Та сторона, где ветер Крапивин Владислав
– А в школе ты тоже в Воронеже учился?
– В Воронеже… И в Омске. В разных…
– В специальных?
Владик покачал головой.
– Нет. Не хочу я… В специальные интернаты… Там все время жить надо. А мы с папой… понимаешь, вместе все время.
– Понимаю, – шепотом сказал Генка.
– Я и в такой школе могу. Думаешь, не могу? У меня память хорошая, я все на уроках запоминаю. Писать в тетрадях только трудно. Ну, меня от чистописания все равно освобождали. И от рисования освобождали.
– Ты в каком теперь?
– В четвертый перешел, – вздохнул Владик. – Мог бы в пятый уже, мне почти одиннадцать. Но я как-то глупо родился, в сентябре. Когда в первый класс записывали, меня сначала не взяли. Говорят, потому что до семи полмесяца не хватает. На следующий год тоже не хотели, да я уж читать и считать умел. Одна учительница, Нина Сергеевна, меня в свой класс взяла, занималась, домой к нам ходила. Хорошая такая… А первый раз ох я и ревел, когда не приняли! – признался он. – Так же, как в тот раз, когда ветер сказку рассыпал…
«Он мне все рассказывает, – подумал Генка. – Почему? Может быть, потому, что ничего не видит и все для него кругом как ночь, а ночью, говорят, люди бывают откровеннее?» Но Генка понимал, что это ерунда. Он чувствовал другое: Владик доверяет ему как другу.
– Я, когда маленький был, не любил ветер, – тихо сказал Владик. – Только уж потом полюбил, когда понял… От ветра знаешь как погода зависит! – Он поднялся и стал пробираться к флюгеру. – Слышишь, ветер сильнее стал и ровнее? Значит, скоро дождь кончится. Если ветер чувствовать, можно хорошо узнавать, какая будет погода…
– Это правильно, – согласился Генка.
Ломая на кусочки какую-то щепку, Владик вполголоса проговорил:
– Конечно… есть еще разные внешние признаки. Например, цвет неба, форма облаков. Облака – это ведь важно: перистые, кучевые, слоистые. Только ведь скажут, если надо, верно? Не один же я буду.
– Где? – морща лоб, спросил Генка. Опять он ничего не понимал.
Владик бросил щепки.
– Ну, где… На станциях. На зимовках. Где определяют погоду. Ты же знаешь.
«Ух ты!» – не то подумал, не то прошептал Генка. Потому что лишь в эту секунду пришла настоящая разгадка. Все встало на свои места, сделалось четким и понятным, словно в бинокле, когда повернешь окуляры до полной резкости. И деловитая стрелка флюгера над фанерной шкалой, и дребезжащий анероид, и Владькина фуражка на гвозде рядом с приборами, и сам Владька, не захотевший стать музыкантом. Владька, задумавший удивительное и дерзкое: стать метеорологом. «На станциях. На зимовках…»
В сумраке чердака пасмурный квадрат окна казался ярким и серебристым. По нему бежали рваные облака. Владькина фигурка в этом квадрате была совсем черной.
Он стоял спиной к Генке, тоненький, прямой и неподвижный. Что-то непонятное задело Генкину душу. Это «что-то» было тревожным и звонким, словно ждала далекая дорога и под синим грозовым небом горны проиграли походный сигнал.
Но ведь не было пока у Генки такой дороги. А у Владьки была…
– Ты не говори, – вдруг услышал Генка. – Никому не говори про это, ладно? Я тебе первому сказал, одному.
Генка кивнул. Он забыл, что Владик не увидит этого молчаливого согласия.
И, встревоженный молчанием Генки, а может быть, своими мыслями, Владик сбивчиво заговорил:
– Вот ты… как думаешь, получится это у меня? Если изо всех сил…
В голосе его вдруг прозвучало такое беспокойство, что у Генки холодок пробежал по спине.
– Получится, – тихо сказал он. – У тебя все получится.
Дождь кончился, и за клочьями низких облаков угадывалась солнечная желтизна. Ветер был еще сырой, но легкий и не холодный. Генка и Владик выбрались на крышу. После сумрака и земляного запаха чердака небо и улицы показались Генке удивительно просторными и светлыми, а ветер приносил запахи мокрых трав.
– Ветер пахнет лесом, – сказал Владик. – Земляникой пахнет и листьями осины.
Он стоял рядом, и Генка чувствовал его острый локоть.
– Да, – ответил Генка, хотя не помнил как пахнут листья осины.
Владик прислушался.
– Папа идет, – сказал он.
– Где?
– Ну, я не знаю. Далеко еще.
Генка зажмурился и напряг слух. Ему тоже захотелось услышать шаги Владькиного отца. Но он слышал только незаметный шум дня: шорох ветра, далекий гул машин, голоса прохожих, басовитые гудки буксиров, музыку репродуктора… А потом звякнула калитка, и Владик весело крикнул:
– Ага, пришел! – Это прозвучало, как «ага, попался!». – А говорил, что до вечера…
От калитки шел высокий человек в сапогах, серой кепке и мешковатом темном костюме. Доски прогибались под сапогами. Лицом он показался Генке похожим на испанца: прямой нос, узкий подбородок, волосы на висках подстрижены низко, как у тореадора, которого Генка на прошлой неделе видел в киножурнале. Но губы были широкие и мягкие, а волосы светлые. Все это Генка разглядел, когда Владькин отец остановился и поднял голову.
Он улыбнулся Генке глазами, а Владику ответил:
– Не получилось до вечера. Прогнали.
Владик испуганно качнулся вперед.
– Кто?
– Начальство, – засмеялся отец. – Ты не свались… До послезавтра приказано на работу не являться. Говорят, без меня теперь управятся. Вот как…
– Ура! – тихо, но энергично сказал Владик. – Это они правильно.
– Что же делать, будем загорать.
– Папа… – сказал Владик.
– Ну?
– Ты готов?
– Давай.
– Держи!
Владик стремительно согнулся и прыгнул вперед, с крыши. У Генки внутри что-то оборвалось. Он чуть не крикнул. Но руки отца подхватили Владика у самой земли и удержали на весу.
– Приземлились, – сказал Владик и важно покачал головой.
Генка вспомнил своего отца. Как он уехал. Какая-то смесь обиды и зависти качнула его вперед, как волна. Не думая, Генка шагнул к самому краю крыши и тоже прыгнул.
Он прыгнул не глядя. Ноги скользнули по мокрым доскам. Он упал на бок и ударился локтем. Так, что искры и слезы из глаз. Стараясь не морщиться, Генка сел и увидел над собой Владькиного отца.
– Жив?
– Жив, – сказал Генка и попытался улыбнуться.
– Ну надо же догадаться! Кости целы? Вставай тогда. – Он приподнял Генку за плечи. – Тут ведь дело не простое. У нас с Владиком все рассчитано, а ты сразу – бултых!
– Ничего, – сказал Генка, пряча влажные глаза. И добавил уже совсем глупо, сам не зная зачем: – А вы и не похожи вовсе на инженера. Я думал, вы не такой.
– Какой есть, – улыбнулся Владькин отец. И, кажется, не удивился.
А Генка чувствовал, что несет чепуху, которая показалась бы смешной даже малышу Ильке. И все-таки нес:
– У меня отец тоже инженер. Тоже не похож. Наверно, все настоящие инженеры не похожи на инженеров.
– А это мысль, – сказал настоящий инженер.
Владик тронул Генку за рукав.
– Ну я и перепугался, – признался он.
– Пустяки, – ответил Генка. – Я пойду. Надо мне домой.
– А то оставайся, – предложил отец Владика. – Сейчас полную сковородку картошки соорудим. – Он обернулся к Владику: – Ты начистил?
Владик вздохнул и зацарапал ботинком по крыльцу.
– Ну, я так и знал, – печально сказал отец. – Конечно, забыл?
– Сейчас начищу, – заговорил Владик. – Долго, что ли…
– «Долго, что ли»!.. Горе ты мое! Про крышу небось не забыл, – усмехнулся отец. И обратился к Генке: – Слазить на крышу он никогда не забудет. Вот уродился чертеняка! Что с ним делать, не знаю. Лупить, что ли?
– Лупи! – весело сказал Владик.
– Неудобно как-то. Большой уже.
– Раньше надо было, – охотно согласился Владик.
– Вот сломаешь шею…
– Я?!
Генка молча слушал их, и ему не хотелось уходить. Но он опять сказал:
– Я пойду.
– Придешь потом? – спросил Владик.
– Завтра. Завтра утром. Можно?
– Вот вопрос! – удивился Владькин отец. – Ты, Гена, разбудить нас не бойся. Мы, как говорят, с петухами встаем.
«Имя знает, – подумал Генка. – Значит, Владик говорил про меня».
За калиткой Генка вспомнил, что забыл куртку. Но уже проглядывало солнце, и он не стал возвращаться.
Глава шестая
Утром за Генкой увязался Илька. Откуда он узнал, что Генка идет к Владику, совершенно непонятно. Он вылетел из-за угла, расстегнутая рубашка полоскалась за спиной.
Тормознув сандалией, Илька выдохнул:
– Ген, я с тобой. Ладно?
– Слушай, Гонец, – сказал Генка, – лети в другую сторону.
– Ну, Гена…
– Я кому говорю!
Илька сказал потускневшим голосом:
– Жалко, да?
– Жалко.
Илька опустил голову и прошептал:
– Я же не буду мешать.
– А что ты там будешь делать?
– Смотреть, – сказал Илька и с надеждой глянул на Генку.
– Что тебе там, кино? – разозлился Генка.
– Змея смотреть, – жалобно объяснил Илька. – Вы делать будете, а я учиться буду.
– Откуда ты знаешь, что мы будем делать?
Илька вздохнул:
– Догадался…
– Где не надо, ты догадливый! – проворчал Генка. – А там возьмешь да ляпнешь что-нибудь.
– Не ляпну, вот увидишь.
– Я тебе дам «увидишь»! Ты эту привычку брось, если хочешь туда пойти. Вообще такие слова забудь: «увидишь», «смотри», «глаза». Понял?
Илька понял.
– Да, еще… – хмуро сказал Генка. – Не вздумай его о матери спрашивать.
– А где она?
– Откуда я знаю! Они вдвоем с отцом живут.
– Умерла, значит, – тихо сказал Илька. – Я не буду… Вот у нас тоже, когда папа умер…
Он не договорил, а Генке стало неловко за свою суровость.
– Ну, пойдем. Только не скачи, как козел.
Илька не скакал. До самой Владькиной калитки он шел задумчивый, погрустневший.
Но все-таки один раз Илька ляпнул. Когда знакомился с Владькиным отцом. Тот поставил Ильку между колен и, чуть улыбаясь, выспрашивал:
– Как звать-то? Илька? Илья, значит. Илья-пророк… Ну-ну! Значит, Илюшка. А меня – Иван Сергеевич. Можно и проще – дядя Ваня.
– Лучше уж Иван Сергеевич, – сказал Илька, простодушно глядя на Владькиного отца. – У нас есть сосед дядя Ваня. Пьяница ужасная. Жена каждую субботу его из канавы домой на тачке возит. А он только мычит.
Генка довольно крепко хлопнул Ильку между лопаток. Илька смутился и стал разглядывать свое колено, смазанное зеленкой.
Иван Сергеевич и Владик захохотали. Владька даже ногами заколотил по дверце шкафа – он сидел на гардеробе, что-то искал там.
Генка смотрел на Владькиного отца виновато, словно извинялся за Ильку: что возьмешь с малыша…
– Папа, – отсмеявшись, начал Владик, – а здесь тоже нет клея.
– А я при чем?
– Ну, ты же убирал.
– Убирай сам. Сколько раз говорил: ставь на место.
– А на том месте твои лампы лежали.
– Отодвинул бы.
– Ну да! Начну отодвигать и шандарахну об пол.
– Я вот тебе тогда шандарахну… Что ты там дрыгаешься? Сам сейчас на пол слетишь.
– Конечно, – сказал Владик. – Потому что клей – вот он. Отойдите! – И он с грохотом прыгнул со шкафа. – Илька, забирай бумагу.
С Илькой он разговаривал так, будто они всю жизнь были знакомы. Илька, видно, тоже никакой неловкости не чувствовал. И Генка успокоился.
– Мы на крыльце будем клеить, – сказал Владик. – Папа, а ты ниток дашь?
– Куда вас денешь…
Владик с бутылкой клея шагнул к двери. Илька и Генка двинулись за ним.
– Гена! – окликнул Иван Сергеевич. – Подожди секунду. Помоги-ка шкаф отодвинуть. Владька за него мои чертежи завалил. Достать надо.
– Я завалил?! – возмутился Владик. – Они там целую неделю валяются! Дай я сам отодвину.
– Иди, иди…
Генка и Владькин отец остались вдвоем. Они легко отодвинули скрипучий гардероб от стены: видно, он не был набит имуществом до отказа. Иван Сергеевич отряхнул пыль с трубок ватманской бумаги. Потом повернулся к Генке и, глядя без обычной усмешки в глазах, спросил:
– Ну, как?
– Что? – насторожился Генка.
– Ну, вообще, – сказал Иван Сергеевич. – Как дела у вас?.. Как мой Владик?
– А что, – стесненно сказал Генка. – Все в порядке. Обыкновенно.
– Не хуже других?
– Чем он хуже… – глядя в сторону, сказал Генка. – Он даже… Вон он какого змея построил. У нас такой никто не может. И вообще он…
В этом «вообще» заключалось очень много, но говорить о таких вещах Генка не умел.
– Знаешь, Гена, – заговорил Иван Сергеевич, – эти дни он ходит такой, будто подарок получил. Хотя нет, он подаркам не очень радуется. Тут другое. Будто он чего-то хорошего ждет. Про тебя рассказывал.
– А чего про меня рассказывать… – смущенно пробормотал Генка.
– Да так… Худо ведь ему одному. А тут ты появился. Сегодня вот еще Илюшку привел. Для него это радость такая, для Владьки… Боится только.
– Чего? – удивился Генка.
– Боится. Думает, что походишь ты и бросишь.
– Что я, дорогу забуду? – грубовато сказал Генка и сам испугался своей резкости.
Но Иван Сергеевич ничего не заметил.
– Как-то не везло ему на друзей, – продолжал он. – Ребят, конечно, много было. И в школе, и у соседей. Только сторонились они его как-то, стеснялись, что ли. И жалели. Ты его не жалей.
– Его пожалеешь! – сказал Генка.
– Он этого не любит. – Иван Сергеевич забыл про чертежи. Он стоял рядом с Генкой, придерживал его за плечо. Генка не видел его лица, он не решался поднять глаза. Иван Сергеевич помолчал и повторил: – Не любит. Мы оба жалости не любим. Живем вот вдвоем, ничего… Ты его о матери не спрашивал?
– Я ни о чем не спрашивал, – быстро сказал Генка. – Он сам рассказывает, если что надо.
– Ну и ладно. Ты с ним про это не говори.
– Она умерла? – напрямик спросил Генка, чтобы наконец решить этот вопрос.
Иван Сергеевич отпустил Генкино плечо, поднял с пола и бросил на шкаф ворох ватманских трубок.
– Разные бывают люди, Гена, – глуховато сказал он. – Ушла от нас она. Еще до того, как эта беда случилась с Владькой.
– Разве… – вырвалось у Генки. – Разве Владик… не всегда так…
– Думаешь, он слепой родился? Нет. Это случай. Такая глупая история вышла. На берегу были бревна свалены кучей, и забрался под них котенок. Вот ребята и полезли выручать. И Владька. Три года было, а туда же… Ну, раскатились бревна. Кому руки-ноги поломало, а он упал и затылком о бревно… Так вот и получилось. Пока надежда была, пока по врачам его таскали, по больницам, я молчал. Потом написал ей. Она сперва письма посылала: вернусь, приеду скоро. Потом перестала. Может быть, я это зря тебе говорю. Ну ладно, это так уж… Чтобы знал. Владька об этом не скажет… Давай придвинем.
Они придвинули к стене шкаф. Иван Сергеевич отошел к окну. Генке показалось, что в его движениях сквозит умело скрытая, но большая усталость.
Генка не знал, может ли уйти. И спросить не мог: он боялся, что Владькин отец обидится.
Иван Сергеевич словно очнулся:
– Ну, беги. Сооружайте свой космолет… Здесь хорошо, вот в Воронеже этим делом плохо было заниматься: дом большой – на крышу нельзя. А у вас простор.
– Вы теперь всегда в нашем городе будете жить? – спросил Генка.
– Пока будем. А вообще, кто знает, у меня работа такая, приходится ездить. Да ты ведь знаешь. Твой папка тоже…
– Да, – сказал Генка. – Только он один ездит.
– Ну, это понятно. У вас тут дом. Хозяйство большое, наверно.
– Да нет, – сказал Генка. – Дом что… Развалюха. Бабушка тут. Куда ей по тайге мотаться. И одну не оставишь.
Вообще, все, конечно, было сложнее. Генка помнил один разговор. Отец тогда предлагал: «Поедем». Он говорил, что есть новый поселок, что скоро, может быть, дадут квартиру.
– Ну, дадут, – сказала мама. – А через три месяца опять на голое место ехать. Хорошо это?
– Дело вкуса, – ответил отец. – Кому плохо, а кому и хорошо. Лучше, чем при своем курятнике да при огороде жизнь прожить.
– Дурень ты, – ласково сказала мама. – Дом, что ли, мне жалко? Век бы его не было, развалины этой. Только куда я там денусь, на твоем строительстве? Троллейбусы там у вас не ходят.
Но отец не смягчился.
– Нашлась бы работа. Подумаешь, диспетчер. Велика квалификация!
– Велика не велика, – сухо сказала мама, – а люди уважают. Знают все меня, и я всех знаю. Я здесь с кондуктора начинала.
Генка редко видел маму такой. Обычно она была усталая и немного растерянная от постоянных забот и огорчений. А сейчас говорила хотя и негромко, но твердо. И сделалась как-то строже. Наверно, так мама разговаривала с водителями, которые опаздывали на конечную остановку, или диктовала своим подчиненным новые графики движения.
Отец махнул рукой:
– С вами не договоришься!
– Гене тоже не дело из школы в школу болтаться.
– Ему все равно, где дурака валять. Там он, может быть, скорее за ум взялся бы. Посмотрит, как люди работают, поймет, что к чему. Самому захочется человеком стать.
– Ничего, – сказала мама. – Людьми везде становятся. Не только на ваших стройках. Сам-то давно ли увольняться хотел?
– Не для того, чтобы на одном месте сидеть.
– Да уж где тебе на месте…
Вмешалась бабушка:
– Обо мне-то уж и думать, выходит, не надо? Как мне жить-то теперь: с вами по дорогам мыкаться или здесь одной век доживать? Чего лучше-то?
– Вот я и говорю, – сказала мама. – Были бы мы с ним одни, тогда еще можно подумать.
– Ну, думайте, – невесело усмехнулся отец и ушел на пристань один…
А Генка не знал, радоваться или огорчаться, что разговор кончился ничем. Поехать, конечно, хотелось. Но тогда, как и сейчас, был август и высоко-высоко, в косматых кронах тополей, в облаках, закипали ветры. Жаль было Генке этих ветров и солнечных крыш, над которыми ревели трещотки уходящих в высоту «конвертов».
Потом-то уж он по-настоящему горевал, что отец не уговорил мать и бабушку. Может быть, в школе таежного поселка было бы легче. Может быть, там учат не английский язык, а немецкий. Или даже французский. В некоторых школах, говорят, даже испанский изучают. Испанский – вот это да!
Но не стал Генка говорить Ивану Сергеевичу обо всех этих вещах. Зачем? Он переступил с ноги на ногу и полувопросительно сказал:
– Пойду я…
– Ну, шагай. Ждут уж они.
Генка вышел на крыльцо и увидел, что его друзья даже думать забыли про змея. Брошенный лист бумаги трепыхался на ветру. Он улетел бы, пожалуй, но один угол его был прижат бутылкой с клеем.
А Илька и Владик веселились вовсю!
Глухо стонала опрокинутая бочка, содрогалась и скрипела переброшенная через нее доска, но жалобы их были не слышны, потому что на весь двор хохотали двое отчаянных мальчишек. Еще недавно доска была частью тротуара, а бочка стояла под водосточной трубой. Но теперь это были качели. Илька на одном конце доски, Владька – на другом. Вверх, вниз! «Бедная Владькина тетка», – подумал Генка.
У Владика растрепались волосы. Он качался, не держась за доску, и сквозь смех что-то кричал Ильке. Но тот не слышал. Конец доски у Ильки был длиннее и поднимал своего легкого седока почти на два метра. Илька смешно, по-лягушачьи, растопыривал исцарапанные ноги, взвизгивал от восторга и радостно вопил на весь двор:
– Во, Владька!.. Я до неба!.. Всю землю видать!.. Даже за забором!.. – Он крутил головой на тонкой шее и был похож на клетчатую бабочку, потому что рубашка взлетала над плечами, как пестрые крылья. – Во, как с крыши!.. Все видать!..
Генка сдавленно крикнул:
– Илька! – И шепотом добавил: – Болван!
Но Илька слышал лишь свои радостные крики.
Читать бесплатно другие книги:
