Врата смерти Прозоров Александр

Часть селянок захихикала, часть зарделась. Олег вздохнул, протолкался к бледной женщине, протянул ей туесок с папоротниковым корнем:

– Заваривай по одной пряди в небольшом половнике. Прочитаешь хвалу Триглаве три раза, опосля с огня сними и дай остыть. Пей на ночь и перед едой незадолго. Через неделю кровь в жилы вернется, но ты все равно еще неделю пей... – Ведун протолкался обратно к своим вещам, недовольно мотнул головой: – Куда знахарь ваш смотрит? Разве можно колики так запускать?

– А нету знахаря, молодец, – ответила толстуха. – Сбежал. Как перестали мужики от зелья его выправляться, так и сбежал, поганец. И задавить не успели, бездельника косорукого. Ты в его избу вселиться можешь, коли хочется. Тебе там и удобнее будет, для знахарского дела все имеется. Меня Забавой родители назвали, коли еще не обмолвилась. Могу в хлопотах помочь.

– А меня Миленой, – спохватилась молодуха, все еще теребящая косу.

– Меня Муравой...

– Тихо вы, раскудахтались! – осадила баб селянка в платке. – Запугаете мужика, сбежит – и хлеба преломить не успеет. Пойдем, мил человек, я тебе избы пустые покажу. Опосля сам решишь, от кого нужда в помощи сильнее.

Олег опять стрельнул глазом в сторону Беляны. Та напряглась и, прикусив губу, молча ожидала конца спора.

– Нет.

– Что нет, мил человек? – не поняла селянка. – Мне и не надо ничего, я двоих родить успела. Я токмо покажу, где поселиться можно.

– Нет, – твердо повторил Середин, хотя по спине у него при этом побежал неприятный холодок. – Я приехал вашу деревню от немощи избавить, а не пустым баловством развлекаться. Что я за ведун, если стану бояться болячки, с которой бороться собрался? Не будет никаких изб! У Беляны поселюсь, коли не прогонит.

– Ну и дурак! – в сердцах сплюнула Забава.

– Дурак не дурак, а хоть узнаем зараз, на что сей знахарь годится, – резонно заметила женщина в платке. – Ну что, Беляна, проверишь для нас добра молодца?

– Не знаю, право... – Вдова засмущалась, словно и не было у нее с ведуном предыдущих семи ночей. – Невместно с мужиком без обряда... Но коли общество грех сей простит.

– Да ладно, не виляй! – повысила голос толстуха. – Бо я и сама проверить могу. Общество потерпит.

– Коли надобно на сие пойти, – потупилась Беляна, – так ради покоя в веси нашей я согласна.

– Эх, лучше бы отказалась, – не удержался кто-то из толпы, и селянки расхохотались.

– Времени за полдень, а дело не движется! – недовольно покачал головой Олег и громко спросил: – Беляна, баня твоя где? Покажи, я протоплю покамест. Надо бы помыться с дороги. Но на этот раз со щелоком и без русалок.

Растопить баню – половина дела. Самое долгое и нудное – это натаскать воды во вмазанный в печку большущий медный котел и в бочку для холодной воды. Кинуть же горку щепок и подсунуть под них тонкий листик зажженной от кресала бересты – дело минутное. Поверх разгоревшейся щепы ведун набросал поленьев, после чего весь в задумчивости отправился к Беляне в избу.

Напасть, свалившаяся на деревню Чалово, показалась ему весьма странной. Болезнь, поражающая только и исключительно мужиков, причем избирательно – лишь решившихся на семейную жизнь, – больше всего походила на обычную порчу. Искать же порчу без освященного в православном храме крестика – занятие весьма нетривиальное. Увы, будучи вождем степняков, Олег мог позволить себе сковать саблю любимой формы и балансировки, мог отлить серебряный кистень, мог сделать любой доспех, какой только заблагорассудится. Но освятить крест – это все равно было выше его власти.

«Кто под крышу к женщине поселится, тот враз мужицкой силы лишится...» – вспомнилось ему, и Середин невольно поежился. Этакое наказание похуже смерти будет.

Но крест крестом, а дело ведунское исполнять нужно. Для начала хотя бы просто внимательно осмотреться. Пользуясь тем, что Беляна, громко ругаясь, наводила порядок в амбаре, Олег вошел в дом, прочитал наговор на снятие морока – и почти сразу увидел на печи длинного и сытого рохлю, похожего на лоснящуюся сытостью анаконду.

– Опаньки... – Рука сама собой полезла в петлю кистеня. Хотя на извод нежити имелось немалое число заговоров, настоев и зелий, но в этот раз ведун решил проблемы не усложнять. Серебряное оружие действует на нежить даже смертоноснее, нежели стальное – на простых смертных. А если так, то...

Ведун коротко выдохнул, выбрасывая грузик змее в голову, и рохля, не успевший даже шелохнуться, стал распадаться, превращаясь в слабый сизоватый дымок. У нежити – и смерть неживая.

– Значит, рохля... – задумчиво пробормотал Олег. – Слишком просто, чтобы быть правдой.

Рохли среди нежити слывут самыми безобидными. Обычно они забираются в дом к семьям счастливым и зажиточным, прячутся в подполе или за печью – там, где их никто не побеспокоит, – и ведут свое полусонное существование, потихоньку вытягивая силы из владельцев избы. Если у человека вдруг беспричинно начало портиться настроение, если он чувствует слабость, быстро устает и не испытывает от былых удовольствий прежнего наслаждения, если весь мир кажется скучным и обыденным, все надоело и ничего не хочется – это оно самое и есть, первый признак. Рохля силу сосет. Собирайся, колдун, в гости – ищи, где нежить затаилась.

Чаще всего жертвами рохлей становятся дети, превращаясь в капризных, хныкающих лентяев. Но с таким же успехом нежить может обратить свое внимание и на мужчину, высасывая его до состояния пустой оболочки. Такой, естественно, ни на жену, ни на работу больше не смотрит, хочет только есть и лежать. Странно, конечно, что женщин при этом никто не трогает. Но среди нежити бывают свои странности. Может, у здешних рохлей к бабам врожденное отвращение?

Избавившись от главной опасности, Олег внимательно и планомерно обшарил избу, благо пятистенок был небольшой, но больше ничего подозрительного не обнаружил.

– Крестик бы мне, крестик, – вздохнул он. – Крест любой поклад враз бы учуял. А так только на удачу полагаться придется.

Осмотрев жилище, ведун наскоро прошелся вокруг дома, отправился обратно в баню, подкинул в топку еще охапку дров. Те, сухие как порох, мгновенно занялись пламенем, исходя слабым сизым дымком, словно дохлый рохля. Внешние стены сложенной из обмазанных глиной камней печи еще оставались холодными – но в медном котле уже появились крупные пузыри. Пользуясь тем, что дым уходил через широкие щели под стрехой, Олег осмотрел и баньку, но здесь никаких следов нежити не обнаружил. Даже, как ни странно – банщика.

– Ведун, ты здесь? – Он узнал голос Беляны. – Раздевайся, дай порты и рубаху – постираю. До утра у печи высохнет, после бани чистое наденешь.

– Успеешь постирать-то?

– Здесь, стало быть? – Женщина нырнула в низкую баню. – Отчего не успеть? Вон, тут еще не меньше часу прогорать. Как раз и хватит простирнуть да выполоскать. После холодной воды в баньку куда как приятнее заглянуть будет. Давай, давай, раздевайся! Нечто я тебя без портов не видела?

Олег смирился: отдал одежду, после чего плеснул теплой водой на верхний полок и забрался на него, благо от полуоткрытого очага тепло уже успело расползтись по крохотному помещению. В тепле он расслабился и даже задремал. Проснулся ведун от прикосновений теплых губ к своей шее.

– Кто это? – тихо поинтересовался он. В здешнем селении он был готов уже ко всему что угодно.

– Я это, ведун, я, – отозвалась Беляна. – Иди ко мне... Может статься, последний раз милуемся.

– Это почему?

– Коли вечером и правда ко мне в дом войдешь, так и на тебя беда общая падет.

– Электрическая сила! – аж подпрыгнул на месте Олег. – Каркают и каркают, каркают и каркают! После таких уговоров любой бык-производитель импотентом станет!

– Кем? – не поняла женщина.

– Фараоном Египта, – огрызнулся Середин, не желая вдаваться в подробности. – В доме все у нас ноне будет, честь по чести! Со мной вашей порчи не будет.

– Как знаешь, ведун. – Селянка отступила и принялась затыкать мешковиной щели под стрехой. – Спинку-то хоть потрешь, али вовсе теперь касаться не желаешь?

– Потру, – не стал отказываться Олег и отставил принесенную Беляной восковую свечу в угол полка, чтобы водой не залить.

– У-у-ух! – опрокинула на себя половину бадейки женщина, поелозила мочалкой в небольшом корце с пенным щелоком, протянула Середину: – Тогда три.

Легко было сказать: «Все в доме, да честь по чести!» Куда труднее убедить в этом собственную плоть, когда рядом, в жарко натопленной бане, находится красивое обнаженное тело, жемчужно сверкающее от капель воды. Кто говорил, что плоть слаба? Порою она с легкостью побеждает самые крепкие обеты и самые твердые решения. Причем два раза подряд.

Добившись своего, удовлетворенная Беляна придвинула зольный щелок к ведуну, сама же в другом ковшике развела горсть горчицы и принялась намывать ею волосы. Часть воды выплеснулась на камни, и в воздухе едко запахло шашлыком. Тонкие дымки заплясали над печью, словно корчащие ехидные рожи бесенята.

– Пшли вон, – не удержался Олег, метнул в них целый корец кипятка и закатился на верхний полок, в самый-самый жар.

Когда потом вышибло все жировые пробки, а поры расширились до самой последней морщинки, он скатился вниз, обтерся мочалкой со щелоком, выплеснул на себя две бадьи горячей воды, открыл дверь, пулей промчался до реки, ухнулся в черную воду, стремительными саженками проплыл до того берега и обратно, забежал опять в баню, черпнул полными горстями воды, плеснул на камни и снова прыгнул на полок.

– Это ты зря, ведун, – посетовала женщина. – Наши русалки злые. В иных местах, сказывают, за своим гребешком токмо ходят да просят. А наша порой и за чужое добро извести готова. Варварину сыну когтями след на ноге оставила, до зимы не заживало. Забаву, когда белье та полоскала, за руку ухватила да с мостков сбросила, чуть не утопила. И тоже след от когтей остался. И иных хватала, коли в реку заходили. Гляди, и тебя схватить может. Что делать станешь?

– Так русалке от мужика завсегда одно надобно, – рассмеялся Олег. – Хоть злая, хоть добрая, все еди...

Договорить он не успел, поскольку селянка окатила его бадьей ледяной воды из бочки:

– Ишь, охальник, речи каковы ведет! Нечто сам не блазится, что кот на сметану. Обмывайся давай, да пошли. Темнеет ужо, хозяину баню оставь, ему с малым народцем тоже погреться хочется. Спускайся, потру и я тебе спину. Это не страшно, не бойся.

Одежды у Середина уже не было, и через полдеревни пришлось шагать, обмотав чресла широким льняным полотенцем, поверх которого ведун опоясался саблей – не мог же он оставить оружие в чужом доме! Зрелище, наверное, было достойным запечатления в легендах и сказаниях – но, к счастью, тропинки и завалинки Чалова успели опустеть. Жители разбрелись по избам, что уже засветились окнами, затянутыми желтыми бычьими пузырями. Окно Беляниного дома тоже светилось – селянка оставила в масляной лампе слабый огонек.

Длинной лучиной женщина вытянула фитиль на длину в полпальца, отчего язык пламени вырос сразу на несколько сантиметров, лучиной же запалила второй фитилек. Изба наполнилась светом. Хозяйка пощупала одежду, развешанную над еще горячей, хотя и прогоревшей печью, кивнула:

– К рассвету поди досохнет. А дотоле она и ни к чему. – Затушив лучину, женщина повернулась к гостю: – Забирайся на полати, там постелила. Так что скажешь, добрый молодец, действует на тебя обчая немочь, али можешь силу показать.

– Имей совесть, только что из бани! – взмолился Олег. – Давай передохнем хоть немного.

– Мой муж, светлая ему память, как пред Сварогом клятву принесли, так два года и «передыхал», – тяжело вздохнула селянка. – Ан и ты туда же.

– Да от таких намеков кто угодно в себе уверенность потеряет, – пробормотал Середин.

Слова Беляны вернули ему осторожность, и молодой человек, нашептав наговор от морока, забрал у хозяйки лучину, зажег, прошелся по дому – и не без удивления обнаружил за печью молоденькую тощую змею. Та попыталась нырнуть в подпол – но рохля есть рохля, пусть и молодой. Ведун успел пристукнуть нежить раньше, чем она скрылась в трещине пола.

– Однако... Не успел одного извести, уже новый народился. Быстро они... Слишком быстро для обычной нежити.

– Ты о чем, знахарь?

– Ни о чем, – задул лучину Олег и скинул полотенце. – Чего еще в темноте делать, как не в постели баловаться? Иди, проверяй.

Беляна рассмеялась, задула лампы с бараньим жиром, и только по шороху в темноте Олег догадался, что она поднимается наверх. А потом – и по ее прикосновениям. Наигравшись, молодые люди заснули, и новую «проверку» Олегу пришлось выдержать, когда окна осветились ранними утренними лучами.

Спустившись с полатей к уже остывшей печи, ведун сдернул с веревки и натянул порты, вышел на крыльцо, сладко потягиваясь, – и тут же шарахнулся назад. Во дворе обнаружилось больше десятка женщин, выжидательно смотрящих на дверь.

– Что у вас тут за обычай такой? – выглядывая наружу через щель приоткрытой створки, Середин торопливо оделся, положив саблю и кистень рядом с собою, на стол.

– А что? – Беляна в одной исподней рубахе распахнула дверь, вышла на крыльцо, сладко потянулась: – Что за сладкая ночь у меня была, бабоньки, вы даже не представляете!..

Ведун, приведя себя в порядок, выглянул следом – но во дворе было уже пусто...

– Поснедать чего хочется, знахарь, – зевнула селянка, – али сразу делом займешься?

– Хочется, – кратко ответил ведун.

Он привычно нашептал защиту от морока, прошел по пятистенку, ничего не заметил, спустился в подпол... И опять прибил молоденького рохлю! Создавалось ощущение, что дома для них тут просто медом намазаны. По трое за сутки... Столько нежити просто не родится! Середин громко спросил:

– Белян, а озера чистые, заводи, пруды у вас поблизости есть?

– Озера? – лупоглазо хлопнула та ресницами. – Старица есть верстой выше по течению. Подойдет?

– Смотреть нужно. Иначе не скажу.

Ведун начал понимать, что при таком засилье нежити просто истреблением попавшихся на глаза тварей не обойтись. Отвадить колдовских созданий от человеческого жилья можно только наговорами и надежными зельями, что настаиваются на одолень-траве – получившей свое название как раз благодаря способности отпугивать любую нечисть. Растет этот чудесный цветок лишь на чистых и открытых участках воды, своей красотой и силой распугивая навок, болотниц, крикс и разгоняя болотную грязь. И столь он красив, что русалки многие, прячась от людских взглядов, на день превращаются в одолень-траву, дабы после заката снова обрести свой облик. Ничто и никогда в этом мире не дается просто так. Отличить спасительный цветок от спрятавшейся русалки – главная трудность для знахаря. Ошибешься – после заката изуродованная русалка придет к неудачнику забрать оторванное и отомстить за причиненную боль. То, что простому смертному обычным цветком привидится – у нее может оказаться рукой, волосами, а то и головой. То-то потом ночью будет приключение – с головой в кувшине и скребущей безглавой гостьей за окном!

Старица, как оказалось, находилась по другую сторону реки, носящей почти то же имя, что и деревня – Чалая. Лодок, как ни странно, ни у кого из жителей не имелось. Понятно, что глубина в омуте возле бань – по шею, а в иных местах и вовсе по пояс, и через реку лежали сразу три галечных брода, но все равно – странно.

Засучив штаны чуть выше колен, Олег перешел реку, свернул вверх по течению по узкой, почти заросшей тропинке и уже через полчаса вышел к ручейку, струящемуся между черными вековыми елями. Старица была проточной – и это радовало. Стоячая вода ни русалкам, ни русалочьему цветку не нравится. Удивляло то, что несмотря на близость деревни, в лесу вокруг стояли крупные сухостоины, валялось невероятное количество валежника и хвороста. Создавалось впечатление, что в лес по эту сторону реки местные жители не ходили вовсе. И тем удивительнее было обнаружить возле старицы ухоженную песчаную прогалину, от которой куда-то в чащобу убегала узкая тропинка. Судя по тому, что окаймляющие пляжик кусты были не поломаны-потоптаны, а аккуратно подрезаны – спуск к воде расчищали заботливые руки, а не звериные копыта и клыки.

Впрочем, сейчас ведуну было не до решения загадок – работы знахарской впереди предстояло преизрядно, за день и не управишься.

Раздевшись, он повесил на запястье серебряный кистень, ступил в воду – и резко оглянулся, ощутив шевеление за спиной. Однако на пляже было пусто, и даже листики на кустах ни один не колыхался. Олег поколебался – но решил не рисковать, поднял с одежды саблю, затянул ремень потуже и повесил оружие на бок через шею и плечо. Все остальное, коли и пропадет, не жалко. Запасное есть.

Ведун снова вошел в воду, осторожно опустил кистень рядом с собой. Подождал. Ссоры со здешней нежитью он не искал, а потому давал ей время отступить подальше от ненавистного металла. Левой рукой начертил на воде полукруг и проткнул его пальцем, показывая здешним обитателям, что он для них не чужак и договор с водяным имеет. Спустя несколько минут продвинулся в воду по грудь.

Чистая проточная старица оказалась прогрета настолько хорошо, что молодой человек даже не ощутил различия между летним воздухом и влагой. Медленно ступая, он подкрался к ближайшим листьям одолень-травы, внимательно их осмотрел, провел вокруг кистенем. Русалка, даже обратившись, серебра все равно убоится, попытается в сторону отплыть. К тому же настоящий цветок не может быть идеальным – на нем всегда хоть какая-то червоточинка имеется, жучки бегают, лепестки не все ровные. Нежить же превращается в бутоны красоты безупречной. И живности на них не бывает – не живут букашки на мертвечине, нечего им на ней делать.

Выбранный Серединым цветок серебра не испугался – но показался слишком красивым, и ведун двинулся дальше, осматривая бутон за бутоном, пока не отобрал с десяток явственно живых: с паутинками и жучками, отдельными жухлыми или мятыми лепестками, а один и вовсе покусанный каким-то голодным речным обитателем. Повернув обратно, он не без удивления заметил усевшуюся прямо на одежду очаровательную девушку с белой кожей, большими черными глазами и длинными распущенными волосами. Незнакомка с грустью оглаживала влажные пряди, вздыхала. Увидев Середина, приподнялась, с надеждой спросила:

– Нет ли у тебя гребня, добрый человек? Совсем волосы спутались, а расчесать нечем. Подари гребешок, отблагодарю, чем токмо ни пожелаешь...

– Расчески нет, – улыбнулся Олег. – Букет есть красивый. Аккурат для тебя.

Он протянул девушке цветы – но та вместо благодарности зло зашипела, кинулась в сторону, сминая ветки ивы, и громко плюхнулась между зелеными листьями кубышки.

– Интересно, как они в воде жить ухитряются, если так одолень-травы боятся? – хмыкнул Середин и стал одеваться.

Трудная работа предусматривает тщательную подготовку. Воду для зелья он собрал, памятуя заветы богини земли Триглавы: из семи разных источников с разных сторон света. Тремя источниками стали колодцы, еще двумя – родники. Один из них обнаружился в овраге, другой – ниже деревни у самого берега. Шестым источником стала река, а за седьмым ему пришлось сходить в лес, к Тихой вязи – болоту уже заросшему, но еще чавкающему влагой. Только так, согласно урокам Ворона, из семи разных источников можно собрать всю силу местной земли, вбираемую текучими водами. Ибо, если чего-то не хватает в одном, то обязательно окажется во втором или третьем. А чего нет в шестом или седьмом – то наверняка имеется в первых. Воду Олег слил в одну бочку, как положено, через скрещенные ножи, рушащие любые наложенные заклятия. И только потом, в зеркально чистую, свободную от любых наговоров воду опустил добытые в старице цветы:

– Выйду я из поля в поле, в зеленые луга, в дольные места, по утренним и вечерним зорям; умоюсь медяною росою, обсушусь жарким Ярилом, облекусь облаками, опояшусь звездами. И пойду я во чистом поле, а во чистом поле одолень-трава... – старательно помешивая воду, наговорил он заветные слова. – Одолень-трава! Одолей ты мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса дремучие, прогони за них живого и мертвого, прогони жадного и завистливого, прогони голодного и злого, прогони ненасытного и дурноглазого, огради от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого ворога по всякий час, по всякий день, по утру рано, по вечеру поздно, в младе месяце, в полноте и в ущербе, на век, в перекрой, в час, получас и во веки веков. Не пусти чужого незваного, не пусти людьми нерожденного, не пусти ни слова, ни взгляда, ни всякого дела. Воля моя крепка, слово мое лепко, заговор мой булат. Отдай свою силу земной воде, одолень-трава. Где она ляжет, там и слову быть, а где ты ляжешь, там быть покою... – И ведун утверждающе выдохнул: – Аминь!

– И что теперь будет? – шепотом поинтересовалась Беляна, наблюдавшая за всей процедурой с безопасного расстояния.

– Теперь, – ведун осторожно вынул увядшие цветы, – теперь это мы закопаем перед порогом твоей калитки, чтобы никакая нежить и ведьма перешагнуть не смогла, водой же с заговором на изгнание нечисти придется по дому пройти и каждый угол опрыскать. А потом то же самое проделать с каждым домом в вашей деревне.

– Когда же ты это успеешь? Вечереет уже!

Олег и не заметил, как за хлопотами с поиском заветного цветка и сбором воды из семи источников ушел весь день от рассвета и до заката.

– Ничего, я воду в Соломонову звезду запру. От лунного света зелье только крепче станет. – Ведун быстро начертал на земле два разнонаправленных треугольника, подкрепив магический знак живой и мертвой рунами. – Вот и все. Теперь будем ждать рассвета. Милостью Сварога покончим завтра с вашей бедой раз и навсегда.

Увы, свои силы ведун сильно переоценил. В каждом доме ему в первую очередь приходилось отлавливать и уничтожать местного рохлю, только после этого делать наговор на защиту жилья от нежити и опрыскивать настоем одолень-травы. Все это требовало времени, больше часа на каждую избу. И пока Олег обошел всю деревню – ушел не день, а полных два, причем последнее жилище он вычищал уже на третьи сутки.

Насколько помогло его средство, видно стало сразу: начиная со второго дня все встречные мужики и бабы Чалова стали кланяться ему в пояс, ровно именитому князю, Беляне же на двор люди понесли всякого рода подарки. Женщина расцвела от гордости, ходила не иначе как в алом расшитом сарафане, в яркой сороке и красных сапожках, и просто светилась изнутри, то и дело удивляясь своему постояльцу:

– Отчего озабоченным ходишь, знахарь? Лепко дело твое сладилось. Бабы все довольны, мужики зашевелились, и даже Снежка чахнуть перестала, как зелье твое пьет.

– Управиться с бедой дело несложное, – качал головой Олег. – Трудно ее обратно не пропустить.

С утра он успел заметить и уничтожить двух нежитей в этом самом дворе. Ведун знал, что рохли вне дома никогда не живут – но тем не менее один оказался в амбаре, а другой притаился в курятнике! В своих заговорах он был уверен – все дома деревни от колдовских тварей защищены надежно, ближайшие два-три года в избах опасаться нечего. Но дворы, дворы. Если нежить расплодится там, она опять изживет мужиков: станет сосать их силы, когда те выходят из дома. А отсиживаться в четырех стенах невозможно.

Для отпугивания рохлей по дворам, сараям, баням и овинам можно, конечно, разложить полынь и можжевельник. Но средство это уже отнюдь не столь надежно, как одолень-трава, да и не напасешься заговоров на каждый уголок. А самое неприятное – для приготовления изгоняющего зелья нельзя дважды брать воду из одного и того же источника. Найти вокруг деревни семь новых, еще нетронутых родников было нереально.

– Ты посмотри, Олег, какой платок цветастый мне Снежка принесла! Посмотри на меня, нечто не нравлюсь? – Беляна накинула платок на плечи, стремительно закружилась по двору, да так, что юбки взметнулись чуть не до пояса.

– Отчего вы за реку не ходите, красавица? – задумчиво поинтересовался Олег. – Брод же глубиною по колено всего.

– А почто? – резко остановилась селянка, отчего юбка хлестко ударила ее по бедрам и только после этого опала вниз. – Дров и по эту сторону в лесу хватает, грибов любой вдосталь нарезать может и ягод набрать.

– За реку ближе.

– Ближе, да не удобнее. Дурная в реке вода, водяной шалит, русалки злые. К чему погибель себе напрасную искать? А ты к чему сии речи ведешь, знахарь?

– Уж слишком рьяно нежить на ваши огороды лезет. Такое чувство, будто насылает кто.

– Нет за рекой никого, – пожала плечами Беляна. – Волхв, Горислав старый, за Смородину ушел. Ефиминка и вовсе без следа сгинула. Отчего ты решил, что оттуда порча приходит?

– Не решил. Текучая вода любое колдовство останавливает. Так что из-за реки проклятия насылать невозможно... Эх, креста у меня нет, крестика любимого! С ним куда как проще все получалось. Поискать нужно, вокруг походить. Может, взгляд куда и упадет.

– Тебе с понизью больше нравится, али с кокошником? – уже опять отвлеклась на подарки женщина. – Смотри, какая цветастая, бисерная. Ты на меня совсем не смотришь, злыдень!

– Смотрю, Беляна, смотрю, – тряхнул головой Середин. – Красивая ты, самая что ни на есть красивая. И в сороке красивая, и кокошнике, и с понизью и с кольцами височными, и в сарафане, а еще пуще без сарафана ты прекрасна, Белянушка! Нет никого в этих землях, кто бы красивее тебя был. Ни на кого тебя не променяю!

– Правда? – зарделась селянка, крутанулась еще раз и закинула ему руки за шею. – Ни на кого?

– Именем Свароговым клянусь! – Олег вытянул косарь, поцеловал лезвие и вогнал его обратно в ножны: – Клинок острый тому порукой.

– Мне еще никто в верности на клинке не клялся, – облизнула губы женщина. – Даже муж.

– Я же не под венцом. Чем мне еще клясться?

– Иди же, иди ко мне! – схватив за руку, Беляна потащила его в дом. – Ты никогда в жизни не пожалеешь об этой клятве!

– В жизни? – насторожился ведун. – Ты о чем?

Середин пообещал женщине быть верным совершенно искренне. Он не собирался позорить селянку, приютившую его под своей крышей, бегая от нее к кому-то еще, обманывая, хитря. Все вокруг должны знать, что нет в Беляне недостатков, что нечего ее кавалеру искать в других девках и хозяйках. Выбрал – значит, выбрал. Но простое обещание не обманывать, похоже, вызвало у Беляны какие-то совсем неправильные ассоциации.

– Иди же ко мне, иди! – Момент для выяснения деталей был явно не самым подходящим. И Олег отложил разговоры на потом.

После обеда ведун все же вернулся к возникшим поутру подозрениям, собрался и, перейдя реку, по ручью добрался до старицы, притаился в кустарнике. Вода была тихой и спокойной – к окруженному ивами и осиной узкому длинному водоему не пробирался ни единый ветерок. В кронах жизнерадостно пересвистывались пичуги, туда-сюда носились ласточки, отлавливая неосторожную мошкару, потрескивали прозрачными крыльями стрекозы, охотясь на мушек помельче. Пахло здесь не гнилью и болотом, а мятной свежестью, россыпи белоснежных бутонов, словно фата, накрывали поверхность воды от берега и до берега.

– А ведь на реке одолень-травы нету, вообще не растет, – припомнил Середин. – Тут что, заповедник? Специально там, где смертные не ходят. Но если не люди и не звери, тогда кто?

Примерно с полчаса он слушал и приглядывался – но так и не заметил ничего подозрительного. Ни плесков, ни шорохов, ни колыхания листьев и камышей. Давешняя водяная дева тоже никак себя не проявляла. Видать, отправилась искать гребешок в другом месте.

– Зря, – шепотом посетовал ведун. – Я ведь один прихватил. На всякий случай.

Он переправил серебряный кистень из-за пояса в рукав, осторожно выбрался на знакомый пляж и, мягко ступая по песку, углубился по тропинке в лес. Двигался Середин не спеша, принюхиваясь и оглядываясь по сторонам. На тропе, по которой не ходят местные жители, вполне могут оказаться капканы, настороженные специально на чужаков, сунувшихся в запретное место. Однако ни петель, ни натянутых в траве жилок самострелов, ни согнутых в дугу упругих кленов он так и не встретил. Вместо них на пути попалось с десяток гадюк и ярких медянок. Змеи сворачивались в клубки и шипели, не торопясь уступать дорогу, но противостоять ножнам сабли не могли, и одна за другой были отброшены в сторону.

Примерно через полверсты тропинка пошла вверх, на мохнатый от молодого ельника пологий взгорок. Ведун протиснулся между деревьями, едва-едва превышающими его высотой, и внезапно оказался перед плотно сбитым, оплетенным хмелем частоколом.

– Вот это да... – Середин опять замер, прислушиваясь, выронил из рукава кистень, пряча его обратно в поясную сумку, положил руку на рукоять сабли. Вблизи заборов и тынов в первую очередь следовало опасаться людей, а не нежити. Однако и здесь он не услышал ничего, кроме птичьей разноголосицы.

Ведун стал пробираться вдоль стены, отводя от лица смолистые еловые лапы, и уже через десять шагов оказался перед крепко запертыми и надежно заплетенными хмелем воротами. Возможно, на этом бы Олег и успокоился, в чужие владения не полез – но в щель между тыном и створками он углядел низкого пузатого идола, страшно похожего на Чура, и понял, что попал к святилищу. Святое же место должно быть открыто для всех!

Ведун вынул косарь, распорол побеги, связывающие ворота, и потянул обрывки растений на себя. Послышался низкий басистый скрип, и створки с неожиданной легкостью разошлись в стороны.

Внутри царило полное запустение. Во многих местах уже вытянулись высоко к небу березки и ольха, земля шелестела желтыми колосьями, на некоторых идолах уродливыми шапками возвышались вороньи гнезда, другие были заплетены паутиной или покрылись мхом.

– Ничего удивительного, что в Чалове столько нежити завелось, – пробормотал Середин. – Коли они святилище свое забросили, так и боги, вестимо, от них отвернулись. Как же так получилось-то?

Храм не носил никаких следов разрушения или наказания идолов, надругательства чужаков или проклятия иноверцев. На месте оставались алтари, следы украшений, догнивали корзины с подарками, поблескивал из-под пыли бисер былых украшений. Все выглядело так, словно как-то вечером, вознеся Срече положенные молитвы, люди закрыли врата святилища – и больше уже никогда сюда не вернулись.

Ломая ногами спелые колосья травы, Олег подступил к центральному идолу, поклонился ему в пояс:

– Приветствую тебя, Сварог, прародитель корня русского, созидатель мира и небес наших.

Затем с помощью косаря расчистил пространство вокруг идола, утоптал траву, убрал застарелые дары, превратившиеся в нечто серое, сухое и невесомое. Пошел по святилищу дальше, к задней стене, где обычно и ставили памятник его покровительнице.

– Приветствую тебя, Мара, прекраснейшая из богинь. Поверь, твое имя постоянно в моем сердце, и каждый день я возношу молитвы твоей красоте...

Он не менее старательно, чем ранее, очистил место перед истуканом ледяной богини, отер его руками, почтительно склонил голову, опустившись на колено. Затем торопливо вышел, отыскал солнечную поляну, набрал там самых красивых цветов, сделал два букета и вернулся в храм. Тот, что скромнее, возложил к ногам Сварога, а более пышный поставил перед Марой, еще раз выразив свое почтение. Ведь богам важна не ценность подарка. Им нужно, чтобы о них помнили и через молитву отдавали часть своей душевной силы.

Исполнив долг, ведун собрался было уходить – как вдруг заметил возле левой стены святилища прогалину, подошел ближе и... И увидел поставленный поверх круглого воинского щита свежий букет незабудок и глиняную чашу с чуть розоватым напитком. Чьи-то заботливые руки не только оставили Похвисту подношение, но и сохранили идола в чистоте, окропили чем-то его губы, а траву на несколько шагов вокруг выкосили еще весной, а потому здесь не было пожелтелых колосьев. Только клевер, ромашки и низкая травка. Но самое удивительное – к этой прогалине перед богом не вело никаких троп, словно таинственный почитатель возникал перед идолом из воздуха и так же неведомо исчезал.

– И ты славься, бог непогоды, – поклонился Середин, отступил, вернулся к выходу и, раз уж никому более сие святилище было не нужно, затворил ворота, смотав длинные концы стеблей хмеля.

В этот момент ему и послышалось что-то, похожее на тихий смешок, он явственно ощутил на спине чей-то взгляд. Ведун постарался внешне никак не выдать своего подозрения, но, отойдя от святилища, стал пробираться через ели в направлении звука. Едва выйдя под кроны осин, краем глаза увидел движение в стороне и пошел туда, забирая правее, чтобы отрезать неведомому существу путь в самую чащобу, выпугнуть его на светлую поляну, пусть и к ельнику.

Между тем существо успешно отступало: Олег время от времени слышал, как под ногой неведомого противника то шуршала опавшая листва, то похрустывала веточка, то шелестели листья на задетой ветке. Поняв, что их разделяют считанные шаги, ведун рванулся вперед, уже не таясь, ломая низкие сухие ветки берез и осин, продираясь через кусты, раскидывая листву, бегом вырвался на залитую солнцем поляну меж двух вековых лип... И едва не осел от грозного рева: прямо на него от близкого малинника сделал несколько прыжков оскалившийся громадный медведь.

Сердце Олега от неожиданности ухнулось вниз, живот скрутило холодным ужасом, но рука привычно выдернула саблю и нарисовала ею в воздухе сверкающий полукруг. Медведь притормозил, поднялся на задние лапы, оказавшись выше Середина в полтора раза, и снова заревел – да так, что затряслись даже древние липы, а с деревьев помельче посыпалась листва.

– Стану не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, а окладным бревном. Пойду в чисто поле под западную сторону, – торопливо забормотал ведун. – Под западной стороной стоит столб смоляной. Из-под этого столба течет речка смоляна. По этой речке плывет сруб соленый. В этом срубе сидит чернец и чернуха, водяной и домовой, и колдун неживой. Уплывай, сруб соляной, уноси с собой дар колдовской. И проклятие, и порок, и сглаз, и морок...

Середин даже головой тряхнул, пытаясь снять наваждение, – но медведь все равно оставался медведем. Это был отнюдь не морок. Это был самый настоящий зверь с длинными желтыми клыками, когтистыми лапами и капающей из пасти тягучей вонючей слюной.

«Отбегался герой», – сглотнул ведун, прикинув, что можно сделать его сабелькой против полутонной туши. Можно распороть брюхо – и часа через два медведь сдохнет. Но его перед этим наверняка задавит. Можно попытаться вогнать клинок меж ребер. Если повезет – даже угадать в сердце. Но для этого придется подойти в упор, а один удар медвежьей лапы запросто переломает ему хребет и вспорет кожу до самого живота. Еще можно попытаться убежать. Но для человека не было никаких шансов удрать от мишки косолапого, и если уж предстояло погибать – Олег предпочитал умереть в схватке, а не драпая, словно шкодливая дворняжка.

Медведю же тем временем надоело стоять на задних лапах, и он тяжело плюхнулся вниз, мгновенно оказавшись головой уже не выше, а ниже человека. Середин сообразил, что хороший удар саблей по звериному затылку сможет разом решить все проблемы, и попытался подкрасться ближе – но мохнатый хозяин леса предупредительно зарычал, разом выдув дурные мысли у ведуна из головы. Олег вообще все делал неправильно: смотрел медведю в глаза, хотя и помнил, что такой взгляд звери принимают за вызов, не пытался незаметно скрыться или прикинуться мертвым. Топтыгин тоже не торопился задрать упитанного человечка, а все рычал и приминал траву, раскачиваясь с боку на бок и глядя на врага снизу вверх.

Олег последовал его примеру, тоже покачался из стороны в сторону и расставил шире ноги, принимая более удобную для схватки позу. Правда, при этом ему показалась, что самое ровное и устойчивое место находится парой шагов позади. Медведь опять грозно рыкнул, чуть приподнялся, махнул лапой, чиркнув ею воздух на безопасном расстоянии от клинка, опустился обратно на четыре лапы. Ведун отступил еще на шаг, решительно, с посвистом, рубанул воздух и опять отступил. Зверь склонил голову набок, коротко, по-собачьи, тявкнул. Середин отступил еще, не отрывая от него взгляд и не опуская клинка. Подумал и сделал еще пару шагов назад. Медведь поднялся на задние лапы, торжествующе заревел – и вдруг потрусил прочь, к зарослям малины, мужественно спасенным от чужого вторжения.

Ведун перевел дух и вдруг понял, что стоит совершенно мокрый, словно после купания. Пот прошиб его так, что крупные капельки скатывались с волос и падали на землю.

– Кажется, на сегодня хватит, – пробормотал он, спрятал клинок и отступил в противоположную сторону.

Быстрым шагом выйдя к реке, Олег долго отмывал лицо холодной проточной водой.

– И чего меня туда понесло? Все же знают, что ни одна магия преодолеть текучей воды не в силах. Если откуда порча и идет, то со своего берега.

Уже переодеваясь, ведун поинтересовался у Беляны:

– Скажи-ка, что за святилище стоит за рекой напротив деревни?

– Святилище? – Женщина надолго задумалась, пожала плечами: – Было там святилище. Но как Горислав умер, волхв наш, не слышно про него более.

– Как так не слышно? – не понял Олег. – Как же вы молитвы возносите, богов почитаете, дары им приносите, коли о святилище забыли?

– Что проку от богов, знахарь? Как болезнь по веси пошла, нечто они пользу нам какую принесли? Помогли, защитили? Что проку молиться, когда пользы от этого никакой нет?

– Родителей своих вы тоже вспоминаете лишь тогда, когда польза от них есть? – угрюмо поинтересовался ведун. – И подарки им дарите, токмо когда пользу ответную получить можете?

– Так то ж отец с матерью... – неуверенно возразила Беляна.

– А это кто? Кто мы все, как не внуки Свароговы, не дети Триглавы, ею рожденные, Хорсом выращенные? Это ты уже забыла? Боги наши – это не просто покровители, это память наша родовая. Знание того, откуда корень наш, по какому праву этими лугами и лесами владеем, того, кто предки наши, в чем величие нашего прошлого и долг перед будущим. Память о том, кто искру жизни нашей создал, кто душу вложил в тела наши. Кто забыл, от каких корней предки вышли, тот уже не плоть от земли нашей, а так, бродяга без роду и племени, без опоры твердой в душе и памяти. Кто про бога забыл, про дары и заветы его, тот и от души своей отказался. Ибо не может признать в себе душу тот, кто не признает бога. А коли нет в тебе души – чем ты от скотины простой отличен? Животное о двух ногах, и ничего более.

– Никто не ходит туда, знахарь! Почто меня попрекаешь?! Мне что, больше всех надо? – огрызнулась селянка.

– Я не попрекаю. Я узнать хочу, отчего богам у вас поклоняться перестали?

– Мужики квелые, бабы русалок боятся, волхв сгинул. Кому ходить? – разом выплеснула все Беляна. – Нет нужды – вот ходить и перестали.

– Свято место пусто не бывает, – повторил банальную истину Олег. – Когда перестаешь молиться богу, его место тут же занимает нечисть.

– Ты ведун? Стало быть, гони.

– Гоню... – Переодевшийся в сухое Середин опоясался саблей. – К сумеркам вернусь.

И он отправился в обход по деревне, выискивая нежить, что раз за разом заводилась во всех потаенных местах, где можно без опаски пересидеть шумное дневное время: под стрехами, в стогах и на сеновалах, у овинов и под банями. В деревне, забывшей родовое святилище, этих тварей каждый день нарождалось с избытком. Идти на землю, не защищенную молитвами, заговорами и покровительством богов, им было легко. Но все равно оставался вопрос: откуда они с таким азартом рвались в это селение. Кто порождал такое количество рохлей и посылал их сюда. Пока не найдется гнездо – здешним людям покоя не обрести.

С рассветом ведун опять отправился на поиски. На этот раз – вдоль реки. Вчерашняя встреча оставила у него в памяти весьма глубокую зарубину, а потому теперь, отправляясь в незнакомое место, Олег накинул на себя кожаный поддоспешник и пластинчатую броню, порвать которую не под силу ни клыкам, ни когтям любого зверя. А чтобы не сверкать полированной сталью – набросил на плечи найденный в амбаре старый долгополый кафтан из грубого полотна. До обеда он крался у самой воды, заглядывая во все темные омуты и берлоги под поваленными деревьями, но ничего интересного не заметил и повернул назад. Новым днем пошел уже вниз по течению. Ничего похожего на рассадник нежити Олег опять не обнаружил, зато наткнулся на выход маслянистой голубой глины, толстым слоем выпирающей из-под песчаного холма. Открытие пришлось «на руку»: набрав полный подол кафтана, Середин принес глину домой и вечером, уже после ужина, посвятил два часа выкладыванию мелкой гальки и валунов по верху дымохода. Печка подросла сразу сантиметров на двадцать, и он прикинул, что через неделю сможет вывести трубу наружу, над кровлей, навсегда избавив хозяйку от копоти в избе.

Еще четыре дня он посвятил поискам в окрестных лесах – опять безуспешным, на пятый – снова перешел реку, пошарил у воды на том берегу, принес Маре бисерную понизь, одну из подаренных благодарными деревенскими женщинами, алтарь Сварога украсил большим букетом цветов. Но ничего подозрительного и там не заметил, вернулся, а утром продолжил поиски по своему берегу, уйдя почти до самого тракта. И неожиданно наткнулся на узкую дорожку, проложенную кем-то через чащу. Дорога, судя по ширине, была предназначена для прохода телег. Колеи от колес не имелось – значит, проездом пользовались не часто, а чтобы он не зарастал, свежая поросль кустов и деревьев была срублена под самый корень. Некоторые из тонких пенечков еще даже не успели засохнуть. Однако недавно кто-то здесь все же прокатился – это доказывала свежепримятая трава.

– Как интересно, – обрадовался ведун. – Тайный обитатель поблизости от веси – это как раз то, что нужно. Если по этой дорожке он возит что-то или кого-то в деревню, то логово должно быть в другой стороне...

Середин повернул от деревни и ускорил шаг, рассчитывая в ближайшие часы получить ответ на все свои вопросы. Отмахав таким образом с полверсты, он заметил впереди просвет, снял ремень, затянул, повесил наискось через шею и через левое плечо – чтобы ножны не цеплялись за прутья и валежник, – свернул с дорожки, осторожно прокрался вперед... и оказался на пыльном широком тракте.

– Вот ведь, электрическая сила, – почесал в затылке Олег. – Получается, это просто выезд к дороге?

Он прошел по обочине с полсотни саженей, но поворота почему-то не заметил. Повернул назад, внимательнее вглядываясь в лес по сторонам. И опять не обнаружил злосчастного съезда. Но на этот раз обратил внимание на несколько темных пятен в пыли, над которыми кружились мухи. Сорвал листик ольхи, опустился рядом на колено, вжимая пальцем, провел по ближнему темному пятну, стирая с него пыль.

– Вот те раз... Кровь! – Ведун вскочил, повернулся к лесу, пошел напролом через густой ивняк и через несколько шагов выбрался на утоптанную поляну, огляделся: – Вот, значит, как... Ветки опустили, лапником накрыли, телеги закатили, потом все подняли – и выглядит, как и было. Хорошее место для засады. И выскочить можно быстро, и следов не видно, куда повозки пропали. Ловко придумали, молодцы...

Он опять двинулся по просеке, но уже в другую сторону, и через час быстрой ходьбы наткнулся на страшную находку: рядом с тропой, под корнями вывороченного ветром вяза лежало тело. Слипшиеся волосы на разбитой голове, залитая кровью рубаха и штаны. Сапог и пояса на жертве не имелось. Видать, душегубы решили, что это добро им еще пригодится. Но самое страшное – ниже, под мертвецом, проглядывали останки еще многих других жертв. Некоторые разложились уже полностью, иные еще кишели опарышами и жуками.

– Проклятье! – Закрыв воротом лицо, Олег быстрым шагом поспешил дальше. – Это они тут что, с самой зимы бесчинствуют? Нечто никому и дела никакого нет?

Спасаясь от нестерпимого смрада, он перешел на бег и только через полверсты смог перевести дух. Но еще почти час ему мерещилось, что сладковатый запах разложения продолжает витать рядом. К счастью, вскоре это наваждение разогнал совсем другой аромат: запах дыма, жареного мяса и копчености. Ведун опять свернул с дорожки, осторожно пробираясь через заросли, и вскоре различил впереди широкую поляну. Оттуда доносилось ржание коней, веселые голоса. Часть поляны загораживал приземистый сруб с узкими окошками, возле которого, у самой стены, возвышался свежесметанный, еще ничем не прикрытый стог.

Между срубом и Олегом стояли три накрытые рогожей повозки, а возле них лежали на траве две девицы. Каждая была привязана к трем колышкам: один удерживал шею, два других растягивали ноги, так что намерения хозяев дома в отношении пленниц не вызывали никакого сомнения.

– Вот, электрическая сила... – Ведун понял, что медлить не следует, вытащил косарь и, пригибаясь, подкрался к девкам, быстро перерезал веревки.

Те поднялись, одергивая подолы и разминая ноги, отирая шею.

– Чего не бежите? – не понял Середин.

– Дык ведь все едино догонят, – развела руками одна.

Олег зло сплюнул: еще никогда в жизни женщины не вели себя так, как он ожидал. Похоже, логика их мыслей так и останется для него загадкой до конца жизни.

– Эй, смерд! Ты кто, откуда?

«Заметили», – подумал Середин, выпрямился и пошел разбойнику навстречу. Хотя какой там тать? Мальчишке на вид еще и пятнадцати не стукнуло. Пожить еще не успел, а уже выбрал путь смерти. Не повезло.

– Эй, ты кто?! – срывающимся голосом выкрикнул паренек, привлекая общее внимание. – Откель взялся?

Олег между тем вышел уже почти на середину поляны и мог спокойно осмотреться. Трое разбойников расположились у костра, над которым на вертеле зажаривался целый поросенок. Еще один сидел на крыльце, правя лезвие топорика, трое что-то мыли у ручья в низине за домом, двое занимались лошадьми. Итого десять. Ну, еще несколько бандитов может быть в доме. Можно считать, десятка полтора. Из оружия видны были только топоры, причем и те – плотницкие, да утыканные железными шипами дубинки. Ну, еще косари да пара клевцов. Захолустье, одним словом. Даже у душегубов и то приличных клинков не найти. А уж про луки и рогатины так вовсе речи не шло.

– Чего молчишь? Сейчас порежу! – Малец схватился за нож.

– Прохожий я, – ответил Середин. – Шел по тропе, дымок заметил. Решил повернуть на огонек.

– Не повезло тебе, прохожий, – хмыкнул бородач с крыльца. – Искал дармового обеда, а нашел безвременную смерть. От нас назад дороги нет никому. Коли по-мирному вести себя станешь, так и умрешь без мучений. А заставишь нас за собой бегать, то и смерть примешь лютую, сам о кончине просить станешь.

– Дело ясное, – кивнул ведун. – У вас тут все помирают. А скажи мне, душегуб, нет ли среди вас колдуна сильного, дабы порчу смог на целую деревню наслать?

– На что нам колдуны?! – рассмеялся мальчишка. – Мы и так, ножами да палицами славно управляемся. Через день добра наживаем, а таких как ты в землю кладем.

– Жалко, – вздохнул Олег. – Я искал колдуна.

– Славный малый попался! – подал голос наряженный в алую косоворотку бандит от костра. – Не плачет, пощады не просит, убечь не пытается.

– А должен? – усмехнулся Середин. Он уже высмотрел все, что хотел. И причин для беспокойства не видел.

– Даже жалко тебя, лапотник, – поднялся душегуб. – Но уж прости, схрона нашего никто знать не должен. Посему придется тебя предать сырой земле. Извини. Может, пожелаешь чего перед смертью? Побалуем тебя, так и быть. У нас и мед ставленый имеется, и бабы ядреные, и жратвы от пуза. Чего желаешь?

– Да убивайте же вы меня скорее! – вздохнул ведун. – Сколько ждать можно?

– Да он, видать, обезумел со страху, – отозвался коренастый малый, что крутил вертел. – От и несет околесицу. То колдун ему надобен, то смерти просит. Случается. Помнишь, мужика темкинского о прошлом годе? Поперва сапоги целовал, а опосля колыбельные петь начал. В минуту умом тронулся, как об участи своей узнал.

– Да он просто чаловский, – возразил бородач с крыльца. – Там все мужики такие, малохольные. Овцы овцами. И тупы как бараны. Ты его резать станешь, а он и не поймет вовсе, че с ним делают. – Тать презрительно сплюнул.

– Будь милостив к слабым, – махнул рукой краснорубашечный. – Синеус, отведи его к яме, дабы тут не воняло, и там отправь в мир предков быстро и без лишних терзаний.

– И то верно, – согласился бородач. – К чему лишние страдания! Ступай, племяш, сделай это милостиво.

– Да, дядюшка, – согласился мальчишка и указал своим ножиком в сторону девок: – Туда ступай.

– Ты сбрендил, дурашка? – показал ему свой обнаженный косарь ведун. – Никуда я не пойду. Здесь убивайте.

– Он не идет, дядь Зорислав! – обиженно пожаловался мальчик.

– Так я и знал! – Бородач отложил топорик и поднял с земли истыканную гвоздями дубину. – Никто по-доброму ложиться не желает.

Разбойник поднялся со ступеней и, тяжело переваливаясь, направился к Олегу: