Воскрешение Некрасова Быков Дмитрий

Надо сказать правду: ТАКОЙ любовной лирики русская поэзия ни до, ни после Некрасова не знала. Лучше всего, вероятно, сказал об этом Кушнер, показав, почему Некрасов и есть наш самый родной поэт.

Кушнер, как преподаватель русской словесности – правда, в школе рабочей молодежи, но тем не менее – лучше всех сумел сформулировать то, что дает нам Некрасов: «это, кроме высоких материй, то, что мучает всех и роднит», вот это ощущение родной, но неизбывной, кровной, близкой муки, с которым, собственно, Некрасов к нам и приходит.

Известно, что место Некрасова в русской литературе – до сих пор место довольно двусмысленное и спорное. Очень трудно найти человека, который бы сегодня, как студенты на похоронах Некрасова, при словах, что он стоит рядом с Пушкиным и Лермонтовым, крикнул бы: «Выше! Выше!». Но я бы уверенно крикнул: «Если не выше, то рядом, очень близко!» Во всяком случае, вся русская поэзия дальнейшая так или иначе пошла от некрасовского корня. Такие несхожие авторы, как Блок и Бродский, в равной степени. Бродский-то вообще в огромной степени, он просто прямой наш потомок по Некрасову, что очень легко показать. И прожили они одинаково 56 лет. И тема любви у них решалась всегда одинаково, как желчная ссора и противостояние, и нарочитая прозаизация русского стиха. Разумеется, все это у них есть. И «Любовная песнь Иванова» у Бродского не случайно называется «Подражая Некрасову», но об этом мы еще поговорим.

Так вот, Некрасов, от корня которого пошла вся русская поэзия дальнейшая, Некрасов, который сумел низвести до нашего с вами бытового, разночинного уровня небесную гармонию Пушкина и отчасти Лермонтова, – этот Некрасов всегда почему-то оценивается нами сообразно с обидчивым заявлением обидчивого Тургенева, который в 50-е годы писал ему, что его стихи пушкински хороши, а в 60-е заявлял, что поэзия Фета и Полонского будет жить в то самое время, когда самое имя господина Некрасова покроется забвением. Но мы видим, как оно покрылось забвением. Фета и Полонского в лучшем случае прочитывают в курсе русской литературы, кое-кто вспомнит «Шепот, робкое дыханье…», кто еще вспомнит, что там дальше? (смех в зале) Имя Полонского не каждый свяжет даже с самым известным его стихотворением. И очень немногие в зале, я думаю, вспомнят, что это ему обязаны мы романсом «Мой костер в тумане светит…». А имя Некрасова продолжает оставаться не просто живее всех живых – оно вызывает бешеные, абсолютно непримиримые споры, которые я наблюдаю каждый год в собственном школьном классе. Кому-то кажется, что это совершенно не поэзия, чей-то слух попросту оскорблен, иные девочки, прочитав некрасовское стихотворение «Так, служба! сам ты в той войне…», говорят, что более наглой клеветы на русский народ им не встречалось, и это, разумеется, доказывает, что поэзия Некрасова живет и побеждает. Потому что поэзия жива ровно до тех пор, пока она ненавистна.

Вспомним, кстати, и это стихотворение, которое очень любили процитировать в свое время все враги-ненавистники Некрасова.

Крестьянин рассказывает о партизанской войне. Как они, увидав семью французов, бегущих с обозом, «сперва ухлопали мусью», причем без пули, пули не стали тратить – кулаками. Потом жена так убивалась по нем, что и жену из жалости, и ее, милую. Дети бегают, в голос, бедненькие, плачут. И вместе всех и закопали. Действительно, чистое убийство из сострадания. Милосердие взыграло, и в результате всех перекокали. Это очень по-некрасовски.