Долина Совести Дяченко Марина и Сергей

На щеках Ждана ходили желваки, под тонкой рубашкой перекатывались заботливо наращенные мускулы; во все стороны растекался густой запах дезодоранта. «Еще в морду даст», – подумал Влад устало. Не верилось, что вот этот молодой бычок еще пару лет назад считался в классе безответным мальчиком для битья. Что это с его сгорбленной спины Влад отлепил когда-то похабную картинку…

– Не твое дело, вообще-то, – сказал Влад, глядя в изумрудно-зеленые глаза Ждана. – Наше с Димкой дело. А ты усохни. Понял?

Ждан посопел угрожающе, но дальше сопения дело не двинулось.

Влад смотрел в оскорбленную Жданову спину – и думал о том, что уже через пару дней отчуждения тому захочется подсесть поближе. Как бы невзначай спросить о чем-то, задеть рукавом о рукав, списать решение задачи; самому Ждану это будет неприятно и удивительно, но он придумает, как усыпить самолюбие. Он скажет самому себе, что попросту использует этого зазнайку, что вовсе не дружит с ним, что решение задачи нужно ему позарез, а подсесть поближе вынудила какая-то насущная необходимость… Например, из окна дует… А через месяц он и думать забудет о ссоре – преспокойненько станет болтать с Владом на переменках, как будто и не было никакой размолвки…

Влад недооценил Ждана. Самоуверенный молодой боксер, не так давно травимый, теперь сам решил устроить товарищу полноценную травлю; уже на другой день, явившись в школу, Влад обнаружил там надменные лица, демонстративно отведенные взгляды и прочие атрибуты бойкота.

Он растерялся. Потом возмутился; первым желанием его было придушить Ждана или, что гораздо лучше, вернуться на два с половиной года назад и остановить собственную руку, срывающую бумажку со Ждановой спины.

Начались уроки; слушая монотонный голос исторички, Влад понемногу успокаивался. Обида улеглась; осталось любопытство. Ну, и как вы без меня?

Два дня класс самозабвенно играл в новую игру. На третий день подняли бунт девчонки: почему это они должны бойкотировать Палия за то, что он поругался с Шило? Это их личное дело, какого черта кто-то должен вмешиваться?

Да, девчонки капитулировали первыми – впрочем, может быть, девчонки просто практичнее? Им не очень-то нравится терпеть неудобства в угоду чьим-то там амбициям… А в том, что неудобства были, сомнений не оставалось.

Бойкот продолжался силами одних только ребят. Влад наблюдал; он уже понял к тому времени, что Ждан преподнес ему неожиданный подарок: практический эксперимент над грибницей.

Хуже всех приходилось тем, кто общался с Владом ближе других. Те, кого он недолюбливал и с кем разговаривал редко, выдерживали бойкот дольше. Зато те, кто жил с ним в лагере в одном корпусе, кто хоть иногда списывал решения, кто просил у него на уроках линейку или давал свою, кто рассказывал анекдоты в одной с ним компании, кто был с ним в одной волейбольной команде, кто хоть изредка играл с ним в шахматы – все они хитрили, юлили, изворачивались таким образом, чтобы и с Владом поговорить, и формальных законов бойкота не нарушить:

– Эй, ты! Куда прешь?

– А ну, пропусти…

– Давай, вали отсюда!

…Ноги у Влада были отдавлены чуть не по колено. Одноклассники искали контакта с ним – проще всего было наступить ему на ногу, а потом еще и обругать, как бы сгоряча. Но для душевного комфорта такого «общения» не хватало; атмосфера в классе все больше накалялась. Пацаны сделались раздражительными сверх меры; девчонки тоже злились и в конце концов объявили альтернативный бойкот – Ждану, а тому и так приходилось хуже всех. Однажды, не выдержав, он прижал Влада к стенке – в буквальном смысле, после уроков, в традиционном для этого месте – мужском туалете:

– Ты! Ты понял?!

Что он хотел сказать – не имело значения. Он держал Влада обеими руками за плечи, он смотрел ему в глаза, он говорил с ним – и Влад видел, как наливаются здоровой краской бледные щеки, как просыпается радостный огонек в зеленых глазах:

– Ты! Ты понял или нет?!

Ждан нарушал им же установленный закон – о запрете разговоров с «этой сволочью». Нарушал со сладострастием, со щенячьим каким-то повизгиванием; Владу захотелось сказать ему, что в его, Влада, силах сделать Ждана своим рабом. Что он уже – его раб. Что Владу достаточно спрятаться на неделю, нет, всего на несколько дней… чтобы Ждан приполз к нему на пузе, со слезами вымаливая один взгляд, одно слово. Он уже открыл рот, чтобы все это сказать, – но вспомнил о Димке и заткнулся.

Ждан, чье душевное равновесие наконец-то восстановилось, выпустил его плечи. Во всяком случае, бить ни с того ни с сего человека, который не оказывает сопротивления, бить одноклассника, бить Влада он не был пока готов.

Пока.

Ждан смотрел на Влада, по-прежнему стоящего у стены. И, кажется, пытался вспомнить, что здесь происходило три минуты назад.

Потом вдруг съежился, сразу напомнив прежнего Ждана, «вонючку» и парию. И торопливо вышел.

Бесшумно сочилась вода из неисправного крана.

Влад умывался долго и тщательно. Как будто холодная вода чем-то могла ему помочь.

* * *

Накануне дня, когда Димка должен был явиться наконец в школу, Влад нанес бывшему другу визит. Димкина мать пустила его в дом с большой неохотой.

Димка стоял посреди своей маленькой комнаты, всюду – на полу, на диване, на столе – разбросаны были тетради и учебники, у Димкиных ног стоял раскрытый кожаный портфель – пустой. Влад долго смотрел на портфель; такая вещь давно была его мечтой. Красиво, вместительно, для каждой вещи есть свое отделение…

Димка стоял, не говоря ни слова. Смотрел сурово; прежде он всегда радовался Владу, хоть уголками губ, хоть взглядом – но радовался. Теперь на Влада смотрел незнакомый, сильно подросший, очень коротко стриженный, очень исхудавший парень.

Владу вспомнилась мама, какой она была, когда отперла ему, бродяге, дверь. В новом Димке что-то было… цвет кожи? Бумажно-белый, а ведь когда они виделись в последний раз… кажется, триста лет прошло… Димка был загорелый, как жаренная в масле картошка…

Влад снова перевел взгляд на пустой портфель. Собрался с духом:

– Я должен тебе кое-что сказать…

Димка вздохнул.

Влад шагал по комнате, перешагивая через учебники, бумаги и папки, спотыкаясь, давя канцелярские принадлежности уязвимыми, в одних носках, пятками. Влад жестикулировал; сбивался, задумывался, через каждое слово вставлял: я не вру, ты только поверь, это правда, ты пойми, это правда…

Димка слушал, сидя на краю дивана.

– Уезжай, – говорил Влад. – Я бы и сам куда-то уехал… Но мама! Она же без меня не может. А как я ей объясню?! Она же не поверит! Уезжай, Димка, я твоим родителям… прости, глупость это была, они все равно не поняли… не поверили… Ты поверь, это правда… Ты вспомни, как все было… Нам нельзя! Нам вместе – нельзя! Мы же не будем всю жизнь в одном классе учиться?!

Он путался – слова, давно отточенные и отрепетированные, будучи произнесены вслух, оказались абсолютным бредом. Димка слушал – печальный, незнакомый юноша; в глазах его не было доверия. Удивление – было. И еще что-то, подозрительно похожее на брезгливость. А может быть, Владу показалось?

Он оборвал себя на полуслове:

– Все. Не веришь – твое дело. Ты только вспомни все, что было… Я пошел.

Его уход напоминал бегство. Шнурки, например, пришлось завязывать уже на улице – лишь бы не провести лишних тридцать секунд в полутемной прихожей враждебного, недоумевающего дома.

Глава 4

Мама

Через полгода он вспоминал этот свой демарш со снисходительной улыбкой. Все события этого неприятного лета казались далекими, не вполне правдоподобными; сны о грибнице не повторялись давным-давно.

Все уладилось само собой. Все устроилось как нельзя лучше. Его любили все, и одноклассники и учителя, он по-прежнему водился с Димкой, а Ждан крутился вокруг, подлизываясь и не упуская случая назвать Влада другом.

Мама сделалась спокойна и даже, наверное, счастлива. Чувствовала себя хорошо, получила повышение по службе, по утрам занималась гимнастикой и каждый вечер играла с Владом в шахматы.

Расследование о происшествии в лагере зашло в тупик. Никого так и не наказали – если не считать порушенных репутаций и погубленного здоровья. Географичка, бывшая в лагере директрисой, без почестей ушла на пенсию; на ее место прислали новенькую, молодую, хорошую собой и невероятно стервозную особу.

Новая географичка начала с введения собственных порядков. Какие-то топографические диктанты, контрольные и тесты следовали один за другим: за две недели Влад получил две тройки и двойку, а вместе с ними – удар по самолюбию.

У географички был вздернутый носик, короткие черные кудри, гладкие румяные щеки и очень яркий, красиво очерченный рот. Следующие две недели Влад буквально не давал ей проходу.

Он попадался ей в коридоре – будто невзначай. Он заводил разговоры на уроках; он раздобыл какие-то географические журналы и таскал их в школу, чтобы спросить ее мнения по каким-то совершенно пустяковым, но экзотичным и заковыристым вопросам. Она сперва милостиво внимала, потом начала раздражаться, потом стала отмахиваться от Влада, как от мухи, и не замечать на уроках его поднятую руку. Он продолжал осаждать ее, нимало не смущаясь. Ему все равно было, что она о нем подумает. Важен результат.

Наконец, примелькавшись географичке, надоев ей, чуть не навязнув в зубах – Влад перестал ходить на ее уроки.

Он выучил ее расписание и прекрасно знал школьные коридоры. Приходилось быть начеку, потому что через неделю чернокудрая дамочка уже вовсю пренебрегала обычными маршрутами: ее видели то на первом этаже у малышей, то в спортзале, то в столярной мастерской. Казалось, она просто гуляет по школе; никому и в голову не могло прийти, что географичка бродит, подобно неупокоенному духу, в поисках одного прогульщика, в поисках надоедливого Влада Палия. Возможно, она и сама не отдавала себе в этом отчет – однако очень злилась:

– Где Палий?! Я знаю – он был сегодня на двух первых уроках! Вот, отмечено в журнале, что он был! Передайте этому прогульщику, что он получит итоговую единицу, что его не переведут в следующий класс!

И прежде не очень-то добрая, географичка превратилась в настоящую фурию. Двойки сыпались как из рога изобилия, у завуча волосы встали дыбом, когда она открыла многострадальный журнал…

– Она тебя убьет, – серьезно говорил Ждан. – Она ненормальная какая-то. Зачем ты ее дразнишь?

Димка молчал. Смотрел испытующе.

Со времени того сумбурного осеннего разговора они никогда больше не возвращались к скользкой теме. Владу удобнее было считать, что Димка ему не поверил.

– Ты думаешь, она тебе обрадуется? – спросил Димка однажды, на автобусной остановке, где расходились их пути по возвращении из школы.

Влад пропустил свой автобус. Поковырял носком ботинка серый снег:

– Я думаю, она уписается от счастья. И долбанет мне итоговую «пять». Хочешь поспорить?

– Нет, – сказал Димка, провожая взглядом другой автобус, свой. – Но ты мне… расскажешь, как дело было?

Влад почувствовал прилив куража:

– А хочешь, я прямо при тебе? У тебя на глазах? Хочешь это увидеть?

* * *

Журнал он выпросил в учительской. Сказал, что географичка просит; Владу доверяли. Зажав под мышкой заветный документ, он ринулся в кабинет географии – сейчас там никого не было, кроме чернокудрой жертвы, да еще возился под партами Димка – делал вид, что потерял колпачок от ручки…

Дверь распахнулась одним движением. Легко и беззвучно.

Географичка сидела за учительским столом, лицо у нее было серым и желчным, уголки рта смотрели вниз. Она разинула было рот, чтобы отругать идиота, открывающего ногой двери…

И так и замерла – с опущенной челюстью.

Влад улыбнулся.

И географичка, как в зеркале, улыбнулась в ответ! Кажется, он впервые видел ее улыбку.

Пропали морщины. Исчезла угрюмость. Широко открылись вечно прищуренные глаза – карие, молодые, наивные. Географичка сидела перед Владом – и улыбалась во весь рот, хорошенькая, помолодевшая сразу лет на десять, веселая добрая женщина.

Влад не видел схоронившегося под партой Димку – но ощущал его напряженный взгляд.

– Добрый день, – сказал Влад. – Я вот самостоятельно журнал принес… Я прошу прощения, тут у меня были такие обстоятельства… Такая тема… Но я работал самостоятельно, проработал три новые темы, а вы ведь сегодня ставили всем итоговые по этим темам, но я работал самостоятельно, пожалуйста, и мне поставьте… Я ведь работал по этим темам самостоятельно…

Говорить можно было все, что угодно, но опорных слова было три: тема, работал, самостоятельно.

– У тебя совсем нет совести, – сказала географичка таким тоном, каким обычно признаются в любви.

Замутненным взглядом посмотрела в журнал…

И поставила Владу итоговую «четыре».

– Ты так много пропустил… И ты ведь не писал контрольную…

Влад аккуратно выдернул из-под географички журнал. Он был разочарован.

– Спасибо… До свидания.

И вышел, оставив чернокудрую с рассеянной улыбкой на лице – и Димку, скрючившегося под партой.

* * *

– Это все-таки не «пять», – сказал Димка, разглядывая журнал. – Это «четыре».

– Ты все видел? – с нажимом спросил Влад.

– Но это «четыре», – повторил Димка. – Это все-таки не «пять».

– Но ведь она собиралась ставить мне единицу!

– А может, она в тебя влюбилась, – предположил Димка. – Она же ведет себя как влюбленный человек. Когда тебя нет – злится и ищет тебя. Когда ты вдруг появился – все простила… И потом, ведь это не «пять». Это «четыре».

– Теперь ты мне не веришь? – спросил Влад.

– Но это же бред, – тихо ответил Димка. – Это же… все иначе можно объяснить. По-нормальному… Вот если бы ты… на расстоянии двигал предметы… или зажигал спички – взглядом… Тогда да…

И оба надолго замолчали. Журнал надо было немедленно сдать обратно в учительскую – тем не менее они сидели друг против друга на холодном, очень широком подоконнике четвертого этажа и ждали невесть чего.

– Ты знаешь… – неуверенно начал Димка.

– Что?

– Я поеду к бабушке, – сказал Димка собранно, будто приняв наконец-то важное решение. – На выходные. И там застряну. Придумаю что-нибудь… Так что ты не удивляйся, я в понедельник в школу не приду…

– Адрес бабушки оставь, – после паузы попросил Влад.

– Зачем?

– Дурак, – сказал Влад.

– Может, и дурак, – вздохнул Димка. – Но это очень важно. Для меня.

И замолчал.

Возможно, он хотел бы сказать, как страшно походить на угрюмую географичку. Или на ревущую Изу. Или как страшно было ему в реанимации…

– Понимаю, – сказал Влад. – В конце концов…

И подумал: а вдруг? Вдруг Димка вернется через неделю, довольный и здоровый, хлопнет Влада по плечу… и вернет ему его «дурака»?

Мало ли?

* * *

В понедельник Димка не пришел в школу.

Владу снилась какая-то белиберда. Сети, нити, вокзалы, вечные опоздания на поезд, когда надо бежать, но нет сил сдвинуться с места…

Во вторник Димки все еще не было.

В среду – Влад специально никуда не отлучался, сидел дома – раздался междугородный звонок.

– Приезжай, – хрипло сказал незнакомый голос, в котором с трудом угадывались Димкины интонации. – Поселок… Вялки… Канатная, дом три…

Через десять минут Влад уже бежал за автобусом. Через полчаса – трясся в электричке.

Маме осталась корявая записка: «Все в порядке, срочно выехал, Димка болен. Позвоню».

Стемнело. Влад метался по платформе станции Вялки, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто знал дорогу на улицу Канатную…

Дверь открыла до смерти перепуганная старушка. Не снимая грязных ботинок, Влад ввалился в комнату; Димка, сделав явное усилие, сел на постели.

– Привет, – сказал с наигранной веселостью. – Я и не думал, что ты так быстро доберешься…

Потом, когда Димка заметно порозовел, когда Влад позвонил маме и успокоил ее и когда Димкина бабушка тоже немножко успокоилась – ввалились Димкины родители. Если раньше Влад только слышал идиому «глаза на лбу» – то теперь он вживую увидел, что это значит.

А еще потом, когда оба тряслись бок о бок в машине Димкиного отца по дороге в город, – Владов друг сказал еле слышно:

– Понимаешь… Сильно в больницу не хотелось. А так… можно перетерпеть, ничего страшного. Если бы не эти паникеры…

И Влад с благодарностью пожал ему руку.

* * *

Мама разливала суп. Сперва в глубокую тарелку с синей каймой – Владу; потом в глиняную миску с узорами – себе. Прежде таких мисок было четыре: одну разбил Влад, когда ему было лет пять, вторую – опять-таки Влад в прошлом году, а третья разбилась сама, по необъяснимой причине соскользнув с края раковины.

Осталась одна, и сейчас в ней дымился суп.

Влад нарезал хлеб. Протянул горбушку маме. Он всегда оставлял ей горбушки. Даже когда был маленький.

– Как там Димка? – спросила мама.

– Уже хорошо, – отозвался Влад. Овощи в его тарелке плавали взад-вперед, повинуясь ложке-веслу; Влад смотрел, как мама ест. Как падают в тарелку одинокие капли; как пустеет глиняная миска, как тает на столе горбушка.

Суп в его тарелке остывал.

– Ты чего? – настороженно спросила мама.

– Ничего, – Влад вздохнул. Ему казалось, что между ним и мамой проведена поперек комнаты жирная меловая черта.

– На будущей неделе наконец потеплеет, – сказала мама. – И так полвесны съедено неизвестно каким циклоном…

– А давай купим еще один цветочный ящик, – сказал Влад.

Мама промокнула губы салфеткой. Легко поднялась; полнота, появившаяся в последние годы, не сумела отяготить ее движений. Сказывалась юношеская любовь к волейболу и пешим походам.

Влад смотрел, как мама моет тарелку. Как споласкивает подвернувшуюся чашку из-под чая, которую Влад поленился вымыть утром.

– Мам…

Она сразу же обернулась:

– Да?

Воображаемая черта висела между ними, как бельевая веревка. Влад почему-то был уверен, что мама ее тоже видит.

– Мам, расскажи, как ты меня выбирала.

…Со времени Владова младенчества этот ритуальный рассказ повторен был тысячекратно. Маленький Влад слушал его охотнее любой сказки; правда, в последние годы он редко обращался к маме с традиционной просьбой. В последний раз – года полтора назад, наверное.

Мама улыбнулась, вытирая руки полотенцем. Преодолевая невесть откуда взявшееся смущение:

– Захотелось мне сына. И пришла я в специальное место, где было много маленьких детей…

– И все они лежали в кроватках… – подхватил Влад.

– …И я стала выбирать себе самого лучшего мальчика, но не могла выбрать. Но потом увидела тебя и поняла, что ты мой сын. И забрала тебя домой…

– Ты, по-моему, что-то пропустила, – сказал Влад.

– Пропустила, – тихо призналась мама. – Как мне запрещали это усыновление. Как придирались к тому, к сему… А в особенности им не нравилось, что я не замужем…

Воображаемая черта-веревка грузно колыхнулась.

– А все-таки… как ты меня выбирала?

Мама посмотрела на свои руки, на зажатое в них мокрое полотенце:

– Это был такой праздник… когда мне все-таки разрешили. Дома уже стояла кроватка, в шкафу – все, что надо… ванночка, обогреватель для питания… А когда я оказалась… среди этих кроваток… мне стало страшно, Владка. Смотрю… теряюсь. Не могу решиться. За плечом сопит нянечка… все они спят. Дисциплинированно так… до сих пор не понимаю – почему они все спали? Никто не плакал. Даже те, кто лежал с открытыми глазами…

– Я спал?

– Нет, ты смотрел.

– На тебя? Может, я улыбнулся?

– Нет. Ты просто смотрел… Можешь верить, можешь нет, но я действительно поняла, что выбор сделан. Сразу.

– Ты брала меня на руки?

– Ну конечно…

– Ты сначала решила, что я – твой, а потом взяла меня на руки? Или сперва взяла, а потом решила?

Мама заколебалась. Посмотрела на Влада недоуменно:

– Не помню…

– Ну вспомни, пожалуйста. Как долго ты меня держала? Минуту, полчаса?

Мама долго молчала, сдвинув брови.

– Я носила тебя по проходу между кроватками, – сказала она наконец. – А нянечка все сопела… И чего-то требовала от меня… Чтобы я положила тебя на место и шла оформлять документы… А мне не хотелось тебя класть на место…

– Мама, – сказал Влад. – Когда ты сказала им, что берешь меня, именно меня… Они не пытались тебя отговорить?

Мамины брови окончательно сошлись на переносице. Двумя вертикальными линиями пролегли прежде незаметные морщины:

– Владка… ну почему ты спрашиваешь… откуда у тебя эти дурацкие мысли?

– Ну пытались? Не говорили что-то… о дурной наследственности, например? Или о каких-то странностях, связанных именно вот с этим младенцем? Не предлагали тебе других? Не просили подумать, повыбирать еще?

– Владка, – сказала мама после длинной-длинной паузы. – Ты меня пугаешь. Что опять? Что опять с тобой происходит? Я думала, что все прошло… переходный возраст… Я надеялась… И вот – опять…

Владу сделалось жаль ее. Так жаль, что больно стало в горле.

– Мама, – сказал он, мысленно разрывая черту, как бегун-победитель рвет финишную ленточку. – Я тебе расскажу… Только ты выслушай все сразу, ладно? До конца. Хорошо?

И заговорил, сидя над стылым супом. Мама сперва стояла, комкая в руках полотенце; потом подошла и села напротив, а полотенце положила на колени.

– Все? – спросила она, когда Влад охрип.

– Все, – сказал он безнадежно, потому что воображаемая черта, оказывается, никуда не делась.

Мама помолчала. Подперла щеку кулаком; неожиданно улыбнулась:

– Когда мне было одиннадцать лет, я целый месяц была убеждена, что у меня какая-то страшная неизлечимая болезнь. Этап, который проходят в определенном возрасте все девочки, оказался для меня жутким потрясением… в то время как надо было просто открыть рот и признаться матери. Только и всего.

– Ну у тебя и параллели, – Влад невольно улыбнулся в ответ.

– А что ты думаешь? – невозмутимо продолжала мама. – Ты нафантазировал себе бог весть что… Ну почему ты не рассказал раньше?! Если это все, что тебя беспокоит… Ребята проведывают тебя, когда ты болеешь. И что? Ну, любят тебя в классе. Ну, пользуешься авторитетом. Это ужасно, правда?

– А Иза?

Мама вздохнула:

– В моем классе одна девочка едва не покончила с собой из-за несчастной любви. Из петли вынули. Теперь – примерная жена и мать, у нее трое, младший – твой ровесник… Да влюбилась в тебя эта Иза, а у тебя, как и у всех пацанов в этом возрасте, просто глаз нет… простых вещей не видите…

– А лагерь?

– А что – лагерь? Вон, в новостях показывали, в одном поселке на свадьбе сорок человек насмерть отравились. Не то грибами, не то пирожными.

– Но в лагере…

– Владка, ну не говори же ты глупостей. Во втором классе ты был в санатории месяц… даже полтора… Твои одноклассники преспокойно пережили это время без тебя. В третьем классе Дима, твой друг, угодил в больницу… Дима – не великого здоровья человек, к сожалению. У него полно хронических болячек… И еще – он очень внушаемый. Помнишь, в четвертом классе его тоже хотели отправить в санаторий – на все лето? И как у него температура поднялась невесть откуда? Отменили поездку – температура упала. Назначили поездку снова – опять поднялась…

– Может, он термометр натирал, – предположил Влад.

Мама покачала головой:

– Да нет… «Натертый» термометр – детская легенда. Кто хоть одного ребенка вырастил, тот рукой меряет температуру с точностью до двух десятых… – она посмотрела на свою ладонь. – А что я тогда, летом, свалилась… так ведь нервничала, Влад. Сын сбежал невесть куда – все-таки волновалась… немножко. Да?

– Мама, – сказал Влад шепотом. – Ну прости, пожалуйста.

– Да я же не упрекаю, – удивилась мама. – Я, наоборот… У меня, можно сказать, гора с плеч…

Они включили телевизор, бок о бок уселись на диване – и до полуночи смотрели какой-то глупый фильм, то и дело обмениваясь едкими к нему комментариями.

* * *

– А я в командировку еду, – радостно сообщила мама дней через десять. – Ты хотел самостоятельности – и флаг тебе в руки. Дерзай. Только дом не спалите с командой своей.

– Ты же всегда отказывалась от командировок, – пробормотал застигнутый врасплох Влад.

– Всю жизнь отказывалась… а теперь съезжу. На недельку.

– Так долго?!

Мама развела руками:

– На меньший срок нет смысла ехать, ты уж извини… Тренируйся жить самостоятельно. Тебе уже скоро шестнадцать…

Влад открыл было рот – и так и закрыл, вхолостую. Испугался невесть чего. То ли маминой насмешки…

То ли побоялся спугнуть спокойную мамину уверенность в том, что все будет хорошо.

Она, эта уверенность, много раз выручала его в жизни. В детстве ему казалось, что такое вот мамино спокойствие – как протянутая в будущее рука, выстраивающая там желанные события и разрушающая беды.

И, в который раз доверившись маминой внутренней силе, Влад промолчал.

* * *

На третий день рано утром Влад подскочил в постели от телефонного звонка. Телефон орал не умолкая – звонили по межгороду.

– Да?!

– Ответьте Маковке, – равнодушно предложила телефонистка.

– Какой… алло?

Треск в трубке.

– Владка, – сказала мама, голос ее доносился будто из-под толстого одеяла. – Что с тобой?

– Со мной? Все в порядке, все нормально… А ты откуда? Из этой… из Маковки?

– Я еду домой, – сказала мама. – Буду после обеда.

– Со мной все в порядке…

– Да, да. До встречи…

Короткие гудки; через минуту после того, как Влад положил трубку, телефон затрезвонил снова, и телефонистка, равнодушная как робот, поинтересовалась:

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Приграничье – место, уже не принадлежащее нашему миру, но еще не ставшее частью другого. Здесь кругл...
Кто-то обронил однажды: карьера человека во Вселенной заставляет задуматься, нет ли у него случаем...
Артем Грива, бывший сотрудник Департамента внешней разведки Российской империи, теперь – сотрудник м...
«Князь» – третья книга древнерусского цикла Александра Мазина....
В сказке все превратности судьбы заканчиваются для влюбленных после свадьбы. В жизни – Лера Вологдин...
Из-за болезни матери Лера Вологдина бросает учебу в аспирантуре и начинает заниматься бизнесом. Снач...