Затерянная мелодия любви Рэдклифф Анна

Глава пятая

Анна потянула спину, затекшую от долгого пребывания в согнутой позе. Она оценила свой прогресс. Грэм была права: ей нужна помощь. Тем не менее, она осталась довольна результатами своей работы. За две недели она подрезала розовые кусты и живую изгородь, и спасла большинство растений от вьюнков, которые душили их на протяжении нескольких лет. Утром она занималась работой по дому, а время после обеда она посвящала саду. Анна легко совмещала поездки на занятия с выполнением заданий Хэлен. Помимо имения Ярдли у Грэм была недвижимость в Бостоне и в Филадельфии, но так как основная часть финансовых вопросов находилась в ведении адвокатов, то Анна неплохо управлялась с менеджерами, подрядчиками и бухгалтерами по телефону.

Несколько дней в неделю она помогала Грэм с ее делами, и эта часть работы нравилась Анне больше всего. Из их послеобеденных встреч Анна постепенно составила собственное мнение о Грэм. Она узнала, что Грэм была весьма пренебрежительной в финансовых вопросах и, несмотря на это, оставалась очень богатой. Во время личных бесед она была внимательной, грациозной и очаровательной, но когда же речь заходила о делах с недвижимостью, Грэм принимала решения быстро, иногда проявляя недовольство, если на то были причины, и, казалось, вовсе не интересовалась практическими вопросами, которые обычно волнуют большинство людей. Что бы ни занимало мысли Грэм, когда она вдруг внезапно замолкала, Анна чувствовала, что это не имеет ничего общего с миром, который она знала.

Но даже, несмотря на то, что практически каждый день они проводили вместе по несколько часов, Анна мало что о ней знала. Грэм с легкостью заводила беседу о жизни Анны, но никогда не говорила о своем собственном прошлом. И с каждым днем, ее личность все больше заинтриговывала Анну. Ей было интересно, какие мысли, и что еще важнее – какие чувства прятались за этой непроницаемой внешностью.

Вздохнув, Анна бросила совок в ящик для инструментов. Несмотря на усталость, ей нравилась физическая работа. Ее дни были насыщенными, и очень скоро она начала чувствовать себя в Ярдли, как дома. Она завтракала и ужинала в компании с Хэлен, каждый раз надеясь, что Грэм к ним присоединится. Но Хэлен каждый вечер исправно относила поднос с ужином в музыкальную комнату, прежде чем самой сесть за стол. Поужинав, они наводили порядок на кухне, после чего Анна уходила в свои апартаменты и засыпала сидя перед камином. Она не видела Грэм по вечерам, и начала понимать, что ей не хватает ее присутствия.

Анна отнесла инструменты в садовый сарай в дальнем конце имения и, возвращаясь мимо террасы, заметила, что двери в музыкальную комнату Грэм были распахнуты. Вечерний бриз развевал тюлевые занавески, и Анна с удивлением обнаружила Грэм за роялем. Она впервые услышала, как Грэм играет. Мелодия была запоминающейся, мягкой, нежной, но в тоже время невероятно грустной! Не раздумывая, она подошла ближе, завороженная красивой мелодией. Стоя перед открытыми дверями, она наблюдала за игрой Грэм. В этот момент перед ней открывалась Грэм, которой она не знала. Ее глаза были прикрыты, ее тело двигалось над клавишами, а лицо отражало суть музыки. Она была такой одинокой и полностью погруженной в эту грустную мелодию. У Анны сжалось горло от того, что она видела и слышала, точно зная, что в этот момент Грэм Ярдли и ее музыка сливались в единое целое. Она стояла, не двигаясь, пока Грэм не закончила, а потом тихонечко ушла. Образ Грэм, смотрящей невидящим взором на игру своих рук, надежно запечатлелся в ее голове.

– Грэм попросила вас подойти в музыкальную комнату, когда вы освободитесь, – позвала ее Хэлен, проходя по коридору.

– Да, спасибо, – рассеянно ответила Анна, все еще находясь под впечатлением от только что увиденного, хотя и сама не понимала, почему все это ее так тронуло. Наспех приняв душ, она вскоре постучала в закрытую дверь музыкальной комнаты.

– Нам нужно разобраться с некоторой личной перепиской, – равнодушно произнесла Грэм, когда Анна присоединилась к ней. – В последнее время мне поступает слишком много звонков.

– Конечно, – ответила Анна, определив по тону Грэм, что та была чем-то очень обеспокоена. Ей хотелось узнать, в чем дело, но неприступность Грэм не позволила задать даже такой простой вопрос. Не обращая внимания на собственное волнение, она подошла к своему обычному месту за столом и принялась зачитывать письма, которые Грэм игнорировала несколько месяцев. Анну удивило количество просьб в них. Она выборочно читала письма вслух, но все они все были на одну и ту же тему.

– Эти две консерватории дважды писали, прося провести мастер-класс, – проинформировала она Грэм, которая начала ходить по комнате вскоре после того, как Анна приступила к чтению. Анне еще не доводилось видеть ее такой возбужденной.

– Ответьте им «нет», – сухо проговорила Грэм, лицо ее омрачилось.

– Очень много писем с просьбами дать концерты, – тихо сказала Анна, удивленная тем, какие известные компании приглашали Грэм выступить на их концертах.

– Выбросьте их, – категорически отрезала Грэм. Она стояла перед открытой дверью на террасу, повернувшись спиной к Анне.

– Еще аспирантка из Джуллиарда звонила и писала несколько раз. Она пишет диссертацию по вашим ранним работам и хотела бы договориться о встрече, чтобы обсудить… – Анна замолчала в оглушительной тишине. Когда Грэм обернулась к ней, ее лицо пылало.

– Я не выступаю, не пишу и не даю чертовых интервью. Разберитесь с этими письмами. Я больше не хочу ничего об этом слышать!

Анна наблюдала, как Грэм дрожащими руками искала свою трость. Ей еще не доводилось видеть, чтобы Грэм теряла ориентацию в пространстве. Было очень больно видеть, как она спотыкается, пытаясь сориентироваться.

– Ваша трость у стула, – тихо сказала Анна и отвела взгляд. Она знала, что Грэм ее не видит, но ей показалось неправильным наблюдать за ней в такой ситуации.

– Грэм… – рискнула она, не желая еще больше ее расстраивать. – Это кажется важным. Я не могу просто выбросить их. И не смогу ответить без вашей помощи.

Грэм остановилась в дверях, ее спина выдавала ее напряженность. – Я уже сказала, что ответ на все эти письма «нет». Напишите об этом, как сочтете нужным, но впредь занимайтесь ими без меня. За это я вам плачу. И, пожалуйста, больше не приносите мне подобных писем.

Анна рискнула предпринять последнюю попытку:

– Возможно, вы могли бы мне подсказать…

– Хватит, Анна, – устало сказала Грэм, открывая тяжелую дверь в коридор. – Мы закончили.

Уровень любопытства Анны подскочил до небес, с одной стороны ее очень удивило то, что она прочитала в письмах, но реакция Грэм ее просто шокировала. Она не особо разбиралась в классической музыке, но судя по всем этим письмам, Грэм была явно не простым музыкантом. Реакция самой Грэм поставила ее в тупик. Анна очень хотела понять, что только что произошло, но не могла спросить об этом Грэм напрямую. Она уже достаточно хорошо ее знала, чтобы понимать, что Грэм никогда не станет обсуждать что-то настолько глубоко личное, что причиняет ей такую боль. Эта мысль заставила ее выйти из комнаты в поисках Хэлен. Она нашла ее в библиотеке за шитьем.

– Хэлен, нам нужно поговорить, – серьезно сказала Анна, присаживаясь рядом с пожилой женщиной.

На лице Хэлен появилось удивление, но заметив решительный настрой Анны, она с опаской спросила. – Что случилось?

– Грэм, – ответила Анна. – Расскажите мне о ней.

– О, боже мой, – воскликнула Хэлен. – Это не простая задача! Я знаю Грэм с самого детства. Миссис Ярдли умерла, когда Грэм было всего три года, и мне кажется, я стала для нее кем-то вроде матери. Да простит меня бог, но мне кажется, я люблю ее больше, чем собственную плоть и кровь. Даже не знаю, с чего и начать!

Анна опасалась, что когда речь зайдет о Грэм, Хэлен начнет увиливать от темы. Но она была настолько потрясена непонятной сценой с Грэм, что не приняла бы очередного отказа. Достаточно было того, что Грэм закрылась от нее своей подчеркнутой вежливостью и непреодолимыми эмоциональными барьерами.

– Попробуйте начать с этого! – потребовала Анна, держа стопку конвертов. – Институт Карнеги, Парижская консерватория, Лондонская филармония и десятки других. Вы бы видели ее реакцию! Это все слишком болезненно для нее, и вы прекрасно знаете, что она не станет ничего мне объяснять. Я должна помогать ей. Но от меня будет мало толку, если вы обе будете держать меня в неведении!

Хэлен неспешно кивнула. Многолетняя привычка оберегать личную жизнь Грэм боролась с заботой о ее благополучии. В результате она признала, что Грэм нужна помощь, и Анна искренне переживает за нее, раз уж осмелилась спросить. Похоже, пришло время одному из них довериться постороннему человеку. Она аккуратно отложила в сторону свое шитье и подошла к книжным полкам. Взяв пару тяжелых альбомов в кожаном переплете, она протянула их Анне.

– Думаю, здесь вы найдете ответы на многие вопросы.

Анна открыла первый том и обнаружила газетные вырезки, статьи и рецензии, – и все это было о Грэм. Самым старым статьям оказалось больше тридцати лет. С нарастающим чувством удивления она изучала хронику жизни Грэм.

Впервые о Грэм Ярдли мир музыки услышал, когда ей было всего шесть лет. К этому времени она уже три года училась игре на фортепиано. Молодой учитель, которого нанял ее отец, быстро понял, что этот целеустремленный ребенок слишком быстро освоил всю стандартную программу. Было проведено собеседование с известным учителем из Кёртисовского института музыки, который принял девочку в свои ученики. В свои шесть лет она уже давала концерты, а к тринадцати ее приглашали известные международные оркестры. К двадцати годам она выиграла не только конкурс имени Чайковского, но и все престижные музыкальные конкурсы других континентов. Ее восхваляли не только за новаторское исполнение классических произведений, но и за ее собственные композиции. Очевидно, у ее таланта не было границ.

После двадцати лет она активно гастролировала. «Лондон Таймс», «Пэрис Ревью», «Токио пресс» и десятки других изданий приписывали ей звание наследника Рубинштейна и Горовица. И, кажется, даже этого было недостаточно, чтобы в полной мере описать ее талант. Казалось, она еще не достигла пика своей карьеры, когда писать о ней вдруг резко перестали. Анна почувствовала опустошение, глядя на пустые страницы и отчаянно ища дальнейшую информацию о всемирно-известной пианистке.

– Господи, Хэлен, – пробормотала она, аккуратно закрывая альбомы и борясь с желанием расплакаться. Отложив их в сторону, она встретила вопросительный взгляд Хэлен. Она догадывалась, что Хэлен ждала ее реакции, и что от этого зависело, что еще она ей расскажет. В конце концов, она могла сказать только правду.

– Она и правда особенная, не так ли?

Хэлен мягко улыбнулась. – Странно, что вы это сказали. Именно такой я ее всегда и считала «особенной». Люди, которые ее не знали, думали, что эта гениальность дается ей легко. Я знала, что бы ни было дано ей от природы, музыка, которую она писала, была результатом ежедневных многочасовых трудов. Когда она работала, ее невозможно было отвлечь от фортепиано. Она могла играть дни и ночи напролет без перерывов на сон и пищу. Я практически заставляла ее впустить меня в комнату, чтобы она могла поесть. Она играла с какой-то одержимостью. Но когда она, наконец, останавливалась, то выглядела такой счастливой! Я знала, что ей это нравится. Когда у нее все получалось, она просто светилась от восторга!

Хэлен замолчала, пытаясь подобрать слова, чтобы охарактеризовать личность, слишком неординарную, чтобы описать словами. Икона, перед которой преклонялись люди, на самом деле была сложной и в то же время невероятно человечной женщиной, которую знала Хэлен.

– Как только ее не называли: одаренным ребенком, когда ей было шесть; потрясающим композитором в двадцать, а в тридцать ее уже называли маэстро. Некоторые считали ее высокомерной, заносчивой и эгоистичной перфекционисткой. Все это правда, но для близких, она открывала и другие свои стороны. Какой бы она ни была требовательной к другим, к себе она была требовательной вдвойне. Она целиком и полностью отдавалась делу, и требовала такого же подхода от других. Она была силой, которая двигала всеми нами, и взамен она давала нам нереальную красоту. Мы смирились с ее темпераментом и заносчивостью. Она никогда не была жестокой или злой, просто она была предана своей музыке. Для всех нас она была яркой путеводной звездой!

Анна сидела тихо, представляя какой была Грэм. Ей хотелось знать ее такой, какой ее знала Хэлен. От одной мысли о страдающей женщине, которая и слышать не желала о мире, в котором когда-то была полноправной хозяйкой, у Анны сжималось сердце. Куда подевался тот властный виртуоз?

– Что с ней случилось, Хэлен?

– Авария все изменила, – безапелляционным тоном ответила Хэлен, словно предупреждая Анну отказаться от дальнейших вопросов.

– Хэлен, – осторожно начала Анна, – я слышала, как Грэм играла сегодня, это так красиво! Почему она больше не выступает?

Хэлен потрясла головой. – Она больше ни для кого не станет играть. Не играла со времен аварии. Несколько долгих месяцев она провела в больнице, а когда ее, наконец, выписали, она сразу же примчалась в Ярдли. С тех пор она живет только здесь. Это было больше десяти лет назад. Тогда еще был жив ее отец. Он остался жить в своем доме в Филадельфии, а я переехала сюда к Грэм. Он часто приезжал к ней, но ему было трудно видеть, как она изменилась. Первое время ей звонили друзья и важные люди из мира музыки, но она не хотела никого слышать. Несколько месяцев она ни с кем не разговаривала и не выходила из своей комнаты. Со временем, она начала понемногу выходить, в основном по ночам. Она не разрешала ей помогать. Она всегда была такой упрямой, даже в детстве! – Хэлен улыбнулась своим воспоминаниям. – У меня сердце разрывалось от ее страданий. Иногда она падала, а я даже не могла подбежать к ней на помощь. Я знала, что все это для нее слишком унизительно. Но ей было бы еще больнее знать, что кто-то видит ее беспомощной.

Анне было невероятно больно представлять страдания Грэм и масштаб ее потерь. Но, в то же время, она никак не могла понять, как столь упрямая и независимая женщина могла так просто сдаться.

– Но Хэлен, она все еще такая сильная. Что с ней случилось?!

– Первый год после аварии она вообще не подходила к роялю, и я очень переживала за ее психическое здоровье. Я никогда не видела Грэм без музыки! Когда она, наконец, снова начала играть, я думала, что все наладится. Только теперь ее музыка стала такой грустной! Сейчас это меня уже не беспокоит, я просто рада, что она вообще играет.

– Это бессмысленно! Она прекрасно справляется, и ей почти не нужна ничья помощь!

Хэлен выглядела встревоженной. – О нет, дорогая, это не из-за травм. Если бы это было так! В аварии Грэм потеряла нечто большее, чем зрение. Она не написала ни такта с тех пор, как вернулась из больницы. Как будто муза покинула ее той ночью… после того, как она и так столько потеряла!

– Но что…? – начала Анна.

Хэлен внезапно поднялась со стула.

– Боюсь, я слишком далеко зашла. Должно быть, я кажусь вам старой глупой женщиной. – Сказала она, собирая свои вещи.

– О, Хэлен, я понимаю, как вам было тяжело все эти годы!

Хэлен мягко улыбнулась. – Все, чего я хотела, это чтобы Грэм была дома в целости и невредимости и лишь бы снова увидеть ее счастливой! Если бы вы только видели ее в лучшие времена, такую совершенную и полную жизни! Она очень любила музыку, а мир любил ее! На ее концертах всегда были аншлаги! Люди часами стояли, чтобы услышать ее игру. Она была похожа на молодую львицу, грациозную и величавую!

– Она все еще такая, – мягко проговорила Анна. – Я слышала, как она играет. Я чувствовала ее музыку, это одна из самых мощных вещей, что мне доводилось испытывать.

Хэлен странно посмотрела на Анну. – Значит, ты это чувствуешь?

– О, да! – воскликнула Анна. – В ее руках столько страсти, в ее голосе, даже в ее прекрасных глазах!

Хэлен нежно коснулась лица Анны, но потом быстро отдернула руку:

– Думаю, ваш приезд пойдет на пользу всем нам.

В полночь Анне не спалось, и она вернулась в библиотеку. Она погрузилась в большое кожаное кресло, открыла альбомы и снова окунулась в прошлое Грэм. Она разглядывала вырезки из газет и журналов, восхищаясь жаждой жизни и неуемной страстью великой пианистки. Фотографии Грэм на сцене, растворенной в музыкальной феерии, завораживали Анну больше всего. У нее было такое чувство, будто она вспомнила кого-то, кого знала когда-то очень давно, но потеряла. Чувство утраты оказалось очень личным. И позже, когда она лежала без сна в своей постели, звуки музыки Грэм проносились в ее голове.

Глава шестая

Анна неохотно уступила пожеланиям Грэм. Спустя неделю после того, как Грэм дала столь категоричный ответ на все личные письма, Анна приступила к написанию ответов. Поскольку у нее не было особых указаний, она просто отвечала, что мисс Ярдли благодарит за внимание, но, к сожалению, не может удовлетворить их просьбы. Анна не могла ни оставить письма без ответа, ни закрыть дверь в прошлую жизнь Грэм. Это было бы слишком категорично, и больше похоже на смерть. Смерть Грэм. Ей было больно думать, что Грэм Ярдли, о которой она узнала в пожелтевших вырезках, исчезла навсегда. Анна не могла с этим смириться, она с упорством продолжала цепляться за надежду, которую сама Грэм давно похоронила. Надежду на то, что однажды музыка вернется в Ярдли.

Отчаянно желая помочь Грэм, она с большим энтузиазмом принялась за свои обязанности. Она наняла плотников и маляров для работ по дому, уделяя внимание множественным мелким деталям, которые игнорировались годами.

Лето стремительно приближалось и Анна, в конце концов, сдалась и наняла команду специалистов по ландшафтным работам. Они начали расчищать широкий проход к скалам, практически полностью заросший дикими растениями. Однажды утром Анна направилась к утесу, где почти каждое утро на рассвете стояла Грэм. Она испугалась, увидев, что проход практически полностью зарос корнями деревьев и виноградной лозой. Не менее густая смесь из вьючных растений покрывала склоны и обрыв над морем. Она не представляла, как Грэм удавалось все это время избегать травм. И что еще хуже, обрыв возвышался над морем метров на тридцать. Это было очень опасное место, особенно для женщины, которая не видит. Анна знала, что бесполезно просить Грэм не ходить к обрыву. Она могла представить себе реакцию на такую просьбу! И по правде говоря, ей не хотелось поднимать этот вопрос. Что бы ни заставило Грэм каждое утро ходить в это отдаленное место, Анна не могла просить ее отказаться еще от чего-то в ее жизни. Поэтому она просто наняла подрядчика, чтобы отремонтировать каменную границу.

Однажды майским утром, Грэм подошла к своей музыкальной комнате, и тут же почувствовала чье-то присутствие. Она остановилась в дверях, пытаясь распознать неожиданного гостя. Все рабочие были заранее предупреждены о том, что музыкальная комната была запретной для них зоной.

– Анна? – слегка удивившись, спросила Грэм.

– Да, – неуверенно ответила Анна.

Анна стояла спиной к двери и до последнего момента не догадывалась о присутствии Грэм. Она редко бывала здесь по утрам и совсем не ожидала никого встретить.

– Что ты делаешь? – поинтересовалась Грэм, заходя в комнату. Она не злилась, скорее ей было любопытно.

– Я принесла вазу с цветами. Я только что их собрала, – тихо ответила Анна.

Она хорошо понимала, что ее не приглашали в эту комнату, но, в то же время, Грэм не запрещала ей входить в какую-либо из комнат в доме.

– Зачем? – мрачно спросила она. – Думаете, мне понравится их цвет?

У Анны перехватило дыхание, когда Грэм направилась к окнам и, распахнув французские двери, встала на пороге террасы.

– Я подумала, вам может понравиться их аромат. Я бы очень хотела, чтобы их вид вам тоже понравился. – Ее голос дрожал от неуверенности и, в то же время, от злости. Она не хотела причинить боль Грэм, но и не могла спокойно смотреть, как та отказывается от всего, что было ей доступно. Она смотрела на сильную спину, не осознавая, что все еще не дышит, и гадая, не слишком ли она давит на эту импульсивную, израненную женщину. Она приготовилась к вспышке ее гнева.

Грэм глубоко вздохнула.

– Простите, – тихо сказала она. – С моей стороны это было очень грубо. Пожалуйста, примите мои извинения.

– Я не хотела вас расстраивать, – ответила Анна. – Вам не за что извиняться.

– Вчера мне показалось, что вечерний бриз принес с собой аромат роз, – мягко проговорила Грэм, все еще стоя спиной к Анне.

Ее напряженная спина расслабилась, и на смену пришла усталость, слишком часто охватывающая ее стройную фигуру.

Анна медленно приблизилась к ней, опасаясь, что Грэм может испугаться от неожиданности.

– Да, розы в саду снова зацвели. Они так долго этого ждали.

– Правда? – удивилась Грэм, ее взгляд устремился вдаль. – Я думала, они давно погибли.

– У них глубокие и сильные корни, – мягко сказала Анна, не будучи уверенной, что они все еще говорят о цветах. – В Ярдли богатая и плодородная земля, она подпитывала их все это время.

Грэм стояла очень спокойно, понимая, что Анна находится очень близко. Воздух между ними был наполнен ароматом новой жизни.

– Одного питания бывает недостаточно, живым существам нужно больше. Они не выживут без заботы, – мягко сказала Грэм.

– Да, – ответила Анна, проглатывая комок, подступивший к горлу. – Но в нашем случае этого не случилось бы. – Взволновавшись, Анна взяла Грэм за руку. – Пойдемте, я покажу вам кое-что.

Грэм напряглась, когда Анна впервые дотронулась до нее. Чувство было настолько необычным, что испугало ее. Потом, со свойственной ей грацией, она взяла Анну под руку.

– Хорошо, – согласилась она, позволив Анне вести себя.

Проходя по садовым дорожкам, Анна часто останавливалась, и описывала словами молодые цветы, давая Грэм возможность прикоснуться к их бутонам.

– Нарциссы? – спросила Грэм, когда Анна поднесла лепесток к ее лицу.

Анна улыбнулась.

– Ага, – сказала она, срывая другой цветок. – А вот это?

Грэм сомкнула ладони вокруг пальцев Анны и мягко вдохнула.

– Глициния? – Она посмотрела на Анну в ожидании.

Анна никак не могла оторвать взгляда от глаз Грэм, завороженная их выразительностью. В это мгновение она была уверена, что Грэм ее видит. Она бы все отдала, чтобы это было так!

Грэм уловила ее эмоции и почувствовала, что рука Анны слегка дрожит.

– Анна?

Анна выдохнула, осознав, что стоит затаив дыхание.

– Превосходно. Вы снова правы, – сказала она, ее голос был полон чувства, названия которому она не знала.

Грэм взяла цветок из руки Анны и положила в карман своей рубашки.

Этот простой жест тронул Анну. Она не понимала, почему, но ей нравилось возвращать сад к жизни для Грэм. Каждая улыбка на лице Грэм, пусть даже мимолетная, была настоящим подарком. Ей даже нравилась их физическая близость. Несмотря на то, что Грэм прекрасно могла ходить по саду без сопровождения, она не предпринимала попыток убрать от себя руку Анны. Гуляя по саду, Анна вдруг с удивлением поняла, что ее пальцы слегка поглаживают руку Грэм. Усилием воли, она переключила свое внимание на неровную границу дорожки с землей, стараясь игнорировать непривычное волнение в животе.

Грэм внезапно остановилась, ее лицо казалось озадаченным. Повернувшись в сторону, она указала рукой:

– Здесь же должна быть сирень?

Анна испугалась, не понимая, как Грэм могла узнать это место. Ее способность ориентироваться на местности не переставала поражать Анну.

– Вы правы, конечно. Сирень здесь, но она так сильно разрослась, что давно не цвела. Пришлось ее немного подрезать. Через год или два она снова зацветет.

Грэм со вздохом облокотилась на трость. Столько всего исчезло!

– Жаль. Она всегда была такой прекрасной, моей любимой.

Анна накрыла своей ладонью руку Грэм и прошептала:

– Она вернется.

Грэм покачала головой, выражение ее лица снова стало мрачным.

– Есть вещи, Анна, которые однажды потеряв, невозможно вернуть, как ни старайся. А все попытки противостоять судьбе, ведут лишь к еще большему разочарованию.

– Я не согласна, – настаивала Анна. – Нельзя терять надежду.

Грэм ничего не ответила. Она слишком хорошо знала, что со временем умирает даже надежда.

Вечером, как обычно, Хэлен принесла ужин в музыкальную комнату, и поставила поднос на обеденный столик. Грэм, казалось, была погружена в свои мысли. Она держала в руке цветок, и задумчиво водила по лепесткам пальцами. Когда Хэлен развернулась, чтобы уйти, Грэм окликнула ее.

– Хэлен?

– Да, дорогая?

– Вы не посидите со мной немного?

Удивившись столь необычной просьбе, Хэлен присела, не зная чего ожидать. Несмотря на то, что они с Грэм часто разговаривали, темы их бесед обычно носили бытовой характер. Грэм никогда не обсуждала свои сокровенные мысли и не спрашивала у Хэлен советов. Даже в детстве она просто заявляла о своих намерениях. Как, например, тогда, когда она сообщила отцу, что не вернется в школу. И не вернулась. Ей было восемь лет.

– Не хотите шампанского? – спросила Грэм, наполняя свой бокал.

– О боже, вы же знаете, какой дурной я становлюсь, когда выпью!

Грэм улыбнулась. – Вы просто начинаете больше говорить, вот и все.

Хэлен научилась аккуратно касаться руки Грэм.

– Все хорошо, дорогая? Вы хотите о чем-то поговорить?

– Об Анне, – не сразу ответила Грэм. – Как думаете, она здесь счастлива? Наверное, молодой женщине одиноко жить вдали от города и от друзей.

Хэлен знала женщину, сидящую перед ней, с самого дня ее рождения. Она была свидетелем ее триумфа и трагедии. Она видела, как та закрывает свое сердце, душу и талант в пустых комнатах этого дома на протяжении вот уже десяти лет. Это был первый случай за все десять лет, когда Грэм поинтересовалась другим человеком, заметила его настолько, чтобы подумать о его счастье. Присутствие Анны вывело Грэм из самоизоляции, и это было похоже на чудо.

Хэлен старалась осторожно подбирать слова:

– Кажется, ей здесь нравится, Грэм. Я уже начала забывать, как здесь было до ее приезда.

Грэм сделала нетерпеливый жест. – Я тоже. Но я не об этом. Ярдли – наш дом, мы сами его выбрали, эту жизнь, вы и я. Анна не выбирала. Мы не должны злоупотреблять ее добротой и заботой.

Хэлен показалось, что она догадывалась, что на самом деле волновало Грэм. Анна была необычной женщиной. Она уважала талант Грэм, осознавала ее былую популярность, но, тем не менее, не была этим ошеломлена. В жизни Грэм было немного людей, которые осмеливались предлагать ей дружбу. Ее импозантная личность и публичный статус не позволяли заводить обычные отношения с окружающими. Люди либо боялись ее напора, ее характера, либо им было что-то нее нужно. У нее было море поклонников и много потенциальных друзей, но редко кто стремился узнать ее по-настоящему. Личные отношения Грэм чаще всего являлись источником ее самых сильных разочарований. После стольких лет одиночества она с недоверием относилась к любому проявлению близости.

– Грэм, Анна взрослая женщина. И в своей жизни она принимала много сложных решений. Решиться на развод тяжело, даже когда брак не самый удачный, и я представляю, как нелегко ей пришлось заново выстраивать свою жизнь. Но она сильная и независимая, и знает, чего хочет от жизни. Она здесь, потому что сама этого захотела. И если вдруг она почувствует себя несчастной, мне кажется, она сможет об этом позаботиться. Не думаю, что здесь есть, о чем переживать.

Грэм заметно расслабилась. – Хэлен?

– Да, дорогая?

– Как она выглядит?

Хэлен прекрасно понимала, насколько тяжело было Грэм задать этот вопрос. Грэм знала описание каждого предмета одежды в своем гардеробе, и настаивала на том, чтобы после химчистки вещи возвращали в определенном порядке. Она ни разу не попросила помощи, чтобы одеться, никогда не просила помощи, чтобы поесть, вообще никогда не просила о помощи. Единственным ее требованием, исходящим из того, что она не видит, было не передвигать мебель. Казалось невероятным то, с какой прямолинейностью она напомнила о своей слепоте.

– О боже, даже сложно сказать, – замешкалась Хэлен.

Грэм в нетерпении встала, касаясь рукой стола, и обернулась к камину.

– Я знаю, что она почти моего роста, и сильная. Я почувствовала это, когда она взяла меня за руку в саду. Она мягко смеется, когда ей что-то нравится, и любит землю. Она умеет описать словами красоту цветов.

Грэм остановилась в растерянности, не зная как закончить описание женщины, которая так часто бывала рядом, но которую она ни разу не видела.

– Грэм, вы уже знаете лучшие ее черты: ее доброту, тепло и невероятную любовь к жизни.

Сжав кулаки, Грэм обернулась. – Да, но как она выглядит? Какого цвета ее волосы? Глаза? Что она носит? Хэлен, я ее не вижу!

Хэлен очень хотела подойти к Грэм и обнять, чтобы избавить ее от злости и растерянности. Но она прекрасно понимала, что Грэм не позволит ей этого. Не позволит проявить даже намек на сочувствие.

– У нее светлые волосы с легким медовым оттенком, она любит откидывать их назад и открывать лоб. Глаза очень синие, как океан августовским утром. Когда она чему-то радуется, она слегка краснеет, а в глазах появляется блеск. В мое время ее назвали бы крепкой. У нее сильное тело, как у многих современных женщин, я бы даже сказала, что она подкачанная, и в то же время она женственна.

– Какой длины ее волосы? В какие цвета она одевается?

– Ее волосы едва касаются плеч, они слегка волнистые. Когда она работает в саду, она повязывает на лоб бандану и забирает волосы назад. Ей нравится носить свободные штаны с завязками на поясе, с футболкой или мужского кроя рубашкой. Чаще всего она носит цвета – пурпурный, темно-зеленый, темно-золотистый.

Пока Хэлен описывала внешность Анны, Грэм просто стояла на месте. Напряжение постепенно покинуло ее тело.

– Это как-то помогло? – спросила Хэлен.

Грэм кивнула, сосредоточившись на формировании образа в своей голове.

– Она совсем не похожа на Кристину, да? – мягко спросила она.

– Дорогая, ни капли.

Анна с нетерпением ждала в кухне. Хэлен так давно ушла! Она умирала с голоду, когда пришла на ужин, но чем дольше не было Хэлен, тем больше она беспокоилась. Грэм была такой подавленной, когда они возвращались домой, Анна была уверена, что что-то не так.

– С Грэм все в порядке? – спросила она Хэлен, как только та вернулась.

Хэлен удивленно на нее посмотрела. Что с ними обеими? Они были такими взволнованными!

– Да, дорогая, с ней все хорошо, она просто хотела обсудить со мной некоторые хозяйственные вопросы. Давайте поужинаем, пока все окончательно не остыло.

Заставляя себя расслабиться, Анна налила кофе и присоединилась к Хэлен за обеденным столом. Она старалась казаться непринужденной.

– Я просто волновалась. Она так много времени проводит в одиночестве, и она такая чувствительная.

– Такова ее природа, – объяснила Хэлен. – Она всегда хотела всего лишь играть на фортепиано. Ее отцу приходилось заставлять ее заниматься и другими предметами. Хотя он просто души в ней не чаял. Я думала, он сойдет с ума после аварии. Мы долго не знали, выживет ли она, и когда она, наконец, открыла глаза, он был рядом. Она взяла его за руку и очень долго просто молчала. Мы даже не догадывались, что что-то было не так. Когда она сказала, что не видит его, это разбило ему сердце. Ох, это было ужасное время!

Анна закрыла глаза, с болью представляя весь ужас, который пришлось пережить Грэм и ее семье. Какая-то часть ее хотела изменить прошлое, сделать так, чтобы этих страданий никогда не было.

Как будто прочитав ее мысли, Хэлен сказала: – Мы чувствовали себя такими беспомощными. – Она вздрогнула и быстро поднялась из-за стола. – Ничего не изменишь одним желанием повернуть время вспять, не правда ли?

– Какой она была до аварии? – тихо спросила Анна.

С каждым днем ей хотелось знать все больше. Она была уверена, что ключ к молчанию и страданию Грэм лежит в ее прошлом. Анна не могла избавиться от мысли, что если бы ей удалось узнать причину, по которой Грэм бежала от своего прошлого, она смогла бы найти способ достучаться до нее. Анна не могла объяснить даже самой себе, почему история с Грэм ее так глубоко тронула, но она точно знала, что еще никогда прежде, ни одна личность не захватывала ее настолько сильно. Возможно, причиной тому являлось то, что она знала, каким невероятным талантом обладала Грэм Ярдли и, конечно же, потеря столь бесценного дара была настоящей трагедией не только для Грэм, но и для всех ценителей музыки.

Хэлен засмеялась.

– Она была сорванцом, никогда не могла усидеть в обычной школе. Не потому, что не была умной, ей удавалось все, за что бы она ни бралась. Просто все ее мысли занимала лишь музыка. Однажды она сказала, что глядя на мир, она слышит музыку. Музыка была ее языком, таким же естественным для нее, как речь для нас. Чтобы понять, что она чувствует, нужно было просто послушать, как она играет. Только в музыке она раскрывалась, в ней она не могла ничего скрыть. Когда ее отец, наконец, перевел ее в музыкальную школу и нанял репетиторов на дом, она начала успевать и по другим предметам. У нее не было детства как такового, она всегда находилась в компании взрослых. К пятнадцати годам она объездила весь мир. Она выросла в окружении людей, которые чего-то от нее хотели: частичку ее славы, частичку ее страсти. Ее магия была чистой, но мир вокруг таковым не был. Иногда я боялась, что он ее уничтожит, – вздохнула Хэлен. – Она любила вечеринки, а как она танцевала! Чем бы она ни занималась, она делала это со страстью. Но мы всегда все ей прощали, даже когда она заставляла нас волноваться, потому что она была нашим чудом, она дарила нам столько счастья.

Анна старалась представить былую Грэм, полной энергии и энтузиазма. Она не сомневалась, что в глубине души Грэм осталась такой же чувствительной. Но вот чего Анна не могла объяснить даже самой себе, так это своего рвения вновь зажечь ее страсть к жизни.

Глава седьмая

Анна с уважением относилась к пожелания Грэм и не упоминала о многочисленной корреспонденции, которая не переставала поступать, напоминая о ее былой славе. С Грэм по-прежнему было легко работать, и если бы Анна так остро не ощущала ее потерю, ее бы вполне устроила такая компания. В те минуты, когда они откладывали изнурительную бумажную работу и отдыхали на террасе, Грэм искренне интересовалась жизнью Анны. Анне нравилось проводить с ней время, ей бы еще хотелось, чтобы Грэм чаще улыбалась.

На удивление, Грэм стала появляться в саду, когда Анна работала. Она могла просто стоять рядом, чаще всего молча, а потом незаметно исчезнуть. Иногда она спрашивала Анну, что та делает. Внимательно выслушав ответ, она задумчиво улыбалась самой себе, как будто запоминая, где какие новые растения. С помощью Анны она постепенно создавала новый образ Ярдли. Со временем ее визиты стали более частыми. Анна осознала, что ждет этих встреч. В те дни, когда Грэм не приходила, она заканчивала работу со странным чувством беспокойства и неудовлетворенности.

Однажды утром, работая в отдаленной части имения, Анна подняла голову и увидела рядом Грэм. Та держала руки в карманах брюк и, слегка наклонившись вперед, о чем-то размышляла.

– Над чем вы задумались? – спросила Анна, отклонившись назад, чтобы разглядеть свою высокую спутницу.

– Что вы сейчас сажаете? Никак не могу разобрать, просто не припомню таких растений.

– Это огород.

Грэм нахмурилась. – У нас нет огорода. Хэлен всегда говорила, что могла бы выращивать овощи, но никогда не хватало времени.

Лицо Грэм приняло отстраненное выражение. Анна узнавала эту реакцию. Что бы она сейчас ни вспомнила, это явно причиняло ей боль.

Анна приблизилась к Грэм.

– Вот, – сказала она, вручая Грэм пару рабочих перчаток. – Наденьте их.

Грэм молча взяла перчатки. Анну тронула ее сосредоточенность, обычно она была такой властной. Если бы Грэм знала, что ее растерянность была так очевидна, она бы смутилась.

– Но зачем?

– Чтобы вы помогли мне посадить помидоры, – просто сказала Анна. – Мы возделываем огород, чтобы этим летом вырастить свои овощи.

Она знала, что своими действиями рискует оттолкнуть замкнутую хозяйку имения как раз в то время, когда та только начала открываться. Но она не могла поступить иначе, огород наверняка принесет Грэм умиротворение. Анна надеялась, что интуиция ее не подведет. Она была практически уверена, что никто и никогда не предлагал Грэм Ярдли копаться в земле.

Грэм протянула перчатки назад:

– Они мне не нужны.

Анна рассматривала руки Грэм, такие нежные, с длинными пальцами и белой кожей. В гибких пальцах чувствовалась сила, но они явно не предназначались для грубой работы. Однажды, Анна видела, с какой грацией и уверенностью эти руки двигались по клавиатуре, и слышала их музыку. Ей не нужны были газеты, чтобы понять, что эти руки, сами по себе, являлись изысканным инструментом.

– Нужны, – мягко проговорила Анна. – Пожалуйста, наденьте их. Я не могу позволить вам работать голыми руками.

Грэм на мгновение засомневалась, но после кивнула. Надев перчатки, она спросила:

– Что мне делать?

Анна закатала рукава. – Станьте справа от меня и дайте мне вашу руку.

Она вложила молодую рассаду в руку Грэм.

– По двенадцать в каждом ряду. Сначала делайте ямку примерно пятнадцать сантиметров глубиной, вставляйте в нее рассаду и засыпайте. После этого необходимо примять землю вокруг растения, дабы избежать воздушных карманов. Сажайте рассаду на расстоянии полуметра друг от друга. И продвигайтесь точно в правую сторону, по направлению к дому. Хорошо?

Грэм поднесла росток к лицу. Он пах теплым солнцем. На мгновение она растворилась в этом удовольствии. Анна с интересом наблюдала за трансформацией. Грэм аккуратно держала небольшое растение, напряжение заметно покинуло ее лицо, и легкая улыбка преобразила ее прекрасные черты. Нежность, которую она так тщательно скрывала, проявилась на поверхности.

Внезапно выйдя из состояния задумчивости, Грэм покачала головой. Выражение ее лица снова стало непроницаемым.

– Я смогу, – сказала она со свойственной ей уверенностью и, невзирая на дороговизну своих дизайнерских брюк, решительно опустилась на колени.

– Хорошо, – ответила Анна. Некоторое время она наблюдала, за работой Грэм, удивляясь ее уверенности и ловкости. Она также обратила внимание на осторожность, с которой Грэм обращалась с новой жизнью. Грэм была полна противоречий, эмоционально отстраненной, иногда даже пугающей, но в то же время, нежной и чувствительной в неосознанных жестах. Анна не могла отвести от нее взгляда. Усилием воли, она заставила себя вернуться к работе, и время потекло в комфортной тишине.

Когда солнце почти достигло зенита, Грэм сделала небольшую паузу и закатала рукава. Она отклонилась назад, и Анна вдруг увидела ее лицо.

– Грэм, – позвала она, – повернитесь ко мне.

Грэм обернулась, ее покрасневшее лицо выражало удивление.

– Черт. Да, вы обгораете! – испуганно воскликнула Анна. Она не подумала о том, что солнце может быть ярким в это время года, но потом вспомнила, что бледность Грэм отчасти была обусловлена ее редким появлением на улице в дневное время. Она гуляла в основном по ночам, и только в последнее время, начала иногда выходить днем.