Непрощенные Дроздов Анатолий
– Пустите-ка меня к орудию, товарищ лейтенант!
Это была не просьба – приказ.
Ильяс посторонился и шмыгнул на водительское место. Спорить глупо. Волков (или как его там?) приник к окуляру, уперся спиной, закрутил башню.
– Идут… Один, два… пять танков. И грузовик с пехотой. Вроде «35-ки» – легкие, броня клепаная и откатник над стволом. У двух последних на прицепе пушки. В тыл к нашим прут, сволочи!
– Прямо к нам?
– Стороной… К дороге и на насыпь. Там, наверное, брод или мост.
Ильяс выдохнул. Хорошо, что мимо. Сад густой, танк маленький, не заметят. Как немцы скроются, стоит поговорить с рыжим об отступлении на восток. Как помнил Ильяс, приграничные силы в этой войне долго не выстоят, они или в плену, или на том свете окажутся. Перспектива нерадостная, Аллах свидетель.
Пушка над головой вздрогнула, грохот выстрела ударил по ушам. От кислого дыма, наполнившего танк, запершило в горле. Уши заложило, Ильяс не слышал, как гильза, вылетевшая из казенника, зазвенела по полу.
Звук окружающего мира вернулся так же внезапно, как и исчез. Сержант что-то радостно орал.
– Да ты!.. – вскинулся Ильяс. – Оху… Охренел?
Рыжий осклабился.
– Попал! Точно под кормовой бронелист! Горит, сука! Это тебе не Франция!
– Зачем стрелял?!
Сержант, всадивший новый снаряд в пушку, не ответил. Приник к окуляру, замер. Новый выстрел уже не показался Ильясу громким. Только после этого сержант ответил на вопрос. Промычал, скользнув на место мехвода:
– Потому что война! Меняемся местами, лейтенант!
Двигатель взревел. МС-1 дернулся и сдал назад, уходя за дом. Почти сразу же на месте, где они стояли, вспух взрыв. Комья земли и ошметки плетня ударили по броне.
– Не зевай!
Ильяс скользнул в башню, довернул ее и стал осматриваться.
Немцев перед ними не было. Одинокий подбитый танк, пылающий разорванным боком, раскуроченный грузовик, из которого выпрыгивали фигурки в сером, заваленная набок мелкая пушчонка – вот и все, что видел Ильяс. Остальные танки, прибавив скорость, завернули влево, обходя хутор. «Если ворвутся сюда, будет совсем плохо». Ильяс закрутил маховик пушки.
– Заряди сначала!
Ах да!
Он выхватил из боеукладки снаряд и бросил в ствол. Казенник закрылся автоматически. Приник к окуляру.
– Где они?
Рыжий снизу что-то насвистывал. Вагнера? Точно – «Полет валькирий»!
– Где ОНИ?!!
– Сейчас подам вперед, высунемся. Пушку сейчас поверни и приготовься. На выстрел будет пара секунд, пока немцы не очухались. Постарайся не промахнуться.
Движок взревел. Танк чуть клюнул носом и поехал.
– Справа на два часа!
– Какие «часы»?
– Там!
Ага, вот! В окуляре пляшут вытянувшиеся линией силуэты танков. Они уже метрах в двухстах. Ильяс покрутил башню, подгоняя целик к крайнему правому.
– Быстрее! Не забудь упреждение взять!
Один из танков притормозил и жахнул огнем. Ильяс дернулся. Пушка вильнула.
– Не бзди, лейтенант. Наугад палят!
Будто опровергая слова сержанта, крайний танк противника притормозил и повел стволом. Выстрел! Рядом с «МС» вспух фонтан. По броне застучали комья земли.
– Быстрее!
Ильяс нажал кнопку. Мимо!
Сержант чуть слышно ругнулся. Танк завыл движком, отходя за дом.
Ильяс торопливо заряжал.
– Дай мне еще раз!
– Не кипиши, лейтенант! Меняем дислокацию.
В перископ Ильяс увидел, как стал разлетаться от разрывов снарядов дом. Вовремя они ушли.
Двигаясь задним ходом, танк отъехал в сад и завернул за дальний сарай. Слегка подался вперед, вползая в заросли сирени. Большая часть корпуса оказалась прикрыта зданием, а башню маскировали кусты. Но и обзор ухудшился: Ильяс не видел врага.
– Жди! – успокоил сержант. – У тебя будет выстрел. Скорее всего, один.
Сержант не лез меняться с ним местами. «Понимает, что уходить надо быстро», – догадался Ильяс. Он стал вспоминать местность. Куда они отступят? Задом сдавать, так там – чистое поле. Пока доберутся до балки, идущей вдоль пруда-озерца, из них решето сделают. Если тут останутся, то много ли навоюют? Одни против четырех танков? «У немцев еще пушка!» – вспомнил Ильяс.
Он навел ствол на дорогу, обходящую дом. Фашисты не спешили. Неужели решили пройти справа?
Он стал разворачивать башню, как сержант зашипел:
– Жди! Не дергайся. Хорошо стоим.
Внезапно часть дома обвалилась, из пыли и обломков вынырнула тупая башня. Ильяс, довернув башню, загнал целик точно под нее и нажал кнопку на маховичке. Выстрел! Вражеский первопроходец будто споткнулся и ткнул стволом землю.
– Попал! Мама дорогая! – зарычал Ильяс и добавил что-то на родном языке, как грубая рука схватила его за отворот гимнастерки и рванула вниз. Распахнулся люк, и они вылетели наружу.
– Зачем?..
За спиной жахнуло, горячая волна обдала затылок, толкнула вперед. Грохот обрушился на барабанные перепонки. Он оглянулся. Еще выстрел. МС дернулся, проворачиваясь вокруг оси, и задымил.
– Сзади обошли. – Сержант пихал его, пролезая сквозь заросли малинника. – Я мельком заметил. За дом, там попробуем…
Что он собирался сделать, Ильяс так и не выяснил. Из-за здания коровника на холме загрохотали выстрелы. Спустя несколько мгновений оттуда показалась четверка высоких быстрых танков со звездами на башнях. Танки разворачивались в линию.
Немцы отступали. Из троицы, зашедшей им в тыл, один уже дымил. Второй, потеряв гусеницу, крутился на месте.
– А где их пушка?
Выстрел за спиной. Вот и она. Один из советских танков дернулся, но не остановился. Два из четверки развернулись к врагу и помчались, поливая поле перед собой из пулеметов. Два продолжили атаковать последнего из фашистов. Тот тоже выстрелил, промазал… и получил два снаряда в лоб. Еще выстрел, и крутящийся на месте танк вспух взрывом.
– Боеукладка, – зашипел рядом сержант. – Молодцы «бэтэшки»!
Пушка выстрелила еще раз и снова попала. Один из БТ-2 вильнул в сторону, теряя гусеницу. Второй ускорился и с лету прошелся по маленькой пушчонке. Расчет попытался убежать, но не успел. Немецкая пехота у леса, увидев судьбу артиллерии, бросилась в заросли.
– Вот и все!
Над полем боя вился дым от горящей техники, но выстрелы и крики прекратились. Выжившие экипажи подбитых немецких танков и остатки десанта или зализывали раны, или уползали в сторону леса. Раздавившая артиллеристов «бэтэшка» вернулась к подбитому товарищу, охраняя кипучую работу по восстановлению ходовой. Вторая пара «БТ» двинулась к застывшему «МС».
– Думаю, стоит поздороваться! – ухмыльнулся сержант.
Ильяса била запоздалая дрожь.
Глава 3
Олег
Знакомство вышло горячим. Из люка «БТ», притормозившего у хутора, выскочил танкист в комбинезоне. Я не успел сообразить, как он облапил моего незадачливого спутника.
– Фима! Живой!
Паляница выглядел ошарашенно: столь бурное проявление симпатии озадачило его не меньше меня. Он морщился и кривился. Танкист, словно почувствовав, отпустил Ефима и отступил на шаг. Теперь я сумел его разглядеть. На черных петлицах в треугольнике расстегнутого комбинезона по два кубика. Лейтенант… Лицо молодое: или учился вместе с Паляницей, или служил. Скорее всего, учился, послужили они немного.
– Шли мимо вашего полка! – частил лейтенант. – Одни развалины, все горит. Думал, погиб, а ты здесь воюешь. Двух немцев подбил!
– Одного, – уточнил «летеха». – Второго – он. – Паляниця указал на меня.
– Сержант Волков! – Я воспользовался случаем.
– Лейтенант Анисимов, учебный взвод! – представился он. – Хорошо стреляете, товарищ сержант.
– Вы тоже неплохо.
– Снаряды кончились, – вздохнул он. – По три выстрела на орудие было…
«На пушку шли с пулеметами», – вспомнил я. Отчаянные здесь парни: с тремя снарядами в бой. Погибший Леша-курсант рвался бить вермахт на клепаной жестянке… Немцы этого в расчет не берут. У них орднунг: наступление превосходящими силами, в случае ожесточенного сопротивления – отход и перегруппировка, война от рассвета до заката, обед по расписанию, ночью – отдых. Мы вас, суки, научим…
– Были танки пушечные, стали пулеметные. – Улыбка Анисимова вышла горькой.
Я глянул на БТ-2, стоявший рядом. Клепаная броня, пулемет с орудием не спарен, торчит в сторону.
– Пушка – 37 миллиметров?
– Она, – подтвердил Анисимов.
Я напряг память. В одной из книг, присланных в колонию, про эту пушку что-то было. Та-ак… Была надежной, но не удовлетворила военных из-за слабого действия осколочного снаряда. Заряд взрывчатого вещества – слишком маленький, потому перешли на калибр 45. Ага!
– Конструкция пушки немецкая, – сказал я уверенно. – У них, – кивнул я на подбитый танк, – точно такие.
На лице лейтенанта мелькнуло удивление.
– Там, – указал на раздавленную пушку, – тоже.
Удивление переросло в радостное изумление.
– Выстрелы подойдут? Точно?
– Одинаковые, – сказал я и добавил мысленно: «Немецкие даже лучше. За счет лучшего качества снаряда и начинки». О последнем, впрочем, промолчал.
– Киреев! – Лейтенант повернулся к подошедшему механику. – Слышал? Организуй сбор трофеев!
Механик козырнул и побежал исполнять.
– Разрешите и мне?
Лейтенант кивнул. Пока он не передумал, двинулся к раздавленной пушке. Снаряды меня не волновали – танкисты подберут. Собирать их после того, как здесь прошел танк… Есть лучшие места. У нас с «летехой» даже ножей нет. Личное оружие никому не мешало, выдавать нам его не собирались. Добудем сами.
Ситуация оказалась хуже, чем казалось со стороны. «Бэтэшка» проутюжила расчет на совесть: вдавленные в землю кровавые ошметки, оторванные траками головы, руки и ноги. Винтовки, ящики – все изломано в щепы. Рыться в этом фарше не было ни смысла, ни желания. Я отошел и осмотрелся. На траве, слегка испачканный в грязи, лежал карабин – стандартный немецкий «Маузер». Плечевой ремень у карабина отсутствовал. Все ясно. Гусеница ударила немца в бок, повалила, вмяла в землю, зацепив ремень траком. Антабки оборвались, карабин отлетел в сторону. Я отер рукавом приставшую к оружию грязь. Стрелять можно. В танке с карабином неловко, да и патроны только те, что в обойме, но все же… Хотя… Если поискать… Снова подошел к месиву из человеческого мяса, грязи и деревянной щепы. Выковырял немецкий штык. Еще б патронов, но рыться в кишках не хотелось.
Перекинув флажок предохранителя, привычно загнал патрон в ствол. У зампотеха полка был такой «98к» – на кабанов с ним ходили. Валил секача с одной пули…
На поле дымил подбитый мной танк. У второго, заваленного Ефимом, люки задраены. Экипаж или погиб, или затаился – выковыривать долго. Я ступил в рожь и побрел к чадящему немцу. Хлеб в этом году вызрел на славу: колосья доставали мне до пояса, идти было трудно. Пропадет хлебушек… Пока пробирался, немец и чадить перестал – выгорел. Рожь огонь не затронул – зеленая. Что тут у нас? Pz t 35 (t), изделие братьев-славян из Чехии. Хорошо делали, братья, на совесть. Краска на корпусе и башне пошла пузырями: боеукладка наверняка сдетонировала, но броня устояла. В 1968-м отпрыски этих мастеров будут стрелять в наших ребят, объясняя миру, что борются с «империей зла». А Гитлер, значит, вам друг…
Противотанковая пушка лежала за танком вверх колесами, уткнувшись стволом в землю. Расчет не стал принимать бой и сбежал. Ящики со снарядами рассыпаны по сторонам. Вот и замечательно, не нужно из земли выковыривать. Нагнулся и краем глаза заметил, как что-то шевельнулось во ржи. Как дикая свинья перед скрадком.
– Встать! Хенде хох!
В хлебах замерли. Поздно…
Бах!
Пуля прошла поверх колосьев. Затвор выбросил гильзу и дослал в казенник патрон.
– Встать, я сказал!
Рожь зашевелилась, над колосьями возникла человеческая фигура с поднятыми руками.
– Ком цу мир!
Немец подчинился. Пока он ковылял, я рассмотрел его. Черный мундир, на голове какой-то дурацкий берет черного цвета. Пехота такое не носит – танкист… Успел выскочить, сука! На кожаном поясе – большая кобура. Отчего ж не стрелял? Я присмотрелся. Ага! Правая кисть черная и распухла – ожог. Левой затвор не передернуть. Немец, впрочем, пытался – крышка кобуры отстегнута. К тому же хромает, иначе б сбежал. Ничего, у меня потопаешь…
Шагнул вперед и, переложив карабин в левую руку, залез немцу в кобуру. Он стоял смирно. Пистолет оказался большой и тяжелый – «парабеллум». Вот это добыча! Немец смотрел волком. Я сунул пистолет за пояс. Запасная обойма – в карман!
– Ком, тварь!
Пленный заковылял к хутору. Руки он по-прежнему держал поднятыми, хотя нужды в том не было. Как сказать, чтоб опустил лапы, я не знал: познания в немецком кончились. Ну и ладно!
Выстрел привлек внимание. Лейтенанты, торя дорогу в хлебах, бежали навстречу. Анисимов сжимал в руке «наган». Встретились мы на половине пути. Лейтенанты встали, во все глаза разглядывая пленного. Еще бы! Им внове, да и мне тоже. Я обошел немца, встал рядом с командирами.
– Имя? Звание? Воинская часть? – Анисимов нашелся первым. – И пусть руки опустит.
Немец не ответил: по-русски он явно не понимал. Анисимов посмотрел на меня, затем на Паляницу, и тот, запинаясь, перевел. Молодец «летеха»! Немец опустил руки и что-то яростно забубнил.
– Он не будет отвечать на вопросы, – озвучил Паляница.
Анисимов нахмурился. Ах, так! У нас гордый сын Альп, потомок Зигфрида и Брунгильды! Я перехватил «маузер» и двинул фашиста прикладом в живот. Тот охнул и согнулся.
– Товарищ сержант! – Анисимов побагровел.
Ну да. Пленных бить нельзя, они же пролетариат, воевать пошли подневольно. Сейчас мы им прочитаем лекцию, и «гансы» повернут оружие против шайки Гитлера – Геббельса. Даже у хороших людей случаются загибы в мозгах. Было такое в начале войны, читал, это позже сообразили…
– Разрешите провести допрос, товарищ лейтенант?
– Куда лезешь, сержант?! – рыкнул Анисимов.
– Обладаю опытом допроса пленных в полевых условиях. Результат гарантирую.
Вытянулся, ем глазами начальство. Вид принял придурковато-исполнительный. Анисимов смерил меня пристальным взглядом.
– Опыт, говоришь?
– Так точно.
Он еще больше нахмурился.
– Приходилось заниматься, товарищ лейтенант!
Немец хмыкнул и что-то пробормотал. Паляница не озвучил – наверняка гадость.
– Разрешите?
Анисимов посмотрел на Паляницу, затем – на копошащихся около разбитой пушки танкистов. Время таяло.
– Добро. Действуйте, товарищ сержант! Расспросите подробно. Откуда, сколько их, какие планы – все узнать.
Он побежал в сторону раскрытых ящиков – делить боекомплект между экипажами.
Я прислонил карабин к ноге, вытащил штык и улыбнулся немцу. Всеми зубами. Здравствуй, гость дорогой, залетный! Мы, монголы, народ дикий. Партайгеноссе Геббельс вам это объяснял? Разумеется! Геббельсу надо верить. Мы режем людей и живьем сдираем с них кожу. Монголам это доставляет неизъяснимое удовольствие. Мы делаем это с песней. «Я вчера тебе принес не букет из пышных роз, не тюльпаны и не лилии…»
Немец выпрямился и заорал.
– Утерменши! – переводил «летеха». – Жить вам осталось не больше часа. Сюда мчится танковая рота: ей сообщили по радио о нападении русских. Камрады знают, сколько нас. Если окажем сопротивление, всех расстреляют, даже тех, кто выживет. У них приказ: фанатиков не щадить. У нас единственный шанс – сдаться. Он поможет. Надо выстроить танки вдоль дороги и вывесить белые флаги. Обещает, что к нам отнесутся гуманно. Ко всем, кроме этого!
Обожженная клешня немца указала на меня. Блеклые глаза горели ненавистью. Фашист! Этот будет убивать: стрелять, жечь, давить гусеницами… Позволить ему это? Счас! Я вскинул «маузер».
– Хайль Гитлер! – Немец выбросил вперед горелую клешню.
– Сержант!
Приклад «маузера» толкнул в плечо. Немец рухнул лицом вниз, прямо в стоптанную рожь. Жри, сука, землю! За этим шел?
– Ты что творишь? Да я на тебя рапорт подам! – Подбежавший на звук выстрела Анисимов хватался за кобуру.
– Хоть два! Если выживете, товарищ лейтенант!
Он умолк, посмотрел на мертвого фашиста, на меня. Повернулся к Палянице:
– Что немец сказал?
Тот в двух словах обрисовал перспективы.
– Сюда идет вся их рота, – добавил я. – Еще пятнадцать танков, кроме тех, что мы сожгли, возможно, артиллерия с пехотой! Они быстро и качественно сделают нам больно.
– Предлагаешь драпать? – окрысился Анисимов.
– Можно и остаться. Только не идти на них в лоб, как вы только что. Это верная смерть.
– На войне умирают. Не знал? – Лейтенант повернулся к Палянице.
Сержант более не интересовал командиров. Он, то есть я, – нарушитель устава и трус. Сейчас стратеги выберут план. Накосячат по самое не могу: с именем Ленина – Сталина вперед на врага! Тот только и ждет.
– Разрешите?
Он нехотя кивнул.
– Смотрите. – Я указал на запад. – Они придут оттуда, другой дороги нет. Будут двигаться колонной, у них так в уставах написано. Впереди разведка на мотоциклах. Заметят нас, развернутся и дадут прикурить из пятнадцати стволов. Пара минут – и все горят. Нужно рассредоточить и замаскировать «БТ», а разведку немцев пропустить. Как подойдут танки, бить их в борта, причем с близкого расстояния. Пока сообразят, развернутся и ответят, с десяток сожжем. Особенно если не стоять, а менять позиции. Дальше – как карта ляжет.
«Дальше нам писец! – подумал я. – Но хоть потанцуем…»
Анисимов подумал и достал папиросы. Мы закурили. Паляница покосился, но не попросил. Правильно! Тебе вредно.
– Что, Ефим, думаешь?
Паляница пожал плечами. Анисимов чесал вспотевшую на июньском солнышке шею.
– Где воевал, сержант?
– В Испании.
В глазах его плеснулось уважение.
– Чем командовал?
– Ротой.
Он недоуменно глянул на мои петлицы.
– Водка и бабы довели до цугундера! Разжаловали, лишили наград…
Последние слова я произнес искренне, так что он поверил.
– У меня некомплект в экипажах. – Он бросил окурок. – По одному человеку в башне. Даю вам танк и механика.
– Хорошего?
– Самого лучшего! После моего… Не подведи, Волков! Удачи вам, Ефим!
– Уроем гадов! – пообещал я.
Ефим что-то промычал.
– Немца убивать все же не следовало. – Анисимов с сожалением посмотрел на труп.
– Куда с ним? Фашист! Что от него требовалось, сказал.
– Вдруг из рабочих?
– Тогда кричал бы: «Рот фронт!»
– И то верно…
Ильяс
Рыжий сержант мне нравился все меньше и меньше. Замашки – как у палача. Сдавшегося немца застрелил, будто тот не человек, а собака. Хорошо хоть горло не перерезал, как барашку. С этого станется…
Еще и друг нарисовался. У этого «Ефима» активная жизнь была. Ладно, сейчас, в горячке, не лезет по душам и интересам потрепаться. А в передышке? Что мне с ним обсуждать? Истории из школы? Девочек, как их там, комсомолок? Или фильм «Волга-Волга»?
Я вздохнул, погладил ноющую руку.
Хорошо бы, чтоб все кончилось. Раз – и дома. Или хотя бы в своем времени. Или в раю?.. Нет. Даже дрожь по телу прошла. Умирать снова не хотелось.
Чтобы жить, надо думать. В первую очередь – как свалить отсюда. Только вряд ли выйдет. Придется воевать и надеяться, что снова пронесет.
Осмотрелся.
В танке тесно. Маленькие круглые сиденья, обитые дермантином, узкая полоска дермантина по краю погона – спинка. Вдвоем в башне не повернуться, особенно когда второй – здоровяк-рыжий. Вот он, у траков, треплется с «мехводом». Механика зовут Николай, фамилия Климович. Невысокий, с широким крестьянским лицом. На гения-механика не похож, но сержанту понравился. Ручки, рычаги полчаса перебирали, обсуждали, даже ржали порой. Сидят теперь в теньке за гусеницей, а ему, командиру, надо в люке торчать, ждать сигнала в атаку. Броня под солнцем раскалилась, душно. Одежда промокла от пота.
Я глянул на флажки, которые мехвод вытащил из танка и вручил мне. На фиг они? Комаров гонять? И ведь не спросишь – сам знать должен. Приходится молчать и ждать с умным видом.
Отдыхаем почти час. Выпотрошили подбитые танки, снаряды поделили между экипажами. После чего отъехали в кусты за фермой, нарубили веток и старательно завалили машины. Сержант присоветовал. Вовремя! Через десять минут над дорогой прошли самолеты, немецкие. Рыжий их обозвал «штуками». Сказал, что пикировщики. Нас «штуки» не заметили.
Теперь ждем танки.
Анисимов с остальными «БТ» расположился неподалеку. Всем приказали разметить по паре мест, откуда стрелять удобнее. Сержант заставил накатать дорожку в небольшую балку, из которой в сторону дороги только башня и торчит. Он эту могилу даже назвал как-то. Ага, «капонир»!
Я хлопнул комара на щеке, потянулся. Жрать хочется до рези в животе. Еды ни у кого нет – выяснял. Возможно, в хуторе было, но дом раздавил немецкий танк. Тоска! Заглянул в башню – железный гроб! Масса острых железяк, торчащих внутрь, о которые постоянно бьешься. Казенник пушки, кассеты для пулеметных дисков, приклад пулемета, ручки маховичков… Все тело в синяках, и шишка на голове – вот она! Для кого этот танк делали? Это машина или пыточная камера? А вооружение? Пулемет рядом с пушкой, но торчит вправо, а сама пушка с большим прикладом и прицел сверху, как у «снайперки». Интересно, отдача у нее сильная? Сержант показал мне, как ее заряжать. Совсем не считается со званием! Подумаешь, командовал ротой! А сейчас кто?
Кажется или вдали застрекотал мотоцикл? Едут? Сержант и мехвод насторожились и нырнули в танк.
Невидимые мотоциклы приблизились, замерли, видимо, осматриваясь. И погнали вправо, в сторону переправы. От наших танков замахали флажками. Что за хрень?
Климович крикнул из чрева танка:
– Заводить движок?
– Погоди!
Лучше опоздать, чем лезть впереди. Зарычали моторы танков Анисимова.
– Заводи!
Стартер застрекотал, мотор подхватил. Климович поддал газу.
Соседи ломанулись к местам засады. Анисимов семафорил что-то своими тряпками на палках.
– Выдвигаемся!
Танк дернулся и пополз на точку «раз». Встали, ждем. Климович танк не глушит, хотя у остальных вроде дым уже не идет. Прислушался. Точно. Заглушили.
– Выключайся!
– А?
– Глуши, говорю!
Мотор рыкнул и затих.
Сержант в который раз перебирал снаряды, насвистывая что-то неуловимо знакомое. Я обомлел. Ослиный хрен ему в зад!!! Это ж «Убили негра»! «Ай-я-яй, убили негра. Убили негра, убили». Это он про застреленного немца? Мелодия, выходит, древняя? Или как?
Спросить рыжего некогда. Вдали загудели моторы.
Анисимов снова флажками машет. Я ему просто кивнул и рукой показал. Хорошо, мол. Все в порядке! А сам на соседей пялюсь. Что делать будут?
Так, завели движки. Но вперед не лезут. Видимо, ждут сигнала.
– Заводи!
Читать бесплатно другие книги:
