1941–1945. Священная война Елисеев Виталий
Об авторе
Елисеев Виталий Васильевич. Родился в 1933 году в семье служащего в посёлке Вербилки Московской области, где отец Елисеев Василий Ильич работал техническим директором на Дмитровском фарфоровом заводе.
В 1937 году был вынужден перейти в московский институт ГИЭКИ на должность инженера по причине, коснувшейся многих в этот период. Этот переход спас ему жизнь. Об этом периоде книга 1 «Лихолетье», которая в Интернете.
После возвращения в декабре 1945 года отца из армии, он был направлен в город Славянск Сталинской области (ныне Донецкой) директором на восстановление Арматурно-изоляторного завода. Там я окончил среднюю школу и в 1951 году поступил в МВТУ им. Баумана, которое окончил в 1957 г.
С тех пор моя трудовая деятельность была связана с оборонной промышленностью.
Выбор был сделан осознанным. Пережив жесточайшую войну, я впитал в плоть и кровь, что наша мирная жизнь зависит от того, насколько мы сильны: духовно, в вооружении, промышленностью и сельским хозяйством, чтобы противостоять любому агрессору и нести Мир народам планеты.
В 1993 г. вышел на пенсию и занялся литературной деятельностью.
В 2014 г. в Интернете вышла моя первая автобиографическая повесть «Лихолетье» из автобиографического цикла «На том берегу». В неё войдут, кроме названной, ещё 7 книг. Каждая следующая, это продолжение предыдущей.
Представляемая на суд читателей вторая книга «1941—1945» написана на основе реальных фактов и событий.
С огромным уважением В. Елисеев.9 мая 2015 г.
Предисловие
В одной из телевизионных передач, лет двадцать тому назад, молодой человек с экрана сказал: «Жаль, что в войну нас не победили немцы. Мы бы сейчас также жили, как они!»
К сожалению, этот молодой человек не знаком с содержанием программной книги А. Гитлера «Mein Kampf». В ней он бы увидел уготованное ему место согласно доктрине и планов Гитлера после победы над Советским Союзом. Он не только лелеял эту мечту, а воплощал её в жизнь в сотнях лагерей смерти. В их топках предполагалось, в соответствии с планами, уничтожить большую часть населения нашей страны, оставив 20 миллионов для обслуживания железных и шоссейных дорог на территории Советского Союза, а в Германии для обслуживания немцев.
Для этого советских людей требовалось превратить «в Иванов, не помнящих родства», лишив их своей письменности, национальной культуры, традиций. Этим быдлом должны были стать те, кого оставили в живых.
И вряд ли молодой человек, грустивший о нашем поражении, мог в дальнейшем появиться на свет.
А появился он только потому, что в Великую Отечественную войну миллионы людей, которые хотели жить, любить, растить детей отдали свои жизни, защищая Родину, а не для того, чтобы 70 лет спустя им в спину воткнули нож.
Я хорошо помню войну. Мне было восемь лет. Все пришлось пережить: голод, холод, болезни, гибель друзей, радость Победы.
Время идет. Военная техника развивается. Она достигла своего наивысшего уровня. Мировая война, если она произойдет, не будет затяжной, но в ней не будет и победителей.
Мы полностью еще не познали всю изощренность, беспредельность развития человеческого разума на пути совершенствования традиционной военной техники, создания новых направлений для уничтожения себе подобных. Современная ракетно-космическая техника. Она не способна защитить страну-агрессора от возмездия, поэтому играет очень важную роль сдерживающего, стабилизирующего фактора. Пока под ракетно-ядерным зонтиком страны, народы чувствуют себя в относительной безопасности. Свершится беда, если зонтик прорвется.
А что дальше? Дальше создание военных баз на Луне, позволяющих достичь превосходства, разработка климатического оружия, использование генной инженерии и многое другое, чего мы еще не знаем, к чему не подошли.
Если я сумею книгой «Священная война» как-то повлиять на тех, кто считает, что нам сейчас не нужна Армия, вооружение, потому что на нас никто не собирается нападать, эти люди сильно заблуждаются. Прислушайтесь к высказыванию Генералиссимуса А. В. Суворова о том, что «порох надо держать сухим». Александр Васильевич не мог знать, но как гений он оказался прав. Через много лет основным видом вооружения стали твердотопливные стратегические ракеты с ядерными боеголовками. Поэтому его высказывание о порохе актуально и для наших дней.
Глава 1. 22 июня 1941 года
В апреле 1941 года офицера запаса Елисеева приписали к танковой части под Нарофоминском. Занятия в Горвоенкомате с офицерами запаса проводил майор-танкист. В начале июня на одном из занятий он, не раскрывая сути, намекнул: «Наши занятия могут быть прерваны и начаться в другом месте». Что он имел ввиду? Намекал на возможную скорую войну?
В воскресенье 22 июня 1941 года бригада инженеров Государственного научно-исследовательского электрокерамического института, в числе которых был Елисеев, работала на московском заводе «Изолит».
В течение мая-июня они вели отладку построенной туннельной печи.
Около десяти часов в цеху неожиданно появился дежурный по заводу.
– Скоро по радио будет передано важное правительственное сообщение, – волнуясь, сообщил он.
Это известие выбило из колеи. Работу прекратили и всей бригадой пошли в заводоуправление, где было радио.
Вместо «Последних известий» диктор призвал всех к вниманию.
– Слушайте! Слушайте! Сегодня в 12 часов дня будет передано важное Правительственное сообщение.
В чем его суть, о чем оно будет, сказано не было. Неопределенность хуже всего. Недосказанность породила разные догадки, предположения. Длительное ожидание только усиливало тревогу.
В 12 часов по радио выступил нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов с заявлением о вероломном нападении фашистской Германии на нашу страну..
До его выступления трудно было предположить, что фашистская Германия осмелятся напасть на нас. Не хотелось в это верить. А оказалось, что война уже несколько часов бушевала у наших западных границ.
Уже не было мирного, солнечного неба над головой, а было военное с самолетами, разрывами зенитных снарядов.
Правительству, военным было известно, что фашистская Германия в течении нескольких лет готовилась к войне с нами. Поэтому она не могла быть вероломной и неожиданной. Проспали. Они обязаны были ее предвидеть и сделать все, чтобы она не была таковой.
Радио разнесло по стране и за ее пределами весть о том, что сухопутные войска фашистов перешли на большом протяжении по фронту нашу государственную границу, а авиация бомбовыми ударами с воздуха обрушилась на наши города, Львов, Киев, Минск и другие.
После выступления Молотова, не приступая к работе, разъехались по домам.
Календарь листок за листком отсчитывал дни. Прошло семь дней, как меня положили в больницу, а до выздоровления было еще далеко.
После обеда в палату пришла медсестра. По ней было видно, что она взволнована. В тазу, который она принесла с собой, был ворох нарезанных из газет узких полос. Их она стала наклеивать «крест накрест» на стекла. Моя койка была возле окна. Я спросил ее, зачем она это делает?
– Чтобы от сильного ветра стекла не вылетели, – ответила она и продолжила заклеивать окна. Ей было не до меня.
После ее ухода палата превратилась в растревоженный улей. Говорили все, перебивая друг друга, многократно повторяя одно и тоже слово «война».
Я прислушивался к тому, о чем говорили взрослые, но мало, что понял. Ко мне повернулся сосед по койке.
– Закончилось для тебя безмятежное детство и не 1-го сентября, а сегодня – 22 июня 1941 года, – проговорил он, поднялся и пошел на перевязку.
Возвратился довольно быстро.
– Попросил врача побыстрее выписать меня. Хочу добровольцем пойти на фронт, – сообщил он, едва войдя в палату. Для него это было не простым решением.
Глава 2. Повестка
Ночью с 22 на 23 июня В. Елисееву принесли на дом мобилизационную повестку с указанием, по получении, немедленно прибыть в горвоенкомат.
Возле военкомата, во дворе, в коридорах толпились призывники. А новые подходили и подходили.
Короткий разговор с военкомом. Направление в Брест.
– Обмундирование, оружие получите на месте. С собой возьмите продовольствия на три дня, не больше, – предупредил военком.
Из военкомата к нам в палату пришел проститься со мной. Задержался дольше обычного. Сказал, что уходит на фронт, но скоро вернется и мы заживем как и прежде. Просил без него во всем слушаться маму и ей помогать. Попрощавшись в палате со всеми, ушел. Я воспринял его уход легко, как это бывало ни раз, когда он надолго уезжал в командировку. Тогда я не понимал, что это за страшное слово война.
Из больницы папа пошел домой за вещами. Простившись с мамой, поехал на Белорусский вокзал.
Как у истинного интеллигента, кроме фетровой шляпы, которую в ту пору носила только она, галстука, коверкотового серого цвета макинтоша, хотя было жарко, но мама настояла взять его на случай холодной погоды, полуботинок, ничего другого, более подходящего, у него не было. Простого мешка, который можно было забросить на спину как вещевой мешок, и того в доме не оказалось. С собой взял небольшой дорожный чемодан. На войну собрался, как прежде, в командировку.
Кто тогда мог предположить, что война будет такой затяжной, с большими потерями. Неделя, две и наша доблестная Красная Армия разгромит немецких фашистов и вышвырнет их с нашей территории. Так думали многие. Так думал и он, когда сказал мне, что скоро вернется.
Белорусский вокзал был переполнен. Одни грузились в эшелоны и отъезжали на запад, а новые подходили и подходили. Раздавались громкие команды на построение. По платформам проходили отряды. Рядом шли матери, жены, дети. Маленьких отцы несли на руках до вагонов. Огромная человеческая трагедия. В те дни море слез пролилось на вокзале.
К кому он не обращался по поводу поезда на Брест, никто толком ничего ответить ему не мог. Подошел к расписанию. Оно было заклеено-переклеено и походило на лоскутное одеяло.
– Что рассматриваешь-то? – вопрос был обращен к нему. Рядом стоял мужчина средних лет, на которого он до этого не обратил внимание.
– Поезд на Брест.
– Слушай, какой тебе Брест, – мужчина зло выругался. – Его уже заняли немцы!
– Не болтай! – грубо одернул его.
– Не веришь? Сам скоро убедишься, – проговорил мужчина, отошел в сторону и растворился в толпе.
В этот день поезда на Брест не было.
На следующий день на вокзале узнал о формировании специального эшелона для кадрового командного состава.
На сборном пункте познакомился с Михаилом Буяновым, Владимиром Орочко и Александром, такими же интеллигентами, как и он с направлениями в Брест. Среди них внешним видом и манерами выделялся Орочко. Высокий, интересный. «Кудри черные до плеч» придавали ему сходство с Евгением Онегиным. Вальяжный, не собранный. Эдакий франт, сошедший с картины. Во всем этом была страшная нелепость. Уезжал он не на прогулку, а убивать.
Провожала его очень красивая, яркая женщина с темными лучистыми глазами. От нее исходил не леденящий душу холод красавицы, а душевная теплота. Это было видно по тому, как она разговаривала, как сопровождала сказанное выразительными жестами, едва заметными взмахами руки, наклоном головы. Ее жесты говорили о большем, чем слова. Новое темное, плотно облегавшее ее статную фигуру, платье, золотые сережки, стройные ноги в прозрачных фильдеперсовых чулках, туфли на высоком каблуке под цвет платья, небольшая дамская сумочка в руке, завершали ее облик.
Они стояли друг против друга такие нелепые среди происходящей вокруг них суеты, громко отдаваемыми командами, построениями, тяжелым топотом сотен ног.
Она что-то говорила ему. Он делал вид, что слушает, но, видимо, в этот момент его мысли были где-то далеко. Это не ускользало от внимания женщины и она, время от времени, задавала ему один и тот же вопрос: «Володя, ты меня слушаешь?»
Сашу провожала мама. Он был неженатым молодым человеком.
– Сашенька, милый! Обещай мне не пить сырую воду, не закапав в нее несколько капель йода, – напутствовала она.
– Мама, я же врач, – негромко отвечал он и оглядывался по сторонам. Его смущала такая забота матери. Было неудобно, если кто-то услышит ее наставления.
Буянов был один.
Состав на Брест задерживался. Наконец его объявили. И тут отовсюду, с других платформ перетекли на платформу отправления тысячи людей. Шум, гам, суета, крики, плачь смешалось воедино, как бывает при трагических событиях.
Скрежеща тормозами, состав остановился. Возле дверей вагонов началась давка. Как и договаривались, вчетвером заняли купе.
Когда на платформе остались провожающие, возле их окна появилась прекрасная женщина, таинственная и одновременно манящая к себе. На ней скрестилось множество глаз, смотревших из окон. И ни один из них, вероятно, подумал: «Каково уезжать-то от такой красавицы!»
А она старалась не замечать устремленные на нее взгляды, смотрела в окно.
Минуты тягостного расставания затягивались. Наконец паровоз пронзительно, разрывающее душу, загудел, состав дернулся, залязгали буфера и вместе с вагонами по платформе двинулся людской поток что-то крича, размахивая руками, поднимая маленьких детей над головой.
Женщина не побежала. Она сделала несколько шагов, подняла руку, помахала ею и пальцами нежно прикоснулась к губам, посылая воздушный поцелуй.
Когда мимо окон поплыли пригороды Москвы, разговорились. Василий и Михаил были из Мытищ. Красивая женщина, которая провожала Володю, была известной актрисой театра на Арбате Анной Алексеевной Орочко. Володя был ее неженатым младшим братом. Четвёртым был Саша, молодой врач-хирург, недавно окончивший медицинский институт.
Дорогой говорили о войне, вспоминали довоенную жизнь.
Ночью за Можайском пережили первую бомбежку. Из тамбура последнего вагона подавали электрическим фонариком сигналы, пускали ракеты, наводя самолеты на эшелон. По вагонам побежала вооруженная охрана, но диверсант успел спрыгнуть на ходу поезда. Сброшенные на эшелон бомбы упали под откос, не причинив вреда.
Не доезжая Вязьмы эшелон еще несколько раз попадал под бомбежку. При каждой бомбёжке поезд замирал. Все разбегались. Елисеев сначала выбегал вместе со всеми, а потом махнул на бомбёжки рукой: «Всё равно, где убьют!»
В Вязьме состав задержали. За ней попали под жуткую бомбежку. Гудела, вздрагивала земля от взрывов. Машинист резко остановил эшелон, чтобы спасти людей. Из вагонов выскакивали и разбегались подальше от железнодорожного полотна. Володя Орочко побежал в кусты и налетел на замаскированный шестиствольный зенитный пулемет, который неожиданно заработал по самолетам. Он затруднил прицельное бомбометание.
Сбросив бомбы, самолеты разворачивались и заходили на новый круг. Отбомбившись и не попав в состав, улетели. Дорогой их еще ни раз бомбили и к этому стали привыкать: «Какая разница, где убьют!»
На станции Алферово за Вязьмой их снова задержали. Из вагонов высыпали на платформу. Одновременно с ними на соседнем пути остановился встречный эшелон из Бреста с эвакуируемыми на Восток женщинами и детьми. Один из командиров увидел в окне жену и детей. Случайная мимолетная встреча. Он подбежал к вагону.
– Оля! Оля! Оля! – громко кричал он и размахивал руками, чтобы привлечь к себе внимание.
Она увидела его, прильнула к окну, он ей что-то кричит, она пытается ему через окно тоже что-то сказать. У многих, кто наблюдал за ними, защемило сердце при виде мечущихся людей. Она не успела ему ничего сообщить. Состав дернулся и стал набирать скорость. Некоторое время военный бежал рядом с вагоном, махал вслед рукой, потом остановился и расстроенный, раздавленный неожиданной встречей с семьей, возвратился в вагон.
Пропустив встречный, их эшелон продолжил путь на запад к станции назначения Брест.
Через трое суток пути днём переехали реку Березину и остановились на станции Борисов. Поезд дальше не шел. Кутерьма, неразбериха.
Узнать у кого-либо, когда их повезут дальше, было невозможно. Неясность обрастала слухами. Кто-то распустил слух, эшелон задерживают, потому что впереди разрушен путь. Как только его восстановят, их повезут дальше.
По-другому слуху путь не разрушен, но железную дорогу перерезали десантники. Когда их вышибут, не известно.
А воинские эшелоны, идущие на запад, прибывали. Ими были забиты все станционные пути.
Пока стояли, попали под бомбежку. Только успели выбежать из вагонов и укрыться за станцией, в их паровоз попала бомба. Густым паром окутало место взрыва. После того, как пар рассеялся, паровоза на путях не было. Вокруг были разбросаны искореженные части, которые недавно назывались паровозом. Рядом с тем местом, где он стоял, зияла большая воронка.
Когда самолеты улетели, на станции появились вооруженные десантники в штатском. Как внезапно они появились, так и исчезли.
Люди в эшелоне были на грани срыва. Стало ясно, дальше их не повезут.
Кадровый военный из эшелона взял на себя ответственность за людей.
– Занять круговую оборону! – была передана его команда.
От кого в тылу они должны обороняться? Тем не менее, команда была исполнена, круговая оборона вокруг вокзала занята. Обещали доставить оружие и раздать. Ждут, а его нет.
– Разгружаться! Добираться своим ходом до мест назначения, кто как может!»
У многих внутри что-то надломилось, треснуло, как сухая палка о колено от новой команды, непонятно от кого исходившей.
Через некоторое время построились. Со станции вышли нестройной колонной. Среди более тысячи человек не нашлось кадрового военного, который взял бы командование на себя и подчинил всех единой воле. Неуправляемая колонна, чем дальше удалялась от станции, тем быстрее редела. Одни ушли вперед, другие отстали. На развилках раздваивались. С кем отец ехал в купе, договорились держаться вместе и дальше.
Обсудили, куда идти дальше. Надежды, хотя бы пристать к какой-нибудь воинской части, не было. И тут им навстречу бегут летчики.
– Куда, – кричат, – идете! Там аэродром уже занят десантом.
Они повернули и вместе с ними побежали к железнодорожному мосту через Березину. Едва перебежали на другую сторону, мост за ними с грохотом рухнул в реку. Скорее всего, его взорвали десантники.
За мостом летчики отказались взять их с собой. Стали думать, как им поступать дальше? Решили идти вдоль железной дороги на Смоленск и там получить новые назначения.
Глава 3. Руки вверх!
Несколько дней они шли, избегая встречи с небольшими группами людей, которые могли оказаться немецкими диверсантами. Вызывала тревогу и встреча с патрулями, которые могли задержать их как дезертиров. Обрадовались, когда недалеко от железной дороги им на пути встретилось село. Оторванные от происходящих событий, они рассчитывали от местных жителей узнать о положении на фронте.
Возле околицы из кустов неожиданно выскочило им навстречу несколько человек, вооруженных вилами. У одного в руках была берданка. Их тут же взяли в кольцо, наставив на них вилы. Это был отряд самообороны.
– Руки вверх! – скомандовал им, по-видимому, старший и угрожающе направил двустволку в их сторону.
Пришлось подчиниться.
– Вы что здесь шляетесь? Куда идете?
Глаза старшего, как два бурава, так и сверлили недобрым взглядом. В каждом проходящем через деревню, они жаждали увидеть врага.
Стоя с поднятыми руками, рассказали, что с ними произошло и что идут они в Смоленск на мобилизационный пункт. Настроение людей было таким, церемониться с ними они были не намерены. За неосторожно сказанным или неправильно понятым словом, мог последовать самосуд.
– Мы ж свои, советские, – не выдержав напряжения, попытался убедить их Саша.
Это подлило только масла в огонь и породило большее недоверие к ним. Немолодой колхозник, не скрывая, сжал крепко рукоятку вил, приготовившись для удара. Он искренне верил в то, что задержаны диверсанты. И остальные, так же изначально настроенные, жаждали видеть в них диверсантов и поскорее расправиться с ними. Нашелся и подстрекатель.
– С такими космами советские люди не ходят! Да что с ними цацкаться! Вилы им в бок, и всё тут! Это переодетые немецкие шпиёны, – призывал мужичонка пронзительным бабьим голосом к расправе над ними, подзуживая остальных. – Не опускайте вилы, не позволяйте им опустить руки и запустить руки в карманы. У них там пистолеты!
Вокруг одобрительно зашумели, явно поддерживая мужичонку.
– Вот мы сейчас посмотрим, какие вы советские! Гришка, живо вытряхни у них все из карманов! – приказал старший пареньку, по возрасту между пионером и комсомольцем, стоявшем наготове с сучковатой палкой.
Гришка замешкался от неожиданности, да и страшно было обыскивать диверсантов, а в это он бесспорно верил, как и остальные.
– Да не трусь ты, – ободрил его старший, – если что, мы их враз на вилах вверх подымем!
Гришка положил палку, с опаской приблизился к ним и стал выворачивать карманы.
– Ничего в них нету, – отрапортовал он, немного осмелев.
– Смотри в одёже!
Гришка расстегнул на них верхнюю одежду, осматривал и ощупывал подкладку, потом порылся в вещах.
Все это время они стояли с поднятыми руками.
Не найдя оружия, старший разрешил им опустить руки.
– А документы при вас какие есть? – спросил он.
Получив, он долго и придирчиво разглядывал их. Удостоверившись, что это не диверсанты, покачал головой.
– Воевать идете, а одеты как на прогулку. Всякое про вас могут подумать. И не берусь сказать, чем все это может закончиться.
– Расскажите, что происходит на фронте? – попросил Елисеев. – Мы для этого к вам и повернули.
– На фронте все отлично, – ответил старший. – Красная Армия отражает вероломное нападение. Не сегодня-завтра перейдет в наступление и войне конец. Хуже сейчас положение в тылу. Фашисты напичкали его диверсантами взрывать мосты, убивать мирных граждан, сеять панику. Поэтому мы здесь и стоим, чтобы не пропустить диверсантов в деревню. Больше ничего сказать не могу, потому что и сам ничего другого не знаю.
После неудачного захода в деревню, решили их обходить стороной и снова идти вдоль железной дороги.
Глава 4. Настенька
Не доходя Новосады, по дороге скопом шли беженцы, отступавшие войска. Тут же ехали машины, скрипели подводы. С ними они пошли дальше. Неожиданно из-за облаков вынырнули немецкие самолеты. Бомбы полетели в самую гущу. Люди в страхе заметались в поисках спасения. Началась паника. Мало кто остался в живых.
Возле убитой женщины маленькая девочка лет четырех рыдала и тянула ее за рукав: «Вставай! Мамочка вставай!» А в это время продолжали падать на землю бомбы.
Пробегая мимо них, Саша понял, женщина мертва и подхватил девочку на руки. Она отчаянно сопротивлялась, но он, крепко прижав ее, побежал к лесу, где было спасение.
– Что мне дальше с тобой делать? Мой долг помогать раненым, – проговорил он, обращаясь к девочке, когда они были в безопасности, наперед зная, что она его не поймет. А девочка от пережитого страха, крепко обхватила его за шею и не хотела отпускать.
Бросить ее он уже не мог, понимая, что она погибнет. Под платьицем у нее билось маленькое сердечко и оно не должно остановиться. Теперь он был ответственным за ее судьбу.
К счастью, Василий, Михаил и Володя были живы. Никто из них не спросил Сашу, откуда девочка. Пережив такую бомбежку, им все было ясно и без слов.
– Володя, возьми девочку. Я должен помогать раненым, – проговорил Саша, передавая ее.
Бомбежка не кончилась, а Саша, Василий и Михаил помогали раненым. С убитых срывали одежду на бинты. Василия и Михаила с непривычки при виде окровавленных тел, мутило. Превозмогая себя, помогали Саше.
Среди беженцев оказалось несколько врачей. Помощь пошла быстрее.
Отбомбившись, самолеты улетели доложить об удачно проведенной операции, оставив после себя разбросанные повозки, предсмертное ржание лошадей, запутавшихся в постромках среди горящих факелом перевернутых машин. А вокруг разорванные тела, раненые. Крики, стоны, мольба о помощи. Жуткое зрелище!
После пережитого страха, люди поднимались, помогали раненым, сносили убитых в одно место.
Когда уже нечем было помочь, Саша согласился идти дальше.
– Что с девочкой будем делать? – задал непростой вопрос Буянов.
Саша соотнес вопрос, адресованный, в первую очередь, к нему. Он считал себя ответственным за ее судьбу.
– Оставить ее здесь мы не можем. Она погибнет. Вряд ли ее кто-нибудь сейчас возьмет. Берем с собой. Сдадим в первый попавшийся детский дом, – высказал мнение Саша.
С ним согласились.
К ним подошел парень лет двадцати пяти.
– Куда направляетесь? – спросил он.
– В Смоленск.
– И мне туда же, – проговорил парень.
Дальше пошли впятером. Дорогой Саша переживал: «Кто будет помогать раненым» и в душе сожалел, что не уговорил на какое-то время еще задержаться.
Несли девочку по очереди на плечах. Бедная, она не понимала, куда ее несут папа Петя, папа Саша. Все они для нее были папами. Где мама и почему ее нет с ними? Саша объяснил ей, как мог, что мама ранена, ее увезли в больницу и они идут к ней. Девочка поверила и успокоилась.
На одном из привалов Саша снял платьице с девочки и осмотрел ее. Тело было в струпьях от грязи и непосильной для нее дороги. Смазал зеленкой. Ничего другого, более подходящего, у него не осталось.
Помогал ему парень, который назвался Петром.
– Плохо, – проговорил Саша, одевая на нее платьице.
Вечером остановились на ночлег в негустом лесу. Прежде всего, накормили девочку. Вынимали, у кого, что осталось. И уложили спать. Устав за день, она сразу крепко уснула.
Легли и сами.
Под утро, когда охватил их самый крепкий сон, что явилось причиной, Володя не понял. Он проснулся и увидел, как между деревьями мелькнул Петр со спящей девочкой на руках.
– Остановись! – громко закричал он и бросился вдогонку.
Нагнал его. Завязалась борьба. Петр был крепкого сложения, но мысль расправиться с негодяем придала Володе силы. Петр выхватил из-под одежды нож. Вовремя подоспели остальные. Били как по боксерской груше.
От криков девочка проснулась и громко заплакала, не понимая, что происходит. Почему бьют папу Петю? Саша взял ее на руки, пытаясь успокоить.
Когда Петр поднялся с земли, у Михаила зачесались кулаки дать этой сволочи еще раз в морду.
– Ты зачем девочку унес? – жестко, придвинувшись к Петру и дыша ему в лицо, спросил Михаил.
– Хотел взять в дочери.
– Врешь, сволочь! У меня руки на тебя чешутся! Признавайся, что хотел сделать! Убьем тебя, а спишут на диверсантов! – Михаил не мог успокоиться. Он уже считал Настеньку, так звали девочку, своей дочерью и готов был за нее на все.
– Хотел изнасиловать, – выдавил из себя Петр, поняв, что лучше сказать правду, иначе не уйти ему отсюда живым. Добьют. – Чего переживаешь. На всех хватит!
– Вот тебе, сволочь, хватит! – Михаил со всей силой ударил его в лицо и сбил с ног. – Быстро убирайся отсюда, пока жив.
Собрав все свои пожитки, взяв полусонную Настю на плечи, пошли дальше.
Дождавшись, когда от него отошли на значительное расстояние, Петр поднялся с земли. Ощупал лицо и поглядел на руки. Они были в крови.
– Вы еще у меня попляшите! – и погрозил кулаком.
Буянов уже решил, что зарегистрирует девочку на свою фамилию. Жив останется, найдет ее, а если не вернется с войны, об этом не хотелось думать. Обсудил с остальными. Они согласились. Михаил больше всех подходил для роли приемного отца.
В поселке, через который проходили, от местных жителей узнали, что к ним эвакуировали детский приемник для потерявшихся детей.
В детском приемнике с Михаилом разговаривала заведующая.
Ему пришлось рассказать ей, что произошло с ними, откуда у них девочка, выразил желание удочерить ее и записать на свою фамилию. Все это время Настя сидела у него на коленях.
Заведующая засомневалась в обоснованности просьбы. У девочки могли остаться родственники, которые будут искать ее. Записывая девочку на другую фамилию, она исключала в дальнейшем возможность родственникам найти ее. Поэтому была против такого скороспелого решения.
– Настя, как звать твоего папу? – обратилась к ней заведующая.
– Какого?
– Ну, тот, который с вами жил? – постаралась подвести к ответу заведующая.
– У меня их много, – и она растопырила пальчики на руке. – Папа Саша, папа Миша, папа Вася, папа Володя, – перечисляла она. – И плохой папа Петя. Он хотел украсть меня. А это папа Миша, – и она пальчиком ткнула его.
На попытки узнать у девочки, где они жили в городе или деревне, как называется место, фамилию папы и мамы, она не ответила ни на один из вопросов. Сказалось перенапряжение от пережитого. Ей стало понятно, что Настя потерянный ребенок, которого родственникам уже никогда не найти. После этого мнение у нее изменилось на противоположное.
– Вы хорошо подумали над удочерением? Тем более, что ваша жена не знает об этом. Как она воспримет это известие? А если будет против? Отказаться от приемной дочери будет уже невозможно.
– Все обдумал, – ответил Буянов. – Я знаю жену и верю, она меня поймет и не будет против.
Об этом он и сказал заведующей.
– У вас есть дети?
– Два мальчика постарше Насти.
– Девочка не будет лишней в вашей семье? Может быть ей лучше остаться в детском доме?
– Девочка, оставшись в таком возрасте сиротой, пережив гибель матери, заслуживает право иметь родителей, – ответил Буянов. Это прозвучало пафосно, но шло от души.
Все это время, пока заведующая решала, как ей поступить в сложившейся ситуации, Настя, обняв папу Мишу, сидела молча, видя в нем защиту.
– Настя, ты хочешь есть? – спохватилась заведующая.
– Хочу, – ответила девочка. – Хочу с папой Мишей, папой Васей, папой Сашей и папой Володей. А потом мы пойдем к маме в больницу.
– Хорошо, Настя, пусть будет по-твоему, – первый раз за время разговора улыбнулась заведующая. Девочка ей нравилась. – Сейчас я позову и других твоих пап. Что-нибудь найдем и для них.
Заведующая, много лет проработавшая с детьми и будучи по натуре доброй, поняла душу ребенка. Настя интуитивно, не осознавая, цеплялась за соломинку, чтобы не оставили ее одну. Она боялась этого. С папами она чувствовала себя в безопасности.
– Ты иди с папой Мишей и тетей Катей в столовую кушать, а я пойду позову всех твоих пап, – пообещала заведующая и позвала няню.
Вошла молодая женщина.
– Катя, отведи их в столовую, а я пойду за остальными. Накормишь тем, что у нас осталось, – проговорила заведующая. – Девочку вымойте, переоденьте и на карантин. К детям не допускать.
Катя протянула руки, чтобы взять девочку.
– Хочу с папой Мишей, – заплакала она и еще крепче обхватила его за шею, напуганная тем, что ее хотят унести от папы Миши.
Заведующая посадила всех за большой стол. Первый раз они ели горячую пищу, как выехали из Москвы.
После того, как их накормили, воспитательница подошла к Насте.
Читать бесплатно другие книги:
