всего себя тому, чем ты занимаешься. Отдаться делу. И оставить после себя что-то нетленное.
Сам Андрей Боровик так и сделал. Посвятил себя истории. Защитил сначала кандидатскую, затем докторскую. Преподавал. Писал книги. Стал ведущим египтологом страны. Амон был другим. Совершенно! Он умудрился поучиться в четырех институтах, но закончил лишь один. Сменить кучу специальностей и десяток хобби. А в итоге так и не найти дела, которому хотелось бы себя отдать.
В сорок лет Амон понял, что это не минус, а плюс, о чем сообщил отцу. Тот возмутился:
– Ты не прав, сын!
– Разве? А мне кажется, это здорово – быть свободным. Я могу применить себя в нескольких областях. Заработать денег разными способами. Получить кайф от многих занятий. Например, я умею программировать. И мне это нравится. В нашем урбанистическом мире я нахожу применение своему дару. Но еще я умею объезжать лошадей, обихаживать, даже немного лечить. И если попаду в места, далекие от цивилизации, я этим займусь. Я знаю два языка, кроме родного. Не в совершенстве, как ты арабский. Но говорю и читаю по-английски и испански. Два самых востребованных языка в мире. Меня поймут в десятках стран. Я разбираюсь в машинах. Умею их чинить. Работал барменом. Исключительно смешиваю коктейли. Папа, я нигде не пропаду, ты понимаешь? Куда бы ни забросила меня судьба, везде я буду как дома и при деле.
Но тот не понимал:
– Это не судьба тебя бросает! Ты сам мечешься. Хотя тебе уже сорок. Я в твои годы…
И так далее в том же духе. Амон из уважения к отцу не озвучивал многие свои мысли. Например, он не напоминал ему о том, что тот строил свою карьеру в Советском Союзе, когда жизнь была совсем иной. И если бы он не достиг определенного уровня к моменту перестройки, топрозябал бы сейчас в каком-нибудь замшелом архиве или историю в школе преподавал. Впрочем, в девяностые Андрей Боровик, невзирая на свои степени, один семью не мог содержать. Спасало то, что его супруга имела «хлебную» профессию – работала бухгалтером на мельзаводе. Опять же в двухтысячных именно Амон помог отцу с книгами. Нет, писал, естественно, Андрей их сам. Но сын подсуетился, и их напечатали и заплатили автору гонорар. Впоследствии он сделал отцу сайт, к нему стали обращаться за консультациями. Но Амон не упомянул об этом. Он любил отца, уважал его, был благодарен за многое, включая имя, поэтому по большей части помалкивал, выслушивая его проповеди.
Но для себя Амон все решил: он молодец. Он все делает правильно.
Это касалось всего, в том числе личной жизни. Нет, Амон не имел ничего против семьи. Более того, не прочь был обзавестись ею. Но если ему не встретилась женщина, с которой он бы хотел остаться на всю жизнь, то стоит ли горевать о том, что он так и остался холостяком? Жениться, чтобы через несколько лет развестись, Амон не собирался. Семья не работа, ее легко не бросишь.
Но Амон никогда не был один. Разве что месяц-другой. И то скорее по своей воле. Потому что с кем-то познакомиться для него не составляло никакого труда. Он был привлекателен, обеспечен, умен, общителен, уверен в себе. Причем с возрастом все эти достоинства только весомее становились. И ладно бы интеллект и достаток: взрослеешь – умнеешь, хорошо работаешь – богатеешь, но Амон еще и выглядеть лучше стал. Лет до тридцати был худым, потом стал крепчать, обрастать жирком и мышцами. В итоге к сорока стал весьма фактурным мужчиной: крепко сбитым, мускулистым. Небольшой животик, широкие плечи, плавно сужающиеся к бедрам, ноги с хорошо накачанными икрами – фигура не модельная, но ладная. На нем хорошо смотрелись и джинсы с футболкой, и классические костюмы. Как сказала когда-то сестра Авдотья: Амон из породы тех немногих людей, кому идет лишний вес. Тем более его было не так уж и много.
Еще ему чрезвычайно шла седина. А морщинки у глаз делали взгляд лукавым. Сережка в ухе, которую Амон вставил шесть лет назад, находясь в Дамаске, придавала ему лихости. Последняя его пассия сравнила его с пиратом. Заметила, что образу соответствует и серьга, и фигура, и смуглое, будто опаленное солнцем лицо. Еще советовала сделать татуировку. Но Амон пока на это не решался.
Из ресторана он вернулся домой не поздно – в начале одиннадцатого. Долго не ложился спать. Отвечал на поздравления друзей в Интернете, параллельно смотрел какую-то комедию, пил чай. Пища в ресторане подавалась острая, и его мучила жажда. В итоге он засиделся до двух ночи. Когда лег, уснул не сразу. А все из-за того, что принять удобную позу мешал полный желудок.
Проснулся Амон в одиннадцать утра с лицом, отекшим после ночных чаепитий. Принял душ, побрился. Вместо кофе выпил кефира. Яичницу с беконом (он умел готовить только ее и то умудрялся пережаривать) заменил творогом. Как ни любил он арабскую кухню, но на его желудок она тяжело ложилась.
Квартиру Амон покинул в час дня, чтобы съездить в спортзал. Жил он на третьем этаже и лифтом не пользовался. Проходя мимо почтовых ящиков, решил проверить свой. Реклама, реклама, реклама… Амон быстро просматривал яркие листовки, газеты и книжицы. Среди них нашел пару счетов, сунул в карман. Все остальное можно было выбросить. Он собирался так и сделать, шагнул к мусоропроводу, но тут обнаружил конверт, попавший между страницами рекламного журнала. Амон взял его, повертел в руках. Конверт чистый, без надписей и штемпелей. Он надорвал его, достал сложенный вдвое лист, развернул…
И прочел следующее:
«Живешь не тужишь? Думаешь, тебе все сошло с рук? А вот и нет… Я слежу за тобой! Жду подходящего момента для мести. Даже сейчас, когда ты читаешь это письмо, я, возможно, стою за твоей спиной…
БУ!
Страшно? Признайся, что страшно!
Бойся меня. И жди возмездия.
Твоя тень!»
Глава 4
Черные волосы гладко зачесаны и собраны в хвост. Очки в роговой оправе. На лице ни грамма косметики…
Мымра!
От главной героини фильма «Служебный роман» ее отличало лишь то, что неприметные костюмы и белые рубашки под ними сидели на ее фигуре идеально. А так – один в один «мымра». Даже возраст – тридцать шесть.
Лада сознательно выбрала этот образ. Причем давно. Она стала делать карьеру сразу по окончании института. Получив «красный» диплом, нашла себе отличное место. И за полтора года поднялась сразу на две ступени. Начинала обычным проектировщиком, затем стала старшим, а когда заместитель отдела уволился, заняла его место. На тот момент Ладе едва исполнилось двадцать три. Девочка! Многие опытные работники тогда возмутились. Почему не кого-то из них повысили, а эту… сикушку? Все, конечно, решили, что она спит с техническим директором. А он лишь видел ее потенциал.
В двадцать шесть, получив еще одно высшее, Лада стала начальником отдела. В тридцать – заместителем технического директора. Вот тогда-то она и примерила на себя образ «мымры». До этого выглядела и одевалась иначе. Чуть подкрашивалась, делала прическу, носила яркие вещи. Ее подчиненные перестали воспринимать ее как сикушку еще в тот период, когда она занимала кресло начальника отдела. А вот люди со стороны, знакомясь с Ладой, не верили своим глазам и считали, что их разыгрывают. Эта девочка – руководитель? Да быть такого не может! Чтобы выглядеть серьезнее и старше, Лада в двадцать пять лет отказалась от молодежного имиджа. Никаких рваных челочек и ярких прядей в волосах, пирсинга, тертых джинсов с вышивкой. Умеренный макияж, каре, лаконичного дизайна платье или костюм. Но когда Ладу назначили замом самого директора, она поняла, что нужно вводить тяжелую артиллерию. А все потому, что ее все принимали не за руководителя, а за его помощника. Иначе говоря, секретаршу.
Тогда она купила себе очки с простыми стеклами, выкрасила волосы в более темный цвет, сменила прическу и гардероб. Не сказать, что это радикально изменило ситуацию, но, бесспорно, ее улучшило.
За шесть лет, прошедших с того времени, Лада так и не привыкла к своему образу «мымры». Но избавляться от него не решалась, из чистого суеверия. Она вот-вот станет директором. И тогда…
Что она сделает со своей внешностью тогда, Лада пока не решила. Пожалуй, станет короткостриженой блондинкой. Она уже в том возрасте, когда пора молодиться. К тому же времена изменились, и теперь никого не удивляют руководители до тридцати лет. Их стало довольно много. Правда, в основном это мужчины.
Вне работы Лада выглядела иначе. Она распускала и завивала волосы. Делала себе угольно-черные стрелки, а губы красила алым. Имея прекрасную фигуру, одевалась в сексуальные платья, носила шпильки. А еще курила! Не для удовольствия – для имиджа. Тонкие сигареты вставляла в изящный мундштук, подносила его к своим алым губам, затем выпускала дым колечками. Мужчины, глядя на это, млели.
Конечно, Лада не ездила в таком виде в спортзал, не ходила по магазинам и в гости к родителям. Все вышеперечисленное она делала по дороге с работы. И сразу после ложилась спать. Но и у нее бывали выходные и отпуска, пусть и реже, чем у тех, кто не относил себя к трудоголикам. И вот когда она бывала свободна хотя бы сутки, то превращалась в сексуальную кошечку. Эдакую Диту Фон Тиз[1]. А в отпуске – проводила она его всегда за границей, на престижных курортах – так вживалась в этот образ, что по возвращении домой буквально ломала себя, чтобы снова стать мымрой.
Личной жизни у нее практически не было. Все романы длились от силы месяца три. А обычно десять дней – ровно столько, сколько продолжался отпуск. И даже если мужчина, с которым на курорте у нее случался амур, ее всерьез заинтересовывал, с ним ничего не получалось. А все потому, что, когда она возвращалась в Москву, ее так закручивала работа, что было не до соцсетей, скайпа, эсэмэс. А мужчинам необходимо внимание!
Серьезные отношения у Лады случились дважды. Первый раз, когда она в институте училась. Второй – спустя семь лет. Это был служебный роман. Избранником Лады стал ее коллега – начальник одного из крупных отделов. Он был постарше, но не намного. Симпатичный, образованный, веселый. Ей с ним было очень хорошо. Лада бы и замуж за этого человека вышла, да у него уже имелась супруга. Правда, ее избранник собирался разводиться. Все десять месяцев, что они встречались, он твердил Ладе о том, что бракоразводный процесс вот-вот начнется. Этому постоянно что-то мешало. То одно, то другое. Но точно не дети, их у супругов не было. Потом оказалось, что благоверная любимого – дочка очень влиятельного человека. Стараниями тестя он попал на их успешное предприятие и занял место начальника. А если бы не тесть, парень до сих пор бы мастером работал на дышащем на ладан заводике.
И Лада разорвала отношения. Хотя они могли бы тянуться и тянуться. Мужик искренне был влюблен в нее и желал встреч. Вот только к разводу так и не подготовился. Рисковать карьерой не хотел. Если бы Лада согласилась на статус любовницы, все было бы прекрасно. Он открытым текстом ей это заявил, когда она вызвала его на серьезный разговор. Но Ладе этот статус не показался заманчивым. Одно дело – походить в любовницах недолгое время, и совсем другое – остаться ею на годы. Мужику, значит, и благополучие, и домашний уют в купленной тестем квартире, и отдушина в лице Лады: женщина на стороне – это и сексуальное разнообразие, и отдохновение от хлопот семейной жизни. А что получает она? Можно сказать, объедки с барского стола. Нет, не об этом она мечтала…
Чтобы забыться, после разрыва Лада взяла на себя еще больше рабочих обязательств. И с тех пор пахала, как папа Карло (слова ее мамы – Лада не совсем понимала это сравнение). Год, наверное, без продыха вкалывала. А потом вдруг поняла: если не расслабится, с ума сойдет. И, послав все к черту, улетела на Кубу. Там две недели была не собой. Пила коктейли, курила гашиш, отрывалась на дискотеках, занималась сексом. В партнеры себе выбрала чертовски красивого аниматора двадцати двух лет. Вернулась домой отдохнувшей. И поняла, что без отрыва слетит с катушек. Причем уходить в него надо чаще, чем раз в год. Тогда-то Лада и приобрела новый гардероб, косметику и привычку ходить в клубы. Пусть раз в месяц-полтора, но она для собственного психического и физического здоровья должна забывать о своих делах и становиться просто женщиной. Самкой, если угодно.
Вчера она планировала провести вечер в арабском ресторане недалеко от дома. Ей там нравился администратор, а так как у нее давно не было секса, она решила пригласить его к себе «на чашку чая». Но не сложилось. На работе пришлось задержаться до одиннадцати. Пока доехала, пока душ приняла, уже было за полночь. В принципе, можно успеть в ресторан до закрытия – он работает до часу, но Лада после теплой воды и стакана ледяного мартини разомлела, забралась в кровать и мгновенно уснула.
Утром ее разбудил телефонный звонок. Срочно вызвали на работу. Помчалась. Но быстро решив все дела, отправилась домой. Пора расслабиться! «Сейчас приеду, приму ванну, приведу себя в порядок – и в ресторан, – говорила она себе, ведя машину по относительно пустому шоссе. – Пообедаю. А заодно записку администратору оставлю…» Лада не относилась к разряду тех женщин, которые считают зазорным проявлять инициативу. Когда-то она, как многие, ждала первого шага от мужчины. Теперь же запросто знакомилась с ними первой. Какая разница, что они подумают о ней, если ей от них нужно только приятное времяпрепровождение?
Доехав до дома, она припарковала свой седан возле огромного черного джипа. Сделала это намеренно. Владельца авто она как-то видела из окна, и он произвел на Ладу впечатление, хотя она бы не сказала, что он в ее вкусе. Ей нравились смазливые тонкокостные парни модельного типа. Хозяин же джипа был крепко сбит и хоть довольно привлекателен, но грубоват. И все же он заинтересовал Ладу. Она была не прочь познакомиться с ним, вот только все случая не представлялось. В какой квартире он живет (и живет ли вообще в их доме, возможно, к кому-то приезжает, потому что не всегда джип оказывается на парковке), она не знала, а спрашивать у кого-то из соседей не хотела. С ними она не ладила. Не со всеми, естественно. Основную массу жильцов она не знала даже в лицо, потому что переехала не так давно. Но те, с кем ей довелось пообщаться, ее терпеть не могли. Одним она выговорила за то, что они врубают музыку после двадцати трех часов, вторых она залила, когда в туалете сорвало вентиль, а третьим, матери и дочери бальзаковского и постбальзаковского возраста, не нравилось, что она водит к себе мужчин. Они не высказывали этого ей в лицо, но обсудили эту тему друг с другом так громко, чтобы она услышала. В тот момент все трое находились возле подъезда. Мать с дочкой сидели на лавочке, а Лада стояла у двери и искала ключи.
– Не для того домофон поставили, чтобы в подъезд кто ни попадя шастал, – возмущалась старая грымза. – И, главное, всегда разные ходят! Не упомнишь каждого. А надо, потому что рано или поздно кто-то из этих мужиков чью-нибудь квартиру ограбит и нам придется в полиции показания давать…
– Да, – вторила ей дочурка. – Я вообще считаю, что надо участковому сообщить об этой подозрительной женщине и ее визитерах. Может, она вообще на дому клиентов принимает? Иначе как объяснить вереницу всевозможных кобелей.
– Да нет, думаю, она просто слаба на передок.
И все это говорят, не глядя на Ладу. Но так громко, выразительно, что сразу понятно, для какого слушателя играется эта сценка.
Вообще-то никакой вереницы кобелей не было и в помине. За время проживания в этом доме (полтора года) Лада сменила пятерых партнеров – с тремя встречалась не по разу. Она не считала, что это много. Не мало, конечно, но и не такое дикое количество, чтобы можно было принять ее за проститутку. Оскорбление Ладу не задело, скорее, повеселило. Это же надо иметь такое хобби, как слежка за «распутной» соседкой. Вот людям заняться нечем! И, главное, не бдительность ими движет, даже не ханжество, а скорее, банальная бабья зависть. Поэтому она лишь рассмеялась, тоже громко и выразительно, и зашла в подъезд.
Сегодня кумушек на лавке не было. Зато сидел сосед, который врубал музыку ночью. Он демонстративно отвернулся, завидев Ладу. Но она все равно с ним поздоровалась. В ответ получила молчаливый кивок.
Лада вошла в подъезд. Жила она на третьем этаже. Обычно поднималась на лифте. Но сейчас она двинулась не к нему, а к лестнице. На площадке между первым и вторым этажами висели почтовые ящики, свой она уже несколько дней не проверяла.
– Добрый день, – услышала она приятный баритон и оторвала взгляд от экрана телефона – пришло сообщение, и она просматривала его, поднимаясь.
– Добрый, – откликнулась она и улыбнулась.
У почтовых ящиков Лада увидела владельца джипа, так ее заинтересовавшего. Выходит, они живут в одном подъезде.
– Позвольте? – спросила она. Мужчина стоял возле ее ящика и мешал Ладе его открыть.
– Да, извините… – Он посторонился.
– Меня зовут Лада. Я живу в сто второй.
– А я в сто третьей.
– Неужели? Мы обитаем через стену и ни разу не пересеклись!
– Я не часто бываю дома.
– Я тоже. Торчу на работе целыми днями. Вы тоже?
– Нет, – улыбнулся он. – Я фрилансер. Мой офис всегда при мне, – он хлопнул по сумке, висящей на плече. В ней явно находился ноутбук. – Но я люблю путешествовать, поэтому часто отсутствую.
– У вас отличный загар. Приехали откуда-то из теплых краев?
– Да. Был на Шри-Ланке.
– Всегда мечтала там побывать. Быть может, как-нибудь уделите мне немного времени, чтобы рассказать о поездке и показать фотографии?
– С удовольствием.
– Как выдастся свободная минутка, стукните мне в стену, я прибегу.
– Так вас же почти не бывает дома!
– Вы правы. Поэтому… – Лада открыла сумочку и достала из нее визитку. – Вот. Позвоните, если не трудно.
Он взял ее, затем достал свою и протянул Ладе.
– Амон Боровик? – удивленно протянула она, прочитав имя соседа.
– Амон, – поправил ее он. – И ивините, что раньше не представился.
– Удивительное имя. Редкое.
– У вас тоже не самое распространенное.
– Невежды думают, что меня назвали в честь авто, – усмехнулась Лада. – На самом деле это машину нарекли женским именем.
– Да, я знаю. У него славянские корни. И означает оно, что вы ладная.
– И милая.
– Не поспоришь, – снова улыбнулся Амон. Он оказался очень доброжелательным, контактным. Не таким, каким представлялся ранее. – Я обязательно позвоню вам. А сейчас извините, мне бежать надо…
– До свидания.
Он, помахав Ладе рукой, прошел к лестнице и стал быстро по ней спускаться. У Амона была энергичная походка, она это замечала и до этого. Вскоре он скрылся из виду. Лада взялась за дверцу своего почтового ящика, чтобы открыть его, но тут заметила возле мусоропровода скомканный конверт и порванный лист. Она решила, что это Амон, прочтя адресованное ему послание, решил выбросить его, да промахнулся. И Лада подняла письмо и конверт. Во-первых, она терпеть не могла мусора и всегда поднимала все, что падало мимо урны (если это, конечно, была бумажка или обертка от шоколада или чипсов), а во-вторых, ей было любопытно, от кого письмо. Думалось, что от женщины. Некогда любимой… Вон он с ним как! Письма, которые оставляют вас равнодушными, не рвут. А те, что присланы от родственников, например, не выбрасывают сразу…
Хотя кто сейчас шлет письма обычной почтой? Есть же электронная…
Лада развернула конверт. Он оказался пустым. Но что его держал в руках Амон, это совершенно точно. От конверта пахло его одеколоном. И от порванного письма тоже. Лада, расправив его и соединив половинки, стала читать:
«Живешь не тужишь? Думаешь, тебе все сошло с рук? А вот и нет… Я слежу за тобой! Жду подходящего момента для мести. Даже сейчас, когда ты читаешь это письмо, я, возможно, стою за твоей спиной…
БУ!»
Лада инстинктивно обернулась. Позади никого.
«Страшно? Признайся, что страшно!»
Признаюсь, очень, мысленно ответила автору письма Лада. И прочла последние две строчки
«Бойся меня. И жди возмездия.
Твоя тень!»
Лада швырнула обрывки в мусоропровод и брезгливо вытерла руки. Она знала, кто написал эту пакость! А еще то, что она адресована не Амону, а ей – тот, кто называет себя тенью, перепутал ящики…
Глава 5
Ольга Алексеевна поставила на кухонный стол две чашки с чаем и вернулась к плите, чтобы снять с нее ковшик с молоком. Чай она заварила себе и оперу, что прибыл на место убийства, а молоко грела для Саши. Он его любил. Но Оля редко позволяла сыну пить его. От молока у сына расстраивался желудок. А вот на его нервную систему оно действовало благотворно. Попив молока, Саша успокаивался. А если еще и с медом, то быстро засыпал. Только через несколько часов в животе у него начиналось бурление, а потом прочие «прелести». Поэтому получал Саша молоко в особых случаях. Но в данный момент был один из таких. Сын был крайне возбужден: лез к ней, к соседке, к полицейским и говорил-говорил…
Его никто не понимал, кроме Ольги Алексеевны, потому что Саша перешел на тарабарский язык, на котором говорил в детстве. С ним это случалось в моменты высокого эмоционального напряжения.
– Что он пытается сказать, Ольга Алексеевна? – поинтересовался старший оперуполномоченный Левченко, зашедший в квартиру Слепневых, чтобы побеседовать с хозяйкой.
– Не обращайте внимания, товарищ майор, – поморщилась она. – В его словах нет смысла… – И шепотом, чтобы Саша не услышал. – Мой сын умственно отсталый.
– Да, я уже понял…
– Или соседка сообщила? – хмыкнула она.
– И это тоже, – скупо улыбнулся майор. – Кстати, обращайтесь ко мне по имени. Зовут меня Андрей.
– Хорошо, Андрей. Хотите чаю?
– Не откажусь.
– Присаживайтесь, я приготовлю.
Левченко устало опустился на табурет. Это был сорокалетний мужчина с густой седеющей шевелюрой и усами, нуждающимися в коррекции. Когда-то Андрей наверняка был красавцем парнем. Первым на деревне! В том, что он приехал из провинции, у Ольги сомнений не возникло. А еще она была уверена: родина майора не очень удалена от Москвы – он говорил чисто, без акцента.
– Откуда вы родом, Андрей? – поинтересовалась она.
– Из-под Рязани, – ответил Левченко. – Так заметно, что понаехал?
– Просто у вас цветущий вид, несмотря на вашу собачью работу. Такой бывает у тех, кто часто бывает в деревне, дышит чистым воздухом, пьет парное молоко, кушает овощи с грядки…
– Вы угадали. Я все отпуска провожу у родителей, оставшихся в селе. Да и в выходные выбираюсь. На машине ехать три с небольшим часа, ерунда.
Тут Саша, примолкший во время этого разговора, вновь начал что-то рассказывать Левченко. Тот покосился на Олю.
– Его можно как-то успокоить?
– Я согрею молока. Саша его обожает. – Она тронула его за руку. Нежно, успокаивающе. – Сынок, хочешь молочка с медом?
Тот энергично закивал, но не замолк. Хорошо хоть стал говорить гораздо тише.
– Тяжело вам с ним, – с сочувствием протянул майор.
– Нелегко. Но Саша мой сын, и я люблю его.
– Он социально адаптирован?
– Более-менее. Вы какой чай предпочитаете? У меня несколько видов. Видите ли, я педагог, который не принимает дорогих подарков, поэтому мне преподносят только цветы, конфеты и прочие мелочи…
Она болтала, чтобы отвлечь Левченко от Саши. А все потому, что он говорил такие вещи, которые заинтересовали бы майора… даже очень заинтересовали бы… особенно если бы он понял, что ее сын не такой дебил, каким кажется.
Саша даже техникум окончил. Пусть и заочно. И когда-то работал на крупном предприятии техником. Правда, его оттуда выгнали по статье, и теперь он сидит дома, но…
Даже сидя дома, Саша занят. Он активный интернет-пользователь. Участвует в платных опросах, каких-то конкурсах на смекалку и кое-что зарабатывает. Еще по весне Оля записывает его в команду озеленителей. Они сеют травку в скверах, высаживают цветы, подрезают кусты. Саша любит растения, он педантичен, а на природе расслаблен, поэтому у него неплохо получается.
Ее сын вполне социально адаптирован! Его до сих пор те, кто хорошо не знает, принимают за нормального.
– Чай готов! – бодро проговорила Оля, поставив чашки на стол. Затем, налив молока, увела сына в комнату, чтобы пил там. Вернувшись, она наконец села. Подвинув к майору сахарницу, спросила: – Костя не мучился?
Левченко тяжело вздохнул.
– И рад бы вам сказать, что нет. Да врать не хочу. Мучился.
Ольга Алексеевна судорожно вздохнула.
– Он так боялся боли… Бедный мальчик.
– Каким он был?
– Конфликтным. Вечно лез в драку…
– Странно для человека, испытывающего страх перед болью.
– И да, и нет.
– Поясните?
– Он всегда бил первым. И бил сильно. Чтобы вырубить противника сразу, с одного удара.
– Успеть до того, как тот причинит боль Косте?
– Да.
– А не легче было избегать драк?
– Он не мог. Такой уж характер… был.
– Когда вы видели Константина в последний раз?
– Это было около месяца назад, плюс-минус пара дней. Он пришел проведать нас с Сашей. Мы ведь знакомы бездну лет!
– Тридцать три, как я понимаю.
– Тридцать два. Костя пошел в школу в восемь. Я была его первой учительницей. Об этом вам тоже сказала соседка? – Майор пожал плечами и принялся за чай. – У Кости всю жизнь были проблемы с законом. Он чудом избежал колонии для несовершеннолетних, но на зоне ему пришлось побывать. Благо сидел недолго, два года.
– Я в курсе. Константин напал на человека и чуть его не убил. Преступление предумышленное с отягощением. Прокурор настаивал на семи годах заключения, но защита каким-то чудом смогла добиться осуждения по другой, более мягкой, статье, и ваш бывший ученик получил всего двушку.
– У него был очень хороший адвокат, я его помню. Кажется, фамилия у него Моисеев.
– Да. Ушлый парень, услуги его стоят очень недешево. Кто оплатил их, не знаете?
– Нет. Я думала, что защитник предоставлен Косте бесплатно.
Майор рассмеялся.
– Моисеев – один из самых высокооплачиваемых адвокатов столицы. Среди его клиентов олигархи и звезды шоу-бизнеса.
– Вы хотите сказать: бывшие бандиты и их профурсетки? – криво усмехнулась Ольга Алексеевна, взяв чашку с подстывшим чаем в обе руки. Одной бы она ее не удержала – пальцы дрожали. – Что ж… Могу предположить, что услуги видного адвоката оплатил кто-то из друзей Кости.
– Вы их знали?
– Только троих.
– И кто эти люди?
– Его одноклассники Боря Кожевников и Валерий Мишин, а также Амон Боровик.
– Арон? – переспросил Левченко, записывая имена в блокнот.
– Амон.
– Как египетский бог?
– Именно. Эти четверо дружили с детства. И все годы, прошедшие с выпускного, не теряют друг друга.
– И вас, как я понимаю.
– И меня, – согласилась Оля. – Я не просто учила их писать-считать, я вела их по жизни. Дело в том, что эти мальчики не совсем обычные дети. Они с ЗПР.
– Что это значит?
– С задержкой психического развития, если расшифровать. Но это совсем не значит, что они умственно отсталые.
– А какие?
– Сложные. Как правило, это дети из неблагополучных семей. Нервные, обиженные, зачастую травмированные физически и морально. Еще неразвитые, с ними некому заниматься, растут, как сорная трава. Отсюда и отсталость.
– Покойный был таким?
– Да. Его родители пили. Оба. Отец колошматил мать и сына. Тот вымещал свою злобу на других, поскольку с родителем до поры не мог справиться. Побил его только в двенадцать. У Бори Кожевникова тоже отец алкоголик. Будучи в своем привычном состоянии, он уснул в постели с сигаретой и погиб, унеся с собой в могилу Борину сестру-кроху. Мать вместо того, чтобы взяться за ум, стала еще больше потреблять, нашла себе очередного мужа, привела в дом, и ад продолжился…
– А Валера Мишин? Он тоже сын алкоголиков?
– Этот безотцовщина. Жил с матерью. Она непьющая, но психически ненормальная. Стояла на учете. Раз в год отправлялась на обязательную госпитализацию в психиатрическую клинику. Но срывы все равно случались, даже несмотря на лечение. Женщина могла пропасть на день-два и где-то бродить. Валера выживал в эти периоды, как мог. Никому не жаловался, боясь, что его в детдом заберут.
– Что ж, с одноклассниками покойного, Борисом и Валерием, все ясно, – сказал Левченко, предварительно бросив взгляд на запись в блокноте, – а Амон? Он как прибился к этой компании? Такой же неблагополучный, только из обычного класса?
– Амон умница. Выходец из хорошей семьи. Мальчик совершенно другого уровня. Как-то у нас в школе был День дублера. Это когда ученики подменяют педагогов. Ведут за них уроки. А вот в мой класс никто из ребят не хотел идти, даже старшеклассники. Как же – ЗПР! И вызвался Амон. Маленький, худенький, ровесник моих ребят, а многих еще и младше, так как большинство пошли учиться с восьми или были на второй год оставлены. Я боялась, что обидят Амона мои детки проблемные. Через десять минут после начала урока я в класс заглянула, чтобы посмотреть, что там и как. И удивилась – тишина. Сидят ребята спокойно, пишут что-то в тетрадках…
Ольга была вынуждена замолчать, потому что в квартиру влетел коллега Левченко, сержант Сергеев. Совсем молоденький мальчик с коротко стриженными белокурыми волосами и небесно-голубыми глазами, сверкающими под густыми, довольно темными бровями. Он был тоже очень приятен внешне, и Оля подумала, до чего же симпатичная опергруппа подобралась. Как в кино.
– Андрюх, новости! – выпалил сержант. – На телефон покойного десять минут назад поступил звонок. Я взял трубку. Звонил Борис Кожевников…
– Старый друг, – кивнул головой майор. – И что?
– Я сообщил ему о смерти Константина и попросил господина Кожевникова подъехать к нам в отдел. Но он, узнав, где произошло преступление, сказал, что будет тут максимум через полчаса. Я велел рулить сюда.
– Хорошо, опроси его, как приедет.
– Давай ты, Андрюх! Я сейчас в дом напротив. Там, говорят, живет местный сплетник. Старикан, имеющий подзорную трубу и страдающий бессонницей. Надо бы с ним побеседовать…
– Ладно, беги!
– Вот телефон убитого, – Сергеев положил на стол сотовый. – Я, кстати, проверил его. Покойный звонил Борису вчера дважды. Еще ночью. И под утро. Тот трубку не взял.
И унёсся, что-то выкрикивая в свой мобильный.
– Племяш, – бросил Левченко. – Любимый причем. Сын единственной сестры. Как я не хотел, чтоб он в органы пошел, но не послушал… С детства, сказал, мечтаю. И виноват в этом я. На меня похожим стать хотел, отец-то их бросил.
– Хороший парень. И сразу видно, толковый.
– Вот именно! Мог бы себе другое применение найти. Стать тем же адвокатом, как Моисеев. И бабки грести лопатой.
– Но кто-то должен следить за порядком. Без вас, полицейских, все полетит в тартарары. Адвокаты станут не нужны, если арестовывать преступников некому будет. – Она подбадривающе улыбнулась майору. – Мальчишки очень нуждаются в понимании. Особенно те, что уже выросли.
– Теперь я понимаю, почему ваши ученики не забывали вас долгие годы. Вы очень чуткий, добрый, сопереживающий человек… – Андрей улыбнулся в усы. – И чай у вас вкуснейший.
– Я добавляю в него сушеные листья и травы.
– Как моя мама. – Он сделал еще глоток и с наслаждением зажмурился. – Скажите, Ольга Алексеевна, Константин всегда звонил вам перед тем, как нанести визит?
– Да, конечно. Я же не всегда бываю дома.
– Но ни вчера, ни сегодня… он?..
– Не звонил.
– Странно. А вы не в курсе, он ни с кем из жильцов вашего подъезда не свел дружбу?
– Не могу сказать, не знаю.
Тут из прихожей донесся шум. Левченко, сидящий спиной к двери, резко обернулся.
– Вы кто такой? – спросил он ввалившегося в квартиру мужчину.
– Это Борис Кожевников, – ответила за того Ольга Алексеевна. И уже своему бывшему ученику: – Проходи, Боря. Чай будешь?
– Не откажусь. – Гость быстро разулся, стянув с ног ботинки без применения рук. Просто упер в пятку носок другой ноги и рывком скинул сначала левый ботинок, а затем правый. После этого прошел в кухню и порывисто обнял Ольгу.
– Привет. – Она потрепала его по темным волосам. Когда-то они были жесткими и торчали в разные стороны, теперь прическа была идеальной. – Рада тебя видеть, Боря.
– А я вас. Жаль, что встретились при скорбных обстоятельствах…
Читать бесплатно другие книги:
