The Телки: Два года спустя, или Videoты Минаев Сергей

– Звучит нетвердо. – Она берет сумку, журнал и начинает движение к двери.

– Наташ, послушай! – Я забегаю вперед. – Через четыре часа мне нужно быть в Питере. Самолет в три. Завтра – кофе, обед, ужин, завтрак?

– Я подумаю. – Она делает еще один шаг к двери.

– Когда тебе можно позвонить?

– Ты знаешь мой номер?

– Кажется, да. – Я спиной открываю дверь.

– Кажется?

– Уверен! – Не оборачиваясь, делаю шаг назад, в открытую дверь, задеваю ногой за что-то металлическое. Грохот перевернутой посуды, моя нога едет по полу, пытаюсь схватиться за дверной косяк, но не успеваю и плюхаюсь на задницу.

– Хороший финал! – Она не удерживается, подносит журнал к лицу и начинает заразительно хохотать. Я ощущаю задом холод школьного линолеума. Верчу головой по сторонам, вижу перевернутое ведро, разлитую по полу воду, рядом швабру с тряпкой и тоже начинаю смеяться.

– Вам, мужчина, так эти сандалии идут! И ведро!

Я смотрю на нее снизу вверх. Очень стройные ноги. Юбка задирается чуть больше, чем положено, когда она приседает. У меня пересыхает во рту. Я протягиваю руку, беру ведро и надеваю на голову.

– Я похож на магистра Тевтонского ордена?

– Ты похож на идиота. Сними немедленно, сейчас нянечка придет!

– Не сниму!

– Что это еще за идиотство? – звучит сзади.

– Я поскользнулся и упал… – реагирую на твердую поступь уборщицы. – Помогите, пожалуйста!

– Он правда упал. – Наташа старается говорить серьезно, но у нее плохо получается.

– А кто это? – грозно спрашивает уборщица.

– Ведущий, с телевидения. – Опять взрыв хохота.

– Ой, вы извините, я думала, в кабинетах нет никого! – Шаги уборщицы ускоряются, я снимаю ведро с головы.

– У вас тут не пол, а каток! Представляете, попал головой в ведро!

– Давайте я вам подняться помогу! – мельтешит уборщица.

– Спасибо, я сам. – Я опираюсь руками о пол и резко встаю. – Вот попал так попал! Правда, Наталья Александровна?

– Не то слово! – Она снова надевает серьезное лицо.

– Я тут уберу сейчас. – Уборщица сгребает швабру, ведро и подтирает пол.

– Завтра в обед? – шепчу я на ухо Наташе. – Или вечером?

– Я подумаю, – тихо говорит она.

– У меня, кажется, давление повысилось. – Я пытаюсь обнять ее за талию.

– Это от перепада высот. – Она отстраняется. – Мне к завучу нужно.

– Каких высот? Я еще не забрался. Утром, да? – продолжаю шептать я, но она уже идет по коридору, а я семеню следом, смотрю на часы и понимаю, что опаздываю на самолет. Но ее походка слишком плавная, а линия бедра такая, что, кажется, опаздывать уже просто некуда.

– Увидимся! – бросает она, открывая дверь завуча.

– Это лучшее слово, которое я слышал за последние полтора года, – говорю я.

– Все может быть. – Она улыбается и скрывается за дверью. – Лицемер!

– Это не совсем соответствует действительности, – говорю я уже закрытой двери.

Стою в проходе самолета, наблюдаю за тем, как Олег и Женя складывают свои сумки в багажные ящики над головами и осматриваются, выбирая места. Будто они чем-то отличаются. Народу в бизнес-классе мало, тем не менее ребята садятся за Дашей. Женя достает из кармана пакет с солеными орешками и кладет его на столик, разделяющий сиденья. Олег поправляет наушники, улыбается кому-то и откидывается на спинку.

На сиденье рядом с Дашей лежит ее сумка, я подхожу ближе и вопросительно смотрю на нее.

– Интересно, будет ли хоть одно событие, на которое ты не опоздаешь? – укоризненно интересуется Даша, перемещая сумку с сиденья себе под ноги.

– Да, – сухо говорю я, снимая куртку.

– Какое, интересно? Твоя собственная свадьба?

– Нет.

– А какое?

В салоне прохладно. Вспоминаю, что на ногах сандалии. Снова надеваю куртку, верчу головой в поисках стюардессы.

– Какое?

– Что? – К этому моменту мысль о сандалиях вытесняет все остальные, и я успеваю забыть о Дашином вопросе.

– Какое событие должно…

– Собственные похороны. Точно в пробке не задержусь. Дай мне сесть… пожалуйста.

– Дурак! – кривится она.

«Дамы и господа! Компания “Аэрофлот” приветствует вас на борту…» – зашипело из динамика. Я высвобождаю ступни из сандалий и потираю одну о другую, боковым зрением отмечаю, что Даша пялится на мои ноги.

– Да, я из солярия, – говорю я, не дожидаясь вопроса.

– Другого времени на солярий, ты, конечно, не нашел?

– Дашенька, ты похожа на мою бывшую жену.

– Ты был женат? – В ее глазах сквозит тревога.

– Нет, не был. Но так вести себя могла бы только моя бывшая жена!

– Ты телефон отключил? – озабоченно спрашивает Даша, переводя тему разговора.

– Да, еще в солярии.

– Нет, правда?

– Да, – кивнул я. – А от этого что-то зависит?

– В каком смысле?

– «Мы плохо кончим все, какая разница, с кем!» – напеваю я в ответ.

– Ты вообще бываешь серьезен? – Даша делает глоток из пластикового стаканчика.

– Бываю. Там, – я показываю большим пальцем на потолок, – в небесах.

Поняв, что я не лучший попутчик, Даша разворачивается в полкорпуса и обращается с самым идиотским вопросом к оператору и корреспонденту, сидящим позади нас:

– Ну как вы?

– Круто! – отвечает Женя, распечатывая пакет с орешками.

– Это точно, – кивает Олег, за секунду до того качавший головой в такт брейк-биту, орущему в его наушниках так, что даже мне слышно.

– Кресла удобные, – продолжает Даша. На ее лице явно читается страх перед полетом.

– Здорово летать бизнес-классом! – говорит Женя и поднимает два больших пальца.

– Это точно, – снова кивает Олег и прикрывает глаза.

– Ты вообще слышишь, что я говорю? – Даша приподнимает один наушник на его голове.

– Теперь да, – открывает глаза Олег.

По проходу плывет стюардесса, предлагая нам шампанское и воду.

– Мне воду, – улыбается Даша.

– Мне тоже, – говорю я и отворачиваюсь к иллюминатору.

– И… и еще шампанское, – поправляется Даша.

Несмотря на то что мы готовимся к взлету, Женя и Олег воткнулись в ноутбук и перманентно подхихикивают.

– Кто жертва? Над кем смеетесь? – говорю я, не оборачиваясь.

– Да так, – уклончиво отвечает Женя, – смотрим записи с сегодняшних съемок социалки.

– Хижняк увидел в сценарии слово «собака» и переспросил, где именно ему залаять.

– Он сегодня такое вытворял! – цокает Даша.

– Реально лаял?

– Нет, совсем сбрендил. Снимали ролик про наркотики, а он на репетиции курил перед камерой, придурок! – Она укоризненно качает головой.

– Мммм, – я закусываю губу, – иногда он все же делает что-то такое, что не дает мне окончательно списать его в агрессивные посредственности. Ну-ка дайте! – Я перелезаю через кресло и выдергиваю у Жени ноутбук, но досмотреть ролик до конца не получается, подлетает стюардесса, и мне достается только небольшой кусочек, на котором Хижняк, раскуривая здоровенный косяк, пускает дым в камеру и говорит что-то вроде:

– Дети, я уничтожаю килограммы марихуаны, чтобы они не достались вам!

Я отворачиваюсь к иллюминатору и смотрю, как выруливает на взлетную лайнер «Бритиш Эйрвейз». «Счастливые люди, летят в Лондон, а не в Питер, – думаю я. – Три сорок – и ты в лучшем городе земли, бывает же и так!»

– Что за музыка? – слышится Дашин голос.

– А?

– ЧТО ЗА МУЗЫКА?

– А! Prodigy, Invaders must die!

– Они мне не нравятся. А тебе, Жень?

– Ниче.

– А мне даже их первые альбомы как-то не того…

«Понимала бы чего. А еще на музыкальном канале работаешь! Продвинутом!»

– Андрюш, а тебе нравятся Prodigy?

– Нереально! – отвечаю я, не оборачиваясь. «Когда же мы наконец взлетим, и она заткнется, придушенная потным валом полетной фобии?»

– Странно, мне казалось, тебе нравится более романтичная музыка.

– Из тех, что в самолетах играет, да? – Я оборачиваюсь к Даше и пристально смотрю ей в глаза. – Говорят, больше шансов выжить при падении у тех, кто в хвосте. Как думаешь?

Дашины зрачки расширяются. Она пытается что-то ответить, но лишь судорожно ловит ртом воздух. Нам приносят поднос с напитками. Я хватаю стаканчик с шампанским и в три глотка приканчиваю его.

– Ты же… я же… – разводит руками Даша.

– Так бывает! – Я сминаю стаканчик и кидаю его на поднос. – Давай обнимемся у трапа!

«Экипаж готовится к взлету. Просим пассажиров и бортпроводников занять свои места. Капитан корабля включил табло “Пристегните ремни!”».

– Он мое шампанское выпил! – Даша пытается вернуть стюардессу. – Вы можете еще принести?

– После того как наберем высоту, девушка! – мило улыбается в ответ стюардесса.

Я показываю ей большой палец, поворачиваюсь к Олегу и стучу его по голове. Олег приоткрывает глаза и снимает наушники.

– Можешь дать послушать? Уши сильно закладывает, хоть музыкой перебью.

– Бери. – Он нехотя расстается с айподом. – Я все равно усну.

– А я все равно нет! – Я надеваю наушники и закрываю глаза. Самолет начинает разгон. Краем глаза вижу, как Даша судорожно вжимается в кресло. Чувствую ее потную ладонь на своем запястье.

Самолет отрывается от земли. «Чертов город, – думаю я, – давно мы не виделись!» В наушниках звучит сирена машины «скорой помощи», начинает играть Warrior’s Dance. Я смотрю в иллюминатор на лес, деревья становятся все меньше и меньше. Самолет набирает высоту и начинает выполнять разворот, открывая моему взору большой залив на востоке. Много воды, совсем как там. Тогда все так же началось с сирены амбуланса. Я закрываю глаза и мысленно уношусь на полтора года назад. Точно. Сначала была сирена, а потом голубь…

«…Гугу-ку, гугу-ку, гугу-ку», – монотонно бухтел уличный голубь. Вообще-то эта птица не голубь, а горлинка, ну или… короче, не знаю, как она называется. Знаете, такие крупные сизые твари с большими загнутыми клювами желтого цвета? Обычно они водятся в приморских городах и кряхтят по-особенному, не так, как наши. По-моему все-таки горлинка, хотя какая, к черту, разница?

Пока я размышлял, как называется птица, ее бухтение достало меня окончательно. Я встал и закрыл окно. На часах было около трех утра. Спать не хотелось совершенно. Не спать, в общем, тоже. Я выбрал промежуточное решение – информационного транса – пошел на кухню и включил все имеющиеся в доме средства связи с сатанинским миром: телевизор, компьютер и, зачем-то, мобильный телефон. Хотя допустить, что кто-то наберет тебя в три ночи по среднеевропейскому невозможно.

Завтра мы сдадим вечерние новости, и я поеду ужинать к родителям Хелен. Там будут папа и мама, младший брат Томас, который второй год пытается поступить в университет (не уверен). И родители расскажут о том, как планируют летний отдых в Испании. В этот раз они поедут вдвоем, а не с этими тупицами Ван Бросхортами, и хорошо бы еще взять Томаса, но у него вроде экзамены, так, может, вы с Хелен заедете на несколько дней? Рядом с нашими апартаментами есть отличная недорогая гостиница, три звезды. Там прилично кормят и варят отличный кофе, правда, Тео?

И папа утвердительно кивнет, чуть поморщившись, потому что накануне одолжил Томасу триста евро, которых сыну не хватало на поездку с девчонкой в Италию, взяв с него, в качестве обеспечения, слово, что сын пойдет осенью учиться ХОТЬ КУДА-НИБУДЬ! А я поверну голову к окну, чтобы они не увидели моей улыбки, потому как мне-то отлично известно, что ни в какую Италию Том не едет, что едет он на Ибицу, как и в прошлом году, а триста евро, если уж быть до конца честным, нужны ему для того, чтобы зависнуть на грядущих, следующих и следующих за следующими выходных в Роттердаме, Двельфте и Кельне и основательно изучить творчество мастеров фламандской школы… Тиесто, Ван Дайка и Майло.

А в субботу мы с Хелен и друзьями поедем на пляж, в воскресенье на… Стоп! Разве завтра уже пятница?

Дррр-дррр, дрррр-дррр, подтверждает мои опасения Скайп. Anton calling. Answer/Ignor. Значит, четверг. Антон всегда звонит в четверг. Отвечаю. На экране оживает московская квартира. Черно-белая фотография во всю стену. На фотографии старик с лицом, изборожденным морщинами, затягивающийся предположительно сигаретой. За спиной старика контуры моря. Обложка альбома The Cure «Staringat the sea. The Singles 1987–1989». На фоне фотографии голова Антона с довольно четко наметившимися залысинами. Лицо какое-то зеленоватое, то ли из-за нездорового образа жизни, то ли из-за света монитора.

– Ну чё? – спрашивает Антон так, будто мы расстались двадцать минут назад.

– Ничё, – пожимаю я плечами.

– Чё не спишь, у тебя же три ночи?

– А у тебя пять утра, и что с того? Ты как семейный доктор, звонишь узнать, как моя ветрянка?

– Слушай, я все-таки бросил Шохину!

– Кого?

– Ну Светку, помнишь, я тебе рассказывал? Из страхования. Ща, погоди!

Антон посылает мне файл с фотографией стройной шатенки лет двадцати пяти, призывно изогнувшейся на фоне какого-то мраморного парапета.

– Прикольная девчонка, ты мне ее показывал! – резюмирую я, хотя совершенно не могу ее вспомнить.

– Ага. Понимаешь, я больше не мог. – Антон принимается энергично жестикулировать. – Она… она меня достала. Постоянный базар о том, чтобы переехать ко мне «насовсем». Можешь себе представить, она так и говорила: НАСОВСЕМ! Причем голосом судьи, который вписывает тебе пятерик за распространение. И еще, – Антон отворачивается от экрана, чтобы чихнуть, – еще она стала называть меня «милый»! Вот твоя Хелен называет тебя «милый»?

– Неа, она же голландка. Она таких слов не знает.

– Ну а… honey?

– Honey? – Я задумываюсь. – Пожалуй, да.

– Honey – это еще куда ни шло, – кивает Антон. – Это еще куда ни шло. И потом, у Светы интеллектуальный уровень… Мы любим старые советские песни и считаем, что Луи Армстронг – это боксер, зато утверждаем, что разбираемся в морском праве. В общем, сплошное хеджирование рисков головного мозга.

– Хед… чего головного мозга?

– Забей! Какие новости вообще?

– Бонг разбил. – Я закусываю нижнюю губу.

– Да? И что?

– В смысле? Новый купил.

– Жалко. Хороший был бонг.

– Новый такой же. Даже еще лучше… наверное, – неуверенно добавляю я.

– Ясно. Как Хелен?

– Спит.

– Передавай привет.

– Передам как проснется.

– Чего на работе?

– Я на серфинг встал. Вчера катался почти до сумерек, все тело ломит, будто вагоны разгружал.

– Ты никогда не разгружал вагоны. – Антон прикуривает и выпускает дым в экран.

– Ты, можно подумать, разгружал! – огрызаюсь я и машинально открываю ящик стола, чтобы найти, чем занять руки. Первым попадается пластиковый пакет.

– Ну так как у тебя на работе?

– Нормально. Завтра едем снимать в Зиланд, там рыбаки митинг собрали, мутят. Галдят за какие-то льготы. Или не за льготы. – Я чешу в затылке, пытаясь вспомнить, против чего все-таки митингуют рыбаки.

– Как интересно! – хмыкает Антон. – А у нас большие перемены.

– Монархию ввели? – Я достаю пакет, папиросную бумагу и принимаюсь сворачивать джойнт.

– Нет, не в стране.

– Ваня женился? – уточняю я.

– Ваня женился год назад.

– Развелся? – поправляюсь я.

– Короче, о Ване. – В руках Антона появляется «беломорина». – Ваня три месяца назад устроился работать на музыкальный канал М4М, знаешь такой?

– М4М? – Я судорожно перебираю в голове названия знакомых музыкальных каналов. – Это, должно быть, какой-то ваш?

– Блядь! – Антон хлопает в ладоши. – Откуда у тебя, Миркин, этот ебаный снобизм? «Ваш», «у вас»! Ты за два года голландцем стал?

– Чего орешь-то? – Джойнт уже почти готов. – Это у тебя снобизм. М4М, fuck! Как это я не знаю вашего местечкового телевидения?! Это что-то покруче VH1 или MTV, да, Антошка? Что-то очень элитное, державное и вместе с тем православное, да? То, о чем я не могу не знать?

– Очевидно, что наш диалог не пройдет сегодня в обстановке доверия. – Антон «взрывает» «беломорину».

– Если ты не будешь кидать понты, пройдет! – Я тоже делаю первую затяжку.

– Ладно, слушай. – Антон берет салфетку и принимается протирать монитор. – Ваня теперь финансовый директор этого канала.

– Ого, какой апгрейд! – Я присвистнул. – Надеюсь, он уже купил себе элитную квартиру с видом на исторический центр Химок?

– Мимо. Он купил себе право помогать друзьям. Я теперь режиссирую сериалы для канала.

– Надеюсь, ты уже снял русский «Х-files», да, брат? – Я щелкаю пальцами.

– Еще раз мимо, я работаю две недели, не в этом суть. Черт, как же мне эта рябь на мониторе надоела! – Антон так ожесточенно драит монитор, что мне начинает казаться, будто рябит уже жидкокристаллический монитор моего ноутбука. – Вчера на канале приняли решение запускать еженедельное шоу, посвященное молодежным проблемам. Идет кастинг ведущего. – Антон замолкает в ожидании моей реакции.

– Круто, – киваю я. – Типа регардз, и все такое.

– Ты дурак? – миролюбиво вопрошает Антон. – Я тебе предлагаю вернуться. У тебя есть опыт, ты пиздобол известный, а Ваня все устроит. Канал очень модный, набирает обороты. Финансирование запредельное. Охват аудитории миллионов пять. И наша компашка опять…

– А зачем? – вырывается у меня.

– Ты стал много курить!

– Ты не меньше, я думаю.

– Ты, может, не врубаешься, Дрончик? Может, я лучше завтра перезвоню? Ты вообще понимаешь, что я тебе предлагаю? – Антон говорит это таким голосом, будто протягивает мне вид на жительство в Швейцарии.

Я молчу. Хотя окно и закрыто, я все равно слышу голубя. За спиной, голосом Родины, бубнит телевизор. Непонятно зачем оборачиваюсь и отмечаю на экране просветленный лик дикторши, одетой так, будто на дворе все еще 1982-й, но частые загранкомандировки позволяют ей одеваться «приличненько», в дискаунтерах. Хотя ясно, что костюм ее стоит тысячи три евро, просто у девушки чудовищное дурновкусие, а может, западноевропейский дизайнер шьет для наших ведущих специальную коллекцию: «баснословно дорого и безвкусно, чтобы народ не раздражать». Идет нарезка новостей – купола, цеха, биржевые индексы, победы в спорте, опять индексы, опять купола, и ведущая снова появляется на экране, теперь уже преисполненная чувством собственной федеральности.

– Я не хочу возвращаться, мне и тут хорошо! – бросаю я.

– Хорошо?! – взрывается Антон. – А чего у тебя там хорошего? У тебя интересная работа, насыщенная жизнь, большие перспективы? Знаешь, Миркин, какие новости ты мне рассказываешь последнее время? Три недели назад breaking news твоей жизни стало усыпление старой болонки твоей девушки, две недели назад поездка куда-то в жопу мира фотографировать море, а сегодня у тебя просто шокирующие преобразования. Ты бонг разбил! Охуительные новости, правда, Дрончик? Ты совсем там башкой поехал, братик. Ты вспомни, где был два года назад и в кого превратился сегодня!!

– Два года назад я тупо лежал в больнице, в Питере, – напомнил я.

– А сегодня ты тупо лежишь на диване в Гааге, большой апгрейд, да?

– У меня есть профессия, – предположил я.

– О да! У нас отличная профессия! Мы снимаем стендапы на фоне сельских пейзажей для городского телевидения и берем яркие, содержательные интервью у коров и овец. Ларри ты наш Кинг! Я предлагаю тебе ровно то же самое, но в столице России, с зарплатой раза в два больше… Кстати, сколько тебе платят?

– Это неприличный вопрос для европейца, – прячусь я за бессодержательной формулировкой, понимая, что этот бес уже заронил в мою голову семя сомнения.

– Тут разговор пойдет от десятки в месяц. Плюс оплата командировок, представительские и всякое. Ваня решит. Если будешь нормально работать, а не тупить, конечно. И канал почти федеральный, а не этот твой… Он же кабельный, да? Чувствуешь разницу? – презрительно кривит губы Антон, чем выводит меня из себя.

– Знаешь, братик, – начинаю я спокойно, – говоря о разнице. Мы сидим в почти одинаковых квартирах. Я в занюханной Гааге, а ты в лучшем городе земли. Мы оба курим марихуану, которую тебе как режиссеру модного канала наверняка привозит домой дилер на глухо тонированном джипе, а я как корреспондент местечкового ТВ покупаю ее сам, в маленьком кафе-шопе на Beelkaan. Но ты при этом куришь говно, а я «Шиву», и это та самая разница, Антон! Она в качестве. Квалитаат, как говорят местные. Потом я выхожу из дома, еду пятнадцать минут на велосипеде и вижу море. А что видишь ты, брат? Солнце наших общих побед? Вот в этом и разница! Так и с ТВ, брат, так и с ТВ. – Я выпускаю клуб ядовито-зеленого дыма и откидываюсь на кресле, весьма довольный собой.

– Я вижу идиота, – сухо замечает Антон. – Идиота, который скоро превратится в овощ.

– И только одно не дает мне превратиться, Антон, это твоя насыщенная жизнь. У меня голова идет кругом, Антон, от предвкушения, кого и из-за чего ты бросишь на следующей неделе. Будет ли это Светка? Или Танька? Или Петька, в конце концов? Я не вернусь, братик! Я не хочу в вашу интересную, чумовую и прогрессивную жизнь.

– Ты мудак, Андрей, мне очень жаль того чувака, которого я когда-то знал. Ты полный мудак…

– Я тоже люблю тебя, – говорю я и отключаюсь.

После разговора с Антоном я долго еще таращился в телевизор, переключая подряд все программы ночного вещания Первого и Второго российских каналов. Новости, сериалы, ток-шоу, посвященное проблемам моды и стиля с главной героиней из Нечерноземья, опять новости. Я пытался доказать самому себе, что мне не надо ТУДА. Мне не стоит возвращаться. Там проблемы, которые меня не касаются, там люди, которые мне неинтересны, там обстоятельства, в которые я не хочу попадать никоим образом. И все это приправлено херовыми спецэффектами, лажовой музыкой, плохими декорациями. Одним словом – там по-прежнему КАК-ТО СЛОЖНО ВСЕ.

Я поставил жизнь на реверс. Это было два года назад. Теперь то время ассоциируется у меня с туалетом фешенебельного клуба. Вокруг мрамор, огромные зеркала, дорогая парфюмерия, одежда, которая будет модной только завтра, деньги, которые появлялись из ниоткуда и исчезали в никуда, проникновенные беседы до утра, круговорот девчонок, которые входят и выходят, сантехника причудливой формы. И ты сидишь на троне, с закрытыми глазами, понимая, что по стилю жизни ты либо арабский шейх, наследник нефтяной империи, либо модный промоутер, и непонятно, что важнее. В любом случае, весь мир у тебя под ногами. Но потом веки непроизвольно дергаются, ты открываешь глаза и понимаешь, что сидишь все-таки в туалете, а внизу, под тобой, все-таки дерьмо.

Колумнист, светский хроникер, ресторанный обозреватель, обожаем женщинами и дилерами. Дружен с олигархами и селебритиз. Мне двадцать семь, и кажется, что самое интересное впереди, хотя уже в тот момент я был в центре мироздания. Но самое интересное не замедлило случиться. Будто кто-то сказал: «Стоп! Снято! Эпизод закончен, снимаем костюмы, достаем бутерброды». Хорошо хоть не «снимаем пиджаки, достаем табельное», могло бы выйти и так. Рита, Лена, кошмар ожидания анализов, fuck up на том гребаном корпоративе, погоня, какие-то быки, поезд, взрывы. Бррр… дешевый, но очень опасный триллер. И потом призрак из прошлого. Каменный, сука, гость… мумия вернулась…