Последняя роль Незнанский Фридрих

1

Клиент был очень тучен, но аккуратно причесан и опрятен. Он был одет в темно-серый костюм от Пола Смита, на жирном запястье поблескивали золотые часы «Патек Филипп». Маленькие глаза смотрели на сыщиков из-под толстых надбровных дуг сердито и требовательно.

Клиента звали Ильей Ивановичем Митрохиным. Миллионы долларов, хранящиеся на счетах в трех швейцарских банках, давали Митрохину уверенность в том, что весь огромный мир может легко уместиться в кармане его дорогого пиджака, – стоит только ему пожелать. На Плетнева и Турецкого он смотрел, как на свою собственность. Вернее, как на вещи, цена которым давно известна, и цена эта – ломаный грош.

Турецкий и Плетнев давно привыкли к таким взглядам, а потому вели себя спокойно, вежливо и корректно.

– Мне вас порекомендовали как отличного специалиста, – сухо прорычал Митрохин, недовольно глядя на Турецкого.

– Так и есть, – кивнул Александр Борисович.

Митрохин чуть прищурил маленькие, заплывшие глазки.

– Вы, в самом деле, раньше работали в прокуратуре?

– Было дело, – вновь согласился Турецкий. – А что?

– Нет, ничего. – Митрохин обвел сыщиков нахмуренным взглядом и сказал: – Работа, которую я хочу вам предложить, не слишком сложная. По крайней мере, для такого специалиста, как вы. Но заплачу я за нее щедро.

– Приятно слышать, – улыбнулся Александр Борисович. – Оплату мы обсудим чуть позднее. А пока – изложите суть проблемы.

Митрохин помолчал несколько секунд, потом выпалил:

– Меня хотят убить! – Произнеся эту сакраментальную фразу, он покосился сперва на Турецкого, затем на Плетнева, как бы желая удостовериться в том, что фраза произвела на сыщиков должный эффект.

Плетнев едва заметно усмехнулся, Турецкий слегка прищурил серые глаза.

– Вот как, – сказал он. – Кто именно хочет вас убить?

– Симонов. Иван Палыч. Мой партнер по бизнесу. Мы работаем вместе уже шесть лет. Видимо, он решил, что пора от меня избавиться.

Турецкий и Плетнев переглянулись.

– Откуда у вас такая информация? – спросил Плетнев.

– Из достоверного источника, – рыкнул в ответ Митрохин.

– Вы не хотите его называть?

– Нет.

Сыщики помолчали, ожидая, продолжения рассказа, но Митрохин, видимо, решил, что сказал достаточно.

– Чего же вы хотите от нас? – спросил, наконец, Александр Борисович.

– Завтра вечером… – Митрохин выпучил глаза и перешел на хриплый шепот. – …Мой партнер Симонов попытается меня убить. Я хочу, чтобы вы «схватили его за руку». Взяли с поличным.

Плетнев потер пальцами воспаленные после бессонной ночи глаза и вежливо поинтересовался:

– Почему бы вам не обратиться в милицию?

Митрохин поморщился и тряхнул толстыми щеками.

– Никакой милиции! По крайней мере, пока.

– Но…

– Вы хотите заработать или нет? – перебил сыщика сердитый толстяк. – Если хотите, не задавайте глупых вопросов! Если нет, я обращусь в другое агентство! Благо, вашего брата нынче в Москве хватает!

У Александра Борисовича проявилось жгучее желание дать толстяку по морде. «Саня, ты должен научиться сдерживать гнев!» – прозвучал у него в голове мягкий голос жены. Турецкий вздохнул, мысленно досчитал до десяти, чтобы успокоиться и обуздать гнев, и сказал:

– Я думаю, мы с коллегой можем за это взяться.

Толстяк подался вперед, навалившись грудью на стол и рявкнул:

– Сколько?

Александр Борисович подал знак Плетневу, тот взял из стаканчика карандаш, написал на листке бумаги цифру и протянул листок Митрохину.

Тот схватил листок толстыми пальцами, глянул на него и изумленно поднял брови.

– Не дороговато ли вы себя цените?

– Ничуть, – спокойно сказал Турецкий. – Это обычная такса за подобную работу.

– Хорошо. Четверть этой суммы я отсчитаю вам прямо сейчас. Это будет аванс. Остальное получите после выполнения работы.

– Обычно мы берем пятьдесят процентов в качестве аванса, – строго произнес Плетнев.

– А сейчас возьмете двадцать пять! – прорычал Митрохин. – Или я найму других людей. Решайте.

Александр Борисович и Антон Плетнев переглянулись.

– Я думаю, мы можем сделать исключение, – сказал Турецкий.

– Идя вам навстречу, – строго добавил Плетнев.

Митрохин кивнул и полез в карман за бумажником.

– Цены не сложат… – презрительно бормотал он, доставая бумажник. – Всяк пёс за кость удавит…

Внезапно Турецкий быстро наклонился, схватил Митрохина за жирное, волосатое запястье и с силой прижал его к столу.

– А теперь слушайте меня внимательно, Митрохин, – сказал он ледяным голосом, глядя толстяку прямо в глаза. – С того момента, как мы возьмем аванс, вы будете тщательно следить за своей речью. И если вы еще хоть раз позволите себе оскорбить меня или кого-либо из моих коллег, я достану ствол и сам выбью мозги из вашей жирной головы. Вы поняли меня, Митрохин?

Взгляд Турецкого был колючим и ледянным. Митрохин несколько секунд смотрел ему в глаза, затем не выдержал, лицо его обмякло, губы потеряли твердое очертание.

– Ладно, – сказал он тихим голосом. – Ваша взяла. Я постараюсь держать себя в рамках. Я согласен. Заключайте договор, или что там, у вас, положено.

– Вот и хорошо, – сказал Александр Борисович и выпустил запястье Митрохина из своих железных пальцев. Затем откинулся на спинку стула и сказал: – Мое правило: корректность за корректность, хамство за хамство.

– И око за око, – усмехнулся Плетнев.

Митрохин посмотрел сперва на него, потом на Турецкого, нервно облизнул губы и сказал:

– Вы должны меня понять, парни. Не каждый день человека собирается убить его собственный партнер по бизнесу.

– Именно поэтому мы продолжаем этот разговор, – холодно произнес Александр Борисович.

После того, как договор был составлен, а деньги пересчитаны и спрятаны в сейф, Александр Борисович закурил сигарету, пристально посмотрел на Митрохина и сказал:

– Обговорим детали.

Спустя полчаса, когда за Митрохиным закрылась дверь, Антон Плетнев повернулся к Турецкому и сказал:

– Саш, можно вопрос?

– Валяй, – разрешил Турецкий, дымя сигаретой.

– Как ты это делаешь?

– Что именно? – не понял Александр Борисович.

– Да вот это. Один пристальный взгляд, и разъяренный волк тут же превратился в смирного ягненка.

– А, ты про это, – Александр Борисович улыбнулся. – Это называется «взгляд на поражение». Это как у японских самураев. Когда два незнакомых самурая встречались на дороге, они не сразу хватались за мечи. Вернее сказать, они за них вообще не хватались. Они просто стояли и смотрели друг другу в глаза. Кончалось это тем, что один из них отходил в сторону, уступая дорогу сильнейшему.

– Как же они узнавали, кто из них сильней?

– А вот так и узнавали – по взгляду. Помнишь как у Толстого? «Глаза – зеркало души!»

Плетнев задумчиво поскреб в затылке, и Турецкий, видя его замешательство, весело рассмеялся.

– Да ну тебя, – фыркнул Плетнев. – Я серьезно спрашиваю, а ты…

– А я тебе серьезно и отвечаю.

– Ладно, проехали. – Антон улыбнулся. – Лучше скажи, где вы Новый Год праздновать будете? К нам с Васькой не соберетесь?

Александр Борисович покачал головой:

– Нет. Хотим отпраздновать вдвоем.

– Романтично, – заметил Плетнев.

– Будешь зубоскалить, не пригласим на Рождество, – предупредил его Турецкий. – А на Рождество у нас будет огромный жирный гусь. Он уже дожидается своего часа на балконе.

– Ого! Откуда такая экзотика?

– Ирине клиентка приволокла. Плата за счастливое избавление от невроза.

– Везет же некоторым, – вздохнул Плетнев. – А мне мои клиенты только ручки дарят. У меня уже три позолоченных «паркера» в столе. И все фальшивые!

Плетнев засмеялся, однако Турецкий на этот раз остался серьезен.

– Не нравится мне этот Митрохин, – задумчиво проговорил он. – Что-то в нем есть… неискреннее.

Антон пожал плечами:

– Не знаю, Саш. По мне обычный толстосум. А насчет искренности, так они ее еще в школе за пирожок продали. Да и хрен с ним, он ведь к нам не исповедоваться пришел.

Турецкий тряхнул головой.

– Да, Антоша, ты прав. Сегодня праздник, Новый Год. Незачем портить себе настроение из-за обычного хама.

2

В запасе был еще час. Александр Борисович уже готов был спуститься в метро, но в запасе был еще час. Если выпить бокал пива, это займет не больше двадцати минут. А рюмку водки – и того меньше. Потом можно ехать домой. Да, потом можно спокойно ехать домой. Просто странно, как меняется мир после одного-единственного бокала пива. Рюмка водки в этом деле предпочтительнее, но пить водку в одиночестве почему-то считается плохим тоном. Если человек (интеллигентный и прилично одетый человек, уточним для ясности) заказывает себе в баре рюмку водки, окружающие тотчас принимаются смотреть на него с сочувствием. «У парня явно что-то случилось», – думают они.

Никого и никогда не убедишь в том, что пьешь водку… просто потому, что хочешь водки, если на тебе приличный костюм, а на носу у тебя поблескивают очки в золотой оправе. Приличный человек по определению не должен пить водку в одиночестве. Другое дело «неприличный» – этому позволено все. Даже если он запьет водку пивом, на него никто не посмотрит косо. Потому как что же с него взять, с неприличного-то?

– Александр Борисович, вы?

Турецкий отхлебнул пива и покосился на подошедшего человека. Физиономия была отдаленно знакомая. Впрочем, слишком отдаленно, чтобы забивать себе этим голову.

– Нет, вы обознались, – сухо ответил Турецкий.

Мужчина усмехнулся.

– Не валяйте дурака. Я ведь вас узнал.

Турецкий поставил бокал с пивом на стойку бара и повернулся к незнакомцу.

– И что теперь?

– Да ничего, – ответил тот, улыбаясь. – Просто приятно видеть вас в добром здравии.

– Мне приятно, что вам приятно. Всего доброго! – равнодушно проговорил Александр Борисович и снова взялся за свое пиво.

– Эге, да вы меня, я вижу, не узнали. Я Слава Прокофьев. Владелец автомастерской, помните? Вы меня посадили четыре года назад за… Впрочем, уже не важно, за что, поскольку свой срок я оттрубил.

– Я многих посадил. – Турецкий отхлебнул пива и снова покосился на мужчину. – И что теперь? Хотите расквитаться со мной за прошлые обиды?

Мужчина засмеялся.

– Вот еще! Да какие там обиды! Если б не вы, я бы сейчас до сих пор чалился на нарах. Вы меня на два года посадили и от большой беды уберегли. Парни те, с которыми я связался… они ведь через полгода после меня сели. Только уже за вооруженный налет и убийство милиционера.

– Не повезло, – заметил Турецкий.

– Им – нет, – отозвался мужчина. – А мне – да. Не посади вы меня тогда, я бы с ними был. И получил бы на полную катушку. А теперь я вот он – перед вами! Отмотал свою полторашку и вышел за примерное поведение – чистый перед Богом и людьми.

– И готовый к новым подвигам?

Улыбка сошла с лица мужчины.

– Чего? – недоуменно переспроси он.

– Ничего. К слову пришлось.

Мужчина помолчал.

– Вижу, Александр Борисыч, у вас сегодня мрачное настроение. Что-то случилось?

Турецкий нахмурился.

– Слушай, приятель, – нетерпеливо проговорил он, – иди своей дорогой. Я тебя не помню, да признаться, и вспоминать не хочу. За свою жизнь я пересажал полсотни человек. И ни один из них не стоит того, чтобы я заводил с ним дружбу.

– Это не важно, – отрезал мужчина. – Не важно, что вы меня не помните. Главное, что я вас помню. Знаете, Александр Борисыч а я ведь о вас часто думал. Там, на киче… Поначалу думал: выйду, найду вас и убью. Даже представлял себе это. Как я вас темным вечерком, из-за угла… А потом, когда узнал про дружков своих, так Богу за вас молиться стал. Это он меня уберег. Он, но вашими руками.

Турецкий молчал. Всё, что он хотел, это зайти в бар, выпить кружку пива и побыть немного одному – перед тем, как вернуться домой и продолжить изображать из себя счастливого супруга. Но даже этого не получилось. Что же это за жизнь такая?

– Я… – начал было Турецкий, гневно сдвигая брови, но мужчина остановил его жестом.

– Я всё понял. У вас нет настроения, и вы не хотите со мной разговаривать. Что ж, может быть, когда-нибудь. Вот вам моя визитная карточка. – Мужчина достал из кармана пиджака визитку и положил ее на барную стойку. – Я ваш должник, Александр Борисович. И если когда-нибудь понадобится моя помощь, – я к вашим услугам.

– Спасибо, – мрачно сказал Турецкий, даже не глянув на визитку.

– Не за что. С Новым Годом вас! Вас и вашу супругу!

– И вам не хворать, – отозвался Турецкий, по-прежнему не глядя на незнакомца.

Тот повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился.

– Александр Борисович… не знаю, вправе ли я просить. Дело в том, что я наводил о вас кое-какие справки…

– Зачем?

– Сперва – чтобы найти вас и… в общем, чтобы по-мужски поговорить. А потом… – Он пожал плечами. – По привычке, что ли.

Александр Борисович молчал, с нетерпением ожидая, когда мужчина кончит болтать и уберется по своим делам.

– Так вот, – продолжил тот, – я в курсе, что вы больше не работаете в прокуратуре. Я читал статью про взрыв в детском доме. И зауважал вас после этого еще больше.

Турецкий вздохнул и поставил бокал на стойку.

– Можно ближе к делу? – начиная раздражаться, произнес он.

Мужчина виновато улыбнулся.

– Да-да, конечно. Короче, я знаю, что вы сейчас работаете в частном сыскном агентстве. И, кажется, у меня есть для вас работа.

Турецкий усмехнулся. Ситуация была забавна. Бывший зэк, которого несколько лет назад Александр Борисович упрятал за решетку, предлагал ему работу. Какие сюрпризы преподносит нам жизнь!

– Ну, и что это за работа? – с сухой иронией осведомился Турецкий.

Мужчина посмотрел на часы.

– У меня сейчас нет времени рассказывать. Но я буду рад, если вы позвоните мне. Клиент не я, клиент мой отец. Дело у него конфиденциальное, и он сам переговорит с вами о нем. Кстати, насколько я знаю, он готов щедро заплатить. По-настоящему щедро.

«По-настоящему щедро!» Турецкий усмехнулся, но ничего не сказал.

– Визитку я вам дал, так что – звоните! А сейчас прошу прощения, но мне пора. Через полтора часа надо садиться за стол, а мне еще добираться до Медведково, и потом еще двадцать минут трястись на автобусе. Всего доброго, Александр Борисович! Буду рад, если вы позвоните!

Дождавшись, пока он уйдет, Александр Борисович допил пиво, швырнул на железную стойку смятую купюру и направился к выходу.

– Карточку забыли! – окликнул его бармен.

Пришлось вернуться и сунуть в карман эту идиотскую карточку.

После духоты бара воздух улицы, насыщенный выхлопными газами автомобилей, показался Турецкому чистым и свежим. Нужно было идти домой. Но на душе у Турецкого до сих пор было как-то странно.

Сегодня последний день уходящего года. Самого страшного года в жизни Турецкого. И не только в его жизни, но и в жизни Ирины. За прошедший год она пережила столько несчастий и горя, что другому хватило бы на всю жизнь. И всё по вине драгоценного муженька – Александра Борисовича Турецкого, когда-то отважного следака, а нынче калеки с частной лицензией, которая годится лишь на то, чтобы подтереть ею задницу! В этом-то всё и дело. В том-то и дело…

Вот и этот мужик. Лицо знакомое, но вспомнить невозможно. А ведь еще год назад он помнил – по крайней мере в лицо – практически всех фигурантов, которые когда-нибудь проходили по одному из его дел. А теперь память преподносит неприятные сюрпризы. Словно решила выбросить из головы воспоминания, связанные с работой, как ненужный мусор. Но образовавшуюся пустоту нужно чем-то заполнять. Чем, скажите на милость? Впечатлениями новой жизни? Жирным хамом Митрохиным? Его чертовым партнером, который решил в первый новогодний день прикончить своего старинного приятеля?

Турецкий сунул в рот сигарету и недовольно пробормотал:

– Не слишком ли много дерьма для новой жизни?

Затем усмехнулся, прикурил сигарету, вздохнул и медленно побрел в сторону метро.

3

Всё-таки Новый год – замечательный праздник. Казалось бы, давным-давно вырос, стал взрослым, да чего там взрослым – стареть самое время! – а всё смотришь на нарядную елку, всё ждешь чего-то. Будто и впрямь с двенадцатым ударом курантов жизнь переменится. Причем, в лучшую сторону.

Потом с громким хлопком вылетает пробка, шампанское льется в бокалы, затем благородную струю шампанского сменяет менее благородная, но более родная струя водки, и вдруг оказывается, что на часах уже шесть утра… Ты идешь спать и спишь крепко-крепко, по крайней мере, до тех пор, пока тебя не разбудит грохот петард, которые под окнами бросают мальчишки. Наконец, ты просыпаешься, опохмеляешься (если есть такая потребность), доедаешь салат-оливье, потом снова пьешь… И снова… А когда уже водка не лезет в горло, и от селедки под шубой мутит, ты узнаешь, что каникулы закончились и начинаются будни… И всё возвращается на круги своя.

Никаких чудес, никаких сказочных превращений. Тыква так и остается тыквой, а крысы даже не думают превращаться в прекрасных скакунов. И ты сидишь как-нибудь вечером на кухне, смотришь в темный квадрат окна, и чей-то голос внутри тебя мрачно произносит: «Жизнь – дерьмо».

Вот такие мысли роились в голове у бывшего «важняка», а ныне сотрудника детективного агентства «Глория» Александра Борисовича Турецкого.

Однако в телефонном разговоре с Меркуловым он их, ясное дело, озвучивать не стал. Зачем портить человеку настроение?

Константин Дмитриевич был приятно, по-праздничному, возбужден. По всей вероятности, он уже успел немного принять.

– Мы только что из театра! – сообщил Меркулов Турецкому, едва поздоровавшись. – Смотрели «Щелкунчика»! Думал – усну, а ничего. Понравилось даже. Смотрел?

– Нет, – сухо ответил Александр Борисович.

– А на улице хорошо-то как, а! – не обращая внимания на невеселый тон друга, продолжил Константин Дмитриевич. – Радостные физиономии вокруг, все навьюченные подарками, пахнет елкой… Кстати, приезжайте к нам ночью, а? Тем более, Ирина давно уже не была у нас в гостях. Моя по ней даже соскучилась. Говорит, не с кем побеседовать по душам.

– Спасибо, Кость, но вряд ли.

– Чего так?

– Старые стали, ленивые, – усмехнувшись, ответил Турецкий. – Вот вас в гости с удовольствием примем. Ирка столько всего наготовила, что нам за год не съесть.

– Да я бы с радостью, но к нам кум с семьей приехал. И потом, боюсь, что после часа ночи я буду уже не транспортабелен, а моя машину не водит. Слушай, я что хотел спросить: у тебя нога как?

– Нормально. А что?

– Да мне тут одного классного врача посоветовали. Я ему про тебя рассказал… Ну, про то, что у тебя в непогоду…

– Уже нет, – оборвал друга Турецкий.

– Сань, не ерепенься. Он, правда, отличный врач.

– Спасибо за трогательную заботу, – с мрачной насмешливостью буркнул в трубку Турецкий. – Куда бы я без вашей заботы, Константин Дмитриевич. Сначала укатали человека под асфальт, а потом интересуетесь, как он там, под асфальтом, поживает. Трогательно, аж слезы из глаз.

Меркулов помолчал.

– Зря ты так, Сань, – сказал он после паузы и уже не таким веселым голосом. – Я ведь хотел…

– Сань! – крикнула из кухни Ирина. – Иди помоги!

Турецкий поспешно распрощался с Меркуловым и положил трубку. Сентиментальные излияния подвыпившего друга не развлекали, не радовали и не умиляли его. А раз так, чего тут обсуждать?

На кухне Ирина быстро взяла мужа в оборот и заставила его чистить овощи.

– Ир, у нас что, гости будут? – поинтересовался Александр Борисович, с явным неудовольствием поглядывая на гору моркови, свеклы и маринованных огурцов, с которых ему полагалась снять шкурку.

– Не знаю, – ответила Ира, не отрываясь от работы. – Может, кто и зайдет. Но вряд ли.

– Тогда зачем столько всего?

– Ну, как… – Ирина пожала плечами. – Новый год всё-таки. Согласись, если в Новый год стол не уставлен яствами, то он выглядит несколько уныло.

– Но зачем так много? – повторил Турецкий. – Можно было обойтись парой салатов да этим гадским гусем.

– Турецкий, не брюзжи. Съешь ты своего гуся за раз, а завтра и послезавтра что будешь есть? Я в праздники с утра до вечера у плиты стоять не собираюсь.

– Отлично, – скептически улыбнулся Александр Борисович. – Тогда у меня рацпредложение. Давай отварим тонну картошки и будем есть её весь последующий год. И готовить не надо: разогрел – и порядок. А можно еще сухарей насушить.

– Турецкий, замолчи!

– А можно пирожков нажарить – штук пятьсот. Будет с чем на двадцать третье февраля чай пить.

Ирина швырнула нож на доску и резко повернулась к Турецкому.

– Сань, да что с тобой такое, а? Ты уже с Меркуловым поссорился, теперь и со мной хочешь?

– А ты всё слышишь, – пробурчал Турецкий.

Ирина вытерла руки о полотенце, поправила фартук и сказала:

– Давай, я готова.

– К чему? – не понял Турецкий.

– Слушать гадости, которые ты мне скажешь. Только давай выкладывай всё сразу, – всё, что накопилось. Чтобы за праздничным столом мы пили шампанское, а не выясняли отношения.

Турецкий стушевался.

– Ир, я не собираюсь с тобой ссориться.

– Правда? Тогда что же ты делаешь последние двадцать минут? Да какие там минуты, что ты делаешь последние несколько месяцев?

– Я что я такого делаю?

– Ты делаешь все, чтобы я с тобой развелась.

– Правда?

– Правда.

– Гм… – Турецкий насмешливо почесал затылок. – А мне казалось, наш союз нерушим. Но если ты хочешь…

– Ох-х, – вздохнула Ирина Генриховна. Затем усмехнулась и продекламировала:

– Что это? – нахмурился Турецкий, стихи ему явно «не пришлись».

– Не помню. Из какой-то книжки.

– И зачем ты мне это прочла?

– В голову пришло. – Взгляд Ирины стал грустным и насмешливым. – Смотрю я на тебя, Турецкий, и сердце кровью обливается. Тебе самому-то не надоело?

– Что?

– Жалеть себя.

– Ир, – угрюмо проговорил Александр Борисович, – это запрещенный удар.

– Раньше ты не был таким ранимым.

– Раньше я был старшим следователем Генпрокуратуры. Должностным лицом весьма высокого полета. А должностное лицо не имеет право показывать слабые места.

Ирина снова вздохнула. Она была очень терпеливой женщиной, но этот разговор утомил и ее.