Факир против мафии Незнанский Фридрих

3

Для начала Александр Борисович встретился со следователем Мосгорпрокуратуры, который вел это дело. Андрей Петрович Горшков был нерешителен и робок. Тот факт, что Генеральная прокуратура не одобрила его работу, Андрея Петровича изрядно напугал. Что и говорить, парень был неопытен и зелен. Турецкий попытался быть приветливым.

– Андрей Петрович, я пришел сюда не упрекать вас. Работу свою вы сделали нормально. А на то, что следствие решено возобновить, есть свои причины. Нашелся свидетель, который утверждает, что видел возле подъезда, где жила Канунникова, подозрительных людей. Ну и еще пара-тройка незначительных на первый взгляд фактов. Так что давайте мы с вами выпьем по чашечке кофе и обо всем обстоятельно поговорим. Есть у вас тут кофе?

– Да! – энергично кивнул Горшков. – А как же!

Он сорвался с места и бросился к чайнику. Вскоре кофе был готов.

Турецкий спокойно и неторопливо задавал Горшкову вопросы, попивая кофе и разглядывая лицо молодого следователя. Горшков отвечал на вопросы с энтузиазмом виноватого. Видно было, что он ужасно стыдится своего просчета.

– К сорока двум годам Елена Канунникова достигла вершины своей политической карьеры. Ее партия перешагнула пятипроцентный рубеж и вошла в Думу. Но четыре года спустя, как вы уже знаете, ей не удалось повторить эту победу.

Далее Горшков поведал Турецкому об объединении «Экологической партии России» и «Всероссийской славянской партии» в один блок. Затем нарисовал ему психологический портрет Дубинина – таким, естественно, каким он ему виделся. («Карьерист, однако моральные принципы имеются. Но не из-за внутренней душевной потребности, а, скорей всего, из-за трусости, из-за нежелания прослыть среди людей полной сволочью. Вряд ли он замешан в этом деле. Не тот тип».) Затем рассказал о своей встрече с Юдиным и с еще несколькими членами партии.

– Неужели ни у кого из них не было сомнений по поводу самоубийства Канунниковой? – спросил Турецкий.

Горшков стушевался.

– Вообще-то были… – промямлил он. – У ее бывшего помощника, Глеба Гаврилова. Несколько месяцев назад Елена Сергеевна прогнала Гаврилова за пьянство, а вместо него взяла Юдина. Честно говоря, я не стал обращать особого внимания на его слова.

– А где он теперь, этот Гаврилов?

– Подвязался работать райтером в одном консалтинговом агентстве. Участвует в избирательных кампаниях. Так, ничего особенного, мелкая сошка.

– Эк вы его припечатали! – усмехнулся Александр Борисович. – «Сошка», да еще и «мелкая». И что же он вам рассказал?

Горшков стушевался.

– Да я уже толком и не помню. Что-то насчет того, что Канунникова никогда бы не сдалась. Что ее за это и убили. И еще – что она была слишком принципиальной и могла вывести кое-кого на чистую воду. В общем, стандартный набор возражений, знакомый любому газетчику.

– Думаете, парень врал?

– Ну не наврал, так наплел невесть что. Я забыл вам сказать, этот парень при встрече был под мухой. – Горшков усмехнулся. – Похоже, это у них профессиональное. Когда я встречался с Юдиным, тот тоже топил свое горе в водке.

– Так-так, – сказал Турецкий. – Знаете что, дайте-ка мне телефон и адрес этого Глеба Гаврилова. Возможно, мне удастся застать его в трезвом виде, и он расскажет мне то, что не смог рассказать вам.

Горшков обиженно поджал губы и дернул плечом:

– Пожалуйста. Надеюсь, вы что-нибудь раскопаете.

Через десять минут, узнав все, что хотел, Александр Борисович распрощался с Горшковым, посоветовав молодому следователю «в следующий раз быть внимательней», и покинул его кабинет.

Так получилось, что встреча Турецкого с «карьеристом» Дубининым произошла раньше, чем с «пьяницей в отставке» Глебом Гавриловым. Председатель правления «Экологической партии России» Эдуард Васильевич Дубинин принял Александра Борисовича у себя в кабинете. Он вел себя ровно и настороженно, лишнего старался не болтать, на поставленные вопросы отвечал скупо, стараясь отделываться общими фразами. Но когда Турецкий ненавязчиво подвел его к обсуждению характера покойной Канунниковой, в Дубинине вновь проснулась сентиментальность, а вместе с ней и болтливость.

– Видите ли, Александр Борисович, причин для самоубийства у пары идеалистов, не желающих принимать сегодняшний мир таким, каков он есть, было более чем достаточно.

– Вот как? – усомнился Турецкий. – А в деле фигурирует всего одна – проигрыш «Экологической партии» на выборах.

Дубинин чуть прищурился:

– Похоже, эта причина не кажется вам достаточной для сведения счетов с жизнью?

– Абсолютно, – ответил Турецкий. – Абсолютно не кажется. Я, конечно, не политик, но ведь проигрыш на выборах – это не конец света. В конце концов, будут и еще выборы. Вы сами говорили, что Елена Сергеевна была бойцом. Она проиграла битву, но не войну.

Дубинин задумался.

– Да, скорей всего, вы правы. Но помимо того, что Канунникова была бойцом, она была и очень нервным человеком. Знаете, аффекты…

Александр Борисович поморщился:

– Давайте не будем про аффекты. Вы сказали, что причин у Канунниковой и ее мужа было предостаточно. Перечислите мне их.

– Ну… – Дубинин пожал плечами. – Вы слишком жестко ставите вопрос.

– И требую такого же жесткого ответа, – строго сказал Александр Борисович.

Дубинин некоторое время изучающе вглядывался в лицо Турецкого, словно пытался проникнуть в его мысли, но, встретившись с прямым взглядом «важняка», поспешно отвел глаза.

– Что ж, ладно, раз так, – покорно сказал он. – Елена не могла вписаться в рамки собственной партии. Бывшие соратники, превращаясь в видные фигуры российской элиты, все дальше отходили от прежних идеалов.

– Это относится и к вам лично?

– Если хотите, то да. Елене Сергеевне не очень нравилось, что нам приходится объединяться в единый блок со «Всероссийской славянской партией». Но вопрос стоял жестко: или – или. Или мы проигрываем, или объединяемся.

– Но ведь вы все равно проиграли, – напомнил Турецкий.

Дубинин вздохнул:

– Да. К сожалению, объединение не принесло должных результатов. Но поверьте мне, если б мы пошли на выборы самостоятельно, мы бы потерпели еще более сокрушительное фиаско. Объединенный блок набрал четыре процента, не хватило всего одного. А так мы едва набрали бы полтора. О нас бы вообще забыли как о серьезной политической силе. А так – мы проиграли с честью, президент обещал задействовать наши кадровые ресурсы. Мы остались серьезной силой, понимаете?

Но Турецкий, похоже, не понимал.

– Почему Канунникова не одобряла объединение со «славянской партией»? – спросил Турецкий все тем же жестким и холодноватым голосом.

– Как вам сказать… – Дубинин задумчиво провел ладонью по волосам. – Возможно, все дело было в ее амбициях. Как сказали бы коммунисты, она не хотела делиться властью. К тому же она считала, что из-за этого объединения наиболее принципиальные сторонники нашей партии отвернутся от нас.

– Что и произошло, – констатировал Турецкий.

Дубинин усмехнулся и покачал головой:

– Ошибаетесь. Как раз-таки наши принципиальные сторонники остались с нами. Это благодаря им мы набрали голоса и не проиграли с позором. Лена не хотела этого понять. И принять. – Дубинин вздохнул. – Вы знаете, Александр Борисович, несколько месяцев назад, как раз после объединения, Канунникова сказала мне следующее – это было в запальчивости, но однако ж… В общем, она сказала: «Эдик, если мы проиграем выборы, я этого не перенесу. Я покончу жизнь самоубийством». Это слышали многие, Александр Борисович. И, я думаю, они смогут это подтвердить. Видите ли, господин следователь, идеалистам трудно живется на этом свете. А порой и вовсе не живется.

– Тут мне нечем возразить, – отозвался Турецкий.

Дубинин неопределенно покивал головой и вдруг сказал:

– Не очень-то я вам нравлюсь, а, Александр Борисович?

Турецкий усмехнулся:

– Скажу даже больше: вы мне совсем не нравитесь.

– Отчего же так? – поднял черные брови Дубинин.

– У вас лицо человека, который себе на уме.

– Но ведь я политик, – напомнил Дубинин.

Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и сказал:

– Видимо, вы плохой политик. Ведь выборы вы проиграли.

– Спасибо за напоминание, – с горькой иронией поблагодарил Дубинин.

– Пожалуйста, – спокойно сказал Турецкий. – Где сейчас находится помощник Канунниковой – Юдин?

Дубинин пожал плечами:

– Понятия не имею. Он несколько дней выполнял обязанности моего личного секретаря. Но потом уволился. Сказал, что нашел другую работу.

– Что за работа? – спросил Турецкий.

– Я не спрашивал, а он не сказал.

– Надеюсь, у вас есть его телефон?

– Конечно… Записывайте.

Дубинин продиктовал телефоны Владимира Юдина, Турецкий записал их в блокнот.

– Только у меня к вам просьба, – мягко сказал Дубинин. – Володя Юдин очень чувствительный молодой человек. Он тяжело пережил смерть Елены Сергеевны. Так что вы уж будьте с ним чуточку помягче, хорошо?

– Постараюсь, – пообещал Турецкий. Затем он пристально посмотрел на Дубинина и спросил: – Эдуард Васильевич, что вас связывает с Юрием Отаровым?

– С Отаровым? – поднял брови Дубинин. – А кто это?

– Юрий Георгиевич Отаров, руководитель фонда «Миллениум». Он же – «крестный отец» «Всероссийской славянской партии», с которой вы объединились в один блок.

Дубинин слегка побледнел, или Турецкому так показалось. Тем не менее голос у Эдуарда Васильевича, когда он заговорил, чуть-чуть дрогнул.

– Александр Борисович, я не следователь, я – политик. Если человек не сидит в тюрьме, значит, его вина не доказана. А раз его вина не доказана, значит, он такой же гражданин своей страны, как и любой другой.

– А я разве сказал, что он преступник? – невинно спросил Турецкий.

– А разве вы не это имели в виду? Недаром же вы спросили меня об Отарове. Да, я знаю этого человека. Но лично никогда с ним не контактировал. Я знаю, что он оказывает помощь «Всероссийской славянской партии» – ну так и что с того? Любой бизнесмен волен распоряжаться своими деньгами так, как ему заблагорассудится. Почему, собственно, я должен напрягаться по этому поводу?

Турецкий улыбнулся:

– А разве я сказал, что вы должны напрягаться? По-моему, я просто спросил, знаете вы Отарова или нет. А вы сразу разволновались. Не к добру это, Эдуард Васильевич, ой не к добру.

– Перестаньте ловить меня на слове! – нервно проговорил Дубинин. – И вообще, я больше не желаю с вами разговаривать! Я сообщил вам все, что знаю. Если хотите меня допрашивать – вызывайте в свою чертову контору. А с вашим Отаровым я никогда не имел ничего общего. И не собираюсь иметь, ясно вам? И не смейте… слышите, не смейте ставить меня в один ряд с людьми, подобными Отарову!

Дубинин оборвал свой яростный монолог и приложил левую ладонь к груди. Лицо его исказилось от боли.

– Вам плохо? – встревожился Турецкий.

– Не ваше дело, – сипло и злобно ответил Дубинин. Правой рукой он вынул из кармана флакон с таблетками, вытряхнул из него одну таблетку и запихал ее в рот. Потом посмотрел на Турецкого.

– Уходите, – тихо сказал он. – Уходите, если не хотите довести меня до инфаркта.

– Простите, – сказал Александр Борисович, встал со стула и вышел их кабинета.

В машине он попытался вызвонить «чувствительного молодого человека» Юдина. Домашний телефон Юдина не отвечал, а мобильный был заблокирован.

4

Вопреки ожиданиям Турецкого, бывший помощник Канунниковой Глеб Гаврилов оказался приятным в общении молодым человеком вполне интеллигентного вида. Он был светловолос, голубоглаз, улыбчив и еще – абсолютно трезв.

Встречу он назначил в маленьком кафе на Покровке, неподалеку от офиса, где работал. Заказал себе стакан свежевыжатого яблочного сока. Турецкий соком не прельстился и предпочел свежевыжатым яблокам чашку черного кофе.

– Я слышал, что Канунникова уволила вас за пьянство, это так? – без обиняков спросил Турецкий.

Глеб кивнул:

– Увы, это правда. Но с тех пор многое изменилось. Я стал другим. Хотя работа у меня сейчас гораздо подлее, чем когда я был при Елене Сергеевне.

– Подлее?

– Ну да. Помогаю всяким придуркам прийти к власти. Сочиняю для них листовки, буклеты и прочую дрянь.

– А Канунниковой вы на прошедших выборах не помогали?

Гаврилов покачал головой:

– Нет. Я бы и рад был, но… Елена Сергеевна была слишком принципиальной. Она считала, что я нанес большой ущерб партии, когда пришел на пресс-конференцию подшофе. С тех пор мы не общались.

– Я вижу, вы не держите на нее особого зла.

Гаврилов махнул рукой:

– Да какое там зло. Она тогда правильно поступила. Жаль только, что не захотела меня простить, когда я «ступил на путь истинный». Она не верила, что люди могут меняться. Если о ком-то составляла мнение, то уж навсегда. Если она решала, что человек – палач, то не изменила бы своему мнению, даже если бы этого человека наградили звездой героя.

– Тяжело, наверно, было работать с таким человеком?

Гаврилов пожал плечами:

– Если она вам доверяла, то нет. А вокруг нее в основном были люди, которым она доверяла. Взять хотя бы ее мужа. Арсений Андреевич был настоящим героем. Прошел две войны, дослужился до звания полковника и – ушел в политику. Даже не в политику, нет. Он ушел к Елене Сергеевне. Стал ее верным рыцарем, я бы даже сказал – псом. Несмотря на преклонный возраст, он охранял ее лучше, чем целая дюжина телохранителей.

– Это не помешало ему выстрелить ей в голову, – тихо сказал Турецкий.

Глеб вяло махнул рукой:

– А, бросьте вы это! Неужели вы и в самом деле думаете, что Канунникова ушла из жизни по собственной воле?

– Председатель правления партии Дубинин утверждает, что она сама ему об этом говорила, – сказал Турецкий. – За несколько месяцев до проигрыша.

– А, вы об этом. – Гаврилов отхлебнул сок и кивнул: – Ну да, я помню, был такой разговор. Но ведь это было сказано сгоряча, в запальчивости. Они тогда здорово повздорили с Дубининым.

– Повздорили? – насторожился Турецкий.

– Угу. А он вам разве об этом не рассказывал?

Александр Борисович покачал головой:

– Нет. Расскажите вы.

– Тогда в правлении партии шли дискуссии по поводу объединения со «славянской партией». Елена Сергеевна была настроена решительно против. А Дубинин как раз очень даже за.

– Почему Канунникова выступала против этого объединения?

– Она была уверена, что лидеры «славянской партии» – все сплошь жулики и бандиты. Говоря казенным языком – выходцы из преступной среды. Но у них было много денег. А в средствах партия нуждалась очень остро. Поэтому Дубинин и настаивал на объединении. Мы им – благообразный имидж, они нам – часть своей казны. Баш на баш.

– Прямая выгода для «Экологической партии», – заметил Турецкий.

– Елена Сергеевна считала, что нет.

– Почему?

Гаврилов нахмурился:

– Как бы это получше объяснить?.. Понимаете, Елена Сергеевна душой чувствовала, что этих людей нельзя принимать в нашу партию. Она была уверена, что они не столько помогут экологам, сколько навредят им. Это в итоге и произошло. Дубинин практически увел партию из-под контроля Канунниковой. И партии больше не стало.

– Было от чего застрелиться, – задумчиво заметил Турецкий.

Глаза Гаврилова яростно блеснули.

– Глупости, – резко сказал он. – Елене было всего сорок шесть. Она была моложавой, энергичной женщиной. Ведь Хакамада и Явлинский не застрелились из-за того, что не прошли в Думу. Она нисколько не уступала им по силе характера. А во многом даже была крепче их. Кстати, ее звали и в «СПС», и в «Яблоко». Я думаю, Елена Сергеевна могла бы стать лидером объединенной партии демократов.

Глеб говорил с энтузиазмом. Ясно было, что он не раз прокручивал в голове все эти «возможные варианты».

– А может, и по-другому, – продолжил Гаврилов. – Может, она основала бы новую партию, еще более правую. У Елены Сергеевны хватило бы на это сил и энергии. Организовала бы и, вопреки всем ожиданиям, торжественно ввела бы ее в Госдуму. Так, как это было на позапрошлых выборах. – Тут Гаврилов осекся и уныло закончил: – Но этого уже никогда не будет.

Он взял стакан и залпом допил сок. Турецкий посмотрел на него раздумчивым взглядом и сказал:

– Допустим. Допустим, вы правы, и Канунниковой помогли уйти из жизни. Кто, по-вашему, мог это сделать?

– А вот этого я уже не знаю, – спокойно ответил Глеб. – На вашем месте я бы пошерстил «славянскую партию». Да поинтересовался бы спонсорскими поступлениями. А вообще – не знаю, не знаю.

Глеб посмотрел на часы:

– Мне пора, Александр Борисович. Работа ждет. Рад был с вами познакомиться. Честно скажу, вы производите более благоприятное впечатление, чем ваш предшественник. Этот, как его… Горшков. Надеюсь, вы найдете убийц Елены Сергеевны.

Турецкий допил остывший кофе и сказал:

– Постараюсь. Если, конечно, ее и в самом деле убили.

Гаврилов глянул на Турецкого своими голубыми, не замутненными алкоголем глазами и прищурился:

– Убили, Александр Борисович. Как пить дать убили. У многих бывших алкоголиков очень развита интуиция. Моя интуиция подсказывает мне, что ее убили.

– Если бы ваша интуиция рассказала вам о том, кто ее убил, ей бы цены не было, – сказал Турецкий.

Гаврилов улыбнулся:

– Это верно. Но чего нет, того нет. Если моя интуиция захочет со мной об этом поговорить, я вам первому об этом сообщу.

– Договорились, – кивнул Турецкий.

На том они и распрощались.

На улице было сумеречно и тепло, к тому же утихла метель. Зажглись фонари. Александр Борисович вставил в рот сигарету и закурил. Он любил это синее время суток. Город начал раскрашиваться в предновогодние цвета, деревья в центре Москвы оделись в гирлянды разноцветных лампочек, с каждой витрины Турецкому улыбался Дед Мороз.

«Скоро Новый год», – подумал Александр Борисович и улыбнулся этой приятной и в чем-то обнадеживающей мысли.

В этот вечер он встретился еще с двумя партийными коллегами Елены Сергеевны Канунниковой. Один из них был немногословен, он сказал лишь, что «в этой истории трудно разобраться» и что, по его мнению, «Лена ушла из жизни добровольно, и не стоит ворошить ее могилу». Второй долго приглядывался к Турецкому и уже перед самым расставанием вдруг сказал:

– Если вы хотите знать мое мнение, то Лену вполне могли убить.

– За что? – прямо спросил Турецкий.

– Вы ведь наверняка уже знаете, что «Всероссийская славянская партия» существует на деньги Отарова. А о нем ходят всякие слухи.

– Елена Сергеевна верила в эти слухи?

Тот кивнул:

– Да. Лена верила в слухи и не верила Юрию Отарову. Она предупреждала Дубинина о том, что объединение со «славянской партией» не принесет нам добра. Она доказывала ему, что объединение приведет к нашему проигрышу на выборах. Мы ведь испортили свою репутацию, и избиратели перестали нам верить. Но Дубинин упирал на то, что для выборов в Думу нужны деньги. Большие деньги, миллионы долларов. У Отарова эти деньги были. В тот раз Дубинину все-таки удалось уговорить Канунникову. Она скрепя сердце согласилась на объединение, но потом не раз об этом жалела. Однажды она как-то обронила, что когда-нибудь выведет Отарова и его банду на чистую воду. Не знаю, собиралась ли она привести свою угрозу в исполнение, но если собиралась… – Тут собеседник Турецкого криво ухмыльнулся. – Кому-то это могло очень и очень не понравиться. Больше я ничего не могу вам сказать.

«Что ж, – подумал Турецкий. – Возможно, больше и не надо».

Он твердо решил заняться господином Отаровым и его «бандой» всерьез.

5

Ирина Генриховна Турецкая сдержала свое обещание и уехала в дом отдыха. С мужем она попрощалась сухо и холодно. А когда Александр Борисович заикнулся о том, что приедет к ней, как только освободится, она иронично прищурилась и произнесла голосом, полным яда:

– Можешь не торопиться, дорогой. Вполне возможно, что к тому времени твое место уже перестанет быть вакантным.

– Не перегибай, – с напускной строгостью ответил на это Турецкий. – Имей в виду, у меня есть табельное оружие. И я готов пустить его в ход.

– Ой, какие мы страшные! – смешливо сказала Ирина, секунду помешкала и все-таки поцеловала Турецкого в нос.

Это было единственное проявление нежности, какое она позволила себе при прощании.

Сразу после отъезда жены Турецкий позвонил Грязнову в главк МВД.

– Слава, привет, это Турецкий.

– Здорово, Саня! Чего не звонишь, не заходишь?

– А ты не догадываешься? Дел по горло. Только-только скинул одно дело, собрался махнуть в дом отдыха с Иркой, да куда там. Вы ведь с Меркуловым меня без работы не оставите.

– Это верно, – согласился Грязнов. – Но только не смотри на меня волком. Между прочим, в твоем возрасте отдых вообще вреден.

– Да ну? И почему?

– А можно быстро заплесневеть. Когда дело движется к полтиннику, нужно постоянно поддерживать себя в форме. Вот как я. Знаешь, сколько я уже не был в отпуске?

– Это твое личное горе.

– Два года!

Турецкий усмехнулся:

– А может, ты просто мазохист?

– Сам ты мазохист. А я просто не даю себе расслабиться. В твоем возрасте, Саня…

– Вот заладил: возраст, возраст. Да какой у меня возраст?

– Преклонный, Саня, преклонный. Все, что за сорок пять, считается преклонным возрастом.

– Смотря у кого, – логично возразил Турецкий. – У тебя вон голова почти вся уже плешивая, а ты на мою гриву посмотри.

– Гм… – досадливо отозвался Грязнов. – Тут ты прав. Ладно, закончим этот обмен любезностями. Ты ведь наверняка по делу звонишь?

– По нему. Слышал что-нибудь о Юрии Отарове?

– Обижаешь. Такие люди всегда на слуху. Он что, замешан в твоем деле?

– Да есть у меня кое-какие соображения на его счет… Но без твоей помощи мне не обойтись.

– Юрий Отаров – крепкий орешек, – задумчиво сказал Грязнов. – Этот всегда выходит сухим из воды.

– Нужно прощупать его окружение. У тебя ведь большая агентурная сеть. Пускай покопают, пороют. Меня интересует все, даже самые дикие слухи. Если будет подтвержденная информация – еще лучше.

– Хочешь его прижать?

– Да было бы неплохо. Сдается мне, из этого дела торчат уши его ребят. Канунникова обещала вывести Отарова на чистую воду. Судя по тому, с какой бешеной энергией она бралась за каждое новое дело, она и впрямь могла сильно попортить ему жизнь.

– Н-да, эта могла. Но не думаю, чтобы он пошел на убийство. Ведь у таких, как Отаров, тысячи способов убедить человека. Убийство – самый крайний. Тем более убийство известного человека.

– И все-таки пошерсти, – сказал Турецкий.

– Ладно, Саня, сделаю. Кстати, я слышал, твоя жена уехала в дом отдыха?

– А ты откуда знаешь?

Грязнов хохотнул:

– Ты ведь сам сказал, что у меня богатая агентура! Нинку опять отправили к бабушке?

Турецкий вздохнул:

– Отправили. У них в школе карантин, плавно переходящий в каникулы.

– Бывает. И что думаешь делать на выходные?