Жребий вечности Сушинский Богдан

– Почему не Вернер Браун?

– Мы оставим его американцам.

– Как это возможно?! – поразился услышанному доктор Шернер.

– А вы, естественно, хотели бы, чтобы Браун, наш Ракетный Барон, достался русским? Нет уж! Вместе с несколькими другими конструкторами, инженерами, техниками мы сдадим его американцам. Кое-кто, правда, достанется англичанам и русским. После чего все они решат, что захватили весь наш научно-технический потенциал рейха. Им и в голову не придет, что все самое талантливое научное ядро собрано у нас в Антарктиде. А значит, они подарят нам несколько десятилетий спокойной жизни и работы. Как видите, я с вами предельно откровенен.

– Благодарю за доверие, штурмбаннфюрер.

– Кстати, кроме всего прочего, атланты согласились поделиться с нами эликсиром долголетия, позволяющим жить до пятисот лет. Ну, нам с вами пятьсот уже не протянуть, это – для будущих поколений, но то, что лет двести нам будет отведено – несомненно.

– Отбывать туда нужно прямо сейчас? – встревоженно спросил Шернер.

– Нет, думаю, что через несколько месяцев, когда угроза рейху станет еще более очевидной. А главное, мы хотим, чтобы вы прибыли в Рейх-Атлантиду, когда уже будет построена ее столица, создан испытательный авиационный центр, будет красоваться здание Академии наук. Зачем вам терпеть неудобства?

– Вы правы: ничто так не выбивает из колеи, как житейские неурядицы.

– И поймите: мы ведь уходим во Внутренний Мир не навсегда. Просто там мы создадим такую мощную страну и такую мощную, монолитную нацию, которая в любое время сможет вернуться на поверхность Земли, чтобы полностью завоевать все ее континенты.

Несколько минут они провели в молчании. Пиво действительно было отвратительным – теперь Скорцени убедился в этом. Оно казалось слишком горьким, с привкусом прелого зерна и еще чего-то такого, что смахивало на вкус пережаренных бобов.

– Не моего унтер-офицерского ума это дело, но все же я доложу вам: я тоже считаю, что это пиво недостойно истинного баварца, – неожиданно появился рядом с их столиком кельнер. – Но что поделаешь: все лучшее, что имеется из зерна, идет на хлеб. Теперь нам еще долго не знать вкуса ни хорошего пива, ни хорошего хлеба.

– И что вы предлагаете? – довольно мягко поинтересовался штурмбаннфюрер СС.

– Не моего унтер-офицерского ума это дело, но все же я вам доложу: учиться воевать – вот что я предлагаю. По-настоящему учиться воевать.

Скорцени и Шернер переглянулись. Они ожидали услышать все, что угодно: что старик станет жаловаться на суровые будни военного времени; на то, что из оккупированных стран приходит слишком мало зерна и прочих продуктов, что в окрестностях не осталось трудоспособных молодых мужчин, а потому сеять хлеб скоро будет некому. Действительно, все, что угодно, только не то, что он сказал.

– А я-то думаю: чего-то не хватает для полного восприятия вашего Железного креста, – саркастически молвил Скорцени. – Теперь понял: мундира солдата вермахта.

– Извините, господа, за назойливость, но все же скажу: надо очень хорошо думать, прежде чем начинать любую войну, а тем более – войну с Россией. Это я вам говорю как унтер-офицер Первой мировой, командир отделения артиллерийской разведки. Не моего унтер-офицерского ума это дело, но все же доложу: если уж ввязались в такую войну, то воевать надо так, чтобы мир содрогался не от наших поражений, а от наших побед.

– Мы запомним эти слова, господин унтер-офицер.

– А еще мне известно, что прибыли вы сюда, чтобы наконец разобраться с той машиной, которая когда-то грохнулась недалеко отсюда, между Готскими Могилами, как у нас называют эти холмы.

– И вы хотите нам в связи с этим что-то сообщить? – вмешался в их разговор Герман Шернер.

– Я живу на самой окраине городка, на четвертом этаже дома, в котором живут многие отставные офицеры. Так вот, со своего четвертого этажа я прекрасно наблюдаю вершины этих холмов. Не моего унтер-офицерского ума это дело, но все же доложу: мне кажется, что все дело в этих холмах. Слишком уж часто диски и прочие штуковины зависают над той ложбинкой, в которую упал тогда интересующий вас диск. Значит, что-то их здесь привлекает.

– Возможно, возможно… – поддержал его Шернер. – Но как вы думаете, что именно?

– Какая-то неведомая сила.

– Должны же у вас существовать какие-то легенды? Такие места всегда окутаны поверьями, легендами и всевозможной мистикой.

– Не знаю, никаких легенд слышать мне не довелось. А вот то, что слава у этих холмов дурная и что когда-то в долине между холмами собирались ведьмы со всей округи, – это у нас известно каждому.

– Ну вот, видите, уже кое-что, – подбодрил его Скорцени.

– А еще известно, что в средние века на этих холмах инквизиция сожгла добрый десяток ведьм. Их привозили сюда со всей округи и на вершинах холмов разводили костры. Всегда по два, на обеих вершинах. И сжигали по две ведьмы. Правда, меньше их от этого в наших краях не стало.

– Ладно, Бог с ними, с ведьмами! – молвил Шернер. – Я так понимаю, что вы жили в этом городке, когда один из дисков потерпел катастрофу?

– Жил.

– И бывали возле этого небесного диска?

– Тогда, когда полиция опрашивала местных жителей, я в этом не признался. Но теперь скажу: был. Уже после того, как пилоты оставили вершину холма и куда-то исчезли.

– Так вы видели пилотов?! – дуэтом закричали Скорцени и Шернер.

– Мельком, случайно. Это было в воскресенье. Утром я, как всегда, вышел на балкон, чтобы сделать зарядку, – армейская привычка. Тогда я еще не знал о падении дисколета и не видел его. Зато видел троих людей в каких-то странных серебристых костюмах. Я еще подумал: «Ты смотри, какую странную униформу придумали для наших летчиков! Никогда такой не видел».

– Почему вы сразу решили, что это летчики?

– Не моего унтер-офицерского ума это дело, но все же доложу вам, что здесь, рядом, в тридцатые годы был испытательный полигон, на котором испытывали новейшие самолеты. На нашем городском кладбище даже есть специальный участок – для погибших военных летчиков.

Скорцени и Шернер настороженно переглянулись. Сейчас они оба подумали об одном и том же: «Так, может, пришельцев привлекали не таинственные холмы, а новая техника, которую наши пилоты испытывали на местном аэродроме?!»

– И что произошло дальше? – первым пришел в себя Скорцени. – Куда эти пилоты девались?

– Понятия не имею. Не знаю, сколько они пробыли на этом холме до того, как я их увидел, но при мне они пробыли там минут пять. В это время на холмы нашла какая-то странная розоватая тучка. То ли тучка, то ли туман.

– Так все-таки: тучка или туман? – пытался выяснить Шернер.

– Не знаю, что это было на самом деле, но это был какой-то сиреневый кисель. Никогда ничего подобного я не видел.

– Хорошо, а когда тучка ваша кисельная развеялась…

– Когда она развеялась, пилотов на холме уже не было. Поначалу я думал, что они попросту спустились с холма, и не придал этому значения. Ну а к обеду уже узнал, что между холмами упал звездолет и что пилотов обнаружить не удалось. Я поспешил туда. Местные полицейские знали меня, потому позволили приблизиться почти вплотную, что обошлось мне в четыре кружки пива. Только ничего особенного я там не разглядел. Огромный диск. Из какого-то серого, похожего на старое столовое серебро, металла.

– На столовое серебро? – жадно ловил каждое его слово конструктор «шернеролетов».

– Слегка напоминало его. А сверху на этом громадном диске – нечто похожее на пилотскую кабину, с иллюминаторами, как на морских судах. Ну а потом приехали полицейские откуда-то из Берлина, появилось много сотрудников гестапо. Нас предупредили, чтобы мы держали языки за зубами, а не то все отправимся в концлагеря.

– Нам вас сам Бог послал, – признал Скорцени, заказывая еще по кружке пива.

– А может, вы еще что-нибудь вспомните? – с надеждой спросил Шернер, прежде чем кельнер отправился выполнять заказ.

– Только то, что в это же время у меня снимал комнатку один странный тибетец, который постоянно ходил в зеленых перчатках.

– И это все его странности? – иронично уточнил маркграф.

– Да это же тибетский лама! – воскликнул Скорцени. – В Берлине его так и называли: Человек в зеленых перчатках.

– Точно, он говорил, что приехал из Берлина.

– А теперь попытайтесь вспомнить: он прибыл в городок уже после того, как дисколет потерпел крушение, или до этого падения?

– Тут и вспоминать нечего: дисколет упал ночью, а вечером этот ваш лама уже поселялся у меня.

– Как он объяснил причину своего появления?

– У нас хороший исторический музей. Лама этот назвался профессором и сказал, что будет знакомиться с какими-то очень интересными экспонатами. Потом смотритель сказал мне, что этого тибетца привлекала старинная хроника нашего города.

– Шернер, – многозначительно посмотрел Скорцени на маркграфа. – Хроника города. Очевидно, что-то связанное с Готскими Могилами.

– Понял, займусь.

– И куда этот лама потом девался?

– Не знаю. Очевидно, вернулся к себе в Берлин. Не попрощался, правда, но за комнату заплатил.

– Исчез, он, конечно, в ту же ночь, когда исчез дисколет?

– Как всегда, пообедал у нас, после этого, тоже как всегда, пошел в музей. Больше я его не видел. Да и музейный смотритель сказал, что в тот день лама вообще не наведывался в их заведение. А ночью загорелся гараж и исчез сам звездолет. Но я не думаю, что отъезд ламы и исчезновение звездолета как-то связаны между собой.

– Как знать! – не согласился с ним доктор Шернер.

– Вот и я порой так думаю: «Как знать!» Не моего унтер-офицерского ума это дело, но, доложу я вам, странно все это. Кстати, после исчезновения звездолета аэродром наш испытательный, ко всеобщей радости горожан, перевели куда-то в другое место. Собственно, аэродром остался, но самолеты здесь больше не испытывают.

– Еще одна зацепка, – обратил штурмбаннфюрер внимание Шернера.

Пока кельнер наполнял их кружки пивом, Скорцени и Шернер молча смотрели друг на друга.

– Если то, что мы зашли именно в эту пивную, – всего лишь случай, то очень странный, не находите, Шернер? – оживился штурмбаннфюрер, когда хозяин заведения наконец направился к ним.

– В любом случае нам здорово повезло. По-моему, из рассказа этого некогда бравого унтер-офицера мы узнали значительно больше, нежели из доклада спецкомиссии.

Последних его слов Скорцени почти не слышал. С трудом дождавшись, пока медлительный, слегка прихрамывающий унтер-офицер приблизится к столику, он сразу же спросил:

– А почему вы не сказали нам о главном – каким образом вы узнали, что мы находимся здесь, чтобы выяснить, что произошло с дисколетом? Только не говорите, что вы опять стояли на своем балконе и все видели.

– При чем здесь балкон? – пожал плечами кельнер. – Вчера за этим же столиком и на том самом месте, на котором сидите сейчас вы, восседала сатанински прекрасная женщина по имени Мария. Я начал рассказывать ей ту же историю о пилотах на холме, но она прервала меня: «Завтра сюда прибудут двое господ офицеров, у одного из которых лицо будет разукрашено шрамом, меткой его безалаберной юности, вот ему вы все и расскажете. Только постарайтесь со всеми подробностями. Для них обоих это очень важно».

Скорцени откинулся на спинку кресла и невидящим взором уставился куда-то в потолок.

– Это не та ли Неземная?.. – начал было Шернер.

– Та, маркграф, та. И вся эта чертовщина мне уже начала надоедать. Скажите, унтер-офицер, давно последний раз на этих ваших Готских Могилах зажигали инквизиторские костры?

– Да пару столетий назад.

– Придется зажечь еще один, для поддержания традиции.

– Действительно традиции, – хитровато как-то осклабился кельнер. – И будьте уверены, что, если бы действительно дошло до костра, Мария даже не спросила бы, за что ее сжигают. Она ведь отсюда, из местных ведьм, которых так и не вывели.

– Так вы ее давно знаете?

– Хоть она и значительно моложе меня, но когда-то так влюбился в нее, что чуть в петлю не полез. Но это так, к делу не относится. А что касается костра инквизиции, то из рода Марии как минимум трех женщин на Готских Могилах сожгли – это точно.

– Это уже любопытно! – восхитился его рассказом фон Шернер. – Жаль, что я не знал о ее колдовской династии до «сеанса с богами».

«Нет, все-таки придется еще раз встретиться с этой странной женщиной, – молвил себе Скорцени. – Только смотри, чтобы эти твои визиты не кончились мучительным выбором между страданиями и петлей самоубийцы».

– И можете не сомневаться, что о звездолетах, которые летают над Готскими Могилами и падают на них с небес, эта чертовка знает значительно больше, чем у нее удается выспросить. Уж не пойму: то ли боится говорить, то ли просто по-ведьмовски хитрит. Не моего унтер-офицерского ума это дело, однако доложу вам: у нас здесь всякие есть – одни на картах гадают, другие по рукам, по зеркальцам или на каком-то зелье. А вот как гадает Мария, этого никто понять не может. Но самое удивительное другое – все местные гадалки, ведьмы и чернокнижники боятся Марии, которую у нас так и называют Марией Готской. Причем боятся, но в то же время почитают. Вроде как мастера высшего класса, из высшей касты. Не знаю, чем она сейчас занимается, но два-три раза в год обязательно приезжает сюда и обязательно подолгу бывает на Готских Могилах.

– Так-так, и чем она там занимается? – подался к кельнеру через стол маркграф фон Шернер.

– Откуда мне знать?

– Неужели ни разу не подсмотрели?

– Когда Мария Готская приезжает сюда, все местные чернокнижники затаиваются, а некоторые просто бегут из города и окрестных деревень на несколько дней. И ходить вслед за ней на Готские Могилы никто не решается. Глаз у нее слишком черный. Местный пастор утверждает, что это она ходит туда, чтобы подзаряжаться. Для нее эти могилы – что-то вроде аккумуляторов. Так что рано мы костры эти инквизиторские на Готских Могилах погасили, – злорадно ворчал кельнер, возвращаясь к себе за стойку, – слишком рано.

– Не моего унтер-офицерского ума это дело, – шутя, скопировал кельнера Скорцени, когда они оставили его питейное заведение, – но обязан вам, Шернер, доложить, что придется нам с этой Неземной Марией Готской провести еще один сеанс. Только на сей раз богами и Высшими Неизвестными будем мы, пусть общается с нами.

16

Выглянув из своего штабного шатра, Роммель обнаружил, что адъютант воюет с каким-то прорывающимся к нему офицером, и позвонил на пост.

– К вам пытается пройти оберштурмбаннфюрер СС Шмидт, – доложил часовой, воспользовавшись тем, что офицеры отошли от его палатки, – однако господин адъютант не пропускает его.

– Пусть пока попридержит эту берлинскую выскочку, – проворчал фельдмаршал и положил трубку на рычаг.

Он вернулся в свое кресло за походным штабным столом, налил немного вина и разбавил его водой. То и другое было теплым и противным на вкус, но все же это была жидкость, а всякая жидкость ценилась на этом выжженном африканским солнцем пустынном плато на вес… не золота, нет, а жизни.

В эти дни фронтового затишья, которое одинаково бережно поддерживалось обеими, истощенными боями и жарой, воюющими сторонами, Роммель все чаще обращался в своих воспоминаниях к тем временам его армейской славы, которые были связаны с Седьмой танковой дивизией, с которой в 1940-м он прошел чуть ли не половину Франции.

Седьмая танковая и – Франция! Какие это были трудные, но в то же время прекрасные времена! Начальником личной охраны фюрера он, тогда уже генерал-майор, стал после того, как возглавил военную академию. Поэтому перед ним, фронтовиком, еще относительно молодым генералом, имеющим опыт не только командования боевыми подразделениями, но и преподавания в двух академиях, а еще – автором популярной книги и любимцем, как тогда многие считали, фюрера, – открывались неограниченные возможности.

Когда после завершения польской кампании, фюрер уступил его просьбам и предложил самому выбрать себе должность, Роммель мог вернуться на должность руководителя академии, мог защищать докторскую диссертацию или же попроситься в штаб Верховного главнокомандования вермахта. Но он удивил всех, попросив назначить его командиром одной из танковых дивизий, с которой тотчас же отправился на фронт.

Он словно бы испугался, что и война с Францией тоже завершится без его участия, точно так же, как завершилась война с Польшей. А допустить такого Роммель не мог. Он даже не скрывал, что жаждет наград и повышений, что стремится сделать блестящую военную карьеру. В конце концов не зря же он еще в 1917 году, пребывая всего лишь в чине капитана, был удостоен за свои действия на Карпатском фронте ордена «Pour le Merite», которыми обычно награждали только генералов. Тогда он воспринял эту генеральскую награду как солдатское знамение, как видение маршальского жезла.

Странное дело: он воевал против французов, олицетворением воинской доблести которых был Бонапарт, но чем дольше длилась эта война, тем большим уважением он проникался к Бонапарту, тем более убежденным бонапартистом становился.

В те дни он почти вышел из-под подчинения не только штаба 15-го танкового корпуса, в который входила его дивизия, но и из подчинения штаба вермахта. И поскольку в штабе сухопутных войск уже никто толком не знал, где в то или иное время находится дивизия Роммеля и куда она направляется, то вскоре ее стали называть дивизией-призраком, причем несколько раз ее ошибочно причисляли к погибшим. Комдив умышленно не выходил на связь ни с командованием корпуса, ни даже со своим собственным штабом, чтобы не получать никаких приказов и действовать на свое усмотрение. Скорость и внезапность, поддержанные огнем, броней и гусеницами, – вот то, что позволяло ему творить во Франции чудеса.

Ну а по-настоящему генерал Роммель со своими танкистами прославился в битве под Аррасом. Когда дивизия приблизилась к этому городу с юга, англичане и французы уже успели основательно проредить германскую пехоту и уничтожили почти все противотанковые орудия. Решив, что опасаться истребителей танков им уже нечего, англичане бросили против потрепанной роммелевской дивизии два своих танковых полка, что-то порядка семидесяти машин. Поняв, что танковые батальоны англосаксов сейчас сомнут всю оборону и, при поддержке пехоты, истребят все имеющиеся там германские силы, Роммель сделал то, до чего ранее не додумался ни один генерал.

В его распоряжении было всего несколько 88-миллиметровых орудий «Флак». Орудия эти были зенитными, а в небе вовсю орудовала вражеская авиация. Однако Роммель отдавал себе отчет в том, что если не остановить английские крейсерские танки, то прикрывать этими зенитками уже будет нечего. И тогда он приказал окопать зенитные орудия позади своих танковых порядков и открыть огонь по атакующему противнику.

Англичане, уверовавшие, что противотанковой артиллерии у германцев не осталось, так до конца и не поняли, что же произошло: откуда такой темп ведения огня и такая кучность попадания снарядов? Все открылось после того, как несколько десятков их танков было сожжено или подбито, а остальные с поля боя бежали. Это была не просто победа в бою, это уже была военная классика, которая со временем вошла во все пособия и для танкистов, и для зенитчиков. Кстати, недавно такую же тактику ведения боя Роммель применил и здесь, в Африке, приказав врыть зенитные орудия в дюны, а сверху прикрыть их маскировочными сетями.

Оказавшись перед грядой каких-то странных дюн, англичане попали на песчанной равнине под смертоносный огонь зениток, уже прозванных к тому времени убийцами танков. Эффект оказался еще более разительным, нежели под Аррасом. И что самое странное – учениками оказались все те же нерадивые и ничему не научившиеся англичане.

– Господин фельдмаршал, – услышал он в трубке голос дежурного офицера связи, – вам срочная шифрограмма из Берлина, из штаба Верховного командования Вооруженными силами, за подписью начальника штаба Кейтеля.

– Что там еще? – с хрипотцой в голосе прорычал командир корпуса. – Неужели там все еще помнят, что по африканским пустыням бродит со своими оборванцами некий фельдмаршал Роммель?

– Работают шифровальщики, господин фельдмаршал, – услышал офицер связи только то, что ему положено было слышать. – Через десять минут я вручу вам текст радиограммы.

Он действительно появился через десять минут, а вручая радиограмму, поздравил фельдмаршала с повышением в должности.

– Каким еще, к дьяволу, повышением? – удивился Роммель. Но офицер связи был прав. В радиограмме говорилось о том, что ему приказано принять командование группой армий «Африка», в которую вошли все имевшиеся в Северной Африке германские части. Вернее, все то, что от этих частей осталось.

Офицер уже попросил разрешения уйти, однако фельдмаршал резким тоном приказал ему подождать и карандашом, прямо на приказе Кейтеля, размашисто начертал: «Принимать командование группой армий “Африка” отказываюсь, в связи с тем что сформировать данную боеспособную группу из тех сил, которые имеются сейчас в Африке, невозможно. Командующий Африканского корпуса фельдмаршал Роммель»[21].

– Идите и немедленно передайте в штаб Верховного командования, с меня этого африканского ада достаточно.

– Вы отказываетесь выполнить такой… прекрасный приказ, господин фельдмаршал? – даже сквозь африканский загар проступила бледность на лице майора.

– Из этого еще не следует, что вы имеете право не выполнить мой приказ, любезнейший. Кругом! Шагом марш!

Оставшись наедине, Роммель в порыве отчаяния влил в себя оставшиеся полбутылки вина и, не почувствовав ни опьянения, ни хотя бы утоления жажды, вновь откинулся на спинку кресла. Уже пребывая в позе крайне истощенного человека, фельдмаршал нащупал кобуру с пистолетом и, достав из нее свой именной «вальтер», выложил его на стол перед собой.

Минут пятнадцать он просидел в каком-то полузабытьи, ничего не ощущая, ни о чем не думая и почти ничего из того, что происходило сейчас вокруг него в реальной жизни, не осознавая. Это было прощание с жизнью, в которой он, как вечный солдат, как полководец, сделал все возможное, чтобы мир этот стал еще более ожесточенным, еще более кровавым и страшным, нежели он был до него.

«Так, может, действительно застрелиться? – спросил он то ли самого себя, то ли лежащий перед ним «вальтер». – И каков в этом смысл? Хочешь, чтобы сволочные медики констатировали, что ты пустил себе пулю в лоб в состоянии сильного опьянения? Как и Наполеон, ты прибыл в Африку, по существу, из Франции. Однако он ушел отсюда хотя и разбитым, но непобежденным. Ушел, чтобы стать императором. А тебя даже переправлять в Германию не станут, а зароют где-нибудь посреди Ливийской пустыни, как труса и предателя. Так стоило ли ради такого бесславного конца проходить такой славный и мужественный путь?»

Страницы: «« 12345

Читать бесплатно другие книги:

Журнал «Политическая наука» – одно из ведущих периодических изданий по политологии в России, известн...
Анализируется состояние зарубежной и российской политической социологии в 1990–2000-е годы, представ...
Представлены современные подходы к исследованию регионального измерения общенациональных политически...
Номер посвящен одному из аспектов становления и функционирования современного государства – государс...
Папа – демон, да не из последних, жених – император, сестра бывшая принцесса, а бабушка – так и вовс...
Старый обветшавший особняк расположен на берегу озера в живописном местечке недалеко от Лондона. И в...