Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I Лазарчук Андрей
Алексей почувствовал, как невидимый ледяной нож коротко свистнул меж рёбер, рассекая плоть, и узкая рука скользнула в рану, уверенно нашла сердце и обхватила его. Тут же сами собой подогнулись ноги, пресеклось дыхание, и смертная истома заклубилась, наполняя и заслоняя всё. Тень обернулась к Алексею…
Это был Гроздан Мильтиад, доблестный слав, служивший семейству Паригориев и погибший десять лет назад в безумной смелости рейде в Степь: тогда две сотни славов-отважников попытались добраться до ставки Авенезера Третьего… Никто из того рейда не вернулся, и лишь много времени спустя от мирных степняков стали известны подробности чудовищного разгрома – и того, что было со славами после…
Накануне того рейда Гроздан и с ним ещё восемь воинов приезжали к старцу Филадельфу за советом. Там Алексей и видел его.
– Гроз… дан…
Мёртвый слав мёртво улыбнулся. Невидимая рука, сжимавшая сердце, обманно разжалась – чтобы впустить надежду и сжаться вновь.
Не такой смерти желал себе Алексей Пактовий, когда давал клятву на верность кесарю Радимиру…
Хотя – почему не такой? Заслонить собой кесаря в бою или от клинков убийц – вершина, предел желаний всякого слава. Отвлечь на себя злое волшебство, дать господину секунду передышки, в которую он может… может…
Гигантская пиявка впилась в нутро Алексея, примостилась, напряглась – и потянула, всасывая ставшие от ужаса жидкими внутренности и кости.
«Стой, Гроздан!» – тяжёлый рык расколол Алексею череп. Он схватился за голову, отшатнулся, крича – и увидел, как тяжело поднимается со своего места кесарь… «Гроздан, воспрещаю тебе!»
Холодом обвило плечо и бок – будто в самую стужу привалился к каменной стене. Мимо прошёл и встал напротив мёртвого Гроздана мёртвый Домнин.
И Гроздан будто бы даже попятился, но тут же остановился.
«Старик, уйди. Я не подчинюсь тебе, бедный седой мотылёк. Тот, кто послал меня, готов овладеть миром, а чем можешь овладеть ты? Садовой лейкой? У тебя ещё есть время уйти самому. Даю тебе три счёта…»
«Не трудись считать, трус. Здесь ты не пройдёшь. И ты это знаешь, так ведь?»
Домнин сделал шаг вперёд. Комната чуть провернулась, в щели меж потолочных плах посыпался мусор.
«Остановись, безумец, – сказал Гроздан. В голосе его было только спокойствие. Слишком много спокойствия. – Ты ведь не желаешь остаться на пороге?»
Домнин сделал второй шаг. Ртутный ручеёк побежал по стене, растёкся лужицей. Тяжёлые блестящие капли застучали о половицы и столешницу.
«На этом тебя и подловили, так ведь, слав? Да, ты ещё помнишь то время, когда был доблестным славом… Остаться на пороге. Что может быть страшнее?… Может, слав. И ты это тоже очень хорошо знаешь…»
«Знаю. Хочешь, расскажу, как это выглядит? Просто очень длинная лестница вниз. И всё. Ничего другого там нет. Очень длинная лестница. Хочешь, чтобы мы пошли по ней вместе?»
«Пойдём», – легко согласился Домнин… и Гроздан понял, что он говорит правду.
Мёртвый слав стремительно отшатнулся. Но старый чародей уже подошёл к нему достаточно близко, чтобы коснуться его рукой. Алексей каким-то чудовищным обострением мыслей и чувств понял, что теперь оба мертвеца слиты в одно. Гроздан задёргался и заметался, круша всё в зале, и Домнин в этих метаниях обнимал его всё плотнее и плотнее. Чудовищный бесформенный ком тьмы замер наконец у руины печи.
«Это всё, слав», – сказал Домнин тихо.
Ком напрягался, перекатывался внутри себя…
«Нет!!! – крик Гроздана вынес оставшиеся стёкла из переплётов. – Нет, старик! Не так просто…»
Наверное, Домнин вовремя понял, что хочет сделать мертвец. Почти вовремя.
Тонкая белая искра вылетела из недр тьмы и ударилась в грудь кесаря. Он пошатнулся, а слившиеся в бесформие мертвецы с чудовищным рыком взвились в воздух и ринулись в чернеющее квадратное отверстие дымохода. Весь потолок вспыхнул жутким ртутным блеском. Плахи расселись, одна матица выскочила из паза и повисла, удерживаемая Бог знает чем. Сухая земля и клочья мха сыпались обильно.
Алексей чувствовал себя вынырнувшим с самого дна – уже после того, как будто бы хлебнул воды. Всё вокруг было страшно яркое и вещественное. Он видел и запоминал навсегда: слезы и царапины на лице августы – цепочку с золотым скарабеем на морщинистой её шее – кровь под обломанными ногтями… разрубленный в двух местах – под горлом и напротив сердца – кожаный чёрный жилет на Войдане… и странно изменившееся лицо кесаря. У него был изумлённый и чуть недоумевающий вид. Он осторожно потрогал свою грудь рукой…
Потолок над головой угрожающе трещал.
– Уходим отсюда! – крикнул Алексей. – Государь!..
– Да, конечно… – растерянно ответил тот и посмотрел на августу.
Но Войдан понял всё правильно. Он подхватил отца под руку и повлёк в коридор. Там толпились.
– М-матушка… – Алексей повернулся к августе. – Матушка, прошу вас…
Она встряхнула головой, расправила плечи и неторопливо зашагала следом за своими мужчинами. Алексей пропустил её и ещё раз быстро огляделся.
Ртутный блеск быстро и коротко показывался то там, то здесь, и в мерцании его что-то мгновенно завораживало, казалось то ли обязательным, то ли неузнанно-знакомым. Но Алексея уже тащили за руки и за полы куртки, и он не сумел рассмотреть и понять, в чём была странность и прелесть этого блеска…
Он ещё много раз будет видеть его во сне и просыпаться с мучительным чувством того, что ещё миг – и тайна перестанет быть для него тайной… но этот миг не был ему дан никогда.
Алексея буквально выволокли из разгромленной залы, и тут же рухнул потолок.
В месте прикосновения искры к груди кесаря участок кожи размером с детскую ладонь позеленел и потерял всяческую чувствительность. Лекарь Деян долго осматривал распростёртого на широкой лавке пациента, качал головой и бормотал неслышно. Потом сказал:
– Государь. Я впервые вижу такое. В моей памяти нет никаких упоминаний о подобной болезни. Позволь мне удалиться и обратиться к книгам. Может быть, я найду нужное описание и средство.
Кесарь слабовольно махнул рукой: иди. И подтвердил словом:
– Иди уж, мучитель. И всё – идите. Сил моих больше нет, чтоб вас видеть…
Отвернулся к стене и замер.
Алексей, что стоял в дверях, пропустил лекаря мимо себя и вышел следом.
– Так плохо? – спросил он.
Лекарь, не оборачиваясь, кивнул.
Силентий – тайный совет – собрался в стражницкой. Этериарх стражи Мечислав Урбасиан стоял во главе стола, за которым друг друга напротив сидели стратиг Рогдай и потаинник Юно Януар. По правую руку от Рогдая держался Войдан, всё ещё бледный после столкновения с мертвецом, а рядом с Юно Алексей неожиданно для себя увидел Аэллу Саверию, ведиму и целительницу, служившую, как и многие другие ведимы, семейству Вендимианов, относящемуся к их ремеслу терпимо и даже поощрительно. Появление её при дворе кесаря в трудный час могло многое значить…
– Садись, лекарь. Садись и ты, слав… – этериарх дождался, когда Деян и Алексей займут места за столом, и тяжело сел сам. – Говори, лекарь.
Деян покосился на Аэллу, вздохнул.
– Хорошего вы от меня не услышите. Я не видел никогда сам, как начинается «болезнь царей», но в трудах описания читал многократно… Всегда первоначально возникает маленькое серое пятнышко с розовой каймой, оно растёт… Завтра оно будет с блюдце, через три дня появится смрад. Пройдёт ещё две-три недели… Мне хотелось бы ошибиться, но я не ошибаюсь – всё слишком очевидно.
Повисло молчание. Слышно было, как в соседей комнате идут часы.
– Скажу я, – начал стратиг Рогдай. – Не было такой тяжести дня на моей памяти. Замять в Степи. Конкордия опять готовит армаду. Семейства наши так и не договорились до мира. Можно было рассчитывать, что хотя бы перед лицом врага они сплотятся, как это было при кесаре Паисии – пусть на время, пусть кое-как… Потому, думаю, и нанёс враг удар нам в самое сердце. Если лекарь прав, то остаётся у нас один кесаревич Войдан… с женой своей Блаженой… – стратиг проговорил это ровно, но ровность далась ему не сразу. Юная Блажена была младшей дочерью Терентия Вендимиана, генарха южного семейства. И ясно, как день, что все Паригории и те, кто держит их руку: славы северные и большая часть восточных – с большой неохотой пойдут под знамёна кесаря… – И происходит всё это с руки проклятого Полибия – а значит, ждать нам новых напастей и бед. Я сказал. Говори теперь, Юно.
– Сказать хорошего тоже не могу, – приподнял Януар свою круглую, как бы кошачью голову. – В Бориополе странной смертью умер кесарский судья Агав Дометий, а в порту Ирин забили до смерти двух комитов, приставленных к таможне. Вандо Паригорий умыл руки, не став расследовать эти смерти… На востоке начались усобицы мелких дворов из-за торговой дороги на Нектарийский рудник. Всё точно как пред той войною… Моих наличных сил уже не хватает и на Столию. Банды и бродиславы подходят к самым границам кесарских пределов, грабят хутора. Скажу честно, как ни мерзко это звучит: я надеялся на вторжение, потому что тогда мы имели бы шанс отринуть внутреннюю смуту. Но теперь… не знаю. Говори, Аэлла.
– Жизнь кесаря для нас бесценна, и мы можем её сохранить, – тихо сказала она. – Но он будет… только жив. И всё. Его нельзя будет даже показать сторонним людям…
– Кокон Пианы? – догадался лекарь.
– Да, кокон доброй Пианы. Тем временем можно попытаться найти средство… противоядие… мало ли, что мы никогда не слышали о таком…
– Гроздан был всего лишь рукой Полибия, – сказал Алексей. – Значит, если заставить Полибия снять чары…
– Или убить его, – Аэлла нахмурилась. – Да, это надёжнее…
– Мы пришли к тому же, с чего начали, – сказал этериарх. – Полибий.
– По крайней мере, ясна цель, – сказал Алексей.
– Ты это серьёзно, слав?
– Как нельзя более.
– Но… – этериарх оглядел всех, как бы оценивая или взвешивая. – Если я ничего не путаю, могущество Полибия чрезвычайно и растёт день ото дня. На что же можем надеяться мы, простые смертные?
– Полибий сам по себе весьма искусен, – сказал Алексей, – но никаких особых врождённых талантов в нём нет. Во времена Дедоя он был чародеем средней руки. После бегства он обучался у магов Степи – и где-то там нашёл утерянный амулет Ираклемона Строителя: Белого Льва. Белый Лев силы чародею не добавляет, но обладает качеством труднообъяснимым: при нём исчезают различия в языках людей, а также в чародейных умениях. В одно и то же время можно использовать самые несовместимые приёмы: некрономику, скажем, и аргентомантию. В этом сила Полибия – в этом его слабость. Он почти не ограничен в средствах – но вся огромная сила его сосредоточена буквально в одном предмете, который можно… украсть, отнять, подменить…
– Так… – Юно Януар посмотрел на него с особым интересом. – А как именно уважаемый слав видит похищение подобного предмета – ведь это всё равно что… скажем… незаметно на скаку вытащить седло из-под азаха… или – украсть детеныша у плакача…
– А также – яблоки Гесперид и корону морского царя… Не знаю. Плана у меня нет, а если бы и был – я не стал бы доверять его языку. Даже я с моими скромными умениями могу слышать чужими ушами… Скажу только, что не все ещё козыри собрались в руках Полибия… и он это знает.
– Вот как… – протянул этериарх. – А ты, слав – готов ли ты вытянуть из колоды оставшийся козырь?
– Да.
– Что ж… Кесаревич Войдан, будешь ли говорить?
– При живом отце – нет.
– Достойно сие… Ведима, когда приступишь к лечёбе?
– Сейчас, почтенный. Мне нужно будет пять или шесть отроков, которые умеют не бояться.
– Других не держим… Хорошо. Распорядишься, стратиг. Идите все. Пактовий, останься… – и, когда стражницкая опустела: – Шепчи, что замыслил?
– Сейчас… – Алексей движением руки показал: сядь. Сам же – прислушался. Но и мышь не скреблась под полом… Сказал действительно шёпотом, на самое ухо: – Дело такое, этериарх: Домнин перед смертью открыл мне свою тайну, которую двенадцать лет держал… Ты уже понял, этериарх?
– Так. Открыл… Это и есть тот козырь?
– Он самый.
– Она.
– Да. Дама бубей.
– Что тебе нужно?
– Двух отважников – на весь срок.
– Каков же срок?
– Не ведаю. Дни. Или недели. Вряд ли месяцы.
– Месяцы – нельзя.
– Знаю. Недели, наверное, тоже нельзя. Всё, что от меня будет зависеть, сделаю, чтобы были – дни.
– Нельзя говорить, где она?
– Да можно, наверное. Если Полибий мог подслушать, он уже подслушал на острове у Домнина. Она в самой Велесовой кузне, где-то в глубине…
– Ох ты. Я там был – раз.
– Я тоже. Он сказал, кто может показать путь.
– Да, Пактовий. Задал нам многомудрый задачу…
– Это лишь первая. Вторая – уговорить Якуна Виссариона из Артемии. Его Домнин прочил на своё место. Я знаю Якуна… немного. Трудно будет уговаривать.
– Тебе не успеть и то, и другое.
– Не успеть, – Алексей согласно наклонил голову.
– Кого бы ты послал к нему?
– Кесаревича Войдана с женой его. И с ним кого-нибудь из людей Юно. Кто будет при Якуне после.
– Может быть… да. Это должно оказаться лучше всего прочего. Я же займусь лодочным флотом. Прошлый раз получилось как будто бы неплохо… Ты видел недавно в Конкордии верфи. Когда, по твоему разумению, будут готовы последние корабли?
– К маю.
– Время, будем надеяться, ещё есть…
Но оба знали, что времени нет.
Дело создания кокона Пианы оказалось куда более долгим и тяжёлым, чем предполагала Аэлла, и когда всё, наконец, кончилось, сама она была вымотана до состояния полумёртвого, а среди отроков, помогавших ей, один вскоре действительно умер, не выдержав страшного истощения сил. Славы-стражники молча унесли его на щите, чтобы предать земле с должными почестями.
Перед последним бинтованием Алексей и Войдан зашли взглянуть на кесаря. Тот лежал на столе, похожий на выловленного морского царя: блёкло-зелёный, неподвижный, почти потерявший человеческий облик. Лишь лицо ещё частью оставалось прежним; глаза метались…
– Недолго тебе таким оставаться, отец, – сказал Войдан. – Будь спокоен.
Алексей молча кивнул.
Зелёная корка у губ кесаря чуть треснула. Раздалось тихое шипение.
– …есссли… оссилит… не допуссти…
Алексей понял.
– Клянусь, государь, – сказал он. – Поругания не допущу.
Если буду жив, добавил он про себя.
И – если проиграю…
Он повторил то и другое ещё раз и подумал, что условия эти совершенно несовместны.
Аэлла с серым, в мелких капельках пота лицом оттеснила их локтем. В руках у неё была первая лента грубой простынной ткани, пропитанной смолой. На миг она задержала эту ленту в руках – то ли в нерешительности, то ли примеряясь. Потом – одним движением обернула голову кесаря, запечатывая рот и нос. Секунду были видны полные ужаса глаза…
Потом для кесаря настала долгая тьма.
Уходя, Алексей ощутил пожатие руки Войдана. Тайная благодарность за безрассудную клятву. Но лицо Войдана ничего не выражало – он смотрел вперёд и что-то такое видел перед собой…
Ещё до рассвета следующего дня три всадника выехали со двора и намётом помчались на восток, по той самой дороге на Нектарийские рудники, из-за которой вновь ссорились владетельные славы – и за разрешением споров готовы были обратиться не к законному, доброму и справедливому, но бессильному кесарю, а к влиятельным семействам севера и юга. Так уже трижды за последние двести лет вспыхивали в Мелиоре гражданские войны.
Ворон сидел на высоком дереве и смотрел в спину всадникам. Когда они скрылись из виду среди заиндевелых столетних лип, тянущихся вдоль этой дороги на тридцать вёрст вплоть до городка Николия, ворон снялся с дерева и полетел на восток, к морю…
Глава вторая
Директриса училища, маленькая симпатичная брюнеточка, которую не портило даже лёгкое косоглазие, приняла Алексея сразу.
– Вас послала сама судьба! – повторила она несколько раз. – У нас женский коллектив, у нас всего четыре преподавателя-мужчины, да ещё двое почасовиков – и всё. Кузьма Васильевич очень, ну оч-чень помогал – просто самим своим присутствием. Вы не представляете себе, насколько важен мужчина в женском коллективе, наверное, он важнее, чем женщина в мужском, это так облагораживает, особенно если мужчина в форме… Я так жалела, что ему пришлось уволиться, так жалела. Я уже думала, мы никогда не найдём… и вдруг – этот звонок из военкомата. Чертовски кстати. Я очень надеюсь, что вам у нас понравится. Но скажите, Алексей Данилович, вот вы – молодой сильный мужчина, офицер… а у нас зарплата маленькая, с этой проклятой задержкой, хлопот огромное количество…
– Честно? – улыбнулся Алексей.
– Желательно.
– В августе уходит на пенсию мой родной дядя. Он майор инженерных войск. Просил меня найти для него место военрука и придержать. То есть – до августа я у вас побуду, а потом уволюсь в его пользу. Он вам подойдёт куда больше, чем я: золотые руки… Как видите, я ничего не скрываю.
– Ох, да я и не сомневаюсь, – всплеснула руками директриса. – Извините, если я что-то не так сказала…
– Да ну, что вы. Всё просто замечательно.
– И ещё. Скажу уж сразу. У нас контингент особый – девушки. Вы уж готовьтесь к тому, что в вас сразу начнут влюбляться… ну и всё такое. Так вот… даже не знаю, стоит ли вообще об этом говорить, но всё же… в общем, никаких связей со студентками быть просто не может. Не просто запрещено – а исключено абсолютно. Простите, что приходится об этом говорить… не знаю, надо ли было…
– Не надо, – серьёзно покачал головой Алексей. – Тем более что в моём вкусе женщины постарше. Впрочем, я готов подчиниться любым правилам. Необходимость дисциплины мне доказывать не требуется.
– Я так и поняла. Спасибо. Что ж… сейчас появится Валентина Михайловна, она у нас по совместительству завкадрами, оформит вас и покажет ваши владения. Завтра уже занятия… – она развела руками, как бы извиняясь, что не может позволить новому работнику погулять недельку-другую. – И… м-м… Алексей Данилович… можно мне задать вам нескромный вопрос?
– Можно, – с удовольствием разрешил Алексей.
– У вас такая странная фамилия…
– Да, – согласился он. – Дедушка мой был Пактовий, папа был Пактовий – пришлось и мне становиться Пактовием. От судьбы не уйдёшь… Не знаю, откуда она взялась такая, – рассмеялся он, когда брови директрисы удивлённо взлетели вверх. – Греческое слово. Означает «сохраняющий жизнь». Наверное, предки были греки или священники – тем часто давали фамилии на манер греческих. Дьяк Велосипедов, например. Прозванный так за быстроту ног…
– Как интересно, – сказала директриса. – А вот идёт и наша Валентина Михайловна…
Само оформление на работу – заполнение бумаг – заняло минут сорок. Любезная Валентина Михайловна помогала и подсказывала, понимая, что человеку в тридцать с лишним лет трудно впервые в жизни заполнять все эти никому не нужные «простыни».
– Ну и всё, – сказала она наконец. – Пойдёмте, покажу вам ваши подземелья… Кузьма Васильевич передал ключи мне, это против порядка, но завтра он придёт сюда сам, он уже звонил, и вы с ним оформите передачу имущества – из рук в руки. И как с милицией решить, он вам скажет, а то они уже звонят, беспокоятся – оружие всё-таки… Только отпереть те двери я не смогу, вы уж сами.
Ах, как много железа было здесь… Окованная дверь, засов, двухфунтовый замок. Железная решётка и в ней такая же решётчатая калитка. И – огромная железная балка, поддерживающая потолок. И – железный зелёный шкаф. И железные ящики на полу…
Где-то в глубине сидело глупое и алчное желание: схватить всё это и унести с собой.
– …А класс ваш на втором этаже, но там всё просто: класс как класс, даже запирать не обязательно…
– Спасибо, Валентина Михайловна, – сказал Алексей. – Теперь я разберусь.
– Да, планы занятий Кузьма Васильевич оставил, они у него подробнейшие, так что буквально надо только пальцем водить, со строчки не сбиться. А девочки наши – они хоть и зубастые, но не страшные. Главное, вы их не бойтесь, и всё будет хорошо.
– На свете была одна-единственная женщина, которую я когда-то испугался, – сказал Алексей. – И до сих пор о том жалею.
– Ой? – не поверила Валентина Михайловна. – Так уж и одна? А тогда что же вы тогда такой видный и красивый и не женатый ни разу?
– Потому что не теряю надежды когда-нибудь догнать её и доказать, что есть ещё песок в песочнице.
На короткое время он дал пищу для пересудов. Дальше будет видно.
– Общежитие у нас рядом, вы знаете, – продолжала Валентина Михайловна. – Направление я вам написала… ах да. Комендант сегодня придёт поздно, после четырёх. Поэтому можете не торопиться. У вас вещей много?
– Чемодан, – сказал Алексей.
– Всё, что нажили? – она ахнула и покачала головой.
– Пожалуй, что всё. А нужно ли больше?
– Не знаю…
– Зато я очень много видел такого…
– Мы устроим вам новоселье, и вы нам всё расскажете! – с энтузиазмом воскликнула Валентина Михайловна. – У нас весело, вы не думайте.
– Наоборот. Я был уверен, что у вас весело.
– Вы уж извините, Алексей Данилович, я вас заговорила, а мне ещё столько писать… В общем, комендант, самое раннее, в четыре появится. Вы тут пока осмотритесь…
– Конечно, – улыбнулся Алексей.
Он давно не улыбался так много и с таким удовольствием. Жители Велесовой кузни могли быть вполне приятными людьми – хотя временами и странными…
Оставшись один, Алексей сел за стол, положил голову на руки и задумался. Последний месяц, месяц пути и поиска, обошёлся ему недёшево. Запас сил, казалось, почти исчерпан. Несколько раз его выносило за грань срыва, и только случай, лихость, чудо и чутьё позволили ему сохранить лицо – в обоих смыслах.
Но иногда ему нужно было вот так, буквально – забиться в нору и привести в порядок взъерошенные мысли, чувства и ощущения.
Итак, почти на месте. Да что там почти – совсем. Путь оказался быстр, хотя и длинен, куда длиннее, чем это можно было себе представить. Однако тропинка сама ложилась под ноги, поворачивалась… и самое трудное началось уже тогда, когда тропинка вроде бы привела куда надо. Ох, и постарался же старец Велес в своё время… ох и наворотил…
Вдох… выдох… вдох…
Непостижимое для воображения место – эта Велесова кузня.
Никто не способен её описать, никто не может проложить в ней несомненный путь. С каждым шагом по недрам её перед идущим вскрывается новое пространство, каждый поворот преобразует видимый мир. Нет лучшего места, чтобы скрыться…
И хотя ты знаешь твёрдо, что всё вокруг не более чем видимость, относиться к этой видимости надо со всей серьёзностью. Благо, что карты и ключи Домнина позволяли многое важное: и различать среди всей видимости ту, которая прикрывала реальные препятствия, и говорить со странными людьми, обитающими в недрах Кузни, на их темы – пусть и не понимая всего, но не позволяя собеседнику догадаться, что ты не понимаешь… и кое-что ещё…
Так, например, он узнал Еванфию – на глубине в три аршина. Она лежала там, вдали от всего, одинокая и невыразимо несчастная. С нею трудно было говорить, потому что она почти сошла с ума от этого последнего одиночества. Еванфия не знала, что её погубило, не успела понять… она слишком отвыкла от чародейства здесь, где серебро используют для украшений, за словом не следят по причине полного его бессилия… но зато и железо не горит – даже раскалённое докрасна…
Может быть, это искупает все прочие недостатки здешних мест, вяло подумал Алексей.
Он расслабленно встал, отпер один из зелёных шкафов. Вынул винтовку. Руки сами (хвала чудесным ключам Домнина!) открыли затвор, вставили обойму… короткие и точные движения. Дальше по коридору… выключатель. В конце коридора загорелся свет. Будто бы три силуэта показались там на миг… но именно показались. Рябые щиты с чёрными тарелочками мишеней.
Алексей очень быстро вскинул винтовку к плечу, выстрелил, перезарядил, выстрелил… Подсознательно он ожидал, что звук будет более громкий. Расстреляв обойму, он подошёл к мишени. Чёрный кружок в центре её был разлохмачен.
Хорошо.
Он знал, что точно так же будет стрелять из любого другого оружия. В конце концов, всё это условность и почти что видимость…
Ствол винтовки лишь чуть нагрелся.
Но, наверное, выстрелы его всё же немного оглушили, потому что шагов по лестнице он не услышал, и лишь вернувшись в свой кабинет, обнаружил там трёх девиц, похожих, как сёстры.
– Здравствуйте, – протянула одна, а остальные подхватили: – …вуйте, вуйте.
– Здравствуйте, красавицы, – согласился Алексей. – И кто же вы такие здесь?
– А мы… вот… записаны. Я Колмакова, а это Швец, а это Сорочинская.
– Нас Кузьма Васильевич в стрелковый кружок записал, – сказала Швец.
– Понял, – кивнул Алексей. – Раз записал, будем заниматься. С той недели начнем.
– А вы наш новый военрук? – спросила третья, Сорочинская.
– Так точно.
– А как вас зовут?
– Алексей Данилович.
– Очень приятно… приятно, – все трое исполнили маленькие карманные реверансы. – Так вы нам скажете, когда на занятия приходить?
– Расписание вывешу. А Кузьма Васильевич когда занятия проводил?
– По пятницам, после шестого урока…
– Может быть, так и оставим. Ну, бегите, мне тут ещё всё закрывать и на сигнализацию ставить.
– Ага. До свидания! (досвида!.. досда!..) Если что понадобится, то нас спрашивайте!
Умчались. Лёгкая кавалерийская разведка.
Алексей запер шкаф, потом кабинет, выключил свет, включил сигнализацию, запер обе двери в подвал и пошёл в общежитие.
Комната была что надо: узкая продавленная кровать с тусклым матрацем, две табуретки, полка на стене. Работала только одна розетка. Туалет за тонкой перегородкой, и вода из бачка текла беспрерывно. Алексей бросил полученные простыни и полотенца на кровать, сел рядом и откинулся к стене.
Так он просидел не меньше часа.
Потом в дверь постучали.
– Да, – сказал Алексей. – Не заперто.
Вошёл мужчина лет сорока пяти в спортивных штанах, но в пиджаке. Лицо его было того замечательного не-характерного типа, которое носят в обыденности знаменитые актёры и проповедники: чуть смазанные черты, чуть простоватая мимика. Два-три штриха – и лицо взрывается характером. Потом эти штрихи убираются…
– Здравствуйте, сосед, – сказал мужчина. – Вы заместо Кузьмы будете у нас работать? Давайте познакомимся. Я веду аккордеон и сольфеджио, зовут меня Юрий Петрович. В общежитии этом несчастном живу по причине временной бесквартирности, ибо погорелец.
– Да вы что? – Алексей пожал ему руку. – Алексей Данилович. Тоже бесквартирен, но по причине простой безалаберности. Ну, проходите, что ли…
– У меня другое предложение. Вы пока ещё не обустроились, гостей принимать не с руки – пойдёмте к нам. Супруга будет рада. Чайку попьём…
Даже временное обиталище четы Неминущих, Юрия Петровича и Ольги Леонидовны, тоже преподавателя музыки (и домоводства по совместительству), оказалось на редкость уютным и удобным для жилья. У хозяина были золотые руки, у хозяйки – отменный вкус и глазомер. Только подняв глаза к потолку, можно было понять, как на самом деле мала эта комнатка, в которой чудесным образом уместилось всё необходимое для жизни.
Сидели вокруг столика, сделанного из чертёжной доски и подставки для телевизора, на удобных парусиновых стульчиках. Пили очень вкусный чай из глиняного чайника и таких же глиняных кружек, собственноручно хозяйкой созданных на глазах изумлённого студенчества всего лишь за один урок обучения лепке. Разговаривали как бы ни о чём. Было просто чудесно.
Но когда, наговорившись – три часа как не бывало, – Алексей вернулся в свою пустую и гулкую, как старый барабан, комнатку, полную следов давних временных жизней, он вдруг понял, что здесь кто-то без него побывал: разумеется, не в грубом вещественно-телесном виде… но своеобразный след злого присутствия зацепился за стены, остался на них, как невидимая глазом слизь… Алексея передёрнуло – просто от брезгливости.
Кроме того…
Он понимал, конечно, что его обязательно найдут, но не думал, что это произойдёт так скоро.
До того, как он сам найдёт то, что ищет.
– …вылитый Том Круз! Он как из-за угла вышел с этой своей винтовкой, у меня сразу – у-уп! И молчу, как дура. Таращусь. А он: вы кто такие, красавицы…
– На Круза даже совсем не похож, – возразила Чижик. – Я его в коридоре видела. Он скорее Сюткина напоминает, только в плечах здоровый, как Арнольд. И походка такая… вот он просто идёт, а понимаешь, что крадётся.
Санечка молчала. Новый военрук её интересовал мало. Ей было жалко старого, и она уже дважды ходила его навещать. Кузьма Васильевич больше лежал, прогуливаться выходил только на балкон. Комната его была пропитана застарелым табачным дымом, на стене висели фотографии в рамках. Нельзя сказать, что Кузьма Васильевич скучал: жена его, тоже пенсионерка, работала уборщицей в какой-то фирме и уходила из дому после обеда часа примерно на три, взрослая дочь жила рядом, внуки забегали из школы поесть и сделать уроки, – но Санечке он бывал очень рад: не забывают старика…
А сегодня вдруг снова дало знать о себе то золотое пятнышко в глазу.
Санечка, придя с занятий, разложила учебники, конспекты – завтра предстояла контрольная по дошкольной педагогике. Это была такая интересная наука, в которой каждое дважды два равнялось доброму утру. Тем не менее готовиться и сдавать нужно… Санечка приступила к чтению и вдруг поняла, что левым глазом не видит ничего. Пятнышко не стало ярче, но оно приблизилось и расплылось в туманное, чуть светящееся облачко, и в этом тумане, ускользающие от взгляда, словно бы двигались какие-то фигуры и тени…
Она прижала ладонь к глазу и так сидела долго, пока не прошёл испуг. Потом она вспомнила про капли, стоящие в тумбочке. Она набрала немного прозрачной жидкости в пипетку, запрокинула голову и с трудом – рука тряслась, а глаз непроизвольно зажмуривался – попала куда нужно. Капли были едкими, жгучими, но они помогли. Сейчас она сидела, прислушиваясь не столько к щебечущим птицам, сколько к своему восприятию действительности. Там, где было и угасло туманное облачко, все предметы становились как будто чуть более выпуклыми и подробными, будто между ними и глазом кто-то невидимый держал невидимую линзу… да вот только подробности эти нельзя было разобрать, потому что линза отъезжала вбок, в ту сторону, куда сместишь взгляд.
– …вот, а потом мы пошли к Машке Шершовой домой, ну, ты её знаешь, а у неё брат полгода как из армии уволился, тоже бывший офицер, служит в какой-то такой охране и уже машину купил, так он так на меня посмотрел…
Читать бесплатно другие книги:
