Черника в масле Максимов Никита
В динамике на несколько секунд стихло, а затем раздался знакомый голос:
– Здравствуй, Карл.
– Добрый день, Анна.
– Карл, у нас серьёзная ситуация.
Было бы странно, если бы она позвонила по пустяковому поводу. Хотя, как раз сегодня повод был, но вряд ли директору есть до этого дела.
– Где именно?
– Недалеко от твоего места, в Швеции. Поэтому я тебя и дёргаю. Ты – ближайший мой сотрудник в этом районе.
И ни слова о том, что этот сотрудник сейчас находиться в отпуске. Однако величие окружающего пейзажа и аромат сигарного дыма уберегли Карла от расстройства по поводу такой ерунды.
– Что случилось?
– Пропал пассажирский самолёт. Проверь свою почту, тебе должны отправить краткий меморандум о происшествии. Там есть несколько странных обстоятельств, поэтому привлекли военных. Мне нужно, чтобы ты представлял наши интересы и обеспечивал взаимодействие с гражданскими. Штаб поисковой операции разворачивают на базе аэронавигационного узла Стокгольма. Все необходимые адреса и контакты мы тебе высылаем. Твои полномочия тоже подтверждены. Форма тебе нужна?
– Пока не знаю. Приеду на место, сориентируюсь.
– Хорошо. Сколько тебе потребуется времени?
Карл мысленно прикинул. Самое долгое – добраться до шоссе. Дальше можно по трассе Е16 спуститься до Осло и сесть на самолёт или, минуя аэропорт, сразу рвануть в Конгсвингер, а оттуда – на Карлстад и далее, своим ходом до Стокгольма. Какой вариант выбрать, можно поразмыслить по дороге.
– К вечеру буду.
– Прекрасно. Не выключай связь. Мой помощник будет вводить тебя в курс дела и сообщать обо всех новостях. Да, и вот ещё что, Карл. С днём рождения.
– Спасибо, Анна.
– Удачи, Карл. – Директор кризисного центра объединённого штаба НАТО в Северной Европе, Анна-София Нойманн положила трубку в далёком Брюнсюме, небольшом городке к северо-востоку от Маастрихта. В нескольких сотнях километров к северу от неё, на краю величественного Нэрёй-фьорда, Карл Рихтер ощутил, как его внутренний кот тщеславия сладко замурлыкал в ответ на поздравление начальницы. Несколько секунд он позволил себе насладиться этим приятным чувством, после чего затянулся в последний раз и придирчиво оглядел остаток сигары. Оставалось ещё больше трети. Нет, пожалуй, у него рука не поднимется его выбросить. Может, подвернётся важный повод выкурить его без остатка до следующего дня рождения? Майор бундесвера Карл Рихтер, офицер подразделения разведки Сухопутных войск и сотрудник упомянутого кризисного центра НАТО, пристроил окурок сигары в гранитную расщелину, где тот должен был погаснуть естественным путём, а сам принялся собирать свои вещички.
Спасательная операция затягивалась, а времени у них оставалась всё меньше. Как ни хотелось Коби разделить уверенность пастора Майера в том, что в болоте они не потонут, текущее положение дел оптимизма не добавляло. Они закрыла правую пассажирскую дверь сразу после того, как отцепили надувной трап, запретили без необходимости шататься по самолёту, чтобы не раскачивать его, но тот, тем не менее, продолжал погружаться в грязную лужу трясины. Медленно и верно. Где там было дно, о котором говорил пастор? Поскорей бы, а то текущая по полу салона мутная вода начинает действовать на нервы.
В который раз она подошла к иллюминатору по правому борту. Только что в болото плюхнулось третье дерево, и люди на берегу готовились валить четвёртое. За всё это время они не прервались ни на минуту. Теперь, когда площадка немного расчистилась, стало ясно, что их очень мало, всего несколько человек. Успеют ли эти неожиданные ангелы доделать задуманное? Как жаль, что они сами заперты здесь, в самолёте, и не способны ничем помочь спасателям. Всё возможное со своей стороны они уже сделали. Четыре надувных трапа сняты со своих мест и приготовлены для строительства импровизированного моста. Один парень даже предложил было надеть всем спасательные жилеты и попробовать добраться до берега ползком по трясине, но на него посмотрели, как на идиота. По крайней мере, наплыва добровольцев не случилось. Какой-то пассажир постарше – кажется, это его жену помогал вытаскивать из болота пастор Майер – заметил, что идея, возможно, сработает, но он приберёг бы её на самый крайний случай.
Впрочем, троим оставшимся в строю членам экипажа забот хватало. Для начала Коби попросила всех забрать из ручной клади ценные вещи и лекарства, если они кому-то необходимы. Потом им пришлось придумать что-нибудь подходящее для переноски тяжелораненых. Лукас прошлёпал по грязи в салон первого класса и приволок оттуда все пледы, какие смог. Некоторые из них были в пятнах крови, но привередничать не приходилось. Из пледов соорудили импровизированные носилки. Потом занялись повторным осмотром и перевязкой пострадавших. Очень кстати оказалось, что Хелен Шэннон, которая на своём опыте первой узнала, во что именно они приземлились, работает медсестрой, а её муж, Джеймс – пожарный. Так что они активно и профессионально подключились к работе.
Больше всего хлопот доставила Мэнди Уэстфилд. Нужно было сделать нормальную повязку на обрубке её голени, ослабить жгут, чтобы восстановить кровообращение, потом наложить его снова. При всём при этом сама Мэнди находилась в сознании. Дьявол, насколько проще работать с человеком в беспамятстве! Поворочал его, как тебе надо, сделал необходимые манипуляции, а он лежит себе спокойно, ну, может быть, слегка стонет. По крайней мере, не орёт во всё горло, когда ему разматывают повязку на рваной культе, отдирая слои марли со свернувшейся кровью от живого мяса, или потом, когда ослабляют жгут, и кровь со страшными спазмами и судорогами снова идёт по пересохшим сосудам и тканям. И уж конечно человек без сознания не устроит истерику, случайно посмотрев вниз и заметив, что левая нога теперь сильно отличается от правой тем, что стала короче и на ней не хватает ступни.
Они все порядком вымотались, и Коби казалось, что её силы и душевное равновесие держаться на такой тонюсенькой паутинке, что хватит любого события – ещё одного несчастного случая, громкого звука, порыва сквозняка, яркой вспышки – и она просто ляжет на пол, прямо в грязную лужу, свернётся калачиком, прижав к зубам стиснутые в кулак пальцы. И завоет – тонко, жалобно, по-щенячьи. Вся её воля просвечивала дырками, как старый шерстяной свитер, изъеденный молью, организм работал на парообразных остатках жизненной энергии. Только рефлексы, обязательства и необходимость заставляли держаться. Да ещё коллеги. Их так мало осталось в строю, что выйти из игры было не просто предательством. Это казалось запредельным свинством.
Когда холодная грязная вода на полу салона стала доходить уже до щиколоток, в аварийном люке над правым крылом возникло лицо пастора.
– Мисс Трентон, можно вас на пару слов?
Она подошла. Майер протянул ей руку, помог выбраться на крыло. Там было свежо и очень светло.
– Коби, наши новые друзья, похоже, закончили с основой, – он кивком указал на лежащие в болоте поваленные деревья, на которые люди с берега начали наваливать обрезанные ветки и тонкие деревца. – Мы со своей стороны готовы подтянуть трапы и соорудить свою часть моста. Вы уже решили, в каком порядке мы будем переправлять пассажиров?
«Мы». Почему-то она обратила на это слово внимание.
– Пока нет, но, наверное, стоит сначала вынести раненых?
– Возможно, но я бы предложил другой вариант. Давайте сначала переправим тех, кто может ходить – пожилых, женщин, детей, легкораненых. Так мы облегчим самолёт и протестируем переправу. Потом аккуратно, по одному, вынесем тяжёлых. В конце выйдут все остальные. Что скажете?
– Отлично, – честно говоря, она была рада, что кто-то подсказал ей готовое решение. – Давайте так и поступим.
– Тогда надо начинать готовиться. Мы будем строить переправу, а вы разбейте людей на группы и пусть те, кто идёт последними, выбираются на левое крыло, чтобы уравновесить самолёт. Хорошо?
– Хорошо, – она кивнула и снова полезла в сырые сумерки салона.
Почему она решила, что должна оставаться на тонущем в болоте самолёте до последнего? Как вообще человек принимает на себя ответственность? Всё хорошо и понятно в армии, к примеру, где выбывшего командира заменяет следующий по званию младший чин. Но если случается так, что старшие по званию заканчиваются и в строю остаются одни рядовые, откуда вдруг берётся тот, кто кричит: «Слушай мою команду!» или «Делай, как я!»?
Коби Трентон некогда было задумываться об этом. Так получилось, что все ждали её слова, полагались на её решения, подходили к ней с вопросами. Лукас и Рамона, пастор Майер – все непрерывно сновали вокруг неё, совещались с ней, уходили и возвращались. Тот же пастор формально мог убраться с первым же отнесённым на берег тяжелораненым и не приходить обратно сюда, внутрь разбитой, умершей машины, медленно тонущей в болоте. Однако ж нет, вот он, снова возник в люке над правым крылом.
– Всё в порядке, она на берегу, – это про Мэнди Уэстфилд.
Пассажиры, остававшиеся на борту, встретили известие аплодисментами. С левого крыла, где собрались мужчины, которые должны были уходить последними, донёсся одобрительный свист. Все предвкушали скорое завершение кошмара. Пастор похлопал в ладоши вместе со всеми.
– Ну, давайте, кто следующий?
Они примерно полчаса выводили стариков, женщин, детей и раненых. Бережно, по одному, тщательно страхуя. Незнакомцы с берега сновали по гати взад-вперёд, иногда поскальзывались, проваливались по колено в болото, но аккуратно переводили спасённых на твёрдую землю. Некоторые из пожилых людей, оказавшись на берегу, напрочь отказывались уходить вглубь леса, помогали другим преодолеть гать, подняться на невысокий, но крутой берег. Ещё полчаса ушло на переноску тяжело пострадавших. В их числе оказалась и Кара Купер. Идти самостоятельно она не смогла. Даже попытка опустить ноги в десятисантиметровый слой мутной воды на полу салона ввергала девушку в истерику, как будто в этой холодной жиже прятались невидимые щупальца, которые непременно схватят её и утащат в ледяную, чёрную пучину болота. Так что пришлось укладывать Кару в импровизированные носилки из пледов и нести на берег на руках, в то время как она лежала, крепко зажмурившись и для верности закрыв лицо руками.
К тому моменту, когда подошло время переходить на берег всем остальным, самолёт уже настолько увяз в трясине, что вода в салоне поднялась до середины голени. Крылья всей площадью лежали на поверхности болота, жижа местами начинала заползать на их верхнюю сторону. Коби залезла с ногами на кресло возле аварийного люка, ведущего на левое крыло. Стоять в холодной воде уже не было никаких человеческих сил. Лукас Кауфман дежурил в салоне возле выхода на правое крыло, пастор Майер страховал переход с крыла на импровизированный понтонный мост из аварийных трапов. Рамону Брукнер они отослали на берег.
Борт NP412 покидали последние оставшиеся. Мимо неё шла вереница плеч, спин, голов. Коби внезапно овладела болезненная неуверенность – всех ли людей на борту они собрали? Так бывает, когда перед выходом из дома начинает терзать смутная тревога: всё ли я взяла? Не забыла ли выключить плиту, воду, утюг, запереть окна? Она несколько раз осмотрела салон – в одну сторону, потом в другую. Не видна ли за спинками сидений чья-то голова, не задремал ли там кто, не потерял ли сознание кто-то из раненых? Коби перебирала в памяти все свои действия после посадки. Не пропустили ли они кого-нибудь? Пилоты? Она вспомнила безвольное тело командира экипажа с залитой кровью головой, мокрое от пота лицо второго пилота, удерживающего самолёт в воздухе. Билл, Беннет… Сейчас на том месте, где были они, зияет огромная дыра, в которую вползает болото. Ребята и девочки из их команды? Нет, она чётко знает, кто из них и где сейчас находится, разве что тела Мартина не видела своими глазами. Но Лукас и пастор твёрдо сказали: его больше нет. Как и всех тех, кто остался в салоне первого класса. Как и останки, которые она своими глазами видела в хвостовом отсеке. Она вздрогнула и закрыла глаза, подавляя мучительный порыв желчи, проникший в глотку при этом воспоминании.
Кто-то тронул её за плечо. Коби Трентон встрепенулась, открыла глаза.
Лукас.
– Мы закончили, Коби. Пора уходить.
Она выглянула в люк. На крыле пусто. Ещё раз осмотрела салон. Никого.
– Точно все?
– Точно. Идём.
Чувствуя пониже горла странное щемящее чувство, она по сиденьям пробралась к аварийному выходу на правое крыло. У его конца пастор Майер, стоя на коленях, придерживал руками надувной трап, на который по очереди забирались последние пассажиры. Когда подошли они с Лукасом, пастор посмотрел на них и коротко кивнул. Он пошёл первым, Коби за ним, Лукас замыкал.
Когда мягкое синтетическое полотно заколыхалось под ней, она коротко ойкнула, присела, опустилась на колени. И так же, на четвереньках, опираясь руками на туго накачанные баллоны по бокам, засеменила вперёд. Пастор ждал её впереди, у перехода на следующий плот, терпеливо вытянув руку.
Чем дальше они уходили по переправе от самолёта, тем сильнее наваливалась на плечи Коби жуткая, нечеловеческая, совершенно невыносимая усталость. Ей стоило огромного труда подняться на ноги, когда закончились трапы, и нужно было переходить на импровизированный мост их брёвен и веток. Пастор по-прежнему шёл впереди, пробуя гать на устойчивость и вытянув назад руку, чтобы она могла при случае на неё опереться. Коби шла, поскальзываясь на залитых грязью стволах, перед глазами всё плыло и сливалось. Пот струился по лбу, заливал глаза, стекал струйками за воротник форменной блузки. Ещё шаг, ещё немного.
Толстый сук, лежавший поперёк гати, весь облепленный илом и зелёными водорослями, вдруг выскользнул из-под её ноги. Коби потеряла равновесие, судорожно всплеснула руками, промахнулась мимо протянутой ладони пастора, попыталась опереться на ветку, торчавшую слева из поваленного дерева. Не попала и под предупреждающий крик Лукаса полетела вниз, во взбаламученную жижу рядом с гатью. По лицу, рукам, плечам хлестнули тонкие ветви, торчавшие из поваленных брёвен, она прорвала их тонкую завесу и ухнула в топь левым боком. Тело охватило со всех сторон отчаянным холодом, вязкая масса стиснула грудь, руки, ноги, бёдра. Она инстинктивно взмахнула руками, как пловец, правая вырвалась на свободу, ударилась обо что-то твёрдое. Коби испытала мгновенный прилив отчаянного ужаса, захотела завизжать во всё горло, но тут что-то вцепилось в её руку и с силой дёрнуло. Она поперхнулась жидкостью, попавшей в рот, и вдруг почувствовала, как голова вырывается из плена ледяной жижи. Попыталась открыть глаза – перед ними замелькали разноцветные радужные пятна. Что-то схватило её с боку, больно прищемило кожу. Она наконец-то открыла рот, выдохнула грязь, попыталась взвизгнуть, закашлялась. Кто-то громко кричал слева от неё. Коби мотнула головой, сбрасывая с ресниц болотную жижу, распахнула глаза. Прямо перед ней, в паре десятков сантиметров оказалось лицо пастора Майера. Он лежал плашмя поперёк гати, одной рукой вцепившись в её предплечье, а второй пытаясь перехватить тело Коби ближе к талии. Встретившись взглядом с её перепуганными, круглыми глазами, он выдохнул коротко:
– Держу. Не… бойся. Я тебя… держу.
Сзади к нему на помощь подоспел Лукас, ухватил его одной рукой за плечо, второй потянулся к Коби. Слева возник здоровенный мужчина в пятнистой униформе, опустился на колено, выбросил по направлению к ней широкую ладонь, крикнул что-то громко на непонятном языке. Она вырвала из грязевого плена левую руку, протянула наверх. Здоровяк плотным замком сцепил на её запястье огромную пятерню, начал подниматься во весь рост, потянул стюардессу за собой, извлекая из топи. Клаус выпустил руку Коби, быстро поднялся на ноги, перехватил за талию. Вдвоём с незнакомцем они втянули её на гать, поставили на ноги. Вот только ноги отказывались служить своей хозяйке, отчаянно дрожали и подгибались. Здоровяк указал на Коби красноречивым жестом – придерживайте её, мол – и повернулся к берегу. Лукас и пастор подхватили девушку, закинули её руки себе на плечи, бережно повели. Незнакомец шёл впереди, постоянно оглядывался, правую руку держал на излёте назад, как давеча пастор. Шаг за шагом они преодолели разделявшие их с берегом полтора десятка метров. Дойдя до обрывчика, здоровяк ловко вспрыгнул наверх. Обернулся, присел, протянул вниз могучие ладони. Пастор с Лукасом подтолкнули Коби наверх, детина подхватил её под мышки, легко, как ребёнка, поднял и бережно поставил на берег. Колени подогнулись, она опустилась на четвереньки, опёрлась на землю руками. Пальцы погрузились в густой слой рыжей сухой хвои. Незнакомец склонился рядом, сказал что-то непонятное, но с отчётливой интонацией ласки, легонько похлопал её широкой ладонью по спине.
Вокруг кипела суета. Количество незнакомых людей в странной униформе резко увеличилось, отовсюду раздавались громкие голоса, знакомые слова смешивались с неизвестной речью. Коби Трентон стояла на четвереньках посреди всей этой суеты, не в силах сдвинуться с места. Мокрая грязная одежда облепляла тело. Колотила дрожь. Тряслись локти, плечи, по позвоночнику проходили волны озноба, зубы мелко постукивали друг о друга. Сухие иглы лесной полстилки кололи колени, ладони. Проходя через эту мягкую подушку, её пальцы нащупали и никак не хотели отпускать успокаивающе надёжную основу мироздания, с которой она уже не надеялась снова встретиться.
Землю.
Глава 10
Возвращаться в квартиру не хотелось. Так и стоял бы на балконе, смотрел, как солнце клонится к закату над городом, поджигая оранжевым отражением окна в домах, слушал шелест ветра, свист и писк стрижей, гоняющихся за насекомыми в тёплом майском воздухе. Однако не торчать же здесь до глубокой ночи. Ноги устанут, пожрать захочется, туалет опять же. Рано или поздно придётся вернуться. И лучше рано, пока его отсутствие не стало слишком нарочитым и не похоронило надежды на благополучное завершение субботнего вечера. И какого, спрашивается, лешего он остался в городе? Мог бы уехать, как все нормальные мужики, на рыбалку, сидел бы к вечеру довольный и пьяный. Но нет же, «надо проводить время с семьёй»! Ох-хо-хошеньки…
Александр отвернулся от манящей картины свободы за перилами балкона, толкнул дверь в комнату. Прошлёпал босыми ногами через спальню, коридор, заглянул в гостиную. Так и есть. Воздух прямо-таки позванивает, наэлектризованный раздражением и недовольством. Сын Денис благоразумно свалил в свою комнату, сидит, небось, сейчас и рубится в какое-нибудь игрище. И плевать ему на внутрисемейные дрязги, отгородился от них дверью, спиной, наушниками – моя хата с краю. Чёрство, конечно, но и осуждать не хочется. Нафига парню в пятнадцать лет вся эта головная боль? Придёт время, напялит себе ярмо на шею, тогда и будет разгребать дерьмо в своём курятнике.
Он помялся пару секунд на пороге. Ладно, отступать будет ещё хуже. Если где-то загноилось, надо вскрывать и чистить, пока ещё не поздно. Прикинул, куда бы сесть. Дочь целенаправленно оккупировала диван, завалила всё вокруг себя подушками, недвусмысленно намекая: «Моя территория, не приближайтесь». Жена Наталья уселась в кресло у окна, демонстративно делает вид, что читает и ей плевать на всё с высокой колокольни.
«Вот ведь упрямая кобыла!». За каким, спрашивается, лядом сдались ему все эти бабские тараканы в головах! По-хорошему, по справедливости, решать вопросы женской части семьи – это её святая обязанность. Мало того, что он их кормит, содержит, обеспечивает социальный статус – а это сейчас поважнее денег будет – так он ещё и должен разбираться в гормональных проблемах половозрелой дочери!
Достаточно подогрев такими мыслями градус своего внутреннего негодования, Александр прошёл на середину гостиной, взял стул, поставил его спинкой к двум своим женщинам, уселся верхом, облокотился.
– Ну?
Жена оторвала взгляд от страницы, которую демонстративно читала, скосила на него глаза. Дочь не удостоила даже этого, продолжала пялиться в свой планшет. Только скулы слегка порозовели.
– Будем играть в молчанку или всё-таки поговорим?
Дочь наконец-то подняла глаза, посмотрела исподлобья. Видимо, некоторое время шевелила мозгами, прикидывая, какую тактику избрать. Почему-то решила выбрать вариант недоумевающей невинности. По ещё действующей подростковой привычке, не иначе. Плохой выбор, дочка.
– Ты это мне?
– Вообще-то я надеялся на общий, семейный разговор. – Александр попытался добавить максимальное количество стали во взгляд, который адресовал жене. Та соорудила на лице каменную непроницаемую мину и отложила книгу в сторону.
– И что же ты, хотел… обсудить? – спросила дочь с максимально невинным видом.
– Ну, не твои оценки в институте.
– Тогда что?
Александр метнул в жену ещё один тяжёлый, как копьё, взгляд.
– Милая, ты не напомнишь, о чём мы говорили сегодня утром? – хватит отсиживаться в кустах, давай, подключайся!
Наталья вздохнула, потянулась.
– Дарья, мы с твоим отцом сегодня утром обсуждали твои отношения с очередным мальчиком, Максимом.
– Да? – недоумевающая невинность немедленно растворилась, уступив место полной готовности к агрессивной обороне. Румянец на щеках добавил пару тонов в яркости. – А вы что – мои однокурсницы, чтобы обсуждать мои отношения? Или вам поговорить больше не о чем?
Жена дёрнулась было вспылить, ввязаться с ходу в свару, но Александр вовремя вскинул ладонь предупредительным жестом.
– Во-первых, – произнёс он на пару децибел громче обычного, – Мы, как твои родители, имеем гораздо больше поводов и прав обсуждать твои отношения, чем какие-то случайные, посторонние личности, с которыми ты по чистому совпадению учишься в одном ВУЗе. Во-вторых, нам, конечно, есть о чём поговорить.
Тут он приврал. У них с женой уже давно нет общих тем для разговоров – серьёзных, важных или просто интересных обоим. Так, повседневная рутина, бытовуха. Не более. Из-за того, что дочурка мелким замечанием исхитрилась попасть в больное место, Александр разозлился ещё больше.
– Но для нас сейчас то, что происходит с тобой, является самым важным. Я бы, даже сказал, первостепенным.
– Ну и? Чем же вас так напрягают мои отношения с «очередным» мальчиком? – Слово «очередным» прямо-таки сочилось ядовитым сарказмом.
– Ну, для начала нас напрягает то, что мы не знаем степени серьёзности ваших отношений. – Наталья начала разыгрывать карту мудрой, доминирующей самки, королевы прайда. – Всё, что мы знаем, это обрывки разговоров, слухи и то, о чём пробалтываются твои подруги.
– Да? И о чём же эти… «подруги» успели проболтаться?
– Много о чём. Правда, недостаточно, чтобы мы составили себе ясное представление, но вполне хватает для того, чтобы мы с твоим отцом начали тревожиться.
«Твоим отцом». Второй раз подряд. Когда-то определение «твой папа» было более популярным.
– Господи! Да что ж всех так тревожит в моей личной жизни?! – Дарья отшвырнула планшет в сторону, откинулась на спинку дивана, скрестила руки на груди.
– Даша, мы не собираемся лезть в твою личную жизнь…, – ещё не договорив эту фразу, Александр сообразил, что сморозил глупость. Дочь не упустила такую блестящую возможность.
– Да? А сейчас это что такое происходит?
– Даша… Ладно, ладно! – он был зол на себя из-за нелепой промашки. – Да, мы суём нос в твои дела, согласен! Но делаем это не потому, что нам заняться нечем, а просто хотим помочь тебе не наделать ошибок, о которых ты можешь даже не догадываться.
– Это каких же? Только не вздумайте учить меня, как предохраняться. Слава богу, это я уже знаю!
– Дарья!
– Что? Блин, да вы начнёте уже говорить по делу или вам просто хочется вынести мне мозг?
– Прекрати повышать голос!
– Сама прекрати!
– Потише вы, обе! Пожалуйста, – Александр сделал ещё одну попытку удержать разговор от скатывания в банальный скандал, результатом которого будут слёзы, вопли, крики, обиженное молчание на несколько дней и ни одного полезного действия. – Даша, мы не собираемся запрещать тебе встречаться с молодыми людьми…
– Попробовали бы, – процедила дочь сквозь зубы как бы про себя, но достаточно громко, чтобы сообщение дошло до адресатов.
– Дарья!
Александр снова вскинул руку, призывая жену к терпению, наградил тяжёлым взглядом. Коль уж ты, вся такая умная и толковая, не снизошла до того, чтобы разрулить ваши женские сопли самостоятельно, то теперь сиди и не тявкай. Смотри, как будет работать артиллерия резерва главного командования.
– Не собираемся, да. Но нам не хочется, чтобы ты тратила своё время на отношения, которые не принесут тебе никакой пользы.
Дочь ощетинилась, но промолчала, только мрачно зыркала глазами – то на мать, то на отца.
– Вот этот твой Максим, он из какой семьи?
– Какая разница? Он… он хороший человек.
– Может быть. Нет, – Александр сделал широкий примирительный жест рукой, означающий: «Верю, верю всякому зверю», – Я абсолютно уверен, что он хороший человек. С поганцем ты бы не связалась, ты ж не дура.
Ход грубый, но Дарья проглотила лесть спокойно, не отреагировала никак.
– Но видишь ли, милая. Просто быть хорошим человеком сейчас недостаточно. Хороших людей, парней, много. И свет не сошёлся клином на ком-то одном. Я понимаю, что ты сейчас с этим не согласна, что у тебя есть масса аргументов, почему так важен именно этот, конкретный мальчик.
«И большинство этих доводов не стоят выеденного яйца» – подумал он про себя, но благоразумно не озвучил эту мысль.
– Со временем ты поймёшь, что помимо личных качеств в наше время очень важна среда происхождения, социальный слой. Нет, я не хочу сказать, что у нас тут новая кастовая система, неприкасаемые, все дела. Конечно, нет. И само собой считается, что любой может достичь всего, чего угодно, если будет стараться. При условии, ежели он россиянин по паспорту, а не таджик с завода, который с мастером общается через переводчика. И да: по телевизору и на любом молодёжном слёте, на каждом новостном портале и в любой социальной сети тебе будут рассказывать и даже приводить примеры, как труд, счастливая случайность и знакомство с нужными людьми позволили подняться наверх кому угодно, хоть простому крестьянину. Вот только тебе полезно бы уже понять и твёрдо уяснить раз и навсегда, что всё это полная и безоговорочная херня!
– Саша!
– Извини. Но это на самом деле так. Всё это действительно хренотень, иллюзия, которую зачем-то продолжают вливать в свободные уши. Хотя, честно говоря, я не припомню за последние лет двадцать времени, когда это правило действительно работало. Конечно, когда я был сопливым лейтенантом только что после училища, тогда действительно было чувство, что мы вот прямо сейчас – раз! – и встанем с колен, и всё у нас пойдёт, как нам хочется. Помнится, некоторые тогда даже погоны поснимали, ломанулись на гражданку – воплощать мечты, добиваться успеха. Вот только добились его почему-то в основном те, у кого папа остался дослуживать в генералах. Или кто в партию подался. В правильную. А остальные…, – он махнул рукой, не стал углубляться в тему.
– Так вот, Даша, милая, ты уже взрослая девушка, тебе девятнадцать лет. Запомни, пожалуйста: нет никакого внезапного успеха, обязательного вознаграждения за упорный труд и самопожертвование, никаких чудесных… этих, как тогда говорили? – он посмотрел на жену. Та пожала плечами. – А, социальных лифтов! По крайней мере, не в это время и не в этой стране. Единственный работающий социальный лифт, который я знаю – это если ты выйдешь замуж за сына министра, а Денис, скажем, женится на дочери начальника Генерального штаба. Вот тогда да, будет и лифт с позолоченным поручнем, и ковёр на полу, и прочие финтифлюшки. Если же нет, то остаётся медленный неторопливый путь – пристраиваться там, где ты есть и не спеша карабкаться вверх. А в твоём случае, милая, есть ещё одна очень большая опасность – сесть на лифт, который едет не в ту сторону. Брату твоему проще. Он закончит свою кадетскую школу, пойдёт в училище или в военный институт, не суть важно. Важно, что он будет уже потомственным военным, продолжателем династии, частью корпорации, сословия, называй, как хочешь. Чтобы слететь с этого уровня вниз, ему придётся очень здорово накосячить. Честно говоря, я боюсь даже себе представить, что он должен будет натворить. Так вот он, скорее всего, сможет стать «социальным лифтом» для какой-нибудь девочки снизу – из семьи врачей, учителей. Инженеров, на худой конец. Хотя поверь, мы с матерью постараемся и ему объяснить, что взгляд нужно держать чуточку повыше, а не рассматривать то, что под ногами. А ты…
– Что я? – с немедленным вызовом отреагировала дочь.
– Ты? К сожалению, если ты свяжешь свою судьбу с кем-то, кто стоит на ступеньку ниже нас по социальной лестнице, то это не поднимет его автоматически до твоего уровня. Прости, я понимаю, что это звучит обидно, но наше современное общество качнулось в сторону традиционных правил. Может со временем оно накренится обратно и наступит равновесие, но я бы на это сильно не рассчитывал. За свою сознательную жизнь я припоминаю только несколько моментов относительного баланса. Очень коротких моментов. Теперь я точно знаю, что каждая точка равновесия – это короткая остановка на пути к новому глубокому крену. Причём каждый раз к какому-то новому. Ну, да ладно, не об этом сейчас речь.
Он приложил к лицу ладони, потёр щёки.
– Так вот, что касается тебя. Связавшись с выходцем снизу, ты, возможно, приподнимешь его. Но и сама скатишься ему навстречу. В итоге ваше новое положение окажется где-то между двумя общественными слоями. Там вы будете болтаться, слишком крутые для одного круга общения и не очень желанные в другом. А-а, не торопись, дай я поясню. Мы с матерью и братом ни в коем случае от тебя не откажемся, ты наша дочь, мы тебя любим. Будь дело по-другому, мы бы не вели сейчас эту неприятную для всех беседу.
Беседа действительно была неприятная. Наталья отвернулась, смотрела в окно. Дарья по-прежнему готова была огрызаться, но румянец на её щеках начал уступать место бледным пятнам. У Александра отчаянно пересохло в горле, однако он знал, что такие разговоры надо доводить до конца. Стоит прерваться, дать беседе уйти в другое русло – всё, пиши пропало. Через неделю можно будет начинать ровно ту же речь с теми же потоками обид и прочего навоза.
– Другое дело твой нынешний круг общения. Поверь, первыми, кто перестанут тебе звонить и звать в гости, станут твои лучшие подруги, которым хорошо и комфортно с тобой, пока вы крутитесь в одной и той же среде, обсуждаете одинаковые темы, наслаждаетесь своим беззаботным мыльным пузырём. Стоит тебе вывалиться за его пределы, и ты здорово удивишься, насколько толстыми могут быть его с виду прозрачные стенки.
Он снова замолчал, задумался, как бы теперь всё сказанное им масштабное словоблудие свести к какому-то практическому результату. «Мать твою, похоже, я опять увлёкся!»
– Короче говоря, вот к чему я пытаюсь привести свою речь. И что тебе следовало бы учесть в своих планах и действиях. Девятнадцать, двадцать лет и так далее бывают раз в жизни. Ты можешь потратить это время, которого у тебя больше никогда не будет, на отношения, которые не сулят тебе ничего в будущем и, возможно, потом жалеть, что не провела их по-другому и с другими. А можешь эти же самые годы использовать, общаясь с точно такими же мальчиками, как Максим, только стоящими на одной ступеньке с тобой, а может и чуть выше. Ну, тебе понятна наша мысль?
Наступила тишина. Дарья пристально рассматривала какой-то махор на подушке, теребила его пальцами. Жена снова повернулась к ним лицом, склонила голову набок, посматривала то на мужа, то на дочь. Наконец та, не поднимая глаз, пробубнила чуть слышно:
– Ну и как же вы мне прикажете жить?
– Прикажем? Милая, да ничего мы тебе не приказываем, просто даём тебе…
– Я поняла, – голос слегка дрогнул. – Вы даёте мне добрые, исключительно полезные советы. Как не надо поступать. – Что-то упало вниз от склонённого лица Даши, коротко блеснуло в лучах света. – Это понятно. Мне не понятно другое: а что же мне теперь делать?
Она подняла голову – в глазах блестело.
– Ты говоришь: наш социальный слой, сословие, корпорация. Ну и что мне делать, если я в эту корпорацию не вписываюсь, не родилась я пацаном, не люблю я играть в войнушку!? Не нравятся мне парни, которые в это ваше сословие входят, не люблю я военных дуболомов, у которых всё по уставу, всё по приказу!
Александр потяжелел душой, принял обиду. Посмотрел на жену укоризненно. Та отвернулась в сторону, пыталась спрятать глаза. Да уж, ничто так не наделяет детей аргументами в будущих спорах, как несдержанная на слова перепалка родителей в их присутствии. Не раз и не два слышал он подобное от супруги. Теперь вот очередь дочери подошла. Дарья тоже поняла, что сболтнула лишнего, сидела в пол оборота, глядела в окно. По щеке бежала прозрачная струйка. Так и застряли втроём в тишине, не зная, что сказать дальше.
Сандрин Чанг не отрывалась от монитора уже добрых три часа. Глаза пересохли и начинали побаливать. Белки, наверное, уже налились красными прожилками сосудов. Утром в автобусе посмотрит незнакомый человек на неё и решит, что девушка всю ночь пьянствовала, развратничала или ещё каким образом подрывала своё здоровье. И невдомёк ему будет, что смотрит он на усталого рыцаря, стражницу в сияющих доспехах, которая всю ночь стояла на посту, отгоняя тёмные силы от вверенных её надзору магических машин, которые делают жизнь великого множества людей и этого незнакомца в частности, комфортной и безопасной. Ну ладно, не будем завираться, не всю ночь. Полночи по независящим от неё причинам стражнице пришлось бить баклуши, и силы зла могли властвовать безраздельно. Оттого критически важно удостовериться, что они не успели забраться в охраняемый ей храм добра и наследить в нём липкими, грязными ручонками.
Читать бесплатно другие книги:
