Школа на краю земли Мортенсон Грег
Кто есть кто
Али, Джахан – внучка Хаджи Али. Одна из первых выпускниц и стипендиаток ИЦА[1].
Али, Нияз – духовный лидер киргизов в Вахане (Афганистан).
Али, Туаа – сын Хаджи Али и отец Джахан, живущий в деревне Корфе (Пакистан).
Али, Хаджи – первый наставник Грега Мортенсона, вождь деревни Корфе (Пакистан). Скончался в 2001 г.
Аль-Завахири, Айман – египтянин, врач, второй человек в «Аль-Каиде».
Байг, Назрин – стипендиатка ИЦА из долины Чарпурсон (Пакистан), прошедшая обучение на акушерских курсах.
Байг, Фейсал – старейшина племени вахи из долины Чарпурсон (Пакистан), отвечающий в ИЦА за безопасность.
Байг, Сайдулла – представитель ИЦА в долине Чарпурсон (Пакистан)
Бен Ладен, Усама – уроженец Саудовской Аравии, руководитель «Аль-Каиды», убит в мае 2011 года.
Бишоп, Тара – жена Грега Мортенсона, психотерапевт.
Бои, Таши – вождь деревни Сархад в Ваханском коридоре (Афганистан).
Гхани, Ашраф – доктор наук, бывший министр образования Афганистана.
Гульмарджан – подросток, подорвавшийся на противопехотной мине в 2004 году в возрасте четырнадцати лет во время строительства школы в деревне Лаландер.
Дустум, Рашид – генерал, узбекский этнический лидер, контролирует область с центром в Мазари-Шарифе (Афганистан).
Ибрагим, Хаджи Мохаммад – глава шуры (совета старейшин) провинции Урузган (Пакистан).
Карзай, Хамид – президент Афганистана.
Карими, Вакил – представитель ИЦА в Афганистане.
Коленда, Кристофер – полковник, бывший командир передовой операционной базы Нари, ныне ведущий военный специалист по стратегическому планированию операций войск США в Афганистане.
Лейтингер, Кристиана – директор программы Pennies for Peace.
Маккристал, Стэнли – генерал-майор, командующий Международными силами содействия безопасности и войсками США в Афганистане.
Масуд, Ахмад Шах – этнический таджик, полевой командир, прозванный Панджшерским львом за свои заслуги в борьбе с советскими войсками. Убит агентами «Аль-Каиды» 9 сентября 2001 года.
Минас, Сулейман – координатор проектов ИЦА в провинции Пенджаб, живущий в Исламабаде. Бывший таксист.
Мирза, Ильяс – полковник, отставной пакистанский военный, генеральный директор гражданской чартерной авиакомпании «Аскари».
Мортенсон, Криста – младшая сестра Грега Мортенсона. Скончалась в 1992 г. в возрасте 23 лет.
Мортенсоны, Амира и Хайбер – дети Грега Мортенсона и Тары Бишоп.
Мортенсоны, Ирвин Демпси и Джерена – родители Грега Мортенсона.
Мохаммед, Мулла – бывший счетовод талибов, впоследствии бухгалтер ИЦА в Вахане.
Мугхал, Госия – ученица школы ИЦА из Азад Кашмира.
Муллен, Майк – адмирал, председатель Объединенного комитета начальников штабов США.
Мушарраф, Первез – президент Пакистана с 1999 по 2008 г., бывший начальник штаба пакистанской армии.
Майетт, Майк – генерал-майор, бывший командующий экспедиционным корпусом морской пехоты, возглавлял высадку в Кувейте.
Наджибулла, Мохаммад – афганский коммунистический лидер, бывший президент. Убит талибами в 1996 г.
Николсон, Джейсон – майор, американский офицер, служащий в Пентагоне.
Олсон, Эрик – адмирал, руководитель частей особого назначения вооруженных сил США, принадлежащих к разным родам войск. Он и его жена Мерилин горячо ратуют за женское образование. Адмирал познакомил Мортенсона со многими американскими высшими военными чинами.
Омар, Мулла – племенной вождь афганских пуштунов, лидер талибана. Возможно, скрывается в Кветте (Пакистан).
Парви, Хаджи Гулям – представитель ИЦА в Пакистане, выполняющий и обязанности бухгалтера. Под его руководством возведено более пятидесяти школ.
Петреус, Дэвид – генерал, руководитель Центрального командования. Впервые узнал о «Трех чашках чая» от своей жены Холли.
Разак, Абдулла (прозвище – Апо, т. е. «старик») – работал наемным поваром в альпинистских экспедициях. Старейший сотрудник ИЦА.
Рахман, Абдулла – афганец, бывший сторож в библиотеке военного госпиталя, работает в ИЦА водителем.
Сайпс, Дженифер – исполнительный директор ИЦА, живет и работает в Монтане.
Сен, Амартия – лауреат Нобелевской премии 1998 года по экономике.
Хан, Абдул Рашид – амир (лидер) племени киргизов в Ваханском коридоре (Афганистан).
Хан Вохид – командир сил безопасности (Афганистан).
Хан Садхар – лидер таджиков в Бадахшане. Первым в регионе оказал поддержку ИЦА.
Хан Сарфраз – менеджер ИЦА, отвечающий за отдаленные территории.
Хан, Шах Исмаил – пир (старейшина) племени вахи (Афганистан).
Хусейн, Азиза – первый акушер в долине Чарпурсон (Пакистан).
Хоссейни, Халед – врач, филантроп, автор бестселлеров «Бегущий за ветром» и «Тысяча сияющих солнц».
Чаудри, Шарукат Али – бывший участник движения талибан, ныне работает учителем в женской школе в Азад Кашмире (Пакистан).
Чэбот, Даг – альпинист, специалист по лавинам, доброволец ИЦА.
Чэбот, Женевьева – руководитель программ ИЦА по предоставлению стипендий, замужем за Дагом Чэботом.
Шабир, Саида – директор женской школы «Гунди Пиран» в Патике (провинция Азад Кашмир, Пакистан), разрушенной землетрясением 2005 г.
Шах Захир – король Афганистана, бежавший в Италию в 1973 г. Вернулся на родину после событий 11 сентября 2001 г. Скончался в 2007 г.
Эрни, Жан – создатель кремниевого транзистора, вместе с Грегом Мортенсоном основал ИЦА. Скончался в 1997 г.
Предисловие Халеда Хоссейни[2]
Беспорядочная война в Афганистане идет уже девятый год. Она стала одной из самых серьезных внешнеполитических проблем из тех, с которыми пришлось столкнуться президенту Обаме.
В то время как конфликты в регионе то угасали, то разгорались вновь, уважаемые аналитики, гиганты мысли, в том числе из Атлантического совета, публиковали отчеты, в одном из которых Афганистан назван государством, находящимся в плачевном положении. Страна действительно борется с бесчисленными трудностями: все новые вспышки мятежей не дают действовать закону и сводят на нет усилия, предпринимаемые для установления стабильности и стимулирования поступательного развития. Расширяются маковые плантации, народ живет в страшной бедности, увеличивается количество бездомных и безработных, растет преступность. Многие люди не имеют доступа к чистой питьевой воде. Положение женщин, не менявшееся в течение столетий, остается тяжелым. Правительство изо всех сил пытается выправить ситуацию, защитить граждан и хотя бы минимально наладить быт.
Однако в современной истории Афганистана, истории «после 11 сентября», есть и светлые моменты. Наиболее значимые перемены к лучшему можно отыскать в сфере образования. А если мы разделяем точку зрения, что доступность образования – это ключевой фактор для достижения долгосрочных позитивных изменений в жизни страны, то результаты покажутся нам еще более вдохновляющими. В этом году более восьми с половиной миллионов детей сядут за парты афганских школ, причем около 40 % от этого количества составляют девочки.
Такая статистика согревает душу Грега Мортенсона, инициатора строительства 145 школ в Афганистане и Пакистане. В них учится почти 64000 детей. Мортенсон как никто умеет понять ценность и значение образования, полученного даже одним-единственным ребенком. Рискну утверждать: ни один человек и ни одна организация не представила Америку афганцам лучше, чем этот мягкий и обходительный человек с приятной улыбкой и теплым рукопожатием. Он показал военным, как правильно проводить операции и завоевывать сердца и умы.
Философия Грега проста. Он искренне верит, что с конфликтами в Афганистане невозможно справиться одними военными действиями и бомбардировками. Настоящее оружие, способное потушить пламя войны, – это книги, тетради, карандаши. Они станут фундаментом будущего социально-экономического благосостояния страны. Перекрыть детям доступ к образованию, считает Грег, значит лишитьАфганистан будущего, на корню задушить надежды на то, что страна придет к мирному труду и процветанию. Вопреки объявленным ему фетвам (религиозный запрет, порицание. – Ред.), вопреки угрозам талибов и других экстремистов, он делал все, что в его силах, чтобы Афганистан имел перспективу мирной и стабильной жизни.
Особенно важно то, что он первым стал бороться за предоставление права на образование девочкам и молодым женщинам. Непросто было отстаивать такую позицию в стране, где в общем-то не принято посылать дочерей в школу и где женщина всегда была лишена возможности учиться в силу давно и прочно укоренившихся обычаев. Но Грег не опускал руки, посещал одну деревню за другой, налаживал контакты с духовными лидерами и старейшинами, которые впоследствии помогали ему убедить семьи, что девочкам необходимо учиться. Мортенсон делал это, потому что он, как и я, полагает: без полноценного вовлечения женщин в процесс налаживания жизни в Афганистане этот процесс обречен на провал. А чтобы женщины могли участвовать в нем, им надо предоставить возможность учиться. Женское образование должно стать одним из краеугольных камней в национальном возрождении, созидании и развитии. Грег повторяет снова и снова, как мантру: «Обучая мальчика, вы даете образование личности; обучая девочку – многим людям».
И, наконец, нельзя не отметить располагающей манеры Грега в общении с людьми, не покидающего его терпения и гуманизма. Он умеет слушать, умеет наладить отношения со старейшинами селений, внушить им доверие и уважение к себе. Он умеет вовлекать в строительство их будущего собственными руками. Грег не пожалел времени на то, чтобы изучить культуру тех народов, с которыми общается, он всегда ценил свойственную им сдержанность, гостеприимство, уважение к старшим. Мортенсон сумел понять, какую роль в их жизни играет ислам. Неудивительно, что руководство вооруженных сил США привлекло его в качестве консультанта для ведения переговоров с вождями племен и старейшинами деревень. Им было чему поучиться у Грега, и нам всем есть что перенять у него.
Ташакор, спасибо, Грег-джан, за все, что ты делаешь.
Халед Хоссейни.Июль 2010 г.www.khaledhosseinifoundation.org
Введение
Каждый лист дерева становится страницей Книги,
Если сердце человека открыто и обрело способность читать.
Саади из Шираза
В сентябре 2008 года Назрин Байг, женщина с глазами пронзительно зеленого цвета, отправилась в долгое и трудное путешествие. Она покинула родную деревню Зуудхан и двинулась на юг вдоль реки Инд, а затем по Каракорумскому шоссе к шумному городу Равалпинди. Дорога заняла три дня – сначала шли пешком, потом ехали на лошади, на джипе и автобусе. Так Назрин, ее муж и трое маленьких детей добрались из долины Чарпурсон, самого северного, малонаселенного района Пакистана, в центр Пенджаба, где проживает более 85 миллионов человек. Почти все вещи этой семьи, включая Коран, уместились в перевязанном бечевкой черном чемодане. Отдельно нести пришлось лишь нескольких сельскохозяйственных инструментов. Помимо чемодана, семья Байг везла большой бесформенный мешок из дерюги, в котором лежала немногочисленная одежда – фактически одна жалкая смена той, что была надета. Этот клубок мятой ткани, в котором перепутались рукава, штанины, носки, чем-то походил на сложную и запутанную судьбу нашей героини.
В 1984 году, в возрасте пяти лет, Назрин начала ходить в одну из первых в северном Пакистане школ, в которой вместе занимались мальчики и девочки. Это заведение было необычным для страны, где традиционно считается, что женщине ни к чему учиться чтению и письму.
Назрин отлично училась и вскоре стала одной из лучших учениц в школе. Однако в 1992-м, когда ее мать внезапно умерла от пневмонии, девочке пришлось срочно вернуться домой, чтобы ухаживать за слепым отцом Султаном Мехмудом, а также за младшими братьями и сестрами. Через некоторое время отец снова женился.
Мачеха Назрин считала, что образование девушке вряд ли пригодится, и наказывала юную падчерицу, пытавшуюся самостоятельно продолжать учебу ночью при свете керосиновой лампы.
«Женщине надо работать, а не книжки читать, – возмущалась мачеха. – Книги отравят тебе мозги, и ты станешь никудышной женой и матерью!»
Но Назрин придерживалась другого мнения. Еще учась в школе, она начала вынашивать довольно смелую, учитывая ее жизненные обстоятельства, мечту. Девушка хотела со временем стать профессиональной акушеркой. Как-то раз она видела женщин-врачей во время одной из организованных правительством диспансеризаций – мобильные группы медиков объезжали отдаленные деревни. Маленькая Назрин с радостью шла на прививки – возможность быть рядом с людьми в белых халатах и хоть немного пообщаться с ними приводила ее в восторг. «Запах антисептика, которым они пользовались, казался мне чудесным ароматом, – вспоминает она. – Я завидовала тому, что они умеют писать. Меня восхищало, как врачи аккуратными столбиками заносят в блокнот на пружинке все имена детей, рост и вес, информацию о вакцинации».
Вдохновленная своей мечтой, Назрин изо всех сил старалась продолжить учебу, несмотря на угрозы и недовольство мачехи. «Я возилась с братьями и сестрами, делала всю работу по хозяйству и только и ждала, когда все улягутся спать. Поздно ночью я садилась за книги», – рассказывает наша героиня.
Так продолжалось до 1995 года. Ей исполнилось пятнадцать лет, и, получив аттестат, Назрин стала одной из немногих девушек в округе Хунза на севере Пакистана, окончивших школу. То, что учителя признали ее способности, а также единственный на тысячи километров аттестат заставили вчерашнюю школьницу почувствовать себя увереннее. Она решила, что продолжит двигаться к своей цели.
В 1999 году Институт Центральной Азии назначил Назрин стипендию – 1200 долларов в год. Эти средства покрывали расходы на ее обучение, проживание и питание на время прохождения двухлетнего курса подготовки медперсонала для сельских районов. Получив такую квалификацию, Назрин смогла бы вернуться в родные края, но при этом оказывать медицинскую помощь не только в Зуудхане. Преодолев путь в пять километров на север, можно было бы найти нуждающихся во внимании пациенток и в Ваханском коридоре – отдаленном уголке Афганистана. Предки Назрин были выходцами оттуда.
Сейчас в Ваханском коридоре во время родов ежегодно умирает больше женщин, чем в любом другом месте на Земле.
Однако к тому моменту, когда ей была предложена стипендия, Назрин уже была обручена с симпатичным, но ленивым молодым человеком из соседней деревни. Ее свекровь, Биби Нисса, опасалась, что учеба помешает невестке вести хозяйство. Она обратилась за решением вопроса к танзину – совету старейшин Зуудхана, который решает все споры, возникающие между местными жителями. Совет принял сторону Биби и велел девушке отказаться от предложения ИЦА, несмотря на то что во всей долине Чарпурсон не было больше никого, кто мог бы стать медиком и работать на благо местных жителей. Тем самым соплеменники обрекли нашу героиню на почти рабское существование, которое остается участью многих способных женщин, живущих в отдаленных поселках Пакистана и Афганистана.
Последующие десять лет Назрин много и тяжело трудилась: по двенадцать-шестнадцать часов в день она ухаживала за козами и овцами, пасла их в горах, обрабатывала принадлежащие семье картофельные поля, носила воду в огромных металлических бидонах, перетаскивала тяжелые вязанки дров и мешки с ячьим навозом – в Зуудхане его используют для обогрева во время длящейся полгода зимы. Она родила троих детей и пережила два выкидыша, не получая при этом никакой акушерской помощи.
Несмотря на тяготы и разочарования, преследовавшие ее на протяжении всей жизни, Назрин терпеливо пережидала период испытаний. Более того, в немногие часы досуга она возвращалась к своей мечте о медицинской карьере. Она выхаживала больных, пожилых, умирающих в своей деревне. «Тот огонь, который жил во мне, не желал гаснуть, – говорит она. – Бог не позволяет иссякнуть топливу, питающему надежду».
В 2007 году состав танзина Зуудхана сменился, и новые старейшины изменили решение предшественников. Назрин провела год в городе Гилгите, где прошла подготовительный курс, восстановивший и пополнивший утраченные за годы вынужденного простоя знания. В 2008 году наша героиня получила наконец стипендию и смогла отправиться в Равалпинди, чтобы освоить желанную профессию.
Сейчас уже минул год с тех пор, как она окончила медицинские курсы, но Назрин решила продолжить образование, чтобы получить полноценную квалификацию гинекологической медсестры. К 2012 году она планирует переехать с семьей в Ваханский округ и оказывать медицинскую помощь остро нуждающимся в ней жителям одного из самых изолированных районов земли. Что до «потерянных лет», Назрин не испытывает горечи, вспоминая о них. В это время она тоже многому научилась, приобрела ценный опыт. «Аллах научил меня терпению, а также дал мне по-настоящему понять, что значит жить в нищете, – говорит она. – И я не жалею о прошлом, то есть о времени ожидания».
В то самое время, когда Назрин с семейством направлялась по Каракорумскому шоссе в Равалпинди, я посетил небольшой американский городок Дуранго в самом сердце Скалистых гор. Этот визит мало чем отличался от других ста двадцати и более поездок по городам США, которые я совершал каждый год, рассказывая о том, как американцы могут помочь сделать образование более доступным для афганских и пакистанских женщин, таких как Назрин. С моей «извращенной» точки зрения (я привык быть предельно загруженным), программа визита была малонасыщенной и в целом, а этот день, 18 сентября 2008 года, казался мне совершенно спокойным и обычным.
В предшествующие недели я семнадцать раз выступал в школах, церквях, в библиотеках девяти городов. А на три часа ночи следующего дня у меня был назначен перелет на частном самолете из Дуранго в следующее место выступления – детский миротворческий лагерь в Рокфорде, штат Иллинойс. За этим должно было последовать еще восемнадцать лекций в еще восьми городах, а шестого октября мне следовало вернуться в Пакистан. Перед этим надо было еще как-то выкроить день отдыха и провести его с семьей.
Однако со многих других точек зрения 18 сентября все же был совсем не обычным днем. В минувшие выходные при попустительстве правительства США инвестиционная компания Lehman Brothers объявила о своем банкротстве. Власти не позволили страховому гиганту AIG спасти ситуацию путем покупки терпящей бедствие фирмы за 85 миллиардов долларов. К моменту окончания биржевых торгов в тот день индекс Dow Jones пребывал в состоянии свободного падения. Вся финансовая система Соединенных Штатов, казалось, рушилась на глазах. Короче говоря, трудно было выбрать менее подходящее время для того, чтобы обратиться к американцам с просьбой о пожертвованиях.
Может, и хорошо, что напряженный график поездок просто не позволил мне задуматься о том, насколько абсурдно то, что я делаю. К семи вечера, после шести следовавших одна за другой лекций, я пересек студенческий кампус колледжа Форт-Льюис и направился в спортзал, где более четырех тысяч человек (почти треть всего населения города) образовали очередь невероятной длины. Сотруднику противопожарной службы пришлось насильно закрыть двери, когда «за бортом» оставалось еще триста человек, желавших попасть внутрь. Позже кто-то сказал мне, что Дуранго ни разу не видел такого столпотворения с тех пор, как город в последний раз посетил знаменитый исполнитель кантри Уилли Нельсон.
Мои публичные речи сильно варьируются в зависимости от аудитории. Но я всегда начинаю их со слов ас-салям аалейкум. Это исламское приветствие буквально означает «мир вам всем». И еще: куда бы ни увел меня ход дискуссии, я никогда не забываю рассказать историю одного обещания.
Все началась в 1993 году, когда я попытался покорить горную вершину К2, вторую по высоте на земном шаре. Восхождение окончилось тем, что мне пришлось повернуть назад, не дойдя до победного конца 600 метров. Я вернулся в базовый лагерь, а затем, спускаясь вниз по более чем 60-километровому леднику Балторо, заблудился и набрел на небольшую деревушку Корфе.
Корфе – это настолько заброшенное и отдаленное место, что один из каждых трех рождающихся детей погибает до года, не получая медицинской помощи.
Здесь меня приютили, накормили, напоили чаем, дали отдохнуть. И именно когда я уже восстановился после тяжелого перехода, на глаза мне попались восемьдесят детей, сидящих на ветру и делающих уроки. Они писали палочками прямо на земле без всякого учительского присмотра. Одна из учениц, девочка по имени Чочо, завела со мной беседу. И как-то так получилось, что я пообещал вернуться и построить здесь школу.
Чтобы выполнить это обещание, мне пришлось напряженно работать в больнице в Беркли, где я был медбратом, продать машину, все альпинистское снаряжение и книги. Но и этого не хватило, чтобы собрать необходимую сумму. Но я, заплутавший альпинист, понял, что неожиданно нашел свое призвание в жизни. И это призвание состоит в том, чтобы сделать образование доступным для детей мусульман, живущих в беднейших деревнях западных Гималаев.
Несколько лет назад я рассказал эту историю в книге «Три чашки чая». Те, кто прочитал ее целиком, подтвердят, что за несколько лет после моего первого появления в Корфе произошло множество удивительных событий. Все случившееся удивляет меня самого: для меня это хроника жизни обычного человека, попавшего в необычную обстановку.
Думая об этом, я осознаю, что так и остался заблудившимся в горах парнем, так, в общем, и не сумевшим в полном смысле слова вернуться домой. Изнутри ситуации, если можно так выразиться, я себя вижу человеком, который просто помог местному населению соорудить школу площадью 200 квадратных метров – здание без канализации и электричества, стоящее посреди далекой деревни на высоте трех с лишним километров. В мире, где полно отважных мечтателей, выдвигающих рискованные и амбициозные проекты, трудно представить себе более скромную цель. Такое неприметное начало, возможно, объяснит, почему я по сей день поражен и озадачен тем, что произошло потом.
Мои коллеги подсчитали, что в течение последних трех лет я выступал около 680 раз в более чем 270 городах от Майами до Лос-Анджелеса, от Анкориджа до Шревепорта. Но, несмотря на большой опыт выступлений, каждый раз, прибывая в новое место, я поражаюсь тому, как много людей жаждут услышать мои рассказы. Когда прошлым летом организаторы моей лекции в Северо-восточном университете в Бостоне узнали, сколько человек хотели послушать об открытии школ в Пакистане и Афганистане, они арендовали огромный хоккейный стадион, который заполнили 5600 зрителей. Неделей позже на баскетбольной арене в Мерфрисборо, штат Теннесси, собралось 9500 человек, и мою речь пришлось показывать на огромном экране.
Удивительно, неужели я тот самый парень, который когда-то был счастлив, что его слушает несколько скучающих посетителей магазинов одежды Patagonia и REI outlet? Больше, чем размер нынешней аудитории, меня, пожалуй, поражает ее искренняя заинтересованность.
Нередко люди проделывают путь в шесть, а то и в двенадцать часов, чтобы послушать мое выступление, а затем еще два часа стоят в очереди просто ради того, чтобы получить автограф на обложке книги «Три чашки чая».
Однако самым фантастическим я все-таки считаю то, что произошло в Дуранго тем сентябрьским днем 2008 года, о котором я рассказал чуть раньше.
Вечером того дня Бен Бернанке, глава Федеральной резервной системы, проинформировал членов комитета по финансовым услугам палаты представителей конгресса США, что состояние мировой экономики угрожающее и со дня на день может начаться обвал рынков. А в это время жители Дуранго, городка с населением 16 007 человек, передали Институту Центральной Азии чеки на общую сумму около 125 000 долларов. Джордж Бедекер, основатель обувного производства под маркой Crocs, пожертвовал пятьдесят тысяч.
Остальные деньги были пожертвованы обычными людьми, частными лицами, далекими от того, чтобы создавать собственные торговые марки и управлять большими корпорациями. Это домохозяйки, фермеры, продавцы, механики, студенты, учителя, сантехники, секретари, медсестры, пенсионеры. Это люди, которые знают цену копейке, которые во многом себя ограничивают и живут скромно, а не на широкую ногу. То есть самые обычные, ничем не примечательные люди, такие, как вы и я.
На мой взгляд, это само по себе что-то да значит. Но дальше – больше.
Вряд ли кто-то из присутствующих в тот день на презентации в Дуранго когда-либо бывал в Пакистане или Афганистане. Возможно, среди моих слушателей были мусульмане, но это лишь единицы. И маловероятно, что хоть один из этих людей сможет когда-либо увидеть своими глазами школы, книги, карандаши, учительскую зарплату – то есть все то, на что пойдут их деньги. Тем не менее они распахнули свои сердца навстречу моей просьбе и пожертвовали средства на наши проекты. Когда набирал обороты самый масштабный кризис со времен Великой депрессии и многие лидеры призывали нас действовать взвешенно и разумно, просчитывая все возможные риски, жители маленького городка в Колорадо ответили на призыв о помощи с той же готовностью, что и люди во многих других американских городках, где я побывал с начала всей этой эпопеи.
«Когда вы будете отдавать эти деньги ребятам на другом конце света, – говорил мне со слезами на глазах один местный бизнесмен, – просто скажите им, что средства собраны в маленьком городе среди гор Колорадо именно для того, чтобы их дочери могли пойти в школу».
И вот что вызывает у меня постоянное недоумение. Почему так много американцев искренне переживают за судьбу людей, живущих очень далеко от них? Мировые катаклизмы следуют один за другим, и почему гнев и страх уходят прочь, уступая место милосердию? И что такого привлекательного кроется в обещании дать детям, особенно девочкам, образование? Каким образом такая перспектива постоянно и зримо пробуждает все самое лучшее в нас?
Я застенчив, неловок, меня легко смутить, и к тому же я безнадежный интроверт. Говорю я тихо и нескладно, не люблю выступать перед большой аудиторией и позировать фотографам. А еще я терпеть не могу просить у людей деньги. Я мечтаю об уединенной жизни в тишине и покое и питаю отвращение к любым действиям, которые привлекают внимание окружающих. Даже эти страницы дались мне непросто: потребовались невероятные усилия моей жены Тары и редактора Пола Словака, чтобы заставить меня писать от первого лица. Это абсолютно не свойственный мне подход! Помню, что в детстве я категорически не желал играть никаких ролей в рождественских спектаклях, кроме бессловесных вола и осла.
Учитывая все сказанное, можно представить себе, каково мне было все последние несколько лет произносить речи, продвигать общественные проекты и собирать на них средства. Из-за всего этого я чувствую себя человеком, который постоянно занимается не своим делом, вступая в сговор с непознанной стороной своей души. Политикам и звездам шоу-бизнеса свойственен такой стиль жизни – бесконечные похлопывания по плечу, прогулки под руку, постоянное общение. Для них вести себя так и жить у всех на виду – просто, как дышать. У меня же появляется острое чувство дискомфорта, отчасти потому, что все это не вяжется с моим внутренним представлением о «приличном» поведении. Я чувствую себя неловко под взглядами окружающих. Все это говорится для того, чтобы дать понять: неожиданный бурный успех книги «Три чашки чая», во всяком случае для меня, не так уж радостен и вызывает горькую усмешку.
Эти строки я пишу летом 2009 года, а «Три чашки» по-прежнему, уже 130-ю неделю, держатся в рейтинге бестселлеров среди публицистических произведений, по версии газеты New York Times. Уже продано три миллиона ее экземпляров. Книгу издают по всему миру – более чем в трех десятках стран. Следствие такого успеха – растущий общественный интерес к моей персоне. Всеобщее внимание для меня просто невыносимо, но в то же время оно открыло перед нами новые, невиданные доселе возможности.
Даже небольшие суммы в твердой западной валюте способны творить чудеса во многих отдаленных уголках планеты, где люди живут за чертой бедности. В некоторых районах западных Гималаев двадцати долларов достаточно, чтобы оплачивать обучение первоклассника в течение целого года, трехсот сорока долларов хватит, чтобы содержать в течение четырех лет старшеклассницу, а на 50 тысяч можно построить и оборудовать школьное здание с восемью классами и обеспечить зарплату учителям на первые пять лет. За время, прошедшее с момента выхода «Трех чашек чая», переданные жертвователями средства не только направлялись нами на строительство зданий, но и шли на финансирование обучающих программ для учителей, на стипендии, на организацию женских центров в глухих деревнях, расположенных в разных районах – от ледников Каракорума до открытых всем ветрам склонов Гиндукуша.
Мы не просто строим школы, но с помощью наших жертвователей выполняем гораздо более серьезную миссию – утверждаем важность и ценность женского образования. Исследования Всемирного банка доказывают, что всего один год обучения в начальной школе может в будущем обеспечить человеку повышение дохода на 10–20 % и выше. Пол Т. Шульц, экономист из Йельского университета, подсчитал, что чем больше времени девочка проведет в средней школе, тем большими будут плоды: с каждым годом учебы ее потенциальная зарплата прибавляет 15–25 %. Но усилия стоит прикладывать не только ради повышения доходов. Целый ряд исследований показывают: в сообществах, где девочки учились до пятого класса, через поколение детская смертность значительно снижалась. В то же время, как ни парадоксально, начальное женское образование приводит к замедлению темпов прироста населения: рост не прекращается, а становится более плавным. Ведь образованные девушки позже выходят замуж и заводят меньше детей, чем вообще не учившиеся в школе.
Эти выводы, которые, в частности, принадлежат нобелевскому лауреату индийскому экономисту Амартии Сену, сейчас приняты и поддержаны многими специалистами по развитию во всем мире. Ясное и краткое исследование на эту тему опубликовано Барбарой Херц и Джином Б. Сперлингом (Barbara Herz, Gene B. Sperling. What Works in Girl’s Education: Evidence and Policies in the Developing World). Вкратце его суть можно изложить так: молодые женщины имеют огромный потенциал, способный изменить жизнь в развивающихся странах. Этот феномен ученые иногда называют «эффект девочек». А меня он заставляет вспомнить старую африканскую пословицу, которую я слышал еще в детстве, когда жил в Танзании:
«Обучая мальчика, вы даете образование одному человеку; обучая девочку – многим».
Научив единственную девочку читать и писать, мы получаем в результате целую цепочку позитивных изменений. Если применять военную терминологию, образование – это «фактор повышения эффективности». А в беднейших исламских странах эффект от распространения грамотности среди женщин может быть просто огромным.
Возьмем, к примеру, вопрос, который на Западе считают одним из наиболее острых. Арабское слово «джихад» используется для обозначения борьбы, связанной с самосовершенствованием личности, совершенствованием общества или победой над врагами ислама (понятно, что представлять себе этих врагов можно по-разному). Так или иначе, у мусульман принято, чтобы человек, которого втянули в экстремистский кружок и поставили на путь насилия и терроризма, перед тем как вступить в фундаменталистскую организацию, просил благословения матери. Образованные женщины, как правило, своего разрешения не дают и стараются удерживать детей от такого шага. Например, после событий 11 сентября многие приверженцы покинули стан талибов и, чтобы пополнить свои ряды, талибану пришлось набирать новых сторонников в регионах с наиболее низким уровнем женской грамотности.
Конечно, образование не может служить стопроцентной гарантией того, что мать не благословит на джихад своего сына, и все же повышение грамотности поможет противостоять тем лжецам – а это исключительно мужчины, – которые задались целью убедить набираемых ими потенциальных боевиков, что Коран оправдывает убийство невинных людей. Хотя я и не являюсь специалистом в области изложенного в этой священной книге вероучения, многие мусульмане, богословы и духовные авторитеты не раз за последние шестнадцать лет уверяли меня, что убийство и самоубийство – два самых страшных греха с точки зрения ислама.
При этом необходимо четко обозначить: цель работы Института Центральной Азии вовсе не в том, чтобы разбирать вопросы вероучения. Мы хотим лишь помочь женщинам в сельских районах решить самые насущные проблемы, которые они сами формулируют так: «Мы не хотим, чтобы умирали младенцы. Мы хотим, чтобы наши дети имели возможность ходить в школу». Пытаясь помочь им, мы ни в коем случае не собираемся учить афганских и пакистанских детей думать и вести себя, как американцы. Наша задача – предоставить им возможность получить обычное, сбалансированное, неэкстремистское образование. И при этом стараемся следить здесь, чтобы обучение грамоте не превратилось в насаждение идеологии. Образование помогает человеку преодолеть нетерпимость, здраво смотреть на принятые в обществе догмы и принимать общечеловеческие гуманистические ценности. Идеология же учит его обратному.
Грамотных женщин в сельских провинциях Афганистана сегодня по-прежнему единицы. В деревнях Пакистана уровень грамотности среди женщин чуть выше, но цифры отличаются незначительно. Потребность в учителях, учебниках, партах, досках, тетрадях, школьной форме, бумаге и карандашах огромна, и здесь американцы способны оказать реальную помощь, инвестируя в «интеллектуальную инфраструктуру». Никакие из событий, произошедших со времени моей неудачной попытки восхождения на К2, включая то, что произошло 11 сентября 2001 года, не поколебали мое убеждение, что одним из главных двигателей развития Пакистана и Афганистана может стать женское образование.
Важность образования в формировании личности – это одна из тех фундаментальных ценностей, которую американские граждане различных вероисповеданий разделают с мусульманами, живущими в разных частях света.
Когда журналисты пишут о достижениях Института Центральной Азии, они обычно приводят одни и те же цифры: снова и снова подчеркивают, что, потерпев фиаско на К2, я побывал в Пакистане и Афганистане тридцать девять раз. Они любят повторять, что ИЦА открыл 131 школу, не использовав ни гроша из бюджета Соединенных Штатов. И что сейчас в этих школах обучается более 58 тысяч учеников, большинство из которых – девочки.
В этих статьях также подчеркивается, что моя «миссия» универсальна – она вне политики, находится за рамками религиозных течений и классовых предрассудков, объединяя самых разных последователей в США. В них говорится и о том, что среди поклонников книги «Три чашки чая» – Билл Клинтон, Лора и Барбара Буш, Джон Керри и Колин Пауэлл, а также видные военные, такие как глава Центрального командования США генерал Дэвид Петреус, начальник объединенного комитета штабов адмирал Майк Муллен, а также руководитель Командования специальных операций адмирал Эрик Олсон. Я горд тем, что офицерам, проходящим подготовку в отделе контрразведки Пентагона, рекомендовано чтение «Трех чашек».
В каком-то смысле все эти цифры и факты могут быть полезны: если нет другой информации, они могут в общем и целом рассказать о том, что мы делаем и как общество воспринимает нашу работу. Но с моей личной точки зрения, такой «статистический» подход к оценке деятельности института неправильно расставляет акценты. Если и есть мерка, которой я бы мерил достижения ИЦА, то это не ежегодный объем пожертвований и не количество человек, прочитавших «Три чашки чая», и даже не количество построенных нами школ. На самом деле математика здесь ни при чем: по-настоящему важно лишь то, как образование меняет жизнь девочек. Их истории зажигают во мне огонь, который согревает и заставляет двигаться вперед. Именно вокруг этого строится вся моя работа.
Слава богу, есть множество таких замечательных историй.
Возьмем, к примеру, Джахан Али, чей дед Хаджи Али был нурмадхаром (вождем) деревни Корфе. Он стал моим самым главным наставником. В первый же день знакомства со мной в сентябре 1993 года Джахан заставила меня пообещать, что когда она закончит школу, мы пошлем ее на курсы акушерок. И через девять лет она с воодушевлением потребовала исполнения обещания. По окончании средней школы в Корфе девушка проходила дополнительное обучение на курсах административного управления. Тем временем ее отец в родной деревне пытался сговориться о свадьбе 23-летней Джахан. Благодаря полученному образованию за такую невесту предлагают выкуп уже не в пять, а в пятьдесят взрослых баранов. Однако Джахан не спешит вступать в брак – она планирует сначала возглавить администрацию деревни и баллотироваться в пакистанский парламент. «Я не выйду замуж, пока не достигну своей цели, – недавно сказала она мне. – Иншалла (если будет на то воля Аллаха), я когда-нибудь стану суперледи».
Еще одна история – судьба Шакилы Хан, бывшей в рядах первых выпускниц построенной нами школы в Хуше. Эта деревня расположена южнее Корфе и находится у подножия горы Машербрум, одной из высочайших вершин мира. Сейчас Шакила завершает третий год обучения в медицинском центре Fatima Memorial Hospital в Лахоре. Она учится на отлично и, вероятно, станет первой получившей местное образование женщиной-врачом. В истории народа балти, насчитывающего около 300000 человек, это пока единственный случай. Девушке сейчас двадцать два года; в будущем она планирует вернуться в долину Хуше и оказывать медицинскую помощь своим соплеменникам. «У меня две основные задачи, – говорит Шакила, – бороться с женской смертностью при родах и с высокой смертностью детей перового года жизни».
И, наконец, еще одна история – Азизы Хусейн, выросшей в долине Хунза, неподалеку от того места, где Каракорумское шоссе пересекает границу Пакистана и Китая. Окончив в 1997 году организованную федеральным правительством в городе Гулмит школу для девочек и пройдя двухгодичный курс акушерства, оплаченный ИЦА, Азиза также захотела вернуться в родные края, чтобы работать в своем районе, где ежегодно около двадцати женщин погибают во время родов. С тех пор как Азиза начала свою работу, ни одного смертельного случая при родах в округе не зафиксировано.
Спустя тринадцать лет после того, как завершилось строительство первой школы в Корфе, Институт Центральной Азии вырастил целое поколение молодых образованных женщин, которые сейчас начинают строить свою карьеру. Они совершают гораздо более впечатляющее «восхождение», чем все западные альпинисты, когда-либо покорявшие местные вершины. Эти женщины в известном смысле обогнали не только меня, альпиниста-неудачника, но и самых выдающихся покорителей гор, включая первопроходца Алистера Кроули, британского поэта, шпиона, йога, который первым из европейцев в 1902 году совершил попытку подчинить себе К2.
Эти девушки забрались гораздо выше, чем мы, альпинисты, могли даже мечтать.
Ради достойной цели – сделать образование доступным для девочек – сейчас не покладая рук трудятся люди в самых разных странах мира от Гватемалы и Египта до Бангладеш и Уганды. Особенности подхода Института Центральной Азии к этой работе, пожалуй, лучше всего отражает название книги «Три чашки чая». Оно отсылает к пословице народа балти, которую я узнал от Хаджи Али во время одного из первых моих приездов в его деревню. «Когда ты впервые пьешь чай с балти, ты чужак. Когда пьешь чай во второй раз, ты почетный гость. В третий раз ты становишься родственником, а ради родственника мы готовы сделать все, что угодно, даже умереть».
Среди всех уроков, которые мне преподал старик, это, наверное, самый ценный. Что моет быть важнее, чем отношения с окружающими? Пословица снова подтверждает известную истину: чтобы работать в этой части света, необходимо уметь прислушиваться к тому, что тебе говорят. Решение любых проблем, твердо верил Хаджи Али, начинается с чаепития. Так оно и оказалось на практике.
После первого знакомства с Хаджи Али в 1993 году я вернулся в Соединенные Штаты, собрал сумму в двенадцать тысяч долларов и через год снова приехал в Пакистан. В городе Равалпинди я купил цемент, древесину и все необходимое для строительства, погрузил материалы на грузовик «Бедфорд» и повез на север по Каракорумскому шоссе в Скарду. Путешествие заняло три дня. В Скарду мы загрузились в джипы и на них доехали до места, где дорога кончалась – в тридцати километрах от Корфе. Я надеялся, что в деревне меня встретят как героя. Но вместо этого мне сообщили (после того, как я выпил несколько чашек чая с Хаджи Али), что перед тем, как мы начнем строительство школы, необходимо построить мост. Почему? Потому что невозможно было доставить стройматериалы в Корфе с помощью единственного на тот момент средства переправы через бурную горную реку Бралду – оно представляло собой деревянный ящик, закрепленный на стометровом тросе.
Наверное, я мог подумать об этом и раньше, но, так или иначе, неожиданно возникшее препятствие тогда показалось мне катастрофой. Пришлось вернуться в Штаты и убеждать спонсора, доктора Жана Эрни, сделать еще одно крупное пожертвование. Затем я закупил в Пакистане дополнительные стройматериалы и снова доставил их к берегу Бралду, после чего жители Корфе перекинули через реку подвесной мост длиной 86 метров. Все это отсрочило реализацию моего первоначального проекта почти на два года.
Все эти изменения планов и отсрочки сводили меня с ума.
Лишь много лет спустя я понял и оценил, насколько символичным оказался сам факт, что до того, как строить школу, необходимо было навести мост.
Школа, конечно, олицетворяла все надежды, которые несет с собой возможность получения образования. Но мост имел еще более глубокий смысл – он олицетворял отношения, которые позволят воплотиться надеждам. Только основанные на человеческих отношениях проекты могут быть воплощены в жизнь. Только так они перестают быть пустыми мечтаниями.
Возведение здания школы в Корфе завершилось в декабре 1996 года, и с тех пор сооружению любой нашей школы предшествовало наведение мостов. Обычно не в прямом смысле этого слова: просто складывались эмоциональные связи и завязывалась дружба, подчас на долгие годы. Скреплялись новые узы многочисленными совместными чаепитиями.
Подобный подход к делу означает, что некоторые наши проекты продвигаются небыстро, напоминая неспешное движение величественных ледников Каракорума. Например, у нас ушло восемь лет на то, чтобы убедить осторожного традиционалиста, муллу консервативной деревни Чунда, расположенной в отдаленном уголке Балтистана, что стоит разрешить девочкам посещать школу. Но сегодня в Чунде уже более трехсот школьниц, и мы очень рады, что благословение на учебу им дал тот самый мулла, который когда-то препятствовал женскому образованию. Его отношение к нам изменилось, но эта история показывает, что иногда построение хороших отношений требует колоссального терпения.
Как и Назрин Байг, зеленоглазая медсестра из Чарпурсона, мы не жалеем о том времени, которое проводим в ожидании. Как сказал бы мудрый старейшина деревни, все важные дела стоит делать очень, очень медленно.
Книга, которую вы держите в руках, начинается с того момента, на котором закончились «Три чашки чая». Речь идет о событиях 2003 года и нескольких последующих лет. Частично я рассказываю о продолжении нашей работы в Пакистане, однако по большей части – о том, как мы проникли в новый регион – в отдаленные северо-восточные области Афганистана. Работать здесь оказалось еще сложнее, чем в Пакистане. История о том, что мои сотрудники называют «афганским приключением», разворачивается на фоне описания судьбы одной школы.
Если представить себе, что первая построенная школа – это первое посаженное нами зернышко, то нашу деятельность в труднодоступных районах Афганистана можно сравнить с выращиванием опытным садовником прекрасного цветка в дальнем углу сада. Ни один из проектов не отнимал столько времени и не требовал такой многообразной подготовки и столь тщательного надзора, как возведение маленькой школы неподалеку от старинного киргизского кладбища в самом сердце афганского Малого Памира, в месте, называемом Бами-Дунья – «Крыша мира» (в русской географической традиции весь массив афганского Памира называется обычно Южным, в противоположность Северному, находящемуся на территории Таджикистана. – Ред.). Кроме школы в Корфе, нет более дорогого моему сердцу проекта, потому что ему сопутствовали большие и малые чудеса. Все началось с обещания, данного в 1999 году во время короткой и удивительной встречи, которая будто бы сошла со страниц средневековой истории тех времен, когда степи Центральной Азии топтали кони всадников Чингисхана. Просьба кочевников привела нас в Афганистан, страну, которую я люблю столь же сильно, что и Пакистан.
Отчасти столь удивительным появление на свет этой школы делает то, что за десять лет, что прошли от обещания до его воплощения в жизнь, мы были вынуждены отвлекаться на множество других проектов, которые требовали сил и внимания. Мы не оставляли надежды построить эту школу даже во время разрушительного землетрясения в Кашмире в 2005 году и преодолевали другие возникавшие на нашем пути препятствия, о которых рассказано в книге. Это свидетельствует о преданности цели и упорстве всех сотрудников Института Центральной Азии, и особенно тех двенадцати человек, которых я любовно называю «Грязной дюжиной». Если и есть в этой истории настоящие герои, то это они. В общем, эта книга – о них, потому что без них ничего бы не получилось. Если девушки, выпускницы школ – это зажженное нами пламя, то двенадцать сотрудников ИЦА – это горючая смесь, которая поддерживает огонь. Они наставляли, вдохновляли, помогали мне двигаться вперед, несмотря на многочисленные трудности. Они столь многим пожертвовали ради дела и продемонстрировали такую верность, что все наши достижения скорее принадлежат им, чем мне. Без их поддержки и смекалки я бы не сделал ничего, а так и остался бы альпинистом-неудачником, питающимся быстрорастворимой лапшой и живущим в собственной машине.
Вы увидите, что история о маленькой, но такой драгоценной для меня школе в дальнем углу Центральной Азии окажется сложной и запутанной, как извилистые горные тропы Каракорума или Гиндукуша. На этих дорогах нередко встречаются препятствия, неприятные неожиданности, резкие спуски или подъемы, завалы и тупики – со всем этим столкнется любой путешественник, дерзнувший забраться в эти необыкновенные и суровые места. Надеюсь, что читатель сможет найти в книге то, о чем уже несколько лет просили меня поклонники «Трех чашек» – они хотели узнать о повседневной работе Института Центральной Азии и о том, чем он живет. Думаю, что смог передать свои чувства, и читатель сможет и сам ощутить, каково это – продвигать идею женского образования в стране талибов. От книги к книге мы постепенно разворачивали повествование, стремясь показать, каким образом мечта обретает плоть, точно так же, как по кирпичику мы возводили все новые школы.
Замечу, что в первой части книги отчасти будет рассказано о том, что уже известно читателям «Трех чашек чая». Мне показалось важным прибегнуть к некоторым повторам, потому что более ранние события предопределили последующие и со временем обрели новый смысл. Ведь поначалу я не мог в полной мере оценить значимость происходящего и извлечь из него уроки. Только позже я понял, как то, что случилось раньше, вписывается в общую картину, которую я сейчас пытаюсь воссоздать.
Действительно, только глядя на ситуацию с некоторого расстояния, я смог осознать, что же с нами происходило. Все эти чудеса не удивили бы Хаджи Али, который, увы, умер в 2001 году. Старик не умел ни читать, ни писать. За семьдесят лет своей жизни он покинул родную деревню лишь однажды, чтобы совершить паломничество в Мекку. Тем не менее он был мудр и прекрасно понимал, что надежда живет в будущем, а опыт и здравый смысл человек обретает, заглядывая в прошлое.
Иногда мне кажется, что все самое главное, что я знаю о жизни, я получил от этого вспыльчивого человека, с которым мы когда-то давным-давно встретились среди ячменных полей Корфе.
Грег Мортенсон.Бахарак, Афганистан.Август 2009 г.
Часть I
Обещание
Пролог
Образование и упрочение положения женщины по всему миру обязательно сделает любое общество более гуманным и терпимым, а жизнь – более справедливой и мирной.
Аунг Сан Суу Кий
Иршадский перевал – один из трех трудных путей, которые ведут через Гиндукуш на север, в самые заброшенные уголки Афганистана. На гребне перевала снег лежит почти круглый год и тает лишь на четыре месяца, а воздух столь разрежен, что проходящие этим путем торговцы обычно подрезают ноздри своим ослам, чтобы тем было легче дышать. Миновав высочайшую точку Пакистана, тропа идет по откосу, образующему длинный пологий спуск, и приводит в узкое и вытянутое ущелье. Тот, кто стоит у южного входа в Иршадское ущелье, до самого последнего момента не может видеть того, кто по нему движется с севера. Именно так и получилось, что я не заметил группы кочевников-киргизов, пересекших границу Пакистана в октябре 1999 года.
Первым их увидел остроглазый Сарфраз Хан – опытный охотник на горных козлов и бывший десантник, получивший в боях ранение, после чего одна его рука двигалась плохо. В тот момент киргизы как раз выезжали из-за поворота в полумиле от нас. Через секунду после того, как в поле его зрения появились приближающиеся всадники, он вскочил с одеяла, на котором мы сидели, подбежал к нашему джипу и начал сигналить как сумасшедший.
«Они едут, едут! – кричал он на языке вахи, не в силах сдержать радость. – Ваздей, ваздей, молодцы!»
Я в это время собирался сделать еще один глоток немек чой (соленого чая), согревавшего нас на ветру и под мокрым снегом. Чашка в руке зависла на полпути к губам… Я поставил ее на землю и стал разглядывать приближающихся. Это было впечатляющее зрелище.
Четырнадцать всадников скакали во весь опор сквозь пелену дождя. Даже с расстояния более километра можно было уловить старую как мир музыку – топот копыт по влажной земле, бряцание металлической сбруи, быстро распространяющиеся в чистом горном воздухе. Мы слышали, как скрипела мокрая кожа седел и как комки грязи, вылетающие из-под копыт лошадей, шлепались на землю.
Предводитель был закутан в потрепанный плащ, его черные кожаные сапоги доходили до колен, бархатные штаны потемнели, и на них блестели пятна бараньего жира. Старое английское ружье «Ли-Энфилд» висело у него за спиной, широкий кожаный пояс обхватывал весь живот, а на голове сидела допотопная шапка советских времен, уши которой взлетали вверх и вниз в такт лошадиному галопу. У каждого из его людей было по «АК-47», и вообще они были вооружены до зубов. Их грудь и плечи опоясывали тяжелые патронташи. Лошади под ними были приземистыми и лохматыми, а тела их лоснились от пота.
Всадники с шумом надвигались на нас и неслись во весь опор, но в последнюю секунду молниеносно остановились и синхронно, с кошачьей грацией спрыгнули на землю. Они покинули седла легко и быстро, и естественность этого движения выдавала людей, которые провели в седле всю жизнь.
Тогда я смог поближе рассмотреть предводителя. Это был молодой человек с редкими усиками, с плоским загорелым и обветренным лицом, худощавый, с косматыми волосами и грубой кожей. Кочевник, вероятно, внешне мало отличался от представителей предыдущих сорока или пятидесяти поколений его предков, лучших наездников во всей истории человечества.
Такое впечатление, что бурный и сметающий все на своем пути поток времени почти не затронул этих людей и этой культуры.
Стоя там, в грязи, парень сунул руку в карман куртки, достал щепотку сырого зеленого жевательного табака и приветствовал нас традиционным «ас-салам-алейкум». А затем он негромко и очень почтительно поведал, что он и его люди скакали без остановок шесть дней, чтобы повидаться со мной.
Как выяснилось, их послал командхан Абдул Рашид Хан, вождь последнего оставшегося в горах Малого Памира племени киргизов. Земля в местах, где они обитали, была столь скудна, что каждую зиму семьи кочевников, а также стада верблюдов, овец и яков фактически голодали. Однако они не сетовали на это; единственное, чего недоставало людям Абдул Рашида, по их собственному заявлению, так это образования – возможности обучить своих детей чтению и письму. Вот что заставило их оседлать коней и преодолеть Иршадский перевал.
В последние несколько лет, рассказали приехавшие, в их дальние горные поселения с южной стороны Гиндукуша стали приходить странные вести. Говорили, что некий американский альпинист строит школы в приграничных долинах северного Пакистана, в округе, который позабыт властями и в котором иностранные некоммерческие организации также отказываются вести работу. По слухам, открываемые американцем учреждения не только были доступны для мальчиков, но и распахивали двери для тянущихся к грамоте девочек.
Прознав, что американец собирается посетить долину Чарпурсон, Абдул Рашид Хан отправил отряд самых выносливых всадников на самых быстрых лошадях и приказал им найти этого человека и спросить, не построит ли он школу для киргизских детей.
Немногое дается быстро в тех местах, но отряду пришлось действовать оперативно. Первый снег рано лег в 1999 году на склоны Гиндукуша, и если киргизские посланцы не успеют вернуться до того, как сугробы окончательно завалят Иршадское ущелье, они окажутся отрезанными от дома и семей до следующей весны. Вероятно, сказали они, им придется двинуться в обратный путь сразу по приезде, в крайнем случае следующим утром. Поэтому ответ от меня им нужно получить незамедлительно.
«Ваалекум-салям («мир также и вам»), – ответил я предводителю всадников. – Я понимаю, что у вас мало времени, но давайте все же сначала пройдем в дом моего друга Сарфраз Хана, чтобы вы и ваши люди могли поесть и отдохнуть. А потом мы обсудим просьбу Абдул Рашид Хана и подумаем, удастся ли построить школу».
Глава 1
Люди в конце дороги
Я не знаю, какой будет ваша судьба, но одно я знаю наверняка: лишь те из вас будут поистине счастливы, кто искал и нашел способ служить людям.
Альберт Швейцер
Отправляясь в аэропорт, чтобы лететь в Пакистан или Афганистан, я всегда беру с собой небольшой пластмассовый кейс, на котором красуется бело-зеленая наклейка с надписью «Последнее из лучших мест». Изначально эти слова – заголовок сборника писателей Уильяма Киттриджа и Анник Смит, включающего прозу, написанную ими в Монтане. Впоследствии эти слова стали одним из официальных «прозвищ» штата Монтана, в котором я прожил четырнадцать лет со своей семьей – женой Тарой, детьми Амирой и Хайбером и с собакой, тибетским терьером Таши. Этот девиз штата отражает многое: волнующе прекрасные пейзажи и необъятные просторы, которые привлекают сюда очень многих американцев. Слоган «последнее из лучших мест» приклеился к Монтане и является теперь столь же неотъемлемым ее атрибутом, как силуэт гор на номерных знаках всех автомобилей штата.
Однако для меня поэтичная фраза Киттриджа несет в себе совершенной иной смысл.
Взглянув на карту, на которой обозначены школы, построенные с 1995 года Институтом Центральной Азии, вы увидите, что все свои проекты мы реализовали в районах с абсолютно отсутствующей инфраструктурой образования. Школ здесь не было из-за географической удаленности, страшной бедности местного населения, процветающего религиозного экстремизма или непрекращающейся войны. Есть места, о которых вообще мало кто знает и куда практически никто из «внешнего мира» не ездит. Именно об одном из них я расскажу в начале этой книги.
ИЦА всегда отличал нетрадиционный подход к работе. Большинство некоммерческих организаций по разным, но вполне обоснованным причинам предпочитает базироваться в легкодоступном с точки зрения ресурсов и связи регионе. Только после того, как создается «опорный пункт» в удобном месте, они начинают постепенно продвигаться дальше, в глубь страны, в ее труднодоступные районы. И это вполне резонно. Проблема в том, что такое постепенное и неспешное разворачивание занимает массу времени: иногда целая жизнь уходит на то, чтобы добраться до людей, которые больше всех других нуждаются в твоей помощи. Гораздо труднее, а иногда и опаснее, начинать работу в конце дороги и уже оттуда прокладывать себе дорогу в более цивилизованные области. Хорошо это или плохо, но мы именно так и делаем.
Мы не ставим своей целью заполонить весь регион, запуская сотни проектов. Это еще одна черта, отличающая нас от других групп, занимающихся проектами развития. Мы просто хотим построить несколько школ в глухих областях и дать возможность местному населению поддерживать работу этих образовательных заведений. Сделав свое дело, мы уходим в тень, надеясь, что у государственных властей и других НКО постепенно дойдут руки до этих проектов, что они со временем поддержат их и доберутся до этих мест. Таким образом постепенно преодолевается изоляция. На удивление, именно так в большинстве случаев и развиваются события.
В Балтистане, суровом и прекрасном крае на северо-востоке Пакистана, в самом сердце Каракорума, мы работали всю вторую половину 1990-х, приходили в почти необитаемые, забытые Богом и людьми долины и деревни, некоторые из которых находятся в горах на высоте до 3400 метров. Мы закладывали фундаменты более тридцати прочных каменных школьных зданий, привозили стройматериалы и набирали учителей, а деревни предоставляли бесплатную землю под строительство и рабочую силу. Мы брались за проект только в том случае, если власти деревни соглашались на постепенное вовлечение девочек в процесс обучения, чтобы те со временем могли получать образование наравне с мальчиками.
Первая наша школа была построена в Корфе, самом последнем, крайнем населенном пункте в долине Бралду. Прямо за этой деревней начинается ледник Балторо, ведущий к К2. Школа в Хуше тоже находится в самом дальнем углу своего района, у подножия горы Машербрум, одного из самых прекрасных пиков-семитысячников на земле.
С отчаянной смелостью мы первыми проникали в регионы, где шли вооруженные конфликты и отмечался рост экстремистских настроений. В 1999 году по просьбе пакистанских военных мы начали реализацию двух проектов в регионе Гултори, где постоянно происходят стычки между индийскими и пакистанскими войсками из-за спорных границ Кашмира.
Возведенные нами школы прячутся на склонах гор; их металлические крыши стоят под определенным углом, чтобы индийские артиллерийские снаряды рикошетировали от них.
А еще совсем недавно, в 2008 году, мы помогли сообществам провинции Кунар в восточном Афганистане построить две школы для девочек на самой границе с Пакистаном. Она существует условно, власти ее почти не контролируют, и именно здесь находят убежище многие сторонники движения талибан. Старейшины племени патхан обратились к нам с просьбой о помощи в возведении этих школ через командующего расположенной тут американской военной базой.
Философия «последнего места, которое становится первым» отличает нас от других, и за нее нас часто критикуют. Но иногда другой подход просто невозможен. Если организация, подобная ИЦА, не направит свои силы в такие районы, еще как минимум одно или два поколения девочек так и останутся неграмотными. Кроме практических соображений, вести дела подобным образом нас побуждает еще одна причина, не имеющая отношения к прагматизму.
Представители народов, населяющих области на самом краю цивилизованного мира, как правило, не имеют разностороннего кругозора, утонченных манер, им не свойственен космополитизм. Часто они совсем необразованны и не знают о последних достижениях науки и техники или, скажем, о новинках моды. Иногда они бывают недоверчивы и даже не очень дружественны по отношению к чужакам. Но при всем при этом люди, живущие на окраине мира, отличаются невероятным жизнелюбием и изобретательностью. Они мужественны, гостеприимны и покоряют своим благородством.
А еще за многие годы я понял, что, если лишь немного помочь им, они смогут творить удивительные вещи. Так оно и происходит: иногда они совершают такое, на что всем нам следует равняться. Мы все обогащаемся в те моменты, когда обычные люди проявляют необычайное великодушие, стойкость, сострадание. Они подобны рекам Каракорума и Гиндукуша. Их дела вдохновляют всех нас, и воды воодушевления широко разливаются, питая поля в самых разных частях света.
Так что для меня наклейка «последнее из лучших мест» на чемоданчике вовсе не ассоциируется с рекламой красот моего родного штата. Она напоминает мне о том, во что я твердо верю: люди, живущие в самых дальних, «последних» краях, о существовании которых многие вообще не знают или забывают, часто оказываются цветом человечества, образцом, которому всем нам следовало бы уподобиться. Вот почему меня все время тянет на край света и я не в состоянии противостоять зову сердца.
Еще в 1993 году, когда проект по строительству школ только зарождался, маленькая затерянная деревня Корфе поразила меня и послужила для меня олицетворением того, что такое «последние места», места, где кончаются дороги. В последующие годы мне посчастливилось работать в таких же отрезанных от мира и труднодоступных районах. В них живут столь же волшебно привлекательные во всей своей суровости люди, что и в Корфе. И все же киргизские кочевники, приехавшие из Ваханской долины в октябре 1999-го, как оказалось, обитают в еще более затерянном и изолированном районе. Это уже не конец дорог, а прямо-таки край земли.
По сравнению с местом их обитания Корфе показалась мне пригородом Лос-Анджелеса.
Пуштунские старейшины рассказывают, что когда Аллах завершал творение мира, он решил пустить в дело все отходы производства, собрал груду камней и создал Афганистан.
Ландшафты этой страны и вправду выглядят так, будто они собраны из обломков каменных глыб, но особенно ярко эта особенность афганского пейзажа проявилась в узком и длинном, протянувшемся почти на 200 километров горном коридоре на северо-востоке Афганистана, вклинившемся между территорией Пакистана и Таджикистана и упирающемся в границы Китайской народной республики. Высочайшие горные массивы мира – Куньлунь, Тянь-Шань, Памир, Каракорум и Гиндукуш – окружают эту область или вклиниваются в нее. Высота величайших мировых пиков достигает 6000 метров, а обитатели горных плато, живущие в удалении и почти полной изоляции от мира в суровых климатических условиях, называют это место Бами-Дунья – «Крыша мира».
В течение более чем двадцати столетий по Ваханскому коридору пролегали пути торговцев и дипломатов, здесь проходили армии завоевателей, паломники, исследователи, миссионеры, проповедники и чудотворцы всех мастей, путешествовавшие из Центральной Азии в Китай и обратно. Коридор был местом, где смыкались так называемые Внешняя и Внутренняя Татария – области, которые греческий географ Птолемей называл «двумя Скифиями». Это был один из самых трудных участков Великого шелкового пути, транспортной артерии длиной без малого в шесть с половиной тысяч километров, благодаря которой осуществлялись основные контакты между Европой, Индией и странами Ближнего и Дальнего Востока.
Лишь немногие путешественники Запада посещали Вахан. Первым из них был Марко Поло, который за четыре года пересек Персию и Центральную Азию, чтобы прибыть ко двору китайского императора (из монгольской династии Юань. – Ред.) Хубилай-хана.
Преодолев Ваханский коридор в 1271 году, легендарный венецианский путешественник впоследствии писал, что горные хребты здесь настолько высоки, что птицы не могут перелететь через них, а мороз столь суров, что огонь костра меняет цвет и теряет силу, так что людям вокруг него трудно согреться.
Еще через триста пятьдесят лет иезуит по имени Бенто де Гоиш был послан орденом по маршруту Марко Поло с поручением проникнуть в Китай. Под видом армянского купца он присоединился к торговому каравану и благополучно добрался до китайского города Сюйджоу. Вскоре он заболел и умер – в 1607 году, то есть примерно тогда, когда Великий шелковый путь начал терять свое значение. Западные мореплаватели-первопроходцы открыли морские маршруты, связавшие Европу и Дальний Восток. Так что почти вся торговля шла теперь по морю, хотя некоторые купцы все же предпочитали сушу и по горным тропам Памира переходили из Китайского Туркестана – он же Синьцзян – также в Тибет и в Читрал, самый северный район Индии (сейчас это территория Пакистана. – Ред.).
О Ваханском регионе надолго забыли, и он вновь появился на мировой арене лишь в конце XIX века, когда Великобритания и Россия начали борьбу за влияние в Центральной Азии. Столкновение интересов двух империй получило название «Большая игра». В этот период Россия активно расширяла свои южные границы, так что в ее состав входило все больше древних городов Великого шелкового пути. В то же время Англия пыталась защитить старые подконтрольные ей магистрали и перекрыть русским маршруты проникновения в Гималаи и Гиндукуш, а через них и в Индию – «самый драгоценный камень в короне Британской империи». Огромное количество исследователей, военных, шпионов и осведомителей всех мастей пересекали регион вдоль и поперек и бесконечно играли в кошки-мышки в высокогорьях Гиндукуша и Памира. Наконец в 1895 году, когда враждующие стороны уже находились на грани войны, политикам из Лондона и Санкт-Петербурга все же удалось прийти к согласию: Вахан был объявлен буферной зоной, отделяющей и защищающей юго-восточные рубежи царской России от североиндийских форпостов Британской империи.
Еще через двадцать два года, с появлением на политической арене России, северные границы Вахана оказались запертыми на замок, что сильно мешало торговле между севером и югом Азии. В 1949 году, когда Мао Цзэдун окончательно утвердил коммунистический режим в Китае, закрылась восточная «дверь», ведущая в Ваханский коридор, так что в регионе прекратилось всякое движение и по оси «восток-запад».
В течение жизни одного поколения район, бывший некогда оживленным перекрестком торговых путей и находившийся в центре политических и культурных событий, оказался в тупиковом положении.
Две великие империи своим произволом превратили Ваханский коридор в никчемный и бесперспективный кусок земли, обрекли на бедность и прозябание его население.
Сегодня его жители находятся в такой изоляции, которую даже трудно себе представить в современном мире, где любые границы преодолевают электронная почта, «Твиттер» или сигнал спутникового телефона. Заброшенный и глухой уголок, Вахан – это азиатская Ultima Thule, край земли, забытый всеми регион за границами цивилизованного и вообще исследованного мира.
Киргизские всадники, перебравшиеся через Иршадский перевал осенью 1999 года, вели свой род из Тувы. Их предки пришли из Сибири в Центральную Азию в XIII веке, в период расцвета Монгольской империи. Большую часть последних восьми столетий образ жизни этих племен не менялся. Ритм ему задавали сезонные миграции с одного горного пастбища на другое на востоке Афганистана, западе Китая, юге Таджикистана. Каждый год кочевники свободно пересекали эти территории вместе со своими юртами и стадами коз, яков и двугорбых верблюдов-бактрианов. Чиновники не обращали на них внимания, сборщики налогов или озабоченные вопросами безопасности военные не беспокоили их. На зиму киргизы покидали горы и проводили холодное время года в долинах на территории Таджикистана и западного Китая, где можно было укрыться от стужи и защитить скот от нападений медведей и волков. Летом они медленно возвращались на горные пастбища, где единственными их соседями были горные козлы, которых впервые описал Марко Поло.
После революции в России советское правительство потратило много усилий на то, чтобы принудить кочевников к оседлой жизни. В 1930-х годах их пытались переселить в советские среднеазиатские республики и заставить работать в колхозах. Однако некоторая часть киргизов отказалась жить по навязываемым им правилам и обратилась к королю Афганистана с просьбой предоставить им убежище в Вахане. Это избавило их от давления Советского Союза, но зато сократило территорию миграций – теперь это были короткие перемещения в пределах восточной части Ваханского региона и китайской провинции Синьцзян. Однако в 1950–1960-х годах коммунистический режим, утвердившийся в Пекине, еще больше ограничил возможности их передвижения.
Затем, в 1978 году, перед самым вводом советских войск в Афганистан, примерно 1300 киргизов под предводительством имама Хаджи Рахманкула решили покинуть Памир и двинуться на юг в Пакистан через Гиндукуш. Но жизнь в новом месте оказалась несладкой. Так, например, киргизские женщины были принуждены носить паранджу, а из-за жаркого климата в племени расплодились болезни и повысилась смертность. После неудачных попыток получить американские визы и переправить часть своего народа на Аляску Рахманкул в 1982 году принял решение еще раз поменять место жительства племени. Эту миграцию обычно называют Последним исходом. Имам привел киргизов в восточную Анатолию. Турецкое правительство оказало им покровительство и поселило неподалеку от воинственных курдов, которых, к их большому недовольству, попросили «подвинуться». Сложившийся в Турции киргизский анклав процветает и по сей день.
Тем временем одна небольшая группа, всего человек в двести, отказалась принять участие в Последнем исходе, откололась от тех, кто последовал за Рахманкулом, и вернулась в Вахан, где продолжала, как и их предки, вести кочевой образ жизни. В пустынных высокогорьях Малого Памира потомки этих киргизов сейчас пытаются вести традиционный уклад жизни, пронесенный сквозь века их предшественниками. Это племя – один из последних во всем мире носителей традиций кочевников-скотоводов.
Вся эта история кажется романтичной, однако жизнь киргизов в Вахане на самом деле была очень нелегкой. С каждым годом борьба за выживание становилась все более суровой. Путь на юг, в более теплые долины был закрыт: приходилось в высокогорьях пережидать чрезвычайно холодные зимы, которые длились с сентября по июнь. Средняя зимняя температура составляла около 20 °C ниже нуля. Племя регулярно находилось на грани голодной смерти. Особенно тяжело приходилось ранней весной. Но, несмотря на столь бедственное положение вещей, никакой правительственной поддержки обитатели этого края не получали.
До недавнего времени в восточной части Ваханского коридора не было ни единой школы, аптеки, полицейского участка, почтового отделения, продуктового рынка. Ни одного ветеринарного пункта, больницы или поликлиники.
Это место кажется гиблым даже в неблагополучном Афганистане, стране, где 68 % граждан живут в условиях постоянных военных конфликтов и где средняя продолжительность жизни составляет сорок четыре года, а смертность женщин при родах – на втором месте в мире после Либерии.
Единственной связью киргизов с внешним миром служит однополосная, вечно покрытая грязью асфальтированная дорога, которая берет начало у города Файзабад, находящегося в афганской провинции Бадахшан. Ее протяженность более ста километров. Шоссе проходит через такие населенные пункты, как Бахарак, Ишкашим и Калаи-Пяндж, и обрывается у деревни Сархад. Это примерно полпути в Коридор. Далее надо идти пешком, а груз перевозить на вьючных животных, способных пройти по протянувшимся вдоль реки Памир и по берегам других ваханских рек узким тропам, которые тянутся до самого дальнего, восточного конца Коридора, к кристально чистому горному озеру. Раскинувшиеся по его берегам луга с ярко-зеленой травой носят название Бозаи-Гумбаз. Примерно в этих местах Марко Поло провел зиму 1272 года, восстанавливая силы после малярии. Именно здесь вождь киргизского племени, отправивший ко мне гонцов через Иршадский перевал, надеялся построить школу.
Это место как нельзя лучше отвечало нашей философии – работать в самых удаленных, самых крайних, «последних» местах.
Читать бесплатно другие книги:
