Выйти замуж за Микки Мауса Горбачев Сергей

Старое армянское кладбище закрыли ещё в 60-х и за несколько десятилетий оно пришло в изрядное запустение и даже разруху. Лишь в конце прошлого века его открыли, разрешив подзахоронения в могилы родственников, и кладбище снова ожило.

«Какая странная игра слов, – думала Злата, – хоронить, чтобы ожить, и жить, чтобы хоронить…».

Дядю Рубика хоронили рядом с могилой его деда, адвоката Лусегена Вартаняна, недалеко от захоронения профессоров Варшавского университета, который эвакуировали в Ростов во время Первой мировой войны. Злата бывала здесь раньше вместе с дядей Рубиком, который очень гордился тем, что его дед помогал создавать Ростовский университет на базе Варшавского. Вот только с обвинением в контрреволюционном заговоре ни Лусеген Вартанян, ни варшавская профессура не смогли пережить Гражданскую войну, которая на Дону была особенно ожесточённой. Однако университет в Ростове остался, как осталась и коллекция деда, которую отец дяди Рубика, заведующий городским архивом, изрядно пополнил. В период между двумя Мировыми войнами это было не сложно: история переселения народов на Дон тогда мало кого интересовала, а древняя утварь, церковные книги и прочие артефакты времен исхода армян из Крыма, не имели почти никакой ценности в том революционном кураже. Но отца своего дядя Рубик помнил плохо, пропал тот без вести в 1943 году, поэтому и хоронили краеведа Вартаняна рядом с дедом.

Скромно одетые сотрудники музея, немногочисленные родственники дяди Рубика – его пожилая сестра Тома и её семья, все в строгих чёрных костюмах несмотря на жару, да Злата с Румыном и Рыжим, вот и вся траурная церемония. Мужчины хмурились, женщины вытирали слёзы. Плакала и Злата, сжимая в кулаке золотой дукат, который она зачем-то принесла сюда, горюя по человеку, сумевшему подарить мечту маленькой девочке, ничего не попросив взамен.

– Деточка моя, спасибо, что ты с нами, – сердечно прижала Злату к груди располневшая армянская старушка, когда все начали расходиться. – Брат так любил тебя… Не уходи сейчас, пойдём в дом, когда он умер я тебе только монеты отдала, как он и просил, а там ещё бумаги и письмо есть для тебя, я его не вскрывала… Рубик, как чувствовал, – горестно всхлипнула тётя Тома, снова доставая давно промокший носовой платок, – перед самой смертью распорядился на твой счёт… И мальчиков зови, надо помянуть Рубика, светлый был человек, царство ему небесное… Все любили его, даже с похоронами помогли совсем незнакомые люди… – всхлипывала тётя Тома.

Они молча возвращались по центральной аллее к южному выходу из кладбища. Будущая профессия уже заявляла свои права, и Злата особо не вглядываясь, видела в старых обломках скульптур, обелисков и крестов замысел неизвестного автора. Отмечала ценные породы камня – мрамор разных цветов, гранит и лабрадорит. Читала орнаментальную резьбу и архитектурную выразительность уцелевших мавзолеев-часовен с подземными усыпальницами, колоннами и фигурами ангелов. А маленькая одинокая девочка всё это время отчаянно сжимала в кулаке подаренную Учителем монету с дыркой…

В старой коллекции Лусегена Вартаняна когда-то было три таких монеты. Две из них нашли на берегу Сухого Чалтыря, в десятке вёрст от монастыря в 1883 году. Длинную глубокую балку, что протянулась от Темерника до Мёртвого Донца, и рекой-то назвать можно было с большой натяжкой. Били ключи на самом дне балки, оттого зарастала она камышом, редкими ивами и заполнялась только весной, когда сходили в неё снеговые воды окрестной степи. Берега Сухого Чалтыря были покрыты колючим тёрном, продраться к роднику можно было лишь с левого склона балки, правый уж больно крут. Но мало имелось открытых подходов к воде, пропадала скотина здесь, в колючих кушерях6 водились бирюки7, оттого места эти имели дурную славу и считались дикими. Лишь длинным крюком по степи могла повозка пересечь балку, поэтому община богатого армянского села Чалтырь и решила построить тут мост, дабы спрямить дорогу на Таганрог.

В поисках пологого склона строители неожиданно наткнулись на останки сразу шести волов. Истлевшая упряжь и три полусгнившие повозки – всё указывало на то, что сгинул этот обоз на дне глубокой балки очень и очень давно, но никто, даже из самых древних стариков, не помнил о такой пропаже. А когда здесь же, на склоне Сухого Чалтыря, нашли два захоронения, то по округе поползли слухи о Запорожской казне. По истлевшей одежде трудно было судить, кто похоронен тут, запорожские или донские казаки, но и в одной, и в другой могиле обнаружилось по золотой монете. Грубо пробитые дырки и остатки сгнившего кожаного шнурка явно говорили о том, что носили их на шее. Версия о разбое тут же отпала, потому как стоила каждая такая монета дороже всех этих волов вместе взятых, но никто не покусился на золото, а значит, хоронили мёртвых свои, быть может, в надежде вернуться.

И сразу тут вспомнили про третью монету, вернее, про первую, которая всплыла почти пятьдесят лет назад при таких громких обстоятельствах, что память о них не стёрли и несколько десятилетий. Ведь тогда впервые в истории Всевеликого Войска Донского, на территории которого располагался Сурб-Хач, было совершено разбойное нападение на православную обитель.

Осенней ночью 1834 года шайка разбойников захватила монастырь. Монахов избивали, а настоятеля Арутюна Аламдаряна пытали огнём, добиваясь признания, где он прячет сокровища Запорожской казны. Грабители перевернули верх дном все монастырские постройки и храм, не тронули только алтарь, особенно тщательно обыскивали подвалы храма в поисках тайников, но ничего не нашли. Только к утру из Нахичевани подоспела помощь, и грабители бежали.

Мученическая смерть настоятеля, дерзость и жестокость разбойников, всколыхнули юг империи. Следствие длилось долго, но ни убийц священника, ни сокровищ Запорожской Сечи8 найти не удалось. Лишь в личном архиве убиенного настоятеля среди многих бумаг, что хранились в нише за алтарём, обнаружили рисунок, отдалённо напоминающий то ли карту, то ли профиль женской головки, и монету на кожаном шнурке – золотой дукат с неровно пробитой дыркой, из-за которой было непонятно, тысяча семьсот какого года выпустили эту монету. Уцелевшие монахи рассказали о старце Симоне, который, согласно преданиям, нашёл место для монастыря, и всю свою долгую жизнь, даже в преклонном возрасте, раз в году обязательно покидал обитель и пешком отправлялся куда-то на северо-запад в сторону Сухого Чалтыря. Рассказывали, что перед смертью исповедовался старый монах самому настоятелю, после чего и появились в монастыре странная карта с ещё более странной монетой. Слухи об этом взбудоражили многих, но в открытую искать золото тогда никто не рискнул, дабы не попасть под подозрение после разбоя в монастыре, ибо суд в те времена был скорый и лютый.

Но после находки в Сухом Чалтыре, когда стало этих монет уже три, скудные факты обросли столь многочисленными домыслами, что породили невиданную доселе волну кладоискательства. В Нахичевани даже образовалась акционерная компания по поиску казачьего золота, одним из учредителей которой стал молодой тогда адвокат Лусеген Вартанян. Спустя время акционеры за баснословные деньги выкупили у монастыря и предыдущих владельцев все три монеты, карту и даже организовали несколько бесполезных экспедиций по поиску сокровищ. Никакого результата поиски не давали, молодые акционеры с годами становились уважаемыми людьми города, поэтому компания по поиску золота Запорожской Сечи де-факто превратилась в Общество «Лусеген Вартанян и Товарищи» по сбору раритетов той поры, когда армяне переселялись на Дон.

Так всё неспешно и продолжалось до самого 1917 года, но вместе с империей рухнул привычный образ жизни, один из акционеров бежал за границу, прихватив с собой самое ценное, в том числе и карту. Спустя три года красными пролетариями был расстрелян адвокат Вартанян, наследникам которого и досталась отличная, но мало кому тогда интересная краеведческая коллекция.

Карта неожиданно объявилась спустя четверть века в 1942 году, свою уникальную дедовскую коллекцию одинокий 77-летний краевед Вартанян в 2010-м завещал музею, в котором проработал всю жизнь, кое-что на память оставил сестре, ну а Злате после смерти дяди Рубика достались уцелевшие монеты, срисованная копия старинного рисунка с трезубцем и чёткая инструкция, как расшифровать и что делать с этой картой. И то, что написал в своём предсмертном письме дядя Рубик: «…Деточка моя, неважно, сможем ли мы им помешать, важно, что мы не можем этого не делать…» – стало полной неожиданностью для Златы, совершенно перевернув её намерения.

Миха оказался крайне выгодным приобретением для «Архиблэка», ведь с его появлением группу стали регулярно приглашать в эфир ростовских радиостанций. Дело, конечно же, было не в том, что с клавишами «Архиблэк» сразу явил нечто новое в музыке, нет, просто несколько однокурсников Михи по журфаку работали кто ди-джеем, кто ведущим на радио, а один – даже программным директором, и он этим беззастенчиво пользовался.

А после того, как программный директор пообещал, что поставит группу в ротацию, Миха даже потребовал от Златы новый текст, ведь чтобы регулярно звучать в эфире, нужна была песня не хуже их «Мамы…», но только менее радикальная. И если Рыжий просто обалдел от такой наглости своего приятеля – требовать что-либо от Златы, то Румын, который быстро невзлюбил новичка, тихо позлорадствовал: никогда ещё Златка не писала тексты на заказ, ведь «соловей не поёт для свиней», а значит, огребёт сейчас этот выскочка по самое не балуй.

Удивляться Ромке пришлось дважды. Сначала, когда Злата молча выслушала Миху и ничего ему не ответила, а затем, когда на следующий день она в пять утра (всю ночь сочиняла?!) прислала по электронной почте Ромке, Сашке и Михе свои новые буквы.

«Мария и Иосиф Виссарионович» назывался новый шедевр, и у него, даже на первый взгляд, были все шансы повторить успех «Мамы…». Так, собственно, и вышло: новая песня в клубах пошла «на ура», вот только в ротацию на радио так и не попала. Владелец радиостанции оказался шибко верующим человеком, и программный директор не захотел рисковать своей карьерой ради насмешливой рок-баллады о войне двух миров – попов-мироедов и мирян-богоедов – за машины по обнаружению Бога на небесах.

Миха позвонил утром, когда Злата, только проснувшись, ещё валялась в постели, посматривая спросонья на будильник и выгадывая последние минутки сонной неги. Уже давно надо было вставать, чтобы успеть хотя бы к одиннадцати часам встретиться с пацанами на борту «Адмирала Лунина». Вчера поздно вечером звонил Ромка и просил появиться там как можно раньше. Ей даже показалось, что он снова дуется на неё, но последнее время это случалось так часто и густо, без всяких поводов с её стороны, что она не придала этому значения.

– Салют, Миха! – зевнув, потянулась, вставая, Златка. – Что звонишь, соскучился?

– Да вот, проезжал мимо, подумал, может тебя подбросить куда надо?

– Не, спасибо, я сейчас на левый берег к пацанам собираюсь, через полчаса катер будет, – отказалась она, – надеюсь не опоздать.

– А зачем суетиться с катером, я на машине, через новый мост и подкину тебя куда надо, – предложил Миха.

– Ну… если тебе в кайф сюда переться, – пожала плечами Златка, – то приезжай. Адрес только запиши: улица Портовая… Уже внизу стоишь? Фигассе, резкий какой, а адрес откуда взял? Только лапшу мне не вешай про крутого журналиста, который всё знает, – рассмеялась она.

– Рыжий сказал, – честно признался Миха.

– Ну ладно, жди тогда.

Она быстро оделась, расчесав, привела в порядок волосы, глядя куда-то сквозь зеркало, и уже собиралась уходить, когда, словно очнувшись, увидела своё отражение:

– Ну и чего мы так придурковато улыбаемся, подруга? – усмехнулась она своему отражению и закрыла за собой дверь.

Чёрная «Субару» мигнула фарами, как только она вышла из подъезда, и Миха поспешил из машины ей навстречу.

– Чёрный автомобиль белого человека – это, наверное, круто, – смеясь, поддразнила она его, подставляя щёку для дружеского поцелуя.

– Киплинг бы тебе ответил, что тачка старше пяти лет, скорее, бремя белого человека.

– Ух ты! – дёрнула бровью Златка. – Наш мальчик знает, что Киплинг9 не только книжки про Маугли писал! Молодец, – похвалила она.

Они сели в машину, Миха вырулил со двора и выехал на Портовую улицу.

– Миша, ты дорогу не перепутал? – оглядываясь назад, удивилась Злата. – Нам же в противоположную сторону, через Сиверса надо на новый мост ехать.

– А мы через Западный мост поедем, если не против, конечно, – ответил он.

– Да мне всё равно, – улыбнулась Златка. – И охота тебе круги мотать?

– А у меня к тебе предложение есть… – разулыбался Миха.

– Руки и сердца, надеюсь? – расхохоталась она. – Тогда в очередь становись, третьим будешь.

– Если и буду, то только первым, – нахально ответил он. – Поехали сейчас в Таганрог, а?

– Зачем?

– Город красивый, набережная, все дела… Тебе понравится. Поехали, полчаса езды всего – и ты на море!

– Всё ясно! – снова рассмеялась Златка. – Вот, значит, ты где своих барышень выгуливаешь – вокруг домика Чехова, – хохотала она. – И как, ведутся на романтику?

– На домик Чехова не ведутся, а вот ресторан на набережной работает безотказно.

– Боюсь, сейчас не сработает.

– Тогда я тебе море и небо подарю. Море, конечно, мутноватое, зато небо чистое. Не веришь, посмотри в окно.

…Только сейчас она сообразила, что вляпалась в неловкую ситуацию, согласившись спросонья, чтобы Миха подвёз её на левый берег. Ведь не позвать его на борт «Адмирала Лунина» после такой любезности будет откровенной грубостью. А звать любопытного новичка на борт теплохода нельзя: она сама категорически была против, когда Рыжий предложил – ведь так много в кают-компании, где они проводили большую часть времени, карт местности, чертежей Сурб-Хача, планов инженерных коммуникаций, инструментов и других свидетельств её мечты. «Зачем провоцировать чужое любопытство?» – выговаривала она тогда Рыжему и Румын горячо её подержал. Но сейчас выйти из этого замкнутого круга не потеряв лица, можно было только через Таганрог. Тем более, в глубине души она была совсем не против и даже сама хотела этого…

Злата нажала кнопку стеклоподъёмника на своей дверце и затонированное стекло плавно поползло вниз. Ворвавшийся ветер разметал волосы, но не помешал ей найти взглядом полупрозрачные перья редкого облачка на горизонте и, чуть усмехнувшись, хмыкнуть:

– Не очень-то оно и чистое, твоё небо… Если ещё и с морем такая лажа выйдет, я тебе осеннюю лужу отдарю… Поехали, что смотришь? – засмеялась она.

И пока довольный Миха сворачивал от моста в сторону Таганрогского шоссе, со Златкиного телефона улетало сообщение: «Ромка, меня сегодня не ждите, у меня дела».

На полпути до Таганрога, они ненадолго заехали в Танаис. Миха признался, что ни разу не был на археологических раскопках, и Злата устроила ему экскурсию с подробным рассказом о том, как случайно была найдена в дельте Дона самая дальняя греческая колония III века до нашей эры и как за несколько десятилетий постоянных раскопок на этом краю Ойкумены, археологи нарыли целый музей под открытым небом.

Было очень жарко, поэтому в Таганроге они лишь прошлись по набережной и поехали купаться в Рожок, посёлок на берегу Азовского моря, ведь людей там много меньше, а Таганрогский залив чище и глубже. Машину оставили в посёлке. Спускаясь к морю, накупили самой разной – желтой, красной и чёрной – черешни на маленьком рынке, где местные тётки продавали отдыхающим всякую всячину со своих участков, и здесь же под колонкой помыли ягоды, чтобы можно было их сразу есть.

Внизу у моря народу было не очень много, поэтому они быстро нашли удобное местечко под старым навесом на песчаном пляже, что тянулся широкой полосой между морем и крутым глинистым берегом, побросали вещи и побежали купаться, ибо ни к чему другому такая жара не располагала.

Море было спокойным и гладким, лишь у самой песчаной кромки вскипала и тут же сходила на тихий шелест мелкая волна. Зайдя поглубже, Миха сделал показательный рывок энергичным кролем – зря, что ли занимался когда-то плаванием в бассейне – и быстро перешёл на спокойный брасс, искоса поглядывая на Златку. По тому, как легко она ныряла и больше плыла под водой, чем на поверхности, видно было, как много времени она проводит на реке, в отличие от Михи, жителя спального микрорайона.

– Красиво ныряешь! – не сдержавшись, крикнул он, когда она в очередной раз вынырнула далеко впереди.

– Что говоришь, не слышу? – Златка резко тряхнула головой, смахивая воду с волос и, улыбаясь, повернулась к нему.

– Красивая ты, говорю! – снова крикнул он.

А Златка то ли не слышала, то ли делала вид, что не слышит, и снова ныряла, легко уплывая от него.

Так беззаботно они и провели день. На берегу Миха сидел, скрестив по-турецки ноги, в тени под навесом, побаиваясь падкого на белокожих южного солнца. Златка больше лежала рядом на горячем песке и ела черешню из пакета. Миха губами наигрывал ей какие-то новые аранжировки, отшлёпывая ладонями ритм на коленях, а она, смеясь, кидалась в него косточками, если ей что-то не нравилось. А когда она, наконец, похвалила его, он признался, что уже почти переложил на свой кармический «Korg» весь репертуар «Архиблэка», и совсем скоро все ахнут.

– Ага, – весело хохотала Златка, – мало ему, что Румын на него косо смотрит, так он ещё и Сашкины барабаны в свой компьютер засунуть хочет. Вот уж, кто ахнет, так ахнет!

– Ну я же для всех стараюсь, – невозмутимо отвечал Миха, – тем более, я у вас новичок, мне сейчас положняк за всех впахивать…

И он продолжал наигрывать ей свою музыку, а она продолжала бессовестно кидаться косточками. Надо сказать, что со стороны это было довольно милое зрелище, ведь, когда молодые люди видят только друг друга, это всегда радует глаз…

– Есть хочу, – призналась Златка, пошарив рукой в пустом пакете, после того, как в очередной раз, нанырявшись, выбралась из воды. – Мишка, если ты меня сейчас не накормишь, то я умру! Хочу мяса, печёных овощей и красного вина. Всего сразу и много!

– До Чалтыря дотерпишь? – расхохотался он.

Весь понимающий в мясе Ростов ездил за шашлыками лишь в два места – в армянское село Чалтырь или на Левбердон10. Но сейчас Чалтырь был ближе, и Златка готова была потерпеть.

Они возвращались по трассе в Ростов, до Чалтыря уже было рукой подать, когда Миха неожиданно спросил:

– Злат, а зачем тебе «Архиблэк»?

– В смысле? – не поняла она вопроса. – Ты о чём спрашиваешь?

– О музыке. Мне иногда кажется… В общем, я понять тебя не могу. Когда ты поёшь или когда мы на твой новый текст музыку пишем, то ты так переживаешь это, что кого угодно за собой уведёшь. Но потом ты словно рубильник выключаешь, словно музыка для тебя не смысл, а случайный приработок.

– Именно так, Миха, приработок и ничего больше. Мне нужны были деньги, их неоткуда было взять, потому что я поссорилась с отцом, а тут Рыжий с этой идеей. Вот случайно всё и получилось.

– Да брось кокетничать, случайных музыкантов на «Нашествие»11 не приглашают. Ты почему отказалась прошлым летом на их альтернативной сцене выступить?!

– Это тебе кто разболтал? – удивлённо повернулась к нему Златка.

– Это было несложно и самому узнать.

– Нет, я серьёзно спрашиваю, откуда знаешь? Даже Ромка с Сашкой не в курсе…

– С организаторами я связывался, хотел сюрприз тебе сделать… А тебя там, оказывается, хорошо знают и обижены, что ты даже не ответила на приглашение.

– Мишка, отстань, может я заболела и голос сорвала, петь не могла, вот и не поехала. А не ответила, потому как переживала сильно, – рассмеялась она. – Ты чего так завёлся-то?

– Так сильно переживала, что вместо «Нашествия» поехала на свои раскопки? И даже Румыну с Рыжим ничего не сказала про приглашение и такой шанс!

– Стоп, Миша, притормози-ка. Что значит, на свои раскопки, ты о чём сейчас? – внимательно смотрела она на него.

– Понятия не имею. Но точно знаю, что прошлым летом тебя видели наши археолухи из универа, что роются на Каланче12 и в Лютике13. Оказывается, ты в авторитете у копателей, все тебя знают. Говорят, что ты на какой-то музей работаешь и всё прошлое лето по балкам вокруг Чалтыря лазила.

Златка так удивлённо уставилась на него, что Миха поспешил успокоить:

– Ты только плохого ничего не подумай, ты же знаменитость университетская, про тебя легко всё узнавать. Ну, просто интересно мне стало, на что ты музыку меняешь, вот и покопался чуток. Но так и не понял, в чём прикол: «Нашествие» разменять на овраги…

– Сашка с Ромкой в курсе уже? – бесцеремонно перебила она его.

– Да откуда мне было знать, что они не при делах… – виновато начал оправдываться Миха, видя, как разлетается в тартарары весь этот чудный день по его глупости.

– Когда ты им сказал? – снова перебила она.

– Вчера вечером. Но я же не знал…

– Не знал, что поссорил меня с пацанами? – тихо спросила она, не глядя на него. – Знал… Потому и явился сегодня утром… Я права?

Вчерашний Ромкин звонок с просьбой о срочной встрече, какая-то странная недоговорённость, что холодком витала в том разговоре… И это сегодняшнее море, весь день с Михой, и снова недоговорённость, но только совсем иная, обжигающая, волнующая, когда жесты, нечаянные прикосновения и осторожные взгляды говорят больше, чем любые слова… Всё вчерашнее становилось понятным, зато сегодняшнее – переворачивало всё с ног на голову… И к своему удивлению, она вдруг осознала, что не может сейчас поступить так, как привыкла, как сделала бы ещё утром – не сможет рубануть с плеча, избавляясь от того, кто доставляет столько хлопот…

– Я всё улажу, – пытался он спасти вечер.

– Всё, Миша, хватит, – растерянно сказала она, – мы уже приехали, я устала и хочу есть. Все разговоры потом… может быть…

Они молча ехали вдоль дымящихся мангалов по улице сплошь состоящей из кафешек и ресторанчиков.

– Вон за тем орехом, – показал Миха на раскидистое дерево посреди улицы, – самый вкусный шашлык. Проверено на себе неоднократно, – осторожно добавил он, припарковался у скромного заведения под орехом, вышел и, быстро обойдя машину, открыл дверку, подавая ей руку.

– Какой кавалер объявился, – фыркнула Златка, – в меру галантный, зато не в меру любопытный, – но руку подала.

– Мужчина должен «подавлять даме руку» – кажется, так написано в твоём твиттере, – виновато улыбаясь, он чуть сжал её ладонь и не отпустил руку, когда она вышла из машины. – Прости, слышишь?! Прости, что лезу постоянно не в свои дела, что всё хочу знать о тебе, что выпендриваюсь перед тобой… За пацанов прости… – он держал её за руку и, заметно волнуясь, смотрел в глаза.

– Ага… Прям, анекдот про деда Мазая и немцев, – не сдержалась Златка, – и зайцев не спас, и перед ребятами неудобно получилось.

– Ещё прости, что голодом чуть не заморил сегодня… – пытался шутить он и так неуверенно при этом улыбался, что её тревога куда-то улетучилась.

Они стояли у открытой дверцы машины, он держал её за руку, и они невольно всё сильнее улыбались друг другу. Так бывает на море: вроде и солнце только светило, но взъерепенится бриз, взбудоражит, нагнав волну, и небо потемнеет от неожиданных туч, и даже прогремит, хлестанёт наотмашь ливень – а ты только соберёшься испугаться или расстроиться, как снова светит солнце, моментально сохнет песок и камень, и лишь посмирневшая волна напоминает, как пролетело мимо нечто такое непонятное, что бывает только на море и только летом.

– Ты мне нравишься очень, Злата…

Она приподнялась на цыпочки и, высвобождая руку, громким шёпотом обожгла ему ухо:

– Ты мне тоже нравишься, но если нам не достанется во-о-он тот шампур с краю, – показала она на мангал, за которым колоритный седой армянин жарил шашлык, – я тебя точно убью!

В моих коридорах нет власти. То ли кончилась, то ли и не было.

Я, конечно, всё про себя знаю, но порой мне кажется, что я способна к изъязвлению даже собственных мыслей…

P. S. Жаль, что в ломбард людей не принимают, а то завалялась тут у меня парочка драгоценных…

Like (23)

Comments (7)

Share (0)

Второй день подряд Сашка с Ромкой ждали Златку на «Адмирале Лунине». И уже второй день они словно менялись ролями – обычно невозмутимый Румын не находил себе места, раздражался без повода, цепляясь к Сашке с одним вопросом: как она могла так поступить с ними?! Рыжий, которому Златка звонила наутро после Чалтыря, наоборот, больше отмалчивался, от пересудов уходил, предпочитая дождаться её, чем ещё больше раздражал друга.

– Интересно, что это за дела такие, ради которых на друзей забить можно? Я не удивлюсь, если она и сегодня не появится… Когда она тебе обещала приехать? – в который уже раз спрашивал Ромка.

Сашка терпеливо повторял, что обещала до вечерней разводки появиться, но Румын не успокаивался.

– А ведь это ты, Рыжий, во всём виноват! – неожиданно заявил он.

– Ну, наконец-то, нашёл виноватого! – хмыкнул Сашка. – Попустило, надеюсь?

– Ага, смейся-смейся, как ты мутанта этого привёл в группу, так и начались непонятки.

– Не мутанта, а альбиноса.

– Какая, блин, разница! – скривился Румын. – Ты же сам говорил, что у него родители на атомной станции работают.

– Ну и что? – удивился Сашка.

– Да ничего, – раздражённо ответил Румын. – Просто терпеть таких не могу, приходят на всё готовое и пальцы гнут… До его появления у нас проблем не было.

– Не было или ты просто не знал о них? – невозмутимо спросил Сашка, и Ромка не нашёлся что ответить. – И вообще, хватит гнать на Златку, пока не поговорили с ней. И Миху оставь в покое, а то у меня ощущение, что кое-кто тут сцены ревности закатывает.

– А ты, я смотрю, не закатываешь… Давно ли успокоился, Саня?

– Как понял, что не светит ничего, так и успокоился и тебе, Ромыч, советую. Мы ж как братья для неё, неужто не ясно? А будешь давить, только испортишь всё.

– Ага, – не сдавался Ромка, – братьев, значит, можно в тёмную пользовать, да?

– Давай дождёмся, послушаем, а затем выводы будем делать, – миролюбиво предложил Сашка и в очередной раз посмотрел на часы, которые, наконец-то, показали половину шестого вечера. – Тем более, сейчас ПС-19 от Кошкино отчалит, может она там, едет уже…

Они стояли у левого борта «Адмирала Лунина» и смотрели, как старенький катер спешит пересечь фарватер, чтобы успеть до шести часов вернуться обратно, пока не началась вечерняя разводка железнодорожного моста, пока вереница танкеров класса «река—море», сухогрузов и самоходных барж, подтянувшихся с Азова, не перекрыла реку. И думали сейчас Сашка с Ромкой примерно об одном: что если не приедет Златка этим катером, то шансов дождаться её уже почти не будет, ведь следующая ходка с того берега часа через полтора, не раньше, после того, как закончится разводка, а это слишком поздно.

По широкой дуге речной трамвайчик подходил к пристани. Марьванна привычно ловким движением накидывала швартовый конец, не давая течению утащить катер от причальной стенки… Небольшая группка пассажиров сходила на берег, разбредаясь по своим делам: кто на завод, кто на пляж. Их места, неспешно рассаживаясь, занимала встречная кучка людей… Дико взвыла сирена коротким гудком, распугивая местных мальчишек, что облепили корму в надежде прокатиться в пенном буруне, уцепившись за катер. Но начеку бдительная Марьванна: заученно строгим голосом прикрикнула она, всем видом показывая, что сейчас, мол, взберётся на корму, и посыпалась в воду весёлой гурьбой ребятня, соблюдая традиционный, из года в год, из поколения в поколение, нерушимый ритуал провода катера… Снова взвизгнула сирена и старенький ПС-19 поспешил прочь, торопясь вернуться на правый берег перед разводкой моста…

– Нет её… Ну и что теперь делать будем? – недовольно спросил Ромка, но ответить ему Сашка не успел – за их спиной, с правого борта призывно посигналила машина.

– Кого там нелёгкая принесла? – бурчал Румын, переходя на правый борт, и очень удивился, свесившись с верхней палубы. – Оп-паньки… Саня, посмотри-ка, кто с ней!

Внизу недалеко от причальной стенки, прямо напротив «Адмирала Лунина» стояла чёрная «Субару», а рядом, задрав головы – Златка с Михой.

– Ну, я же говорил, что она приедет, – облегчённо ответил Рыжий и, махнув рукой, крикнул. – Поднимайтесь к нам, трап внизу!

– А я вот не понял, как он на машине через шлагбаум проехал, почему его дед пропустил?! – возмущённо повернулся к нему Ромка.

– Не тупи, Ром, твой дед не его пропустил, а Златку. Ты же знаешь, она ведь кого хочешь приболтает.

– Ага… и нас сейчас заодно.

– Дурак ты, Ромка, – вздохнул Рыжий, – хотел бы я, чтобы она тебя сейчас приболтала. Вот только предчувствие у меня нехорошее… – мрачно посмотрел он на друга.

– Саля-молекула, пацаны!

Златка легко поднималась по корабельной лестнице, и, шагнув на верхнюю палубу, первым делом пошутила над их встречными приветствиями:

– Такое ощущение, мальчики, что вы меня совсем не ждали сегодня, – оценивающе скользнув по угрюмому Ромке, она насмешливо остановилась взглядом на Рыжем. – Что случилось, Саня, где же твой радостный вопль? – хитро улыбалась она, и Сашка в ответ сдержанно улыбался ей. – Я тут, понимаешь, всю дорогу Михе рассказываю о том, как ты обычно встречаешь меня на пиратском корабле, а никакой радости-то и нет, меня игнорируют!

– Доктор, почему меня все игнорируют? – всё так же смешливо спросила она у Ромки.

– Я думал, это ты нас игнорируешь, – пробубнил он, не сводя взгляд со знакомых мужских часов на её руке.

Эти часы, которые раньше он видел на Михе, её упоминание о нём, тот факт, что приехали они вместе, и смутные подозрения, почему она не появилась вчера, будоражили Ромку сейчас гораздо сильнее, чем даже обида за пропущенное «Нашествие».

– Ура! Я не одна такая! – смеялась Златка, давая ему и себе шанс. – Наверное, поэтому мы вместе, как думаешь, Ромочка?

– Ага… вот об этом и хотелось бы поговорить, – впервые в жизни не ломался под её мягким напором упрямый Ромка. – В каком месте мы вместе, а в каком врозь…

– Неплохо тут у вас, – невозмутимо оглядываясь по сторонам, встрял в разговор Миха из-за Златкиной спины. – Экскурсию проведёте? Больше никого, я так понимаю, на этой посудине нет? – скорее всего, он пытался таким образом разрядить обстановку, но вышло всё с точностью до наоборот.

– Для кого посудина, а для кого вход по пригласительным, – взъерепенился Ромка. – Что, вообще, здесь этот… делает? Опять нос суёт не в свои дела?

– Он со мной, – недоумённо вскинула брови Златка.

– И часики, смотрю, его с тобой, да? По утрам надев часы, не забудьте про трусы, да? – обида неожиданно взорвалась таким мутным гневом, что он даже не понял, куда его занесло. – Договорились же, не водить сюда всяких… женишков.

Набычившись, словно перед дракой, он в упор уставился на Миху, ведь окончательно сорваться на него было много легче, чем на Златку. Однако все его глупые слова били именно по ней.

– Ромыч, заткнись, ты что несёшь?! – опешил Рыжий.

– Зануда ты, Румын, – легко согласилась Златка и мелькнувшая было нотка сожаления спряталась за той привычной усмешкой, которой отсекала она от себя всё, что мешало ей жить. – Хочешь поговорить? Ну, говори, если есть о чём…

– Только давай тогда так, – чуть прищурившись, перебила она Ромку, который уже собрался что-то ответить, – говорить будешь сразу и по существу. И без этих вот наездов на моего молодого человека, а то будешь дело со мной иметь… И ещё у меня времени мало, у нас с Мишей романтическое свидание ещё не закончилось после вчерашнего, так что ты не тяни, нам ещё к нему домой через весь город ехать, – наотмашь, с оттяжкой, хлестала она словами по самому больному.

Ошарашенный услышанным не меньше других, Миха изумлённо смотрел, как она спокойно достаёт из своего маленького рюкзачка сигареты, Рыжий растерянно молчал, понимая, что этим всё не закончится, а Ромка побагровел, словно наполучал пощёчин. Златка же невозмутимо бросила рюкзачок на старый шезлонг и вызывающе спокойно спросила:

– Ну же, Рома, не молчи, чем я тебя обидела-то, дружочек? – и хотя Ромка замолчал, похоже, надолго, Златку уже было не остановить. – Я так понимаю, ты о «Нашествии» поговорить хотел? Тебя что именно возмутило, то, что мы туда не поехали, или то, что я об этом не сказала? А если бы я сказала, и мы не поехали, было бы лучше, да?

– Было бы честнее… – выдавил из себя Ромка.

– А я всегда честно говорю, зачем мне нужен «Архиблэк». И это не я, Ромочка, заливала ролик «Мамы…» на сайт фестиваля, а ты. И, кстати, тоже не спросил, как я отношусь к этому, потому что знал, что я против!

– Это я залил ролик, – признался Рыжий.

– Замечательно, Саша, только зачем ты мои контакты там оставил? Почему звонили и писали мне, а не вам?

– А разве это так важно? – тихо спросил Сашка. – Разве ты и мы не вместе? Дело ведь не в том, что мы такой шанс профукали вместе с «Нашествием», а в том, что ты даже не сказала никому про то, что нас наконец-то заметили.

– Да. Я сама приняла решение. Вас пожалела. Я бы туда всё равно не поехала, а вы бы переживали, – отрезала Златка.

– Ага… Так может нам ещё и поблагодарить тебя надо? – резко спросил Ромка. – За то, что с детства носимся за твоим Микки Маусом, а ты наплевала на нас?

– О! Заговорил, дружочек мой, – мгновенно отреагировала она, ведь мстить Ромке за его агрессию ей было легче, чем отвечать на тихие вопросы Сашки, потому и не церемонилась. – А я не просила тебя за мной носиться. И благодарности свои оставь при себе, Ромочка, перетопчусь как-нибудь и без них.

– Может, и без меня перетопчешься? – угрюмо спросил он.

– Если ты так настаиваешь… – нарочито равнодушно пожала она плечами, и только Миха, который стоял сзади, видел, как нервно теребит она в пальцах забытую и от того даже не прикуренную сигарету.

– Ты меня увезёшь отсюда? – обернулась она к нему.

– Конечно.

Недоумённо посмотрев на изломанную сигарету в руке, она швырнула её за борт, подхватила с шезлонга свой рюкзачок и, закинув его за плечо, пошла к лестнице, где на секунду замерев, обернулась:

– Саш, если тебе не трудно, забери отсюда все мои бумажки по Сурб-Хачу, я к тебе потом за ними зайду. Ладно?

Рыжий молча кивнул, а Румын так и не поднял взгляд. С опрокинутым лицом он смотрел себе под ноги, словно пытался разглядеть сквозь обе палубы «Адмирала Лунина», трюмы и толщу воды, где-то там, на донском дне, тот якорь, под названием «детство», с которого их сейчас нещадно сорвало…

Тихо квакнула автосигнализация. Миха уселся за руль, и, наткнувшись в зеркале заднего вида на её глаза полные слёз, так и не решился шутливо признаться, как рад тому, что неожиданно даже для себя стал её молодым человеком. А она, сидя сзади и отвернувшись в боковое стекло, сквозь слёзы смотрела на корабль, словно прощалась со своим детством, которое теперь уже навсегда осталось то ли на верхней палубе «Адмирала Лунина», то ли, действительно, где-то на донском дне.

Ромка достал своей ревностью, но его главные слова жгли той правдой, в которой сгорает любая обида.

«…Он прав, – отрешённо думала Злата. – Пацаны, действительно, всегда носились за моей Мечтой, хотя я никогда не просила об этом. А я наплевала на их надежду, хотя знала, как это важно для них…».

Ещё год назад, когда свалилось на её голову это злосчастное «Нашествие», выбирая между большой мечтой и друзьями, она ни на секунду не задумавшись, выбрала свою Мечту.

…А как ты поступишь сейчас, после этой Ромкиной правды? Сможешь так же легко переступить через друга? – зачем-то спрашивала она себя, хотя знала, что сейчас у неё этого выбора нет.

Дядя Рубик, который подарил ей Мечту, своим последним письмом не оставил возможности выбирать: «…Неважно, сможем ли мы им помешать, важно, что мы не можем этого не делать. Ты не одна, поверь, но всё теперь в твоих руках…». После этих слов она просто обязана была всё завершить.

…А Ромка… он не дурак, он всё поймёт… потом, – ненавидя себя, думала она.

Мечта стоила того. Большая красивая мечта о Запорожской казне, что столетиями будоражила многих, теперь принадлежала только ей.

Войсковая казна Запорожской Сечи пропала 235 лет назад. Когда русская армия генерала Петра Текели в начале июня 1775 года по приказу Екатерины Великой внезапно окружила Сечь и под дулами орудий вынудила казаков сдаться на милость победителя, казны в казачьей крепости уже не было. Победитель оказался действительно милостив: казацкой старшине жаловалось дворянство, добровольцев записывали на царскую службу в драгунские и гусарские полки, остальных отпускали на все четыре стороны, запретив самую малость – называться запорожскими казаками. И лишь троих не пощадила императрица: кошевого атамана, войскового судью и сечевого писаря – тех, кто не мог не знать о судьбе Запорожской казны.

Получив доказательства измены, кошевого атамана Петра Калнышевского сослали в Соловецкий монастырь, его товарищей – в Сибирь, и видно так велика была вина атамана, а скорее, так велика была пропавшая Запорожская казна, что заточили кошевого в крохотной каменной келье; и лишь три раза в год – на Рождество, Пасху и Преображение – выпускали атамана из каменного мешка причаститься святых таинств в церкви. И в одночасье прервалось бы заточение, если бы Калнышевский заговорил, но он упрямо молчал в своей одиночке долгих 26 лет. И только внук обидчивой императрицы Александр I помиловал 110-летнего слепого старца, разрешив ему вернуться на родину. Но уже давно некуда было возвращаться престарелому атаману, остался он на Соловках, и спустя два года унёс с собой из жизни все запорожские тайны.

Но это будет потом, а тогда, летом 1775 года издала Екатерина Великая два указа. Первый – манифест «Об уничтожении Запорожской Сечи»:

«Мы восхотли чрезъ сіе объявить во всей Нашей Имперіи къ общему извстію Нашимъ всмъ врноподданнымъ, что 4 Іюня ашимъ Генералъ-Порутчикомъ Текелліемъ со ввренными ему отъ насъ войсками занята Счь Запорожская въ совершенномъ порядкъ и полной тишин, безъ всякаго отъ Козаковъ сопротивленія. Нтъ теперь боле Счи Запорожской въ политическомъ ея уродств, въ конецъ разрушена оная, со истребленіемъ на будущее время и самаго названія Запорожскихъ Козаковъ…»

_{– Данъ отъ Рождества Христова тысяща седьмь сотъ семьдесятъ пятаго года, Августа третьяго дня, а Государствованія Нашего четвертагонадесять лта.}

Второй указ императрицы проходил по Тайной экспедиции14 при Сенате, поручал экспедитору Фёдору Глебовичу Немцову собрать особую команду верных охотников для поиска Запорожской казны и доказательств измены кошевого атамана и в своей публичной части строго приказывал «всмъ врноподданнымъ», невзирая на чины и звания, беспрекословно оказывать содействие «гвардiи капитану Немцову» и не чинить ему и людям его препятствий под страхом смертной казни.

Свою сечевую казну запорожцы собирали все 250 лет существования днепровского казачества. Военные трофеи, добыча в походах, грабительские набеги на соседние страны, жалованье московских царей и польских королей – всё делилось между церковью, участниками походов и сечевым товариществом или Лыцарством, как звали себя сами запорожцы. Сокровищ скопилось немало, поэтому только самых надёжных «испытанных товарищей15» отбирали в закрытую касту скарбников или казначеев; страшной клятвой отрекались они от личного владения золотом; получали свой тайный знак отличия – золотую монету с пробитой дыркой, которую носили на шее – и до конца дней своих свято блюли интересы товарищества: охраняли и прятали войсковую казну, о которой уже тогда ходили легенды.

Видно чувствовал старый лис кошевой атаман Калнышевский, что после подавления пугачёвского бунта наступает очередь Запорожской Сечи, потому как успели, буквально перед носом армии генерала Текели, тайно выйти из Сечи сразу три обоза. Один шёл на юг, в Турцию и тщательно охранялся в пути полусотней испытанных скарбников, другой, в сопровождении десятка молодых казаков Динского куреня, сгинул, пропал, ну а третий, покружив в окрестностях, очевидно, для отвлечения внимания, вернулся в Сечь.

Раздосадованный, что без золота блекнет его бескровная победа в глазах императрицы, Пётр Текели первым делом укрепил сторожевые посты на юге, ведь кроме как на туретчину, некуда больше было бежать казакам, разослал повсюду разведчиков, которые и засекли «золотой» обоз. Погони избежать казначеям не удалось, рубились они до последнего с царскими драгунами, полегли все до единого, но клятве своей не изменили. Обоз был схвачен, и Запорожская казна в тридцати осмоленных дубовых бочонках, размещённых на трёх возах, была опечатана императорскими офицерами, согласно высочайшему приказу, без вскрытия. Под усиленной охраной казну перегрузили и спешно отправили в Санкт-Петербург, но когда в Тайной экспедиции бочки вскрыли, генерал Текели пришёл в ярость, узнав, что привёз императрице песок и камни с острова Хортица. Казачья хитрость удалась. Пока шла охота на псевдоказну, пока доставляли её в российскую столицу… За два месяца настоящий «золотой» обоз смог бесследно затеряться, а значит, смерть самых верных сечевых лыцарей не стала напрасной.

Пока летели депеши из столицы в войска, пока собирал команду и спешно скакал на юг империи экспедитор Немцов, второй «золотой обоз» из Запорожской Сечи тайком, по ночам, днём укрываясь в оврагах и зарослях, везли на восток в дикое поле, приазовскую степь, туда, где, как грибы после дождя, росли русские крепости пограничной линии перед большой войной с турками и где казну меньше всего могли ждать и искать.

Три повозки, запряжённые парой волов каждая, с тридцатью осмоленными двухпудовыми бочонками, наполненными, как считалось, золотыми дукатами, ювелирными украшениями и драгоценными камнями, сопровождали три скарбника и десяток проверенных молодых казаков Динского куреня. Динской или Донской курень Запорожского Войска был одним из старейших полков Сечи, в котором несли службу только выходцы с Дона. И этот выбор «золотого» конвоя был не случаен: ведь на своём пути мог обоз пересечь земли Всевеликого Войска Донского, а значит, договариваться с донскими казаками, по задумке кошевого атамана, землякам будет легче.