Тихая музыка за стеной (сборник) Токарева Виктория

Ося не приучил ее к цветам. Он не понимал: зачем тратить немалые деньги на то, что завянет на следующий день и будет стоять в вонючей воде.

– Мы тоже завянем, – напомнил Леонард.

– Мы никогда не завянем, – убежденно произнесла Ариадна.

Подошел официант, поставил цветы в вазу.

Розы чуть-чуть разомкнули свои лепестки. Стали видны полусферы.

Модель Вселенной. Нет цветка более красивого, аромата более благородного. Да, они увянут, пусть даже завтра, но сегодня они свежи и прекрасны. Все временное потому и ценно, что оно ненадолго.

У Леона глаза цвета чая. Тяжелые веки. И так будет всегда.

Ада была уверена: она никогда не постареет. Ее тело всегда будет легким, а кожа шелковой и гладкой. Все вокруг постареют, а она нет. И еще ей казалось: все началось с того дня, когда она появилась на свет. До нее не было ничего и никого.

Стали встречаться.

Мотались по друзьям – кто даст ключи. Мирка вошла в положение, предоставляла квартиру своей мамы, которая время от времени уезжала в Ростов, к другой дочери, Миркиной сестре.

У Леона тоже были друзья, входящие в положение. Круговая порука. Сегодня ты, а завтра я. Сегодня они давали Леону ключи для греха прелюбодеяния, а завтра шли к нему домой на семейный праздник и произносили красивые тосты. Врали жене в глаза. На другой день печатали в газетах статьи, воспевающие развитой социализм. Понимали, что врут, но так надо. Такова се ля ви. Двойная мораль. Только дураки могут кусать руку, с которой кормятся.

Международники все понимали, но помалкивали. Дома слушали Высоцкого, тайно восхищаясь. А на работе печатали обличительные статьи. Такова се ля ви.

А что касается заповеди «не пожелай жены ближнего», то во второй половине двадцатого века эту заповедь никто не соблюдал. Более того, она казалась смешной. Только ограниченные особи без воображения могут прожить всю жизнь с одной и той же женой и не пожелать чужую.

Желали – и жену и осла, и машину и дачу, и командировку за границу.

Зависть – сильное чувство, а зачастую и полезное. Стимул.

Часто Ада и Леон оставались без пристанища. И тогда они отправлялись на вокзал. Целовались на перроне. Изображали расставание. Поцелуй перед разлукой.

На них не обращали внимания, и они стояли – лицо в лицо, дыхание в дыхание, медленно, мучительно-нежно пили друг друга.

Ада влюбилась и не думала о завтрашнем дне. Сейчас она счастлива, а дальше – как будет, так и будет. Сказать себе: стоп – нереально. Это все равно что нажать педаль тормоза на полном ходу. Перевернешься и переломаешься насмерть.

Ада боялась, что ее счастье может прерваться. Не бывает, чтобы так долго было так хорошо. Она складывала руки перед грудью и просила неведомые силы: не отомсти…

И все-таки краденое счастье, как и срезанные цветы, не держится долго. Случилась беда. Посадили ее отца – того самого, который не нравился бабушке.

Он действительно не подходил своей жене-певице. Они были разные люди. Мать Ады (Лиза) любила сцену, полный зал, аплодисменты, комплименты. Публичный человек. А отец все это ненавидел. Ему бы пойти в гараж и смастерить этажерку. Его совершенно не интересовала внешняя жизнь. Лиза не могла петь для себя одной. Она пела для других. И этим жила.

Постепенно их общая льдина треснула, и они расплылись в разные стороны жизненного океана. Лиза легко вздохнула, как будто сбросила со спины тяжелый мешок. Ариадна страдала в отличие от матери. Она любила своего отца. А отец нежно и преданно обожал свою дочь. В них было много общего. Общая матрица.

Когда отец заболевал, Ариадна все бросала и была рядом.

Отец больше не женился. У него была постоянная женщина (постоянка), но жениться он не хотел.

Отца посадили за то, что он сбил человека. Подслеповатую, неповоротливую старуху. Но возраст не имеет значения. Был человек живой, стал мертвый. Вот это имеет значение. Причинение смерти по неосторожности. Статья.

Отец плакал, пребывая в камере предварительного заключения. Похудел за месяц на двадцать килограммов. Ариадна боялась, что он не выдержит. Просила адвоката, чтобы отца скорее отправили на зону. Там полегче – свежий воздух, физический труд. Движение, общение, пусть на самом низком уровне, но все же общение. Обмен энергиями.

Отцу дали шесть лет – ниже низшего предела.

Он писал из Мордовии, что все не так плохо, но ужасная еда. Нельзя ли прислать шерстяные носки и десять головок чесноку.

Это значило, что он мерз и не получал витаминов. Тюрьма – карательный орган. Какие витамины, если государство карает и мстит.

В одно из свиданий Ада сказала Леону:

– Завтра я не могу.

– Почему?

– Меня не будет неделю.

– Ты меня бросаешь? – испугался Леон.

– Это ты меня бросаешь, – грустно проговорила Ада.

– В чем дело? Что? – забеспокоился Леон.

– Тебе нельзя со мной встречаться. У тебя будут неприятности. Я неблагонадежная.

– В каком смысле? – оторопел Леонард.

– У меня отец в тюрьме. Я должна к нему поехать.

– На сколько?

– На пять дней.

Леон молчал, обдумывая ситуацию. Потом сказал:

– Я одного часа не могу без тебя. Какие пять дней? Я поеду с тобой.

Ада думала, что это просто слова. Но Леон действительно поехал с ней.

Бежал к поезду на Саранск. Рассовывал в купе сумки с палками копченой колбасы. Колбасу доставал по блату. Тогда ее не было в свободной продаже.

Поезд вздрогнул и двинулся. Вагон покачивался.

Леон сидел напротив Ады и преданно смотрел на нее своими тяжелыми глазами в покрасневших веках. И она смотрела в его глаза, и ее заливала горячая благодарность.

Отношения приобретали новое качество. Как будто проросли корни, как у дерева. Эти корни пронизывают землю и держат прочно. И дерево устоит под любыми ветрами.

Возвращались через три дня. Ариадна плакала. Ее поразил потерянный вид отца. Он всегда был спокойный, самодостаточный. А сейчас – тень от человека. Тело без души.

Леон утешал, успокаивал. Он находил точные слова, которые западали в душу, и будущее уже не казалось таким беспросветным.

Купе было пустым, но спали на одной полке. Не хотели разлучаться. Ариадна и во сне чувствовала его крепкое, родное плечо и уже не представляла себе: как она сможет без него.

Леон сдвигался на самый край полки и, чтобы не рухнуть, опускал руку на пол, как подпорку.

Леон лежал и слушал сон любимой женщины. Ее дыхание – как музыка. А впереди предстояла разлука: долгожданная поездка в Америку. Но сейчас ему не нужна была эта Америка. Он готов навсегда остаться в тесном купе, спать на узкой полке с рукой на полу, но только вдвоем.

В середине ночи он все-таки перебрался на соседнюю полку. Надо было поспать хоть немного. Нужны силы, чтобы преодолеть новый день.

Вернулись из Мордовии другими людьми.

Ариадна поверила Леонарду. Это ее человек – и в радости, и в горе. О политике говорят: «Политика – дело грязное». Наверное, в тех водах, где плавал Леонард, много мутного, но в этой мути тоже можно оставаться порядочным человеком. Можно быть политиком, бабником, даже алкоголиком, и все же сохранять человеческую суть.

Леон надеялся, что поездка в Америку как-то оттянется, перенесется, но… Его уже ждало назначение. Надолго. На пять лет. Это означало конец всему.

Жена Зоя ждала отъезда как соловей лета. Америка вернет ей мужа. В заграничных командировках семья обычно сплачивается. К тому же хотелось хорошо пожить в другом климате, вкусно покушать, поправить свое материальное положение. Привезти кое-что на продажу, заработать. И вообще… Америка – это Вавилон, который все поглотит и переварит.

Леонард не представлял существования без Ариадны, но заставлял себя не думать. Смириться. Мало ли с чем приходится мириться. Подводники мирятся с жизнью под водой. Старики мирятся с мыслью о смерти. Раз надо – значит, надо.

Прощались по телефону. Так легче и быстрее. Ариадна не хотела напрасных слов. Чего уж там? Все ясно.

Леон ничего не мог изменить. Сын. Карьера. Не бросать же все.

Да и она ничего не может изменить. Круг очерчен. Выйти из круга значит принести реальное зло близким людям. И все оттого, что ей нравится с ним спать, на него смотреть, слушать, вдыхать. Да что уж там… Горе, и больше ничего. Не надо было начинать. Думала – так… легкая интрижка, как простуда. А оказалось: любовь – тяжелая хроническая болезнь.

Леон уехал, а через полгода вернулся обратно.

Все это время ему казалось, что он – в аквариуме. Сидит на корточках и не дышит. Сколько можно не дышать? Необходимо вынырнуть и набрать полную грудь воздуха. А воздух – это Ариадна.

Леонард попробовал заливать тоску алкоголем, но становилось еще хуже. Он заметил: когда ему хорошо, то от алкоголя становится еще лучше. И наоборот. Если плохо – то еще хуже. Полный тупик.

Леон придумал причину. Его отпустили на месяц. Он рванул в Москву. Стал тут же звонить, из аэропорта. Но то ли телефон оказался сломан, то ли кто-то висел на другом конце – сплошные короткие гудки.

Леон взял такси и поехал на Шаболовку.

Ариадна вышла из проходной. Увидела Леонарда. Решила, что у нее галлюцинации. Откуда ему здесь взяться? Наверное, просто мужик, похожий на Леона. Но мужик подошел. Это он. Его запах, слегка апельсиновый. Галлюцинации не пахнут.

– Это ты? – на всякий случай спросила Ариадна.

– Это я, – подтвердил Леон.

Поехали в «Арагви». А куда же еще?

Все обсудили без лишних слов.

– Я без тебя не могу. И не буду, – просто сказал Леон. – Я решил развестись с женой.

Ариадна обежала глазами любимое лицо. Он устал, оброс, вылезла щетина. Как партизан, который пробирался через территорию врага и наконец вышел.

– Тебя погонят с работы, – сказала Ада. – У вас разводы не поощряются.

– У кого «у вас»?

– У шпионов.

Леон молчал. Не опровергал и не соглашался. Потом сказал:

– Как будет, так и будет. Я готов сменить профессию.

– Тебе не дадут работать. Нигде.

– Как будет, так и будет…

Ариадна не могла поверить: неужели всё это – его лицо, руки, его тепло и его дыхание – все это может стать ЕЕ? Надвигалась перемена участи. Однако всякая перемена несет в себе нечеловеческие усилия и полный разгром.

Все оказалось не так страшно.

Профессию менять не пришлось. Леонард оказался ценный кадр, такими не бросаются. Начальство попробовало отговаривать, стращать, но Леон не пугался, стоял на своем. В результате решили не применять санкций, все оставить как есть. Сделать вид, что не заметили. Была одна жена, стала другая. На анкете не особенно отражается. Да и времена – не сталинские. Помягче стали времена, что там и говорить…

С начальством обошлось. А вот с семьей оказалось труднее, чем он думал.

Он долго скрывал от Зои свое землетрясение, но шила в мешке не утаишь. Зое доложили. Она немедленно вернулась в Москву.

– Это правда? – спокойно спросила Зоя.

– Правда.

– Что ты решил?

– Развестись. Я ухожу.

– Володе скажешь сам, – постановила Зоя. – Иди и скажи.

Леонард медлил. Ноги налились тяжестью, как у каменного гостя. Зоя взяла его за руку и втащила в комнату сына.

– Говори! – приказала Зоя.

Десятилетний Володя сел на кровати. Устремил на отца свои круглые, такие любимые глаза.

– Володя… Я ухожу от вас, но я вас не бросаю…

– Куда? – не понял Володя.

– Папа полюбил другую женщину и другого мальчика, – объяснила Зоя.

– Это правда? – удивился Володя.

– Нет. Неправда. Я люблю только тебя.

– Тогда почему ты уходишь? – Володя смотрел на отца.

– Из-за внутрисемейных отношений.

– А что это такое?

Володя смотрел и ждал. Он был еще маленький, чтобы понять. И только чувствовал, что в воздухе растворилось что-то ужасное. Хотелось закричать.

Леонард не мог больше смотреть в глаза сына. Он как будто заглянул в свое предательство.

Повернулся и вышел из комнаты. Еще никогда ему не было так тяжело.

На другой день к Зое прибежала соседка со скандалом. Оказывается, Володя подбивал ее сына Вадика к игре на риск: перебегать дорогу перед носом проезжающих машин. И они перебегали почти под колесами грузовиков и легковушек.

Зоя вошла к мужу и сказала:

– Вот чего ты добился. Мальчик хочет покончить с собой.

Леонард обмер и пошел к сыну.

– Зачем ты это делаешь? – спросил он.

– Я хотел доказать.

– Что доказать?

– Что мне ничего не страшно.

– И смерть?

– В том числе.

– А кому доказать? Мне?

– В том числе.

– Не делай так больше. Я тебя прошу.

– А тебе какая разница? Ты же уходишь.

– Нет. Я никуда не ухожу.

Леонард решил остаться в семье. Жертвовать сыном он не мог.

Ариадна тем временем объяснилась с Осей.

Ося держался стойко, скрывал уязвленное самолюбие. Посоветовавшись со своим папашей, решили поделить имущество на три части. Две трети Ариадне, поскольку у нее ребенок, а треть себе.

Ося оставил Ариадне квартиру, но мебель забрал. Мебель была антикварная, из карельской березы с бронзой. Осин папаша разбирался – во что надо вкладывать деньги.

Ариадна осталась в голых стенах, но с крышей над головой. Первое время ели на подоконниках, подстелив газетку. Спали на полу, на матрасах.

Леонард медлил. Не шел в новую жизнь с газеткой на подоконнике. Дело, конечно, не в газетке, а в близких людях.

Раньше ему казалось, что все будет проще: и сын при нем, и любимая женщина. Но нет… Случилось буквально землетрясение, земля обетованная раскололась до ядра. Сын ходил подавленный. Зоя каждый вечер уходила в ванную плакать, пускала воду, чтобы не слышно было рыданий.

Леонард похудел, осунулся. Не знал, что делать. Уйти он не мог. И оставаться тоже не мог. Он обещал Ариадне. И Ариадна уже сделала первый шаг. Приходили мысли: разбиться на машине, чтобы ни туда ни сюда.

Ада ничего не могла понять.

Леонард обещал переехать в пятницу, но исчез. Его не было ни в пятницу, ни в субботу, ни в воскресенье.

– Ты был на даче? – догадалась Ариадна.

– Я был на дипломатическом приеме, – выкручивался Леон.

Ариадна вдруг поняла, что ее постигнет та же участь, что многих ее подруг. Мужики тянут резину до тех пор, пока это возможно. А потом, когда резина рвется, – исчезают с горизонта. Вязнут в своей семье. Время работает против любовниц. Мужчины не любят терять свою привычную жизнь. У них образуются рефлексы – условные и безусловные. Ломать их – невыносимо.

Ариадна пошла на штурм. Договорилась с Миркой. Мирка позвонила Зое.

– Это говорит домоуправ Морозова, – представилась Мирка.

– Кто? – не разобрала Зоя.

– Начальник ЖЭКа вашего дома.

– А в чем дело?

– Дело в том, что к нам поступила жалоба от квартиросъемщика Мухина. На него из вашего окна выбросили мусорный пакет и испортили пальто.

– Когда? – удивилась Зоя.

– В субботу. В час дня.

– Да нас в субботу близко не было. Мы с мужем уезжали на дачу с пятницы по понедельник. У нас ведомственная дача в Снегирях.

– Извините, – сказала Мирка. – Значит, из другого окна.

Она положила трубку. В дверь позвонили. Это явился Леонард.

– На ловца и зверь бежит, – прокомментировала Мирка.

Ариадна распахнула дверь и прошипела, четко артикулируя каждую букву:

– Если ты завтра же не переедешь ко мне с вещами, я все верну на свои места.

Леонард растерялся. Он никогда не видел Ариадну в гневе. Она его завораживала. Была ужасна и прекрасна, как шипящая кошка со вздыбленной шерстью.

– На свои места – это как? – спросил Леон.

– Это Ося и мебель. Воссоединение семьи. Я не собираюсь жить и стареть в любовницах. Тебе понятно?

Все было понятно без слов. А уж со словами – тем более.

На другой день Леонард переехал с чемоданом. Переступил через себя.

Целую неделю он пил. Алкоголь – как наркоз. Иначе невозможно было вытерпеть боль разрыва. Рвалось по живому.

Леонард не ел и не спал. На него было жалко смотреть.

– Ну иди обратно, – искренне предлагала Ада. – Иди к ним, если ты без них не можешь.

– Но я и без тебя не могу.

– А мне ты ничего не должен. Ты должен им.

– При чем тут должен – не должен, – вздыхал Леонард. – Разве в этом дело?

– Живи легче, – советовала Ада.

– Я не могу легче. Не получается.

– Просто ты внутренне порядочный человек. В этом дело.

– Внешне, – поправил Леонард.

– Почему «внешне»?

– Потому что внутренне порядочные живут по-другому.

Ариадна поняла: его мучают угрызения совести. И это надолго. Если не навсегда.

Жизнь потекла по новому руслу.

Зоя пошла работать. Физиотерапевт в кремлевской поликлинике. Восемь часов в день проводила на людях. Это отвлекало и развлекало.

Володя ходил на карате.

Все выглядело не так безнадежно: работа, ребенок, дом. Однако дом – на песке. Снаружи все как надо: окна, крыша. Но фундамента – нет. Дунешь – и рухнет.

Фундамент – любовь. А любовь ушла в другое место.

Зоя присматривалась к мужчинам. Все были заняты. У каждого дома своя жена и свои дети. Зачем им чужие? А те, что без жен, кто никому не понадобился, – ей тоже не нужны. После яркого, успешного, красивого Леонарда трудно переключиться на какую-нибудь серую мышь.

Зоя бодрилась, но мир ее рухнул. Заграницы, приемы в посольствах, рассадка за столом по протоколу, красивые одежды, машина к подъезду – все это растаяло, как мираж в пустыне. А вместо этого – кабинки физиотерапевтического кабинета, разделенные занавесками. Примерно то же самое испытывала Жозефина, когда ушел Наполеон. Она по-прежнему наряжалась и даже кокетничала с русским царем, но… мир ее рухнул. Дом без фундамента. Того и гляди, обрушится на голову. Все повторяется по спирали. Ничто не меняется в подлунном, подсолнечном мире.

Ариадна нравилась друзьям Леонарда – красивая, тихая, никуда не лезла. Очень хорошо воспитана (заслуга деда и бабушки). Хорошее воспитание буквально бросалось в глаза: умела красиво есть, умела слушать, уважая собеседника, а главное – не самоутверждалась.

И Ариадне тоже нравились друзья Леона и их жены. Они были, как правило, хорошо обеспечены, уверены в себе, вели здоровый образ жизни. Здесь редко встретишь алкоголика или дебошира. Таких не держат. В отличие от телевидения. В своей среде Ариадна встречала всяких: сытых и голодных, успешных и неудачников, благородных и завистливых. Почти все ходили с сальными волосами и предпочитали носить черное, чтобы не стирать часто.

Ариадна получила повышение по службе. Все знали, что ее новый муж не какой-то Ося, а международник. Номенклатура. Значит, и Ада не просто Ада, а член семьи с привилегиями.

Коллеги завидовали, но не злобились. Ариадна правильно себя вела. В самой глубине души она была доброй, как дед. Любила людей, сочувствовала каждому. Ведь каждого можно за что-то пожалеть. Даже королеву английскую.

Прибегала Мирка. Очень много жрала. И задавала вопросы. Тоже много.

– Как Ося? – интересовалась Мирка.

– Кандидатскую защитил, – отвечала Ариадна, пробуя суп. Она готовила вечером. Другого времени не было.

– Дай тарелочку, – просила Мирка.

Ариадна послушно подавала суп и ложку.

– Ты меняешь мужа-ученого на кагэбэшника? – спрашивала Мирка.

– Уже поменяла, – уточняла Ада.

– Совсем с ума сошла?

– Это почему? – не понимала Ада.

– КГБ служит власти. А всякая власть – насилие.

– Но нельзя же отменить государство и власть.

– Отменить нельзя, а держаться подальше можно.

– Сейчас не тридцать седьмой год, а семьдесят третий.

– А что изменилось? Просто они зубы не выбивают. В психушки отправляют.

– Леон никого никуда не отправляет. Он – элита. Мозги.

– Вот это и есть самое зло, – заметила Мирка.

Ариадна пробовала мясо на готовность. Ложка обжигала.

– Я вышла замуж не за функцию, а за человека. А что касается функции, то такое принято во всем мире: ЦРУ, ФБР. Так устроен миропорядок.

– Можно не соглашаться с миропорядком.

– И что изменится? – спросила Ада.

– Миропорядок изменится. Не сразу. Постепенно.

– Не представляю себе, как можно бороться с целым государством. Это все равно что поставить табуретку на пути несущегося поезда. Он ее сшибет и разнесет, и никто не заметит.

– А как же правозащитники? Даниэль, Синявский, Зверев…

– Табуретки. Больные люди.