Граница безмолвия Сушинский Богдан

6

Двухместный самолетик, доставивший на полуостров барона фон Готтенберга, прибыл с тем небольшим опозданием, которое способен был понять и простить даже придирчиво педантичный вице-адмирал фон Штинген. Получив по телефону сообщение о его прилете, Штинген пожалел о том, что с галереи своей сторожевой башни не мог видеть посадочной полосы местного аэродромчика, однако в кабинет вернулся, только когда адъютант звонким, почти мальчишеским голосом доложил, что оберштурмбаннфюрер прибыл и просит принять его.

Впрочем, «просит принять его» – оказалось чистой условностью. Этот рослый детина в черной кожаной куртке без каких-либо знаков различия вошел в кабинет командующего Стратегическими северными силами, словно в казарму вверенных ему «фридентальцев», и осмотрелся в ней с видом фельдфебеля, твердо решившего разобраться со своими подчиненными, чтобы раз и навсегда приучить их к порядку.

– Вам известно, господин вице-адмирал, что я прибыл сюда по личному приказу фюрера, – хриплым басом пробубнил он, стоя посреди кабинета с широко растопыренными локтями, в такой позе, словно ожидал, что со всех закутков этого замка на него вот-вот ринутся заговорщики. – Как известно и то, с каким заданием я прибыл.

– Фюрер действительно называл ваше имя, – с предельной небрежностью произнес Штинген, усаживаясь в одно из двух кресел, стоящих у камина, и жестом указывая оберштурмбаннфюреру на второе. На стоявшем между ними столике уже красовалась бутылка коньяку из французских запасов адмирала, а еще через минуту появился адъютант с двумя дымящимися чашками кофе. – А что касается задания, то вам известно, что операция «Полярный бастион» будет проводиться Северными силами и проходить под моим командованием. И что группа «Викинг», командование над которой вы завтра примете, является всего лишь одним из небольших подразделений этих сил, – окончательно сбил с него спесь вице-адмирал.

– Мне было сказано, что общее командование операцией осуществляете вы, – признал фон Готтенберг. – Что же касается Стратегических северных сил…

– …В штабе которых вы сейчас находитесь, барон.

– …То о них я слышу впервые.

– Мы не та организация, уведомлять о которой следует красочными вывесками, – холодно заметил фон Штинген. – И мой прием был бы куда сдержаннее, если бы не одно обстоятельство из нашего с вами общего прошлого, барон. Именно нашего с вами.

– Начало интригующее, – удивленно взглянул на него оберштурмбаннфюрер.

Вице-адмирал наполнил коньяком небольшие, только вчера извлеченные из походного чемоданчика серебряные рюмочки и, подняв одну из них, произнес:

– За непотопляемый флагман германской морской разведки крейсер «Комет»!

– Простите? – напряженно поморщился оберштурмбаннфюрер.

– За победу наших войск и за тех, кто содействовал этой победе, находясь в суровой полярной экспедиции на вспомогательном крейсере «Комет». Лучшем крейсере германского флота.

– Том самом, который чуть более года назад прибыл в советский порт Архангельск под русским названием «Семен Дежнев»? – поползли вверх брови барона.

– А затем представал в русских портах и перед капитанами русских судов под названием то «Дунай», то «Донау» и «Доон», а в конечном итоге появился у берегов Южного Сахалина под японским флагом и под претензионным японским названием «Токио Мару»[14]. Оставаясь при этом все тем же быстроходным германским рейдером «Комет», принадлежавшим компании «Северо-Германский Ллойд».

– Хотите сказать, что вы тоже были на его борту? – не скрывал своего удивления Готтенберг.

– Но, как и все остальные, под чужим именем. Погоны контр-адмирала мне тоже пришлось снять, поскольку по судовой роли я был всего лишь одним из помощников командира крейсера, в чине корветтен-капитана[15], правда, отвечавшим за безопасность его команды, группы ученых и пассажиров, цель появления которых на борту «Комета» была известна только командиру.

– Это меняет дело, – едва заметно улыбнулся оберштурмбаннфюрер. – Кстати, теперь я стал припоминать вас.

– Стоит ли удивляться? Все-таки 270 членов экипажа, плюс группа исследователей и разведывательно-диверсионная группа.

– При том, что общение между командой и членами этих групп категорически не поощрялось.

– Кажется, вы были в составе той группы, которую мы высадили возле архипелага Северная Земля? Ошибаюсь?

– Все верно, – признал барон. – Ночью, в районе полуострова Таймыр, крейсеру удалось немного отстать от русского ледокола и спустить на воду две надувные шлюпки с четырьмя десантниками в каждой.

– Помню, помню…

– Так вот, старшим этой группы был я. Мы тогда едва не оказались в ледовом плену, однако все обошлось. Через полчаса нас подобрала германская субмарина, доставившая группу в один из фьордов архипелага, где мы создавали тогда секретную базу и метеостанцию[16]. Вы же, конечно, дошли до японских берегов.

– Но, признаюсь, тогда мне и в голову не могло прийти, что приказ гросс-адмирала Редера о назначении на борт «Комета» только потому и последовал, что меня готовили к должности командующего Стратегическими северными силами.

– Уверены, что планы Редера заходили столь далеко?

– Судя по всему, да. Если говорить честно, я был недоволен этим рейдом. Не было в нем настоящей диверсионно-пиратской авантюры.

– Прекрасно сказано: «диверсионно-пиратской»!

– Мы спокойно могли захватить сопровождавший нас русский ледокол, получше вооружить его, а затем, присоединив к себе пару германских субмарин из «Норвежской стаи», потопить все русские суда, которые могли оказаться на нашем пути от Архангельска до Камчатки, атаковав при этом все североморские порты.

– Но это уже стало бы началом войны, – деликатно напомнил командующему оберштурмбаннфюрер.

– Ну и черт с ним! Потери русских вполне можно было бы списать на действие англо-американского флота. Тем более, что Кремлю невыгодно было бы раскрывать свое причастие к авантюре с «Кометом». Кстати, наши гидросамолеты были оснащены специальными приспособлениями для обрыва корабельных антенн, лишающих их связи со своими базами еще до нападения германских судов. Причем для безопасности их облета на фюзеляжах и крыльях этих «бакланов» были нарисованы красные звезды.

Готтенберг задумчиво улыбнулся. Ему нетрудно было признаться, что, пребывая на борту крейсера «Комет», он блаженно фантазировал по этому же поводу. Еще бы! Как-никак на борту крейсера находились двадцать четыре торпеды и более полутора тысяч снарядов к шести 150-мм орудиям, которые, как и зенитное орудие, а также шесть зенитных пулеметов, были замаскированы специальными щитами. К тому же он нес четыреста якорных мин и обладал быстроходным катером, который под прикрытием гидросамолетов тоже представлял собой определенную угрозу для встречных судов.

Используя уже имевшиеся секретные базы и полярную стаю субмарин, эта плавучая крепость могла бы контролировать весь Севморпуть до начала войны, приближение которой для всех на борту крейсера-авианосца было очевидным. Пользуясь отсутствием серьезных воинских сил русских в том районе и незаселенностью огромных территорий, эскадра «Комета» могла создавать на побережье Ледовитого океана столько баз, сколько бы понадобилось.

Хотелось бы ему знать, каким образом Сталин станет оправдывать свое столь явное «сотрудничество с нацистами», когда вся эта история всплывет? Впрочем, если коммунистов удастся поставить на колени, необходимость в подобном разоблачении попросту отпадет.

– Тогда мы явно упустили свой шанс, господин вице-адмирал, – согласился барон фон Готтенберг, понимая, что перед ним сидит единомышленник. – Непростительно упустили, хотя вряд ли кто-либо в штабе кригсмарине и люфтваффе осознает это.

– Но-но, нам никогда не дано знать все тайные замыслы командования, барон, – упредил его дальнейшие рассуждения по этому поводу командующий Стратегическими северными силами, давая понять, что и отныне не все замыслы штаба вверенных ему сил будут известны барону, не говоря уже о его подчиненных. – А посему приступим к изучению плана операции «Полярный бастион».

В течение нескольких минут вице-адмирал фон Штинген посвящал барона в тайны этого бастиона, базы которого представали в виде отдельных «редутов» – уже созданных, и тех, которые еще только надлежало создать.

Впрочем, о том, где именно надлежало высаживаться его инженерно-диверсионной группе, Готтенберг имел право узнать только завтра, после того как прибудет на базу «Зет-12», в присутствии её начальника – оберст-лейтенанта Вильгельма Хоффнера. А пока что они согласовывали способы взаимодействия штаба операции с группой, способы её военно-технического оснащения и снабжения продовольствием.

– Гарнизоны наших северных баз не могут быть многочисленными, – молвил фон Штинген, завершая эту встречу, – но каждый из норд-легионеров должен поклясться, что, защищая свою базу, будет сражаться до последней возможности. Однако главная задача гарнизона – делать все возможное, чтобы до конца боевых действий, до конца войны, его база оставалась тайной, никому из русских не известной.

– Не так-то просто это будет сделать, – заметил фон Готтенберг.

– Непросто, согласен. Тем не менее некоторые из баз уже действуют на полярных русских территориях около двух лет.

В знак уважения к этим солдатам фюрера оберст-лейтенант уважительно склонил голову.

– И как часто меняют гарнизоны этих баз?

– Через год, если только не случается что-то чрезвычайное. Их служба приравнивается к полярной зимовке.

– Единственным утешением моим норд-легионерам может служить только то, что в течение года они проведут вдали от фронта.

– И это в самом деле должно служить им утешением, – заверил его вице-адмирал.

7

Из-за восточной оконечности острова медленно, величественно выплывала громадина айсберга, в надводной части своей напоминавшего надстройку огромного, полузатонувшего корабля. По обе стороны от него, прижимаясь к высоким «бортам», дрейфовали льдины помельче, словно стайка шаланд – под бортами крейсера. Издали эти айсберги чем-то напоминали эскадру небольших заледенелых кораблей.

– А ведь продвигаются они к проливу, – заметил Ордаш. – Судя по всему, вблизи острова сильное подводное течение.

– Не настолько сильное, чтобы айсберг способен был преградить нам путь к Фактории. Не успеет.

– К острову мы, понятное дело, проскочим. Но боюсь, чтобы он не запрудил бухту у заставы. Если это произойдет, кораблю к нашему причалу не подойти.

– Перекрестись, старшина! – урезонил его Загревский. – Только не это, не доведи господь. Шлюпками много не перевезешь, да и пробьешься ли ими сквозь паковый лед?

И все трое уставились сначала на айсберг, выплывавший из-за базальтовой черноты островного мыса, затем – на напоминавшую крепостной замок заставу.

– Течение на запад идет, однако, – как всегда рассудительно подытожил Оркан Оленев. – Бот наш тоже на запад сносит, да. Значит, и льдина тоже пойдет на запад, на Архангельск пойдет.

– Хорошо бы и нам сейчас… на Архангельск, – мечтательно прищелкнул языком начальник заставы.

– Нам-то с вами зачем… на Архангельск? – пожал плечами ефрейтор, не обращая никакого внимания на уничижительный взгляд командира. – Нам здесь надо. Охранять надо, да.

Ордаш давно обратил внимание, что их тунгус никогда не ощущал потребности побывать на Материке, его никогда не влекло ни к поселкам, ни тем более – к городам. Тот мир полярной тундры, в котором ефрейтор обитал, всегда казался ему полноценным и самодостаточным; ни к какому иному он не стремился. И то, что сослуживцы порой воспринимали это безразличие к их поселенческому миру как безразличие юродивого, нисколько не интересовало тунгуса.

– Тебе, старшина, не кажется, что еще немного – и эту ледовую гору, и паковый лед нам придется расстреливать из корабельных орудий? – проворчал начальник заставы, чтобы как-то подавить в себе раздражение, которое тунгус способен был вызывать в нем, даже когда по-шамански предавался молчаливому самосозерцанию. – Если, конечно, таковые окажутся на судне, которое придет к нам в этом году.

– В прошлом году одна пушчонка на носу корабля все же стояла, – напомнил ефрейтор.

– Одна пушчонка при трех снарядах, – задумчиво покачивая головой, ухмыльнулся Загревский. – Должно же быть на корабле что-то такое, что успокаивало бы команду, уходящую в суровый океан.

Бот то вырывался на чистую воду, то вновь на какое-то время оказывался в плену у льдин. Во время одного из таких дрейфов глазастый Оленев вдруг начал медленно приподниматься и, что-то нечленораздельно промычав, указал рукой на пространство западнее острова.

– Что ты там увидел, Тунгуса? – насторожился Загревский.

– Это не кит. Не кит это, товарища командира, – взволнованно проговорил тот, едва удерживая равновесие на расшатывающемся боте.

– Что же тогда? – взялся за бинокль старший лейтенант.

– Присаживайся, а то шлюпку перевернешь! – прикрикнул на него старшина, но тоже поднял бинокль.

То, что заметил зоркий Тунгуса, в самом деле было не китом, а рубкой подводной лодки, которую за все время службы здесь Вадиму приходилось видеть впервые. Но дело не в этом. Обнажив рубку, подлодка не оголяла свой корпус, так, чтобы видна была палуба, и не погружалась, а шла прямо на венчавший юго-западную оконечность острова высокий скальный утес, словно командир намеревался таранить его или же решил выбросить свое судно на узкую полоску каменистого берега.

– Странно как-то она ведет себя, – пробормотал Вадим, наблюдая, как на расстоянии в три-четыре корпуса от отмели субмарина вдруг стала погружаться под воду, однако пенный след на поверхности ясно указывал на то, что она не меняла курс, а самоубийственно шла прямо к подножию пространного плато.

По всем законам физики и житейского бытия субмарина уже должна была врезаться в подводную часть скалы, после чего на мелководье должен был бы прозвучать взрыв. Однако ничего этого не произошло. Рубка исчезла, пенный след оказался стертым едва различимым прибоем, а сам остров по-прежнему окаймляла какая-то странная тишина.

Загревский и Ордаш вопросительно переглянулись.

– Хочешь сказать, что у них там подводная база? – неуверенно спросил старший лейтенант.

– У вас появилось какое-то иное объяснение?

– Может, это все-таки был кит?

– Это была подводная лодка, уж поверьте мне, бывшему моряку-пограничнику. И войти она могла только в подводный грот. Очевидно, под этой скальной грядой обнаружилась какая-то пустота, которую руководство подводного флота сумело приспособить для своей секретной базы. Как только прибудет корабль, нужно будет сообщить о ней представителю военной разведки.

– Зачем? Чтобы показать, что мы рассекретили нашу секретную базу подводников?

– А вы уверены, что это база наших подводников?

– Чьих же еще? Американских, что ли? Ты что, старшина?

– Зачем нашему командованию понадобилось иметь здесь базу? Какой в этом смысл?

– Чтобы в случае военного конфликта удобнее было контролировать Севморпуть. Этого объяснения недостаточно?

– Тогда возникает вопрос: как давно она здесь существует? – все еще всматривался в прибрежные воды старшина. – И если давно, то почему на заставе не знали о ней?

– С той поры, когда бы на заставе узнали об этой базе, она перестала бы оставаться секретной.

– Тоже верно, – с некоторой заминкой подтвердил Ордаш. – И все-таки согласитесь: странно как-то выглядит это исчезновение субмарины.

– Кстати, те, кто принимал решение о создании базы, учли, что из наших вышек этот островной залив не просматривается. Так что мой тебе совет, старшина: ты ничего не видел и ничего не знаешь. Тебя, Тунгуса, это тоже касается, – прикрикнул он на ефрейтора, который, воспользовавшись очередной полыньей в ледовом течении, успел развернуть «Беринга» так, чтобы он нацелился на бухту Приюта Эскимосов.

8

…Но теперь-то уже было ясно, что день, которого Хоффнер с таким нетерпением ждал, наконец-то наступил. Оберст-лейтенант понял это, когда радист сообщил, что «Фокке-вульф-200 С-3»[17], известный по радиосообщениям под кодовым названием «Черная акула», приближается к южному побережью залива Тана-Фьорд, омывавшего заполярный норвежский полуостров Варангер с северо-запада. И что с момента приземления этой «акулы», он, начальник аэродрома и командир эскадрильи, обязан полностью подчиняться оберштурмбаннфюреру СС фон Готтенбергу, которому поручено общее командование особой инженерно-диверсионной группой «Норд-рейх».

Удивленный тем обстоятельством, что вынужден будет подчиняться равному себе по чину, да к тому же подполковнику из службы безопасности СС, оберст-лейтенант запросил штаб, правильно ли он понял, что как командир эскадрильи и начальник аэродрома он обязан подчиняться подполковнику, не имеющему никакого отношения к люфтваффе. Однако Вент не только подтвердил, что обязан, причем безоговорочно, но и уточнил, что свой чин подполковника СС Готтенберг получил лишь позавчера, специально к выполнению сверхсекретного задания.

– Вот так вот и добываются в наше время эсэсовские чины, – вновь пробрюзжал начальник аэродрома.

– Не грешите, Хоффнер, не грешите. Готтенберг считается одним из лучших инструкторов «Фридентальских курсов» и лучших диверсантов рейха. А парни, которые его сопровождают, – из диверсионного батальона особого назначения «Бранденбург-800»[18], то есть знаменитые «фридентальские коршуны». Кому, как не вам, разведчику ВВС, знать, кого готовят во Фридентале и кто такие бранденбургские коммандос?

– Согласен, такие парни нам не помешают, – медленно, с какой-то нерешительностью в голосе, признал Хоффнер.

Он-то прекрасно понимал, что «фридентальские коршуны» прибывают сюда не ради эскорта Готтенберга. Значит, намечается нечто такое, что связано со стратегическими замыслами шефа абвера адмирала Канариса.

– Но по существу вы правы, – по-прежнему не щадил его Вент. – Чин свой этот «старый коршун» только потому и получил, что в штабе не захотели, чтобы он смущал вас, Хоффнер, своими майорскими погонами.

– Но поскольку понятно, что прибывают эти «фридентальские коршуны» не для охраны вверенного мне аэродрома, значит, намечается какая-то очень серьезная операция.

– Вы непростительно догадливы, Хоффнер. Правда, единственное, что я пока что могу сообщить вам, что руководит операцией командующий Стратегическими северными силами вице-адмирал фон Штинген, и называться она будет «Полярный бастион».

– Звучит воинственно, – не мог отказать себе в удовольствии начальник аэродрома. – Почти по-наполеоновски.

– Вам бы пора уже было догадаться, что где-то там… идет война. Настоящая война, а не эти фельдфебельские маневры, на которых все вы здесь, в Норвегии и Финляндии, все еще нежитесь! – жестко отрубил Вент, никогда не упускавший случая укорить своих подчиненных в том, в чем ни один из них не провинился, – что их все еще держат в стороне от «настоящей войны».

Причем Вент всегда умел преподносить это обстоятельство так, словно «нежатся» летчики на этих своих «фельдфебельских маневрах» исключительно благодаря его собственному недосмотру. Или малодушию.

– Итак, я понял: операция называется «Полярный бастион», – как ни в чем не бывало напомнил своему командиру фон Хоффнер, считая, что Вент должен был знать свои слабости.

И тот знал…

– До её завершения ваша эскадрилья «Кондор» находится в оперативном подчинении командования этими силами, – сказал он. – Как и подразделение горнострелкового корпуса «Норвегия». Кстати, костяк этого корпуса составляют австрийские горцы, его формировали из числа альпийских стрелков.

– О «норвежцах» тоже слышал, – в своем духе пробубнил Хоффнер.

– Ну а все остальные сведения вы получите из пакета, который будет доставлен вам бароном фон Готтенбергом. И прекратите брюзжать по поводу этих своих фельдфебельских маневров, Хоффнер. – Начальник «Зет-12» мысленно ухмыльнулся, но промолчал. – Главное, что наши войска уже на подходе к Москве.

– Возможно-возможно, только Мурманск пока еще никак добыть не можем, – огрызнулся оберст-лейтенант. – Хотя давно можно было взять его в осаду и штурмовать.

– Штурмовать Мурманск?! Зачем?! У вас никаких проблесков стратегического мышления, Хоффнер, никаких!

– Понимаю, вы, со своим «стратегическим мышлением», предлагаете завтра же штурмовать Архангельск, прорываясь в обход Мурманска, – предался иронии оберст-лейтенант.

– Ни то, ни другое. После падения Ленинграда его гарнизон сам сдастся! На милость победителя! – воинственно прокричал Вент и повесил трубку, считая, что дальнейшие увещевания командира эскадрильи бессмысленны. И только поэтому не услышал, как Хоффнер проворчал:

– Плохо же ты знаешь русских, Вент. Пока мы возьмем этот чертов Мурманск, придется положить на его подступах не одну дивизию. Как, впрочем, и под Ленинградом.

Удрученный и слегка заинтригованный прилетом этого эсэс-диверсанта, Хоффнер заранее вышел из своего штабного бункера и теперь стоял на скальном возвышении, параллельно которому пролегала посадочная полоса аэродрома, и терпеливо смотрел на юго-запад, откуда, с аэродрома острова Сёр-Квалёй, как раз и должен прибыть самолет морской авиации «Черная акула».

9

Солнце уже поднялось довольно высоко, когда бот наконец прошел через мелководный пролив и, оставив позади подводную гряду, оказался в небольшой пикоподобной бухточке, острием своим упиравшейся в скальный уступ.

Ордаш уже однажды побывал на этом острове. Если только можно считать, что действительно побывал. Впрочем, на острове, вообще-то, редко кто появлялся. Прошлым летом сюда дважды наведывались офицеры из штаба погранокруга: в первый раз прилетели на самолете, а во второй – приходили на судне. Слух даже пошел, что вроде бы в Нордическом Замке, как его называли в штабе, готовилась какая-то секретная советско-германская встреча представителей командования военно-морских флотов. Очевидно, в ожидании подобной встречи Нордический Замок и был капитально отремонтирован и всячески приспособлен для таких приемов. Занималась этим большая бригада строителей, прибывших на судне. В свое время там даже был размещен небольшой гарнизон из десяти морских пехотинцев, но вскоре он был снят самолетом полярной авиации.

Но вот странность: все эти визиты и приготовления происходили так, словно его 202-й заставы на том берегу неширокого пролива попросту не существовало. Ни один из армейских чинов даже не удостоил пограничников своим визитом. Мало того, самим бойцам заставы было строго-настрого приказано не наведываться на Факторию. Ни под каким предлогом.

Во время первой экспедиции Ордашу выпало переправлять на остров на этом же боте двух полковников-пограничников – морского и сухопутного, и майора НКВД. Но и они заставу не посетили. Загревский встретил их на импровизированной посадочной полосе неподалеку от реки и сразу же повел к причалу. Вадиму только потому и доверили вести бот к острову, что в прошлом он служил на море. Однако он был всего лишь старшиной и в офицерский десант не вписывался. Ему и солдату, который вместе с ним был на веслах, было строго приказано ждать в небольшой сторожке, построенной где-то за зданием фактории, и никуда из неё не отлучаться.

…Как только бот вошел в бухту, на Ордаша повеяло контрастной теплынью, исходящей от небольшого водопада, озерца и двух подпитывавших его родников. По сибирским понятиям, это действительно был удивительный оазис, почти рай земной, и можно было лишь удивляться по поводу того, почему он вот уже почти в течение двух десятков лет остается необитаемым.

Закрепив бот между двумя причальными настилами, пограничники поднялись по выложенной из плоских каменных плашек тропинке и вскоре оказались на плато, большую часть которого занимало парящее, незамерзающее озеро, которое подпитывалось из двух окаймленных каменными бордюрами источников. Как объяснил старший лейтенант, еще два горячих источника находились где-то на дне озерца, вокруг которого произрастали небольшие сосны, зеленела клумба из неведомых для здешних мест кустов и, окутанная гейзерным паром, нежилась на заполярном солнце чахленькая травка.

– В свое время руководство фактории и в самом деле чувствовало себя здесь, как в неприступной крепости, – объяснил Загревский, пересказывая то, что услышал от побывавшего здесь полковника-штабиста. – К такому уединению англичане и шведы стали прибегать после того, как на контору фактории, находившуюся там, где сейчас расположена застава, было совершено нападение какого-то разбойничьего отряда сибирских казаков, во время которого все служащие фактории были истреблены, а все имущество их разграблено. После строительства Нордического Замка на месте заставы находился лишь приемный пункт пушнины, да чуть поодаль, у реки Саримы, было построено нечто похожее на постоялый двор.

– Там до сих пор просматриваются остатки фундамента, – подтвердил Ордаш.

– Однако всю собранную приемщиками пушнину сразу же грузили на корабль, который на ночь отходил к острову. Хорошо вооруженный корабль, два вооруженных бота и пулеметы, установленные на перевале за факторией и по сторонам её, в самом деле превратили остров в неприступную для разбойников крепость. Вот так-то, граничники, мундиры в аксельбантах, – подытожил свой рассказ старший лейтенант. – Получается, что когда-то остров Фактория был не только обитаемым, но и вполне цивилизованным.

Прежде чем войти в Нордический Замок, старший лейтенант и его спутники осмотрели прилегавшую к заливу местность и само здание. Построено оно было на высоком массивном фундаменте, скрывавшем за своими стенами большой подвал. Крыльцо тоже выложено было из массивного камня, но так, что и в нем Ордаш насчитал три узких бойницы.

Обойдя замок, старшина обратил внимание на еще одно здание – г-образного склада, одна стена которого примыкала к стене замка, образовывая закрытый двор, из которого выводила узкая калитка. Впрочем, из Нордического Замка в него можно было попасть и через черный ход. Ну а прямо к нему подступала гряда, взойти на которую можно было только с востока. С севера же она казалась совершенно неприступной, а с запада перекрывалась врубавшимся в толщу скалы складом, тоже напоминавшим армейский форт.

– Англичане есть англичане. Они всегда были мастерами возведения фортов, – как бы вслух рассуждал начзаставы, – поскольку строить их приходилось во всех колониях, от Америки до Индокитая. Только благодаря фортам они и сумели сотворить эту свою некогда могучую империю.

– Здесь они, судя по всему, тоже обустраивались надолго, – молвил старшина.

– Вот именно: «обустраивались». То ли пустыня, то ли Арктика – они везде привыкли обустраиваться так, чтобы жить по-барски. Так что этому у них стоит поучиться.

– Тундра, однако, суеты не любит, – заметил «идеологически подкованный нацмен» Оленев. – Как и барской жизни – тоже. В тундре нужно жить так, как велят обычаи тунгусов, да.

– Ты что же, прикажешь нам в тунгусов превращаться? – попытался осадить его Загревский.

– Зачем? Я ведь не приказывал вам приходить в эту тундру?

Старший лейтенант с каким-то особым выражением лица уставился было на тунгуса, но от реплики почему-то воздержался. Может, потому что взгляд его Оркан встретил с невозмутимым спокойствием коварного азиата.

«Не так прост этот Тунгуса, как может показаться при первой встрече с ним, – понял Ордаш. – Следовало бы присмотреться к этому аборигену попристальнее».

Сразу же за грядой открывался обширный каньон – своеобразный разлом, пересекавший остров с востока на запад. А по ту сторону его виднелась широкая горная гряда, самые высокие вершины которой все еще оставались покрытыми снегом.

– И далеко простираются эти горы? – поинтересовался Ордаш, вдруг представляя себе, что судьба забросила его на этот островок надолго. И вообще его одолевало какое-то странное предчувствие – как человека, которому надлежало провести здесь свою долгую и смертельно опасную сибирскую робинзонаду.

– Здесь такого понятия – «далеко» – не существует, – поучительно молвил Загревский. – Слишком мала эта океанская суша. Так что километра на два всего лишь.

– Тоже расстояние. Вспомните, что оттуда, с материка, островок кажется значительно меньшим, совсем крохотным.

– Потому что оттуда виден всего лишь южный мыс Фактории. А где-то там, на северной оконечности, остров раздваивается на два полуострова. Один из них короткий, а другой упорно уползает в ледовые поля настоящей, глубинной Арктики. И, по-моему, никто так и не исследовал его, тем более что там уже трудно отличить где океанский лед, а где островной.

«Что ж, – сказал себе Ордаш, – если уж тебе выпало бы оставаться на каком-либо северномм острове одному, то хотелось бы, чтобы им оказался Фактория, с его Нордическим Замком».

– Стреляли, однако! – воскликнул Оленев, когда они обходили по тропе, шедшей вдоль стены склада. – Из пулемета стреляли, – ощупывал пальцами пулевые вмятины. – По бойницам целились, да…

– Не без этого. Белогвардейцев выкуривали, – объяснил командир заставы, даже не поднимая глаз, чтобы посмотреть на то место, которое указывал тунгус. – Говорят, упорные бои шли: с высадкой десанта и контратаками.

– И долго белогвардейцы держались на Фактории? – спросил Ордаш, подключаясь к обследованию пулевых отметин.

– Какое-то время держались, – неохотно проговорил Загревский. – Но это отдельная история, как-нибудь расскажу, – он скосил глаза на «идеологически подкованного нацмена», давая понять, что не хочет, чтобы рассказ о белогвардейцах велся при солдате срочной службы. – Кстати, в начале тридцатых на Фактории дважды высаживались экспедиции полярных геодезистов, геологов и еще каких-то исследователей. Они устраивали здесь свои станции, изучая климат, движение льдов, повадки медведей и еще что-то. И то правда: грех – не использовать такую базу.

– Но сейчас её почему-то не используют.

– Значит, есть дела поважнее, – назидательно молвил старший лейтенант.

Первый этаж Нордического Замка был рассчитан на то, чтобы приютить служащих фактории. Две комнаты, судя по старинным столам и сейфам, служили конторскими помещениями, три другие – жилыми. Здесь же находилась ванная комната, теплую воду для которой когда-то насосом закачивали из горячего источника, и, что очень удивило советских сибиряков, действовал туалет со сливным бачком, подземная труба от которого уходила куда-то в море.

Мраморная лестница, уводившая на второй этаж, завершалась небольшим холлом – с камином и роялем. Вся остальная часть этажа когда-то, очевидно, была апартаментами начальника фактории, и в мезонин можно было попасть только из этой части, поскольку служил он, следует полагать, местом уединения и размышления начальника.

Впрочем, бойницы мезонина и барьерчика, прикрывавшего балкон, были расположены так, что, установив на них пулеметы, можно было простреливать все пространство вокруг фактории. И в апартаментах, и в мезонине стояли теперь обычные солдатские койки, застеленные обычными, отсыревшими солдатскими одеялами. А в двух комнатах второго этажа, тех, что находились под мезонином, а потому были наиболее теплыми во всем островном замке, стояли «буржуйки» с небольшим запасом дров и угля в металлических ящиках.

– Вот где надо было располагать офицерский корпус заставы, – вальяжно развалился Загревский в огромном, обтянутом потрескавшейся кожей кресле. – Сигара. Камин. Бронзовые канделябры… И леди в меховых накидках.

– И, конечно же, леди… – поддержал его Ордаш.

– Причем, желательно, юные леди.

– А ты обратил внимание, старшина: даже на таком далеком полярном островке англичане и шведы сумели обустроить свой быт так, словно располагались в ста метрах от королевского дворца. А мы, как ни старались бы, все равно построили бы паршивый барак. Буржуи чертовы. Не-справед-ливо!..

Что бы Загревский ни произносил, он всегда произносил это уверенно, нахраписто, тоном человека, привыкшего к власти и к тому, что все вокруг или безоговорочно подчиняются ему, или же благоговейно прислушиваются к его мнению. Ордаш уже смирился с тем, что всем своим поведением старлей подчеркивал: застава, да еще такая полудикая, заполярная, – не то подразделение, которым он призван командовать. Широкая и по-пролетарски вульгарная натура его требовала иного армейского чина, иного командного масштаба, иного жизненного размаха.

– Что приуныли, мундиры в аксельбантах? – поднявшись, старлей прошелся по залу, который старшина назвал про себя «кают-компанией», переваливаясь с ноги на ногу пружинистой кошачьей походкой, словно бы пританцовывая. – Готовьтесь к иорданской купели и радуйтесь жизни.

10

Выкрашенный в черный цвет, огромный четырехмоторный самолет этот, со слегка задранной вверх носовой частью фюзеляжа, и в самом деле чем-то напоминал акулу, которая вот-вот метнется к добыче.

Как только он приземлился, из входной двери и заднего багажного люка начали вываливаться крепкие парни в черных полевых куртках. И когда настала очередь появиться оберштурмбаннфюреру, все пространство вокруг «Черной акулы» уже было оцеплено готовыми к круговой обороне десантниками. В то же время четверка «фридентальских коршунов» уже находилась у штабного аэродромного бункера.

– Вы всегда ведете себя на германских аэродромах так, словно вас высадили на фронтовой аэродром русских? – не отказал себе в удовольствии Хоффнер, увидев перед собой крепкого, плечистого офицера лет сорока, облаченного в короткую кожаную куртку и высокие горнолыжные ботинки. О приветствии начальник аэродрома попросту позабыл.

– Всегда, – на одном выдохе рыкнул барон фон Готтенберг. – Потому что всегда помню, что под моим командованием находятся солдаты, а не скопище бездельников, – иронично-решительным взглядом обвел он все три группы любопытствовавших пилотов, техников и аэродромной обслуги, сформировавшиеся у бетонных капониров, в которых уже находилось около десятка «фокке-вульфов» и «юнкерсов».

Его тонкий, почти римский нос как-то сразу же терялся на слишком крупном, скуластом лице; причем особенно плохо он гармонировал с по-негритянски толстыми губами и непомерно широким, волевым подбородком. Если бы цвет его смугловатого лица оказался значительно темнее, а вместо русых голову украшал шлем из черных, курчавых волос, – барон вполне мог бы сойти за латиноамериканского мулата.

К тому же и жесткий, непреклонный взгляд его вишневых каких-то глаз, и все выражение сурового лица, вообще вся почти двухметровая фигура командира коммандос излучала не просто силу, а какую-то яростно выраженную агрессию, которая волю слабохарактерных людей способна была мгновенно подавить, а сильных духом спровоцировать на ответную агрессию.

– Тогда хотел бы я видеть, как они будут вести себя, оказавшись на аэродроме врага? – молвил оберст-лейтенант, только теперь вспомнив, что при равных чинах первым отдавать честь офицеру СС должен офицер любого другого рода войск.

– А мои коммандос всегда и везде должны чувствовать себя так, словно находятся в логове врага, – отчеканил оберштурмбаннфюрер, как будто отдавал приказание, стоя перед полковым каре. – И чем больше вокруг них оказывается своих, тем агрессивнее они должны вести себя. Ибо таковы интересы рейха.

В доставленном бароном пакете ничего нового для Хоффнера не было. Подтверждалось то, чего от него уже потребовал командир авиагруппы, – всецело подчиниться оберштурмбаннфюреру фон Готтенбергу как командиру особой группы «Викинг». Причем подчиняться вместе со вверенными ему самолетами, экипажами, аэродромом и собственными амбициями. Все остальное барон должен был изложить ему в личной беседе.

Хоффнер тут же предложил барону пройти с ним в штабной бункер, однако тот проводил взглядом уходившую со взлетной полосы в сторону капониров «Черную акулу» и взглянул на часы.

– Первый «юнкерс» должен прибыть через десять минут, – упредил его вопрос унтерштурмфюрер СС Конар, лишь недавно, после назначения Готтенберга командиром Особой группы «Викинг», ставший его адъютантом. – Второй – с интервалом в десять минут.

– Горные егеря уже на борту?

– Гауптман Кротов со своими русскими прибывает в первом «юнкерсе», обер-лейтенант Энрих с группой горных егерей – во втором.

– Скопище бездельников, – процедил барон, однако лейтенант СС никак не отреагировал на это замечание. Он не первый день был знаком с оберштурмбаннфюрером и прекрасно помнил, что с представлением об окружающем его мире барон определился давно и безоговорочно – это было всего лишь скопище бездельников. Огромное, вселенское скопище… исключительных бездельников.

– Так, значит, в операции будет участвовать и какое-то подразделение русских? – заинтригованно спросил Хоффнер.

– Считаете, что осваивать русскую Сибирь удобнее будет без русских, да к тому же сибиряков?

– Просто я считал, что вся территория от Лапландии до Урала – всего лишь северная территория европейской части России, так называемый Русский Север, который сами русские именуют «Крайним». Что же касается Сибири, то она начинается за Уралом.

– А кто вам сказал, что мы станем ограничиваться «пространством до Урала»? – буквально прорычал барон фон Готтенберг. – Кто сумел убедить вас в этом, оберст-лейтенант?

– Это всего лишь мои умозаключения, – примирительно молвил Хоффнер, пытаясь успокоить его.

– Мне не нужны ваши умозаключения, Хоффнер. Мне нужно точное выполнение моих приказов. Точное и беспрекословное. Отныне мы будем осваивать этот ваш Русский Север от Мурманска до самого Диксона и Новой Земли. А затем – от Камчатки до Северного полюса. Ибо таковы интересы рейха, Хоффнер.

Оба военно-транспортных «юнкерса» прибыли с надлежащей пунктуальностью. Их специально приспособленные для транспортных перевозок фюзеляжи казались еще громаднее, нежели фюзеляж «Черной акулы», а это как раз то, что нужно было сейчас командиру группы «Норд-рейх».

– Штабс-капитан Кротов, командир группы сибирских стрелков, – по-русски представился крепко сбитый, коренастый гауптман, на славянском лице которого предки оставили ярко выраженные свидетельства многовекового «монгольского ига».

Несмотря на то, что у него был чин капитана вермахта, он по-прежнему именовал себя штабс-капитаном[19], отдавая таким образом дань памяти тому дню, когда он, тогда еще юный поручик, получил этот внеочередной чин по личному приказу Верховного правителя России адмирала Колчака. За проявленные находчивость и храбрость.

– Сколько у вас людей, штабс-капитан? – тоже на чистом русском спросил Готтенберг, вызывая этим удивление у Хоффнера, чьи познания русского ограничивались двумя десятками фраз.

Впрочем, начальник аэродрома знал, что среди офицеров абвера и СД оказалось немало выходцев из Прибалтики, так называемых «прибалтийских немцев», которые всегда ценились руководителями разведывательно-диверсионных служб за свою «германскую кровь, круто замешанную на русском характере», а главное, за знание русского языка и русских обычаев.

– Пока что девять бойцов, однако все – из бывших чинов армии Колчака и коренных сибиряков. К тому же все из сибирских дворян, из «таежных аристократов», как называли их офицеры-петербуржцы. – Завтра должны прибыть еще пятеро, среди которых трое инородцев, из тунгусов, владеющих тунгусским и ненецким языками.