Череп на рукаве Перумов Ник

Я сделал вид, что не расслышал, будучи поглощён чтением. Собственно говоря, читать мне как раз сейчас не полагалось, а полагалось беседовать с личным составом, поднимая его, состава, боевой дух и готовность немедленно умереть за обожаемого монарха.

– Муторно-то как, – вздохнул Кеос, отбрасывая в сторону «Десантника». Полуобнажённая красотка застыла, обиженно глядя с подогнувшейся страницы одним глазом. – Прям блевать хочется. Господин ефрейтор! А господин ефрейтор! Что в уставе говорится по поводу неодолимого желания рядового блевать перед боем? Во сколько марок штрафа мне это обойдётся?

– В пятьдесят, – сказал я, не отрываясь от книжки. – Выписать тебе квитанцию?

– Так я же ещё не блюю…

– Тогда умолкни, Кеос. Не баба чай.

– Не баба, не баба… – зло проворчал румын. – Посмотрим ещё, кто из нас бабой окажется, когда под отравленные дротики полезем…

– Угомонись, – сказал я, глядя на Кеоса поверх раскрытой страницы. – Никто тебя в заросли не погонит. Пока не пройдутся артиллерией, а летуны напалмом зелёнку не прочистят.

– Я слышал – макаки эти и под землёй могут… – проронил Мумба. – Из туннелей вылезают – и ну горла резать…

Я поднялся. Отделение и в самом деле нуждалось в беседе. И подъёме морального духа. С такими нытиками в бой идти – только сам погибнешь и их всех положишь. А мне надо, до чёрта надо выполнить этот первый боевой приказ. И не просто выполнить, а выполнить на «отлично», чтобы меня заметили…

– Откуда бы ни вылезли – обратно уже не залезут, – меланхолично резюмировал Хань. Этот проделывал какие-то пассы руками – нет, не ушу, что-то иное, вроде дыхательной гимнастики. Пожалуй, он был лучшим солдатом в отделении – и уже успел дослужиться до своего первого «обера» и полоски на погонах. – На что тебе, Мумба, винтовка дана? Девочек удовлетворять, если длины своего не хватит?

Мумба немедленно взбеленился, поскольку за отсутствием каких-либо иных внятных достоинств очень гордился как раз длиной соответствующего своего органа. Как-то раз он поставил этим даже в тупик наших снабженцев – никак не могли отыскать подходящих по размеру защитно-профилактических средств. Поиски эти сопровождались обильной перепиской, донельзя казённой, что делало всякое серьёзное её чтение невозможным – у всех начинались колики от хохота.

– Тихо! – гаркнул я, приподнимаясь с койки. – Мумба, успокойся. Хань, заткнись. Не хватало мне только вас, уродов, от трибунала отмазывать. Помните, что бывает за драку в боевой обстановке?

– Сваарг, – мрачно бросил Назариан. – Не хотел бы я там очутиться…

– А что,уже бывать приходилось? – немедленно поддел его Глинка.

Назариан метнул на чеха гневный взгляд, но ничего не сказал. Поднял отброшенный Кеосом журнал и зашуршал страницами.

Я-то знал, что Назариан как раз бывал на Сваарге. Правда, не в качестве заключённого – иначе его бы просто не взяли в армию, – а посетителя. Приезжал на свидание к сестре. Девчонка умудрилась вляпаться в какой-то «студенческий заговор» и получила десять лет по статье «за недонесение», поскольку щепетильная имперская Фемида не отыскала никаких доказательств её участия в подготовке покушения на местного гауляйтера, сиречь генерал-губернатора.

– Тихо, ребята, – уже нормальным голосом сказал я. – Ничего не сделаешь. Взялся за гуж – не говори, что своя рубашка ближе к телу. Там сейчас на самом деле умирают. Дети, девчонки, старухи беспомощные. Или мы не мужики? Или мы не люди?

– И боевые приличные к тому ж… – громким шёпотом сказал Раздвакряк.

– И боевые приличные к тому ж, – согласился я. – Так чего ж не сделать дело, которое и правильное, и моральное, да за которое ещё и платят? Что нам эти лемуры? Неужели нас хитрее? Мы же не идиоты – дуром лезть в заросли, верно?

За пять часов до высадки с нами начали проводить последний инструктаж. Каждый взвод собрался вокруг рельефной, на компьютере смоделированной карты – место высадки с показанной ближайшей задачей.

С нами был наш лейтенант и ещё один офицер, в кожаной тужурке без погон, в простом чёрном берете, как у танкистов, и без всяких эмблем на рукаве. Человек из ниоткуда. Лицо – истинно арийское. Волевой подбородок с заметным до сих пор шрамом, холодные серые глаза, из-под берета видны короткие светлые волосы. Лейтенанта пришелец не перебивал, сел в сторонку и слушал себе, не особенно отсвечивая.

Мне он не понравился сразу. Было в нём что-то от родной и незабвенной Geheime Staatspolizei. И смотрел он отчего-то на меня. Только на одного меня.

– Ставлю задачу, – спокойно и холодно сказал лейтенант. – Взвод высаживается у деревни Кримменсхольм. Отделения с максимально возможной быстротой занимают посёлок, ни на что не отвлекаясь. Лемуров игнорировать до тех пор, пока они игнорируют нас. Есть данные, что они не станут связываться с десантом. Мы не судьи и не палачи. Наше дело – безопасность штатских. Гражданское население должно покинуть Кримменсхольм и эвакуироваться. Мы обеспечиваем прикрытие. В случае атаки аборигенов занимаем круговую оборону и отстреливаемся, пока погрузка гражданских лиц не будет закончена. Разведка не предполагает массированного наступления лемуров на нашем участке. Действуем спокойно и внимательно, парни, помним, что на орбите наши крейсеры и что у лемуров нет не только тяжёлого оружия, но и вообще огнестрельного. Они берут только массой. А что может быть лучше для пулемётов, чем противник, атакующий густыми цепями?

Он старался нас ободрить. Вчерашние рекруты шли в свой первый настоящий рейд и донельзя трусили. Что вполне понятно и объяснимо. Но легче от этого лейтенанту наверняка не становилось. С такими солдатами непонятно куда глядеть – не то на противника, не то на Раздвакряка, чтобы чего не учудил.

– Занятие Кримменсхольма проводим по схеме «два-бэ», – лейтенант вытянул руку. – Отделения входят в деревню с четырёх сторон, здесь, здесь, здесь и здесь. Продвигаемся к кирхе. Сильные очаги сопротивления обходить, мелкие подавлять своими силами. Даю дефиницию: сильным считается очаг, на подавление которого требуется более трёх минут.

Схема «два-бэ» предусматривала наличие дружественно настроенного мирного населения. Нет нужды бояться, что из-за приоткрывшейся на миг ставни симпатичная веснушчатая девчушка с косичками всадит тебе в спину железный бельт из натянутого руками взрослых арбалета.

– Продвижение и первичный осмотр осуществлять, ни на что постороннее не отвлекаясь, – продолжал тем временем лейтенант. – Убедившись, что в деревне нет неподавленных очагов сопротивления, приступаем ко второй фазе операции – эвакуации имперских граждан, оказавшихся в зоне мятежа. Тут уже будем тщательно осматривать каждый дом и каждый погреб. Особое внимание детям – они могли испугаться, убежать, спрятаться… Всё ясно, десант? Надеюсь, вы меня сегодня не подведёте. Всё, инструктажи окончены. Готт мит унс!

– Готт мит унс! – рявкнул взвод.

Высадка. Нас уже сбрасывали трижды на транспортных ботах. Ничего особенного, только жуткая болтанка. Раздвакряка немедленно вырвало.

Мы сидели, вглухую затянувшись ремнями. Двигатели выли так, словно грозились вот-вот лопнуть. После посадки возле этого самого Кримменсхольма останется здоровенное выжженное пятно, да ещё и донельзя радиоактивное. Мы наглотались таблеток; о том, чтобы заблаговременно выдать эти самые таблетки гражданским, и речи, само собой, быть не могло.

…О землю нас шандарахнуло так, что мне показалось – многострадальный бот немедленно развалится на мелкие кусочки. Но ничего – имперская сталь выдержала, хотя все до единого сочленения жалобно заскрежетали.

– Взвод! – холодно скомандовал лейтенант, рассматривая собственные ногти, словно ожидая увидеть там нечто потрясающе интересное. – Встали, господа.

Пошли. Как говорится, женихами!

Широкие створки распахнулись, упали наружу. Хлынул солнечный свет – здешняя звезда относится к тому же спектральному классу, что и наше собственное «коренное» светило. Небо было голубым, трава – зелёной, стволы деревьев – коричневыми. Тут, вблизи от человеческого поселения, растительность была нашей, земной – колонисты не слишком жаждали очутиться среди чужих, враждебных зарослей. Тополя и вязы отлично прижились на жирных чернозёмах Зеты-пять. Лемуры тоже как будто бы не слишком возражали против их присутствия…

И вот на тебе такое.

Уже издалека было ясно, что в посёлок пришла беда. На высоком и тонком шпиле местной кирхи развевался, рвался по ветру чёрный флаг – такой в Средние века поднимали над зачумлёнными замками и городами. С окраин лениво тянулись в безмятежное небо три или четыре дымных столба – там что-то горело, но пламя пока ещё не охватило больших пространств. Этот момент нам следовало использовать.

Отделение быстро и довольно споро развернулось в цепь, и даже Раздвакряк ухитрился ни за кого не зацепиться и не заехать никому стволом по носу.

По диспозиции нам выпало заходить в Кримменсхольм с севера, а бот опустился на южной окраине. Так что теперь пришлось топать в обход, поскольку брони с нами вместе не сбросили – в первой волне шло максимальное количество солдат и минимальное – тяжёлой техники; её черед наступит позже, когда пехота займёт плацдарм.

– Бегом! – гаркнул господин штабс-вахмистр. Он пошёл с нами.

Хотел бы я знать зачем…

Честно говоря, смысла этого кругового обхода я не понял. Если нам надо как можно скорее спасти гражданских, то терять время на то, пока все отделения выйдут на обозначенные позиции, – просто глупость. Деревню следовало просто занять, без долгих рассуждений.

Так я думал в те минуты. Я ошибался.

Вокруг Кримменсхольма тянулись тщательно возделанные поля, перемежавшиеся геометрически правильными прямоугольниками цветущих садов. Здесь была в разгаре весна, или, что правильнее, сезон цветения.

Поля во многих местах носили следы потрав. Многие фруктовые деревья – ободраны, ветки безжалостно обломаны, на земле – целые покрывала сбитых нежно-розовых и снежно-белых лепестков. Аккуратные низкие заборчики повалены, разнесены в щепки.

Первого лемура мы нашли минут через пять. Он лежал лицом вверх – мордашку покрывала слипшаяся от крови шерсть. С левой стороны череп размозжён – громадная рана от удара чем-то тупым и тяжёлым, вроде дубины. В руках, в маленьких ловких пальчиках убитый сжимал оружие – примитивное копьецо с вырезанным из кости какого-то зверя наконечником.

Да, с таким оружием много не навоюешь…

Чуть спустя мы нашли второй лемурий труп. Прямо в груди торчали трёхзубые крестьянские вилы, полной замены которым так и не нашлось даже в «век покорения космоса». А шагах в пяти лежал и сам владелец вил – точнее, то, что от него осталось.

Голова оторвана. Мягкие ткани на груди и животе выедены вплоть до скелета. То же самое на бёдрах и икрах. Такое впечатление, что над телом потрудилась стая крыс, лишь по чистой случайности не успевшая довести свой труд до конца.

Лица не осталось совершенно. Опознать погибшего невозможно – только разве что по нагрудному жетону-номеру.

– Ефрейтор, запротоколировать, – ледяным голосом приказал Клаус-Мария.

Я поднял камеру. Не останавливаясь, сделал несколько снимков. Лемур с вилами. Мёртвый крестьянин. Оба вместе.

Потом я нагнулся к телу. Цепочка с опознавательным жетоном исчезла. Может, просто отлетела куда-то в схватке – земля вокруг тела была вся истоптана и взрыта.

– Время не терять! – прикрикнул на нас вахмистр. – С холодным грузом будем разбираться после зачистки.

Мы двинулись дальше. Я оглянулся – Раздвакряк был совершенно зелёным, Фатих немногим лучше. Остальные смотрели дико и растерянно.

Рекруты впервые увидели такое.

Я тоже. Но у меня имелись свои преимущества.

– Шире шаг! – гаркнул Клаус-Мария. – Ефрейтор, не спать! Глаза разуйте, удавы узловатые!

Мы не успели выполнить эту команду. Из гущи цветущего сада, с расстояния в десять шагов в нас колючей тучей устремились стрелы.

Имперский десант не зря таскает на себе добрых десять кило бронежилета. Опускные пластиковые забрала шлемов выдерживают удар пистолетной пули в упор, а с дистанции – так даже и автоматной.

Мы не имеем права бояться. Вроде как по теории.

Но страшно всё равно было очень. Резкий отрывистый свист, глухой удар в грудь – а руки сами собой вскидывают «манлихер», палец жмёт на спусковой крючок, свинцовый веер рубит заросли, а тело уже прижимается к земле – и стрелы бессильно летят поверху.

Слева от меня кто-то истошно завопил. Опустошив магазин, я скосил глаза – ну конечно, вечный неудачник Раздвакряк получил стрелу в мякоть ноги. Остриё вошло между защитными пластинами. Чёрт, оно наверняка ещё и отравлено…

Отделение залегло и ответило огнём. Дождём летели щепки, срезанные пулями ветки и листья. Господин вахмистр Клаус-Мария лежал в цепи наравне со всеми и азартно палил. Людьми никто не командовал.

Я вжал кнопку переговорника.

– Первый, я Четвёртый. Попал в засаду, обстрелян из луков, имею одного тёплого.

– Четвёртый, не отвлекайся на ерунду. Подавите сопротивление гранатами – и вперёд. Слышите? Только вперёд! В деревне жарко…

– Вас понял, Первый.

Мне потребовалось секунд пять, чтобы осмотреться. Стрелы летели только с одной стороны, окружить нас ещё не успели. Были ли у противника потери, мы не знали. Трупов на виду не валялось.

– Гранаты! – скомандовал я. – Микки, Фатих! Под ту яблоню! Сурендра, Джонамани! На ладонь правее! Глинка, Мумба! Ещё на ладонь! Кеос и Хань…

– Поняли тебя, командир! – отозвался дисциплинированный китаец.

Я перекатился к несчастному Раздвакряку, прижал к земле, с ходу вогнал шприц анальгетика и вспорол ножом штанину.

Рана выглядела паршиво. Наконечник наверняка костяной и наверняка останется в теле, если дёрнуть как следует.

Я вскрыл медпакет, и в этот момент отделение дало дружный залп гранатами.

Подлетела и, бессильно раскинув ветви, рухнула вниз подсечённая яблоня. Во все стороны брызнули щепки и комья земли. Вывалился из кустов крыжовника вспоротый от глотки до паха лемур, повалился, расплёскивая вокруг себя внутренности.

Стрелы лететь тотчас перестали.

– Отделение, осмотреться! – скомандовал я, торопливо обрабатывая рану Раздвакряка универсальным противоядием. – Микки, Мумба – носилки!

– Долго ещё копаться будешь, ефрейтор? – зло гаркнул мне Клаус-Мария, поднимаясь в полный рост и пренебрежительно поворачиваясь спиной к изуродованному саду. – Встали и пошли! Раздвакряк, опять, урод, всё из-за тебя?!

Ребята задвигались быстрее. Многие со страхом косились на окровавленную ногу Кряка. Анальгетик уже подействовал – Раздвакряк не выл и не стонал от боли, только с каким-то странным удивлением рассматривал торчащий из ноги деревянный оперённый стержень.

– Не тащи его с собой, ефрейтор, – вахмистр наклонился над раненым. – Не смертельно. Всё, что мог, ты уже сделал. Пусть включит пищалку и ждёт медиков. Не переться же с носилками под стрелы!

Детская подначка. Знаем, как с этим управляться.

– Никак невозможно, господин штабс-вахмистр! – в свою очередь по-уставному гаркнул я. – Десант своих не бросает! Даже на время.

Клаус-Мария поморщился.

– Думаешь, я тебя проверяю, мальчик?.. Нет, не проверяю. Это приказ. Легкораненый десантник может сам о себе позаботиться, иначе это не десантник, а тряпка. Тряпки нам в «Танненберге» не нужны. Ну, долго ещё разговоры говорить станем? Или выполним приказ? Эвон, и так сколько на тебя лишних слов потратил. Всё потому, что я не только вахмистр, но ещё и доннерветтер… Старший мастер-наставник.

Я скосил глаза, встретил совершенно безумный взгляд Раздвакряка… и отдал вахмистру честь.

– Отставить носилки! Продолжаем движение. Кряк, включи маяк. Санитары тебя подберут.

Несчастный Селезень затрясся, словно в лихорадке, и громко шмыгнул носом.

Обезболивающие подействовали, он сейчас почти ничего не чувствовал, но перспектива остаться одному явно его не вдохновляла. Правда, под взыскующим взором господина старшего вахмистра вслух охать и ныть он не осмелился.

Оставшись вдесятером, отделение вошло в Кримменсхольм.

Добротный дом под красной черепичной крышей, стены тщательно выбелены. Здесь с каким-то маниакальным упорством кто-то имитировал так называемый «тирольский» стиль.

И прямо на пороге распахнутой двери, на высоком кирпичном крыльце лежал второй встреченный нами мёртвый человек. Лицом вниз, раскинув руки – скрюченные пальцы так и не разжались на рукояти дозволенного поселенцам нарезного «маузера». На ступенях валялось с полдюжины стреляных латунных гильз. Трава и дорожка выпачканы кровью, но тел нет – верно, нападавшие унесли с собой и убитых, и раненых.

Вахмистр вновь выразительно покосился на меня. Я отдал приказ – Микки и Мумба вбежали в дом. Через мёртвого они просто перешагнули. У нас была задача эвакуировать живых, а не хоронить павших.

– Пусто! – миг спустя крикнул Мумба, высовываясь из окна.

Один дом, второй, третий. Пусто. Несколько полусъеденных человеческих трупов. Ни на одном мы не нашли опознавательных жетонов, словно лемуры задались целью собрать их все. И ни одного лемурьего тела, хотя крови было предостаточно. Тоже вынесли? На них похоже…

Никто из поселенцев не сдался без боя, все погибшие лежали с оружием в руках; ещё одна загадка – для чего лемурам потребовалось собрать все до единого имперские жетоны, а вполне мощные ружья и охотничьи винтовки, с которыми они, лемуры, спокойно бы управились, остались лежать, где лежали?

Нормальный ефрейтор даже не стал забивать бы этим себе голову. Пусть думает разведка, ей за это повышенные оклады платят. Но я как раз не был нормальным ефрейтором.

Жетоны имперского гражданства. Голографическая фотография, микрочип, содержащий всю информацию о субъекте, могущую представлять интерес для «компетентных органов». Считается, что подделать это невозможно. Что не различит глаз, опознают сканеры. Так зачем лемурам это потребовалось?..

О, разумеется, у меня тут же сама собой придумалась версия – что жетоны каким-то неведомым для меня образом будут изменены и шпионы Чужих пойдут гулять по нашим градам и весям…

– Командир! – завопил в переговорнике Фатих. – Дети, командир!..

Фатих, Микки и оба индуса как раз обшаривали очередной дом. Остальные из моего отделения прикрывали их – на всякий случай.

– Родители?

– Мёртвые, да упокоит их Аллах.

– А где детей нашёл?

– В погребе прятались. Кто-то дверь снаружи запер. А они кричать стали…

– Вы что же, так топали, что аж в погребе слышно было? – рассвирепел я. Хорош десант, нечего сказать!

– Не… мы покричать решили, – услыхал я голос Микки. – Виноват, господин ефрейтор, это была моя идея…

– Не орать надо было, а замки снять, – рыкнул на них я. – Помните, что говорил лейтенант?..

Турок с финном пристыженно затихли.

– Ладно, ребятишек сюда давайте. На взрослых жетонов – нет?

– Никак нет, господин ефрейтор, – зачастил Фатих. Верно, чувствовал себя на самом деле виноватым. – Жетоны сняты, трупы обглоданы…

– Прикрой их чем-нибудь, прежде чем дети увидят.

– Слушаюсь!

Нехитрая эта идея, как видно, сама в голову Фатиха не пришла.

Вскоре появился Микки, держа на руках двоих ребятишек. Мальчишка лет восьми и девочка примерно пяти. В аккуратном платьице, полосатых гольфах и красном наголовнике – ну точь-в-точь Гретхен из известной сказки.

Девочка плакала, размазывая слёзы кулачками, мальчик дёргал Микки за подшлемный ремень, повторяя как заведённый:

– Где мама? Мама, господин солдат, я должен к маме… Папа велел, когда уходил…

Мальчугана уже научили обращаться к незнакомым «господин»…

– Вот наш ефрейтор, Петер, – Микки осторожно опустил мальчишку наземь. Девочка осталась на руках у финна, прижимаясь зарёванной мордашкой к броневому наплечнику.

– Господин ефрейтор, – мальчик тотчас просиял, словно я был для него самим Господом Богом. – Господин ефрейтор, меня зовут Петер. Петер Штауфенманн. Мы тут жили… с мамой и папой, ну и сестричка ещё, Штеффи, но она ещё маленькая, не понимает ничего. Господин ефрейтор, мне очень-очень нужно к маме…

За каким чёртом Микки подсунул мне это? Что я скажу мальчугану, этому славному мальчугану-поселенцу, будущей опоре Империи, «представителю стержневой нации», – что его родителей нет в живых, что они валяются в доме, выпотрошенные и наполовину сожранные?

Я сглотнул. Пожалуй, легче было бы выдержать настоящую лемурью атаку.

– Петер, я… должен тебе кое-что сказать. Мальчик, ты молодец, ты… словом… – голос у меня сорвался на хрип. – Петер, твои мама и папа погибли. Погибли в бою. Они спасали вас. До последней крайности…

Мальчик вдруг сел. Просто сел, словно ему разом отказались служить ноги. Лицо у него сморщилось, искривилось, брови, словно сломавшись пополам, поползли к переносице. Он не заплакал, не закричал – я даже не могу обозначить словом то, что вырвалось у него из груди. Наверное, ближе всё-таки будет «предсмертный вопль», так кричит заяц, когда ушастого беднягу настигает собачья свора. Он сразу всё понял. И закричал. Хотя утверждалось, что в таком возрасте дети относительно легко переносят потери – они ещё не совсем сознают, что это значит.

Ерунда. Этот малыш всё понял сразу.

Он скорчился на земле, прижав сжатые кулачки к лицу, а мы стояли вокруг, здоровенные грубые десантники в броне, с серебряным черепом на фоне чёрного геральдического щита, и не знали, что делать. Я взглянул на Микки и подумал, что флегматичный финн тоже предпочёл бы сейчас оказаться под огнём, чем смотреть на терзаемого ребёнка.

Господин штабс-вахмистр тоже безмолвствовал.

– Отделение, – я прочистил сжатое спазмом горло. – Не останавливаться! Микки и Фатих, за детей отвечаете головой. Если с ними что случится – сам вас расстреляю. И пусть меня потом судят…

Это уже лишнее. И так ребята не дадут с головы детишек и волосу упасть.

Конечно, я не знал прошлого ни Микки, ни Фатиха. Оба – с громадных планет-мегаполисов, покрывших без малого всю поверхность. Оба выросли на гидропонике и синтаминах. Оба рано попали туда, откуда самая дорога в доблестные Имперские Вооружённые силы, всегда готовые прикрыть твою задницу, – на дно. Нет, едва ли парни успели стать серьёзными уголовниками или драгдилерами – их бы просто не пропустили отделы внутренней безопасности. Но в бандах состояли наверняка. Армия на подобное смотрит сквозь пальцы – тем более что новобранцы приходят в ряды, понюхав пороху и умея прилично стрелять…

К чему это я? Никто не гарантирует, что, если станет горячо, те же Микки с Фатихом не отшвырнут ребятишек в сторону, принявшись спасать свою шкуру.

Собственно говоря, именно это я и имел в виду, произнося всяческие грозные слова про ответственность головой и так далее.

Но отчего-то я всё-таки уверен, что этого не случится.

– Не задерживаемся, ефрейтор, не задерживаемся! – зло гаркнул Клаус-Мария, враз напомнив мне, кто здесь хозяин. – Сколько ещё домов не осмотрено?

Не осмотрено было немало. Я махнул рукой ребятам, отделение затопало за мной, и тут мальчишка, скорчившийся было на руках Микки, вдруг взглянул мне прямо в лицо.

Он был ещё в шоке, и ему, вообще-то говоря, следовало вкатить изрядную дозу транквилизатора, – но обратился он ко мне честь по чести. Словно сам был рядовым под моей командой.

– Господин ефрейтор… там ещё Мэри осталась, и ещё Грэхем, и ещё Пауль с Максом…

– Где? Показать можешь?

– Во-он там, господин ефрейтор. За тем домом, мы там всегда играли… Там старый погреб, господин ефрейтор…

Для только что потерявшего родителей восьмилетнего мальчугана он держался поразительно твёрдо.

– Хань, Сурендра, Джонамани! Быстро туда! Вытащить детей и обратно!

Парни отбарабанили уставное «Есть!» и рванули в указанном направлении.

Я связался со штабом, доложил обстановку. Лейтенант холодно порекомендовал мне «ускорить движение» и «протоколировать все случаи гибели имперских граждан», равно как и «принять все возможные меры для обеспечения безопасности несовершеннолетних».

Самым разумным сейчас было как можно быстрее сделать свою работу и убраться отсюда. Отчего-то предчувствия мною владели исключительно гнусные.

Мальчишка вроде бы стал поспокойнее.

– А ещё я знаю, где Марта могла спрятаться… – и его ручонка указала в сторону, противоположную той, где только что скрылась моя тройка.

Не знаю почему, но я вдруг подумал, что у меня вот-вот не останется людей. Селезень, наверное, так и валяется, поджидая санитаров, трое отправились за детьми, Микки и Фатих держали найденных первыми ребятишек и, следовательно, были небоеспособны. «Манлихер» хорошая и мощная машинка, пробивная, но палить из неё с одной руки способны только истинные профи. К каковым ни мой финн, ни я сам, само собой, не принадлежали.

Только четверо способных по-настоящему вести бой. И все – расслабившиеся как-то, словно ушибленные открывшимся страхом, трупами и, самое главное, неизвестностью. Конечно, тут присутствовал господин штабс-вахмистр, который один в бою заменил бы всё моё отделение, но…

– Собрались, ребята, – словно мальчишкам-скаутам сказал я. – Никуда пока не двигаемся, пока не вернутся остальные.

Остальные…

В следующий миг разом произошло слишком много событий. Описывать их придётся последовательно, темп неизбежно потеряется. Но всё-таки.

Ожил переговорник. И я услыхал истошный вопль обычно сдержанного Сурендры:

– Засада!.. Заса…

Треск выстрелов. Вопль, приглушённый электроникой.

Захрипел Микки, словно его душили.

Фатих не то взвизгнул, не то закричал.

Оба они стояли ко мне спиной, я не видел их лиц, но что я разглядел – коричневое щупальце, внезапно и стремительно захлестнувшее шею финна.

И из окон окружавших нас домов полетели стрелы. Много и метко.

Назариан опрокинулся навзничь: бедняга не успел бросить на лицо бронепластиковое забрало, и стрела вонзилась ему аккурат под скулу. Кеос оказался порасторопнее – плюхнулся в канаву, и его винтовка плеснула огнём.

Клаус-Мария Пферц… не подкачал. Он-то как раз был профессионалом. И не зря, как выяснилось, носил за спиной второй ствол, короткий «alder». И сейчас с двух рук, не пригибаясь, бил по окнам, так, что только летели щепки крошимых в капусту подоконников. Вот перекувырнулся и грянулся вниз лемур, вместо головы – кровавое месиво, но руки-лапы так и не выпустили из рук стрелы…

А я, мало что не оцепенев от ужаса, смотрел на Микки. Вернее, на мальчика, только что мирно сидевшего на руках у десантника.

Вместо рук у мальчишки были коричневые, покрытые слизью щупальца, стремительно стягивавшиеся на горле финна. Микки уже хрипел.

Я выстрелил. Не рассуждая, что это я такое вижу перед собой, не сошёл ли я с ума и не есть ли это всё хитроумная лемурья провокация, с помощью, скажем, неведомых галлюциногенов.

Пуля «манлихера», тяжёлая, снабжённая дополнительным сердечником и надпиленной оболочкой, прошла через голову «Петера». Точнее, прошёл сердечник, расколовшаяся оболочка осталась внутри.

Голова лопнула, словно перезрелый арбуз. По аккуратным плитам тротуара (да, да, в деревне с прославленной немецкой аккуратностью были положены тротуары) брызнула какая-то чёрная жижа.

Второй мой выстрел предназначался девчонке, успешно душившей Фатиха. Глинка тоже выпалил, и я увидел, как из груди девочки вперёд вылетает сноп кровяных брызг – пуля вошла ей в спину. Моя пробила ей голову.

Оказалось, что тяжёлые пули стандартного армейского калибра 7 и 9 отлично действуют не только на людей, но также и на неведомую нечисть.

Я не успел больше ничего сделать. Даже не смог протянуть Микки руку и помочь ему встать. По шлему успело попасть пять или шесть стрел. И мне пришлось прыгнуть в ту же канаву, рядом с Кеосом, и опустошить пару-тройку магазинов.

– Хань! Сурендра! Джонамани!

– Командир! – отозвался Сурендра.

– Обстановку!..

– Хреново. Зажали нас. Детишки-то…

– Знаю! Дай пеленг! Что с остальными?

– Джонамани ранен, Хань тоже. Монстров этих… постреляли вроде. У них в голове чёрная жижа, командир. Лемуры… со всех сторон. Вроде как хотят живым взять…

– Знаю. Сейчас пошлю к тебе Мумбу и Кеоса. Вытащите раненых. Держись!

– Держусь… хорошо ещё, их стрелы броню не пробивают.

– Гранатами их, Сурендра.

– Понял, командир.

Я переключил коммуникатор.

– Кеос, Мумба! По пеленгу Сурендры – бегом марш! Хань и Джонамани ранены. Вытащить их сюда.

– Что, ефрейтор, штаны пока ещё не намочил? – прорезался голос господина старшего вахмистра.

– Никак нет, господин…

– Отставить. Что за ребятами послал – правильное решение. Я бы на твоём месте связался с господином лейтенантом.

Это было разумно. Я вызвал штаб.

Лейтенант отозвался сразу.

– Что у тебя, Четвёртый? Ситуация?

– Так точно. Подверглись нападению… мутанты, замаскированные под детей. Имею четверых раненых.

Лейтенант секунду помолчал, а потом выругался.

– Не ты один, Четвёртый. Все остальные отделения тоже. Помочь не могу. Поставленную задачу выполнять своими силами. Поиск имперских граждан продолжать, несмотря ни на какие обстоятельства. График операции остаётся прежним. Конец связи.

Легко сказать – поиск имперских граждан продолжать, несмотря ни на какие обстоятельства. Как их отличить от этих тварей? Брать каждого найденного на руки и ждать, когда они начнут душить моих ребят?

Да и то вопрос – как они могли душить? Горло десантника прикрыто гибким высоким воротником из кевлара, который дави сколько хочешь, а всё равно не задушишь. Специально было сделано для участия в контрпартизанских действиях. А то были любители накидывать на шею десантникам петли-удавки.

– Молодец, что помощи просить не стал, – услышал я Клауса-Марию. Лемуры тем временем перестали осыпать нас стрелами, очевидно поняв бессмысленность этого занятия. – Лейтенант не любит тех, кто сразу начинает ныть и требовать целую танковую роту, едва оказавшись в «котле».

– Благодарю…

– Можешь обращаться ко мне просто «вахмистр», – милостиво соизволил снизойти господин штабс-вахмистр.

– Слушаюсь, вахмистр. Сурендра! Сурендра, ответь!

– Командир, видим их, – отозвался вместо индуса Кеос. – Лежат. У Сурендры торчит стрела из-под шлема.

– Ч-чёрт! Противник?

– Стреляет… – процедил сквозь зубы румын, и в следующий миг переговорник заполнил гулкий голос «манлихера».

Больше посылать на помощь было некого. У меня и так на руках был раненый Назариан.

Лемуры отступили, надолго ли – кто знает. Все окна окрестных домов, откуда летели стрелы, были разворочены, избиты пулями, стены покрылись частыми оспинами, кое-откуда лениво начинал подниматься дым, отмечая места, где взорвались выпущенные господином старшим вахмистром гранаты.

Назариан тихо подвывал.

– Раз воет – значит, будет жить, – заметил Клаус-Мария, ловко подкатываясь к армянину. – Давай, ефрейтор, не спи.