Пробить камень Незнанский Фридрих
– Жена меня убьет, – сознался Александр Борисович. – Автограф, если можно…
– С удовольствием, – серьезно сказал Плотников, задумался на мгновение, снял с полки ди-ви-ди с фильмом «Камнепад» и подписал.
От Плотникова Турецкий отправился прямиком на кафедру киноведения. Там было заперто. Рядом, правда, помещался деканат сценарно-киноведчес-кого факультета. Дородная секретарша Зоя Федоровна сообщила, что по интересующему Турецкого вопросу нет нужды теребить заслуженных деятелей культуры. Есть студенты, которых вполне можно напрячь.
– А они это самое… – засомневался Турецкий, – в смысле, копенгаген?
– Еще как, – уверенно ответила секретарша. – Рекомендую – вот!
Она кивнула в сторону. Тут только Турецкий заметил двух студиозусов, сидевших прямо на полу у огромного шкафа с журналами и о чем-то тихо споривших.
– Демократично у вас, – пробормотал Александр Борисович.
– Да уж, – сказала она со странной смесью гордости и осуждения.
Худенький и совсем юный мальчик был киноведом, а толстяк лет двадцати пяти – из режиссерской мастерской Плотникова, его звали Вениамин. Он метнул на секретаршу тяжелый взгляд, но покорился. Впрочем, узнав суть вопроса, Вениамин просиял.
– Нет ничего проще, – сказал он. – Конечно,
Мэдисон – русский по происхождению. Но в России прежде никогда не был. А вот предки его отсюда. Он же Медовников!
– Это я уже знаю, – прервал Турецкий. – Откуда именно его предки, можете подсказать?
– С Дальнего Востока, – сказал толстяк. – Не то из Хабаровска, не то из Уссурийска.
– Ниоткуда, – вмешался вдруг второй студент, Костя. – Его отец был американец.
– Костя, не пори чушь, – возразил Вениамин. – Он русский.
– Сам не пори.
– Скажешь, он не Медовников?
– Медовников. Но только это фамилия отчима, а не отца.
– Чего?!
– Что слышал, Веня. Может, снова поспорим? – ехидно предложил Костя и протянул руку.
Видимо, у этого вопроса была какая-то подоплека, потому что толстяк, несмотря на всю свою уверенность и запальчивость, заключать пари не спешил и смотрел на приятеля с подозрением. Про Турецкого спорщики забыли напрочь.
Александр Борисович вздохнул и достал корочку Генеральной прокуратуры.
– Ну вот что, господа студенты, запишите мне свои телефоны и давайте побеседуем в удобное для всех время.
– Зачем это? – слегка побледнел толстяк Веня. Секретарша злорадно хихикнула.
– А поговорим за искусство, молодые люди.
– Так чего тянуть? – сказал Костя. – Давайте прямо сейчас.
– Сейчас мне нужно найти Буцаева. Кстати, не знаете, где он может быть?
– В столовой, – сказал Веня.
– В спортзале, – возразил Костя. Видимо, они спорили по любому поводу.
– А где спортзал и столовая?
– На первом этаже, – ответили они синхронно. – А мы… можем быть свободны?
– Вечером заеду к вам в общежитие, – грозно посулил Турецкий.
БУЦАЕВ
Каскадер Буцаев был приземистым, коренастым парнем в довольно убогой одежде. Впрочем, возможно, это была рабочая амуниция. Турецкий разыскал его в спортивном зале – прав оказался Костя.
Буцаев дрался с тремя противниками-студентами. Это был учебный бой. Ударов никто не наносил: студенты – потому что он не давал им такой возможности, Буцаев – чтобы не покалечить. Турецкий засмотрелся: было в этом что-то неправдоподобно оперное, но зрелище, нельзя не признать, завораживало. Забавно было, что все происходило под громкую музыку какой-то попсовой песенки из «Фабрики звезд».
Буцаев уложил всех троих на маты, поймал на себе взгляд Турецкого и сразу подошел к нему.
– Меня Коломиец предупредил, что вы приедете.
На первый взгляд Турецкий дал ему лет двадцать шесть – двадцать восемь, но в ходе общения менял это мнение, постепенно прибавляя по три-четыре года, пока не остановился в районе сорока пяти.
Из-за громкой музыки говорить было трудно, и Турецкий показал на уши: нельзя ли, мол, приглушить? Приглушили.
– Когда я был моложе, – сказал Буцаев, – то любил более сложную, так сказать, серьезную музыку. Но чем больше я погружался в кинематографическую работу, тем больше скатывался к низким жанрам.
– Почему же это?
– Дело в том, что как раз вот такие простенькие, стопроцентно попсовые мелодии чаще всего служат источником грубого вдохновения. Очень трудно вдохновиться сложной, утонченной музыкой. Когда я работаю, я слушаю попсу. А настоящая музыка требует совсем другого состояния. Вот и студентов так же учу.
– Понятно. Расскажите, как вам работалось с Мэдисоном.
– Непросто.
– Почему?
– Потому что главный его принцип – никаких звезд.
– А вы, значит, считаете себя звездой?
Это было любопытно, до сих пор Турецкий не
слышал, чтобы каскадеры играли в кино приоритетную роль. Он почувствовал тут возможную лазейку для своего расследования.
– Я всего лишь требую к себе адекватного отношения, – уклончиво высказался Буцаев.
– Так почему Мэдисон не любит звезд? Потому что у его фильмов денег мало?
– Деньги ни при чем. Мэдисон считает: нельзя, чтобы актер затмил собой все. Звезды, мол, хороши для триллеров. А у него особое кино. И нельзя, что бы люди приходили на фильм с уже готовым мнением. Они должны увидеть просто доктора или сантехника, а не Де Ниро в этой роли.
Похоже, лазейки никакой не было, просто перед Турецким стоял еще один киноманьяк. Ничего нового о дне исчезновения Мэдисона Буцаев не сообщил.
– Кстати, как вы с ним познакомились?
– Он увидел меня в одном американском фильме.
Турецкий кивнул, чтобы скрыть свое невежество, и отправился ужинать в институтскую столовую. После чего поехал в общежитие. Там, помимо киноведа Кости и режиссера Вени, он несколько часов кряду проговорил с еще несколькими студентами:
– режиссером Мартой Юркевич,
– сценаристкой Таней Михолап,
– оператором Юрцом (именно так он просил его называть) Клементьевым,
– актером Шумахером,
– еще одним режиссером, Ильей Ермиловым.
Все это была общая компания молодых энтузиастов своего будущего дела. Студенты объясняли Турецкому, как делается кино, спорили о достоинствах Мэдисона и Плотникова и, кажется, знали обо всем на свете. Ермилов показался Турецкому наиболее примечательным из всех. Этот парень был очень себе на уме и что-то знал про себя и про остальных. С ним безусловно стоило продолжить общение.
ПЛОТНИКОВ
Когда Турецкий уже садился в машину, припаркованную у общежития, у него зазвонил мобильный.
– Александр Борисович, надо поговорить.
– А это кто?
– Казаков.
Теперь Турецкий узнал голос продюсера, прозвучавший с некоторой досадой. Ага, значит, тщеславия не чужды не только режиссеры.
– Ну, говорите, я слушаю.
– Не по телефону.
– Тогда приезжайте завтра на Большую Дмитровку.
– А что у нас на Дмитровке?
– Генпрокуратура.
– Еще хуже. Не хочу, чтобы меня у вас видели.
– Так где же тогда? – стал терять терпение Турецкий. – На «Мосфильме», что ли? Или у вас, на Кутузовском?
– Давайте во ВГИКе. Прямо сейчас. У меня занятия с заочниками, скоро закончатся. Подъезжайте. – И Казаков дал отбой.
Однако наглец, подумал Турецкий. Но ничего не поделаешь, информация была нужна, и пришлось ехать, тем более не смертельно – совсем недалеко.
Через полчаса с небольшим Турецкий подкараулил Казакова во вгиковском коридоре. Продюсер поздоровался и сказал без обиняков:
– Я был не прав. У Плотникова есть мотив. Я подумал, что это, не исключено, важно и срочно.
– В прошлый раз вы решительно отвергли эту идею.
– А теперь кое-что случайно узнал.
– Ну-ка, ну-ка? – заинтересовался Турецкий.
– Мэдисон перешел ему дорогу. Совсем недавно.
– Конкретней.
– Конкретней не могу. Поверьте на слово.
– Я – юрист, – напомнил Турецкий. – Я не могу верить на слово.
– А я – продюсер. Я вообще не обязан говорить правду. И обязан хранить профессиональные отношения в тайне. В этом суть моей профессии. Постарайтесь дальше разузнать все сами.
– Ладно, спасибо и на том. Хм… Что же это может быть? Не женщину же он у него отбил?… Работу, что ли, не поделили?
– Как вы догадались?! – оторопел Казаков.
– А что остается? Оба на своем кино повернуты. Ну ладно, сказали «а», говорите и «б». В чем тут дело?
– Это между нами? – обреченно вздохнул Казаков.
– Свои источники не выдаю, – сухо ответил Турецкий.
– У Плотникова на американца зуб. Плотников должен был снимать фильм в Японии. Дело было на мази, контракт подписан. И тут Мэдисон прислал япошкам свой сценарий, который им так понравился, что они Плотникова бортанули.
– И что, это большой секрет?
– Чтобы соблюсти лицо, Плотников преподнес это дело так, будто отказался сам. Поймите меня правильно, Александр Борисович, я сотрудничаю с ними обоими.
ТУРЕЦКИЙ
– Саша, знаешь, ты бредил, – сказала утром Ирина с явной тревогой.
– Что? – удивился Турецкий.
– Ты постоянно говорил во сне. Такого раньше не было… Я записала.
– Серьезно?!
Она молча протянула ему лист бумаги. Турецкий
прочитал:
«Переменное фокусным расстоянием. Панорамирование. Прерывистый монтаж. Синхронизация. Фокусировка… Дубляж… Инерция зрительного восприятия».
Турецкий расхохотался:
– Ирка, ради бога, оставь в покое мои сны!
Он глотнул кофе, принял душ и уселся завтра
кать.
Зазвонил телефон.
– Ты спишь там, что ли?! – раздался разгневанный голос Меркулова.
– Я работаю, – сказал Турецкий, просматривая «Спорт-экспресс».
– Твое место работы – в Генеральной прокуратуре!
– Костя, ты чего такой злой? Когда это тебя волновало, за каким столом я над бумажками сижу?
– Получено требование о выкупе.
– А кем получено?
– Тобой.
– Как это?! – изумился Турецкий.
– Вот так! И мной тоже. Заглянул в почтовый ящик, а там – такой сюрприз. А в строке «копия» твой адрес указан. Нам обоим послали сегодня ночью.
– Откуда они знают про меня? – механически спросил Турецкий.
– Сам подумай, голова садовая, с каким количеством людей ты успел переговорить за эти несколько дней! Похитители среди них.
– Так они что же, хотят, чтобы прокуратура платила?! Наивные люди.
– Они хотят, чтобы мы сообщили заинтересованным лицам – американцам и нашим.
– Разумно… Информация от нас будет выглядеть серьезно… И сколько требуют?
– Сто тысяч.
– Так мало? – удивился Турецкий. – А куда прислать?
– Открой почтовый ящик и прочитай сам!
Турецкий так и сделал.
Культурное достояние человечества – Стивен Дж. Мэдисон – находится в полной безопасности, но в столь же полной изоляции и бездействии, пока за него не будет выплачен выкуп в 90 000 долларов. Деньги следует положить в контейнер на крыше дома № 6 по улице Сергея Эйзенштейна завтра в 8 часов утра. Если выкуп заплачен не будет, Мэдисон не снимет больше ни одного кадра.
Меркулов снова позвонил.
– Ты прочитал наконец?
– Да.
– Как тебе это любовное послание? И как последняя фраза? Что это значит, а? Его убьют?
– Необязательно. Может, выколют глаза. А ты хочешь проверить?
– Не болтай. Скажи лучше, что думаешь насчет этого места – крыша дома, контейнер?
– Да ничего не думаю. Обследуем все, посадим спецназ и сцапаем гадов. Сами же нам задачу упрощают. Туда и деньги-то класть не обязательно.
– Хм, хм… – сказал Меркулов.
– Что такое?
– Я, видишь ли, сообщил уже в Министерство культуры и американской стороне. И если наши, как водится, в полном ступоре, то американцы… точнее, один американец настаивает на том, чтобы заплатить.
– Что за американец? – поинтересовался Турецкий.
– Продюсер Мэдисона. Он боится потерять своего драгоценного режиссера. У него с ним заключен контракт на три картины впрок, и он ему нужен позарез.
– Ну и черт с ним, пусть дает деньги, и пусть они их забирают! Проследим и возьмем вместе с Мэдисоном.
– Так и сделаем, – решил Меркулов. – А для верности «маячок» прицепим. Кстати, Саша, что у тебя нового?
– Да так, ничего особенного. Выяснил вот, что один из сотрудников Мэдисона сидел за ограбление банка.
– Ничего себе! Киношник?!
– Ну да.
– Кто же это?
– Каскадер.
– Что же ты молчал?! Давно узнал?
– Только что, когда почту просматривал.
– Планируешь какие-то мероприятия в отношении его?
– Сначала соберу информацию поподробней.
– И где же ты ее будешь собирать?
– О, – хохотнул Турецкий, – теперь у меня знакомых киношников навалом!
2006 год
ПЛЕТНЕВ
На скамейке возле ворот детского дома дремал пожилой охранник в очках, скрепленных на переносице скотчем. В будке у него звонил телефон, но охранник не реагировал – только поправил во сне съехавшие очки.
Раздался автомобильный гудок. Один. Другой. Третий.
Охранник наконец проснулся, помотал головой и заковылял к воротам. За воротами стояла черная «Волга» с проблесковыми маячками. Перед ней, у ворот, курил молодой мужчина в костюме и белой рубашке, но без галстука.
– Ну и чего надо? – спросил охранник.
Мужчина молча показал ему удостоверение.
Брови охранника вместе с очками поползли вверх.
– Ну?
– Понял, не дурак, – засуетился охранник, – был бы дурак – не понял бы…
Мужчина выбросил сигарету и сел за руль. Машина въехала во двор и остановилась у центрального входа. И сразу же по ступенькам сбежала взъерошенная заведующая. Из окон во двор уже выглядывали дети – с любопытством и робкой надеждой.
Из машины вышел Меркулов, протянул заведующей какую-то бумагу. Заведующая, не читая ее, мелко закивала и побежала обратно, по ступенькам.
Меркулов тем временем вернулся к машине и открыл дверцу. На заднем сиденье сидел Плетнев. Он был гладко выбрит, в цветастой рубашке навыпуск и голубых джинсах. Под глазами были синяки.
– Неплохо выглядишь, – заметил Меркулов, улыбаясь. – В сравнении со вчерашним, конечно. Ну что, пойдем?
Плетнев не шевельнулся, он смотрел прямо перед собой и, казалось, Меркулова даже не слышал.
– Нервничаешь? Вставай давай, а то людям на службу через час.
Плетнев разлепил губы:
– Константин Дмитриевич, если честно, то я ничего не понимаю…
– И не поймешь. Давай живее из машины, а то другой кто-нибудь усыновит.
Плетнев вышел из машины и уставился на детский дом.
Через мгновение с крыльца спустилась заведующая. Она вела за руку девятилетнего мальчугана с рюкзаком за спиной. Мальчик озирался, нервничал и, кажется, тоже не понимал, что происходит.
Плетнев стоял, не шелохнувшись, завороженно глядя на него.
– Иди уже к нему, – сказал Меркулов. – Ну?
Мальчик остановился, поневоле остановилась и заведующая. Мальчик смотрел на Плетнева очень серьезно, не улыбался, но и не хмурился. Заведующая что-то ему шепнула. Мальчик сказал неуверенно:
– Папа… это ты?
– Васька…
Плетнев сделал несколько шагов вперед. Вася подошел к нему вплотную. Оглядел его критически.
– Папа, а почему ты без формы?
– Я… я в отставке, Васька, – сказал Плетнев слегка подрагивающим голосом.
– Ага, ага. То есть ты больше не на работе? – сделал вывод Вася. – Это хорошо… Значит, ты теперь все время будешь со мной? Если только ты правда меня забираешь…
Меркулов пихнул Плетнева локтем, и тот наконец очнулся – схватил сына, оторвал его от земли, прижал к себе.
– Васька…
Меркулов посмотрел на часы. У Турецкого как раз сейчас было «приемное время» – пару раз в сутки ему давали телефон, но ненадолго, иначе он забывал обо всем.
– Привет, пес в очках! – сказал Меркулов.
– Не понял.
– Это я шучу. Дела идут на лад. Плетнев будет сотрудничать.
– И это все?
– Пока все.
– Шевелитесь быстрее, – проворчал Турецкий и отключился.
– И тебе жениха хорошего, – сказал Меркулов уже в пустую трубку.
ЩЕТКИН
Петр Щеткин сидел в пустом библиотечном зале и сосредоточенно просматривал подшивку старых газет. Периодически он что-то отмечал и записывал себе в блокнот. На столе перед ним стоял термос-кружка с холодным чаем. Щеткин, не глядя, отработанным движением протянул к нему руку, открыл, налил, выпил, закрыл – все так же, не глядя.
По залу развязной походкой прошел человек. Он остановился за спиной у Щеткина и с интересом посмотрел через его плечо.
Щеткин почувствовал себя некомфортно и обернулся. Он увидел мужчину лет тридцати пяти. Взгляд его был каким-то скользким, но в нем читалась жестокость, даже беспощадность. Сразу же становилось ясно: такой человек не может внушить ни доверия к себе, ни симпатии.
– Что пишут? – дружелюбно спросил мужчина. – Инфляция? Голод в Африке? Похитители тел из космоса?
Щеткин посмотрел на него с недоумением. Мужчина показался ему знакомым. Кажется, где-то он его уже видел… Или просто совпадение?
– Извините?
Мужчина отогнул лист газеты.
Читать бесплатно другие книги:
