Метро 2033: Последний поход Вардунас Игорь

Глава 1

Пепел

Изредка налетающие порывы промозглого колючего ветра поднимали в воздух причудливо кружащиеся россыпи искр, слизывая их с тлеющих останков зданий. Совсем недавно здесь теплился небольшой очаг жизни. Но все, к чему когда-либо прикасается человек, рано или поздно неизменно превращается в прах.

Не Бог создал ад для людей, но они в своих алчности и безумии сотворили его сами для себя. Рукотворное Чистилище, не имеющее конца и края. Безжалостно оскверненный мир, словно Эдем, навеки изгнавший из своих благоухающих кущ ослушавшихся людей, и теперь застывший, будто в обесцвеченном сюрреалистическом стоп-кадре.

Словно крохотные горстки выживших застряли в каком-то параллельном отрезке времени – антиподе того мира, который теперь неохотно возвращался только в призрачных снах. Мир, по которому бродили совершенно другие хозяева да еще неугомонный ветер, своими легкими, но упорными прикосновениями стачивающий мегаполисы и дороги, заново сеющий и взращивающий, год за годом выметая с поверхности последние следы нерадивого рода человеческого.

Ветер шуршанием ворошил останки научно-исследовательской станции «Новолазаревская», поднимая мириады искр, которые, кружась, стремительно уносились все выше и выше, словно невесомые души погибших, стремящиеся на небеса.

Все знали, что через это придется пройти. Разбросанные на подтаявшем алом снегу изуродованные тела нападавших и обороняющих разрушенную с такой хладнокровной жестокостью полярную станцию должны были быть преданы земле. Или льду.

Верные хаски и обезумевшие от крови австралийские волкодавы. Бездыханная человеческая плоть друзей и врагов. Людей.

Кирки, лопаты и ледорубы размеренно вгрызались в снежный хрустальный наст, углубляя пространство под одинаковые неглубокие могилы. Убитых было много, искалеченных топорами и собачьими челюстями – еще больше.

Тела австралийских головорезов, не сговариваясь, погребли в одной большой яме, в то время как завернутых в парусину членов команды лодки и обитателей исследовательской станции решили хоронить по отдельности.

Работали молча, избегая смотреть друг другу в глаза. На «Грозном», ставшим теперь единственным пристанищем горстке выживших, оставались только Тарас, Паштет и придавленная горем многочисленных утрат Лера, которая после того, как Батон через пару дней, наконец, встал на ноги, только и делала, что сидела у себя в каюте и плакала.

В эти мгновения, вслушиваясь в приглушенные рыдания за дверью, старый охотник чувствовал, как у него разрывается сердце. Он всегда не выносил женских слез. Но поделать ничего не мог.

Мертвые не возвращаются, сколько ни зови. Только во снах или кошмарах, – но и от этого со временем можно сойти с ума.

Доверчивая, наивная девчонка этого не заслужила, но в новом изуродованном мире от понятия «счастье» остался лишь призрачный фантом, медленно испаряющийся под гнетом неумолимо напирающих друг на друга безрадостных лет.

Она снова была в море одна. Захлебываясь жгучей соленой водой и отчаянно молотя руками, Лера беспомощной пушинкой кружилась на поверхности по воле разбушевавшейся стихии. Чудовищные черные волны со зловещим рокотом медленно накатывались одна за другой, то подбрасывая девушку вверх, то, казалось, низвергая на самое дно внезапно расступающейся пучины. Волны поистине громадные. Словно исполинские стены, острыми верхушками царапающие низкие, подсвеченные тусклым алым заревом облака, которые сыпали неиссякаемыми потоками хлещущей по лицу колючей снежной крошки. Кромешный, беспросветный хаос. А кто сказал, что в аду должно быть тепло?

Утлое суденышко, на котором находились родители, то появлялось, то снова заслонялось могучей спиной очередной волны, с макушки которой свистящий ветер срывал невесомые клочья пены.

Лера точно знала, что это они. Вот машет цветастым платком опирающаяся на борт мама. Сложив ладони рупором, что-то кричит отец, но его нельзя расслышать за рокотом бушующей стихии. Лера отчаянно гребла, то увлекаемая вперед, то заново отбрасываемая назад однообразным монотонным движением водной массы. Ей нужно было успеть. Добраться до родителей, чтобы предотвратить непоправимое. Стискивая зубы, девушка сильнее работала руками, не обращая внимания на усталость и нечеловеческий холод. Вот уже близко. Совсем чуть-чуть…

Но она не успела. Судьба отвернулась, не подав руки, позволив остаться лишь беспомощной наблюдательницей.

На корму судна, где ютились родители, вскарабкался возникший прямо из пучины чудовищный австралиец-бородач, во время битвы на «Новолазаревской» пытавшийся задушить дядю Мишу. Его пылающие алым глаза безумно вращались, в развевающуюся бороду вплелись водоросли и ракушки, занесенная волосатая ручища сжимала огромный зазубренный тесак.

– Мамочка! Папа-а! – отчаянно завопила Лера, нацеливая на злодея невесть откуда взявшийся «Бизон»[3]. Оружие с предательским щелчком дало осечку, и бородач, сатанински хохоча, с размаху вонзил тесак в брызнувшую кровью грудь отца. Девушка пронзительно закричала, мгновенно захлебнувшись хлынувшей в легкие ледяной соленой водой.

Дядя Миша-а!..

Целясь в пирата, Лера резко спустила курок… и вскочила на койке.

В каюте было душно и темно. Откинув одеяло, Лера села, дрожащими, непослушными руками стянула с себя мокрую тельняшку и бросила ее на пол. Девушку сильно знобило. Кошмар. Какой уже по счету с того момента? Спустив ноги с койки, Лера провела ладонями по лицу, убирая со влажного лба и щек налипшие спутанные волосы. Будь рядом круглолицый заведующий медблоком Колобок, он бы точно посоветовал лекарство от преследовавших ее жутких видений.

Немного посидев, Лера прислушалась к внутренним ощущениям. Ну, когда, когда же этот невыносимый ужас закончится? Почувствовав упрямо поднимающееся с низа живота острое ощущение дурноты, девушка обернулась в простынку и нетвердой походкой вышла в коридор. Увидят, ну и что. Теперь уже на все плевать. Она сама отыщет лекарство в медпункте.

Но это оказалось не так-то просто, как думалось Лере. Шаря в коробках с многочисленными блистерами и перетянутыми нитками пакетиками, читая труднопроизносимые, незнакомые названия, девушка быстро сдалась, не решившись наугад попробовать одну из сотни разноцветных пилюлек, упакованных в герметичный пластик.

И как Колобок во всем этом разбирался? Она никогда особенно и не интересовалась, привыкнув полагаться на знания медиков или аптечки лютого мародера по кличке Доза, таскавшего в Пионерский бункер всевозможные лекарства с уцелевших схронов, которые обнаруживал одному ему известным чутьем. Ну и наркоманил, естественно, понемногу, тем не менее, умудрившись родить с молодой женой вполне здорового по нынешним меркам малыша. Хорошо, что не отправился с ними в плавание, куковала бы сейчас одна. Хотя бесценные знания о таблетках Лере сейчас ой как были нужны!

Незачет, подруга. Для охотника, которым была Лера, здоровье должно стоять на втором месте, сразу же после навыков владения оружием. Нужно будет обязательно наверстать. Хорошо еще, что сейчас она не на поверхности.

Черт! Дрожащими от волнения пальцами девушка выронила пластиковый флакон, из которого во все стороны горохом прыснули по полу круглые белые шарики. Искрой мелькнуло воспоминание, как рассыпала по ковру патроны в ночь побега в их с дедом квартирке.

– Чтоб тебя, растяпа, – опустившись на корточки, Лера стала собирать таблетки обратно в баночку.

О том, чтобы колоть что-то из пятикубовых шприцев в поролоновых фиксах, хранящихся в специальных контейнерах, и речи быть не могло, – несмотря на отвагу при ловле мутантов, медицинских иголок охотница боялась, как огня. Да и опять же, понятия не имела, какое лекарство какую лечило хворь.

Что же делать? Терпеть головную боль и кошмары с каждым днем становилось все тяжелее…

«Вот что мы оставили нашим детям – гнить в подземельях без будущего, покорно ожидая своей очереди умереть от голода или болезней. Страдать непонятно за что. Ни радостей, ни интересов, кроме как укутаться в лохмотья да чего-нибудь поесть. Изо дня в день. Из года в год. Лера и про шоколад-то знала только по картинкам и паре фантиков от конфет, пристроенных когда-то под закладки в сохранившихся учебниках.

Айподы, айфоны, машины, шмотки, еда, образование, – будь то купленное или честно заученное, – вся эта банальная рутина, казавшаяся такой нужной и незаменимой. Сейчас у человека стало больше времени прислушаться к себе. Только вот внутри у каждого теперь – пустота. Ничто не спасает от падения во мрак. На самый нижний круг рукотворного кошмара, которому нет и не будет конца». Потроша рожки с патронами, чтобы положить в опустошенные гильзы скрученные бумажки с нацарапанными именами, датой рождения и званием покойных, Батон только скрежетал зубами от собственного бессилия и в сердцах угощал стенку своей каюты ударом могучего кулака. Эх, мужики, мужики.

Тело томительно просилось напиться, но клянчить у поваров припрятанный самогон сейчас не хотелось. Вначале требовалось оказать последние почести погибшим товарищам. Голова нужна была ясная, поскольку это являлось делом чести.

Да и кто присмотрит за Лерой – за несколько дней после битвы у «Новолазаревской» юная охотница сильно сдала и осунулась, плохо спала, почти ничего не ела, полностью замкнувшись в себе. В редкие мгновения, когда они пересекались в коридорах, на мужчину из-под челки и пушистых ресниц смотрели совсем другие глаза – глаза нового, резко повзрослевшего человека, с которым он еще не был знаком.

Человека, который, спасая его жизнь, одним нажатием спускового крючка вместе с обезумевшим душителем застрелил в себе ребенка. Та Лера, которую он знал с малых лет, безвозвратно исчезла. Теперь она не улыбалась, ничем не интересовалась, да и не разговаривала почти.

А накануне неожиданно вышла на него из-за угла посреди ночи, белая как мел, растрепанная, с нечесанными, налипшими на лоб волосами, в одной простыне, словно покойница. Пробормотала что-то бледными губами и повалилась в обморок, раненой птицей обмякнув на его руках. У Леры был жар. Она сильно сдала, и это тревожило охотника.

Единственным существом, находившимся рядом с девушкой, была преданная Чучундра, разделившая тоскливое одиночество хозяйки, которая не хотела общаться с окружающими.

Быстрая и жестокая смерть стольких ставших родными людей, с такой отвагой и мужеством рванувших на край света в надежде на то, что руины, в которые двадцать лет назад превратилась планета, все-таки еще можно восстановить и спасти.

Самопожертвование Азата, погибшего за девушку. И самое страшное – убийство человека, пусть чужого и озлобленного, пусть даже во спасение дяди Миши… Все это еще больше разрывало и без того истерзанное горем сердце Леры.

Осознание того, что все было напрасно, душило, вызывая новые приступы слез. Лера начинала листать Библию, желая найти ответ, но после пары страниц каждый раз откладывала в сторону. Не могла собраться и взять себя в руки. Сознание металось, мысли не слушались. Нервы отказывали совсем.

Пыталась отвлечься вязанием – в Пионерском убежище в ее маленьких самодельных безделушках разгуливало много подруг. Те заказывали глянувшиеся модели рукодельнице-самоучке, когда одалживали сотни раз менявшие переплеты, разваливающиеся журналы на плантацию, добывая новые экземпляры у мародеров или старые в библиотеке, чтобы смену не скучать. Бралась было шить, но потрепанной машинки из Убежища, размеренный перестук которой помогал хоть как-то абстрагироваться в невеселые моменты, конечно же, не было на борту, и нитки с иголками, пугая мышь, неизменно улетали в угол каюты. Да и для кого? Самой-то всего хватало. К своей красоте Лера относилась спокойно, дома никогда не шиковала, лишь на редкие праздники позволяла себе нитку бус, подаренную когда-то Батоном. Бум на пирсинг среди подрастающего женского населения тоже успешно пережила, не особо интересуясь вставлением разных железок в некоторые части тела. Ну разве совсем чуть-чуть, чтобы упрямо доказать деду, что уже взрослая и самостоятельная.

Когда Батон, осторожно постучавшись, тихо сообщил, что к погребению все готово, Лера не откликнулась, осталась лежать, уткнувшись заплаканным лицом в завещанный мамин платок, бережно расстеленный на подушке.

Но потом все-таки пришла. Хотелось взглянуть на могилу Азата, хотя вряд ли ее стали рыть. Она своими глазами видела, что после взрыва около поврежденного спасательного бота от храброго стрелка, которому она давно тайно нравилась, ничего не осталось.

И как потом автоматически тушился поврежденный отсек ЛОХом[4], смывавшим со стен копоть и брызги крови. Его крови.

Спросить у дяди Миши, нашли ли хоть что-нибудь, не хватило сил. Это был самый страшный момент в жизни Леры. Надлом, разделивший юную жизнь на «до» и «после». Только сейчас девушка по-настоящему осознала, сколько боли и горя испытало человечество двадцать лет назад. И продолжало испытывать сейчас, подобно отравленным семенам медленно угасая в почве искалеченной, теперь уже чужой, навсегда опустевшей планеты.

Ни на ком не останавливая взгляд, Лера встала в сторонке и бегло осмотрела выстроившихся напротив засыпанных льдом и снегом прямоугольников-могил товарищей по несчастью: дядя Миша, опирающийся на палку Тарас, метеоролог Савельев, привычно мусолящий во рту палочку Макмиллан. Рядом с ним, беспомощно уронив могучие ручищи, стоял понурый здоровяк Мичиган. Выжившая Тахома. Паштет и Треска тоже были здесь, вместе с несколькими незнакомыми людьми со станции.

Отвернувшись, Лера оглядела снежное пространство перед собой. Сколько же здесь было могил… Одна, две, три… седьмая… За что погибли все эти знакомые и незнакомые люди, внезапно столкнувшиеся в ледяной пустыне на краю земли? За призрачную возможность вырваться отсюда на волшебным образом приплывшей лодке? Судне, которое подарило надежду ей самой и в результате заманило в плен.

И сколько теперь отпущено тем, кто выжил? Крохи, принимая в расчет сложившуюся ситуацию, – Лера в этом нисколько не сомневалась. Что ж, по крайней мере, она шагнула далеко за пределы родных Пионерских пустошей и хоть чуточку посмотрела на мир, который когда-то был таким прекрасным. Кто еще этим похвастается?

Но вот за чем она гналась? За призраками родителей, которых давным-давно нужно было отпустить? Или просто в последней отчаянной попытке избежать брака с ненавистным женихом?.. А счастье, как, оказалось, было совсем рядом и просто с затаенной и терпеливой надеждой ждало, когда на него обратят внимание.

Азат Ахметов. Ее Азат. Теперь, когда уже слишком поздно и ничего не вернуть. Да, теперь ее.

– Его здесь нет, – тихо сказал Батон, поймав устремленный на могилы отрешенный взгляд девушки.

Конечно же, нет. Разумеется, она знала. Но сердце защемило вновь.

– Прощай… – Лера тихо всхлипнула; кутаясь в куртку, бросила в сторону могил горстку снега, развернулась и сделала несколько шагов назад к лодке, когда ее внимание привлекло новое, раньше не замеченное лицо.

– …братия и сестры, об усопших помолимся, – высокий бородатый мужчина в перештопанном церковном подряснике, до сих пор заслоненный широкой фигурой Мичигана, широко перекрестился.

Через несколько дней после сражения на «Новолазаревской» неожиданно появился батюшка, приведший с собой вызволенную из туземного плена Тахому, американского лейтенанта. Она успела укрыться в уцелевшей во время бойни церкви Святой Троицы, настоятелем и единственным обитателем которой был отец Михаил.

Тогда Лера, обрадованная чудесному спасению бывшей пленницы туземного короля, разрыдавшись, бросилась к ней на шею. Увидеть среди хмурых взрослых мужиков женское и по-своему родное лицо было настоящим облегчением. С того момента они стали часто бывать вместе, нередко коротая тягучие невеселые минуты за обучением друг друга родным языкам.

Стоя вместе со всеми у вереницы могил, Лера с замиранием сердца прислушивалась к странной и необычной молитве, которую совершал отец Михаил. Священник! Здесь! На ум мгновенно пришла подаренная Птахом Библия, бережно хранившаяся в каюте под подушкой.

– …Во имя отца и сына и святого духа, – закончил короткую панихиду отец Михаил и, снова перекрестившись, вздохнул. – Аминь.

– Аминь, – одними губами прошептала Лера таинственное слово, услышанное перед побегом в каморке Птаха.

– Может, еще кто-то хочет сказать? – закрыв потрепанный томик молитвослова, священник вопросительно оглядел собравшихся.

– Да что уж тут скажешь, чувак, – шмыгнул носом Треска, вставляя излюбленное жаргонное словечко. – Одно слово – приплыли.

– Даже после Конца света смерть продолжает сопровождать спасенных Богом на земле, – в качестве последнего слова произнес отец Михаил. – Но молитва за усопших лечит сердце и дарует успокоение душам в Царствии Небесном. Даже сейчас, когда человечество в собственном ожесточении и эгоизме переступило последнюю черту, Господь всемогущ и по-прежнему человеколюбив. Как сказано в молитве Честному Кресту – «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…»

Бог! Погруженная в невеселые мысли Лера встрепенулась. Тот самый Бог, живущий на небе, о котором ей рассказывал Савельев той звездной ночью на палубе!

И Библия… Ведь неспроста же дал ее Птах. Отец Михаил замолчал, и Лера быстро зашагала по тропинке в сторону лодки. Если так будет продолжаться дальше, она точно сойдет с ума или сотворит еще какую-нибудь глупость. Но как перестать терзать себя? Девушка твердо решила поговорить с батюшкой при первой же возможности.

Дорогу к храму она знала – построенное за девять лет до войны невысокое, вмещающее всего около тридцати человек уютное деревянное сооружение находилось в нескольких сотнях метров от «Новолазаревской», отделенное от станции массивным снежным холмом, – что и уберегло его от разрушения австралийцами. Правда, извечно суеверный Паштет и здесь ухитрился найти подтверждение тому, что проповеди юродивого Птаха из родного Убежища в далеком Пионерске могут быть действительно пророческими.

– …И устоит последняя твердь Господня на земле незапятнанной под натиском нечестивцев, и даст она убежище и спасение тем, кто уверует, – дрожащим от волнения голосом прочитал он в своей бережно хранимой тетради и многозначительно посмотрел на привычно сморщившегося Треску. – Ну, точно ведь! И Тахома жива.

Для отца Михаила, приютившего до смерти напуганную американку, это тоже было настоящим чудом и явлением Божьего провидения, хотя, вероятнее всего, разрушившие полярную станцию головорезы в кровавом безумии просто не заметили храм за склоном холма.

Ступая по тропинке в сторону постройки, Лера всячески пыталась придумать, с чего начать разговор со священником. Раньше она ни за что на свете не посмела бы завязать беседу с незнакомым человеком (за двадцать лет, что обитатели Убежища провели под одной крышей, противостояние общим невзгодам сплотило людей настолько, что они по праву могли считаться одной семьей), а уж тем более изливать ему самое сокровенное, – учитывая то, что последние дни она не разговаривала даже с дядей Мишей, который заменил ей отца.

Но это было раньше. Путешествие, забросившее Леру на край света, заставило ее резко пересмотреть всю свою прошлую жизнь. Да и можно ли было по-настоящему назвать жизнью те одинаковые, словно близнецы, хилые годы, что она провела в защищенном коконе Убежища, под чутким присмотром друзей и деда? Теперь даже волнующие вылазки с Батоном перестали казаться чем-то знаменательным. Той юной охотницы больше нет. Есть кто-то новый, еще не до конца родившийся. Но с этим человеком Лера еще не была знакома. Замедлившая было шаг, она снова решительно двинулась вперед.

На робкий стук никто не отозвался, и девушка, снова натянув рукавицу, уже собиралась уйти. Но какой-то новый порыв заставил ее взяться за ручку двери и потянуть на себя. Та оказалась не заперта. Толкнув дверь, Лера осторожно заглянула внутрь.

В небольшом помещении, наполненном необычными предметами и странными картинами с изображениями незнакомых людей, царил полумрак. Поборов смущение, незваная гостья проскользнула внутрь, и под подошвами ее ботинок таинственно скрипнул деревянный пол. Внутри тепло пахло деревом и еще чем-то сладковато-приторным. Незнакомым и непонятным.

– Здесь есть кто-нибудь? – почти шепотом поинтересовалась Лера, со страхом, который все больше теснило любопытство, осматривая погруженное в тишину помещение.

Никого.

Отец Михаил почему-то никогда не появлялся за ужином в кают-компании «Грозного», да и вообще не трапезничал с остальными членами команды; он даже вежливо отклонил предложение переселиться на лодку.

Значит, должен быть здесь, где же еще. Глупая. Девушка мысленно одернула себя, продолжая осмотр. Если не считать самодельной кельи Птаха, она никогда не бывала в церкви – даже на поверхности, хотя рядом с их Убежищем, неподалеку от маяка, была одна полуразвалившаяся часовенка из кирпича, от луковки которой осталась только осыпающаяся арматура и ржавый крест. Но ту церквушку вскоре облюбовали буренки, полностью закрыв доступ внутрь не только Лере, но и залетным мародерам.

Многие изображения на стенах напоминали те, что висели в каморке блаженного, с той лишь разницей, что были намного больше ветшавших календариков и открыток. А некоторые были Лере совершенно незнакомы.

– Здравствуй, – у вздрогнувшей от неожиданности девушки душа ушла в пятки, когда она, задержавшись перед особенно красивой картиной, изображавшей женщину с младенцем, услышала за спиной спокойный мужской голос. – Я тебя знаю. Ты ведь с лодки, да? Проходи, не стесняйся.

– Извините, я… – одними губами пролепетала девушка, испуганно потянув с головы шапку с полустертой надписью «Иike», – высокий священник буквально возник из ниоткуда.

– Можешь не снимать.

Вслушавшись, Лера уловила еле ощутимый акцент.

– Но я ведь в помещении…

– В храме так принято, разве ты не знаешь?

– Н-нет, – неожиданно начавшийся разговор и странное правило вконец запутали струхнувшую девушку. Она всегда навещала Птаха без головного убора, и блаженный никогда за это не упрекал.

– А почему вы без шапки?

– Потому, что я мужчина. Не знаешь церковных правил? И с оружием пришла, – отец Михаил укоризненно покачал головой, заметив торчащий из-за плеча Леры обмотанный изолентой приклад «Бизона». – Уверяю, здесь оно вряд ли тебе пригодится.

Да откуда же ей было знать! А признаться Лера стеснялась – вспомнила про лежащую в куртке Библию. Может, в ней было что-то об этом сказано, а она так и не успела дочитать. Блин, стыдобища! Щеки запылали, словно их отстегали крапивой. Ну что ему ответить… И чего он все время улыбается?

Не надо было сюда приходить!

У отца Михаила были мягкие черты лица, обрамленные волнистыми темно-русыми волосами без ярко выраженной седины, отчасти прикрытый усами и бородой тонкий абрис губ и карие глаза, из которых исходило просто-таки осязаемое тепло. Выглядел священник лет на сорок, хотя по внешности в нынешние времена нельзя было точно судить, да и борода ощутимо прибавляла возраста.

Мужчина смотрел на Леру со спокойной улыбкой, тихо пощелкивая странными кубиками, нанизанными на нитку (некоторые из которых были уже порядочно истерты до формы шариков), и молчал, явно ожидая, что девушка что-нибудь скажет.

– А почему вы никогда не едите с нами? – почувствовав, что краснеет, Лера невпопад выпалила единственный пришедший на ум вопрос.

– У меня давно уже собственный пост, – ответил священник.

Вконец растерявшись от незнакомого слова, Лера виновато опустила глаза.

– Простите, пожалуйста, зря я сюда… – она быстро направилась к двери, гремя по полу ботинками, но священник окликнул ее:

– Но тебе ведь что-то было нужно, раз ты пришла? Не просто же о еде спросить. Не бойся, мне можно сказать.

Взявшаяся уже за ручку двери девушка повернулась к отцу Михаилу.

– Не бойся, – снова подбодрил священник. – Только оружие оставь, пожалуйста, здесь тебе ничто не угрожает. Я почаевничать собрался, составишь компанию?

– У вас есть чай! – неожиданное предложение окончательно прогнало остатки робости и страха. – Настоящий?

Лера вспомнила грибное варево из Убежища и этикетку со слоном (которого видела во время жертвоприношения в Африке) на банке с чаем бабы Дины. А почему нет? Почему у этого странного человека, обитающего в таком необычном месте, не может оказаться настоящего чая? Стянув с плеча пистолет-пулемет, она прислонила его к стене у двери.

– Ну, не такой, как двадцать лет назад, – тихо усмехнулся священник, когда девушка робко прошла за ним в дальнюю часть помещения, отделенную от остального пространства перегородкой.

Там гудела небольшая металлическая печь, на которой в жестяной кастрюльке уютно побулькивал свежерастопленный снег. Мечущееся за щербатой от ржавчины заглушкой алое пламя лихорадочно отбрасывало на стены причудливые сполохи. Было тепло, пахло какими-то травами, и Лера понемногу успокоилась.

От таинственного помещения почему-то веяло домом.

– В некоторых местах тут мох да травка особенные растут, насушить, растереть да в кипяток – и цветом радует, и на вкус ничего.

– Тут уютно, – желая угодить незнакомому человеку, сказала девушка. – Мне нравится.

Ветхий металлический чайник на плитке тоненько засвистел и выпустил из носика струйку пара.

– Здесь всегда уютно, хоть давно и не приходит уже никто. Разве что снежные выползни залезают. Так что привело тебя ко мне? – снова поинтересовался отец Михаил, когда девушка села на предложенный стул и, сняв перчатки, осторожно взяла у него дымящуюся кружку.

– Я… даже не знаю, как сказать, – собираясь с мыслями, Лера подула и отхлебнула из жестянки. Исходящее от нее тепло приятно грело ладони, которые впервые за последние дни переживаний наконец-то перестали дрожать. Отвар был терпким, горьковатым, немного вязал язык и оставлял на небе сладковатое послевкусие.

– Вкусно.

– Это можжевельник, – объяснил священник. Название травы было девушке незнакомо.

– У меня есть друг, он далеко, в Убежище, из которого мы приплыли… из Пионерска. Он мне говорил, что раньше люди, когда им очень плохо было, всегда шли в церковь. Это ведь она?

– Совершенно верно, – кивнул отец Михаил и, бросив в свою кружку щепоть какой-то бурой травы, залил ее дымящимся растопленным снегом. – Кстати, а как ты попала на лодку?

– Из дома сбежала, чтобы замуж не идти. Деда одного оставила. А сейчас думаю, не напрасно ли? Как-никак, за сына старейшины отдавали, привилегии всякие там. Ребенка бы завела… – отставив на маленький деревянный столик кружку, Лера всхлипнула, чувствуя, как на сердце вновь непосильным грузом наваливается чудовищная боль пережитых утрат. – У деда наверняка из-за меня теперь проблемы. Мне очень и очень плохо.

– Расскажи, не бойся, – мягко подбодрил одинокий обитатель церкви. – Когда все в себе носишь, сильнее терзаешься, а если выговоришься, легче станет.

– Мы долго сюда плыли, много чего пережили. Я столько всего увидела, что и представить себе не могла. Даже чуть не погибла два раза, – не поднимая глаз, начала сбивчиво перечислять девушка, чувствуя, как к горлу подкатывает липкий удушливый ком. – Я так родителей хотела найти. Мечтала. Во сне их видела, ждала. А мама и папа умерли давно… только вещи остались да фотографии. Потом мы нашли базу, но оказалось, что все напрасно. Что никакими вирусами, никакой нашей рукотворной гадостью планету не вернуть, что никого уже нельзя вернуть… Ежи говорил, что клин клином вышибают, как же. Видели бы, во что он после вируса превратился и каким стал. Я человека убила, чтобы дядю Мишу спасти, и внутри как оборвалось чего-то. Кошмары снятся. Азат… мой Азат убит. И его не вернуть! Ничего уже не вернуть. А в чем я виновата? Чего я кому-то такого сделала, что меня, родив, бросили в этот мир без будущего умирать, оставив вокруг лишь пепел? Кто за меня решил? Кому вообще дали право за всех что-то решать?! Люди, города, краски, все исчезло. Вы хоть видели, что творит со всем живым радиация? Каждый раз, выходя на улицу, надевали воняющий резиной противогаз. А потом дергались от любого шороха, загнанно меняя в кустах посаженные фильтры, потому что это единственный момент, когда выпускаешь из рук оружие. Да я только здесь узнала, что такое по-настоящему чистый воздух. Голова до сих пор как у пьяной кружится. Я практически ничего не знаю о той жизни, я часто болела и двадцать лет гнила под землей, как червяк! И вот, когда у меня, наконец, появилась надежда, все рассыпалось к чертям! За что? Почему?! Я жить хочу! Любить хочу…

Не в силах больше сдерживаться, Лера зарыдала, закрыв лицо руками.

– Ну, будет тебе, – священник ласково погладил ее по вздрагивающему плечу.

– Лодка сломалась… – продолжала всхлипывать девушка. – Станция разрушена, а кругом только горе и смерть, смерть, смерть. Я ведь никого убивать не хотела, только чтобы дядю Мишу спасти! Как же жить-то теперь с этим, а? Я так не хочу… Больше не могу!

Настоятель мягко положил руку на голову Леры.

– Успокойся, ничто в этом мире не делается без промысла Божьего. А раз все случилось, как случилось, значит, такова воля Его.

– Но ведь он же не злой, – отняв от лица мокрые от слез пальцы, с укором пробормотала девушка. – Тогда почему все так? Почему он все разрушил?! Бог, в которого верила мама, никогда бы так не поступил!

– Не он рушил, а человек. Бог всегда испытывает нас. Вероятно, однажды мы в своем неведении и алчности достигли предела его терпения, и он направил чью-то руку нажать на спуск.

– А все эти убийства, жестокость – зачем?

– На все воля Его. Знаешь, как раньше говорили – неисповедимы пути Господни, – мягко увещевал священник.

– Какие пути?

– Его пути. Те, которыми он ведет нас к себе.

– Для меня это все сложно, – понемногу успокоившись, Лера утерла нос кулаком.

– Вначале у всех так.

– Необычные картины, – снова взяв кружку, гостья оглядела изображения на стенах, тускло подсвеченные чадящими лампадками.

– Это иконы. Редкие, палехских мастеров.

– А все эти люди… Кто они?

– Святые, Божьи угодники.

– А что они делают?

– Молятся за нас. Поддерживают. Вот это, например, Николай Чудотворец, покровитель всех моряков.

– На небе, – допивая чай, уверенно кивнула девушка. Кое в чем она все-таки разбирается.

– На небе, – с улыбкой согласился отец Михаил. – Но молиться можно и здесь, на земле. Эти люди делали так до самой смерти и продолжают теперь.

– А я пока не умею, – вздохнула Лера и, спохватившись, вытащила из кармана куртки томик Библии. – Но книга у меня есть!

– Ты родилась до войны? Сколько тебе лет?

– Двадцать три.

– Крещеная?

– Что такое крещеная? Нет… не знаю, – девушка вновь смутилась от незнакомого слова, но, вспомнив про подарок Птаха, нашлась и положила руку на грудь. – Но крестик ношу.

– Понятно. Значит, частично воцерковленная.

Взяв у собеседницы книгу, священник неожиданно почувствовал, как девушка вздрогнула от случайного прикосновения. Не подав виду, он отвел взгляд и бережно перелистнул несколько страниц.

– Священное Писание. Откровение Иоанна Богослова. Звезда-полынь и саранча из дыма, – с грустью усмехнулся он. – Семь печатей и трубящие ангелы. Конец света. Апокалипсис.

– Там про это написано? – удивилась девушка.

– Да. Только с тем отличием, что его должен был устроить Господь, обрушив свой гнев на города в виде огня и серы. Но, как видишь, мы в этом деле его чуточку опередили. Ирония. Береги ее: не думаю, что в мире осталось много таких книг. Быть может, однажды она снова поможет человечеству обрести дорогу к свету во всей этой непроглядной тьме.

Приняв из рук священника Библию, Лера аккуратно засунула ее обратно в карман куртки и встала с тихонько скрипнувшего стула.

– Вы помолитесь за меня? – она с затаенной надеждой взглянула на настоятеля.

Глаза девушки показались ему восхитительными. А еще в них было столько боли. Того успевшего накопиться с возрастом, отчетливо различимого привкуса горечи, отличавшего ребенка от взрослого.

Эх, ты. Робкий бесхитростный цветок, вопреки всему чудом выросший на развалинах третьего тысячелетия. Как скоро твоя чистая, рожденная до войны красота начнет неумолимо вянуть, и ты превратишься в серокожего морлока с выцветшими безжизненными глазами, обреченного до конца своих дней влачиться под давлением беспросветного серого неба, плачущего отравленными слезами?

Отец Михаил внутренне содрогнулся, продолжая смотреть на девушку, чистое лицо которой в его воображении на мгновение заслонила уродливая тень.

А может, Господь в своей любви смилостивится, и ее минует чаша сия. Ответа у священника не было. Не ему было уже решать.

– И не только за тебя, но и за всех тех, кому это может принести пользу и успокоение, – с мягкой улыбкой кивнул отец Михаил.

– Тогда еще и Азата упомяните. Он из команды, – девушка смущенно опустила взор, вспомнив, что так и не удосужилась представиться. – Кстати, меня Лерой зовут. Лерой Степановой.

– Раба божия Валерия. Красивое имя. Значит, сильная. А я отец Михаил. Или просто Мигель. Знаешь, я… я ведь хоронил твоих родителей.

В голову Леры словно набили ваты. Она посмотрела на него долгим невидящим взглядом. Что тут еще ответишь?

– К ним плыла я, а хоронили вы, – наконец медленно проговорила она. – Странно, правда?

Она судорожно выдохнула, ощущая, как начинает щипать глаза.

– А силы… кому они теперь нужны. Для чего тратить-то. На кого.

Лера помолчала.

– Можно, я иногда буду сюда приходить?

– В любое время, когда захочешь, – ответил отец Михаил.

Вернувшись на лодку и без аппетита проглотив положенную порцию остывшего ужина из обрыдлой рыбы и склизких, опять разваренных Паштетом макарон из оставшейся пайки «Грозного», за двадцать лет вообще потерявших вкус, Лера забралась под одеяло в своей каюте, но еще долго не могла заснуть, вспоминая разговор с отцом Михаилом.

Даже ставшие своеобразным ритуалом вечерние игры с Чучундрой, хоть как-то отвлекавшие от невеселых дум, сейчас вылетели из головы. Поэтому предоставленный сам себе зверек забавлялся в углу с катушкой из-под ниток, катая ее лапками туда-сюда.

Слушая размеренный шорох, погруженная в свои мысли девушка с облегчением чувствовала, что от сердца немного отлегло. И знала, что кошмаров больше не будет.

Но она ошибалась.

Дядя Миша-а!..

Лера, нет!

Снова и снова во сне ее настигал собственный крик и спуск крючка «Бизона», застрелившего разбойника. Кошмар не хотел отпускать.