Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945 Отт Вольфганг
– Какой же ты тупой, Шмуцлер. С тобой бесполезно разговаривать, – сказал Тайхман, и тут его с силой бросило на стену бункера. Он ничего не видел – все погрузилось во мрак. Стало тяжело дышать, и он подумал, что задохнется от угольной пыли. Кто-то схватил его за правую руку. Когда он попытался освободиться, тьма заплясала у него перед глазами и ему показалось, что он то раскачивается на качелях, то кружится на карусели.
– Давай выбираться отсюда! – крикнул он и закашлялся.
– Помоги мне, – завопил Шмуцлер.
После короткой борьбы Тайхман вывернулся и стряхнул с себя Шмуцлера. Потом он на ощупь пробрался к переборке, разделяющей кочегарку и машинное отделение. «Обычно водонепроницаемую дверь задраивают, но я знаю, как открыть ее, – подумал он. – Там есть одна задрайка наверху, а другая – внизу. Постой-ка, куда надо повернуть верхнюю – вверх или вниз? Вверх, конечно». И он повернул ее. Хорошо, а теперь нижнюю тоже вверх. Вот так, все очень просто.
Но дверь не открылась.
«От волнения, должно быть, я повернул задрайки не так, как надо». Повернув их вниз, он всем телом навалился на дверь.
Но она по-прежнему не открывалась.
И Тайхман теперь был совершенно спокоен. Он почувствовал, как Шмуцлер прижался к нему. Прерывистое дыхание кока щекотало ему кожу на груди.
Тайхман со всей силы бросился на дверь, но она не поддавалась.
И тут он услышал голоса, доносящиеся из машинного отделения. «Сейчас я ее открою», – подумал он и со всей силы отчаяния бросил свое тело на дверь. У него было такое ощущение, что он сломал себе все кости. Дверь не поддавалась. Тогда он забарабанил по ней кулаками. Затем отошел на несколько шагов, разогнался и снова бросился на дверь.
– Эти придурки нас заперли. Они хотят, чтобы мы здесь утонули…
– Помогите! – заорал Шмуцлер.
– Мы ничего не сможем сделать, совсем ничего.
– Вытащи меня отсюда, – прошептал Шмуцлер. Его голое тело дрожало так сильно, что Тайхман с трудом понимал, что тот говорит.
Тайхман сел на пол и прислонился к переборке спиной. Надо подумать, сказал он себе, и закрыл глаза. Он вытер пальцами нос, провел языком по зубам, почувствовал вкус угольной пыли и сплюнул. В голову не приходило никаких идей.
Кочегарку заливала вода. Тайхман открыл глаза – звук текущей воды стал не таким громким.
Скоро вода дошла им до пояса. Каждый ждал, кто первый из них встанет. Они знали, что в этом не было никакого смысла – какая разница, как утонуть, стоя или сидя.
Наконец Шмуцлер поднялся. «Он ниже меня ростом, вот ему и пришлось встать», – подумал Тайхман.
Вода продолжала прибывать. Тайхману тоже пришлось встать. Теперь очередь Шмуцлера, решил он. От страха он больше ни о чем не мог думать. Тайхман вдруг осознал, что ему придется пройти через две смерти – свою и Шмуцлера. «Будь у меня цианистый калий, я бы отравился».
Шмуцлер заплакал и снова прижался к Тайхману. Вот оно, началось, сказал себе Тайхман. Ему пришла в голову мысль задушить Шмуцлера. Но тогда он останется один…
Вода достигла уровня топки. Заливая ее, вода булькала и шипела. На мгновение Тайхман услышал звук льющейся внутрь топки воды.
Тайхман прислонился к переборке и вдохнул пар. Его мозг продолжал работать. Как было бы хорошо, если бы у него вообще отсутствовал мозг или если бы он отключился. Как в ускоренном фильме, быстро, но четко поплыли в его мозгу кадры памяти: вот он ребенком брызгает водой на раскаленную докрасна плиту… вот горничная, намочив слюной палец, пробует, нагрелся ли утюг… вот свинцовые литейные формы погружаются в воду… вот в школе он ставит зажженную свечу на чернильницу, и кипящие чернила выплескиваются наружу… вот Зигфрид охлаждает свой меч в воде – это было в Байройте в 1939 году, Зигфрида пел Лоренц.
Стало светло. Дверца топки распахнулась, – снизу ее подпирала вода. Тлеющие угли осветили кочегарку, и сквозь пар Тайхман увидел трап. Он внимательно рассмотрел его. Когда огонь потух и снова стало темно, он уже знал, что там, по левому борту, в трех метрах от него, находится трап и что он всегда там был, только Тайхман забыл об этом.
Идя к трапу, которого уже не было видно, он не мог избавиться от кошмарной мысли, что, как только он до него доберется, трап исчезнет. Когда он поставил ногу на первую ступеньку, Шмуцлер обвил руками его шею, а ногами – бедра, как будто они репетировали это раз сто, не меньше. Не могли же они задраить крышку люка, сказал себе Тайхман и в ту же минуту сообразил, что конечно же крышка задраена. Услышав команду «задраить водонепроницаемые двери», матросы тут же обязаны ее выполнить.
Эта мысль парализовала его. Он знал, что до люка ему подниматься почти два метра, и не мог сделать ни шагу. У него не осталось сил. Шмуцлер делался все тяжелее и тяжелее. У Тайхмана вдруг закружилась голова, отчего его потянуло вниз, но головокружение неожиданно прекратилось, потому что сверху повеяло свежим воздухом. Тайхман почувствовал удар ногой по голове, потом кто-то наступил ему на руку, и он завопил. Руку тут же освободили.
– Это ты, Ганс? – Это был голос Штолленберга.
Тайхман поднялся наверх, чьи-то руки подхватили его, вытащили из люка, и он потерял сознание.
– Хайле Селассие был черен, как цыган, – произнес Питт, когда они уложили Тайхмана и Шмуцлера на палубе и осветили их фонариками.
– Ничего с ними не случилось. Это они черные от угольной пыли, – сказал Хальбернагель.
После глотка шнапса Тайхман пришел в себя.
– Послушай, негус, – обратился к нему Лёбберман, – мы расскажем тебе, какого капитана приобрели.
– Говори потише, Медуза, – перебил его Питт.
– Будь я проклят, если не подведу Паули под трибунал. Пусть все слышат, что я скажу. Флагман флотилии дает три коротких световых сигнала. А теперь слушай внимательно, Тайхман. Слушаешь?
– Да.
– Хорошо. Так вот, Паули поворачивается ко мне и спрашивает: «Что это означает?» Представляешь, капитан спрашивает матроса, что означают три коротких световых сигнала!
– Мы всегда знали, что Паули дерьмо, – вмешался Бюлов.
– Дерьмо? Да он самый настоящий преступник!
– Не так громко, Медуза, – произнес Питт.
– Да я повторю это любому, кто захочет меня слушать.
– Ну что ты хочешь, Медуза, он же специалист по бюстгальтерам, – усмехнулся Хейне.
– Он преступник, говорю вам. Таким нельзя доверять боевой корабль. Но это еще не все. Я объясняю ему, что это означает британские торпедные катера. Но Паули даже не подумал сменить курс. Я говорю, нужно повернуть им навстречу. «Не вижу никаких катеров», – отвечает Паули. «Да вон же они, – говорю я, – подходят курсом тридцать градусов». – «Нет, мы отойдем», – заявляет Паули и командует лево на борт. Через полминуты – бац! Если бы он повернул всего лишь на тридцать градусов вправо, то нос нашего корабля смотрел бы точно на катера, и они бы в нас не попали. Торпеда прошла бы по левому борту. Но Паули испугался и не пошел на сближение с противником, а дал команду отойти.
Холод загнал матросов вниз. Когда Тайхман улегся на свою койку, подложив под себя кусок брезента, Штолленберг сказал:
– Ты знаешь, Паули не только не умеет управлять кораблем, он еще и порядочная свинья. Сразу после того, как в борт ударила торпеда, он дал команду задраить все водонепроницаемые двери. Герд поднялся на мостик и сообщил ему, что кочегары стучатся в переборку. Он спросил, нельзя ли ненадолго открыть дверь, ведь в кочегарку еще не могло набраться много воды. Паули заорал, что убьет любого, кто попытается открыть водонепроницаемые двери, безопасность корабля, мол, превыше всего, и ему плевать, что станется с запертыми кочегарами. Но Герд не отстал от него…
– И ты тоже?
– Мы еще два раза подходили к Паули и просили разрешения открыть дверь. В конце концов он погнал нас с мостика. Герд сказал, что до кочегарки можно добраться через входной люк, поэтому он обвязал меня веревкой под мышками и опустил вниз. Мне кажется, это я наступил тебе на лапу.
– Наверное.
– Нам повезло, что торпеды попали в угольный бункер, иначе воды было бы гораздо больше. Но если бы не Вегенер, мы бы все равно пошли ко дну.
– Как это так?
– Он подвел свой корабль к нашему борту, а потом он и тральщик номер 2 пропустили под нашим днищем трос. Вот это настоящее морское искусство.
– А что делал в это время Паули?
– Ничего. Просто трепал всем нам нервы своим криком.
– Если этот ублюдок будет командовать нашим кораблем и в следующем плавании, я его выброшу за борт.
– Я тебе помогу, – поддержал Штолленберг.
Глава 5
Паули посадил Тайхмана и Штолленберга на три дня под арест. Они возвратились из увольнения в 1:11. Паули посчитал эти одиннадцать минут самовольной отлучкой и подверг их наказанию. Они и вправду засиделись у Доры, но сумели бы вернуться вовремя, если бы не перепутали входы на верфь. Они совсем забыли, что сегодня утром «Альбатрос» был поставлен в сухой док.
А перед этим они помогали освободить бункер от оставшегося там угля и наткнулись на тела двух кочегаров, стоявших вахту вместе с Тайхманом. Их расплющило взрывной волной о крышу. Паули требовал, чтобы бункер был чист как стеклышко.
– Рабочим дока и особенно инженерам, – сказал он, – не понравится вид крови и сломанных костей.
Они закончили работу в 16:00. После этого команду выстроили в парадной форме на палубе для вручения Железного креста второго класса младшему лейтенанту запаса Паули. Такой же награды удостоился и погибший командир, а также Штюве за сбитый им самолет. Командир флотилии поблагодарил команду за спасение поврежденного корабля и произнес несколько прочувствованных слов о павшем командире и двух кочегарах. В заключение он объявил, что старшим помощником назначается младший лейтенант Пашен.
– Смирно! Равнение направо! – скомандовал Паули.
Командир флотилии поблагодарил команду:
– Так держать!
Хейне ткнул Лёббермана под ребра:
– Здорово ты отдал нашего Паули под трибунал!
– Зря Вегенер наградил его Железным крестом, – заметил Бюлов.
– Он вынужден был дать ему крест, иначе Штюве не получил бы своего, – сказал Штолленберг.
Командир флотилии отдал честь своим бывшим ученикам, пожал им руки и задержался, чтобы немного поболтать с ними.
– Ну, как дела? – спросил он Тайхмана. – Что вы?.. – Он запнулся, неуверенно улыбнулся и хлопнул Тайхмана по плечу. – Все придет в свое время.
– Что он хотел этим сказать? – спросил потом Тайхман Хейне.
– Черт его знает, – ответил Хейне. – Пойдем лучше к Доре.
На пути в город они миновали двух дам. Одна, вся в черном, была вдовой погибшего капитана; другая – женой командира флотилии. Все отдали им честь, и даже Питт постарался сделать это как следует. Тайхман отдал честь вдове командира.
– Я был бы не прочь позабавиться вон с той. – Питт почмокал губами.
– Ты всегда был свиньей, – бросил Штолленберг и покраснел.
– О ком это вы? – спросил Хейне с непривычной для него резкостью.
– О мадам Вегенер, если не возражаешь, – ответил Остербур.
– Пойди сначала спроси, согласится ли она иметь с тобой дело, – произнес Тайхман со смешком, который был больше похож на кашель подавившегося человека. Дамы проехали мимо в автомобиле командира флотилии. Бюлов и Фёгеле пошли в парикмахерскую, а Тайхман, Штолленберг и Хейне отправились по магазинам. Им пришлось походить, пока они не нашли то, что искали. Они купили яркий шелковый шарф с набивным рисунком; продавщица, которой они понравились, уступила его по двойной цене, зато без талонов. Они встретились с Фёгеле и Бюловом в парикмахерской.
Побрившись, все пятеро отправились к Доре.
– По правде говоря, я бы с большим удовольствием посидел в баре и выпил бы чего-нибудь приличного.
– Не говори глупостей, Ганс, – сказал с нажимом Штолленберг. – Ты идешь с нами.
Когда они вошли в заведение Доры, там сидело всего несколько посетителей. Между кафе и пивным залом был проход, и с первого взгляда никто бы не догадался, что официантки обслуживают посетителей не только за столиком.
Они уселись за угловой столик рядом с баром и послали на разведку Фёгеле. Он попросил продать ему пачку сигарет без талонов.
– Не могу, – ответила девушка за стойкой. Эта крашеная блондинка, судя по всему, была не прочь удалиться с клиентом на второй этаж.
– Мне хотелось бы увидеть вашу хозяйку.
– Она сейчас очень занята.
– С кем?
– Не поняла?
– Я хочу сказать, с кем это она кувыркается в постели?
– Советую вам оставить ваши грязные намеки – здесь приличное заведение.
– Я хочу передать ей привет.
– От кого?
– От «Альбатроса».
– Кто это – мужчина?
– Нет, целая толпа мужчин.
– Не понимаю. Не могли бы вы говорить пояснее?
– «Альбатрос» – это корабль. На нем служат мужчины. Понятно?
– Не думаю, чтобы моей хозяйке это было интересно.
– А вы лучше спросите ее саму.
Девица сделала недовольное лицо и удалилась.
– Кусок мяса, а не девушка, – сказал Фёгеле, постукивая монеткой по стойке бара. – Эй…
В эту же минуту кусок мяса появился в сопровождении Доры, одетой как дама. Она и внешне стала напоминать даму.
– Кого я вижу! – вскричала она и поздоровалась с Тайхманом, Штолленбергом и Хейне, как будто не видела их по меньшей мере лет двадцать.
Они отдали ей шарф и книги.
– Какой милый шарфик! И целых три дневника сразу…
– Можешь использовать их для записи своих доходов и расходов, – предложил Хейне, – здесь очень хорошая бумага.
– Стоило ли так из-за меня тратиться!
Она на минуту оставила их и вернулась с пятьюстами марками. Хейне сказал, что деньги возвращать не надо – они начистили друг другу рожи и разошлись довольные. Но Дора настаивала.
– Тогда мы их здесь же и пропьем, – пошел на компромисс Тайхман.
– Об этом не может быть и речи. Денег с вас я не возьму.
Штолленберг предложил вернуть деньги их законным владельцам, но его предложение было единодушно отвергнуто.
– Тогда получится, что мы напрасно дрались, – сказал Хейне.
Наконец, они согласились принять от Доры эти деньги, но тут же отдали их ей на хранение.
– Ну а теперь что бы вы хотели съесть?
– Ничего, Дора. Нас хорошо кормят.
– В таком случае, что я могу для вас сделать? Что-нибудь для души?
– Это наш первый выход в город, – с улыбкой сказал Бюлов.
– Ну, тогда выбирайте, герои.
– Я уже выбрал, – заявил Фёгеле. – Беру девушку, которая не хотела продать мне сигарет.
Девушкам Дора сказала:
– Эти господа – мои гости. Обслужите их по первому разряду.
А потом повернулась к Тайхману:
– Пойдем со мной, малыш, я знаю, что ты большой дока в этом деле. Может, и я у тебя чему-нибудь научусь.
Комнаты девушек были на втором этаже. Личные апартаменты Доры располагались на третьем.
– А где твой муж?
– Зачем он тебе?
– Он на службе?
– Нет, он уже давно на пенсии.
Она показала ему гостиную и спальню. Обе, насколько мог судить Тайхман, были отделаны со вкусом. Дора пустила в ванну горячую воду.
– После хорошей ванны чувствуешь себя заново народившимся. Я хочу, чтобы ничто не напоминало тебе о твоей гнусной работе. Пусть она останется в другой жизни. Забудь о ней на время, хорошо?
– Для этого придется очень сильно постараться.
– Может быть, мне удастся помочь тебе.
Когда он вышел из ванной, на Доре был пурпурный бархатный халат. Аромат, исходивший от нее, стал сильнее и приятнее, чем раньше. Она откинула одеяло на кровати, где легко разместились бы три человека. Тайхман никогда до этого не видел ничего подобного и даже немного испугался. У него повлажнели ладони, совсем как во время первого воздушного налета. Дора выключила люстру, оставила гореть только лампу у кровати, которая излучала теплый, красно-желтый свет.
– Не слишком ли велика для тебя кровать, малыш?
– Да, великовата.
– Не волнуйся. Со мной она не покажется тебе большой.
Она выскользнула из своего халата и выключила лампу – он видел ее обнаженное тело не больше секунды.
Какое-то время, может быть, всего несколько мгновений – он не знал сколько – Тайхман был счастлив, поскольку сумел забыть прошлое, настоящее и все на свете, кроме Доры. Его тело подхватила волна, смывшая все незначительное и открывшая ворота для одной-единственной вещи, которая остается человеку, когда надеяться больше не на что.
Когда все закончилось, он почувствовал себя старше. Но очень скоро ему стало интересно, что будет дальше. Дора была счастлива. Она сказала ему об этом, да он и сам почувствовал. Она несколько раз повторила, что он сделал ее счастливой. К тому же она была очень оживленна и, когда не хватало слов, выражала свои чувства звуками. Тайхман был доволен, но в душе посмеивался над ней. «Какая же она наивная», – думал он.
Они почти не разговаривали. Дора ни о чем его не спрашивала, а ему нечего было ей сказать, но он был рад, что она с ним. Один раз Дора встала и принесла бутылку вина. Она велела ему пить медленно.
Незадолго до полуночи в дверь постучал Штолленберг и сказал, что уходит.
Читать бесплатно другие книги:
