Скала эдельвейсов Серова Марина

Глава 4

Утром, спустившись в сад, я внимательно осмотрела следы, едва различимые на грунте. Ползать по земле с лупой – не мой метод, но в данном случае других вариантов не было. Следы как следы, мужских ботинок среднего размера, только подошва не совсем обычная. Ладно, разберемся. Утром вчерашнее происшествие уже не пугало. Может, правда, кто-то из друзей подшутил? Эти мысли быстро растаяли под нашествием новых: кажется, Олег действительно может быть замешан в проблемах Ольги. С этим более или менее ясно. Теперь разберемся, что за штучка эта колбасная принцесса Лика. Я набрала номер ее домашнего телефона, трубку долго не снимали. Наконец хрипловатый со сна голос без всякого выражения ответил:

– Да.

– Лика? – уточнила я.

– Лика, – последовал утвердительный ответ.

– Я звоню из больницы. Вы в курсе, что ваша подруга лежит в реанимации?

– В курсе, – все так же немногословно, но уже более заинтересованно ответили мне.

– Я являюсь корреспондентом газеты «Горовск сегодня». Мы хотим подготовить злободневный материал о проблемах молодой и многообещающей певицы. Знаете, потребитель любит читать о трагедиях. Родители Ольги против фоторепортажа, а нам нужен снимок, на котором близкий ей человек сидит у постели больного. Вы не согласились бы подъехать? Вы же близкий человек для Ольги?

– Да, я подъеду, – суховато ответили мне после некоторого замешательства, – только не думайте, что я буду изображать скорбь и позировать с судном. Я действительно люблю Ольгу и не позволю, чтобы фотосессия…

– Фоторепортаж, – поправила я.

– Фоторепортаж превратился в фарс. Когда подъехать?

– Через час вас устроит? Только будьте добры, не опаздывайте. У нас сегодня еще одна важная съемка в Доме правительства, ждать вас мы не сможем. Успеете подъехать?

– Успею, – согласилась Лика.

Прекрасно. Я позвонила Шилову, надела парик цвета махагон со стрижкой каре, выбрала темные очки в пол-лица и направилась к дому Лики. Городок наш маленький, поэтому дорога не заняла много времени. Апельсиновый «Гетц» бросался в глаза издалека, я припарковалась неподалеку и стала ждать. Минут через двадцать из подъезда выскочила девушка. Среднего роста, плотненькая, но не тяжелая, а скорее, ладненькая. Крупные черты лица, выраженный макияж, броская одежда. Внешнее впечатление вполне позитивное. Посмотрим, что будет дальше.

Машина Лики рывком тронулась с места. Я тихо двинулась следом. Ого! А девочка явно является постоянным нарушителем. Мне пришлось тоже прибавить скорость. Шилов ждал нас за первым же светофором. Я немного отстала, поэтому мне хорошо было видно, как грязненькая облезлая «шестерка» догнала апельсиновую машину Лики и легонько чиркнула по ее боку правым передним крылом. Обе машины притормозили, я встала неподалеку.

Эмоции явно захлестывали девушку. Она выскочила из машины и с кулаками бросилась на моего агента. Молодец, Шилов, прихватил группу поддержки. Из «шестерки» вылезло трое ребят в спортивных костюмах нехилого телосложения. За их спинами прятался Витя. Лика попятилась. Ребята сокрушенно покачали головами над «шестеркой» и окружили машину девушки. Лика юркнула на водительское сиденье, но дверцу заблокировать не успела. Я не торопилась, для осуществления моего плана девушка должна быть загнана в угол.

Тем временем страсти накалялись. Ребята что-то недружелюбно бубнили, Лика пыталась куда-то звонить, мои наемники ей не давали этого сделать. Наверное, пора. Я хлопнула дверцей машины и решительно направилась к месту боевых действий.

– Эй, братцы, чего тут происходит?

– Иди, девушка, не твое дело, – отмахнулся один из парней.

Шилов, будто испугавшись, что я действительно уйду, толкнул его под локоть и, явно переигрывая, запричитал:

– Да вот, телка машину нам покорябала, а я только ремонт сделал, краску еле достал. Требуем, чтобы заплатила, а она упирается.

Осчастливленная поддержкой, из машины выскочила Лика:

– Это они меня толкнули, я ровно ехала!

– Бабушке своей расскажешь, как ты ехала! Гони штуку и свободна. А то мы твой «Запорожец» так прокачаем, что от ведра не отличишь!

Перепалка возобновилась с новой силой. Я растолкала воинствующие стороны, встала между девушкой и парнями и уточнила:

– Штуку евро?

Те радостно кивнули головами, явно сами удивляясь своей наглости.

– Правильно решили, тачка у девочки не из дешевых, заплатит, куда денется!

Ребята кивнули опять, словно китайские болванчики. Спектакль себя исчерпал, вдохновение доморощенных артистов все вышло.

– Значит, так, – гаркнула я, стараясь пустить в голос максимум командирских ноток, – убираетесь отсюда немедленно, пока я папашу не вызвала! Я прекрасно видела, как вы оформили эту подставу!

– А кто у нас папаша? – вынырнул из-за спин ребят Шилов.

– И не надейся, не колдун. Папаша трудится на ниве борьбы с организованной преступностью. Так, дайте-ка я номерок ваш запишу, чья машина?

Ребята поняли, что представление закончено, быстренько вскочили в «Жигули» и умчались. Я удовлетворенно отметила, что предусмотрительный Шилов тщательно замазал номер грязью. Молодец!

– Девушка, вы не запомнили номер? – с досадой обратилась я к Лике. – Вот черти, уехали быстро!

– Не-ет, – протянула та, с интересом глядя на меня.

– Жаль.

– А это правда, что ваш папа в отделе работает? По борьбе с организованной преступностью?

– Брехня. Просто у меня такой же случай был, я уже знаю, чего они боятся. Вас сильно поцарапали?

Мы склонились над машиной. Умница Витя, просто виртуоз, шаркнул по слою дорожной пыли, почти не потревожив краску. Лика удовлетворенно вздохнула.

– Вы меня выручили, – констатировала она, – спасибо. Я могу отблагодарить вас?

– Предлагаете деньги?

– Ну, если вы нуждаетесь…

– Я что, так плохо выгляжу? – не удержалась и я от сарказма.

– Нет-нет, просто так принято.

– Ну, если принято, угостите меня чашечкой кофе. Утром позавтрать не успела, а сейчас как раз есть свободное время.

Лика озабоченно глянула на часы, потом махнула рукой:

– Из-за этих придурков в больницу все равно опоздала. Пойдемте пить кофе.

Мы расположились в летнем кафе. Я исподлобья разглядывала девушку, пытаясь понять, что же она из себя представляет. Пока было ничего не ясно.

– Перейдем на «ты»? – предложила я, и, дождавшись ее кивка, поинтересовалась: – Ты сказала, что опаздываешь в больницу. Что-то произошло?

– Ерунда, – отмахнулась та, – без меня справятся.

Ничего себе. Лучшая подруга третий день не приходит в сознание, а для нее это ерунда? Словно прочитав мои мысли, она продолжила:

– Точнее, не совсем ерунда. У меня приятельница в ДТП попала, я к ней ехала. А сейчас все равно все ушли, так что смысла торопиться нет.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Как раз все очень серьезно. На Олю столько всего свалилось в последнее время, прямо удивляюсь, как она не помешалась от горя. Хотя, может, как раз и помешалась. Представляешь, она сама кинулась под машину!

Девушка смотрела на меня, ожидая бурной реакции. Одной из характеристик холериков является их страсть к страшилкам. Если человек с данным типом темперамента станет участником кровавой трагедии, он непременно будет описывать каждому встречному и поперечному, в какой позе лежал труп, какое выражение лица у него было, сколько вытекло крови и каким узором растеклись мозги по асфальту… Кажется, Лика принадлежала именно к этому типу. Не дождавшись моей реакции, она продолжила. Я в который раз услышала историю о конфузе с фонограммой, о ссоре Ольги с женихом, о спазме связок. А это что-то новенькое! Катерина Ивановна рассказывала, что в джаз-клубе с Ольгой произошла неприятность, из-за которой она вынуждена была уволиться, но в суть этой неприятности меня не посвятила.

– Знаешь, наверное, ее можно понять. Такой шанс выпадает раз в жизни и обидно не воспользоваться им только из-за того, что у тебя не хватает денег на фонограммы и костюм.

Я стала слушать внимательнее, всем своим видом выражая интерес к рассказу собеседницы и изредка охая, качая головой и поднимая бровки домиком.

– Как она на это решилась, не пойму. Забраться в сейф директора клуба и свистнуть оттуда три штуки евриков? Были бы деньги! Если уж мараться, так из-за крупной суммы. Хотя она взяла ровно столько, сколько требовалось для участия в конкурсе. Я же говорила, что ее в Сочи на конкурс пригласили?

Я кивнула, в уме быстро обрабатывая информацию. Получается, что Ольгу выгнали из клуба за кражу?

– А что, ее поймали с поличным? – уточнила я.

– Нет, просто она одна была в кабинете целых десять минут, а сейф был открыт, вот она и не удержалась. Я ее понимаю: такой соблазн. Хотя лучше бы она попросила у меня, для меня это не деньги, я с удовольствием одолжила бы ей нужную сумму, да и Олег ее постоянно просил, чтобы она рассчитывала на его материальную поддержку. Оля стеснительная была, вот, наверное, и решила, что стащить будет не так стыдно. Кто бы мог подумать, что ее вычислят? Это хорошо, что владелец клуба скандал устраивать не захотел. Заставил ее вернуть деньги и выгнал. А то представляешь, что было бы? Это же тюрьма!

– И она вернула деньги?

– В тот же день! Она вообще трусихой была по жизни, а уж тюрьма-то для нее – страшнее смерти. И позор. Она же учительница, ее весь город знал.

Я отметила, что Лика в разговоре постоянно говорит о подруге в прошедшем времени, словно у той уже не было шансов. Хотя я, наверное, слишком пристрастна. Люди не всегда вкладывают в склонения слов какой-либо смысл, просто говорят так, как им удобно.

– А что этот жених ее? Раскаялся?

– Чего ему каяться? Он к ней всей душой, звезду из нее хотел сделать, из нищеты вытащить, а она ломалась, как принцесса. Не понимаю я ее. Все же так просто: выходи замуж за Олега, уезжай в столицу, делай карьеру, и все! Никаких проблем! А у нее все какие-то капризы, сомнения. Ты, наверное, думаешь, что я слишком зло о ней говорю? Это от симпатии, а не от злости. Я просто устала с ней бороться.

Может быть, может быть. Самые близкие люди часто здорово раздражают именно тем, что не желают жить по правилам, которые мы считаем для них самыми верными.

– Оля вообще не от мира сего всегда была. Стихи писала, дневник вела, на дискотеки не ходила. А эта ее работа в музыкальной школе?! Да мне бы ее консерваторское образование и талант! Уж я бы тряханула этот городишко!

Для убедительности Лика стукнула кулаком по столу. Стакан с минералкой подпрыгнул и упал набок, вода полилась на пол. Да, с таким темпераментом она и правда наделала бы шороху. Мы обменялись номерами телефонов. Чтобы Лика не потеряла интерес к моей особе, я пообещала порекомендовать ей отличного автомеханика. Мы расстались весьма довольные новым знакомством. Дневник! Ольга вела дневник. Именно он мог бы разъяснить совершенно непонятные для меня поступки и события в жизни этой девушки. Значит, надо всеми правдами и неправдами добыть это сокровище.

На данный момент я имела целую стопку улик против Олега. Улик, не подтвержденных никакими доказательствами. Первое: он предлагает Ольге деньги для участия в конкурсе и развития карьеры, но для нее легче украсть эти деньги, чем взять их у любимого. Как это объяснить? Второе: она не позволяет ему не только спонсировать ее карьеру, но и не допускает близких отношений. Почему? Не любит? Все утверждают обратное. Третье: взбешенный отказом, Олег срывает ее выступление. Все отзываются о нем как о человеке сдержанном и расчетливом, а этот поступок слишком импульсивен. Нелогично. Четвертое: после того как девушка теряет голос, он сразу заявляет ей о разрыве отношений. Даже последний подлец и прощелыга постарается в данной ситуации выглядеть как можно лучше и какое-то время будет поддерживать отношения и даже попытается помочь несчастной. А уж особенно молодой и перспективный бизнесмен, репутация для которого – не пустой звук. Нерасчетливо. Либо этот Олег полный дурак, либо тут что-то нечисто. Надо идти к родителям Ольги, выпрашивать дневник.

Катерина Ивановна была дома одна, они попеременно дежурили с мужем возле дочери.

– Как Ольга? – поинтересовалась я.

– Плохо. Держится на системах обеспечения жизнедеятельности, врачи ничего не обещают. Говорят, надо ждать, организм сам решит, карабкаться ему дальше или…

– Держитесь, – промямлила я избитое слово поддержки.

– Вы ко мне с результатами? – задала свой вопрос Катерина.

– Не совсем. Мне нужна ваша помощь. Вы знали о том, что произошло в джаз-клубе? – задала я вопрос в лоб.

– Знала, – сухо кивнула хозяйка дома.

– Почему же ничего мне не сказали?

– Почему я должна позорить перед вами свою девочку? Вывешивать грязное белье? Она не могла сделать этого, а если и сделала, то не вам ее судить! Кстати, чтобы замять скандал, Олечка отдала деньги, которые скопила для конкурса.

– Значит, у нее были деньги? – поразилась я.

– Конечно. Она неплохо зарабатывала, вела скромный образ жизни, куда ей тратить деньги?

– А зачем тогда…

– Теперь вы понимаете, что у нее не было нужды рыться в чужих сейфах? Все же так просто!

– Все еще запутаннее, – пробормотала я себе под нос. – Катерина Ивановна, я знаю, что Оля вела дневник. Вы не могли бы дать мне его на какое-то время? Обязуюсь вернуть в целости и сохранности.

Женщина резко встала.

– Что вы себе позволяете? Я, мать, и то не смею заглядывать в ее тетради, и вы считаете, что я разрешу, чтобы по страницам, которым дочь доверяла самое сокровенное, шарили равнодушные чужие глаза? Я поручила вам наказать Олега, а вы любопытствуете, надоедаете, лезете в ее жизнь!

Я, наконец, разозлилась, поднялась.

– Катерина Ивановна! Надеюсь, вы понимаете, что дневники вашей дочери нужны мне не для праздного чтения перед камином, а для поиска причины, ее погубившей. Вы с ней прошли через клевету, позор, незаслуженное унижение, а что, если Олег не виноват? Никто, даже лучшая подруга не верит в то, что Ольга чиста. А если и Олег думает так же? Вам сейчас бога надо молить, чтобы дочь выжила, а вы тратите силы на разоблачение предполагаемого виновника ее бед! Наберитесь терпения. Если я взялась за это дело, то обещаю: тот, кто наслал на голову вашей Оли все эти беды, от наказания не уйдет.

Катерина сникла. Я, выпустив пар, тоже немного успокоилась. С ней все понятно, женщина в истеричном состоянии, не понимает, что говорит. А я-то почему разошлась? Хотя, кажется, моя проповедь подействовала на нее, как ушат воды.

– Так вы дадите мне дневник Ольги?

– Извините, нет. Поймите, я не могу. Понимаю, что так надо, но не могу. Олечка, когда придет в себя, не простит мне этого.

«Ну и не надо, – подумала я про себя, – все равно я доберусь до этой тетрадки или тетрадок, как отметила Катерина. Чует мое сердце, что именно они помогут разобраться мне во многих проблемах Ольги». Хотя для этого не надо быть психологом: если человек ведет дневник, значит, именно ему он доверяет самые сокровенные тайны.

Внезапный телефонный звонок прервал мои размышления. Звонила Алина. Сначала в трубке раздалось какое-то шуршание, потом в это шуршание стали прорываться отдельные осмысленные слова и фразы: «заклинаю», «если ты мне друг», «промедление смерти подобно».

– Алина, говори нормально, я ни слова не понимаю, – разозлилась я.

Вызов сорвался, и через пять минут трубка запиликала снова:

– Я просто громко говорить не могла, а сейчас в лес углубилась, здесь меня никто не слышит, – уже отчетливо забормотала Алина.

– У кого там смерть? – переспросила я.

– Ни у кого, это я про промедление, которое смерти подобно. Если ты меня не спасешь, я превращусь в пещерного человека. Нам тут еще три дня страдать. В общем, так, записывай. Привези туалетной бумаги, дезодорант без запаха, крем дневной и ночной, а еще для глаз, ног и рук. Эпилятор захвати… хотя, нет. Как он без электричества работать будет? Бритвой обойдусь. Чистое белье, жидкое мыло, шампунь с бальзамом, солнцезащитный крем…

Алина диктовала долго, я еле успевала записывать.

– А что случилось? Ты уже не боишься, что твои друзья поймут, что ты цивилизованная девушка, и разочаруются в тебе?

– Я все продумала. Ты приедешь будто по делу, мы удалимся с тобой на безопасное расстояние, там в реке есть чистый заливчик, я буду приводить себя в порядок, а ты на шухере стоять. Они ничего не заметят. Они думают, что моя красота естественная, а она, зараза, блекнуть отчего-то стала. Я тайком зеркало пронесла, так смотреться страшно.

Голос подруги был такой жалостливый, что я растрогалась. Конечно, радости от перспективы выполнения ее заданий я не испытывала, дел было по горло, тут не до спасения естественной красоты подруги, а с другой стороны, если бы, например, у Ольги был друг, воспринимающий серьезно ее проблемы, ничего бы и не случилось. Я собрала все, что просила Алина, и поехала за город.

Встретила она меня, как и в прошлый раз, сдержанно. Объяснила соратникам, что нам требуется уединение, и повела меня вдоль реки. Когда мы ушли достаточно далеко, Алина занялась своим туалетом, а я «стояла на шухере», как она и просила. Когда подруга высушила волосы, я спросила:

– Алина, скажи честно, неужели так важно соблюдать все эти формальности? Человека можно мерить и другими ценностями.

– Другие мне изображать легко, а вот без туалетной бумаги – кранты. Знаешь, как наши говорят? Если вы не мерзнете, вам не хочется пить, есть и спать, не болят пальцы и колени, а кожа не свисает с лица лохмотьями – вы точно не скалолаз. Ничего, немного осталось, вот скоро залезу в ванную, вымажусь по уши сметаной, медом, взбитым белком, кофейной гущей и сутки отмокать буду!

Я не удержалась от смеха, представив неземную красоту моей подруги под всем этим соусом. Алина обиженно толкнула меня, я потеряла равновесие и шлепнулась на мягкое место.

– Ах, так вот благодарность за мою доброту?

Я схватила лежащий рядом тяжелый ботинок подруги и попыталась прицелиться прямо в спину удирающей Алине. Стоп. Рисунок подошвы. Редкий и запоминающийся.

– Алина, а где ты взяла эти ботинки?

– Скальники? – Нарезвившаяся подруга вернулась. – Заказала по Интернету. У нас таких не купишь, приходится заказывать. Знаешь, какие замечательные? Прокат при шаге просто изумительный, конечную фазу шага ботинок как бы стремится доделать за тебя. И кошки любые прицепить можно. Ты не представляешь, сколько я за них отвалила!

– У тебя у одной такие?

– Нет, мы вместе с Владимиром заказывали, только у него размер другой. Хочешь померить?

– Не хо-чу, – медленно произнесла я. Так вот в чем дело!

Мы вернулись в лагерь. Я дождалась, когда Алина скроется в палатке, и подошла к Владимиру, возившемуся с какой-то кривой железякой и яркой веревкой.

– Что, удачно припудрили носики? – бросил он через плечо.

– А что, заметно?

– Конечно. Но вы Алине не говорите. Она так искренне старается во всем походить на настоящего скалолаза, что не хочется ее разочаровывать.

– Вы хотите сказать, что у нее не очень удачно это получается?

– Настоящий скалолаз должен нутром чувствовать такие вещи, а она слепо обезьянничает.

– Мне кажется, на обезьяну больше стараетесь походить вы, – парировала я. – По окошкам прыгаете просто замечательно.

Владимир бросил свое занятие и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Цветы – ваша работа?

– Алина говорила, что вы занимаетесь расследованием, но чтобы так быстро… Сдаюсь. – Он засмеялся и развел руками.

– Я не выдам вас вашим героическим друзьям при одном условии – вы мне поможете, – быстро сказала я. – Надеюсь, пользоваться мобильником у вас не запрещается? Запишите мой номер.

Я продиктовала свой телефон, и вовремя: к нам приближалась Алина. Владимир позвонил мне, едва я отъехала от лагеря.

– Вы просили о помощи?

– Не просила. Из-за вашего романтического потуга мне среди ночи пришлось заниматься уборкой, а я и днем-то без особого восторга это делаю. Вы промышленным альпинизмом занимаетесь?

– Понимаете, Полина, вы путаете два понятия: альпинизм и скалолазание. Альпинист поднимается к вершине при помощи крючьев, альпенштоков, иззубренных шипами ботинок и носильщиков-шерпов, а скалолаз – при помощи рук, ног и остальных частей тела. Я не из снобизма это говорю, я…

– Мне это неинтересно. В свободное от развлечений время вы занимаетесь покраской стен домов, мытьем окон небоскребов?

– Кхе… У нас нет небоскребов, но вы правы. Хорошее снаряжение стоит дорого, а работа в люльке на высоте хорошо оплачивается.

– Очень хорошо. Завтра мы совершаем ограбление. Ограбление во имя добра, не бойтесь. Если попадемся, я все беру на себя.

– Это точно никак не противоречит закону? – опасливо спросил отважный скалолаз.

– Вам страшно? Вы боитесь? А если бы вас поймали в момент, когда вы лезли ко мне в окно? Заметьте, дома никого не было, побрякушки я в сейф не прячу.

Владимир сдался. Я сказала, что время сообщу дополнительно, велела быть наготове и отключилась. Как удачно моя подруга порой выбирает себе хобби!

Глава 5

Я практически не рисковала. Родители Ольги почти все время проводили в больнице, люлька на стене дома, конечно, могла привлечь внимание, но обычно ограбления совершаются ночью, под покровом темноты, так что вряд ли кто заподозрит в чем-то нехорошем бородатого дяденьку в комбинезоне. Утром я забрала Владимира из лагеря, естественно, со всеми предосторожностями. Если бы Алина поймала меня за этим занятием, мне бы не поздоровилось. Объяснять, что я использую ее идеал исключительно как рабочую силу, было некогда и нецелесообразно, поэтому я решила схитрить и похитить его тайно.

Мы дождались, когда родители Ольги выйдут из подъезда, и поднялись на крышу. Очень вовремя мне под ноги попалось мятое ведро с остатками окаменевшего гудрона. Из воспоминаний детства я знала, что если на крыше работают мужчины, то это сопровождается запахом горящей смолы. Пока Владимир крепил свое снаряжение, я пыталась устроить небольшой костер в ведре. И как его строители поджигают? Наконец, черная масса начала плавиться и вонять. Этого я и добивалась. Я прихватила ведро, еще раз напомнила скалолазу, какое окно меня интересует, и спустилась вниз.

Почти все окна по случаю лета и жары были открыты, окно комнаты Ольги не составляло исключения. Еще в прошлый свой визит я заметила, что замок в доме довольно простой, английский, так что проблем возникнуть не должно. Владимир медленно спускался, я наблюдала снизу. Только бы ничего не помешало!

– Ты, доченька, из домоуправления?

Я обернулась – прямо за моей спиной стояла симпатичная бабушка с огромной овчаркой на поводке.

– Из домоуправления, контролирую заливку крыши и замазку трещин в монолите, – ответила я, с недоверием посматривая на овчарку. Вот-вот скалолаз достигнет окна, залезет внутрь и даст мне сигнал подниматься. – А вы отойдите подальше, мало ли что с крыши свалиться может, да и собачке вашей запах горящего гудрона явно не нравится.

– Ничего, я свое отжила, а собачка гавкнет, если что не по ее. Ох и брехливая собачка попалась! Вода несвежая – гавкает, еда не нравится – гавкает, миску не помоешь – гавкает. Застроила меня всю. Я уж и не знаю, как ей угодить. Пока хозяев нет, тихо сидит, а как хозяева приходят – все огрехи мои наружу выставляет, бесстыдница.

В этот момент бесстыдница рванула было за промчавшейся кошкой, но старушка неожиданно сильно дернула за поводок и смачно выругалась:

– Тпру, скотина, не балуй!

Скотина послушалась и притихла.

– Я ведь чего хочу сказать-то, – продолжала словоохотливая бабуля, – собачка эта не моя, я при ней нянькой. Пенсия маленькая, вот я у соседей и служу. Они-то на работах, в командировках всяких, а собачке скучно, воет она, пакостит по-всякому. Вот меня и наняли. А что? Я не в обидах, это же не дите, сопли вытирать не надо, а гулять с ней мне даже нравится, никакая сволочь не обидит, вид-то у нее грозный.

Владимир уже практически добрался до нужного окна, а бабуля все не уходила.

– А на нюх ее точно вонь из ведра никак не повлияет? – уныло поинтересовалась я.

– А зачем ей нюх? Она же не служебная, а так, для баловства. А тебе ведерко потом надо будет сдавать?

Вот где собака зарыта! Старушка позарилась на гудрон. Да ради бога, для хорошего человека ничего не жалко!

– Нет, не надо. Сейчас закончим, на помойку понесу. Только дождаться надо, чтобы остыло, а то как бы мусор не поджечь.

– А давай я тебе помогу? Мне делать нечего, я человек свободный, скотину все равно еще полчаса выгуливать, вот я с ведром и прогуляюсь. За пятьдесят рублей.

Ай да божий одуванчик! А молодец! Не ноет, на судьбу и правительство не жалуется, крутит свой мелкий бизнес, тем и живет. Наверняка и хозяев собаки она так мягко в плен взяла, сначала жаловалась, что собачка воет, потом по доброте душевной прогулять предложила. Нет, молодец! Я с удовольствием отдала бабушке полтинник и вручила ведро, она торопливо, пока я не передумала, засеменила прочь, волоча на поводке грустную овчарку. Я подняла голову. Владимир махнул мне рукой и мгновенно оказался внутри комнаты. Я зашла в подъезд.

Проникновение в квартиру прошло без эксцессов, хотя сердечко у меня колотилось так, что аж в висках стучало. Я быстро прошла в комнату, открыла ящик письменного стола Ольги, и прямо сверху обнаружила стопку общих тетрадей. Открыла первую попавшуюся – оно. Да, в этой семье друг другу доверяли. Извини, Ольга, это нужно для тебя. Я положила тетради в сумку, вышла из квартиры и поднялась на крышу, где ждал меня скалолаз.

– А можно поинтересоваться, ради чего я рисковал жизнью? – бросил он, сматывая веревку.

– Нельзя! – отрезала я.

Наверное, стоило как-то поблагодарить парня, но мне не хотелось проявлять слабину: все-таки, этот мужчина – голубая мечта моей лучшей подруги, и мою благодарность он может принять не так, как надо. Я отвезла его в лес и высадила из машины, не потрудившись подвезти поближе к лагерю. Ничего, прогуляется, он спортсмен, ему полезно. В зеркале заднего вида отражалась одинокая и грустная маленькая фигурка с альпинистским снаряжением на плече, но совесть меня не мучила. У меня в сумке лежали драгоценные тетрадки, а это стоило маленькой сделки с совестью.

Ольга вела дневник с пятого класса. Точнее, не дневник, а дневники – четыре потертые по углам общие тетрадки. Не скажу, что читать их было так уж легко, никогда бы не стала заниматься подобным делом только из любопытства! Не легко, факт, но интересно. Все-таки девушка писала неплохие стихи, и слог ее был легким и убедительным. Как ни тянуло меня сразу заглянуть в последнюю тетрадь, начала я с первой. Я должна была понять, способна эта девушка свести счеты с жизнью или нет?

По мере прочтения дневника мое восприятие Ольги менялось. По рассказам близких создавалось впечатление, что эта особа – существо забитое, инфантильное, безропотное, словом, никчемное создание, по ошибке или милосердию божьему наделенное серьезным талантом и не умеющее справляться с этой тяжелой ношей. Строки, которые я читала, писал совсем другой человек.

Из дневника Ольги Камышиной:

«Они считают, что я некрасивая, что у меня нет шансов пробиться через мутную стену нашего ограниченного круга. Конечно, если бы я разбиралась в математике или пробегала стометровку быстрее Саши Савельева, то на меня смотрели бы, по крайней мере, с уважением, а так… кому нужны мои „пятерки“ за сочинения? Я раскрываю душу, а все смотрят только на смазливую мордашку той же Лики».

«Сегодня на литературе опять зачитали мое сочинение. Когда учительница дошла до строк о том, что даже жалкий человек имеет право на счастье, кое-кто хмыкнул: „Но не настолько жалкий, как наша нюня Олюня“. Все засмеялись, даже Лика. Я понимаю, что им никогда не написать так, что все усмешки – от зависти, но я мечтаю о том времени, когда никто не посмеет смеяться надо мной, когда самый красивый мальчик школы будет таскать мою сменку в зубах, когда на меня, а не на Лику будут оглядываться на улице ребята».

Ого-го! А наша скромница и монахиня не такая уж и смиренница. Просто не хватает жизненных сил у девочки, вот и живет даже не на вторых, а на десятых ролях. Как я понимаю, ее вокальный дар в это время еще не дал о себе знать. Интересно, насколько все изменится после?

Со страниц дневника становилось ясно, что Ольга сама долго не верила в свой талант. В музыкальной школе на занятиях хорового пения она еле-еле открывала рот и «мяукала» даже не в половину, а в одну десятую своего истинного голоса. Петь по-настоящему она позволяла себе только дома, когда родители были на работе, а соседи, как ей казалось, ничего не слышали за толстыми стенами. Вот тут уж Ольга давала себе волю! Она филигранно отточила весь репертуар своей любимой исполнительницы, перепела песни из любимых кинофильмов, замахнулась на несколько арий из «Евгения Онегина», которого любила слушать мама. Ее упражнения продолжались бы долго, если бы не началось лето и под открытыми окнами не стали собираться слушатели – местные праздношатающиеся подростки.

Однажды Оля особенно удачно пропела сложнейшую партию в той тональности, которая раньше была для нее слишком высокой, и вдруг под окном раздались аплодисменты. Сначала бедная девочка подумала, что над ней издеваются, и с растерянности бросилась прятаться, но когда она нашла в себе силы прокрасться к окну, то услышала:

– Что случилось?

– Ничего, девчонка здорово поет. Жаль, замолчала, хоть одним глазком бы глянуть, кто такая! Эй, спой еще, не ломайся!

Больше в тот день Ольга петь не стала, да и в другой тоже. Теперь она не пела при раскрытых окнах, но стоило родителям уйти из дома, как девочка крепко-накрепко запирала окна и продолжала свои занятия, удивляясь тому, как быстро крепнет ее голос, как легко даются сложные пассажи, как ей повинуется самая неуправляемая мелодия. Она поняла, в чем ее сила.

Я закрыла последнюю страницу первой тетради. Что я хотела узнать? Могла бы автор этих записей шагнуть под мчащуюся машину? Безусловно. Типичный гадкий утенок с большими амбициями и мечтой о собственном величии. Птенец, тщательно скрывающийся за своими комплексами и охотно выставляющий их напоказ: она даже в хоре пела нарочито плохо, лишь бы никто не обратил на нее внимание. Можно представить, что испытал этот утенок в момент, когда он уже поверил, что стал лебедем, и вдруг снова очутился на птичьем дворе в образе маленького уродца. Да, злая у меня получается сказка.

– Полетт, у нас гости!

Странно… Если Ариша на ночь глядя приводит своих приятелей, он никогда не беспокоит меня, и уж тем более не требует выполнять роль хозяйки дома. Сказать, что я воспитывалась в духе покорных и хлебосольных женщин Кавказа, значит рассмешить до колик моих друзей, поэтому просьба деда меня заинтересовала: или пришел кто-то свой, или Ариша привел какого-то незаурядного человека.

Внешне человек оказался довольно интересным: наверное, таким мог бы стать Маяковский, если бы сократился до среднего роста и дожил лет до шестидесяти. И говорил он как поэт или, скорее, как актер, играющий поэта – ритмично вышагивая из угла в угол, и также ритмично бросая рубленые фразы. Ловить смысл его изречений было на первых порах сложно, гость очень забавно строил речь, совершенно не учитывая законы риторики и повышая-понижая интонацию там, где ему вздумается.

– Так это вы, сударыня, вокалировать надумали? – строго поинтересовался он.

Я бросила уничтожающий взгляд на деда и кивнула: а что еще мне оставалось?

– Весьма оригинальное желание для девицы, имеющей смазливую мордашку и изрядный капитал, – все с тем же строгим выражением продолжал он.

Я проглотила «смазливую мордашку» и пожала плечами. Трудно было вступить в игру, не поняв, что наплел ему Ариша.

– А я говорю, – подал реплику тот, – что для карьеры певицы необходимы незаурядные данные. Это в старые времена вокалу, как и музицированию, и живописи, учились все юные дворяночки, а сейчас это совершенно излишне. А внучка уперлась: хочу петь, да и только, найди мне, дедулечка, учителя!

Ах, вот оно что! Я – туповатая и сладенькая внучка, мечтающая о вокальной карьере. Он – дед, неспособный отказать любимому дитятке в ее капризе. Тогда кто наш гость?

– Познакомься, Полетт, Венедикт Федорович, лучший в нашем городе педагог по вокалу. Раньше служил в консерватории, сейчас пестует молодые таланты частным образом. В нашем городке у него учились все, кто вышел или хотел выйти на большую сцену.

– Правды ради скажу, что вокалистами стали не все, но попадать в ноты я могу научить даже мартовского кота, – добавил гость.

Все ясно. Ну, что же, выхода у меня все равно нет. Дурочка так дурочка.