Black & Red Степанова Татьяна
– Можешь меня Жопиком звать.
– Дурак!
– Ну ты что… ну прости, ты шуток не понимаешь? Ладно, черт с ними, с фунтами, давай пойдем на эту выставку, раз уж так тебе хочется, все равно дождь.
Игорь Деметриос оглянулся: вот вы в Лондоне, стоите в очереди и кто же – кто, скажите, дышит вам в затылок? Конечно, вездесущие соотечественники. Жабик и Жопик – это ж надо!
За ним стояла пара. Очень приятные, относительно молодые, ровесники его – он и она. Она темноволосая, кругленькая – этакая ясноглазая простушка из числа «добрых товарищей», что как влезут в джинсы, кроссовки и в толстовку с капюшоном, так и в пир в этом прикиде, и в мир, и за границу. Он высокий, светлый, крепкого телосложения, жует мятную конфету. По виду типичный «славный малый», интеллект явно средний, зато подбородок квадратный, сильно развит плечевой пояс, грудные мышцы накачаны, чем явно гордится, выпячивая грудь колесом: вот, мол, какой я здоровый. А вы тут все – хилая банда, интеллигенты.
На выставку нужно было пройти в круглый читальный зал. Игорь Деметриос двигался в общем потоке, ощущая себя частью какого-то избранного и вместе с тем единого целого. Желтый свет… Гул голосов… Вообще-то совсем неплохо для начала отпуска в Лондоне. Можно, пожалуй, вспомнить украдкой и про голубые мечты…
На фоне темных декораций – гигантская мраморная голова императора, обломки колоссальной статуи. Круглый зал под куполом. Бюсты, доспехи, монеты, мозаика.
– Доставшаяся императору Адриану империя простиралась от Британии до Ближнего Востока.
И опять родная речь! Женщина-экскурсовод громко читала лекцию супружеской паре новых русских, что в отличие в других туристов не пожелали воспользоваться «трубками-гидами», которые раздавали при входе.
– Едва став императором, Адриан распорядился вывести войска из Месопотамии, то есть с территории современного Ирака, и, как вы понимаете, такое совпадение с современным положением вещей не может не…
Деметриос переходил от экспоната к экспонату, но больше наблюдал за посетителями. Вон тот бой в розовой рубашке, взгляд с поволокой, здорово было бы… Хотя вряд ли это возможно. Да и как завязать знакомство? «How do you do? Меня зовут Игорь, а вас как, сэр?» Вон паренек тоже ничего. Глаза горят, как у кошки. А смотрит… нет, не на меня и не на японца в зеленке, смотрит на мраморный бюст Антиноя, что выставлен в нише.
– Император Адриан остался в истории не столько как государственный деятель, сколько как лидер державы, впервые официально не скрывавший своей нетрадиционной сексуальной ориентации…
МОЛЧИ, ЖЕНЩИНА, ТЫ ВСЕ ТОЛЬКО ПОРТИШЬ СВОИМ ВСЕЗНАЙСТВОМ! Деметриос, который по профессии своей должен быть терпим и снисходителен ко всему, в том числе и к женскому всезнайству, был готов сейчас, в эту минуту, заткнуть этой досужей бабе-гиду рот кляпом из сахарной ваты. Помолчи, мы сами разберемся, мы тут для этого и собрались все вместе.
– Предметом страсти императора был юноша Антиной, вот его бюст перед вами. После трагической гибели любимца император…
Деметриос оценивающе оглядел любимца: красивый парень, жаль только, что мертвый. И уже так давно. Истлел, разложился, рыбы съели. Интересно, был брюнет или блондин? Сам Адриан бороду и кудри золотил специальной золотой пудрой, прыщи скрывал, прихорашивался, а этот мраморный парень… Он ему годился в сыновья.
Сбоку зависла все та же парочка соотечественников: он и она.
– Женечка, ты что?
– Ничего, все нормально, супер гуд.
– Не знаю, мне показалось…
– Супер гуд. Смотри, какие павлины.
Бронзовые золоченые павлины, привезенные на выставку из музеев Ватикана, и правда были гвоздем экспозиции. Перед ними, как и перед голой статуей Адриана в образе Марса, толпились зеваки. Но больше всего их было возле Антиноя.
– Смерть императорского гея была загадочна и покрыта тайной. По официальной версии он утонул в священном Ниле. Но по другой версии он покончил жизнь самоубийством, доведенный до отчаяния домогательствами императора. Некоторые же утверждали, что он был утоплен по приказу самого Адриана, который не мог простить ему отказа и измены…
– Женя, что с тобой?
– Я в порядке. Что ты пристала ко мне.
– Но ты… у тебя такое лицо…
– Оставь меня в покое. А ты что уставился на меня, забугорный? Ты что смотришь, что пялишься, ну?!
Игорь Деметриос вздрогнул. Скандал по-русски? Здесь, в круглом читальном зале, похожем на знаменитый Пантеон, на рафинированной выставке, привлекшей пол-Лондона?
– Что ты все пялишься на меня?!
Тот самый «славный малый» из очереди – бледный, взмокший, с искаженным какой-то кривой отчаянной гримасой физиономией, с неожиданной и непонятной силой и яростью оттолкнул от себя того самого джентльмена в розовой рубашке, который… Игорь Деметриос застыл от неожиданности. Джентльмен отлетел к стене, затянутой черным сукном, и едва-едва не свалил бесценную статую голого императора в образе Марса. В зале закричали, к месту происшествия ринулись дюжие секьюрити. Один подхватил под мышки соотечественника, двое других надвинулись на возмутителя спокойствия, явно собираясь вывести его силой из зала, но…
– А вам что надо? – все так же бешено тот отшвырнул их от себя. – Пошли к дьяволу… ни за что не дамся… нет!
Секьюрити применили прием, завязалась настоящая потасовка, в результате которой странный бузотер был опрокинут и прижат к полу. Он орал, выплевывая из себя бессвязные ругательства, потом вдруг рванул ворот щегольской рубашки поло с такой силой, что треснула ткань. Один из охранников начал звонить по мобильному, явно вызывая в зал полицию.
Игорь Деметриос протиснулся вперед. О, теперь он видел – это не просто хулиганская пьяная выходка, от парня там, в вестибюле музея, и пивом-то не пахло. Это что-то другое, возможно, как раз по его профилю.
– Женька, милый… ну помогите же кто-нибудь, ему плохо! Моему мужу плохо! – возле охранников металась та самая темноволосая нимфа по имени Жабик.
– Пропустите, я врач, – по-английски возвестил Деметриос. Охранники ослабили хватку. Но поверженный больше не сопротивлялся. Глаза его были полузакрыты, кулаки стиснуты, из груди со свистом вырывалось дыхание.
Игорь Деметриос наклонился.
– Не дамся, сдохну, не дамся… больше никогда… Не хочу, нет… Вода… тут везде вода… захлебнусь… все равно ни за что… сдохну, суки, захлебнусь, но не дамся больше…
Соотечественник, бормотавший помертвелыми губами, внезапно закашлялся гулко и надсадно. Деметриос моментально повернул его на бок, чтобы освободить, облегчить удушье. Это было не похоже на эпилептический припадок, о котором он вначале подумал. Это было что-то совсем другое. Припадок, но… Человек на полу кашлял, его буквально выворачивало наизнанку. Деметриос приподнял его голову. Он подумал… нет, он не видел такого на практике, но этот парень… Здесь, на мраморном музейном полу, он ведет себя… черт, он ведет себя точь-в-точь как утопленник, вытащенный на берег, чьи легкие и дыхательные пути еще не освободились от воды. Но никакой воды нет. Только дождь, барабанящий там, снаружи, которого тут, в круглом зале, даже не слышно.
Врач-психотерапевт всегда остается самим собой даже за границей, даже на отдыхе. Профессия, которой столько отдано, ставшая твоим призванием, всегда берет свое даже над сугубо личным. По крайней мере у Игоря Деметриоса это всегда было так.
От неприятного инцидента на выставке их отделяло уже три дня. Они сидели в пабе, расположенном в двух шагах от отеля: Игорь Деметриос и его новые знакомые – он и она, Евгений и Евгения Ермаковы. Именно так они представились ему. Оказалось, что и в отеле они остановились в одном и том же. Базовых отелей в этом туре было всего три. Этот, на Стренде, вполне приличный и расположен прекрасно, оттого и выбрали.
Было девять часов вечера, Лондон сиял огнями, как пряничный домик. Деметриос, успевший побывать за эти дни везде, где хотелось, был настроен на благодушную сентиментальную волну. Хотелось действовать, помогать, волонтерствовать только оттого, что на душе было славно. Только от того, что сам он здесь, в этом городе, в котором почти все время шел дождь, ощущал себя счастливым и свободным. А тут – соотечественники, у которых что-то приключилось. Что-то такое странное, чему они сами никак, кажется, не найдут объяснения. И от этого на их лицах – тревога и растерянность. Случай интересный, очень даже интересный с точки зрения его профессии. Пожалуй, ничего подобного в его практике не встречалось. Те два московских случая тоже интересные, и он продолжит активно ими заниматься сразу по возвращении, но этот лондонский эпизод…
Ермаков сидел напротив него рядом с женой, пил пиво. Деметриос вспомнил, как они вывели Евгения из Британского музея. Какое-то время он был не совсем адекватен, правда, это быстро прошло. С охранниками музея и полицией, слава богу, все как-то удалось замять тогда.
– Много успели посмотреть? – спросила его Женя Ермакова.
– Весь день бродил. Этот город как воронка, затягивает, околдовывает.
– А мы в номере просидели до обеда. Я телевизор пыталась смотреть. Так, тоска… Новости сплошные, нас все за Грузию полощут.
– Наподдали грузинам. – Ермаков стиснул бокал с пивом. – Мало еще, я б не так поступил.
– Вы служили в армии? – спросил Деметриос.
– Служил. Как все, срочную когда-то.
– Ну положим, служат сейчас не все, – Деметриос усмехнулся. – А насчет военного конфликта… Война в любом своем проявлении ужасна, гибельна. И вообще разве не комфортнее, не разумнее быть неотъемлемой частью всего этого, – он повел рукой, словно обнимая паб, где за тесными столиками локоть к локтю сидели вперемешку туристы, англичане, – ища компромиссы, избегая конфронтации? Здесь, в Лондоне, как-то все по-другому. Мне вот, не скрою, очень нравится старая Европа, я хочу, чтобы мы были с ней, в ней, а не отторгались. Всегда и для всех быть чужаками – удел скучный.
– Какие еще, к черту, компромиссы, когда они…
– Вы первый раз в Англии? – быстро перебил его Деметриос.
– Мы в отпуск сначала во Францию хотели ехать, ну а потом на Лондон быстро переиграли, – встряла Женя. – У нас после свадьбы толком ничего такого не было пафосного, никакой поездки, вот и решили устроить себе.
– Вы давно женаты?
– Уже полтора года.
– Поздравляю вас, – Деметриос поднял бокал. – Ваше здоровье.
– Нет, ваше здоровье. – Женя покачала головой. – Так выручили вы нас. Если бы не вы, его, наверное, в полицию бы забрали, а там доказывай, что он не пьян был. Что это… господи, что же это было-то?
Деметриос посмотрел на Ермакова. Тот напрягся, на скулах заиграли желваки.
– Ничего подобного никогда? – спросил Игорь.
Ермаков покачал головой.
– Но это была просто выставка. Разные экспонаты, этот император, его смазливый мальчишка, эти посетители, в общем-то весьма забавные безобидные люди… Что же вас так напугало там, а?
– С чего вы взяли, что я испугался?
– Ну не напугало, потрясло… Может быть, что-то напомнило? Какая-то ассоциация возникла?
– Ничего не было.
– Не хотите об этом говорить? Совсем-совсем? – тихо спросил Деметриос.
Ермаков молчал.
– Молчание не всегда золото, Женя. Некоторые вещи лучше отпустить на волю, не копить в себе. Иначе до нового взрыва недалеко.
– Вам до меня какое дело, Игорь?
– Ну, я еще там тогда вам говорил, я психотерапевт, у меня пациенты в Москве, приходят на консультацию, за советом. Ваш случай, мне кажется, в чем-то уникальный. Пока, правда, я не разобрался.
– Я не псих.
– Конечно, нет.
– Вы дорого берете за свои консультации?
– У меня много весьма обеспеченных клиентов. С кого-то я беру больше, с кого-то могу взять по минимуму, если случай меня как врача интересует.
Ермаков пил пиво.
– Может быть, мы поговорим в Москве? – вкрадчиво спросил Деметриос. – Вы ведь оба москвичи?
– Женя ко мне из Питера переехал, мы на Профсоюзной живем, – ответила Женя.
– А у меня офис в центре, в Калашном переулке, сразу за Театром Маяковского. Вот моя визитка, – Деметриос подал карточку Ермакову. – Тут телефоны, и мобильный и рабочий.
Женя выхватила карточку у мужа. На румяном личике ее была написана решимость. Деметриос понял, что пациент придет к нему на прием. Она – жена, она заставит. Жабик ты мой прекрасный…
Профессиональный долг был исполнен. Игорь Деметриос ощущал прилив бодрости. Теперь можно и расслабиться. Расплатиться в пабе, голоснуть такси и смыться со Стренда. И закончить лондонскую ночь, конечно же, в Сохо на какой-нибудь Олд-Комптонстрит в самом отвязном и безалаберном на свете заведении, куда не преминула бы заглянуть, живи она сейчас, сладкая парочка – Адриан и гей его императорского величества.
Реклама Apple…
Нескончаемый поток машин…
А где-то там, в пелене дождя, мост Ватерлоо, перекинутый через священный Нил, и прямо по курсу – кремлевские башни с рубиновыми звездами.
Глава 3
«Зенит – Манчестер Юнайтед», или ответный ход
– Что он делает? Нет, что он делает?! Бить надо, бить по воротам! Удар! Го-о… Убью, мазила!
«Павел Погребняк запускает мяч выше…»
– Какой момент коту под хвост!
Катя Петровская, капитан милиции, криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД Московской области, едва не оглохла. Муж Вадим Андреевич Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне «Драгоценный В.А.», вопил так, что в баре дрожали стекла.
Нелегкая занесла их в этот спортбар на Таганке после театра. В театр Катя завлекла Драгоценного почти насильно. Ей хотелось посмотреть любимовское «Горе от ума». Драгоценный поначалу согласие приобщиться к искусству дал. Он вообще старался угождать Кате, идти у нее на поводу. Всего несколько дней отделяли их от долгой разлуки. Драгоценный должен был сопровождать своего работодателя Чугунова, у которого вот уже сколько лет являлся и начальником личной охраны, и главой безопасности, и чем-то вроде топ-менеджера по всем вопросам, в Германию. Старый Чугунов страдал от диабета, и в Германии ему предстояла операция на ногах. Драгоценный отправлялся вместе с ним, и в перспективе на несколько месяцев вперед у него не было ничего светлого, кроме госпиталей и реабилитационных клиник. Между ним и работодателем с годами установились совершенно особые отношения. У старого Чугунова был солидный капитал, но не было детей. Начальника своей личной охраны он называл «сынок» и, старея, страшась болезни и смерти, цеплялся за него, порой капризничая как ребенок, беспрестанно требуя сочувствия и внимания.
Катя была от такого положения дел не в восторге. Пробовала возражать. Но Драгоценный отвечал одно: «Я своего старика не брошу. А ты недели через три возьмешь отпуск и приедешь ко мне в Германию. Клиника под Мюнхеном, пока дед мой в себя будет приходить, найдем чем с тобой заняться».
Именно ввиду скорой разлуки он старался исполнять все, о чем Катя его просила. Или почти все. Согласился вот пойти в театр. Правда, когда узнал, что это не то «Горе от ума», которое смотрел Путин, то тут же попытался взять свое согласие назад. Но Катя и сама не хуже хворого старика Чугунова умела капризничать и добиваться своего.
В театре Драгоценный все время смотрел на часы. И ерзал как на иголках. Катя в толк взять не могла, ведь кажется, нравится ему спектакль.
Из театра он ее выдернул, как морковку с грядки, потащил куда-то по улице и втолкнул, как показалось Кате, в первый попавшийся бар. Лицо его при этом светилось истинным вдохновением. Через минуту Катя поняла причину, осознала, что ей предстоит. По телевизору начиналась трансляция матча «Зенит» – «Манчестер Юнайтед». Посиделки в баре и дикие, совершенно первобытные вопли являлись расплатой за «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок».
«Наших болельщиков на трибунах однозначно больше. „Зенит“ – бело-голубые…»
Комментатор в телевизоре захлебывался. Катя вяло ковыряла вилкой колечки жареных кальмаров. Закуска к пиву.
«Трибуны питерцев слышно хорошо. Болельщики скандируют. Угловой! Опасный момент… На Флетчера высокий навес…»
В баре было не так уж и много болельщиков. Москва наблюдала за потугами «Зенита» с ироническим прищуром. Но те, кто собрался в баре, орали, свистели и гоготали – один за десятерых.
Катя косилась на мужа. Вот и симпатичный он у нее, хорош собой, бродяга, и костюм этот черный у него классный, и белая рубашка, так что же сейчас у него такая свирепая бандитская рожа? Ведь это всего-навсего футбол. Это же надо так из себя выходить?
«Штрафной в ворота „Манчестера“. Еще одна передача! Бить надо! Штанга! Руни пробил, Малофеев выручил! Погребняк вносит мяч в сетку ворот!»
ГО-О-О-ОЛ!!
– Красиво забили! Браво, питерские!
– Чего питерские, и так совсем уже на голову сели.
– «Спартак» бы попробовал.
– «Спартак» еще себя покажет.
– Вадик, – позвала Катя робко.
– Подожди.
Катя вздохнула. Прямо сросся с этим теликом над стойкой бара. На поле мельтешили игроки – судорожные перебежки, отчаянная решимость забить. Кате отчего-то вдруг вспомнились строчки «Бармаглота» из «Алисы»: «Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве».
«Футболисты на своей половине и очень грамотно прикрывают дыры, куда можно проскочить…»
Хливкие шорьки пырялись…
«Вы послушайте, что творится на трибунах. Болельщики поют, скандируют. Они зажгли флэшфайеры».
«И хрюкотали зелюки…» – Катя смотрела на Драгоценного, с горящими глазами он издавал горлом какие-то утробные звуки – ярости, азарта, восторга.
«Раз-два-раз-два, горит трава… Ува! Ува! И голова барабардает с плеч…»
Пестренький мячик катился по зеленой травке, и с ним, только с ним, казалось, была в этот миг связана жизнь и судьба Драгоценного.
«Ну и пусть, пусть орет, разоряется. Пусть делает что хочет. Пусть. Уедет вот скоро, надолго уедет, как я буду без него, это ужасно, это невозможно». Катя тоже смотрела на экран.
«Как здорово действует Анюков, какой прорыв…»
– Что он делает, что он делает, бить надо, бить… Что ж это он делает, подлец!
За окном давно «варкалось», Таганку окутала августовская ночь. В перерыве Драгоценный влил в себя бог знает сколько пива. Сграбастал грустную Катю за руку, поцеловал в запястье.
– Моя жена!
Телик бармен в перерыве переключил на НТВ, чтобы клиенты не скучали. Шла передача Владимира Соловьева.
– И тут тоже про англичан, – хмыкнул кто-то пьяненький за соседним столиком. – Совсем опупели с ними.
Упоминались убийство в Лондоне Литвиненко, радиоактивный полоний, отель «Миллениум», спецслужбы. В баре на Таганке в ожидании второго тайма и на это смотрели с прищуром.
Соловьев заковыристо беседовал с депутатом Луговым. Катя гипнотизировала Драгоценного: эй, обернись ко мне, это я, твоя жена, я люблю тебя…
– Спорить готов на что угодно, – Драгоценный обернулся к ней. – Просто так все это не кончится. Будет от них ответный ход.
– От кого от них? – Кате так хотелось взъерошить мужу затылок, опустить голову ему на плечо, почувствовать себя в полной его власти в кольце объятий.
– От английской разведки. Или я ничего не смыслю в этих ребятах из «МИ-6». – Драгоценный хмыкнул. – Чего б там ни было с этим лондонским жмуриком, но на полоний в центре Лондона ответный ход со своей стороны они сделают. Они пацаны серьезные, ушлые. И это будет тот еще ход.
Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве…
Ну, поцелуй же меня, что ты там про какую-то разведку заладил. То про разведку, то про футбол…
– Катька, все, атас, второй тайм, прекрати меня тормошить, – Драгоценный отстранился. – Вообще как ты себя ведешь?
Пестренький мячик снова «барабардал» по зелененькой травке, как чья-то забубенная срубленная головка. И вся жизнь и судьба опять, казалось, серебряной нитью были связаны с ним одним.
Катя поняла, что скоро, совсем скоро она окажется совсем одна. ОНА И ПРЕДСТАВИТЬ НЕ МОГЛА СЕБЕ, ЧТО ЕЕ ЖДЕТ.
Глава 4
Облицовочный камень
Ленинский проспект перекрыли как раз в тот момент, когда очередь на движение под зеленый светофор дошла в нескончаемом потоке машин до Владимира Жуковского. Тронуться должен был с места, а тут вместо зеленого – красный, и гаишник показывает жестами: стоять, не рыпаться. И все это, когда дико опаздываешь на работу. Опаздываешь после вынужденного прогула, насчет которого только вчера униженно объяснялся с шефом по телефону: «Не могу выйти, потому что мои семейные обстоятельства…»
«Привезли облицовочный камень для вестибюля, – проскрипел шеф. – Владимир Николаевич, это ваши прямые обязанности – следить за ремонтными работами здания».
Прямые обязанности сорокадвухлетнего офисного служащего, который когда-то учился на юриста, а вкалывает менеджером, по сути совмещая должность завхоза и коменданта здания. Юристов сейчас как вшей, переизбыток. Въедливым, опытным практикам-крючкотворам мест не хватает, а тут он, Жуковский, который и дня не работал ни в адвокатуре, ни в суде, ни в нотариате.
Образование всегда было его больным местом. Жуковский стиснул руль. Не то что у братца Алешки. Он всегда и везде был первый – в школе золотой медалист, в университете. В школе учителя в один голос твердили: «Мальчик гениально одарен». Когда в 1973 году Володька Жуковский пошел в школу, он уже тогда был братом того самого Жуковского Алексея, который в свои двенадцать лет участвовал в математических олимпиадах для старшеклассников.
О нем уже тогда трубили во все медные трубы. Трубят и сейчас. Косвенно трубят почти каждый божий день.
Вот на сиденье газета «Аргументы недели». И там статейка. В пробке стоишь на Ленинском, отчего же не глянуть статейку. «Испытания авиабомбы объемного взрыва прошли на военном полигоне в Баренцевом море. Военные засекретили почти все данные, но они дают понять, что итоги испытаний превзошли их самые смелые прогнозы. Военные утверждают, что боеприпас создан с использованием нанотехнологий. На практике это может означать применение композитных взрывчатых веществ, спроектированных на атомарном уровне».
Может, другой и не обратит внимания на статейку, а ему, Жуковскому-младшему, ясно: старший братец и тут постарался, проявил себя как выдающийся, гениальный…
Владимир Жуковский стиснул руль, стиснул зубы. И тут по резервной полосе мимо них, томящихся в пробке, промчался кортеж: черные джипы с мигалками, черный микроавтобус, машины сопровождения. Ах-ах-ах, что вы, что вы…
Нет, это не брат. Это кто-то покруче, повыше, но… Брат тоже сейчас может вот так – проехаться с ветерком. Имеет полное законное право. Он много чего имеет сейчас.
«Алеша всего добился сам. И он нам поможет. Он и так нам всегда помогает. Я попрошу его, и он…» – а это уже слова жены Оксаны. Вот бабы – суки лживые, выходила ведь за него, дочь вон ему родила какую. А теперь, когда старший брат Алешка высоко взлетел – рукой не достать, только он у нее на языке, только о нем она целыми днями и твердит: Алексей добился, Алексей помогает, Алексей выручит, позвонит, даст денег…
Черных с мигалками давно и след простыл. Но путь по-прежнему закрыт. Кого-то еще ждут. Может, брата Алешеньку?
Жуковский скомкал «Аргументы недели». И тут же устыдился своего порыва. Тихо, тихо, надо держать себя в руках. Надо контролировать себя, не доводя дело до срыва, а то будет как в прошлый раз…
В тот раз он, кажется, напугал Оксану, по крайней мере, она не ожидала от него такой вспышки ярости. Это было в присутствии тещи, та вечно суется во все. И такой момент, как замена кухни, конечно же, не могла пропустить. Он предложил взять кредит в банке на покупку новой кухни. А жена Оксана… Она так мило улыбнулась: зачем кредит, Вовка, мы попросим денег в долг у Алеши, он мне сказал, что мы можем всегда располагать им. Не надо будет платить проценты, просто попросим у него в долг, и все.
Это «и все» и ее глупая улыбка заставили его тогда… кажется, он что-то разбил в этой чертовой кухне. С тещей случилась истерика – он, видите ли, ее до смерти напугал. Ведьма… Они всегда с Оксаной заодно. И всегда говорят о брате. Причем в превосходной степени, почти с мистическим восторгом. А когда увидели его по телевизору на заседании Госсовета, то вообще… Укрепление национальной безопасности страны – тема государственной важности. Особенно после «пятидневной войны». У них были такие лица, словно это божество явилось им обеим на телеэкране. Он вырубил телевизор и шваркнул пульт об стену. И тогда… Тогда жена обратилась к этому Деметриосу – психотерапевту. От кого-то из подруг услышала о нем и поставила ему, Владимиру, ультиматум: или пройдешь курс в несколько сеансов, или «мы с мамой и с дочкой переедем на время жить в дом Алексея, он не имеет ничего против».
Братец в своей христианской благотворительности бедным родственникам и на это был способен – дать приют его перепуганному семейству.
Конечно, там все условия, там обслуга, это же фактически правительственная резиденция. И он там один живет – холостой, занятый по горло делами государственной важности в системе организации вопросов обороны и безопасности. Какой-то суперсовременный сверхзасекреченный военный проект, объединяющий сразу несколько отраслей, несколько направлений, связанных с нанотехнологиями на атомарном уровне.
ЧТО ЕЩЕ ЗА ЧЕРТОВО СЛОВО ЭТИ НАНОТЕХНОЛОГИИ? Почему я, я – Владимир Жуковский, понятия не имею, что это за чертово волшебное слово? И почему мой брат это знает, и для него, ученого, оно открывает такие возможности в области государственной карьеры, менеджмента самого высокого уровня. Почти мировые перспективы… Да еще правительственная резиденция на Рублевке, обслуга, охрана. Живет там совсем один, даже собаки не завел – некогда, говорит, брат Володя, одна работа, только работа, приезжаю домой в двенадцать ночи, уезжаю в семь утра. А ночью бывает звонок – то из Минобороны, то из ядерного института, а то из Кремля.
Охрана…
Стриженые лужайки ухоженного парка…
Залитый огнями зал заседаний Госсовета…
Жена Оксана, наверное, не прочь сменить их двухкомнатную квартирку на эту самую резиденцию. Квартирка для них двоих сразу после свадьбы была ничего. Но потом родилась дочка, а к ней пластырем прилипла теща, переехала, перебралась плотно, что называется, намертво и…
«Прекрасная женщина твоя Оксана, – сказал ему как-то брат. – Вот мне бы такую найти. А я, видишь, не нашел, не умел найти. Сорок семь мне, а я все дома своего не имею. Сплошная казенщина».
Охрана…
Стриженые лужайки…
Пуленепробиваемый «Мерседес» с мигалкой и водителем в бронежилете…
Он что же, братец, жалуется, что ли, на ВСЕ ЭТО?!
Тихо, тихо, только не надо, возьми себя в руки… Зависть… Нет, братец, это не зависть, это что-то другое… Другое…
Если бы это ты ехал сейчас мимо по резервной полосе, то это было бы совсем нестерпимо, невозможно… Но это не ты. И слава богу… слава богу… Обошлось… Обошлось?
Пластиковый обод руля, который Владимир Жуковский чувствовал под пальцами всего секунду назад, словно растаял, растворился в воздухе, отравленном бензиновой гарью. И сами эти руки стали иными, как будто уменьшились в размерах. На тыльной стороне выступили пятнышки цыпок. Это когда они с братом Алешкой возились с головастиками – пересаживали их в банки со свежей водой. Это было на даче под Москвой. Кажется, дачная станция Узловая, да, там они жили в то лето. Сколько же лет назад это было? Тысяча? Миллион?
А цыпки-то на руках – вот они до сих пор… Брат Алешка был старше его, но никогда не задирал носа. Он всегда был самый верный его защитник – и в школе, и на даче от местных пацанов. Он был добрым – даже головастиков жалел, выхаживал, воду заставлял менять, чтобы не сдохли. Он был умным, всегда что-то читал, решал, какие-то формулы чертил на полях. А в школе он был в совете пионерской дружины, а сейчас вон в Госсовете, в правительстве…
А цыпки-то на руках?!
«Не надо будет платить проценты, мы попросим денег в долг у Алексея» – это сказала жена Оксана. Тогда там, на даче, он вообще и думать не думал, что когда-то у него будет жена. Он… ОН ПОМНИЛ ВСЕ ТАК ЯСНО, ТАК ОТЧЕТЛИВО. Они жили на даче, и брат защищал его от местных, чтобы не обижали, не лупили. Даже дрался из-за него. А ему на лето по внеклассному чтению задали кучу книжек прочитать. И это было так скучно. Но однажды брат сказал ему: есть книжка про шпионов, не оторвешься. Это была «Судьба барабанщика» Аркадия Гайдара. Они все тогда были такие пионеры, такие пионеры…
Что же это такое происходит? Светофора не видно, не разобрать, какой там свет горит – красный ли по-прежнему или зеленый. Не сигналят, значит, движение закрыто, но отчего же тогда…
Владимир Жуковский увидел свои руки – детские руки в цыпках. Как произошла с ним такая метаморфоза, он не мог уяснить себе вот уже сколько лет – но это бывало с ним, случалось. И в последнее время все чаще, чаще, чаще…
Желтые кожаные сандалии, детские сандалии на загорелых ногах. Коленка в зеленке, свежие царапины, капли пота на лбу. Он куда-то бежит. Бежит так, словно от этого зависит все, ВСЕ ЗАВИСИТ.
НАДО УСПЕТЬ.
Потом спускается по какой-то обрывистой тропинке. Тянет сыростью и еще чем-то затхлым, вонью какой-то тянет, тленом, мертвечиной. Но он не должен бояться. Он должен…
Перед глазами стена – серый камень, паутина трещин, поросших мохом. Серый камень, какие-то развалины. Здесь есть тайник, расщелина. Он сует туда руку и с придушенным криком отдергивает – что-то черное, блестящее, многоногое, шевеля усами, поводя хитиновыми челюстями, нацеливается на его пальцы. Насекомое, мерзость, трупоед… Ну, трупоед, тебе сейчас будет пожива.
Он не должен ничего бояться. Разве это не слова его брата? Он так любил повторять их. Смелый, благородный, гениальный мальчик… Мальчик…
Мальчик с руками в цыпках, с голыми коленками в зеленке, одетый в шорты и защитного цвета курточку, мальчик в пилотке и красном галстуке сует руку в тайник и вытаскивает что-то, завернутое в лист лопуха. Это пистолет системы «браунинг». Владимир Жуковский чувствует пальцами холодок его рукоятки. Он видит это как бы со стороны и вместе с тем – это он сам там, внизу, припав по-лягушачьи на корточки перед этими серыми камнями, руинами чего-то «бывшего», поросшего травой, кустами. Это раздвоение пугает его всегда больше всего. Раздвоение – это шизофрения. Неужели шиза? Но об этом они с этим чертовым психологом пока что не говорили…
«Надо контролировать себя. Принимать лекарства. Я выпишу вам. Это совершенно безвредный препарат, однако не злоупотребляйте».
Он и не злоупотреблял. Выпил всего одну таблетку и забросил. Пальцы чувствуют холод металла. И Ленинского проспекта никакого нет. Есть только сырой овраг, из которого нужно выбираться наружу, чтобы…
Мальчик карабкается по тропинке вверх. И вот уже – солнце, пятна на летней траве, дачная дорожка. А на ней фигура.
В той памятной книжке «Судьба барабанщика» двое шпионов давали деру с дачи. Только было это не под Москвой на станции Узловой, а под Киевом. Двое взрослых шпионов, врагов. А тут на дачной дорожке всего один. Всегда, вечно один ВРАГ.
Мальчик с голыми коленками в зеленке вскидывает пистолет, сдергивает предохранитель.
Фигура на дачной дорожке. Вот он идет. Вот замечает. Поднимает руку к лицу, защищаясь. Поздно! Выстрел.
ВЫСТРЕЛ!
Каждый раз пуля попадает в цель, но в разные места. Иногда в глаз, и он лопается, как стеклянный шарик, пачкая слизью и кровью щеки, подбородок. Иногда пуля попадает в пах, и наружу на метр бьет фонтан крови из пробитой артерии. Иногда пуля попадает в сердце. И тот, в кого она попала, падает, словно подкошенный, даже не охнув. Но это неинтересно. Лучше когда пуля попадает в живот, пробивая брюшину. Потому что тогда тот, в кого она попала, умирает не быстро, мучительно, царапая ногтями траву, хрипя и…
Мальчик с пистолетом подходит ближе. Наклоняется над телом. Сейчас, вот сейчас он так близко, так близко, что можно даже увидеть бисеринки пота на его детских висках. Подбритый детский затылок, нежную ложбинку на шее. Вот он оборачивается.
Блаженная улыбка кривит его губы. Потом верхняя губа вздергивается, словно в оскале, обнажая острые клыки, которые впиваются в…
Владимир Жуковский укусил себя за кисть. Все, я сказал ВСЕ, довольно, хватит!
Это ВСЕ. И больше не будет ничего. Только Ленинский проспект. Только дорога. Дорога…
Он не сумасшедший.
Даже если ВСЕ ЭТО повторяется раз от раза все ярче, все сильнее, он не сумасшедший.
Он едет на работу. Он управляет своей машиной. Вон и светофор горит зеленый.
Как будто и не было ничего – пробки, правительственного кортежа, «браунинга», спрятанного там, в расщелине среди серых камней.
Как будто не было ничего.
Ничего. Никогда.
В офис, расположенный в Соймоновском переулке, Владимир Жуковский вошел с десятиминутным опозданием. Отметил карточку регистрации на пульте охраны. И застыл, словно его внезапно ударило громом.
В просторном вестибюле нового офисного здания, которое занимал инвестиционный фонд «Евразиягрупп Лимитед», кипели отделочные ремонтные работы. Целая бригада штукатуров и каменщиков декорировала стены облицовочными плитами из серо-зеленого мрамора.
Бригадир, завидев опоздавшего Жуковского, поспешил к нему: облицовочный камень привезли вчера в его отсутствие и спешно начали работы, стараясь уложиться в контракт и в смету.
– Владимир Николаевич, мы эту часть вчера уже почти закончили…
– Это что? – спросил Жуковский, указывая на серую стену. Ту самую стену, которая здесь и сейчас окружала его со всех сторон. Не оставляя выхода, не оставляя надежды.
– ЭТО ЧТО???
– Это плитка… облицовочный камень…
– Это что?! – взревел Жуковский (которого в офисе в общем-то держали за тихого, неконфликтного сотрудника. Неудачника по полной программе.) – Это что такое, я вас спрашиваю?!
Он схватил молоток, забытый кем-то из рабочих на стремянке, и с размаха ударил по облицованной мрамором стене.
По серой матовой глади зазмеились трещины. Несколько плиток с грохотом отвалилось.
Глава 5
Первое знакомство
Читать бесплатно другие книги:
