Подлецы и герои Афанасьев Александр

– Конечно, сэр. Одну минуту…

Почти бесшумно заработал новомодный лазерный принтер, выплевывая листки в лоток-держатель.

– Вот так вот… все.

– Спасибо, сынок…

Уже на стоянке лейтенант Мантино еще раз достал из кармана распечатки, еще раз взглянул. Сверил время…

– Ну и куда же ты так спешил, детектив Мюллер? – тихо, одними губами проговорил лейтенант…

Примерно через десять минут после того, как автомобиль лейтенанта вырулил за ворота, к воротам «Додсон Секьюрити» подрулила еще одна машина – черный «Крайслер 300». Двое мужчин – неприметных, в черных очках, быстро прошли в здание – в отличие от шефа полицейских детективов, им не пришлось ждать, и Марси встретила их сразу.

Том, воспользовавшись минуткой затишья, решил перекусить, когда в кабинет сразу вошли Марси и эти двое. Они были здесь уже не раз, и Том звал их «мистер Бим и мистер Бом».

– Что на этот раз?

– Нам нужны данные по движению на Кастис Мемориал вчера, примерно в полдень. Все данные.

– Опять?

Том получил истинное наслаждение от того, как эти двое переглянулись. Он не раз пытался вывести их на эмоции, как он это делал со всеми людьми, кто к нему приходил, – и это ему не удавалось. А вот сейчас он с наслаждением видел и наблюдал – получилось! Совсем неожиданно – получилось!

– Что вы хотите этим сказать, сэр? – вежливо спросил мистер Бом.

– А то, что ко мне только что приходил полицейский лейтенант. За теми же данными. И я их ему дал…

Мистер Бим повернулся к девушке.

– Мисс Марси?

– Лейтенант Рикардо Мантино из полицейского управления округа Колумбии. Восемнадцатый участок, начальник детективов.

– Вы его впустили?

– Сэр, мы работаем с полицией и не могли его не впустить.

– Какие данные он забрал?

– Его интересовали две машины, – злорадно произнес Том, – номера Вашингтон, браво-один-три-четыре-виски-зулу и Вашингтон, дельта-один-один-семь-альфа-виски.

Том заметил, что если первый номер не вызвал особых эмоций, то при произнесении второго мистер Бом побледнел.

– Вы дали ему данные?

– Нет, сэр.

– Заверенные?

– Нет, сэр, просто распечатку из системы.

Мистер Бом – он был старшим – повернулся к мистеру Биму.

– Сообщи!

– Есть!

Мистер Бим покинул комнату.

– Вот что. Нам нужен массив данных, как раз тот, что по Кастис Мемориал. Прямо сейчас. И нам нужны данные с ваших мониторов слежения по этому лейтенанту полиции.

– Хорошо, сэр… – кивнула Марси.

В отличие от полицейских, у сотрудников АНБ доступ в этом здании был всюду, и Марси это знала. Потому что фирма «Додсон Секьюрити» как раз и была незаконным филиалом АНБ, осуществляющим слежку за североамериканскими гражданами – пока в ограниченном масштабе. Но все было готово и для более масштабных проектов – и Том мог рассчитывать на новенький «Крей» в любом случае. Хотя пока он и сам не знал об этом.

Ближе к вечеру лейтенант Мантино заметил за собой слежку. Отрываться не стал…

Картинки из прошлого

Лето 2000 года

Герат, Афганистан

Располагающийся на стыке трех границ – Афганистана, Персии и принадлежащего Российской империи Туркестана – город Герат не мог не стать крупным центром торговли. В Российской империи он бы еще стал крупным производственным центром, рассчитанным на нужды соседней страны, но в Афганистане этого не произошло. В Афганистане вообще не производилось ничего, что заинтересовало бы соседние страны, за исключением одного. Белой смерти. Героина.

Но Герат, как можно было того ожидать, не стал крупным центром торговли героином. Дело заключалось в том, что здесь невыгодно было его транспортировать. Если смотреть на эту часть Афганистана, то путей транспортировки открывалось два: на Персию и на Туркестан. При этом в Персии человека, пойманного с героином, ждали узаконенные пытки, чтобы узнать сообщников, – а потом обезглавливание, если наркоторговец до этого не умирал от пыток. В Туркестане на границе стояли русские войска, и тех, кто не был убит в скоротечном бою в пограничной зоне, ждало двадцать пять лет каторги. Поэтому желающих испытать судьбу находилось немного. Играло свою роль и то, что в этой местности шиитов, приверженцев «течения изгоев» в исламе, было намного больше, чем в среднем по стране – сказывалась близость Персии, мирового центра шиизма. Король Гази-шах, наполовину пуштун, наполовину хазареец, да к тому же и суннит, знал это – и демонстративно притеснял северо-западные провинции Афганистана в угоду югу и востоку, населенному пуштунами. Армия Афганистана, слабая и жестокая, целиком держалась на пуштунах, и, если бы король посмел вести какую-то другую политику, на своем троне он продержался бы недолго. Поэтому основные центры производства и оптовой торговли наркотиками были в Кабуле, Кандагаре и Джелалабаде, а в последнем держал ставку Джелалабадский синдикат, возглавляемый губернатором провинции и братом короля[13], принцем Акмалем. Это была своеобразная семейная монополия – старший брат являлся легальной властью, а младший – нелегальной, причем младший совсем не стремился сбросить с трона старшего брата и объединить две власти в одну. Ему это совершенно не требовалось. Так и существовал в стране «семейный подряд» – травивший своим товаром русских, китайцев, японцев[14]

Поэтому город Герат был довольно примитивен, его совершенно не коснулась длань нового времени, длань двадцать первого века, что возвела новые кварталы в Джелалабаде и Кабуле, отстроенные на наркоденьгах. Он оставался все тем же крупным, застывшим в безвременье афганским городом – с вылепленными из глины лачугами, с дувалами, с пылью и грязью, с богатыми домами, которые не смели подняться над землей больше, чем на один этаж, и растягивались вширь. Что было примечательного в Герате – так это четыре минарета, древние, оставшиеся стоять вокруг давно разрушенной мечети, большая мечеть Маджид Джами и самая настоящая древняя крепость, построенная Искандером Двурогим – Александром Македонским, одним из военачальников, которому удалось реально покорить Афганистан за счет уничтожения большей части его жителей. Иначе покорить Афганистан было невозможно.

…В один из душных и знойных летних дней в терзаемый беспощадными солнечными лучами Герат въехали две машины. Они въехали в него с севера, по дороге, идущей со стороны Персии, переправившись через реку Джуйк-Нау и заплатив на мосту пошлину, собираемую гвардейцами местного губернатора. Местный губернатор, достопочтенный Ага-хан не был столь богат, как принц Акмаль, губернатор провинции Нангархар, ему не преподносили большие чемоданы с золотыми слитками наркоторговцы – в Афганистане золото было самой надежной валютой, если не считать русского рубля и британского фунта, – но жить, как и подобает жить губернатору, ему очень хотелось. Поэтому губернаторская гвардия в городе по-настоящему свирепствовала, обирая его жителей, накладывая драконовские штрафы по делу и не по делу, облагая платой проезд по мостам и даже продавая воду[15]. В отличие от принца Акмаля, губернатор был вынужден покровительствовать хоть каким-то ремеслам, дабы иметь ту овцу, с которой можно содрать хоть шерсти клок. Поэтому гератские ковры пользовались известностью даже в Персии, мировом центре ковроткачества, – не говоря уже про Российскую и Британскую империи.

Вообще-то они могли бы проехать и без дани – машины были из тех, которыми пользовался губернатор и его двор: белые, с тонированными стеклами, дешевые и неубиваемые бронированные армейские внедорожники, выпускаемые в соседней Персии по лицензии. Вряд ли ошалевший от жары и выкуренного утром косяка с дурью усатый губернаторский гвардеец посмел бы стрелять по таким машинам – жизнь дороже, но они остановились сами, и из левого переднего окна головной машины высунулась рука, протянувшая гвардейцу три русских рубля. Это было больше, чем стоил проезд: по рублю с машины. Гвардеец принял деньги и сложил их в висевший на груди железный ящик с прорезью, открывающийся только ключом, который имелся лишь у начальника гвардии. Еще один гвардеец поднял шлагбаум. Дежурившие на мосту гвардейцы были настолько обкурены, что спроси их через минуту, кто здесь только что проезжал, ни один не смог бы ответить.

В городе автомобили сразу же выехали на одну из главных магистралей – Базар-и-Малик, пересекающую Герат с севера на юг и залитую неким подобием асфальта. Улица Базар-и-Ирак пересекала город в направлении «запад – восток». Здесь было то, что можно назвать «цивилизацией»: два караван-сарая, все дуканы, гостиница и бар, в котором подавалось спиртное и куда под страхом смерти запрещалось заходить всем, кроме губернатора с приближенными, гвардейцев и иностранцев. Здесь же неподалеку был большой (не такой большой, как в Джелалабаде) базар, где торговали коноплей, оружием, рабами и всем, что нужно для жизни.

Миновав казармы гвардейцев на пересечении Базар-и-Малик и Базар-и-Ирак, машины почти сразу свернули с дороги влево, запетляли по узким, извилистым улочкам старого города, часто заканчивавшимся тупиком. Слава Аллаху, что нужный им дом находился совсем недалеко – иначе они заблудились бы в местном лабиринте улиц, а заблудиться тут можно было так, что потом и костей не найдут.

Целью тех, кто приехал на машинах, был довольно большой по местным меркам дом, обнесенный высоким, выше человеческого роста, дувалом. Ворота, которыми дувал прерывался в центре, были, как здесь это принято, зеленого цвета, но выгоревшими под безжалостным местным солнцем до бледно-серого.

Водитель головной машины не стал сигналить, опасаясь привлечь внимание к себе и к дому, – он просто вышел из машины, не глуша мотор, подошел к воротам, постучал в них условным стуком и, когда услышал по ту сторону ворот шорох, громко сказал:

– Аллах акбар!

Лязгнул засов, на улицу выглянул невысокий, бледный, в типичной пуштунской одежде подросток, который упорно пытался вырастить на своем подбородке что-то напоминающее бороду, но для этого еще не настало время. В руках у подростка был самый настоящий русский «АК», приклад которого он прижимал к боку локтем, чтобы в случае чего стрелять навскидку. Глаза подростка казались странно застывшими – как это бывает у системного, находящегося на грани наркомана. Хотя наркоманом он не был.

– Мохаммед расуль Аллах! – воскликнул подросток. – Кого ты привел с собой, брат?

– Он ждет, – туманно ответил водитель.

Странно, но подростка такой ответ вполне устроил. Он кивнул и, скрывшись за воротами, начал возиться с массивным засовом. Водитель вернулся в машину.

– Куда вы меня привезли, черт возьми?! – раздраженно спросил командир второго корпуса Специальных сил безопасности – этакой эрзац-армии, по документам проходящей как жандармерия, – генерал-майор Хусейн Камияб по прозвищу Бык – здоровенный двухметровый малый с роскошными усами. – Поверить не могу, что я поперся с вами в эту глушь, Вахид. Просто не могу поверить!

– Неисповедимы пути Аллаха, – загадочно ответил начальник штаба второго корпуса жандармерии Вахид Ахлаги. – Поверьте, господин генерал, вы не пожалеете о своем решении.

– Черт, я о нем уже жалею.

Как почти все генералы, Хусейн Камияб хоть и родился в набожной, почитающей аллаха семье, но сейчас он был неверующим. Причем – открыто неверующим. Шахиншах умел подбирать себе кадры – он подбирал как раз из таких, кому дорога в рай, по меркам ислама, была заказана. В шестнадцать лет юный Хусейн изнасиловал Самию, пятнадцатилетнюю соседскую девчонку. Вернее, изнасилованием это стало считаться потом, когда все вскрылось, – чтобы спасти честь семьи девушки, и так замаранную. Отец девушки поклялся собственными руками отрезать голову негодяю, в течение года развращавшему его дочь, – и Хусейн был вынужден скрываться. Он скрывался два с лишним года, пока не грянула Белая Революция и пока шахиншахом не стал Хоссейни. Тогда-то он, сообразив, что это его единственный шанс, записался во вновь создаваемую Гвардию Бессмертных. Старую разогнали, потому что в ней могли быть заговорщики и сторонники свергнутого шаха. Потом в числе прочих новый шахиншах послал Хусейна учиться в Российскую империю, в одно из пехотных военных училищ.

Вернувшись, тогда еще старший лейтенант Камияб стал довольно быстро продвигаться по служебной лестнице. Сказывалось военное образование, полученное в России, и личная преданность режиму. Но для того, чтобы стать генералом и командующим корпусом, этого мало.

Звездный час генерала Камияба настал четыре года назад – когда было предотвращено одно из самых опасных покушений на Светлейшего. Взбунтоваться вознамерилась целая воинская часть – планировалось напасть на новый химический завод, который должен был открывать Светлейший, окружить его бронетехникой и пристрелить шахиншаха. Майор Камияб узнал об этом случайно – один из офицеров проболтался – и немедленно донес в САВАК. САВАК провел проверку, все сказанное майором подтвердилось. Офицеров части казнили – бросили живьем в чан с кислотой на заводе, который они собирались уничтожить, а Камияб был удостоен беседы с самим Светлейшим. Из Голубого дворца майор Камияб вышел уже генерал-лейтенантом и командующим вторым корпусом, а больше командовать было некому: офицеров-то утопили в кислоте.

Тогда же Камияб отомстил. Он долго опасался мстить, потому что не знал, как на это отреагирует САВАК. В САВАК было известно все о его прошлом – в САВАК знали о прошлом любого подданного шахиншаха, но ничего не предпринимали по этому поводу, справедливо полагая, что с таким прошлым человек будет еще вернее служить режиму. Отец же «опозоренной» девушки ничего не предпринимал, потому что знал: за умышленное убийство офицера жандармерии по соображениям мести полагалась смертная казнь для всей семьи.

Отомстить удалось не сразу – Камияб долго подбирал офицерский корпус для обезглавленной части. Он знал, что, если произойдет еще один заговор, в кислоту бросят уже его, поскольку не заметил, не понял, не предотвратил. И поэтому офицеров он подбирал очень осторожно, до ночи сидел над личными делами, проводил тайные проверки – во время них выявились еще два предателя, достойные смерти. Восстановление части как боевой единицы заняло почти год, но потом Камияб отомстил. Месть – это вообще такое блюдо, которое вкуснее есть холодным.

Для генерала жандармерии это оказалось несложным делом. Его люди схватили нескольких бунтовщиков в Исфахане, и генерал во время допроса намекнул одному из них, что есть возможность избежать виселицы. Для разных категорий преступников в Персии существовала разная смертная казнь – позорящая, через повешенье[16], и достойная, через расстрел (для офицеров) или обезглавливание мечом (для простолюдинов). Иногда через гильотинирование – мечей не хватало, равно как палачей, умеющих казнить таким образом. И вот генерал сказал: «Я могу отправить тебя на гильотину, только ты должен выдать еще одного сообщника. Ты не говорил про него, опасаясь за свою семью, но мы все знаем, и, выдав преступника, ты обеспечишь себе достойную смерть». – И назвал имя отца девушки, которую он обесчестил в юные годы.

Дальше все было просто. Удивительно, но старый Камиль и в самом деле оказался заговорщиком. Когда жандармы ворвались и обыскали его дом, вместе с ними был один из самых доверенных людей генерала, полковник Вахид Ахлаги, следы преступления были налицо. Та же самая возмутительная литература, которую держал в кармане кителя полковник Ахлаги, чтобы в нужный момент подсунуть ее, – так вот та же самая литература была найдена при обыске! Получается, что генерал не изменил присяге и не поставил свои личные интересы выше интересов государственных, а помог изобличить еще одного преступника и предателя.

Тогда же генерал Камияб в последний раз видел Самию. Постаревшая и подурневшая, никому не нужная… Генерал потом не мог поверить, что испытывал к ней какие-то чувства, мучался от того, что их разлучили.

Став генералом, Хусейн Камияб вошел в персидский привилегированный класс – армию. Армия и Служба безопасности в Персии определяли очень многое, если не все, – и частный бизнес, показательно свободный, на самом деле был глубоко несвободен. Существовала практика, при которой чины из силовых структур делали купцами своих родственников и вели коммерческие дела через них. А было и такое, что формально деловыми людьми, владельцами предприятий являлись свободные люди, но львиную долю дохода они были вынуждены каждый месяц жертвовать в тот или иной фонд. У каждой силовой структуры, у каждого корпуса жандармерии, у Гвардии Бессмертных были свои фонды для «сбора пожертвований», потом расходившиеся по рукам «допущенных». «Допущенным» стал и генерал Камияб, отныне он мог не опасаться руки мстителя, но все равно жил в глубоком страхе. В страхе перед неугасимым пламенем адского костра, в котором корчатся грешники.

Это сложно объяснить, мало кто поймет это сразу. Особенно трудно это понять в России. Несмотря на власть и влияние Русской православной церкви и Духовного управления мусульман, за редким исключением дети в России получали светское образование. Да, мусульманские дети ходили с родителями в мечеть в пятницу, а русские дети ходили с родителями в церковь в воскресенье, но в будние дни они ходили в гимназию, чтобы читать стихи Пушкина и Лермонтова, учиться доказывать теоремы и зубрить закон Ома. Поэтому в вышедших из стен гимназии детях не было страха божьего. Да, они верили в нечто сверхъестественное, они знали, что такое грех, и старались не грешить, они жертвовали на богоугодные дела и отмечали религиозные праздники. Они приходили к батюшке или к мулле, когда им было тяжело, и просили совета или утешения. Но страха, не покидающего человека никогда, в них не было.

А вот в Персии этот страх был, как был и во всех странах, где вместо гимназий дети учились в медресе. Вот почему, прийдя на Восток, русская власть так боролась за то, чтобы дети ходили в гимназии, а не в медресе. В Персии такая борьба началась лишь при шахиншахе Хоссейни, причем полного успеха не удалось добиться до сих пор. А генерал Камияб и вовсе был из того поколения, которое ходило в медресе поголовно – это было выгодно власти, потому что религиозное образование учит покорности и страху. Глупо полагать, что в медресе детей учат темные люди, которые сами нуждаются хотя бы в минимальном учении. На самом деле там учат профессионалы, технология обучения отшлифована веками, и то, что они преподают, остается с детьми навсегда. Вот и генерал Камияб жил бок о бок со своим страхом, оставшимся в нем еще со времен медресе. И сейчас душа его была разорвана на две части – одна из них буквально вопила о возмездии, ожидавшем генерала после смерти, вторая – старалась подавить страх, загнать его в самые темные уголки подсознания.

Вторая явно проигрывала.

Утешением генерала и стал полковник Вахид Ахлаги. Как-то странно, незаметно он стал генералу самым близким, самым доверенным лицом – и немало вечеров было проведено ими вместе, за бутылкой русской водки и в тяжелых разговорах. Сначала это были разговоры о службе, о страхе, о заговорах и тайных врагах. Потом это стали разговоры о жизни. А потом – разговоры об Аллахе, для которых водка на столе уже не требовалась.

И апофеозом всего стала поездка сюда, за границу, в Герат – деяние само по себе подозрительное, способное вызвать интерес САВАК. По ту сторону границы генерал еще храбрился, но здесь он уже десять раз пожалел, что согласился на эту авантюру.

Из большого дома вышли несколько человек, в руках у всех были автоматы. Генерал недобро ощерился, рука его легла на «браунинг» в роскошной открытой кобуре из телячьей кожи. Громко щелкнул сдвинутый предохранитель.

– Кто эти люди, Вахид? – подозрительно спросил генерал. – Почему они вооружены? Куда ты меня привез?

– Мы среди своих, генерал, – спокойно ответил полковник Ахлаги, – эти люди такие же братья вам, как я.

– Тогда почему у них оружие?

– Увы, это вынужденная мера, брат. Трудны и неисповедимы пути, которыми каждый из нас идет к Аллаху, и не всем дано приблизится к нему хотя бы на ту меру, чтобы почувствовать запах рая. В этом мире властвует Иблис, и слуги его готовы на все, дабы убить истинных правоверных и пророка их Махди.

Боевики с автоматами встали у дверей, но машину они не окружили и автоматы на генерала не направили.

– Эти люди охраняют находящегося в долгом сокрытии истинного, двенадцатого Имама. Он сошел в этот город, дабы встретиться с еще одним заблудшим и направить его на истинный путь, ведущий к Аллаху. Пойдем же, брат.

Генерал задумался – многое смешалось в его душе: и страх перед Аллахом, и страх перед САВАК, и страх перед банальным похищением и убийством. Но в конце концов он решил, что зашел слишком далеко и обратной дороги у него нет.

– Пошли, Ахлаги. Веди меня.

Они прошли в дом. Прошли длинным коридором с полом, покрытым плитками из обожженной глины, зашли в одну из комнат. Три двери, голые стены, ковры под ногами, устилающие каждый сантиметр пола. Генерал подозрительно огляделся.

– Что здесь?

– Здесь, брат, тебе предстоит ожидать явления истинного имама.

Генерал снова коснулся рукой кобуры, но ничего не сказал. В конце концов, пистолет у него не отобрали. Доброе русское оружие работы Сестрорецкого оружейного завода, двадцатизарядный «браунинг» с пятидюймовым стволом. Если даже здесь ловушка, то нескольких человек он заберет с собой…

– Долго ли ждать?

– Имам сам решит, когда явиться. На твоем месте, брат, я бы посвятил время, отпущенное имамом на ожидание, молитве.

Ахлаги исчез за одной из дверей. Генерал осмотрелся по сторонам, толкнул ту дверь, откуда они зашли в комнату, – открыто. Тот же самый коридор, длинный, темный, на удивление прохладный и пустой. Прошел через комнату, толкнул дверь, за которой скрылся Ахлаги, – заперто. Огляделся более внимательно, однако на стенах ничего не обнаружил, и на полу – тоже, и на потолке…

Хотя нет.

Были ковры. На коврах рисунок – какая-то мечеть, непонятно какая. Но сами ковры были недорогими, генерал сам недавно купил ковроткацкую фабрику и мог отличить дорогой ковер от дешевого. Выругавшись про себя, генерал уселся на ковер и принялся ждать.

Молитву он, конечно же, не читал. Он просто забыл все молитвы, ибо не молился уже давно. Он просто считал – от тысячи обратно, как это привык делать во время скучных и бессмысленных совещаний в Тегеране, когда только так и можно было скоротать время.

Минута текла за минутой – медленные и бессмысленные.

Примерно на «семистах пятидесяти» генералу показалось, что за дверью, откуда они пришли, кто-то стоит. Подкравшись – он считал, что крался бесшумно, но это было не так, – генерал рванул дверь на себя.

Ничего. Тот же темный, пустой, удивительно прохладный коридор. В комнате тоже было прохладно, хотя ни вентилятора, ни кондиционера в ней не имелось.

Генерал вернулся на ковер и снова начал считать. Снова – потому что он не смог вспомнить, на какой цифре остановил счет, это было непривычно, ибо генерал обладал хорошей памятью. Подумав, он начал считать опять от тысячи.

Девятьсот девяносто девять… Девятьсот девяносто восемь… Девятьсот девяносто семь…

Внезапно прервав счет, генерал подозрительно уставился на пол. Ему показалось, что там скребется мышь. Он ударил ногой по ковру – и странный звук пропал. Проклятые грызуны…

Он снова не смог вспомнить, на какой цифре начал считать. Снова начал от тысячи.

Девятьсот девяносто девять… Девятьсот девяносто восемь… Девятьсот девяносто семь…

На сей раз он досчитал до девятисот пятидесяти, прежде чем непонятный звук появился снова. Но это была не мышь. Генералу показалось, что где-то под полом кто-то поет…

Это был азан – призыв к молитве, уже отчетливо различимый. Очень красивое и мелодичное пение, услада для слуха любого истинного правоверного. Звук был очень слабый – но генерал на удивление хорошо его слышал. Было непонятно, кто поет – мужчина или женщина, иногда казалось, что женщина, хотя женщина не может петь азан, это было бы оскорблением правоверных.

Генерал долго смотрел на пол, пытаясь понять, как оттуда может раздаваться пение и кто там может петь, а когда поднял голову, то увидел…

КАМИЛЯ!!!

Его старый враг и кровник, старый Камиль Доштагери стоял у стены, всего в паре метров от генерала. На шее был отчетливо виден багровый след от веревки, но сам Камиль выглядел на удивление живым…

– Ты… – прошипел генерал.

– Отступник! Мунафик! Муртад!

Камиль говорил, и генерал это слышал, хотя губы старика оставались неподвижными, а рот – закрытым.

– Хочешь избежать кары Аллаха!

– Предатель!

Генерал выхватил пистолет, рывком вскинул его и выстрелил. Безотказный «браунинг» дважды грохнул, стреляные гильзы покатились по ковру – и на левой стороне груди Камиля, на его ослепительно белом одеянии вспыхнули две алые розы.

Но Камиль остался стоять.

– Мунафик! Что твоя сила против силы Аллаха, ведь Аллах над всякой вещью мощен! Воистину, прибегаю я к защите Аллаха, и нет мне смерти!

Красные розы на глазах скукоживались, исчезали с белых одежд мусульманина, казненного по приказу генерала.

– Ты… тебя нет! Ты мертв!

Камиль покачал головой.

– Не тебе, презренному мунафику, рассуждать о смерти! Аллах решает, кого и когда призвать к себе! Ты же будешь низвергнут в ад, и пламя станет тебе достойным наказанием!

Внезапно стало жарко. Очень. Генерал снова опустил глаза – и увидел, что из подполья через ковер пробиваются тонкие, едва заметные струйки дыма.

– Предатель!

Генерал открыл огонь, выпуская в грязного предателя пулю за пулей. Он не мог промахнуться с двух шагов, пистолет выплевывал пули, но они не причиняли врагу никакого вреда. Даже следов крови не было.

Лязгнул, встав на затворную задержку пистолет, генерал, не замечая этого, продолжал в бессильной ярости жать на курок. Пламя уже пробилось из-под пола и плясало светло-желтыми язычками на причудливом узоре ковра. Генерал ощущал его жар – и в ужасе понимал, что Аллах отвернулся от него и что гореть ему в аду вечно.

– Сгинь! Уйди! Сгинь!

Генерал рухнул на ковер и стал кататься по нему в бессмысленных попытках сбить все сильнее разгорающееся пламя…

В нескольких комнатах от этой, дальше по коридору, перед большим плоским, жидкокристаллическим монитором стояли трое. Одним из них был полковник Ахлаги, вторым – невысокий седой человек в наброшенном поверх камуфляжа белом докторском халате. Третий был молодым, двадцать два – двадцать четыре года на вид, чисто выбритым, темноволосым, с тонким, одухотворенным лицом. На нем было нечто вроде белой накидки из странного, чуть переливающегося в лучах света материала. Все трое внимательно смотрели на экран, смотрели на катающегося по полу в припадке генерала Камияба.

– Воистину, Аллах скор на расплату, – холодно произнес молодой.

– Аллах акбар! – синхронно провели ладонями по лицам, имитируя омовение перед намазом, остальные двое…

– Ты наполнил мое сердце радостью, брат Ахлаги… – продолжил молодой. – Признаться, я не ожидал такого скорого действия.

– Это великий грешник, о святейший, – проговорил Ахлаги. – Выслушивая его признания, я удивлялся, как великий Аллах не поразил его молнией гнева своего! Он обесчестил девушку и убил ее отца. Он грабил людей и отнимал все, что у них было, чтобы набить свой карман. Он не расходовал приобретенное на дела, угодные Аллаху, но ездил в Индию, чтобы открыть тайный счет и сохранить награбленное. Он пил одурманивающие напитки, запрещенные священным Кораном, он насиловал детей, за последний год он ни разу не встал на намаз. Воистину – тяжела кара его – и она заслужена им.

– Аллах сказал, что спасутся те, кто уверует, какими бы они ни были грешниками до этого, – ответил молодой, – и каждого грешившего ожидает мучительное наказание, но после него они очистятся. Ты хорошо поработал, брат Ахлаги, но теперь пришла моя очередь. Мы с тобой рыбаки, Ахлаги. Ловцы человеческих душ.

Ахлаги рухнул на колени и припал к земле, чтобы поцеловать сандалию последнего, двенадцатого пророка.

– Я недостоин сравнения с вами…

– Ты достоин, Ахлаги. Ты достоин, ибо ты твердо идешь по пути аллаха, и рай будет тебе наградой. Это говорю тебе я, Махди.

Сказав это, Махди вышел из комнаты, следом за ним вышел человек в камуфляже и наброшенном поверх него белом халате. Полковник Ахлаги остался в комнате один.

Генерал не понял, когда это началось. Он горел, и огонь доставал до костей – когда сквозь застилающую взор колеблющуюся игру пламени он заметил, как разверзлась одна из стен. И в комнату ступил…

– Здравствуй, Камияб…

Генерал лежал на боку, не смея пошевелиться, – он знал, что, если пошевелится или скажет что-то, пламя вновь набросится на него.

– Встань, Камияб, не бойся…

Генерал пошевелился, потом с опаской встал на колени.

– Ты…

– Я тот, о ком тебе рассказывали в детстве. Помнишь муллу Дадуллу? Ведь именно он нес тебе слово Аллаха, пока ты не встал на путь Иблиса[17], на путь, пахнущий огнем и серой.

– Вы знаете…

– Я знаю все, Камияб. Мулла Дадулла сейчас один из тех, кто сидит по правую руку Аллаха! Он – из праведников, и там его место.

– Я его не убивал!

– Его убил не ты, Камияб. Его убили такие, как ты. Те, кто идет не путем Аллаха, а путем злодеяний. Слуги Иблиса убили его! Повторяй за мной!

И генерал заговорил, сбивчиво повторяя все, что говорил этот молодой человек в пальмовой накидке. И стены задрожали, отзываясь гулким эхом на грозные слова пророчества…

Тем, кто сделал меня носителем истины, я клянусь, что даже если миру останется жить только один день, Аллах сделает этот день достаточно длинным для того, чтобы осуществилось пришествие моего сына Махди. После появления халифов, тиранических королей и принцев, родится человек моего рода, который переполнит мир справедливостью, как ранее он был переполнен угнетением и неравенством. Махди родится во время, когда между людьми будут ссоры. Он появится в то время, когда выпадет смертельный дождь и на земле не останется более растений. Он будет одним из нас. После того как он родится, Иисус, лик Аллаха, снизойдет и будет молиться рядом с ним. Жители неба и земли будут им благословлены. Он разделит богатства с беспристрастностью. А когда его спросят, что означает «разделить богатства с беспристрастностью», он ответит: «Всем поровну». Махди, разделяя богатства между людьми, будет действовать справедливо, так, что никто не окажется более в нужде. Страх он вселит в сердца врагов его. С помощью Аллаха он утвердится. Под его руководством земля откроется, и все скрытые в ней сокровища обнаружатся. Его империя объединит Восток и Запад. Аллах руками Махди сделает свою религию всепобеждающей, вопреки сопротивлению многобожников.

И в это время не останется на земле никого, кроме тех, кто уверовал, кто повторяет, что нет бога, кроме Аллаха. Воистину так будет![18]

Генерал говорил, не замечая, что каждое произносимое им слово пророчества совпадает с ударом сердца.

Потом наступила тишина. Только сердце продолжало стучать.

– Ты великий грешник, не так ли, Камияб? Ты не шел путем Аллаха, ты преступал его закон, и шайтан был тебе поводырем на пути жизни твоем.

Слезы потекли по щекам генерала – искренние, впервые за долгое, очень долгое время.

– Да, это так, святейший.

– Ты лгал, предавал, грабил, насиловал и убивал, ты не был предан даже Иблису, которому служил каждый день и которому посвящал деяния свои.

– Да, святейший.

– Но Аллах, истинный господин наш, сказал: спасутся те, кто уверует! Веришь ли ты в Аллаха, Камияб, искренняя ли твоя вера?

– Я хочу верить… – плача произнес генерал.

– Так поверь. Ведь всевышний Аллах сказал: «Не сравнятся люди с теми, кто расходовал и сражался до победы. Эти выше степенью, чем те, которые расходовали и сражались после нее. Но каждому из них Аллах обещал наилучшее, и Аллах ведает о том, что вы вершите!»[19] Готов ли ты, Камияб, искренней верой искупить грехи твои и встать на путь священной войны – Джихада?! Ведь язычники сильны, победа далека, и, когда наступит день ее – истинно говорю, – велико будет воздаяние тебе и всем, кто сражался во имя нее. Готов ли ты принять наше братство и стать нам братом?

И генерал ответил:

– Да, готов.

– В таком случае, – стены снова завибрировали, многократно отражая эхо, – повторяй в точности за мной:

Истинно вручаю тело и душу свою делу святого Джихада и клянусь идти путем его, как бы труден он ни был. Клянусь хранить печать молчания на устах своих и клянусь прибегать к такия, когда будет нужда – и да не увидит всевышний Аллах греха в этом! Брат всем братьям моим, клянусь словом и делом, явным и тайным, приближать пришествие Махди и способствовать распространению дела его по всей земле. Пусть все братья будут свидетелями клятвы моей, и да поразит меня кинжал гнева их, если я отступлю от клятвы своей. Аллах – мой бог, Махди – мой пророк!

Когда генерал произнес это, он вдруг почувствовал, как все плохое, все злое, что было в нем, сгорело в пламени, терзавшем его, исторглось наружу со слезами его. И не осталось в душе ничего, кроме веры.

– Поднимись с колен! – повелел Махди. – Ибо негоже отдавать такие почести всем, кроме всевышнего Аллаха!

– Но разве…

– Я всего лишь раб его, равно как и ты, генерал Камияб. И до победы еще далеко. Помни клятву свою, выполняй обет свой, помогай братьям своим – и всевышний Аллах не оставит тебя милостью своей.

С этими словами Махди отвернулся и вошел обратно в стену, и стена поглотила его. А генерал остался стоять, оглушенный, растерянный, – и слезы жгли щеки его сильнее, чем недавно бушевавшее здесь адское пламя.

Через какое-то время – генерал так и стоял молча – открылась дверь, и в комнату вошел полковник Ахлаги.

– Пойдем, брат, – буднично произнес он, – нам нужно возвращаться. Иначе может случиться беда, большая беда.

Генерал позволил взять себя за руку. Вместе они вышли в коридор.

– Это… это был Махди?

– Тише! – полковник огляделся. – Не стоит произносить вслух имя его. Неверные стремятся уничтожить его, он является только избранным – как явился сегодня нам, брат!

– Но что мне делать? Что мне делать теперь? Что мне делать?!

– Делай то же, что и всегда, брат! Помни – неверные уничтожат тебя первым, если ты откроешься им! Неверные хотят уничтожить всех нас – и уничтожили бы, если бы Аллах не открывал их гнусные замыслы! Я помогу тебе, брат, идти его путем – и не сорваться в пропасть, как когда-то помогли мне. Ведь это благо перед лицом Аллаха – помочь брату своему идти к нему!

10 июня 2002 года

Тегеран

Автомобили я заметил, когда свернул на улицу. Принц стал скромнее – всего четыре автомобиля, причем абсолютно одинаковых. Уже лучше.

Припарковал свой новоприобретенный «Шевроле» следом за этими четырьмя автомобилями, стоящими в ряд, чем вызвал оживление охраны. Направлять автоматы на машину, которая просто припарковалась рядом и у которой дипломатические номера, – явный перебор. Заглушив двигатель, я покинул машину.

Принц Хуссейн вышел мне навстречу.

– Доброго здоровья.

– Доброго здоровья, сударь. Что привело вас в мои скромные владения[20]?

– Желание проведать брата, обретенного мной по воле Аллаха.

– Достойное желание. В таком случае почему друг и брат ждет меня на улице, а не входит в дом?

– Увы, сударь, я бы и рад воспользоваться вашим гостеприимством, но многие дела и заботы ждут меня. Я бы хотел пригласить вас в одно место. Вы должны там быть, потому что это касается как вас, так и меня в равной степени.

– Что ж, извольте, сударь. Только если уж нам следует куда-то съездить, думаю, лучше поехать в моей машине. Она достаточно защищена от… жизненных неурядиц.

– Охотно приму приглашение.

Принц коротко и на повышенных тонах что-то приказал своим охранникам – больше всего они походили на борзых во время гона, готовых сорваться со смычка[21] в любой момент. Охрана засуетилась, начала рассаживаться по машинам, мы же направились к моей.

– Интересный выбор, сударь. Я думал, вы купите что-то, произведенное в России, – заметил принц, усаживаясь в кожаное кресло «Шевроле», которое североамериканцы ставили вместо сиденья.

– Я так и хотел сделать. Но меня отговорили.

– Интересно. И почему же?

– Сказали, что машины, аналогичные тем, которые закупает местное правительство, – хорошая мишень для террористов.

Принц сначала не знал, как реагировать, потом рассмеялся, но вымученным, неискренним смехом.

Я так и не мог понять принца Хуссейна, хотя знал его не первый день. По всему: по манере говорить, по манере одеваться, по манере поведения – можно было сделать вывод, что он играет какую-то навязанную роль, причем играет ее не очень талантливо. И все то, что он делает – каждый час, каждую минуту, – ему не нужно, это его тяготит, и тяготит сильно. Но сделать с этим он ничего не может и вынужден тянуть постылую для него лямку.

Оставался вопрос – зачем? Зачем ему все это?

Ответа на этот вопрос я найти не мог.

– Куда мы едем?

– В Маадар. Это за Рахман-абад, знаете?

– Знаю…

Тот же день

Район Месгар-Абад, Тегеран

ППД гвардейского танкового полка

Есть очень хороший, только не всем доступный способ распознать диктатуру. Как отличить государство, где власть правит волей народа, от государства, власть в котором волю народа угнетает и подавляет. Для этого нужно просто посмотреть на расквартирование войск. Если большая часть армии расквартирована рядом со столицей, значит, власть в государстве держится на штыках и рассчитывает, что в случае мятежа армия подавит его. Если войска расквартированы по всей стране, там, где они действительно необходимы, значит, власть правит волей народа и народа не опасается. В Российской империи около столицы было расквартировано процентов пять от общей численности армейских частей, только Гвардейские полки. В Персии вокруг Тегерана было сосредоточено сорок процентов от всей армии, лучшие, наиболее преданные Светлейшему части[22]. В том числе и танковые.

В числе Гвардии Бессмертных имелись не только части спецназначения и мотострелковые, но и целый танковый полк. Вооружен он был, за неимением лучшего, танками типа «Богатырь-6», снятыми с вооружения в Российской империи в восьмидесятые и замененными там гаубицами и самоходными орудиями. Здесь же эти танки были со своей пятидюймовой пушкой и довольно высоким силуэтом, они уступали вооруженным шестидюймовками русским штурмовым орудиям и восьмидюймовым гаубицам, но другого оружия Персии не продавали. Мало кто знал, что танки эти тайно модернизировали и на них установлены тепловизорные прицелы, системы автоматического поиска целей на поле боя и расчета огневых задач, а также дополнительные листы металлокерамической брони. Теперь эти машины если и не могли тягаться на равных с римскими «Ягдпантерами» и русскими ИТ-152[23], то по крайней мере не были легкой добычей для них. А в самой Персии для них и вовсе почти не имелось соперников.

Поскольку полк относился к Гвардии Бессмертных, танкисты этого полка были гораздо лучше обеспечены, чем солдаты других, не гвардейских частей. В Гвардии жалованье полагалось не больше, чем в других армейских частях, но зато шахиншах поощрял своих гвардейцев другими методами. Бесплатная машина, бесплатная квартира – за беспорочную службу. Обязательно бесплатно – шахиншах знал, что делает. Никакие премии или повышенное денежное довольствие не дает такого эффекта, как нечто ценное, что тебе дарит повелитель из своих рук.

Имелось и кое-что еще. В танковом полку, как и в некоторых других частях Гвардии, не было русских военных советников.

Сегодня в полку был объявлен парковый день, по этой причине все офицеры находились в мехпарке, чинили технику. Как и во всех частях Гвардии Бессмертных, весь личный состав этого полка был исключительно офицерским, звания начинались с младшего лейтенанта. А как подобает в любой хорошей армейской части, офицеры части колдовали над своими машинами все вместе, не взваливая это на плечи ремонтных служб. Вверенную тебе боевую технику нужно знать, и надежнейший способ узнать ее получше – это отремонтировать ее своими руками.

Страницы: «« 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книг...
Вывести формулу семейного счастья пытались самые выдающиеся умы. На деле она проста: нужно научиться...
Вывести формулу семейного счастья пытались самые выдающиеся умы. На деле она проста: нужно научиться...
Прекрасным субботним утром судмедэксперт Всеволод Северный мечтал лишь о стакане хорошего виски в ко...
Не ожидала Таня Садовникова такого от мамы! Приехали вместе на респектабельный курорт Карловы Вары, ...
Огненные врата появляются в нашем мире нечасто, на короткое время и несут в себе смертельную опаснос...