Десантно-штурмовая бригада. Непридуманный Афган Шейнин Артем
Ты не очень понимаешь, что тебя ждет за этой дверью, но чувствуешь, что что-то очень серьезное. А пока лежишь и смотришь в потолок, на стены. Пытаешься как-то собрать в кучу нервно разбегающиеся мысли…
Потом, после долгой и тяжелой операции, тебе непросто будет вспомнить, о чем ты думал, что чувствовал в этом «чистилище» перед операционной. Хотя, возможно, от того, собрался ли ты с мыслями, настроился ли на нужную волну, зависел и итог всей операции.
Пожалуй, именно так лучше всего описать мои ощущения от трех месяцев ферганской учебки, 387-го учебного парашютно-десантного полка.
Нервные, отрывистые, не очень связные, но очень пронзительные.
Столько событий, людей, переживаний случилось за последующие два года войны, что рассказ о ферганской учебке можно было бы сократить до минимума. Но почему-то кажется, что без него «мой Афган» будет неполным…
Если попытаться описать мое ощущение от Ферганы одним словом, то, пожалуй, самым подходящим будет «удивление». Вероятно, дело в том, что в самом начале службы я еще не разучился искать во всем смысл и логику. И удивление мое было порой столь острым, что не притупилось до сих пор….
Тем более что на многие из вопросов, которыми я задавался в эти три месяца, я так и не нашел до сих пор ответа. И не уверен, что когда-то найду.
Потому что, боюсь, не было ответов и у тех, кому я тогда внутренне задавал свои вопросы.
Эпизод первый. «Гуляка»
Уходил я в армию под «Шторм» А здесь, уже в армии, меня снова догоняет «Альфа». Теперь уже с «Гулякой».
- Я московский озорной гуляка,
- По всему Тверскому околотку.
- В переулке каждая собака
- Знает мою легкую походку…[6]
У одного из наших – аккордеон. Зачем он его в армию попер, не знаю…
В музыкальной школе учился. Видно, «прикипел» очень к инструменту.
Ну, в армии и аккордеону найдут достойное применение…
В нашей шестой роте «взъеб-дренаж» частенько проходит под музыку.
На местном новоязе это разновидность занятий сержантов с курсантами, главная цель которого – не научить нас чему-то полезному, а вымотать до крайней возможной степени. А лучше до НЕвозможной.
Нередко это наказание за что-то, для всей роты.
Такое правило – провинился один, но расплачиваемся все.
Коллективная ответственность – очень действенное средство для выработки коллективизма и ответственности.
Но нередко такие «тренировки» – просто способ нас чем-то занять, при котором сами сержанты не особо напрягаются.
Причем очень часто в таких занятиях либо смысла нет вообще, либо он не очевиден.
Например, «держание крокодильчика». Проводится либо индивидуально, либо для всей роты (взвода). Руками хватаешься за переднюю спинку кровати, ногами – в заднюю. Тело выпрямляешь на весу. И держишь как можно более параллельно койке. Держишь, пока не прозвучит команда «Отставить!», не дождавшись которой почти всегда кто-то, не выдерживая напряжения, опускает ногу, упираясь в койку. Что автоматически обнуляет все предыдущие усилия остальных его товарищей.
Все по новой…
Самое смешное, что это преподносится сержантами исключительно как способ физического наказания, своего рода издевки. И не только преподносится, но и совершенно очевидно только им и является.
А ведь само по себе упражнение ОЧЕНЬ полезное – укрепляет как раз те самые мышцы, которые необходимы в горах.
Чтобы выдерживать многочасовые восхождения.
Чтобы таскать в горы тяжеленный РД.
А нас всех это ждет – мы же точно попадем в Афганистан.
Но при такой «подаче» сержантами весь положительный эффект пропадает. Мало кто может сам додуматься, что, издеваясь над ним, его при этом закаляют.
Но если «крокодильчик» имеет хоть какой-то, пусть скрытый от всех смысл, то любимое нашими сержантами мероприятие лишено его напрочь. Заключается оно в том, что вся рота должна быстро выбежать из казармы и ровно построиться перед ней. Это высокоэффективное средство подготовки будущего бойца десантно-штурмовой бригады в 6-й роте изобретательно совмещено с эстетическим воспитанием.
Серега Тихонов, ставший в армии, естественно, Тихоном, сидит со своим аккордеоном у входа в казарму первого и второго взводов на стуле и наяривает «Гуляку».
А мы, восемьдесят человек «курков», выбегаем из казармы строиться. Выбегаем, по мнению сержанта, недостаточно быстро.
Или строимся недостаточно ровно.
И все по новой, снова и снова…
- Я обманывать себя не стану,
- Залегла забота в сердце мглистом,
- Отчего прослыл я шарлатаном,
- Отчего прослыл я скандалистом.
– Отставить, рота! В казарму, на исходную, бего-о-о-ом марш!
Забегаем назад в казарму, и все по новой: «Строиться, рота!»
- Я ношу цилиндр не для женщин,
- С глупой страстью в сердце жить не в силах,
- В нем удобней, грусть свою уменьшив,
- Золота-овса давать кобыле.
А что – у нас же куча времени для подготовки в Афганистан.
И всякой ерундой типа огневой, тактики, ориентирования, топографии и так далее мы еще заняться успеем.
Но для этого нужно сначала научиться выбегать и строиться…
На – дцатый раз сержантам надоедает, и они вносят в наши музыкально-строевые занятия некое разнообразие.
Теперь строиться мы выбегаем с согнутыми перед грудью руками, по типу цирковых собачек, бегающих по бордюру арены на задних лапах с поджатыми передними.
А «задние лапы», в смысле ноги, высоко поднимаем на бегу в коленях.
– Строиться, рота!
- Я московский озорной гуляка
- По всему Тверскому околотку
- В переулке каждая собака
- Знает мою легкую походку…
Нас в роте чуть не треть москвичей. Правда, все больше не с «тверского околотка». В основном «попроще» районы, а если центр – коммуналки…
Те, которые с Тверской, тогдашней улицы Горького, все гуляют и дальше будут гулять. С этой улицы редко кого призывают, а уж тем более сюда…
Их-то польза для «народного хозяйства» генералам вполне ясна и очевидна…
А мы – отгуляли уже свое…
Мы – задолжали Родине…
Нас ждет Афган.
Теперь вот учимся порядку и дисциплине…
Со стороны, наверное, и впрямь забавно – восемьдесят солдатиков, как дрессированные цирковые песики, бегают туда-сюда из казармы.
Сержантам весело, нам уже все по барабану…
Собственно, ввести нас в это состояние и есть, по-моему, главная задача учебки…
Хотя мне до сих пор непонятно, кто и как формулировал и формулировал ли вообще эту задачу. Одно я знаю точно – до наших сержантов эту задачу явно забыли довести.
Потому что парни-то они были сами по себе нормальные.
И подготовлены были в сержантской школе в Гайжюнае неплохо.
И научить нас могли намного большему, чем выбегать строиться.
И хотели научить, во всяком случае, некоторые.
И сами, уверен, в Афган рвались после сержантской школы своей.
Это ведь я именно туда, в Гайжюнай этот, должен был попасть поначалу-то, пока меня к «афганской команде» не приписали, в наказание, что план по набору в военное училище военкому сорвал.
Неужто и я бы таким стал, попади, не дай бог, сюда вместо Афгана сержантом, готовить туда других?
Неужели никак нельзя было без всего этого «цирка с собачками» обойтись.
Хотя знали ведь они – через три месяца на войне мы окажемся.
На реальной, а не придуманной.
А офицеры?
Офицеры, среди которых в нашей роте половина УЖЕ в Афгане побывали? Уж они-то точно знали, что нас там ждет в десантно-штурмовых-то бригадах.
И чему нам научиться нужно, чтобы шанс иметь живыми вернуться.
Так почему?
Почему те же офицеры на все эти забавы сержантские сквозь пальцы смотрели?
Почему я за три месяца своего взводного толком в лицо не успел запомнить, так «часто» он со взводом занимался?
Помню только, что лицо совсем мальчишеское было, даже не брился еще, по-моему.
Хотя про него как раз мне все понятно – он-то в Афгане еще не был.
И уже знал, что скоро там окажется. Это я понял спустя несколько месяцев, возвращаясь из госпиталя в свою часть, в Гардез.
Увидел его в Кабуле на пересылке: – еще в парадке, значит, только прибыл…
Ну ладно, он. Не до нас ему уже было – на свою войну он готовился. И сам не знал, вернется ли. Куда уж там про нас думать. (Кстати, так и не знаю, вернулся ли… Очень надеюсь на это…)
Но другие-то? Ведь боевые были мужики – у ротного «Красная звезда», у командира второго взвода – тоже. У замкомроты «За отвагу».
Они-то что?
Зачем столько времени потеряли мы на всякую херню под «Гуляку»?!
И кто знает – может, и не хватило кому-то из пацанов наших чего-то, чему он в это время не научился.
Не хватило, чтобы добежать, доползти, укрыться, увидеть или попасть…
Нет у меня ответа, нету…
И не найду уже – не спросишь теперь у пацанов-то…
Но вот «Гуляку» я с тех пор разлюбил…
Как-то не «веселится» мне под нее теперь.
А тогда, в мае 84-го, бедняга Тихон, ни в чем на самом деле не виноватый, этим «Гулякой» подпортил себе репутацию. Мы-то бегаем, а он сидит, музицирует…
Может быть, и из-за этого то же родился позже слух, что, мол, Тихон в Афган не попал. Вроде, как дед у него генерал оказался, отмазал внучка, и тот так до дембеля где-то на аккордеоне и наяривал.
Ну, у нас еще таких несколько в роте было, за кого «словечко молвили».
Так что и не удивились мы вовсе…
Тогда ж все, кто мог своего сына от Афгана отмазать, – отмазывали…
Да и не только тогда.
И не судья я им. Будь у моей мамы возможность – и она, думаю, не задумываясь, меня в Афган не пустила.
Слава богу, что не было…
Послесловие
В прошлом году, на 2 августа, подходит к нашей толпе из 56-й ДШБ какой-то мужик. На вид вроде постарше нас.
Глаза такие…
Тяжелые глаза…
Берет, тельник под белой рубашкой, на рубашке – медаль ЗБЗ…
– Парни, сДжелалабада есть кто?
– Да мы гардезские все… А какие годы?
– 1984 – 86, весна…
– О-па, а где в учебке был?
– Фергана, шестая рота…
– Да ну? Мы то же…
Мы с Пахомом начинаем приглядываться, и вдруг возникает какое-то смутное предположение….
Но он нас опередил.
– Помните, я на аккордеоне еще играл?
– ТИХОН?!!
– Ну да, я…
– ОБАЛДЕТЬ…
Обнялись, расцеловались, и первый вопрос:
– А помнишь «Гуляку»? Помнишь, как мы бегали…
– Да, блин, забудешь такое. Думал, вы меня глазами в пыль сотрете…
– Ну и как, че ты с аккордеоном-то дальше?
– Нету больше аккордеона. Подорвались мы с ним на боевых…
Так и сказал: «мы с ним». Как про товарища. Как про вчера… Вот так, спустя больше двадцати лет, узнали мы о судьбе нашего «Гуляки»…
Эпизод второй. «Я иду тебе навстречу»
… Июнь. Жара. Мы уже отпрыгали положенные три прыжка с парашютом, и теперь только тактика, тактика, тактика.
Каждое утро выходим за город и до одури бегаем или ползаем по поросшему жесткими колючками громадному полю…
В обед – пешком назад в часть.
Усталые, исцарапанные, потные, пыльные…
Какой же тяжелый мой пулемет ПК, какой же неудобный…
Это на тактике в поле у меня преимущество – с ПК не надо ползать по-пластунски, только на боку да еще опираясь на пулемет.
А парни-то со своими автоматиками да РПК на пузе все занятие проползали.
Зато теперь все тащат «пушинки» АКС, а мне ПК отбил уже все ноги.
Грустно смотрю вниз на свои ботинки – эту пыль теперь, похоже, никогда не отчистить…
Входим на территорию полка…
И вдруг «Синяя птица»:
- Я иду тебе навстречу росными лугами,
- Радость падает на плечи желтыми утрами.
- Знаю, ждешь меня ты где-то у любви во власти,
- Посреди цветов и лета, посредине счастья.[7]
В плотном, знойном ферганском воздухе словно повеяло ветерком.
Ветерком откуда-то из той жизни, которая была еще так недавно и которой, кажется, никогда больше не будет.
А будет только бритва «улыбка» по утрам – фирменный прикол ВДВ, когда недобритые неумелой рукой волосинки под носом зажимают пружинистой шпилькой от парашютного прибора и выдергивают. Ты дергаешься от боли, но вроде как «улыбаешься».
Или пресловутое «Закончить прием пищи, выходи строиться!» – а мы только успели зайти в столовую и разложить в миски воду с капустой…
Или «крокодильчик» перед отбоем.
Все эти маленькие радости армейской жизни, благодаря которым, видимо, из нас и предполагается вырастить грозу и гордость Вооруженных сил.
Они сейчас – реальность.
Все, что было до этого, кажется сном. Да и было ли оно?
Было ли такое, что и для нас звучали эти песни?
- Я иду тебе навстречу по лесистым тропам,
- Зажигает листьев свечи золотистый тополь.
- Он так ярко зеленеет и звенит листвою,
- Чтобы встретиться скорее нам пришлось с тобою.
О чем подумали, кого вспомнили в этот момент идущие рядом пацаны?
Не знаю. И никогда не узнаю – каждый прячет это глубоко в себе, внутри.
Там, куда не добраться на утреннем осмотре ни Рыбе, ни Бобру, ни Путе.
Наши сержанты могут только отобрать и порвать письма из дома, найденные в карманах.
Последнюю ниточку, связывающую нас с «той» жизнью.
Хотя нет уже никакой «той» жизни, есть только эта, где ты – «тело»…
– Эй, тело, ко мне бегом, марш!
Да нет, есть! Есть!
Где-то там, под х/б, под тельником, внутри живет что-то светлое, чистое, неподвластное хозяевам нашей теперешней жизни.
Да, мы «тела», но в нас все еще живы души.
И вот этого у нас не отобрать…
Не знаю, не знаю, как описать это чувство.
Светлая грусть? Тоска по дому? Полет мечты?
Нет у меня таких слов – описать это.
Да и нужно ли – кто может, тот поймет и без слов…
А кто испытал – не забудет…
Уж не знаю, случайно ли так получалось или специально ставил в одно и то же время эту песню клубный радист, но только весь июнь возвращаемся мы с занятий под «Я иду тебе навстречу»…
Каждый день идем мы под нее навстречу Афгану.
Шаг за шагом, он все ближе и ближе.
Мы еще пока только «играем» в войну. Только готовимся к ней.
Но она уже потихоньку дает себя знать.
Вот сержант читает нам письма наших предшественников.
Тех, кто до нас держал здесь «крокодильчика», выбегал строиться, пел от восторга под раскрывшимся куполом парашюта, обдирал в кровь колени на тактике.
Тех, кто, как и мы, устало и понуро входил в полк и оживал, услышав ту же песню. Кто прошел перед нами навстречу войне.
Они в Афгане всего полгода, но уже пишут о чьей-то гибели.
А ведь этот пацан из «нашего» отделения.
Кто-то из нас спит сейчас на его койке и таскает его автомат.
И скоро нам туда же, где он погиб.
Вот кто-то из них присылает в письме листок с текстом «афганской» песни.
- От зимы до зимы здесь жара и туман,
- Лезут в гору ЗИЛы, надрывая кардан,
- Автоматы в руках, передернут затвор,
- Не остаться в горах – хоть молись на мотор.[8]
Правда, «афганские» только слова – мелодия-то знакомая.
Причем неожиданно знакомая…
«What can I do?» – так пели в одном из своих хитов конца 70-х «Smokie».
«Нет, я не жду», – вторили в альбоме русских перепевок западных хитов «Веселые ребята».
«Водки найду!» – куражась, переделывали мы припев их песни.
Но это там, на гражданке.
А здесь у этой песни другой припев и другой «перепев»
- Афганистан, Афганистан,
- Письма редко приходят отсюда домой.
- Афганистан, Афганистан,
- Не одна мать-старушка зальется горючей слезой.
В письме однокласснику пишу:
«Учи аккорды «What can I do?», Гаврюха. Есть хороший новый текст. Вернусь – споем…»
Теперь «вернусь» для нас уже наполнено другим смыслом…
Скоро, скоро нам туда, где уже гибнут наши предшественники из 6-й УПДР.
Хотя многие пишут домой про Германию, про Монголию.
А в голове у каждого:
- А в родимом краю уж сады расцвели,
- Там тепло и светло от родимой земли,
- Ждите, девушки, нас, мама вытри глаза,
- Мы ведь живы еще, мы вернемся назад…
И день за днем – тактика, тактика, тактика…
Эпизод третий. «Уносишь ты меня, скажи куда…»
В июле нас на несколько недель вывозят в горный центр в соседнюю Киргизию. В ту самую Ошскую область, где уже много лет регулярно делят что-то друг с другом Киргизия и Узбекистан.
Мы славно налазались по горам. И уже чуть лучше представляем, что ждет нас в очень скором уже теперь будущем.
Можно сколько угодно рассказывать про горы и можно даже вполне представить себе, как трудно, должно быть, лезть по склону с рюкзаком, набитым камнями. Но, только оказавшись на этом склоне реально с реальным рюкзаком с реальными камнями, ты понимаешь, что все твои прежние знания и представления о горах ничего общего с реальностью не имели.
И какой бы романтикой ни было окутано твое представление о войне, хоть раз забравшись на этот склон, ты даже задумываться боишься, как это будет, когда сверху в тебя еще кто-то станет стрелять.
Это нереально себе представить. Потому что и без всякого обстрела ты «умираешь», не добравшись еще и до середины склона.
В горном центре наши «взъебдренажи» наполняются все же куда большим практическим смыслом, чем в полку. Более того, все мы сейчас с удовольствием хоть сто раз пробежались бы под «Гуляку» и хоть с утра до ночи бы строились.
Но этим блаженным мечтам никогда уже не суждено сбыться. Потому что в полк мы больше не вернемся.
После горного центра мы окажемся в своих казармах только для того, чтобы привести их в порядок и устранить следы запустения, вызванного нашим отсутствием. Сразу после этого практически всех нас увозят в учебный центр.
Он расположен сразу на выезде из Ферганы. Недалеко от аэродрома, с которого взлетали наши Ан-12 во время прыжков, и за тем бесконечным полем, где мы занимались тактикой. То есть нас как бы просто вывозят из полка за город.
Учебный центр – это большая одноэтажная казарма, столовая, клуб и еще несколько каких-то зданий, назначение которых мне не очень понятно.
Как поначалу не очень понятен и смысл нашего здесь пребывания.
Тем более в составе одной роты.
Странно и то, что после полка и горного центра дрючат здесь ощутимо меньше. Но это радует. Как радует и то, что радист местного клуба – похоже, брат близнец того, что в полку. Фанат группы «Синяя птица».
Только песня любимая у него другая.
Каждый день по несколько раз над расположившимися в намертво выжженной солнцем степи казармами раздается:
- Ах, белый теплоход, гудка тревожный бас,
- Печалит за кормой сиянье синих глаз,
- Ах белый теплоход, бегущая волна,
- Уносишь ты меня, скажи куда?
Впрочем, очень скоро становится ясно, зачем мы здесь.
На самом деле этот «учебный центр» что-то типа чистилища перед отправкой в Афганистан.
Пока что – только для нашей 6-й роты.
От двух других рот батальона она отличается тем, что в полном составе отправляется в Афганистан уже спустя три месяца.
Все, как обещал тот самый коренастый сержант в конце апреля.
А это и был старшина нашей роты Малышев. Не обманул…
Читать бесплатно другие книги:
