Опасная профессия Леонов Николай

Сережка Пролыгин подошел к столу, за которым сидел Олег, отобрал у него сигарету, потом похлопал по плечу и соболезнующе вздохнул:

– Такой молодой парнишечка.

Олег настороженно покосился на товарища.

Увидев, что его заход должным образом не подействовал, Сережка наклонился к Олегу и в самое ухо прошептал:

– Копченый вернулся. Держись. Будет тебе работенка. А сейчас топай к Фролычу.

Михаил Фролыч смерил Олега взглядом, посопел и сказал:

– Вернулся из заключения Виктор Прошин, по кличке Копченый. Кличка дана за смуглый цвет лица. Преступник дерзкий, отбывал за убийство. Проживать в Москве он права не имеет, но будет крутиться, пока не отберем две подписки о выезде. И это необходимо сделать как можно быстрее, так как от Прошина можно ждать чего угодно. Выясни аккуратненько, где Прошин приземлился. До ареста он обитал в Проточном у Ореховых и в Прямом у Петровых. Вчера вечером его видели у гастронома на Смоленской.

Олег не уходил с участка неделю, изучил постоянных посетителей винно-водочного отдела гастронома, часами простаивал против дома Ореховых и Петровых – и все безрезультатно. Но он был здесь, этот Прошин-Копченый.

«Подшефные» провожали его насмешливыми взглядами и в обращении стали развязнее и грубее. С каждым днем атмосфера на участке накалялась все больше, и однажды, когда Олег подозвал на улице Тихона Скорнякова, который стоял в окружении собутыльников у пивной, тот обложил Олега матом и подойти отказался. Получив в суде положенное количество суток, он с гордо поднятой головой отправился отбывать наказание. И это Тихон Скорняков, который был известен милиции своим тишайшим поведением. Пятого и двадцатого числа каждого месяца его приносили в дежурную часть. Утром он, стыдливо пряча глаза, распихивал по карманам возвращенные документы, деньги и разную мелочь, извинялся и на цыпочках выходил из отделения.

Стоило назвать в разговоре фамилию Прошина, как собеседник замолкал, испуганно, делано-непонимающе или с насмешливой ухмылкой, но замолкал наверняка.

Олег обратился за помощью в районный штаб дружины, но и там помочь не смогли. Дружинники не имели контактов с людьми, знающими Прошина.

Михаил Фролыч сопел, грыз очки, о Прошине не спрашивал; но однажды Олег встретил начальника в двенадцатом часу ночи на набережной. Они молча прошлись по территории, помогли мотоциклистам погрузить в коляску бесчувственное тело, до того покоившееся на тротуаре, и расстались у метро, распрощавшись как люди малознакомые и случайно встретившиеся.

А на следующий день вечером, когда Олег зашел в дежурную часть и стоял в углу, наслаждаясь теплом и сигаретой, раздался телефонный звонок. Абонент был донельзя краток. «Копченый у Ореховых», – сказал он и повесил трубку.

– Мотоцикл! – закричал Олег и почему-то забегал по комнате.

Дежурный развел руками.

– Нет мотоцикла, Олег Николаевич. Повезли аварийщика на экспертизу.

Олег выскочил на улицу и побежал.

Сначала он выжал из себя всю скорость, на какую был способен, но на Арбате прикинул, что в таком темпе ему все равно не выдержать, и перешел на ритмичный легкий бег. Смоленская площадь, еще квартал.

Вот и нужный дом. Он знал, куда выходит окно Ореховых, и сразу его нашел. Горит. Прошелся по тротуару до угла. Никого. «Если Прошин действительно в квартире, то задача состоит в следующем…» – начал рассуждать Олег и налетел на какого-то одинокого прохожего.

Олег посторонился и сказал: «Извините». Если бы человек не остановился, Олег не узнал бы его. Но тот стоял в двух шагах, тяжело дыша, зажав между пальцами бутылки и неловко растопырив локти.

– Орехов? – сказал удивленно Олег.

– А что такого? – Орехов сошел на мостовую и направился к своему дому.

– Минуточку, Орехов, – Олег догнал его и взял за плечо.

– Не хватай! – Орехов вырвался и вошел в подъезд.

Олег вошел следом, перепрыгнул через две ступеньки, боком протиснулся между Ореховым и перилами и встал у него на пути.

– Давай помогу, – Олег протянул руку, – я все равно к тебе. Там меня мой лучший друг ждет. Вторую неделю не можем встретиться.

Орехов что-то замычал и отрицательно покачал головой.

– Не хочешь? Была бы честь предложена, – Олег сообразил, что хотел сделать глупость. В квартиру следовало входить со свободными руками. Он поднялся на один пролет и вошел в темный коридор. Только из-под одной двери лился свет. Олег толкнул эту дверь и оказался в комнате. В дальнем углу за круглым столом сидели пятеро мужчин, они мирно о чем-то беседовали и на скрип двери и шаги не обратили внимания.

Только один, сидящий к Олегу спиной, сказал:

– Что копаешься, Орех. Давай сюда.

Олег впился взглядом в стриженый затылок и, подойдя, тронул его за плечо.

– Добрый вечер, Прошин. Рад познакомиться, – он изобразил на своем лице улыбку.

Мужчина повернулся вместе со стулом и поднял голову.

– Ты кто такой? – спросил незнакомец. Он был рыж, белокож и голубоглаз.

– Ах ты, падла рваная!

Олег повернулся на крик. В дверях стоял Орехов с топором в руках.

Олег не испугался. И не потому, что был отчаянно храбр. Просто этот человечек, почти сидящий – так низко он пригнулся – на пороге, с дрожащим ртом и трясущейся на тонкой шее головой не мог напугать, даже если бы держал в руках атомную бомбу.

Орехов волочил топор по полу, закатывал глаза и тихо подвывал.

Олег выбил топор ударом ноги и удивленно спросил:

– Ты что, рехнулся, парень?

Орехов схватил Олега за борт плаща и быстро заговорил:

– Ты что повадился ко мне? Я что – вор? Ну, сидел. Сидел. С каждым бывает. Так что мне теперь – и жизни нет?

Олег недоуменно посмотрел на окруживших его мужчин.

– Нехорошо, начальник. Довел человека до ручки, – сказал рыжий, взял со стола поллитровку и сунул ее в карман ватника. – Нет таких законов.

– Не будем мешать, ребята. У Ореха дела с милицией. Двое дерутся, третий – не лезь. Пошли отсюда.

Олег посмотрел в лицо говорившего. Черные влажные глаза, приплюснутый нос, чуть вывернутые полные губы. Вот он – Прошин. Он стоял на пороге комнаты – маленький, с вислыми плечами – и улыбался Олегу. Пять метров и пять человек отделяло Олега от Прошина.

Олег оторвал от себя вялые руки Орехова и сделал шаг к двери.

– Мы можем идти, начальник? – рыжий загородил ему дорогу и полез в карман. – Или документы проверять будешь? – Он серьезно и даже с участием смотрел Олегу в лицо. – Вот мой паспорт.

Олег увидел, как Прошин исчез в коридоре, и машинально посмотрел документ.

– Может, еще встретимся, Сазонов, – пробормотал он, возвращая паспорт владельцу.

Угроза получилась по-мальчишески неубедительной.

Рыжий спрятал паспорт, подошел к столу, взял сверток с закуской и стакан.

– И кого в угро набирают… – Он сокрушенно покачал головой и последним вышел из комнаты.

Орехов сидел за столом и дрожащими руками сливал в стакан остатки водки.

– Утром зайдите в отделение, – сказал зачем-то Олег и медленно вышел из комнаты.

Олег вытер клеенку, взял свою любимую чашку, наполнил ее на две трети черной ароматной жидкостью и закурил. Сегодня ритуал «кофе-сигарета» особенно приятен. Дома – никого, и можно не делать веселого лица и не рассказывать смешных историй.

Олег посмотрел на часы. Скоро три, а на четыре вызваны свидетели по квартирной краже. Он очень не любил такие кражи. Горячей любви не испытывает и к другим преступлениям, но «коридорки»… «Пальто висело вот на этом гвозде. Вчера еще висело. Я точно помню». Замок в квартире открывается пальцем. Точнее, этот замок вообще не закрывается. В квартире двенадцать семей, и, конечно, никто никого не подозревает, посторонних не видели, кто к кому приходил – не помнят.

«Пальто висело вот на этом гвозде…»

Олег с сожалением заглянул в пустой кофейник, засунул окурок в гущу, распахнул дверь ногой и вышел на лестничную площадку. Дверь ударилась ручкой о стену и с лязгом захлопнулась за спиной. «Полная автоматика, – подумал Олег. – В один прекрасный день я обнаружу отсутствие своего пальто». Он рассмеялся, сбежал с лестницы и вышел на площадь. «Вот будет номер. Лица ребят из пятого отделения вытянутся в метр. Я объясню, когда видел пальто в последний раз, каких пуговиц на нем не хватает, и подергаю гвоздь, чтобы все могли убедиться в его реальности. Потом буду звонить каждый день и культурненько интересоваться результатами розыска». Олег больно ударился плечом о столб и вернулся в мир суровой действительности.

Отделение милиции, в котором он трудился в должности инспектора уголовного розыска, находилось в десяти минутах ходьбы от дома, и не посвященный в тонкости милицейского быта мог бы назвать Олега счастливчиком.

Дежурный по отделению даже не пытается разобраться сам.

«Минуточку, гражданин, – говорит он, – не суетитесь. Сейчас вызову оперработника», – и берется за телефон.

Когда заспанный и злой Олег угрожающе появляется в дверях, дежурный, чтобы подсластить пилюлю, встает, называет его, Олега, начальником и по имени-отчеству. Поэтому Олег имеет личное мнение по поводу преимуществ близкого расстояния от работы до дома.

Пять лет назад инспектор по кадрам, решая вопрос о его назначении, заглянул в анкету и заботливо спросил: «Живете на Арбатской площади? Прекрасно. Направим в восьмое отделение. Будете работать рядом с домом и чувствовать себя, как у Христа за пазухой».

Олег не услышал, как захлопнулась клетка и щелкнул замок. Он взял голубую бумажку и принялся благодарить.

Инспектор выставил протестующе ладонь: «Долг, молодой человек. Вспомните меня добрым словом – и спасибо».

И Олег вспоминает. Только слов тот инспектор не слышит.

Олег прошел туннелем на другую сторону проспекта Калинина и ступил на территорию своего отделения. Для миллионов людей, которые прошли по этой улице, и миллионов, которые еще пройдут, это – Арбат. Некогда шумный, теперь тихий, воспетый поэтами и писателями. Цитадель старой Москвы. С многочисленными магазинами, закусочными и столовыми; с «Прагой» на одном конце и высотным зданием – на другом; с удобным транспортом, который может доставить и в центр, и на Киевский вокзал, и на пляж в Фили.

«Прага». Два выговора схватил Сережка Пролыгин. И неоплаченные счета, и кражи с вешалки, и просто оставленные сумочки и портфели, которые подбирают люди с превратными представлениями о порядочности.

Олег поравнялся с комиссионным магазином и скользнул взглядом по оживленной группе людей у входа. Не мелькнет ли настороженное лицо и слащавая улыбка спекулянта?

Мимо прошуршал троллейбус. Именно на этом маршруте «работал» карманный вор Семен Фалин по кличке Сеня Резаный. Его взяли с поличным прошлой весной. Олег заглянул в гастроном и встретился глазами с высоким сутулым мужчиной. Мужчина спрятал в карман рубль, который держал перед собой, как флаг, и занял очередь за яйцами.

Олег прошел переулком и поднялся на второй этаж неприметного здания с сине-красной вывеской над дверью. В кабинете подошел к столу и, не садясь, написал в календаре: «Скорняков». Это была фамилия мужчины из гастронома.

Повторный опрос жильцов из квартиры, где еще недавно на гвозде висело пальто, как Олег и ожидал, только увеличил количество бумаг. Он перелистал папку, подровнял листки, вздохнул и спрятал ее в сейф.

Дверь скрипнула, приоткрылась, и в кабинет боком вошел незнакомый Олегу парень. Стриженая голова, пачка бумаг, которую парень неуверенно мял в руках. Видно, человек только что вернулся из мест заключения.

– Садись, – Олег показал на стул, – я сейчас. – Он без надобности переложил лежащие в сейфе папки и посмотрел на стриженый затылок. Олег знал, что парень пришел получить подпись на заявлении о прописке. Подпись эта ничего не решала: паспортный бог Василий Петрович направлял освобожденных на беседу к инспекторам, чтобы они могли познакомиться с возвращавшимися на место жительства.

– Давай свою бухгалтерию.

Олег взял бумаги, выбрал нужную и размашисто расписался. Он это делал до беседы, чтобы не возникала атмосфера зависимости и принуждения. Мол, будешь вежлив и откровенен – подпишу.

Олег взглянул на новенький паспорт и сказал:

– Поздравляю, Сергей Васильевич.

– Ладно, – тот облегченно вздохнул, взял бумаги и сделал шаг к двери.

– Что – ладно? – Олег посмотрел в лицо собеседнику. – Я говорю «поздравляю», а ты – «ладно». Вернись. Я тебя не отпустил.

Парень улыбнулся, и сухая тонкая кожа еще туже натянулась на остром лице. Он сделал два осторожных шага, не сел, а только положил руку на спинку стула. С неподвижной, как гримаса, улыбкой он сказал:

– Нас много таких. Что же время у начальства отнимать.

Олег понял, что разговора не получится. Теперь этот Сергей Панкратов будет нехотя и односложно отвечать на вопросы. И все испортил сам Олег, двумя словами: «вернись» и «не отпустил».

Олег только для очистки совести, и поэтому неуверенно, сказал:

– Хочешь – иди. Но нам жить с тобой, Панкратов.

– Я с матерью и батей живу, – ответил тот и вышел из кабинета.

Олег придвинул к себе календарь, перевернул несколько листков и записал: «Проточный переулок. Панкратов».

Затрещал телефон.

– Зайди, – сказал голос начальника.

– У тебя сейчас Тютя был? – спросил Михаил Фролыч, как только Олег перешагнул порог. – Освободился мальчонка.

– Какой Тютя, Михаил Фролыч?

– Панкратов. Сергей свет Васильевич, образца одна тысяча девятьсот сорок третьего года. Я и забыл, что мы его брали за месяц до твоего прихода, – Михаил Фролыч взял со стола очки и начал постукивать по зубам роговой дужкой.

Дужка эта была короткой и, когда очки оказывались на положенном месте, не доставала до уха. «Старички» из розыска рассказывали, что несколько лет назад Фролыч, когда его ругали на партсобрании за уголовный жаргон, отломил половину дужки. Олег не застал ни целой дужки, ни жаргона. Единственное, что позволял себе начальник, это иногда называть своих клиентов по кличкам. А в оправдание говорил, что это помогает установить контакт.

– Какого числа он освободился?

Олег не поинтересовался датой, указанной на справке об освобождении, и уклончиво ответил:

– Недавно.

– До или после коридорной кражи?

Михаил Фролыч смотрел в упор, и Олег видел: начальник уже понял, что Олег не знает даты освобождения.

– Сядь, сыщик, – Михаил Фролыч угрюмо засопел и отвернулся.

За пять лет Олег усвоил, что сопение и «сыщик» ничего хорошего не предвещают.

Михаил Фролыч молчал. Это молчание не было тактическим ходом. Оно объяснялось проще: нотации были для Михаила Фролыча обязанностью тяжелой, и он собирался с силами. Засунув дужку в рот, он выуживал из пепельницы «бычок», хотя две пачки «Беломора» лежали рядом.

– В общем, так: если к тебе присылают человека, сначала выясни, что представляют его документы, – начальник бросил рассыпавшийся окурок и взял целую папиросу. – Это не простые бумажки, а, так сказать, плод труда твоего товарища. Он где-то там, далеко, – Михаил Фролыч махнул рукой на окно, – писал эти документы, старался, чтобы тебе, дураку, было легче.

После «дурака» Олег закурил. Раз «дурак», значит, официальная часть закончилась.

– В общем, этот самый психологизм можешь употреблять только в качестве довеска к основным обязанностям. А не разменивать их на всякие штучки-дрючки, – он замолчал и перевел дух так тяжело, будто поднялся на десятый этаж. – И вообще, – Михаил Фролыч пошевелил пальцами, – как это говорится…

– Кроме высшего образования, надо иметь хотя бы среднюю сообразительность, – поспешно сказал Олег.

– Во. Хотя бы среднюю, – Михаил Фролыч откинулся в кресле и, щурясь, посмотрел Олегу в лицо. – Панкратова я знаю со дня его рождения. Я был в два раза опытнее тебя, когда он сидел в этом кабинете с первым приводом. Пять лет назад Панкратова арестовали за коридорные кражи, и не думаю, чтобы он явился в милицию на второй день после прибытия в Москву.

Олег хотел было вставить слово, но начальник махнул рукой.

– Не плюй против ветра. Выясни в паспортном столе дату его прибытия в Москву. Его окружение. Приехал один или нет. Если не один, то с кем именно. И учти, что у Панкратова диплома нет, но, – Михаил Фролыч постучал пальцем по виску, – с этим вопросом у него в порядке. Он очень опасен своим влиянием на ребят. Ясно? Работай сейчас, если хочешь спать спокойно потом.

– Я не ради спокойствия пришел в уголовный розыск, – Олег встал.

Начальник рассмеялся, потом, медленно выговаривая слова, сказал:

– Можно выразиться иначе. Инспектор уголовного розыска Хромов в данной ситуации должен приложить максимум знаний и энергии, чтобы уберечь самого Панкратова, уберечь людей, честно зарабатывающих свой хлеб и свое добро. Топай, лекция окончена. – Он стал выуживать в пепельнице очередной окурок.

Участок представлял собой правильный четырехугольник. Высокие благоустроенные дома по Садовому кольцу, проспекту Калинина и набережной – это фасад. Внутри в основном трехэтажные строения, облупившиеся, перенаселенные.

«Старая Москва. Живут нелегко, – сказал начальник, когда знакомил Олега с участком. – Будь строг, но оставайся человеком, и тебе поможет каждый». На том и закончилась когда-то вступительная лекция.

Лекция была короткой, а обязанности весьма обширными: знать, где ожидаются проводы в армию, свадьба или поминки. Вернувшегося «оттуда» устроить на работу, не обидеть, но дать понять, что уголовный розыск еще не распустили и ребята там не из бумаги. Говорить с людьми просто, но не подделываться под них, жаргон понимать, но никогда не употреблять, знать клички и называть по имени-отчеству. Суметь из пьяной компании пригласить человека в отделение; когда надо – не услышать оскорбление, но заметить недобрый взгляд.

Олег давно и легко расстался с мечтами о «заказных» кражах и запутанных убийствах, когда все улики против честного человека, но он, Олег, находит истинного преступника.

Он знал, что красная книжечка, лежащая в кармане его пиджака, дает ему право задержать и доставить человека в отделение милиции. Но она же не разрешает ему перейти улицу в неположенном месте, хотя все переходят, выпить днем кружку пива, хотя все пьют, равнодушно перешагнуть через лежащего на тротуаре пьяницу, хотя большинство перешагивает.

Читать бесплатно другие книги:

Три повести о сектантах, исповедующих отказ от человеческого образа. Повесть «Натюр Морт» удостоилас...
Начинающий журналист влюбляется в дочь олигарха. Денежный папа требует от жениха доказательств финан...
Александр Резцов, по прозвищу Сатурн, обычный менеджер среднего звена с ни чем особо не выделяющейся...
Пять повестей о добре и зле – от сюрреалистического гротеска («Водолей», «Отказ», «Ангелина») до фан...
Повесть-сказка о приключениях Сандры и Патрика, волею судьбы принявших участие в строительстве Мозаи...
Томаса Уорда отдали в ученики Ведьмаку, когда ему было всего тринадцать лет. Ремесло это нелегкое и ...