Первач Юрченко Кирилл

1. Контрабандист

Разорвалось единственное звено, которое связывало Тихона Злотникова с прошлой, вполне уютной и сытой жизнью.

Нещадно побитая ржавчиной и равнодушная к переживаниям бывшего члена команды, старая посудина «Берта» под оглушительный рев двигателей наконец отвалила от причала. Это было последнее гражданское судно, завершавшее вояж по Братской Резервации перед введением эмбарго. Несмотря на яркие бортовые фонари, ночной туман быстро поглотил уставшую и потасканную бессчетными грузами, но все еще быстроходную старушку. Последним в тумане растворился сигнальный маячок на клотике.

Вспомнив, как постоянно маялся капитан от несварения желудка, Тихон мстительно пожелал, чтобы старику Мао сегодня выпала беспокойная ночь да пришлось бы побегать между рубкой и общим гальюном. После той заварушки, что устроил Тихон перед изгнанием, отхожее место в каюте капитана еще долго не заработает. Но, разумеется, только по этой причине корабельного сантехника никто не выбросил бы за борт, оставляя на растерзание местным головорезам. Наделе все вышло гораздо хуже, и причина отставки заключалась в том, что он, Тихон: во-первых, отъявленный негодяй и бунтовщик; а во-вторых, партизанский шпион и контрабандист. А ведь всего лишь хотел, как это не раз бывало, провезти втихаря несколько десятков граммов кристаллических матриц. Партизаны обожают высокие технологии.

Да, контрабанда. Да, опаска. Но, благодаря занимаемой должности, плевое дело – сыплешь товар в презерватив, побольше воздуха в него, завязываешь и аккуратно вмуровываешь в поплавок смывного бачка. Спокойно доплываешь до столицы Резервации, благословенного города Братска, меняешь поплавок на штатный и передаешь товар доверенному человеку. К тому же прибыльное дело – за два-три рейса выходит столько бобов, словно пахал три года где-нибудь на шахтах.

Угрызений совести из-за того, что нарушает закон, Тихон не испытывал. Такова жизнь. В Бюро не жалеют денег на оплату наймитов, чтобы те не давали партизанам возможности продохнуть, а сами качают нефть безостановочно, добывают презренный металл, уголь и всякое прочее дерьмо. Партизаны делают все, лишь бы только доставить как можно больше беспокойства федералам. А так как среди наймитов неизбежно находятся те, кто, работая на БЭН, готовы кормиться и от партизан, сотни маленьких ручейков, благодаря коррупции, разрастаются в широкую реку под названием Незаконный Оборот, где дружным потоком плывут не столько наркотики и прочая гадость, сколько разные продукты и товары, запрещенные Девятой поправкой, с которой знакомы все, но самые отчаянные плевали на нее с высокой телебашни. Можно, конечно, стоять на берегу и, давясь слюной от зависти, смотреть, как правильные люди ловят рыбку в мутной воде и сколачивают состояния. А можно и ступить аккуратненько с краешка – так, чтобы ноги не очень замочить и в то же время не захлебнуться ненароком, если волна пойдет...

* * *

...Неприятности начались с того, что человек в Братске опоздал на встречу и заставил Тихона крепко понервничать.

Сидя в насквозь прокуренном баре и медленно потягивая пивко, Злотников раза три сверял наручные часы с часами, висевшими над барной стойкой. Из-за плохого зрения приходилось надевать очки, что было не совсем удобно. Не любят здесь очкариков. Если в очках, значит, умник. Если умник, то «сука, такие, как ты, виноваты в том, что творится вокруг...». От слов недалеко и до мордобоя. Это он знал на собственном опыте. А стеклышки свои берег почище всякой контрабанды. Потертая хромированная оправа, обернутая батистовым платком, лежала в кожаном футляре, обе лямки которого перекинуты через шею – так удобней поместить бесценный груз под мышкой. С платком были связаны приятные воспоминания: Тихон тиснул его на память об одной пассажирке, с которой однажды схлестнула судьба. Поначалу жужжавшая о своем далеком муже и о том, что ждет не дождется конца поездки, дамочка на деле оказалась такой страстной и ненасытной, что затрапезный закуток ничуть не смутил ее. Очки же Тихон выменял у барахольщика в Омске. Старая оправа тогда как раз требовала замены (и сейчас лежит на дне вещмешка в ожидании хорошего оптика – слишком шикарно разбрасываться такими вещами в нынешнее время). Новые очки подошли почти идеально, хоть и достались недешево – за три ящика консервов. И надевал он их только по крайней необходимости...

* * *

Человека все не было.

Первое время Тихон отгонял дурные мысли, рассуждая о странной иронии судьбы: наделяя Братск пафосным именем, едва ли его основатели полагали, что когда-нибудь этот город станет братской могилой для сотен тысяч людей. Одна их часть – добровольцы, отправившиеся защищать от чужаков столь ценные сибирские недра. Захватчики и прихвостни иноземцев – другая. Прикрываясь международным правом, захотели поделить Сибирь. В конечном итоге получили, правда, совсем не то, за что боролись. Третья – ни в чем не повинное местное население, и, что вполне понятно, самая многочисленная и наиболее пострадавшая.

Все началось, когда в охваченной террором и погрязшей в национальном вопросе России начался хаос, и новое правительство не могло более контролировать территории за Уралом. А чтобы огромный кусок не достался иноземным экспедиционным корпусам, среди властной элиты нашелся храбрец-удалец или, вернее, целая шайка таковых, рассуждавших подобно легендарному Стеньке Разину: «Так не доставайся же ты никому!» Все, что требовалось – нажать кнопку.

Это была странная война, которую и войной-то не назовешь. Крохотные, словно песчинки на огромном пространстве, лагеря иноземцев и добровольцев-патриотов, так и не успевших встретиться для открытых боев, за один миг превратились в могильники. Любые перемещения выслеживали из космоса сотни электронных глаз, предоставляя данные для точной бомбардировки, не давая возможности скрыться. Тысячи квадратных километров обильно распахали и удобрили ядерными зарядами, не пощадив города и поселки.

Небольшими группами уцелевшие обустраивались на клочках земли, в меньшей степени тронутых разрушениями и радиацией. Кто не принимал условия Великого передела, обрекал себя на смерть: падение в смуту и хаос произошло молниеносно. Сибирь превратилась в новый Вавилон – многоязыкий анклав, где небольшими группами обитали и коренные сибиряки, и выжившие иноземцы, и где практически не действовало цивилизованное право.

Не всем, прошедшим сквозь ядерное горнило, довелось увидеть первую весну. Тем, кто остался, пришлось выживать в аду. Это позже людей спасли великие сибирские реки – Ангара, Енисей. Их илистые поймы, десятилетия находившиеся в оковах гидростанций, после разрушения плотин вдохнули, наконец, воздуха и, спустя срок, благодатная почва дала жизнь лугам и пахотным землям. А в первые годы мор и голод царствовали там, где когда-то кипела жизнь.

Когда радиация пошла на убыль, пришлось решать, что делать с гигантскими просторами. Пока Россия зализывала раны Новой Гражданской, самые ушлые государства наспех состряпали Сибирскую Федерацию, разбив территорию на несколько Резерваций под эгидой Бюро эксплуатации недр (БЭН). Про выживший народ, который чинушные твари записали в бесправных поселенцев, никто не думал. И если кто надеялся на улучшение условий, то, вопреки их ожиданиям, мировые корпорации оказались не слишком чуткими к проблемам сибирских нью-индиан. Их больше интересовали месторождения – бывшие и вновь открываемые. Естественно, требовались волонтеры – большинство таковых находилось из числа поселенцев. На том и заканчивалось участие мирового капитала в жизни Резерваций. Когда-то на БЭН потрудился и Тихон, еще до того, как попал на старушку «Берту».

Новые поселения возводили неподалеку от зачумленных развалин, а подчас и прямо среди них. Не стал исключением и Братск – третье по счету городище под одним и тем же названием на том же самом месте. Люди перекочевали на дно бывшего водохранилища, где когда-то, лет сто тому назад располагался Братск эпохи первоначального освоения Сибири. В двадцатом веке его безжалостно затопили при строительстве очередной гидростанции, и теперь тот город, давший название месту, хоронился под толстым слоем ила. Возникший сверху новый Братск, третий по счету, обрел звание столицы Резервации. Здесь можно было сносно жить, но тоже без особой надежды на лучшее будущее. Для нормального существования требовался хоть какой-то порядок, но его не было. В этом власти обвиняли партизан-повстанцев, рушивших планы Бюро на восстановление контроля над Братской Резервацией и Федерацией в целом.

В Сибири предки Тихона обитали с незапамятных времен. Согласно семейным преданиям, первый Злотников, рожденный на этой земле, был сыном тунгуски и казацкого сотника из отряда знаменитого воеводы Перфильева. Генетическая память об этом смешении кровей нередко прорывалась в ком-либо из потомков, как это случилось у Тихона, – характерно развитыми скулами, густыми черными и немного вьющимися волосами.

По недоброй воле судьбы он стал первым, кто нарушил негласное правило Злотниковых жить только в Сибири. За год до всеобщей катастрофы покинул родной Иркутск и перебрался в европейскую часть. Причиной отъезда стала трагедия, лишившая его самых близких людей. Он не давал себе повода вспоминать то, о чем тяжело и сейчас даже мельком подумать. Так что в скитальца и одиночку Тихон Злотников, сорока трех лет от роду, превратился еще в благополучное время.

Впрочем, у кого их сейчас не было, трагедий? Радовало лишь одно: в отличие от большинства местных обитателей, переживших весь этот ужас на собственной шкуре, своих родных он потерял до катастрофы и потому, наверное, проще переживал трудности настоящего времени, чем многие из тех, кого он знал.

* * *

...Кто-то прошел мимо и задел плечом. Тихон взметнул брови, резко обернулся, но, услышав извинения, сразу остыл. Толчок заставил очнуться от раздумий и осмотреться. Ему почему-то стало не по себе. Впервые за долгое время он испугался чего-то, каких-то движений в душе, разбуженных воспоминаниями. Он вдруг подумал, что в столь многолюдном месте запросто могут находиться ищейки Бюро. Стоит сейчас подняться, чтобы выйти из бара, как со всех сторон кинутся подлые наймиты, желая скрутить, разоблачить, не допустить...

Казалось, что каждый взгляд, каждое лицо, выпадавшее из круга резкости зрения, повернуто в его сторону. Хотел снова полезть за очками, но почему-то теперь особенно боялся привлечь к себе внимание лишними движениями.

С того момента, как он оказался здесь, прошло полчаса. И он не мог заставить себя сойти с места. А когда все же решился отчалить и двинулся на выход, откуда-то сбоку надвинулась плечистая фигура. Тихон было подумал, что это и есть ожидаемый финал контрабандиста, но незнакомец оказался тем самым человеком, которого он ждал. Человек скосил взгляд в сторону туалета и первым шагнул туда. Тихон вошел следом.

– Что за шутки? Ты все время был здесь?!

– Мне надо было убедиться, что ты не наследил, – парировал коллега по бизнесу.

– Убедился? А если я впаяю процент за истрепанные нервы?

– Боюсь расстроить тебя...

И он сказал такое, что в первый момент Тихон потерял дар речи.

– Сворачиваешь дело? То есть как?!

– Спрос упал, – сказал человек. – Сегодня возьму только четверть от заказанного, и то лишь из уважения к тебе. Попробую пристроить товар по другим каналам, если получится.

– Но, может, тебе нужны не матрицы, а что-нибудь еще?..

Человек, настоящего имени которого Злотников не знал, да и никогда не узнает, качнул головой.

– Похоже, наш бизнес накрывается, приятель... Покупатели отказались от всех договоренностей. Им больше не нужен товар. Ни мой, ни чей-либо другой.

– Как «не нужен»? Но ведь из матриц можно сделать что угодно. Рации, фонарики, часы... Да все что хочешь!

– Видимо, ничего им этого больше не нужно.

– А оружие? Я слышал, за последнее время федералы потеряли много живой силы. Значит, будут карательные меры. Будет спрос на оружие...

Про оружие зря упомянул. Даже имея возможность, Злотников никогда не занялся бы грязным бизнесом. Но он должен был хоть что-то предложить. Таковы правила бизнеса.

Человек мотнул головой.

– Это от меня не зависит.

– Партизаны не хотят больше иметь дела с тобой?

– Не только со мной. По другим каналам та же самая история.

– Но почему?

Человек сделал задумчивое лицо.

– Знаешь, сдается, в этом замешаны скитники.

– Кто такие? – Тихон не имел представления, о ком идет речь.

– Ты разве не знаешь? – Собеседник, казалось был удивлен его неведением. – Скитники – это люди, которые приходят из Полосы. В последнее время здесь о них только и говорят...

Может, этим он думал произвести впечатление, но о Полосе Злотников тоже имел весьма скудные познания. Можно было расспросить, но посчитал ненужным. А человек не стал вдаваться в подробности.

– В общем, не знаю, что они там себе думают, но наш с тобой товар партизанам больше не нужен. Никакой не нужен. Даже оружие... – сказал человек и ушел, забрав лишь малую часть того, на что рассчитывал Тихон Злотников, специалист по «импорту-экспорту», незадачливый контрабандист.

Что делать с оставшимися матрицами, он не имел понятия. Не отдавать же первому встречному. Есть знакомые в Братске, но едва ли кто из них сумеет найти сбыт. Пришлось нести обратно на судно. Это была, как позже понял Тихон, серьезная ошибка. Следовало припрятать товар где-нибудь в тайном месте, чтобы воспользоваться им в следующий приезд (может, к тому времени появится другой канал). Однако то ли жадность обуяла, то ли страх, что товар попадет не в те руки. То ли неведомый раскладчик судьбы вытащил из колоды пиковый туз...

* * *

Вскоре после того, как Тихон вернулся на судно, случилась вторая неприятность. Откуда ни возьмись, нагрянула бригада «бэнов». Федералы в последние месяцы из шкуры вон лезли, чтобы не терять хотя бы номинальный контроль над южными территориями. Вооруженные до зубов инспекционные шайки рыскали повсюду, усердствовали и злобствовали. На «Берте» устроили шмон. Искали оружие и прочий незаконный товар.

Спасаясь от досмотра, Тихон не нашел ничего лучше, как под шумок успеть спрятаться в личном сортире капитана Мао, где, по обыкновению, только в чреве унитаза можно было пристроить товар. Вроде обошлось. Удача была, как считал Тихон, на его стороне: товар на месте и, если повезет, он может сам найти канал сбыта.

Когда незваные гости отчалили, «Берта» покинула Братск и по Оке, притоку Ангары, двинулась на юг. Идти пришлось по мелководью, но в лучшие свои годы «Берта» числилась в рядах северного российского флота в качестве десантного корабля на воздушной подушке, и сегодня это технологическое преимущество позволяло ей проходить даже пороги. Когда БЭН прибирала Сибирь к рукам, корабль достался в качестве трофея германской группе военного альянса и превратился в каботажную посудину. А данное немцами новое название – «Берта» – закрепилось за судном и осталось даже после того, как оно побывало в нескольких руках...

Конечным пунктом назначения считался город с суровым названием Зима. Южнее лежали территории, наиболее сильно пострадавшие от войны, когда-то средоточие ветхозаветной сибирской торговли и промышленности. Разрушенные города Черемхово, Усолье-Сибирское, Ангарск, а за ними – родной для Тихона Иркутск. Родной и недоступный. Практически стертый с лица земли и находившийся в Полосе, вот уже несколько лет объявленной карантинной зоной, той самой Полосе, о которой упоминал человек в Братске. Зачумленное место, где могут жить только такие безмозглые идиоты, как эти самые скитники. Надо же, сумели отговорить партизан от покупки матриц... Козлы!..

Полоса... Иркутск... Воспоминания кольнули Тихона.

Но даже пожелай он туда попасть – что найдет он там, кроме развалин? Впрочем, Тихон и не желал. Наложил на прошлое табу и старался не вспоминать о том, что когда-то был не одинок.

«Я вполне счастлив... Вполне...» – думал он и сейчас, отгоняя былое.

* * *

В Зиме оказалось, что грузовые отсеки, так удивлявшие команду своей пустотой, предназначались для людей: капитан Мао решил подзаработать на беженцах. Слух о подходе большого судна распространился по округе незадолго до прибытия, и огромная толпа, в основном федеральных подданных, собралась у причала, с надеждой ожидая эвакуации. Панические настроения объяснялись неверием в то, что вслед за эмбарго не последует крупномасштабная война с партизанами. Кроме того, боялись террористических вылазок партизан, в последнее время участившихся. Но беженцев оказалось чересчур много даже для жадного капитана. Как ни крути, а «Берта» все ж не резиновая. А чтобы не дать повода к бунту тем, кто остается, Мао пришлось клятвенно заверить остальных, что на подходе особый конвой спасателей.

Врать Мао умел как надо. Слыша его актерствующий голос, доносящийся из громкоговорителей, Тихон бросился в капитанскую каюту. Вместо того, чтобы обождать некоторое время, а позже очистить тайник и перепрятать, он совершил последнюю, фатальную ошибку. Не знал, что Мао, прежде чем отважиться на такую явную ложь, долго экспериментировал, выбирая точные слова и правильную тональность, и теперь его речь разносилась над причалом в записи.

Спешка, с какой Тихон извлекал поплавок, не привела к добру. Дрожащие руки раздавили пластик, и кристаллы рассыпались, как крупа. Хорошо, не в «очко», а на кафель. Пальцы забегали по полу, собирая ускользающие матрицы. Он не слышал, как в каюту зашел капитан, постоянно страдавший от несварения желудка.

– Ах, ты, шушваль! Что ты здесь делаешь?! – заорал Мао. – По-твоему, я вместо тебя должен таскаться в матросий гальюн?!

Несмотря на возраст, хватка у капитана была крепка – он так дернул Тихона за волосы, аж слезы брызнули из глаз. Поначалу Злотников растерялся, и старику без труда удалось вытащить его в коридор. Войдя в раж, Мао позабыл о том, что маялся животом.

Даже сейчас у Тихона оставался последний шанс, ведь Мао еще ничего не понял. Но Тихон снова сглупил, как будто кто-то шилом тыкал его в одно место. Вместо того, чтобы отдаться во власть начальства, он оказал сопротивление. Вырываясь, оттолкнул капитана, и тот влетел в собственный нужник подобно торпеде, сорвав дверь с петель. А уж та как следует брякнулась об унитаз, разбив его на куски. Неизвестно, от чего больше Мао пришел в огорчение: от жалости к потере столь драгоценного предмета или от боли в спине. Но на дикие крики его прибежали двое вахтенных. Первого Тихон ударил ногами, вцепившись в трубу под потолком, как на турнике. Видя такой оборот дела, второй матрос бросился назад, за подмогой. Тихон догнал его у лестницы, но не прекращавшийся вой Мао привлек остальных. Как мячи, они посыпались сверху и скрутили бунтовщика.

Мао, побагровев лицом, яростно дыша и хватаясь за грудь, отдал приказ швырнуть неудачника за борт. До последней минуты Тихон Злотников полагал, что эта ярость и гнев лишь для видимости. Суровость наказания могла объясняться законами чрезвычайного положения, но ведь «Берта» не считалась военным кораблем, и выходка капитана тянула на самоуправство: никто, кроме представителя компании-перевозчика, не мог исключить члена команды, особенно если тот подлежал суду за контрабанду и бунт. К несчастью для Тихона, защитников на борту не оказалось.

Даже когда его, скрутив по рукам и ногам, тащили по нижней палубе, слабо освещенной огнями, он верил, что все это пусть и затянувшаяся, и жестокая, но шутка. Едва очутились перед сходнями, надеялся, что капитан отдаст приказ поставить его на ноги. И только когда куртка, брошенная кем-то из матросов, улетела за борт, Тихон понял, наконец, что милости не будет. Кто-то бросил ему вещмешок. И прежде, чем Тихона скинули, он успел вцепиться в узел и обхватил крепко, чтобы не потерять последнее, что осталось.

На миг стало страшно, что разобьется. Крик его разлетелся над толпой беженцев, осаждавших «Берту». В следующую секунду с высоты трех метров он упал прямо на чужие головы, под ругань тех, кто принял удар на себя и незлобный смех остальных, находившихся по соседству. Не все поняли, что произошло: задние ряды восприняли крики и шум как сигнал к тому, что их все-таки примут на борт, и стали напирать.

Так что Тихон рано обрадовался благополучному приземлению. Чужие руки не торопились помочь встать, и его обязательно растоптали бы, но в этот момент завыла турбина, запускающая двигатели «Берты». Рев моторов, бешеные потоки воздуха и водяной пыли заставили толпу на причале отхлынуть назад, и теперь один Тихон оставался в непосредственной близости к судну. Вскочив на ноги, шатаясь под ударами исторгаемых «Бертой» воздушных волн, близоруко щурясь, он искал капитана среди людей на палубе. На миг показалось, что их там целая толпа, этих Мао. И все прощально машут руками.

Будучи там, на палубе, Тихон мог бы еще поторговаться за право остаться на борту и назначить откуп, который заинтересовал бы старика, ведь Мао никогда своего не упустит. Но что толку сейчас, когда судно уже на ходу. И орать бесполезно, не услышат.

«Берта» лениво отползла от причала и начала ускоряться, постепенно исчезая во мгле.

Сквозь рев двигателей раздался прощальный и резкий, как издевка, гудок.

– Захлебнешься в дерьме без меня! – с ненавистью выкрикнул Тихон и плюнул в равнодушную к его беде воду.

Так разорвалось единственное звено, связывавшее Тихона Злотникова с прошлой, вполне уютной и сытой жизнью...

* * *

Он повернулся, окинул стоявшую на причале толпу подслеповатым взглядом. Тихон не видел лиц и не знал, чего больше в их взглядах – сочувствия или мстительного ехидства.

«Чего уставились?!» – хотел крикнуть он и только сейчас понял, что безмолвно застывшие беженцы прислушиваются к гулу моторов «Берты».

Надежда умирает последней. Глупцы...

Сказать им, что никакой эвакуации не будет? Так ведь растерзают...

Испугавшись того, что его мысли каким-нибудь образом станут известны этим людям, и тогда ему точно не поздоровится, Тихон схватил куртку, перекинул вещмешок через плечо и, просочившись сквозь толпу, быстро зашагал прочь.

Внутренний голос подсказывал, что небезопасно оставаться возле причала, где полно растерянных и беззащитных беженцев с лакомой кучей всякого добра. Глаза быстро привыкли к ночи. Выйдя на разбитую асфальтовую дорогу, Тихон спустился с обочины и пошел вдоль оврага. Он оказался прав: несколько групп, наверняка мародеров, слышно бряцавших оружием, попались навстречу, все они торопились.

2. Крадущийся демон

Наткнувшись на развалины какого-то здания, Тихон заполз внутрь и, подобно крысе, забился в черный ледяной угол. Некоторое время слышал крики, автоматные очереди, перестрелка то прекращалась, то возобновлялась. Вскоре все стихло. Чувствуя накатывающую усталость, насквозь продрогнув, он решил иного места не искать. Бросил на землю куртку. А сверху от коварного холода осенней ночи защитила найденная рваная кошма, густо провонявшая дымом. Ею Злотников укрылся, надеясь, что паразиты, какие могли жить в складках, давно передохли.

Развалины будто кишели призраками. Всю ночь Тихону мерещились голоса. Он несколько раз просыпался, вслушивался и убеждался, что на самом деле никого рядом нет. Ведь не было ветра, ничто не скрипело. Возможно, то были слуховые галлюцинации, возникающие на грани сна, а минутное пробуждение спасало от них, впрочем, ненадолго. Тихон засыпал снова, но голоса проявляли настойчивость. Что-то бубнили, напевали. Казалось, заговори они нормальным языком, и можно будет понять, чего же хотят. Но желание Тихона оставалось без внимания. Какофония звуков, рождавшихся в его голове, не поддавалась расшифровке.

В промежутках между кошмарами ему снилось, что он у себя дома, в Иркутске. И что город, которого нет, – жив. И живы те, кого он так любил...

В очередной раз оказавшись на грани сна и яви, Тихон вспомнил, что на самом деле он в Зиме, лежит в сырых развалинах. Одинокий, никому не нужный человек. А ведь только что казалось, что этого мира не существует. И так хотелось вернуться. Но в сон, как и в реку, нельзя войти дважды.

«Отсюда до Полосы, а там и до Иркутска, рукой подать», – подумалось вдруг.

Пойти туда, а там будь что будет. Хотя бы и сдохнуть...

Почему бы и нет? Эта странная мысль, нелогичная для человека, который еще вчера был озабочен выживанием, несколько успокоила его, и он опять уснул.

* * *

Утром Тихона разбудил яркий свет, льющийся через разлом в стене. Но и после пробуждения он еще какое-то время лежал с закрытыми глазами, подставив лицо солнцу. Холод отступил, а с ним и ночная безнадега. Несмотря на беспокойную ночь, он сумел выспаться. Тихон потянулся, чтобы размять затекшие мышцы, запрокинул голову и от души зевнул... да так и замер с раскрытым ртом, увидев перед собой череп. Вчера нашарив тряпье, он даже не заметил костей рядом. Чтобы лучше разглядеть останки бывшего обитателя этой дыры, Тихон полез за очками.

– Так это ты голосил всю ночь? – пробурчал он, отчетливо увидев распавшийся на отдельные кости скелет.

Отогревшиеся на солнце паучки испугались движений Тихона и спешно прятались в глубоких черных глазницах. Черепу было все равно. Он молча ухмылялся. Тихон ощерился в ответ.

– Хорошо тебе! Можешь улыбаться хоть целую вечность. И челюсть не заболит. А мне чего делать прикажешь?

Он снял очки, сунул их обратно в футляр.

Что же делать, пожалуй, надо выбираться из этого логова. Утро вечера мудренее – ну, вот оно тебе и утро!

Впрочем, был день. Судя по всему, в самом разгаре. Наручные часы, хотя и не отличались точностью, показывали двенадцать с четвертью.

При мысли, что в это время на «Берте» для команды готовили обед, у Тихона проснулся желудок, настойчиво требуя пить и жрать. Придвинув котомку, он пошарил внутри в поисках съестного. Перебирая вещи, наткнулся рукой на бинокль. Это был очень старый театральный бинокль, дамский, зато маленький и удобный. На нем сохранились следы позолоты, и можно было прочесть полустертую, выдавленную на поверхности надпись: «Сделано в СССР». Тихон вспомнил, как однажды едва не соблазнился обменять бинокль на две коробки сушеной рыбьей икры, но не сторговался. От этого воспоминания желудок еще больше свело. Он перетряхнул вещмешок и обнаружил сверток с единственным оставшимся сухарем. Давеча хотел выбросить, кто бы знал, что пригодится, когда он окажется именно в таком положении.

Размочив сухарь в прозрачной лужице, натекшей в ямке у стены, Тихон расправился с ним быстрее, чем ожидал. И только вознамерился черпнуть воды ладонью, чтобы попить, как за проломом стены кто-то оглашенно крикнул:

– Бах!

Тихон вздрогнул и расплескал воду, не донеся к губам.

– Бах-бах! – очень близко раздался ответный крик.

Голоса детские.

– Ты убит! – злорадно проголосил невидимый мальчуган.

– Нет, ты убит! – заспорил в ответ другой пацаненок.

Как минимум еще по одному детскому голосу выступило в поддержку обеих сторон. Судя по звукам, следом разгорелась нешуточная драка. Сквозь пыхтенье и отчетливые всхлипы слышно было, как шуршат осколки бетона под ногами дерущихся, как стучат не знающие жалости кулаки. Собственно, никакого дела Тихону не было до чужих разборок, тем более поселенческой мелкоты. Но подталкивал не утоленный единственным сухарем голод: возможно, через детей будет легче установить контакт со взрослыми, а значит, найти еду. Главное, не напугать мелкоту.

Он снова черпнул воды, хлебнул и подполз к зияющему пролому в стене. Достал бинокль, чтобы осмотреться.

Детей оказалось больше, чем он ожидал. Дрались четверо. Еще трое застыли в сторонке, наблюдая за схваткой. Одеты кто во что горазд: одежда измятая, долгополая и не по размеру, или, наоборот, тесная. Большие заплаты на штанах и куртках. На ногах разномастная обувь, вместо шнурков веревки. Чумазые лица, грязные выцветшие шапки. Дети были похожи на карликов или неумело сделанных кукольных персонажей, способных вызвать одну только жалость.

Среди мальчишек выделялась девчонка. С длинными косами, высокая и явно старше остальных. Через шею и плечо ее перекинута сумка, сделанная из цельного куска полотна, в ней лежала кукла, что для возраста девчонки казалось странным. Неожиданно кукла пошевелилась, притянув ко рту пальцы, и Тихон понял, что это младенец.

Он спрятал бинокль и снова напялил очки. И пока решал, как вылезти поудобнее, чтобы не выпасть наружу, драка прекратилась. Кто-то, вероятно, заметил появление чужака. Неприятно удивленный возникшей тишиной, Тихон поторопился надеть очки, чтобы как следует разглядеть детей и поговорить с ними, пока те не убежали. И вдруг понял, что все они, за исключением младенца, смотрят вовсе не в его сторону.

Пришлось снова лезть за биноклем. Цепляясь пальцами за выемки в разрушенной стене, Тихон высунулся подальше, и всмотрелся в ту сторону, куда направлены были взгляды детей. Сначала ничего не мог разобрать среди развалин, в этом смешении черных трещин, ржавых линий арматур и пестроты рассыпанных повсюду камней и бетонных осколков. Но вот возникло какое-то движение, и Тихон вдруг разглядел странное существо.

Оно будто явилось из дурных снов: приземистое чудище, похожее на малорослого горбатого человека с неестественно длинными руками, с остриями сантиметровых ногтей – ими оно почти касалось земли. Не то в маскирующей одежде, не то покрытое блестящей шерстью, отливающей цветами окружающего пространства, что помогало твари оставаться незамеченной на фоне развалин.

Тварь замерла в напружиненной позе и внимательно изучала детей. Морда не человеческая. Похожа на обезьянью, но отнюдь не смешная – со строгим и умным выражением. Злотников не раз слышал истории про мутантов, похищающих детей в южной части Резервации, искренне полагая, что все это выдумки. Но удивительная способность к мимикрии, а также гипнотический взгляд существа, вероятно, обездвиживающий на расстоянии, заставили переменить собственную точку зрения. Нет сомнений: перед ним как раз один из мутантов, байки о которых оказались правдой.

Любопытство оказалось сильнее осторожности и подтолкнуло Тихона к решительным действиям. Он убрал бинокль, перекинул вещмешок через плечо и, не мешкая, выпрыгнул из пролома на кучу искрошенного в щебень бетона, рассчитывая остановить существо любым возможным способом.

Насыпь предательски обвалилась под ним, и Тихон кувырком покатился со склона. Сквозь одежду доставали острые камни, раздирали руки, лицо, набивались в штаны, за шиворот, в рукава. Вещмешок слетел. Мысль о том, что сейчас он лишится очков и ничего не сможет отчетливо видеть, на миг затмила все остальные, а потом так и произошло. Дужки слетели с ушей, и очередной кувырок он проделал без очков.

Когда падение, наконец, закончилось, Тихон, лежа на животе и отхаркиваясь от набившейся в рот и легкие пыли, поднял голову и как в тумане увидел спины убегающих детей.

– Албаста! Албаста! Помогите! Албаста!!! – услышал он их вопли.

Дети устремились в промежуток между домами, где когда-то была улица, теперь сплошь засыпанная обломками зданий, заросшая кустарником.

Тварь за ними не гналась, но Тихон насчитал не семь, как раньше, а только пять фигурок.

Он вдруг услышал шорох сзади. Обернулся и увидел, как мелькнула быстрая тень. Тварь не осторожничала, перемещалась энергичными прыжками и явно гналась за теми, кого Злотников не досчитался.

Искать очки было некогда. Вскочив на ноги, он схватил осколок бетона поострее. Крепко зажав его в кулаке, взбежал на ближайший пригорок и заметил недостающих – мальчишку и ту девчонку с младенцем в тканевой люльке. Спасаясь от твари, дети попали в ловушку, очутившись в глухом бетонном кармане.

Тварь медленно приближалась к ним, очевидно, собираясь снова пустить в ход свой гипноз, но, заслышав шаги Тихона, обернулась. Даже будучи подслеповатым, Злотников заметил ее осмысленный и суровый взгляд. Она словно предупреждала: не подходи! Но Тихон продолжал спускаться и остановился, только когда непонятное ощущение жара прокатилось по всему телу, затмив собой боль от падения.

Удивившись, Тихон не сразу внял ощущениям и машинально сделал следующий шаг. Внезапно жар стал невыносимым. Что-то заставило его поднести ладони к глазам. Он увидел, как раскрасневшаяся кожа на руке полопалась, и сквозь трещины выступили огненные языки пламени. Резко шибанул в ноздри запах паленого мяса. Тихон замахал руками, желая стряхнуть пламя, но его вспученная кожа как будто истекала горючим веществом. Пламя дотянулось до рукавов, и синтетическая одежда вспыхнула как порох. Огненные языки мгновенно проползли через локти к плечам, дотянулись к лицу. Вдыхая раскаленный воздух, Тихон зашелся в крике. Он упал и катался по земле, забыв о детях, которых желал спасти, и о твари, так жестоко расправившейся с ним.

От невероятной боли сознание Тихона скукожилось, уступая место могущественным и вечным импульсам, дремавшим в глубинах его души. Они заставили Тихона отбросить все, что воспринимал его взгляд и прочие органы чувств, и без сомнений отдаться во власть подсознания. «Ты видишь и чувствуешь то, что заставляет тебя видеть и чувствовать разум!» – примерно такая мысль зазвенела в образовавшейся пустоте.

Не зная, сам ли он крикнул это себе или кто-то чужой на миг проснулся внутри его разума, но Тихон прекратил вой и устремил взгляд не куда-то в стороны, а внутрь и в бесконечность. Как такое возможно, притихший разум отказывался понимать. Но страх перед болью и смертью отступил. Тихон вдруг увидел глаза девчонки. Той няньки с младенцем. Глаза беспомощные, умоляющие, чтобы защитил, спас.

Тихон ощутил губами острые грани камней. Сообразил, что лежит на земле, по локоть погрузив руки в рыхлый песок. Он осторожно вытянул их и с предельной ясностью понял, что произошло невероятное: руки его целы и никакого огня нет. Можно было предположить, что тварь своей невероятной способностью навела морок с целью остановить его, и ей это не удалось. Но куртка – куртка была опалена! Оба рукава расплавились, превратившись в лохмотья.

Не теряя времени на раздумья, Тихон поднялся на ноги. Теперь он и не думал отступать. Тварь же нерешительно попятилась, когда он двинулся к ней. Она отступала шаг в шаг. Тихон видел ее морду, похожую на сморщенное лицо старика, на ней отразилось искреннее удивление. Ему почудилось, что тварь роется в его мозгах, стараясь докопаться до причины, которая помогла человеку не поддаться ее стараниям избавиться от помехи. Очевидно, тварь пришла к какому-то выводу, и копошение прекратилось. Воздух перед Тихоном вдруг задрожал, искривились и заколыхались развалины, как будто в мареве над костром, и существо спряталось в этой зыбкой пелене. Будь Тихон в очках, он смог бы разглядеть, куда двинулось это марево, позволяя твари улизнуть. Но колышущийся сгусток воздуха слишком быстро исчез. А с ним и чудище.

Кто-то коснулся его плеча. Тихон судорожно дернулся, не ожидая прикосновения, и, обернувшись, увидел девчонку. И прежде всего – глаза ее, преисполненные благодарности. Не было сомнения, что они не привиделись ему: необычно зеленые, цвета молодой травы, с тоненькими прожилками желтого на радужке, будто слабенькие лучики солнца пробиваются из черной глубины зрачков.

Тихон опустил взгляд и заметил малыша, которого девчонка держала на руках. Похоже, что произошедшее минуту назад не произвело на младенца ни малейшего впечатления. Он агукнул и улыбнулся Тихону.

– Это Сармат. Албаста хотела его забрать, – сказала девчонка.

– Албаста? – переспросил Тихон.

– Так называют этого демона! – раздался сзади дерзкий мальчишеский голос. – Сказок не слыхал, что ли?!

Тихон совсем забыл о мальчишке. Довольно бойкий на вид, со жгуче-черными сверлящими глазами, и такой нахально-смелый, будто это не он стоял здесь только что, напуганный до смерти тварью, не в силах пошевелиться.

– Сармата хотела забрать, – повторил за девчонкой мальчишка. – Забрала бы и ушла. Так иногда бывает. Ты помешал.

Он говорил это спокойно, будто подытоживал случившееся, намеренно избегая эмоций. Совсем по-другому отреагировала девчонка.

– Дядя Амантур и тетя Рахат сказали мне погулять с ним, но не отходить далеко... – на глазах ее выступили слезы. – А я не послушалась...

Она вдруг расплакалась, а следом заревел и младенец.

– Все хорошо, хорошо... – старался успокоить ее Тихон. Ему вдруг захотелось дотронуться до дрожащих плеч девочки, погладить по голове, приласкать, как собственного ребенка. Но остановила боль воспоминаний. О давно потерянном. О том, чего никогда не вернуть. Как будто кол воткнули в грудь...

– Да заткнитесь вы оба! – рявкнул вдруг мальчишка на девчонку и карапуза, да так, что даже Тихон вздрогнул. – Ведь живы все! Сейчас отец придет! Или дядя Мирбек. Уж наши добежали до них, наверно! – закончил малец и, как ни в чем ни бывало, направился по каменистой насыпи к тому месту, где они играли и откуда согнала их тварь.

Девчонка покачала младенца, запела еле слышно, и тот вскоре успокоился.

– Как тебя зовут? – спросил Тихон.

– Амина, – сказала девчонка и осторожно улыбнулась.

– А его? – Тихон посмотрел на удалявшегося мальчишку.

– Нусуп.

Судя по именам, дети были из семей обрусевших выходцев из Средней Азии, коих немало переселилось в эти места в начале века. Привыкшие к постоянным лишениям, к беспрестанной борьбе за существование, эти люди, как ни странно, на просторах Резервации оставались хранителями тех осколков старой Сибири, что в последние годы расползалась по швам, трещала под натиском неумолимого хаоса. «Если и они уйдут отсюда, – думал Злотников, – никогда не услышать в этих местах родную речь. Впрочем, и чужую речь едва ли – гонит отсюда людей какая-то страшная сила. Ведь не только война с партизанами причина тому, что тысячи беженцев собрались тикать с юга на север. Человек в Братске говорил что-то о Полосе. Может это из-за нее, она – опасное место?»

Отвлекшись от мыслей, Тихон показал «козу» младенцу. Тот заулыбался.

– Поможешь мне найти очки? – спросил Тихон девчонку.

Амина согласилась, и он велел ей идти вперед.

– Знаешь, как они выглядят? Стеклышки в дужках. Смотри внимательно вокруг. Ладно?

И он повел ее к месту своего падения с кручи. Шел и думал о том, как так вышло, что он смог увидеть глаза девчонки словно на расстоянии вытянутой руки, если сам в этот момент валялся на животе, уткнувшись мордой в камни? Игра воображения? А спасение из огня?..

Как будто чувствуя, что он смотрит на нее, девчонка обернулась. Белые зубы обнажились в улыбке.

– Гляди не споткнись, – пробурчал Тихон.

Не пряча улыбки, она дождалась его.

– Скажи, ты видела что-нибудь странное?

Она нахмурила брови.

– Кажется... – девочка задумалась и поправила взметнувшиеся от порыва ветра грязные волосы. – Не помню. Но разве не странно, что ты смог спасти нас?

Сказав это, она отвлеклась на младенца. Тихон тоже глядел, как маленький Сармат, лежавший в тканевом мешке, как в сумке кенгуру, играл пальчиками и разговаривал на своем не понятном остальному человечеству языке.

Когда Тихон пошел дальше, девчонка зашагала рядом. Они слегка касались друг друга рукавами, и Тихон испытал неожиданно сильную и оттого казавшуюся странной приязнь и к девчонке, и к младенцу. До сих пор он был уверен, что едва ли чужим детям удастся тронуть его сердце.

– Кажется, здесь, – он остановился и показал на глубокие борозды по склону.

Вновь представив свое головокружительное падение, посмотрел на ладони и запястья: кровь на содранной коже успела запечься. И ладони саднили именно от боли падения. Ни единого следа ожога. А меж тем огонь не был выдумкой. Да и опаленные рукава ничем иным не объяснишь. Впрочем, лучше на этот счет пока никаких теорий не строить.

Амина коснулась его руки. Своим пониманием его встревоженности она заставила Тихона приглядеться у ней повнимательнее. Девчонка казалась рано повзрослевшей. Чтобы сочувствовать именно с таким выражением, какое он прочел в ее глазах, нужно испытывать нечто большее, чем просто благодарность. Это уже, брат, чуткость! Разве такое возможно? Никто не может быть участлив к чужаку-незнакомцу.

Тихон отдернул руку.

– Давай искать!

Он сощурился и осмотрел склон снизу вверх, выделяя среди камней след своего падения. Увидел вещмешок. Но очков нигде не было.

С той стороны, куда убежали дети и куда отправился дерзкий Нусуп, донеслись голоса взрослых. Амина вздрогнула, и нога ее подвернулась на камнях. Тихон успел подхватить девчонку, и как-то получилось, что она оказалась у него на руках. Такая легкая. Как пушинка!

– Эй! – раздался чей-то окрик. – А ну оставь ее!

– Не слышишь? Тебе говорят! – вдогонку долетел другой голос. Судя по шагам, приближавшихся было несколько.

Злотников отпустил девочку, но сразу не стал оборачиваться, чтобы не пропустить то место, где могли бы оказаться очки. Он шаркнул ногой по камням, очертив границу поиска, и только тогда повернулся к незнакомцам. Одного мужчину с желтушным лицом заметил наверху, как раз на том месте, откуда упал.

– Стой, где стоишь! – гневно крикнул он, приведя незнакомца в замешательство. – Смотри по сторонам! У меня очки здесь пропали! Надеюсь, хоть знаете, как они могут выглядеть! Если что – хотя бы два стекла ищем!

Твердость его голоса заставила опешить и остальных. Они переглянулись между собой. Подходить ближе пока не решались. Только женщина, пришедшая с ними, решительно направилась к Амине и забрала из ее рук ребенка.

– Албаста хотела украсть Сармата! – сказала девчонка, показывая на Тихона. – Он спас нас!

– Мы слышали, как дети кричали о чудовище! – проголосил тип сверху.

– Он прогнал ее! Он спас Сармата! – крикнула девчонка, словно пыталась защитить Злотникова от возможной расправы.

– Зачем ты врешь?! Никому еще не удавалось спугнуть демона! – произнесший эти слова человек был значительно выше Тихона, коренастый и кругломордый, с густой всклокоченной шевелюрой – такому и шапки зимой не надо. Похоже, он был здесь главный, так как после его слов к остальным вернулась мрачная уверенность, и они снова двинулись к Злотникову. Всего пять человек, включая желтушного типа, что маячил над склоном.

Черт их знает, что у этих дурней на уме. Но Тихону было жалко очков, и он снова крикнул:

– Я же просил: осторожнее! Найду свои стекла, потом поговорим!

Он смотрел на косматого неотрывно и прищурившись. Это придавало его взгляду особую твердость, и косматый не выдержал. Повернулся к своим и скомандовал, чтобы помогли в поисках.

– Только не растопчите! Я за них десять ящиков тушенки отдал! – приврал Тихон.

Вранье подействовало. Дурни зашептались, а тип, что стоял наверху, начал осторожно спускаться вдоль борозды, цепляясь взглядом за каждый камень.

– Нашел!!! – первым завопил он спустя минуту.

Поднимаясь к нему, Тихон еще сильнее прищурился, стараясь разглядеть предмет в чужих руках. Это и в самом деле были его очки. Что удивительно, почти целые, если не считать немного загнувшихся дужек на переносице.

3. Город мертвых

Поселенцы, что вели Тихона в свой лагерь, не производили впечатления миролюбиво настроенных. Он ощущал себя взятым в плен странником, личная свобода которого недоступна пониманию этих людей, ведь они не захотели просто уйти и оставить его одного. Хотя он просил. Конечно, можно попытаться убежать, но смущает оружие. Автоматы у них старенькие, а вдруг хорошо стреляют?

И потому он покорно шел вместе с ними. Нагибался, пролезал, карабкался, если нужно было преодолевать завалы, образованные естественным разрушением не до конца уничтоженного войной города. Природные силы повредили былую ровность линий, источили бетон и разъели металл, грозя до конца уничтожить все, что создано было руками человека. На что не хватило сил в тротиловом эквиваленте, довершали вода, ветер, солнце и холод.

Отсутствие ярких красок не удивляло: пейзаж унылый, серый. Одни стены и дыры. Дыры и стены. Мутное небо вечно прячет солнце, и почти нет травы. Бурая полынь, да и та вся в пыли. Камни, обломки бетона – повсюду. В пустых глазницах разрушенных домов гудел ветер. Верхушки зданий осыпались, и невозможно определить, сколько этажей погребено под завалами. Стойкий своеобразный душок царил над местностью. Вероятно, из-за протухшей в бетонных коробах дождевой воды.

Он решил пока не снимать очки и четко видел выщербины в стенах, трещины в оголенных проемах домов, где когда-то стояли косяки, оконные, дверные переплеты, давно сгоревшие в пожарах. Где-то среди развалин, должно быть, лежат высохшие останки – как в том углу, где ему пришлось заночевать. Истинные хозяева домов и квартир навеки упокоились в руинах. Теперь здесь новые хозяева...

Тихон внимательно рассматривал незнакомцев, хотел понять, что же заставляет этих людей жить в столь негостеприимных местах, которые не могут поделить между собой БЭН и повстанцы. Разве эти люди не понимают, что тут не место для нормальной жизни? Впрочем, должно быть, спохватились, хотели уехать, да поздно.

У одного из тех, что шел по правую руку – желтушное лицо и до страшноты впалые щеки. Это он нашел очки. У спутника слева – гноящееся рожистое пятно во всю щеку и нервный тик на правом глазу, отчетливо заметный, когда он оборачивается, чтобы посмотреть на пленника. От него воняло как от козла. И едва ветер ослабевал, в ноздри бил густой запах, от которого Тихона передергивало.

Чуть позади Тихона шел косматый. Хоть и большой, крепкий на вид, но у него явно что-то с суставами. И каждый вынужденно широкий шаг, когда нужно переступать через валявшиеся повсюду огромные камни или плиты, отдается болью. Вероятно, космач так и не привык к ней и всякий раз морщится. У его жены, что ушла вперед, Тихон отметил печальное, изможденное страданиями лицо. Она пришла вместе с мужчинами и забрала у девчонки карапуза, так удачно спасенного. Вот только, принимая ребенка на руки, мать даже не взглянула на его личико, и в глазах ничего не засветилось. А девчонка, Амина, как будто с жалостью отдала ребенка женщине, и теперь тащится позади всех. И никому нет до нее дела.

«После того, что случилось, я бы на их месте ни за что не позволил, чтобы она шла одна и сзади. Опасно!

Да, впрочем, что мне до нее...»

Но он вспомнил руки Амины, ее худенькие плечики, тонкие, чуть ли не прозрачные пальцы. Как она умудряется таскать на себе чужого младенца? И не стоит ли остановиться и пойти с ней рядом? Всякое может произойти. Мало ли этих тварей шастает по развалинам?

– Эй! Ты куда?! – окликнул косматый, когда Тихон, обернувшись к Амине, замедлил шаг.

Злотников отмахнулся, и косматому пришлось, хотя и с явным недовольством, проглотить этот жест. Он дал знак остальным следовать дальше, а сам, демонстративно держа руки на корпусе автомата, занял стойку, готовый терпеливо ждать.

– Почему ты идешь одна? Разве не боишься? – спросил Тихон, когда девчонка приблизилась.

– Мне было страшно, пока Сармат был со мной. Сейчас я не боюсь, – ответила она и через плечо Тихона взглянула на косматого. Сказано это было так, словно она отчитывалась перед своим родственником. Дядя, или кто он там ей...

– Не думай, что это сойдет тебе с рук! – пригрозил косматый, а девчонка смотрела на него, как на вершителя ее судьбы.

– Не отставай, – мягко сказал Тихон.

– Хватит болтать. Надо идти, – поторопил косматый.

– Как тебя хоть зовут? – повернулся к нему Злотников, стараясь не замечать направленный на него автоматный ствол. – Меня Тихон.

– А я Амантур, – с достоинством произнес тот. Ну, точно – родственник девчонки. Кажется, именно это имя она называла.

– А что, Амантур, какова сегодня цена человеческой жизни в этом столь обласканном богом городе?

Косматый недобро сверкнул глазами:

– Не очень высока.

– А все-таки?

– Если хочешь, могу отправить тебя к Аллаху, у него и спросишь, – пробурчал Амантур и снова поторопил. – Идти надо.

Страницы: 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

Апостол Иаков, обсуждая в своем Послании вопросы практической христианской жизни, обращается непосре...
Имя епископа Петра (Екатериновского), ныне незаслуженно забытое, по праву можно поставить в один ряд...
Двунадесятые праздники, посвященные важнейшим событиям земной жизни Господа и Божией Матери, являютс...
Имя Димитрий произошло от греческого имени ????????? (Деметриос), то есть «посвященный Деметре (боги...
Наталия названа «бескровной мученицей». Ее муки особые и самые, может быть, тяжелые: она видела пытк...
Олимпиада была духовным чадом святителя Иоанна Златоуста. Гонение на Златоуста принесло ей тяжелое и...