Момент истины Богомолов Владимир

Коротко об авторе

Владимир Осипович Богомолов родился 3 июля 1926 года в деревне Кирилловне Московской области. Он – участник Великой Отечественной войны, был ранен, награжден орденами и медалями. Воевал в Белоруссии, Польше, Германии, Маньчжурии.

Первое произведение Богомолова – повесть «Иван» (1957), трагическая история о мальчике-разведчике, погибшем от рук фашистских захватчиков. Повесть содержит принципиально новый взгляд на войну, свободный от идеологических схем, от литературных нормативов того времени. Не пропадает с годами читательский и издательский интерес к этому произведению, оно переведено более чем на 40 языков. На его основе режиссер А. А. Тарковский создал фильм «Иваново детство» (1962).

В повести «Зося» (1963) с большой психологической достоверностью рассказано о первой юношеской любви русского офицера к польской девушке. Чувство, пережитое в годы войны, не забылось. В финале повести ее герой признается: «И по сей день меня не покидает ощущение, что я и в самом деле что-то тогда проспал, что в моей жизни и впрямь – по какой-то случайности – не состоялось что-то очень важное, большое и неповторимое…»

Есть в творчестве Богомолова и короткие рассказы о войне: «Первая любовь» (1958), «Кладбище под Белостоком» (1963), «Сердца моего боль» (1963).

В 1963 году написано несколько рассказов на другие темы: «Второй сорт», «Кругом люди», «Сосед по палате», «Участковый», «Сосед по квартире».

В 1973 году Богомолов закончил работу над романом «Момент истины (В августе сорок четвертого…)». В романе о военных контрразведчиках автор приоткрыл читателям область воинской деятельности, с которой сам был хорошо знаком. Это история о том, как оперативно-розыскная группа контрразведки обезвредила группу фашистских агентов-парашютистов. Показывается работа командных структур вплоть до Ставки. В ткань сюжета вплетены военно-служебные документы, несущие большую познавательную и экспрессивную нагрузку. Этот роман, как и написанные ранее повести «Иван» и «Зося», относится к числу лучших произведений нашей литературы о Великой Отечественной войне. Роман переведен более чем на 30 языков.

В 1993 году Богомолов написал повесть «В кригере». Ее действие происходит на Дальнем Востоке, в первую послевоенную осень. Разместившиеся в «кригере» (вагон для перевозки тяжелораненых) военные кадровики раздают вернувшимся с фронта офицерам назначения в отдаленные гарнизоны.

Последние годы жизни Богомолов работал над публицистической книгой «Срам имут и живые, и мертвые, и Россия…», в которой рассматривались издания, как говорил сам писатель, «очерняющие Отечественную войну и десятки миллионов ее живых и мертвых участников».

Владимир Осипович Богомолов ушел из жизни в 2003 году.

Момент истины

(В августе сорок четвертого…)

1. Алехин, Таманцев, Блинов

Их было трое, тех, кто официально, в документах, именовались «оперативно-розыскной группой» Управления контрразведки фронта. В их распоряжении была машина, потрепанная, видавшая виды полуторка «ГАЗ-АА» и шофер, сержант Хижняк.

Измученные шестью сутками интенсивных, но безуспешных поисков, они уже затемно вернулись в Управление, уверенные, что хоть завтрашний день смогут отоспаться и отдохнуть. Однако как только старший группы, капитан Алехин, доложил о прибытии, им было приказано немедленно отправиться в район Шиловичей и продолжать розыск. Часа два спустя, заправив машину бензином и получив во время ужина энергичный инструктаж специально вызванного офицера-минера, они выехали.

К рассвету позади осталось более ста пятидесяти километров. Солнце еще не всходило, но уже светало, когда Хижняк, остановив полуторку, ступил на подножку и, перегнувшись через борт, растолкал Алехина.

Капитан – среднего роста, худощавый, с выцветшими, белесоватыми бровями на загорелом малоподвижном лице – откинул шинель и, поеживаясь, приподнялся в кузове. Машина стояла на обочине шоссе. Было очень тихо, свежо и росисто. Впереди, примерно в полутора километрах, маленькими темными пирамидками виднелись хаты какого-то села.

– Шиловичи, – сообщил Хижняк. Подняв боковой щиток капота, он склонился к мотору. – Подъехать ближе?

– Нет, – сказал Алехин, осматриваясь. – Хорош.

Слева протекал ручей с отлогими сухими берегами. Справа от глоссе, за широкой полосой жнивья и кустарниковой порослью, тянулся лес. Тот самый лес, откуда каких-нибудь одиннадцать часов назад велась радиопередача. Алехин в бинокль с полминуты рассматривал его, затем стал будить спавших в кузове офицеров.

Один из них, Андрей Блинов, светлоголовый, лет девятнадцати лейтенант, с румяными от сна щеками, сразу проснувшись, сел на сене, потер глаза и, ничего не понимая, уставился на Алехина.

Добудиться другого – старшего лейтенанта Таманцева – было не так легко. Он спал, с головой завернувшись в плащ-палатку, и, когда его стали будить, натянул ее туго, в полусне дважды лягнул ногой воздух и перевалился на другой бок.

Наконец он проснулся совсем и, поняв, что спать ему больше не дадут, отбросил плащ-палатку, сел и, угрюмо оглядываясь темно-серыми, из-под густых сросшихся бровей глазами, спросил, ни к кому, собственно, не обращаясь:

– Где мы?…

– Идем, – позвал его Алехин, спускаясь к ручью, где уже умывались Блинов и Хижняк. – Освежись.

Таманцев взглянул на ручей, сплюнул далеко в сторону и вдруг, почти не притронувшись к краю борта, стремительно подбросив свое тело, выпрыгнул из машины.

Он был, как и Блинов, высокого роста, однако шире в плечах, же в бедрах, мускулистей и жилистей. Потягиваясь и хмуро поглядывая вокруг, он сошел к ручью и, скинув гимнастерку, начал умываться.

Вода была холодна и прозрачна, как в роднике.

– Болотом пахнет, – сказал, однако, Таманцев. – Заметьте, во всех реках вода отдает болотом. Даже в Днепре.

– Ты, понятно, меньше, чем на море, не согласен! – вытирая лицо, усмехнулся Алехин.

– Именно!.. Вам этого не понять… – с сожалением посмотрев на капитана, вздохнул Таманцев и, быстро оборачиваясь, начальственным баском, но весело вскричал: – Хижняк, завтрака не вижу!

– Не шуми. Завтрака не будет, – сказал Алехин. – Возьмете сухим пайком.

– Веселенькая жизнь!.. Ни поспать, ни пожрать…

– Давайте в кузов! – перебил его Алехин и, оборачиваясь к Хижняку, предложил: – А ты пока погуляй…

Офицеры забрались в кузов. Алехин закурил, затем, вынув из планшетки, разложил на фанерном чемодане новенькую крупномасштабную карту и, примерясь, сделал повыше Шиловичей точку карандашом.

– Мы находимся здесь.

– Историческое место! – фыркнул Таманцев.

– Помолчи! – строго сказал Алехин, и лицо его стало официальным. – Слушайте приказ!.. Видите лес?… Вот он. – Алехин показал на карте. – Вчера в восемнадцать ноль-пять отсюда выходил в эфир коротковолновый передатчик.

– Это что, все тот же? – не совсем уверенно спросил Блинов.

– Да.

– А текст? – тотчас осведомился Таманцев.

– Предположительно передача велась вот из этого квадрата, – будто не слыша его вопроса, продолжал Алехин. – Будем…

– А что думает Эн Фэ? – мгновенно справился Таманцев.

Это был его обычный вопрос. Он почти всегда интересовался: «А что сказал Эн Фэ?… Что думает Эн Фэ?… А с Эн Фэ вы это прокачали?…»

– Не знаю, его не было, – сказал Алехин. – Будем осматривать лес…

– А текст? – настаивал Таманцев.

– Будем осматривать лес! – повысив голос, твердо повторил Алехин. – Нужны следы – свежие, суточной давности. Смотрите и запоминайте свои участки.

Едва заметными линиями карандаша он разделил северную часть леса на три сектора и, показав и подробно объяснив офицерам ориентиры, продолжал:

– Начинаем от этого квадрата – здесь смотреть особенно тщательно! – и двигаемся к периферии. Поиски вести до девятнадцати ноль-ноль. Оставаться в лесу позже – запрещаю! Сбор у Шиловичей. Машина будет где-нибудь в том подлеске. – Алехин вытянул руку; Андрей и Таманцев посмотрели, куда он указывал. – Погоны и пилотки снять, документы оставить, оружие на виду не держать! При встрече с кем-либо в лесу действовать по обстоятельствам.

Расстегнув вороты гимнастерок, Таманцев и Блинов отвязывали погоны; Алехин затянулся и продолжал:

– Ни на минуту не расслабляться! Все время помнить о минах и о возможности внезапного нападения. Учтите: в этом лесу убили Басоса.

Отбросив окурок, он взглянул на часы, поднялся и приказал:

– Приступайте!

2. Оперативные документы[1]

«Начальнику Главного управления войск по охране тыла действующей Красной Армии.

Копия: начальнику Управления контрразведки Смерш[2] фронта

13 августа 1944 г.

Оперативная обстановка на фронте и в тылах фронта в течение пятидесяти суток с момента начала наступления (по 11 августа включительно) характеризовалась следующими основными факторами:

– успешными наступательными действиями наших войск и отсутствием при этом сплошной линии фронта. Освобождением всей территории БССР и значительной части территории Литвы, свыше трех лет находившихся под немецкой оккупацией;

– разгромом группы вражеских армий „Центр“, насчитывавшей в своем составе около 50 дивизий;

– засоренностью освобожденной территории многочисленной агентурой контрразведывательных и карательных органов противника, его пособниками, изменниками и предателями Родины, большинство из которых, избегая ответственности, перешли на нелегальное положение, объединяются в банды, скрываются в лесах и на хуторах;

– наличием в тылах фронта сотен разрозненных остаточных групп солдат и офицеров противника;

– наличием на освобожденной территории различных подпольных националистических организаций и вооруженных формирований; многочисленными проявлениями бандитизма;

– производимыми Ставкой перегруппировкой и сосредоточением наших войск и стремлением противника разгадать замыслы советского командования, установить, где и какими силами будут нанесены последующие удары.

Сопутствующие факторы:

– обилие лесистой местности, в том числе больших чащобных массивов, служащих хорошим укрытием для остаточных групп противника, различных бандформирований и лиц, уклоняющихся от мобилизации;

– большое количество оставленного на полях боев оружия, что дает возможность враждебным элементам без труда вооружаться;

– слабость, неукомплектованность восстановленных местных органов советской власти и учреждений, особенно в низовых звеньях;

– значительная протяженность фронтовых коммуникаций и большое количество объектов, требующих надежной охраны;

– выраженный некомплект личного состава в войсках фронта, что затрудняет получение поддержек от частей и соединений при проведении операций по очистке войсковых тылов.

Остаточные группы немцев

Разрозненные группы солдат и офицеров противника в первой половине июля стремились к одной общей цели: скрытно или с боями продвигаясь на запад, пройти сквозь боевые порядки наших войск и соединиться со своими частями. Однако 15–20 июля немецким командованием неоднократно шифрованными радиограммами передавался приказ всем остаточным группам, имеющим рации и шифры, не форсировать переход линии фронта, а, наоборот, оставаясь в наших оперативных тылах, собирать и передавать шифром по радио сведения разведывательного характера, и прежде всего о дислокации, численности и передвижении частей Красной Армии. Для этого предложено, в частности, используя естественные укрытия, вести наблюдение за нашими фронтовыми железнодорожными и шоссейно-грунтовыми коммуникациями, фиксировать грузопоток, а также захватывать одиночных советских военнослужащих, в первую очередь командиров, с целью допроса и последующего уничтожения.

Подпольные националистические организации и формирования

1. По имеющимся у нас данным, в тылах фронта действуют следующие подпольные организации польского эмигрантского правительства в Лондоне: „Народове силы збройне“, Армия Крайова[3], созданная в последние недели „Неподлеглость“ и – на территории Литовской ССР, в р-не г. Вильнюса – „Делегатура Жонду“.

Ядро перечисленных нелегальныхформирований составляют польские офицеры и подофицеры запаса, помещичье-буржуазные элементы и частично интеллигенция. Руководство всеми организациями осуществляется из Лондона генералом Соснковским через своих представителей в Польше: генерала Бур (графа Тадеуша Коморовского), полковников Гжегожа (Пелчинского) и Ниля (Фильдорфа).

Как установлено, лондонским центром польскому подполью дана директива о проведении активной подрывной деятельности в тылах Красной Армии, для чего приказано сохранить на нелегальном положении большую часть отрядов, оружия и все приемо-передаточные радиостанции. Полковником Фильдорфом, посетившим в июне с. г. Виленский и Новогрудский округа, даны на местах конкретные распоряжения с приходом Красной Армии: а) саботировать мероприятия военных и гражданских властей; б) совершать диверсии на фронтовых коммуникациях и террористические акты в отношении советских военнослужащих, местных руководителей и актива; в) собирать и передавать шифром генералу Буру – Коморовскому и непосредственно в Лондон сведения разведывательного характера о Красной Армии и обстановке в ее тылах.

В перехваченной 28 июля с. г. и дешифрованной радиограмме лондонского центра всем подпольным организациям предлагается не признавать образованный в Люблине Польский комитет национального освобождения и саботировать его мероприятия, в частности мобилизацию в Войско Польское. Там же обращается внимание на необходимость активного ведения военной разведки в тылах действующих советских армий, для чего приказывается установить постоянное наблюдение за всеми железнодорожными узлами.

Наибольшую террористическую и диверсионную активность проявляют отряды „Волка“ (р-н Рудницкой пущи), „Крыся“ (р-н г. Вильнюса) и „Рагнера“ (около 300 чел.) в р-не г. Лида.

2. На освобожденной территории Литовской ССР действуют скрывающиеся в лесах и населенных пунктах вооруженные националистические бандгруппы так называемой ЛЛА, именующие себя „литовскими партизанами“.

Основу этих подпольных формирований составляют „белоповязочники“ и другие активные немецкие пособники, офицеры и младшие командиры бывшей литовской армии, помещичье-кулацкий и прочий вражеский элемент. Координируются действия указанных отрядов Комитетом литовского национального фронта, созданным по инициативе германского командования и его разведывательных органов.

Согласно показаниям арестованных участников ЛЛА, кроме осуществления жестокого террора в отношении советских военнослужащих и представителей местной власти литовское подполье имеет задание вести оперативную разведку в тылах и на коммуникациях Красной Армии и незамедлительно передавать добытые сведения, для чего многие бандгруппы снабжены коротковолновыми радиостанциями, шифрами и немецкими дешифровальными блокнотами.

Наиболее характерные враждебные проявления последнего периода

(с 1 по 10 августа включительно)

В Вильнюсе и его окрестностях, преимущественно в ночное время, убито и пропало без вести 11 военнослужащих Красной Армии, в том числе 7 офицеров. Там же убит майор Войска Польского, прибывший в краткосрочный отпуск для встречи с родными.

2 августа взорвана и сожжена водокачка на станции Бастуны.

2 августа в 4.00 в дер. Калитанцы неизвестными зверски уничтожена семья бывшего партизана, находящегося ныне в рядах Красной Армии, Макаревича В. И., – жена, дочь и племянница 1940 г. р.

3 августа в р-не Жирмуны, в 20 км севернее г. Лида, бандгруппой власовцев обстреляна автомашина – убито 5 красноармейцев, тяжело ранены полковник и майор.

В ночь на 5 августа в трех местах взорвано полотно железной дороги между станциями Неман и Новоельня.

5 августа 1944 г. в с. Турчела (30 км южнее Вильнюса) брошенной в окно гранатой убит коммунист, депутат сельского Совета.

7 августа в р-не с. Войтовичи подверглась нападению из заранее подготовленной засады автомашина 39-й армии. В результате убито 13 человек, 11 из них сожжено вместе с машиной. Два человека уведены в лес бандитами, захватившими также оружие, обмундирование и все личные служебные документы.

6 августа прибывший на побывку в с. Радунь сержант Войска Польского в ту же ночь похищен неизвестными.

8 августа на перегоне Лида – Вильнюс пущен под откос воинский эшелон с боеприпасами.

10 августа в 4.30 литовской бандгруппой неустановленной численности совершено нападение на волостной отдел НКВД в местечке Сиесики. Убито 4 работника милиции, освобождено из-под стражи 6 бандитов.

10 августа в с. Малые Солешники расстреляны председатель сельсовета Василевский, его жена и 13-летняя дочь, пытавшаяся защитить отца.

Всего в тылах фронта за первую декаду августа убито, похищено и пропало без вести 169 военнослужащих Красной Армии. У большинства убитых забрано оружие, обмундирование и личные воинские документы.

За эти 10 суток убиты 13 представителей местных органов власти; в трех населенных пунктах сожжены здания сельсоветов.

В связи с многочисленными бандпроявлениями и убийствами военнослужащих нами и армейским командованием значительно усилены охранные мероприятия. Приказом командующего всему личному составу частей и соединений фронта разрешено выходить за пределы расположения части только группами не менее трех человек и при условии наличия у каждого автоматического оружия. Тем же приказом запрещено движение автомашин в вечернее и ночное время вне населенных пунктов без надлежащей охраны.

Всего с 23 июня по 11 августа с. г. включительно ликвидировано (не считая одиночек) 209 вооруженных групп противника и различных бандформирований, действовавших в тылах фронта. При этом захвачено: минометов – 22, пулеметов – 356, винтовок и автоматов – 3827, лошадей – 190, радиостанций – 46, в т. ч. 28 коротковолновых.

Начальник войск по охране тыла фронта генерал-майор Лобов»

«Срочно!

Москва, Матюшину

В дополнение к №… от 7.08.44 г.

Разыскиваемая нами по делу „Неман“ неизвестная радиостанция с позывными КАО (перехват от 7.08.44 г. был передан Вам незамедлительно) сегодня, 13 августа, выходила в эфир из леса в р-не Шиловичей (Барановичская обл.)[5].

Сообщая записанные сегодня группы цифр шифрованной радиограммы, настоятельно прошу Вас, учитывая отсутствие квалифицированных криптографов в Управлении контрразведки фронта, ускорить дешифровку как первого, так и второго радиоперехватов.

Егоров»

«Срочно!

Начальнику Главного управления контрразведки

Смерш

Спецсообщение

Сегодня, 13 августа, в 18.05 слежечными станциями вторично зафиксирован выход в эфир неизвестной коротковолновой рации с позывными КАО, действующей в тылах фронта.

Место выхода передатчика в эфир определяется как северная часть Шиловичского лесного массива. Рабочая частота рации – 4627 кГц. Записанный перехват – радиограмма, шифрованная группами пятизначных цифр. Скорость и четкость передачи свидетельствуют о высокой квалификации радиста.

До этого выход рации с позывными КАО в эфир фиксировался 7 августа с. г. из леса юго-восточнее Столбцов.

Проведенные в первом случае розыскные мероприятия не дали положительных результатов.

Представляется вероятным, что передачи ведутся агентами, оставленными противником при отступлении или же переброшенными в тылы фронта.

Не исключено, однако, что рация с позывными КАО используется одной из подпольных групп Армии Крайовой.

Также не исключено, что передачи ведутся одной из остаточных групп немцев.

Нами предпринимаются меры к отысканию в Шиловичском лесном массиве точного места выхода разыскиваемой рации в эфир, обнаружению следов и улик. Одновременно делается все возможное для выявления сведений, способствовавших бы установлению и задержанию лиц, причастных к работе передатчика.

На оперативную пеленгацию рации в случае ее выхода в эфир нацелены все радиоразведывательные группы фронта.

Непосредственно по делу работает оперативная группа капитана Алехина.

На розыск рации и лиц, причастных к ее работе, нами ориентированы все органы контрразведки фронта, начальник войск по охране тыла, а также Управления контрразведки соседних фронтов.

Егоров»

3. Чистильщик[6] старший лейтенант Таманцев, по прозвищу Скорохват

С утра у меня было жуткое, прямо-таки похоронное настроение – в этом лесу убили Лешку Басоса, моего самого близкого друга и, наверное, лучшего парня на земле. И хотя погиб он недели три назад, я весь день невольно думал о нем.

Я находился тогда на задании, а когда вернулся, его уже похоронили. Мне рассказали, что на теле было множество ран и тяжелые ожоги, – перед смертью его, раненного, крепко пытали, видимо стараясь что-то выведать, кололи ножами, прижигали ступни, грудь и лицо. А затем добили двумя выстрелами в затылок.

В школе младшего комсостава пограничных войск почти год мы спали на одних нарах, и его затылок с такими знакомыми мне двумя макушками и завитками рыжеватых волос на шее с утра маячил у меня перед глазами.

Он воевал три года, а погиб не в открытом бою. Где-то здесь его подловили – так и неизвестно – кто! – подстрелили, видимо, из засады, мучали, жгли, а затем убили. Как ненавидел я этот проклятый лес! Жажда мести – встретить бы и посчитаться! – с самого утра овладела мной.

Настроение настроением, а дело делом – не поминать же Лешку и даже не мстить за него мы сюда приехали.

Если лес под Столбцами, где мы искали до вчерашнего полудня, война как бы обошла стороной, то здесь было совсем наоборот.

В самом начале, метрах в двухстах от опушки, я наткнулся на обгоревший немецкий штабной автомобиль. Его не подбили, а сожгли сами фрицы: деревья тут совсем зажали тропу и ехать стало невозможно.

Немного погодя я увидел под кустами два трупа. Точнее, зловонные скелеты в полуистлевшем темном немецком обмундировании – танкисты. И дальше на заросших тропинках этого глухого, чащобного леса мне то и дело попадались поржавевшие винтовки и автоматы с вынутыми затворами, испятнанные кровью грязно-рыжие бинты и вата, брошенные ящики и пачки с патронами, пустые консервные банки и обрывки бумаг, фрицевские походные ранцы с рыжеватым верхом из телячьих шкур и солдатские каски.

Уже после полудня в самой чащобе я обнаружил два могильных холмика месячной примерно давности, успевшие осесть, с наспех сколоченными березовыми крестами и надписями, выжженными готическими буквами на светлых поперечинах:

Свои кладбища при отступлении они чаще всего перепахивали, уничтожали, опасаясь надругательств. А тут, в укромном месте, пометили все чин чином, очевидно рассчитывая еще вернуться. Шутники, нечего сказать…

Там же, за кустами, валялись санитарные носилки. Как я и думал, эти фрицы только кончились здесь – их несли, раненных, десятки, а может, сотни километров. Не пристрелили, как случалось, и не бросили – это мне понравилось.

За день мне встретились сотни всевозможных примет войны и поспешного немецкого отступления.

Не было в этом лесу, пожалуй, только того, что нас интересовало, – свежих, суточной давности, следов пребывания здесь человека.

Что же касается мин, то не так страшен черт, как его малюют. За весь день я наткнулся лишь на одну, немецкую противопехотную.

Я заметил блеснувшую в траве тоненькую стальную проволоку, натянутую поперек тропы сантиметрах в пятнадцати от земли. Стоило мне ее задеть – и мои кишки и другие остатки повисли бы на деревьях или еще где-нибудь.

За три года войны бывало всякое, но самому разряжать мины приходилось считанные разы, и на эту я не счел нужным тратить время. Обозначив ее с двух сторон палками, я двинулся дальше.

Хотя за день мне попалась только одна, сама мысль, что лес местами минирован и в любое мгновение можно взлететь на воздух, все время давила на психику, создавая какое-то паскудное внутреннее напряжение, от которого я никак не мог избавиться.

После полудня, выйдя к ручью, я скинул сапоги, расстелил на солнце портянки, умылся и перекусил. Напился и минут десять лежал, уперев приподнятые ноги в ствол дерева и размышляя о тех, за кем мы охотились.

Вчера они выходили в эфир из этого леса, неделю назад – под Столбцами, а завтра могут появиться в любом месте: за Гродно, под Брестом или где-нибудь в Прибалтике. Кочующая рация – Фигаро здесь, Фигаро там… Обнаружить в таком лесу место выхода – все равно что отыскать иголку в стоге сена. Это тебе не мамочкина бахча, где каждый кавун знаком и лично симпатичен. И весь расчет, что будут следы, будет зацепка. Черта лысого – почему они должны наследить?… Под Столбцами мы что, не старались?… Землю носом рыли! Впятером, шестеро суток!.. А толку?… Как говорится, две консервные банки плюс дыра от баранки! А этот массивчик побольше, поглуше и засорен изрядно.

Сюда бы приехать с толковой псиной вроде Тигра, что был у меня перед войной. Но это тебе не на границе. При виде служебной собаки каждому становится ясно, что кого-то разыскивают, и начальство собак не жалует. Начальство, как и все мы, озабочено конспирацией.

К концу дня я опять подумал: нужен текст! В нем почти всегда можно уловить хоть какие-то сведения о районе нахождения разыскиваемых и о том, что их интересует. От текста и следует танцевать.

Я знал, что с дешифровкой не ладилось и перехват сообщили в Москву. А у них двенадцать фронтов, военные округа и своих дел под завязку. Москве не укажешь: они сами себе начальники. А из нас душу вынут. Это уж как пить дать. Старая песенка: умри, но сделай!..

4. В Шиловичах

Оставив Хижняка с машиной в густом подлеске близ деревни, Алехин заброшенным, заросшим травой огородом вышел на улицу. Первый встречный – конопатый мальчишка, спозаранок гонявший гуся у колодца, – показал ему хату «старшины» сельсовета. От соседних, таких же невзрачных, с замшелыми крышами хат ее можно было отличить лишь по тому, что вместо калитки в изгороди была подвешена дверца от немецкого автомобиля. Назвал мальчишка и фамилию председателя – Васюков.

Не обращая внимания на тощую собаку, хватавшую его за сапоги, Алехин прошел к хате. Дверь была закрыта и заперта изнутри. Он постучал.

Было слышно, как в хате кто-то ходил. Прошло с полминуты – в сенях послышался шум, медленные тяжелые шаги, и тут же все замерло. Алехин почувствовал, что его рассматривают, и, чтобы стоящий за дверью понял, что он не переодетый аковец и не «зеленый», а русский, вполголоса запел:

Наконец дверь отворилась. Перед Алехиным, глядя пристально и настороженно, опираясь на костыли и болезненно морщась, стоял невысокий, лет тридцати пяти мужчина с бледным худым лицом, покрытым рыжеватой щетиной, в польском защитном френче и поношенных шароварах. Левой ноги у него не было, и штанина, криво ушитая на уровне колена, болталась свободно. В правой полусогнутой руке он держал наган.

Это и был председатель сельсовета Васюков.

Пустыми грязными сенцами они прошли в хату, обставленную совсем бедно: старая деревянная кровать, ветхий тонконогий стол и скамья. Потемнелые бревенчатые стены, совершенно голые, на печи – рваный тюфяк и ворох тряпья. На дощатом столе – крынка, тарелка с остатками хлеба и стакан из-под молока. Тут же, уставясь стволом в окно, стоял немецкий ручной пулемет. В изголовье кровати, закинутой порыжевшей солдатской шинелью, висел трофейный автомат. Воздух в хате был кислый, спертый.

Васюков ухватил старое вышитое полотенце и вытер скамью. Алехин сел. Не оставляя костылей, Васюков опустился на кровать и посмотрел выжидающе.

Алехин начал издалека: поинтересовался, какие вёски[7] и хутора входят в сельсовет, как убираются хлеба, много ли мужиков, как с тяглом, и задал еще несколько вопросов общего характера.

Васюков отвечал обстоятельно, неторопливо, придерживая левой рукой культю и время от времени болезненно морщась. Он знал хорошо и местность, и людей, в разговоре его проскальзывали польские и белорусские слова, однако по говору Алехин сразу определил: «Не местный».

– Вы что, не здешний? – улучив момент, спросил капитан.

– Смоленский я. А здесь попал в сорок первом в окружение и партизанил три года. Так и остался. А вы по каким делам? – в свою очередь поинтересовался Васюков.

Алехин поднялся, достал командировочное предписание и, развернув, предъявил его.

– «… для вы… пол… нения за… дания коман… дования», – медленно прочел председатель. – Ясен вопрос! – осмотрев печать, немного погодя сказал он, возвращая документ и ничуть, однако, не представляя, какое задание может выполнять этот пехотный капитан с полевыми погонами на выгоревшей гимнастерке в Шиловичах, более чем в ста километрах от передовой.

И Алехин, наблюдавший за выражением лица Васюкова, понял это.

Он оглянулся на перегородку и, услышав от Васюкова: «Там нет никого», посмотрел инвалиду-председателю в глаза и тихим голосом доверительно сообщил:

– Я по части постоя… расквартирования… Возможно, и у вас будут стоять… Не сейчас, а ближе к зиме… месяца через полтора-два, не раньше. Только об этом пока никому!

– Ну что вы, – понимающе сказал Васюков, явно польщенный доверием. – Разве я без понятия? И много поставят?

– Да, думаю, в Шиловичах примерно роту. Это уже как командование решит. Мое дело ознакомиться с обстановкой, посмотреть местность и доложить.

– Роту – это можно. А больше не разместить, – сказал Васюков озабоченно. – Вы так и доложите: больше роты нельзя. Ведь их обиходить надо. Я сам три года служил, командиром отделения был, понимаю. Солдату в бою достается, а уж на постое условия нужны. А где их взять? – вздохнул он.

– С водой как у вас?

– Вода что – ее на всех хватит. И дров в достатке. А вот с жильем кепско[8]. Полы-то все больше земляные, холодные.

– А дрова где берете? – спросил Алехин, стараясь направить разговор в нужное русло.

– Там вот, за шоссе. – Васюков кивнул влево, в сторону печки.

– А у вас же лес рядом, – удивился Алехин, указывая в противоположном направлении: его интересовал прежде всего этот лес и то, что с ним было связано.

– Там, за шоссе, швырок[9] еще немцами заготовлен. Сухой, как лучина, и пилить не надо. Его и возят, – объяснил Васюков. – А в этот лес не ходят – запрещено!

– Почему?

– Тут немцы, как отступали, оборону, должно, держать думали. Или преследование задержать хотели. Словом, мин понаставили.

– Поня-ятно…

– Мусить[10], и немного, но где и сколько – никто не знает. В день, как меня назначили, мальчишки туда полезли. За трофеями. И двух у самого края – на куски! Мы по опушке сразу знаки расставили. Мол, проход запрещен: мины! Так что наши, шиловичские, в этот лес – ни шагу! А с военными случай был.

– С какими военными?

– Тут связистки у нас с неделю стояли. Молоденькие, веселые – известно дело, на отдыхе. А в лесу грибов, ягод полно. И вот пошли двое, да не вернулись…

– Давно это?

– Дней десять уже. Стали искать их – метров за триста от опушки нашли, вот там. – Васюков взглядом указал на стену, где висел автомат. – Снасиловали их и убили. Обмундирование забрали и документы.

– Кто же убил?

– А кто знает… После приехали энкавэдэ с Лиды. Пограничники. На трех машинах, с собаками. Осматривали лес, перестрелка была – будто нашли кого-то и побили. Опять же, говорят, кто-то на мине подорвался. Но точно не знаю: проческу, значит, от нас начали, а больше не приходили. Должно, так лесом на Каменку и вышли.

– Это было, говорите, с неделю назад. А вот в последние дни, вчера или позавчера, вы здесь незнакомых людей не встречали?… Военнослужащих… не видели? Я почему спрашиваю, – пояснил капитан, – кроме меня посланы еще три группы квартирьеров. Так если мы для постоя одни и те же деревни присмотрим или хутора, ерунда ведь получится.

– Понятно… Нет, насчет квартир последние дни не обращались… А видеть двух командиров вчера видел. Мусить, и с вашей части, – неуверенно заметил Васюков. – Но ко мне они не приходили.

– А где вы их видели, в деревне?

– Нет. Я вчера тут спор улаживал. Тесинского и Семашко. Из-за межи разодрались. Пошли, значит, на поле, вот сюда. – Васюков рукой показал за спину. – Обмерили всё, столб зарыли. Ну и после дела, как водится, хлеб-соль: бимбера бутылку распили. Сидим у копёшек, закусываем. И вижу: от леса идут двое. Командиры. Мусить, и с вашей части.

– Когда это было, в котором часу?

– Вечером. Перед заходом. Часов в восемь, должно…

– А какие они из себя? Как выглядят?

– Обыкновенно. Один постарше вроде и поплотнее. Он впереди шел. А другой – худой, моложе, видать, этот подлиньше.

– Тот, что постарше, смуглый такой, носастый! Это же Лещенко! – обрадованно сказал Алехин, называя первую пришедшую на ум фамилию. – Капитан! В хромовых сапогах и в кителе. У него еще фуражка с матерчатым козырьком.

– Там метров двести, ежли не больше. Разве звание разберешь? Но только в пилотках они оба и в гимнастерках. Это точно.

– Может, Ткачев и Журба? – словно размышляя вслух, проговорил Алехин. – Они что же, из леса вышли? А вещи у них с собой какие-нибудь были?

– Когда я увидел, они шли от леса. А были они там или нет – не знаю. И вещей не видел. У одного, должно, плащ-палатка в руке, а у другого… вроде совсем ничего.

– А эти, Тесинский и Семашко, их видели? Может, они лучше разглядели?

– Нет. У меня глаз дальний. Ежли я не увидел, а те-то и подавно. Это точно.

Они поговорили еще минут десять. Алехин понемногу уяснил большинство интересовавших его вопросов и соображал: ехать ли отсюда прямо в Каменку или заглянуть по дороге на хутора, расположенные вдоль леса.

Васюков, под конец разговорясь, доверительно рассказал о знакомом мужике, имеющем «аппарат», и, озорновато улыбаясь, предложил:

– Ежли придется вам здесь стоять, съездим к нему обязательно! У него первачок – дух прихватывает!

У Алехина, к самогону весьма равнодушного, лицо приняло то радостно-оживленное выражение, какое появляется у любителей алкоголя, как только запахнет выпивкой. Сдерживаясь, чтобы не переиграть, он опустил глаза и согласно сказал:

– Уж если стоять здесь будем, сообразим. Непременно!

Он поднялся, чтобы уходить, – в это мгновение груда тряпья на печи зашевелилась. Посмотрев недоуменно, Алехин насторожился. Васюков с помощью костылей подскочил к печке, потянулся как мог и, сунув руку в тряпье, вытащил оттуда и быстро поставил на пол мальчонку примерно двух с половиной лет, беловолосого, в стираной-перестираной рубашонке.

– Сынишка, – пояснил он.

Выглядывая из-за ноги отца и потирая кулачком ясные голубоватые глазенки, ребенок несколько секунд рассматривал незнакомого военного и вдруг улыбнулся.