Пурпурные реки Гранже Жан-Кристоф
– Ты чего, падла… ты чего делаешь?
Карим вогнал пулю в ствол и улыбнулся.
– Гильзы, друг. Никогда не видал в сериалах? Главное – не оставлять стреляные гильзы.
– Чего тебе надо? Ты легавый, что ли? Ты точно легаш?
Карим благодушно покивал в ответ. Затем сказал:
– Я от Марселя.
– От кого?
Взгляд наркомана выражал недоумение. Карим понял, что Донато не помнит человека, которого замучил насмерть. В его одурманенной памяти не существовало никакого Марселя, его просто никогда не было.
– Проси у него прощения.
– Че… чего?
Солнечные лучи осветили взмокшее от пота лицо Донато. Карим наставил на него пистолет в пакете.
– Проси прощения у Марселя! – выдохнул он.
Тот понял, что ему грозит смерть, и взвыл не своим голосом:
– Прости! Прости, Марсель! Прости… мать твою! Я извиняюсь, Марсель! Я…
Карим дважды выстрелил ему в лицо.
Достав пули из опаленной ваты тюфяка, он сунул их в карман вместе с горячими гильзами и вышел не оборачиваясь.
Так Карим распрощался с Нантером, городом, который научил его жить.
Спустя месяц молодой араб позвонил в комиссариат полиции на площади Ла Буль. Ему сообщили то, что он и сам уже знал. Донато убит – скорее всего, двумя пулями из парабеллума 9-го калибра, но ни пуль, ни гильз не нашли. Что же касается двоих его сообщников, то они бесследно исчезли. Дело закрыто. И для полиции. И для Карима.
Он попросился на работу на набережной Орфевр[12], в КРБ подразделения, боровшегося с особо опасными преступниками. Но результаты тестирования обернулись против него. Вместо этого ему предложили поработать в Шестом дивизионе – антитеррористической бригаде, которая занималась внедрением агентов в среду исламских фундаменталистов, обосновавшихся в парижских предместьях. Полицейские-арабы были слишком большой редкостью, чтобы упускать такую блестящую возможность. Но Карим отказался. Он не станет заниматься шпионскими играми, даже если речь идет о фанатичных убийцах. Ему хотелось жить и действовать в царстве ночи, выслеживать и уничтожать бандитов на их же территории – словом, остаться в том параллельном мире, частью которого некогда был сам. Однако начальству не понравился его отказ. И через несколько месяцев лейтенант Карим Абдуф, выпускник полицейской школы Канн-Эклюза, ненайденный убийца психопата и наркомана, получил назначение в Сарзак, департамент Ло.
Ло. Глухомань, в которой давно не останавливались поезда. Место, где призрачные деревушки вырастали за поворотом дороги, точно каменные грибы. Край пещер, где даже туризм ориентировался на троглодитов, – кругом одни ущелья, пропасти да наскальная живопись… Этот медвежий угол самим своим видом оскорблял душу Карима. Молодой араб вырос на городских улицах, и его тошнило от этого деревенского захолустья.
И вот началось время тоскливого прозябания. Карим подыхал от скуки, нарушаемой редкими и смехотворными заданиями – составлением протокола о дорожной аварии, арестом воришек в магазинах, отловом бродяг на турбазах…
Молодой араб жил полной жизнью только в мечтах. Он читал биографии великих сыщиков. В свободное время ездил в библиотеки Фижака или Каора и выискивал в газетах все, что относилось к работе настоящих «профи» в области сыска. Читал он также старые бестселлеры и воспоминания гангстеров. Подписался на все полицейские газеты, каталоги оружия, журналы по баллистике и новым оружейным технологиям. В общем, с головой ушел в бумажный мир.
Он жил один, работал один, спал один. В комиссариате – наверное, самом маленьком во Франции – его ненавидели и боялись. Сотрудники прозвали его Клеопатрой – из-за его косичек. Считали ортодоксальным мусульманином, оттого что он не пил. Подозревали в нем извращенца, так как он упорно избегал традиционных визитов к «девочкам» в часы ночного патрулирования.
Замкнувшись в гордом одиночестве, Карим считал дни, минуты, секунды; иногда, в выходные, он по целым дням не раскрывал рта.
В то утро понедельника он как раз выходил из очередного воскресного ступора после того, как весь день просидел дома, если не считать обычной тренировки в лесу, где он упражнялся в смертоносных приемах «тэ» и в стрельбе по вековым деревьям, служившим ему мишенями.
Раздался звонок в дверь, Карим по привычке взглянул на часы: 07.45. Он открыл.
На пороге стоял Селье, один из патрульных полицейских. Он выглядел одновременно и взволнованным и заспанным. Карим не предложил ему ни сесть, ни выпить чая. Только коротко спросил:
– Ну?
Селье открыл было рот, но так ничего и не выговорил. Его волосы под фуражкой слиплись от жирного пота. Наконец он пробормотал:
– Это… школа. Ну, младшая школа…
– И что там?
– Школа Жана Жореса. Туда залезли… сегодня ночью.
Карим усмехнулся. Хорошенькое начало недели! Наверняка хулиганье из соседнего городка – забрались в школу и устроили там бардак, лишь бы нагадить людям.
– Сильно порезвились? – спросил Карим, одеваясь.
Полицейский в мундире скривился, глядя на Каримов наряд – майка, джинсы, спортивная куртка с капюшоном, а поверх нее коричневая кожаная тужурка, какие носили мусорщики пятидесятых годов. Он промямлил в ответ:
– Да нет, наоборот… Похоже, работали спецы…
Карим начал шнуровать высокие ботинки.
– Спецы? Что ты имеешь в виду?
– Это не молодежь баловалась… Дверь вскрыли отмычкой. И вообще… сработано аккуратно. Хорошо, что директриса заметила кое-что подозрительное, а так бы…
Араб встал.
– Украли что-нибудь?
Селье с тяжким вздохом расстегнул ворот мундира.
– Вот в том-то и загвоздка, что ничего.
– Ничего?
– Совсем ничего. Просто влезли, покопались и – фюить! Как вошли, так и вышли…
Карим взглянул на себя в оконное стекло. Темное худое лицо, вдобавок удлиненное остроконечной бородкой, обрамляли две длинные косы. Он натянул до бровей пеструю ямайскую шапочку и улыбнулся своему отражению. Дьявол. Настоящий дьявол, прилетевший с Карибских островов. Он повернулся к Селье:
– А при чем тут я?
– Крозье еще не вернулся после выходных. Ну вот… мы с Дюссаром и решили… может, ты… В общем, хорошо бы тебе глянуть, Карим, а?
– Ладно. Пошли.
8
Над Сарзаком вставало солнце. Октябрьское солнце, еле теплое, бледное, словно после тяжелой болезни. Карим ехал в своем стареньком «Пежо» следом за патрульным фургоном. Они пересекли центральные кварталы, где царила мертвая тишина.
Сарзак не был ни старинным поселением, ни современным городом. Он расползался по длинной равнине беспорядочными скоплениями ветхих, ничем не примечательных зданий, и только у центра было, пожалуй, свое лицо – булыжные мостовые, трамвайчик, юрко бегавший туда-сюда. Проезжая по этим улочкам, Карим всякий раз, сам не зная почему, думал о Швейцарии или Италии. Он никогда не бывал ни в той, ни в другой.
Школа Жана Жореса находилась в восточной части города, в квартале бедноты, рядом с промзоной. Карим миновал безобразные синие и бурые многоэтажки, напомнившие ему улицы его детства. Школа стояла за бетонным ограждением разбитой асфальтовой дороги.
На крыльце их ждала женщина в просторном темном кардигане. Директриса. Карим поздоровался и назвал себя. Женщина ответила искренней улыбкой, и это удивило сыщика. Обычно его внешность вызывала у людей враждебную настороженность. Карим мысленно поблагодарил женщину и задержал на ней взгляд. Ее безмятежное лицо с большими зелеными глазами напоминало гладкую поверхность пруда с двумя кувшинками.
Директриса, не говоря ни слова, повела его внутрь. Здание в псевдомодерновом стиле выглядело запущенным долгостроем. Коридоры с низкими потолками, облицованные полистиролом с задравшимися краями. Множество детских рисунков, прикрепленных кнопками или сделанных прямо на стене. Маленькие вешалки на высоте детского роста. И все вкривь и вкось. Кариму чудилось, что он угодил в раздавленную коробку из-под обуви.
Директриса остановилась у приоткрытой двери и таинственно прошептала:
– Вот единственная комната, куда они проникли.
Она осторожно отворила дверь, и оба вошли в кабинет, больше похожий на зал ожидания. Застекленные шкафы были набиты школьными журналами и учебниками. На небольшом холодильнике стояла кофеварка. Стол из дерева «под дуб» был почти целиком заставлен цветочными горшками, погруженными в поддоны с водой. В комнате сильно пахло влажной землей.
– Вот видите, – сказала женщина, указав на один из шкафов, – он был открыт. Там наши архивы. На первый взгляд они ничего не украли и даже ни к чему не прикоснулись.
Карим встал на колени и начал разглядывать замок. Десятилетний стаж угонщика автомобилей наделил его солидными познаниями в воровском искусстве. Тот, кто открыл этот шкаф, вне всякого сомнения, знал толк в своем деле. Карим был крайне удивлен: чем могла заинтересовать такого «профи» начальная школа Сарзака? Он вынул один из журналов и бегло пролистал его. Списки учеников, заметки преподавателей, распоряжения администрации… Каждый журнал был помечен определенным годом.
Инспектор встал на ноги.
– Никто ничего не слышал?
Женщина ответила:
– Знаете, школа, в общем-то, не охраняется. Консьержка у нас, конечно, есть, но, честно говоря…
Карим не сводил глаз с застекленного шкафа, который неизвестные открыли так умело.
– Вы думаете, сюда проникли в ночь на субботу или воскресенье?
– Да в любую ночь или даже днем. В воскресенье зайти сюда ничего не стоит, но красть здесь абсолютно нечего.
– Хорошо! – решительно сказал Карим. – Вам придется зайти в комиссариат и оставить заявление.
– Вы ведь внедрены, не так ли?
– Что-что?
Директриса пристально разглядывала Карима. Она продолжала:
– Я ведь вижу по одежде, по поведению. Вас внедряют в банды гангстеров и…
Карим расхохотался.
– Мадам, гангстеры не бегают по полям, особенно по здешним.
Но директриса пропустила эту реплику мимо ушей и убежденно заявила:
– Не спорьте, уж я-то знаю, как это делается. Я видела один документальный фильм, там сыщики вроде вас носят двусторонние куртки с полицейским значком за отворотом и…
– Мадам, – прервал ее Карим, – вы переоцениваете ваш городишко.
Он круто повернулся и направился к двери. Но директриса задержала его.
– Вы даже не снимете отпечатки пальцев, не соберете улики?
Карим ехидно заявил:
– Я думаю, ввиду крайней важности этого дела, мы удовольствуемся вашим заявлением… ну, и еще проедемся по кварталу.
Женщина была явно разочарована. Она снова внимательно оглядела Карима.
– Вы ведь не местный?
– Нет.
– Что же вы такое натворили, что вас назначили сюда?
– Это долгая история. Как-нибудь на днях я, может быть, зайду и поведаю ее вам.
Во дворе Карим увидел полицейских, куривших в кулак с видом провинившихся школьников. Из фургона выскочил Селье.
– Лейтенант, тут еще одна штука приключилась!
– Что такое?
– Опять взлом. Господи, сколько лет я уже в Сарзаке, но чтоб такое!..
– Где?
Селье колебался, глядя на своих товарищей. Его усы подрагивали в такт громкому хриплому дыханию.
– Там… На кладбище… Кто-то пробрался в склеп.
Надгробия с крестами на пологом склоне переливались серовато-зелеными красками, точно подушечки мха. Здесь пахло мокрой землей и увядшими цветами. Карим прошел за ограду.
– Ждите меня тут! – бросил он патрульным.
Молодой араб натянул резиновые перчатки, думая при этом, что Сарзак еще долго будет вспоминать этот бурный понедельник.
На сей раз он заехал домой, чтобы взять свою «походную лабораторию» – чемоданчик с гранитным и алюминиевым порошками, клейкую ленту и нингидрин для снятия отпечатков, каучуковую пасту для фиксации следов, если таковые остались на месте происшествия… Он был полон решимости провести расследование самым тщательным образом.
Карим шагал по усыпанным гравием дорожкам к склепу, который указал ему Селье.
Он со страхом думал, что его ждет там настоящее осквернение могилы, какие вот уже много лет совершались во Франции сатанистами или другими подобными сектами. Обычно они разбивали черепа, уродовали трупы. Но нет: здесь все было в порядке, осквернители как будто ничего не тронули, только проникли в склеп. Карим подошел ближе и увидел гранитное сооружение в виде часовенки.
Дверь была слегка приоткрыта. Карим присел на корточки и осмотрел замок. Как и в школе, так и здесь злоумышленники использовали отмычку. Полицейский провел рукой по створке: да, тут явно работали умельцы. А вдруг те же самые?
Он растворил дверь чуть шире и попытался представить себе эту сцену. Интересно, почему злоумышленники с такими предосторожностями открыли склеп, а ушли, не закрыв дверь? Лейтенант несколько раз качнул ее туда-сюда и понял причину: в дверные петли угодили осколки гравия, мешавшие прижать створку к косяку. Каменная крошка виднелась и на земле, она-то и выдала взломщиков.
Сыщик внимательно изучил устройство замка. Это была особая система гранитных задвижек, несомненно типичная для могильных склепов, но знакомая только специалистам. Карим вздрогнул: ничего себе спецы по склепам! И он снова задумался: не могла ли одна и та же шайка поработать и на кладбище, и в школе? Тогда какая связь между этими двумя взломами?
Надпись на стеле частично ответила на его вопрос. Она гласила: «Жюд Итэро. 23 мая 1972–14 августа 1982». Карим прикинул: может, этот мальчик учился в школе Жана Жореса? Он снова взглянул на плиту – никакой эпитафии, никакой молитвы. Всего лишь овальная рамка из потемневшего серебра. Но портрета внутри не было.
– Это имя девчонки или как?
Карим обернулся. Позади стоял Селье в своих тяжелых армейских ботинках; вид у него был довольно напуганный. Лейтенант процедил сквозь зубы:
– Нет, мальчика.
– Имя-то, кажись, английское?
– Нет, еврейское.
Селье вытер мокрый лоб.
– Черт подери, значит, это осквернение могилы, как в Карпантра. Наверняка штучки правых.
Карим поднялся, отряхивая землю с рук в перчатках.
– Нет, не думаю. Будь добр, обожди меня у входа вместе с другими.
Селье удалился, сдвинув фуражку на затылок и что-то бормоча под нос. Проводив его взглядом, Карим снова принялся рассматривать дверцу склепа.
Наконец он решил войти внутрь. Пригнувшись, он спустился по каменным ступеням, освещая себе путь фонариком; под его ногами скрипели осколки гравия. У Карима было чувство, будто он нарушает какое-то древнее табу. Хорошо хоть, что сам он неверующий. Лучик фонаря разрезал подземный мрак. Карим сделал еще пару шагов и замер. Он увидел перед собой, на подставке, небольшой гроб из светлого дерева.
У Карима пересохло в горле. Подойдя, он стал разглядывать его. Гроб был длиною примерно метр шестьдесят, с серебряными украшениями по углам. Несмотря на подземную сырость, он довольно хорошо сохранился. Карим потрогал швы, думая при этом, что никогда не осмелился бы сделать это без перчаток. Он сердился на себя за эту боязнь. На первый взгляд гроб как будто не открывали. Карим зажал фонарик в зубах, чтобы получше осмотреть винты. И вдруг у него над ухом прогремел голос:
– Какого черта вам здесь надо?
Карим содрогнулся. Он невольно открыл рот, фонарь выпал, ударился о крышку гроба и погас. В кромешной тьме полицейский обернулся и увидел в светлом проеме двери силуэт человека, который, подавшись вперед, разглядывал его. Араб пошарил под ногами, отыскивая фонарь, и через силу выдохнул:
– Полиция. Я офицер полиции.
Помолчав, человек ворчливо изрек:
– Все равно у вас права нет входить сюда.
Полицейский наконец отыскал фонарь и поднялся наверх. Перед ним стоял высокий пожилой мужчина с хмурым взглядом – очевидно, кладбищенский сторож. Карим знал, что действовал незаконно. Для вскрытия могилы полагалось иметь письменное согласие родных или же специальное постановление властей. Он шагнул через порог и сказал:
– Я выхожу, дайте пройти.
Человек посторонился. Карим жадно вдохнул светлый живительный воздух и предъявил сторожу свое трехцветное удостоверение:
– Я Карим Абдуф, офицер полиции Сарзака. Это вы обнаружили, что склеп вскрыли?
Тот молчал, разглядывая араба своими бесцветными глазками – точь-в-точь пузырьки воздуха в мутной воде. Затем повторил:
– У вас права нет входить сюда.
Карим рассеянно кивнул. Утренний воздух и свет уже бесследно прогнали его страхи.
– Ладно, ладно, старина, не будем спорить. Полиция всегда в своем праве.
Сторож скривил губы, еле видные в клочковатой бороде. От него пахло спиртным и мокрой глиной. Карим продолжал:
– О’кей, расскажите мне все, что знаете. В котором часу вы это обнаружили?
Сторож со вздохом ответил:
– Да вот… пришел в шесть часов и увидел. Нынче днем тут у нас похороны.
– А последний раз вы когда здесь проходили?
– Да в пятницу.
– Значит, склеп могли открыть в выходные в любое время?
– Оно так, да только, я думаю, лезли сегодня ночью.
– Почему?
– В воскресенье-то шел дождь, а в склепе сухо… Стало быть, дверь тогда еще была заперта.
– Вы живете тут рядом?
– Тут рядом никто не живет.
Араб окинул взглядом маленькое кладбище, дышавшее безмятежным покоем.
– Бродяги к вам сюда не наведывались?
– Нет.
– Ну, еще какие-нибудь подозрительные личности? Случаев вандализма не было? Черные мессы не устраивались?
– Нет.
– Расскажите мне об этом захоронении.
Сторож сплюнул на гравий.
– А чего говорить-то?
– Склеп для одного ребенка… как-то странно, правда?
– Верно, чудно.
– Вы знаете его родителей?
– Нет. Никогда не видал.
– Разве вы не работали здесь в восемьдесят втором году?
– Нет. Прежний сторож помер. – Мужчина усмехнулся. – Наш брат тоже отдает концы, как и все…
– За этим склепом, видимо, ухаживают?
– А я и не говорю, что не ухаживают. Только я их никого не вижу. Я ведь человек опытный, знаю, за сколько времени может искрошиться камень, сколько держатся цветы, будь они хоть пластмассовые. Знаю, откуда лезут сорняки, колючки и прочая пакость. Ну так вот: за этим склепом приглядывают как надо. И ходят часто. Да только я их никогда тут не заставал.
Карим снова задумался. Потом присел на корточки и взглянул на овальную рамку. Не поднимая головы, он сказал сторожу:
– Мне кажется, воры украли фотографию мальчика.
– Да ну? Что ж, может, и так.
– А вы помните лицо этого ребенка?
– Нет.
Карим выпрямился и, стягивая перчатки с рук, заключил:
– Сегодня приедет спецбригада, они снимут все отпечатки и следы. Так что намеченную церемонию придется отменить. Отговаривайтесь чем хотите – срочные работы, протечка водопровода, – но сегодня на кладбище не должно быть посторонних, ясно? И особенно журналистов.
Старик кивнул. Карим уже шел к воротам.
Где-то вдали колокол лениво прозвонил девять раз.
9
До того как ехать в комиссариат и писать отчет, Карим решил снова заглянуть в школу. Солнце уже разбросало на крышам рыжие лучи. Сыщик опять подумал, что день обещал быть прекрасным, и от этой банальной мысли ему стало тошно.
Войдя в школу, он спросил у директрисы:
– Не учился ли у вас тут в восьмидесятые годы мальчик по имени Жюд Итэро?
Женщина кокетливо промурлыкала, играя широкими рукавами своего кардигана:
– Уже взяли след, инспектор?
– Пожалуйста, ответьте мне.
– Ах да… Нужно проверить в архиве.
– Пошли посмотрим. Сейчас же.
Директриса снова привела Карима в свой кабинет-оранжерею.
– Вы сказали, восьмидесятые годы? – переспросила она, водя пальцем по корешкам журналов на полке.
– Восемьдесят второй, восемьдесят первый и так далее, – ответил Карим.
Внезапно он почувствовал ее замешательство.
– Что случилось?
– Как странно! Сегодня утром я не заметила…
– Что именно?
– Журналы… как раз за восемьдесят первый и восемьдесят второй годы… Они исчезли.
Отстранив директрису, Карим стал внимательно разглядывать темные корешки. На каждом значилась дата. Вот 1979-й, 1980-й… И верно: две следующие цифры отсутствовали.
– Что записывают в этих журналах? – спросил Карим, листая один из них.
– Фамилии учеников. Заметки учителей. Это как бы дневник школьной жизни.
Карим открыл журнал за 1980 год и взглянул на список учеников.
– Если ребенку исполнилось в восьмидесятом году восемь лет, в каком он был классе?
– В начальном втором. Или даже в первом среднем.
Карим пробежал глазами список; Жюда Итэро там не было.
Он спросил:
– А есть ли в школе другая документация, дающая сведения об учениках восемьдесят первого и восемьдесят второго годов?
Директриса задумалась.
– Нужно посмотреть наверху… Там есть, например, списки детей, питающихся в нашей столовой. Или отчеты о медицинских осмотрах. Это все хранится на чердаке. Пройдемте со мной. Там никто никогда не бывает.
Директриса была явно возбуждена этими поисками. Они поднялись наверх, прошли по узкому коридору и остановились у железной двери. И тут женщина застыла в изумлении.
– Не может быть! – воскликнула она. – Смотрите, эту дверь тоже взломали…
Карим исследовал замок. Дверь была не взломана, а отперта, и притом весьма умело. Полицейский шагнул внутрь. Чердак представлял собой обширную мансарду, освещаемую лишь зарешеченным слуховым оконцем. Металлические стеллажи были забиты связками бумаг и папками; от запаха сухой пыли у Карима запершило в горле.
– Где папки за восемьдесят первый и восемьдесят второй годы? – спросил он.
Директриса молча подошла к одной из полок и стала рыться в слежавшихся стопках бумаг. Эта операция заняла несколько минут, после чего женщина уверенно объявила:
– Они тоже исчезли.
У Карима пробежал холодок по спине. Школа. Кладбище. 1981–1982 годы. Мальчик по имени Жюд Итэро. Все эти элементы складывались в единое целое. Он продолжал расспросы:
Читать бесплатно другие книги:
