Придон Никитин Юрий
– Не переборщи!.. Мне не надо, чтобы они встретили артан с улыбками.
– Нет, мы просто убираем страх…
– Мне надо, – сказал Одер, – чтобы мои люди дрались! А будут драться от страха или от радости – мне все равно.
Жрец ушел, низко кланяясь, Одер со злостью швырнул ему вслед кубок с недопитым вином. Сильные колдуны по городам, сильнейшие – в Куябе. А в войска присылают либо учеников, либо шарлатанов.
На сером небе наметился просвет, дождь на пару часов прекратился, потом наверху образовались отдельные тучи, хороший признак, однако тучи укрупнились, сползлись и закрыли небо в три слоя. Воздух стал еще плотнее, скачущие кони едва не взлетали с разбега, тучи набухли, потяжелели. Небо, и без того свинцово-серое, потемнело, опустилось к земле. Снова посыпался мелкий гадостный дождь, перешел в крупный. Летом дожди короткие, не дожди, а ливни, но сейчас настоящий затяжной дождь. Вяземайт вознес благодарственную жертву богам, ибо основное войско куявов под командованием Дуная-богатыря еще не сдвинулось с места, а достаточно сильное войско под началом осторожного Одера ударить в одиночку не решится.
– Боги на нашей стороне, – сообщил он возбужденно. – Пока Дунай подойдет, здесь уже все размокнет. А когда они сойдутся, это дня через два, то нам панцирная конница не страшна!
– Почему?
– Дождь продлится еще дня три-четыре!
– Прекрасно, – сказал Придон мрачно. – Пусть эти трусы в тяжелых доспехах тонут в грязи. И станут мишенями для наших стрел!
– Хвала богам!
– Да, куявские боги тоже признали нашу правоту…
Угольно-черные тучи опустились к земле, задевали раздутыми животами верхушки деревьев. Мелкий гадкий дождик давно превратился в ливень. Среди бела дня потемнело так, что в шатрах пришлось зажечь светильники. Дождь лил сильный, упорный, в тучах ни просвета. Придон с тайной радостью видел, что это надолго, а раз так, то легкая конница артан хоть и замедлится в скачке, но останется маневренной, зато тяжеловооруженные воины куявов завязнут.
Последние отряды артан переправились через реку уже здесь, на главном направлении, благо куявы отступили. Самые горячие не возжелали находиться позади всего войска, самовольно выезжали вперед, проносились перед железным строем куявов, предлагая поединки. Ни один куяв не сдвинулся с места, не принял вызов. Артане нагло хохотали, подбрасывали вверх топоры и кричали, что сегодня же возьмут Куябу, их жирных жен и толстых дочерей, будут держать их вместе со скотом.
Куявы мрачнели, сопели зло, но никто не покидал строя. Наконец Одер велел и здесь за выдвинутыми вперед копейщиками расположить лучников. Те сразу же выпустили с полсотни стрел, пятеро артан остались на поле, а кони примчались обратно с опустевшими седлами.
Наконец дождь прекратился, небо посветлело, хотя оставалось затянуто тучами. Да и тучи постепенно редели, обещая вскоре очистить синее небо. Войско куявов снова построилось по зову трубы, но Придон сразу обратил внимание, что воды на поверхности нет, впиталась вся. Это значит, земля размокла и в глубину, что хорошо для урожая, но губительно для тяжелых телег и тяжеловооруженной конницы. Вообще все кони у куявов негодные для быстрого бега, для скачки. Это тяжелые могучие животные с толстыми ногами и бычьими шеями, с легкостью несут на себе закованного в железо человека, но вскачь идут очень неохотно и скоро выдыхаются. Неважно, со всадником на спине или без, они – серьезные кони, не кузнечики артан.
Для пробы Придон послал отряд легкой конницы прямо на укрепленный лагерь куявов. Тяжелая конница встретила их, не сдвинувшись с места. Артане метнули в них стрелы, кто-то пожертвовал топором, причем настолько удачно, что один из куявов содрогнулся всем телом и повалился лицом на конскую шею, укрытую попоной.
Жестокая улыбка тронула губы Придона.
– Они почти не могут передвигаться, – обронил он. – Вся их сила в стремительном ударе!.. В силе разгона этой бронированной лавины…
– Полагаешь, – сказал Аснерд полуутвердительно, – настал наш час?
– Сам видишь, зачем спрашиваешь… Или все проверяешь?
– Да не совсем, – ответил Аснерд с двусмысленной усмешкой.
Придон взял в руки топор, взгляд был устремлен на красиво и правильно устроенный лагерь куявов.
– Теперь я поведу моих воинов.
– Вождь должен руководить с холма…
– Да, – прервал Придон. – Ты прав. Но бой будет коротким. Ничего неожиданного не случится!
Громко и устрашающе запели медные трубы. Клич их был настолько пронзителен, что на время заглушил все звуки, доносящиеся из обоих лагерей. В лагере куявов показались синие фигуры людей в остроконечных колпаках. Маги встали в одну шеренгу с конными.
Содрогаясь, Придон смотрел на длинные ледяные стрелы, что выстреливались из их ладоней. Они устремлялись навстречу скачущим артанам, там слышался протяжный звон, сухой треск, взлетали бледные осколки, слышались отчаянные крики и дикое ржание обезумевших от боли коней. Ледяные стрелы пропахивали широкие борозды, успевая унести по семь-десять всадников, прежде чем рассыпались на осколки.
Маги бросали и бросали стрелы, Придон все настегивал коня, стремясь успеть поскорее на это страшное поле, где гибнут его воины. Но стрелы становились все короче, а из магов то один, то другой отступали в изнеможении. Конница же артан неслась в едином порыве, наконец донесся страшный удар, лязг, грохот.
Впечатление было такое, что артане натолкнулись на железную стену. Ряды куявов колыхнулись, но выстояли. Началась страшная бойня, где пешие куявы стояли сплошной стеной, загородившись щитами, второй ряд положил на их плечи копья и прицельно бил в обнаженные тела степняков, а третий ряд стоял во весь рост и, сомкнув щиты, защищал их от стрел и бросков топора.
В это же время один молодой вождь по имени Перекатиполе собрал в одно стадо весь скот, что гнали за артанским войском, затем по его сигналу погонщики набросились на животных с горящими головнями, диким криком, нещадно стегали кнутами. Быки и коровы в животном страхе бросились бежать, за ними мчались на конях, не давали остановиться, прижигали горящими факелами. Обезумевший от ужаса скот все ускорял бег, наконец страшной тяжелой массой ударил в левую сторону куявского войска.
Там стояли пять тысяч тяжеловооруженных конников благородного бера Медвянко и три тысячи закованных в железо ратников обедневшего князя Гуданца. Они не успели ни расступиться, ни перестроиться, а ошалевшая от ужаса масса уже стоптала передние ряды, ломилась дальше, стараясь уйти, спастись от ужасной боли, от огня. Погонщики, разогнавшись вместе с ними, врывались следом, в руках вместо кнутов уже топоры, рубили смятых и растерянных.
Сын Жука вел свою тысячу к центру, но, завидя такой удобный случай, тут же повернул весь отряд и первым вломился вслед за погонщиками. Аснерд заскрежетал зубами при таком нарушении приказа, но отважный Сын Жука уже дорубился почти до середины панцирного войска, там мечется обезумевший скот, ломая железный строй куявов, при котором они непобедимы…
– Щецин! – заорал Аснерд. – Подбрось этому мерзавцу еще пару тысяч!
Щецин воскликнул жарко:
– Что там пару тысяч! Я сам туда поведу.
Он в самом деле пронесся на коне перед своим десятитысячным отрядом, взмахнул топором, и они всей массой ударили в расколотое панцирное войско.
Куявы в центре оказались смяты взбесившимися быками и ворвавшимися отрядами Сына Жука, по краям еще держались, но артане уже окружили, расчленили на отряды и ударили со всей яростью, чувствуя победу. Бой шел по всему полю, земля чавкала и повисала на копытах пудами грязи, сражение растянулось от самой реки и до зеленых лугов, после этого ливня залитых водой так, что казались сплошным бескрайним озером.
Остатки разгромленной армии наконец-то обратились в бегство. Конь под Придоном храпел, ноги дрожали и разъезжались. Бока в мыле, с удил срываются желтые клочья пены. Придон повернулся, чтобы велеть подать ему свежего коня, но ярость боя уже испарялась, он ощутил усталость, ушибы, обнаружил кровоточащую рану на плече и еще одну на груди.
– Все-все, – сказал он почти виновато. – Обратно доберешься?
Конь тяжело повернулся и даже попробовал потрусить рысцой, потом вздохнул тяжело, сдался и перешел на шаг.
Тучи разошлись, в землю с шипением врезалось широкое острое лезвие небесного меча. Солнце выглянуло еще хмурое, но уже жаркое, тут же скрылось, но тучи истончались, светлый круг победно шел сквозь тучу, сжигая ее небесным огнем, а когда выглянуло снова, на небе быстро таяли остатки грязных лохматых облаков, серых, неопрятных, старающихся стать белыми барашками.
По бранному полю пронесся Вяземайт, руки вскинуты к небу, серебряные волосы развеваются по ветру.
– Боги! – услышал Придон зычный голос верховного волхва. – Вы дали дождь, чтобы не дать куявам убежать от наших топоров… теперь дайте жаркое солнце! Чтобы мы догнали их в куявских гнездах!
Придон ощутил, как губы сами искривились в горькой усмешке. И без призыва к богам видно, что погода налаживается, наступят дни жаркого лета.
Донесся крик. Двое артан согнали в кучу пленных, троим набросили на шею петли и волокли к деревьям. Там уже висели, как переспелые тяжелые груши, с десяток повешенных. Десятник указал на другое дерево: тащите туда, а то здесь ветки обломите, дерево жалко.
Один с петлей на шее, завидев Придона, упал на колени и с криком протянул к нему дрожащие руки. Придон поморщился, эти трусы даже умереть достойно не могут, тронул коня, подъехал Аснерд, начал рассказывать, как проще всего захватывать мосты и переправы, пока подлые куявы не разрушили, а в спину донесся крик:
– Придон!.. Я потеряю всего лишь жизнь… но ты теряешь больше!
Придон насторожился, повернул коня. Пленных уже подогнали к дереву, один из всадников встал ногами на седло и быстро захлестывал веревки на толстых ветвях. Тот же пленник снова упал на колени и протянул руки к Придону.
– Говори, – велел Придон, – но только быстро.
– Придон, – воскликнул пленник, это был тощий и невзрачный человек, совсем непохожий на воина, – нет на свете куявской или артанской магии!.. Мы все едины… это как меч или топор, что в любой руке – меч и топор…
Придон отвернулся.
– Колдун? – спросил он у стражи. – Вешать!
Начал поворачивать коня, но пленник, видя неминуемую гибель, вскричал отчаянно:
– Я мог бы дать тебе возможность уже сегодня увидеть ту… из-за которой эта война!
Сердце Придона дрогнуло, застыло. С остановившимся дыханием он повернулся к пленнику. Его веревка уже закреплена, двое уже дергаются рядом, не доставая ногами до земли, артане вздергивают быстро, умело, без лишних движений, колдуна начали поднимать, лицо посинело, но Придон сделал повелительный знак, тело колдуна упало на землю.
Он поспешно привстал на колени, прохрипел:
– Ты ее увидишь… сегодня…
– Развязать руки, – распорядился Придон. – Но учти, если соврал, чтобы продлить жизнь, ты прогадал. С тебя живого сдерут шкуру, а потом на кол… А там будешь корчиться очень долго.
Колдун побледнел, веревку на его руках разрезали, сказал дрогнувшим голосом:
– Я знаю, что я могу, а чего не могу.
К вечеру солнце стало огромным, пурпурным, но не багровым и сияло так ярко, что смотреть на умытый дождем круг было невозможно. Втрое ярче блистали браслеты, топоры, железные бляшки на конской сбруе, а металлические обручи на головах искрились, как раскаленное железо, выхваченное из горна.
Вяземайт, услышав, что Придон пощадил куявского колдуна, прибыл, с пристрастием осмотрел и допросил трепещущего пленника, сразу потерял интерес, а на вопросительный взгляд Придона лишь брезгливо отмахнулся:
– Слаб. Приставь к нему человека, чтобы не убежал. Больше ничем навредить не может.
– А колдовать? – спросил Придон в нетерпении.
Вяземайт сдвинул плечами.
– В Куявии много магов, потому они, чтобы не мешать друг другу, совершенствуются каждый в своем умении. Если этот умеет видеть… и даже показывать другим нечто очень дальнее, то уж ничего больше не умеет – это точно.
Придон повернулся к пленнику:
– Как тебя зовут?
– Мирош, благородный повелитель…
– Вот что, Мирош. Ты знаешь, что я жажду увидеть. Требуй все, что нужно для такого колдовства. Но если не сумеешь сделать к вечеру, то… помнишь, что тебе обещано?
Мирош побледнел, вздрогнул, синие губы прошептали:
– Кожу с живого, смерть на колу…
– Медленная, – подчеркнул Придон. – Все, пошел!.. Не теряй времени.
Лишь за полночь Мирош высунулся из шатра, где колдовал под охраной, стражи тут же злорадно потянулись за топорами. Он пролепетал умоляюще:
– Скажите славному и великому повелителю, что я уже… приготовил нужный отвар и составил заклинание.
Придон, прервав воинское совещание, примчался, как жаркий ветер, остановил коня перед распахнутым пологом. Мирош отступил, суетливо поклонился.
– Великий господин… Все готово.
В огромной серебряной чаше колыхалось густое масло, как казалось Придону, хотя колдун уверял, что это совсем не масло. Был взвинчен, испуган, руки тряслись, однако слова выговаривал громко и четко. Придон выдворил охрану из шатра, Мирош указал ему на стул перед чашей.
– Когда я закончу… заклинание, – сказал он с запинкой, – там появится…
– Что?
Мирош поклонился.
– То, о чем будете напряженно думать.
Придон поспешно сел. От масла пахло рыбой, потом запах исчез или просто притерпелся. Голос колдуна звучал монотонно, будто дятел стучал в затылок железным клювом. Масло в чаше отблескивает, яркие язычки светильников бросают косые блики, перебегают, сливаются, расплываются, и в какой-то миг он уловил, что там что-то проступает, становится видимым ясно, четко. Так бывает на грани сна, когда еще не заснул, еще понимаешь, что лежишь, подогнув колени, но в то же время уже бредешь по дивному яркому миру…
Жар ударил в голову, в расширяющемся круге света проступили знакомые очертания покоев Итании. Ноздри затрепетали, почудилось, что улавливает тончайший аромат. Наклонился, всматриваясь, сразу начало расплываться, будто в тумане, отпрянул, медленно восстановилось, он начал твердить себе, что жаждет увидеть ее, самую красивую, самую необыкновенную, и почти сразу изображение сместилось, блеснуло синее небо, слева темнеет гранит стены, а справа выдвинулся туманный профиль, облекся четкостью.
Итания стояла на парапете и задумчиво смотрела вдаль. Лицо ее показалось Придону печальным, и пальцы сразу начали шарить нож на поясе: кто посмел? Кто осмелился ее обидеть, огорчить? Как мир еще не рухнул, почему все не бросаются исполнять ее желания?
– Итания… – прошептал он страстно, – Итания… именем твоим живу, именем твоим молюсь, именем твоим творю…
Он слышал за спиной учащенное дыхание колдуна, тот пытался всмотреться в то, что видит он, Придон, но Придон ревниво приподнял плечи.
Итания прерывисто вздохнула, Придон ухватился за сердце. Ее прекрасные глаза затуманила печаль, а щеки слегка побледнели.
– Итания, – прошептал он страстно, – скажи, шепни, подай знак!.. Никто не смеет огорчать тебя. Весь мир должен для тебя жить, работать, творить, существовать!
Она чуть вздрогнула, зябко поежилась. Он едва не сунулся лицом в масло в страстной жажде немедленно укрыть ее, уберечь от ветра. Удивительные глаза смотрели вдаль, в них появился влажный блеск, Придон заскрежетал зубами: дивные глаза наполняются слезами, а он, Придон, ничего не может сделать!
– Итания! – вскрикнул он. – Итания!.. Я иду к тебе!
Она снова вздрогнула, повела плечами, даже удивленно посмотрела по сторонам. Безумная мысль пронеслась через мозг Придона, как раскаленная добела стрела.
– Итания, ты слышишь меня?.. Это я, Придон. Я лечу к тебе на крыльях северного ветра. Я приду!.. Я возьму тебя с Куябой вместе!
Глава 15
Он не мог спать, не мог никого видеть, увиденное в колдовском тумане заставило гореть в подземном огне, он вскочил на коня, чтобы никто не видел его мук, отдохнувший конь резко вынес в поле, пересек рощу, там наткнулись на немалый отряд схоронившихся куявов.
Не раздумывая, Придон стегнул коня и ринулся, как сокол на стаю уток. Он успел повергнуть на землю десятки фигур с блещущими в лунном свете шлемами, прежде чем куявы поняли, что он один. Кто-то закричал, призывая к сопротивлению, оставшиеся развернулись и дали бой. Он изрубил половину, прежде чем к нему подоспела сотня охраны.
Меклен, белый от ярости, прокричал, заикаясь, что потребует, да, потребует, чтобы у Придона отобрали этого коня, он самый быстрый в Артании, иначе с ним потеряют тцара и походного вождя.
Придон помалкивал, теплая струйка, в лунном свете совсем черная, обильно стекала по плечу. Рана не выглядела глубокой, но, когда двигал рукой, кровь не успевала загустеть и закрыть рану.
Когда вернулись к располагающемуся на долгий отдых войску, Вяземайт вместе с Аснердом и военачальниками выехал навстречу. Вяземайт на фоне черного звездного неба выглядел пугающе и величественно с его длинными серебряными волосами, что сияли нестерпимым колдовским блеском.
– Придон… – сказал он призрачным голосом. – Раны на тебе заживали мгновенно, когда ты был… другим.
Придон повернул коня и поехал рядом, за время ночного боя осунулся еще больше, из-под насупленных бровей блеснул недобрый взгляд.
– А сейчас я какой?
– Другой, – ответил Вяземайт. Ехал, глядя перед собой, пояснил нехотя: – Все меняются, Придон. Кто-то сильно, кто-то слабо.
– Ну и что?
– До утра, – сказал Вяземайт резче, – можешь истечь кровью, вот что!
Придон чувствовал, как подергивается лицо, отвык от болезненных ран помимо той, что на спине. Слушал краем уха, а то и не слушал, прервал раздраженно:
– Все не так, Вяземайт.
– А как? – спросил Вяземайт саркастически.
– Гораздо хуже, – отрубил Придон. – Вот смотри, эту царапину, даже не рану, мне нанесли позавчера!.. И все еще не зажила.
Аснерд насторожился, подал коня ближе, рука властно развернула Придона к себе спиной. Похоже, кто-то метнул вдогонку дротик. Явно из куявских героев, простой воин не прошибет простым дротиком дубленую шкура артанина. Он вчера сам видел эту царапину, в полночь от нее должен был остаться крохотный шрамик, а к утру вообще на том месте наросла бы чистая молодая кожа. Однако же сейчас там все такая же ранка!
Он повернулся в седле, молодой лекарь, его помощник, подъехал, вытащил из мешка и бережно приложил к ранке целебные травы. Придон болезненно дернулся. Вяземайт покачал головой, в глазах верховного волхва появилась печаль.
– Терпи, Придон. Теперь ты – человек.
Они въехали в лагерь, спешились, стражи приподняли перед ними полог шатра. Вяземайт вошел за Придоном следом, Аснерд и военачальники остались, бурно обсуждая победную битву.
Придон снял через голову перевязь с топором, швырнул в угол. Ноги подкосились, он тяжело рухнул навзничь на ложе из шкур, разбросал руки. Темные глаза сурово смотрели на волхва.
– Я человек?.. Ах какая это для меня новость! Ты лучше скажи, почему эти чертовы раны не затянулись в полночь, как было раньше?.. Нет, я не про ту рану, что на спине. То… моя рана. В сердце она еще больше. Я говорю про эти, что на плече, и вот эта царапина на груди.
Вяземайт запнулся, он привык к плавному течению мысли, к ее глубине, к множеству потоков, что пересекаются, создают дивные течения, неожиданно вымывают со дна золотые самородки, а грубая манера военачальников всегда вторгалась неожиданно, ломала, приходилось барахтаться среди обломков, стараясь понять, что же он строил новое и прекрасное.
– Я уже сказал, – ответил он невесело. – Знаешь ведь, что в небесном чертоге, куда попадают все герои, павшие на поле боя с оружием в руках, они веселятся, сражаются, а ровно в полночь раны заживают. Ты был одним из них, хотя и жил среди нас… Но теперь ты, увы, стал простым смертным.
Брови Придона грозно сошлись на переносице.
– Как это?
Рык его был подобен льву. Вяземайт с преувеличенным смирением поклонился.
– Не гневайся, светлый тцар. Это я, Вяземайт, а не Тулей. Позволь напомнить тебе одно дело старых дней. Когда-то высший бог, чье имя и называть нельзя, сотворив мир, землю и людей, решил удалиться от дел и потому разделил весь белый свет между самими людьми, чтобы управлялись сами. Ну, сам понимаешь, что одни ухватили власть и стали тцарами, другие взяли леса и превратились в охотников, третьи возжелали пашни и зажили простой и светлой жизнью землепашцев… Купцы взяли дороги, воины – оружие, моряки – реки и моря… Словом, разобрали все, а когда все разошлись, пришел певец. Бог рассердился: а где был ты, песни которого даже меня бросают то в жар, то в холод, заставляют плакать или смеяться? Я слагал песни, отвечал певец, а про дележ забыл, прости… Тебе ж ничего не осталось, отвечает бог, что ты за ворона?.. Певец повесил голову, снова ему оставаться ни с чем… И тогда бог говорит: даже я не могу совершенное повернуть вспять. Все, что разобрано, – разобрано. Тебе, певцу, не осталось ничего в мире и отныне не будет принадлежать. Но я для тебя открою небеса, ты будешь приходить в высший мир, как к себе домой, когда возжелаешь.
Он умолк. Придон ждал продолжения, но Вяземайт молчал. Вошел младший волхв, осторожно начал отдирать старую повязку. Кровь засохла, прикипела к телу, но дальше текла сукровица, а сама позавчерашняя рана стала красной, начала воспаляться.
– И что же? – спросил Придон нетерпеливо.
– Сейчас тебе промоют рану, – ответил Вяземайт. – Величко, не забудь про целебные листья.
Придон рыкнул:
– Да не о ране я!
– Да? – переспросил Вяземайт. – Тогда что еще? Я, мне кажется, сказал все!
– Тогда я не понял, – сказал Придон с тоской и злостью. – При чем здесь небеса, песни, раздел мира?.. Я не мог сомкнуть глаз всю ночь. Эта царапина ныла, как будто пилили тупым ножом!
Вяземайт сам взял из рук помощника листья, растер в ладонях, приложил кашицу к ране. Придон вздохнул, зеленая жижа сразу начала вбирать боль, а жар как будто начал затихать.
– Зря ты не понял, – ответил Вяземайт с печалью. – Ведь ты раньше ходил по небесам…
– Брось, – ответил Придон с досадой. – Что мне раньше… Я веду огромное войско на Куявию, я возьму Куябу, я возьму Итанию, вот что сейчас важно!
Вяземайт кивнул, подумал, кивнул снова:
– Да, это важнее. Но верно и то, что ты в самом деле ходил по небесам, был вхож к богам, когда… когда еще не был тцаром.
Придон отмахнулся:
– Это время я уже не помню.
– Да, время для тебя тянется, понимаю. Ты не забыл еще, что это ты слагал песни? В то время ты бродил по небесам, как вот сейчас по своему воинскому лагерю. Ты был равен богам во всем… а в чем-то и выше. А вернувшись на землю, ты сохранял часть божественной мощи. Потому твои раны в полночь заживали.
Придон слушал молча, темные глаза мерцали, как темный уголь под лучами солнца. Потом огоньки погасли, но челюсти сжались, под кожей проступили тяжелые рифленые желваки.
– Пусть я был богом, – вырвалось у него с приглушенной яростью, – но бог не сумел добыть ее, единственную!.. Так, может быть, ее сумеет добыть смертный?
Вяземайт развел руками, вышел, слишком озабоченный, чтобы поклониться еще разок. Из темноты слышался далекий скрип множества телег, мычание волов, это подтягивался обоз, а свежие воины, не участвовавшие в сражении, спешно ставили шатры, быстро разжигали множество костров.
Аснерд раздавал распоряжения военачальникам, кому где встать, гонцы вскакивали в седла и разлетались, как вспугнутые птицы. Заметил наблюдающего за ним верховного волхва, оскалил зубы в невеселой усмешке, подошел. Оба разом, не сговаривась, оглянулись на полог шатра Придона. Туда заходили темники, гонцы из Артании, лазутчики, как только и помещается столько в его шатре, Вяземайт нахмурился, покрутил головой.
– Да, сейчас ему не до песен, – сказал Аснерд виновато, словно это он сам изменил благородному делу творения песен всего лишь ради тцарской власти. – А когда ему сочинять? Его не готовили, все приходится на ходу. Это Скилл должен был вести…
Вяземайт нахмурился, тень пала на и без того темное лицо. Он опустил глаза, голос стал надтреснутым:
– Не сердись, я же не враг. Просто нам нужно самим быть готовыми, что Придон уже… другой.
Аснерд хмыкнул:
– Третий.
– Что?
– Третий, говорю. Один Придон был до той нашей первой поездки в Куявию… Другим стал, когда добывал меч. А третий – сейчас. Ни один человек не менялся так быстро.
Вяземайт сказал невесело:
– Но сейчас он как раз тот, кто нужен для Артании. Так что все правильно, Аснерд! Все правильно.
– Да, – согласился Аснерд, – все правильно.
Но голос старого полководца был невеселым.
Глава 16
В простую крестьянскую телегу были запряжены три коня, тянули вдоль кромки чахлой рощи достаточно резво, но возница то и дело покрикивал на левого пристяжного. Тот потряхивал гривой, сопел, всячески показывал, что тянет изо всех сил, прямо жилы лопаются, в то время как коренник и пристяжник с другой стороны в самом деле исполняли долг честно, по-солдатски, не роптали на хитреца, даже хозяину не жаловались, не ворчали.
Возница взмахнул кнутом, заорал, теряя терпение:
– Эй, куяв!.. Тебе бы купцом стать, а то и жрецом при куявском тцаре! Но меня не перехитришь, морда твоя куявская!.. Этим двум я дам овса, а тебе сена охапку… А то и вовсе соломы. Кто как работает, того так и кормят. У нас в Артании. У вас там все наоборот, но над тобой сейчас артанская плеть!
Мимо, пригибая головы под низко растущими ветками, проскакивали артанские всадники, посмеивались, слушая гневные вопли. Телеги и кони явно краденые, куявская чернь торопится награбить, хотя здесь украли явно только телегу и коней, а в самой телеге молодой оборванец склонился над другим оборванцем, старым и с отросшими длинными неопрятными волосами. От обоих прет нечистотами и сильным запахом вина. Чтобы подольститься к победителям, громко именуют себя артанами, как будто за версту не видно обыкновенных куявских мародеров…
Возница обернулся к оборванцу, что сидел над распростертым человеком.
– Ну как он?
– Выдержит, – ответил оборванец. – Достопочтенный Комах, твоя мудрость достигает небес и проникает в глубины земли, но сейчас ты, похоже, переигрываешь…
– Похоже, – признался возница, которого оборванец назвал достопочтенным Комахом. – Просто дрожь по телу, когда эти звери пронеслись совсем близко. Я же видел в их ненасытных глазах, как высматривают человека в красном плаще, в позолоченных доспехах, в шлеме с пышным гребнем из перьев жар-птицы. Сперва, понятно, искали среди сраженных в бою, надеялись, что удастся отыскать раненого и лежащего без памяти среди трупов…
Оборванец кивнул:
– Раз уже шныряют по дорогам, значит, перерыли все места, где отгремели самые жаркие схватки. Быстрые они, ничего не скажешь!
– Самый быстрый способ закончить войну, – сказал возница задумчиво, – это потерпеть поражение… Но я не думаю, что Тулей примет такой великолепный план!
– Великолепный? Ах да, вы о том, чтобы перемолоть артан, сдавшись им?
– Да. Но, увы, у наших правителей не хватит смелости на это пойти…
В стороне послышался радостный рев. Из-за деревьев навстречу показались всадники, за ними на длинной веревке шли с десяток связанных и с петлями на шее военачальников разного ранга. Комах взглянул коротко, быстро отвернулся.
Оборванец тоже бросил короткий взгляд, тут же посмотрел на лежащего в беспамятстве лохматого старика.
– И Велигора поймали, – обронил он тихо, не поднимая глаз. – Ох, Гвидона и Сулиму тоже ведут… Да, я могу так видеть, я много могу, но только не остановить эту войну. Надеюсь, артане потребуют с них выкуп, а не принесут в жертву своим жестоким богам.
– Могут и не потребовать…
– Полагаете?
– Да, хотя и падкие на грабеж, а ради добычи удавятся. Но иногда, желая показать свою артанскость, швыряют деньги в грязь, а дорогими шелками выстилают дороги перед своими конями. Так и пленников могут просто казнить. Мол, нам плевать на выкуп. Поступки артан и зверей предсказать нельзя.
– Но мы должны?
Комах не ответил, сосредоточенно бормотал. В телеге возник ворох цветного тряпья. Он оглянулся, буркнул:
– Зачем?
– Артане могут удивиться, что едем со стороны разгромленного стана, но ничего не пограбили. Пусть хоть одежда…
– Тогда разбросайте чуть. Пусть видят, что ничего, кроме одежды. Ни под нею, ни сверху.
Бородатый грязный старик застонал, тяжелые красные веки поднялись. Кровяные жилки полопались, глаза казались залитыми кровью. Некоторое время он смотрел в проплывающие зеленые ветки, сквозь которые часто просвечивало синее небо.
– Где… мы?
– Спите, дорогой Одер, – сказал Комах ласково.
– Что… – пробормотал грязный старик. – Кто вы… Неужели сам великий…
Комах сказал тихо:
– Тссс!.. Так надо.
– Великий Комах… – пробормотал старик, – мудрый Блакыть… почему в таком виде?
– А вы хотите, чтобы ехали в роскошных плащах верховных чародеев?.. Да еще выкрикивали во все горло свои имена и титулы? Доберемся к своим, вам тоже вернем прежний облик.
Оборванец, которого Одер назвал Блакытью, хмыкнул:
– Можем даже подправить.
– Что…
– Ну, что-то увеличить, что-то уменьшить. К примеру, пузо добавить…
Сзади послышался конский топот. Их догоняли трое верховых артан. Блакыть поспешно коснулся лица старика, тот всхрапнул и вытянулся в глубоком сне. Всадники поравнялись с телегой, возница съежился и снова начал клясть ленивых куявских коней, подлых, как все куявы, оборванец вытащил из вороха дорогой одежды с пятнами крови баклажку с вином, вскинул над головой:
– Пьем за победу Артании!
Всадники с каменными лицами проскакали мимо. Оборванец отхлебнул вина, посмотрел всадникам вслед, снова поднес баклажку к губам и не отрывал до тех пор, пока не задрал донышком кверху. Комах, не выпуская вожжей, оглянулся, сморщенный рот перекосился в невеселой ухмылке.
– Ты заметил, ни следа магии?
Блакыть буркнул:
– Дикари… Они ею почти не пользуются.
– Как же, я сам видел…
Комах с пренебрежением отмахнулся:
– Только в ответ на нашу. А сами первыми еще ни разу, заметил? Для них это как бы позорно, дурни. Это все равно что позорно быть грамотными.
– Хорошо. Я уж струхнул. Будь с передовыми отрядами колдун даже средней руки, он бы сразу нас нащупал.
– Как? – спросил Комах уязвленно. – Я накрыл нас таким щитом, что даже могучий колдун не…
– Я не сомневаюсь в твоей мощи, – поспешно сказал Блакыть. – Но именно этот щит и заставил бы их послать сюда сотни этих орущих зверей! А против их топоров никакая магия долго не продержится. Страха не знают, а гибель десятка-другого их товарищей только разъярит… Долго бы мы продержались?
Читать бесплатно другие книги:
