Царствуй на страх врагам! «Прогрессор» на престоле Орлов Борис
– … На пол! Лежать! Кто дернется – смерть!
Страшные фигуры в черных масках с зелеными повязками на левой руке, лежащие в ужасе на полу посетители, труп полицейского в растекающейся луже крови, трясущиеся банковские служащие.
– Мне нужны ключи от хранилищ! – тихим скучным голосом объявляю я. – Кто начинает говорить первым, тот живет дольше!
Судя по перекошенной праведным негодованием роже управляющего, клиент еще не пуган.
– Да как вы смеете?!
Бах! На полу прибавляется еще один труп.
«Тяжелая пуля в лоб прекрасно закрывает рот», – каламбур от Аль-Капоне.
– Ответ неправильный! – голос из-под маски пугающе спокоен. – Вопрос тот же: мне нужны ключи от банковских хранилищ!
Горячее дуло «Кистеня» прикасается ко лбу старшего кассира. О, а этот клиент уже готов! Трясущимися руками господинчик протягивает мне большую бренчащую связку.
Через полчаса две кареты увозили пятерку налетчиков с полными мешками. В банке остались два трупа и надпись красным на стене: «IRA». Очень доходчивое сочетание.
Возить деньги специальными экипажами – довольно опасный, но высокооплачиваемый труд. После нашего вмешательства он стал предельно опасным и на фоне этого недостаточно оплачиваемым. Отказываться выдать деньги налетчикам в характерных масках и с повязками на руках подобно игре в «русскую рулетку» с полным барабаном. Достаточно было положить два экипажа инкассаторов и охраны в полном составе, как остальные стали в разы сговорчивее.
Решив финансовый вопрос, нормально натаскав первую тридцатку, приступили к расширению дела. Конечно, можно ждать пароходы из Америки, но зачем? Практически каждый ирландец в возрасте от тринадцати лет горит желанием стать добровольцем ИРА. Отобрали сразу шестьдесят человек и параллельно с учебой приступили к обеспечению безопасности базы. Есть такое понятие: «договорная зона». Грамотно простимулированное официальное английское управление страдает поразительной слепотой, а повстанческие элементы не реализуют здоровые устремления там, где живут. Докладываю: наша стимуляция оказалась исключительно правильной. Конечно, в первое время гробы несколько подорожали… но потом на смену идейным, тупым и упертым пришли понятливые и вменяемые чиновники с гибким и прогрессивным мировоззрением. Так и хочется сказать: либеральные, толерантные и политкорректные, ешкин дрын.
Управляющие поместьями лендлордов после поразившего их «морового поветрия» в виде отравления пулевым свинцом тоже сочли состояние превентивного неурожая вполне естественным для земель Зеленого острова. Конечно, полиция не отличалась подобной сговорчивостью, но умирать за одну зарплату… Развернувшийся во всю широту необозримой русской души Михайлов внедрил положенную агентуру, обеспечил контрразведывательные мероприятия. Любой новый человек, появившийся в радиусе сорока миль от лагеря, немедленно засекался местными жителями, а потом быстроногий мальчик приносил весть, подкрепленную недурственным словесным портретом незнакомца. И огромную роль в функционировании системы играло то, что за продукты питания мы исправно платили. Крестьяне не спрашивали, откуда берутся деньги. Все знают, что товарищу Кухулину их дают лепреконы.
«Политико-воспитательная работа является неотъемлемой чертой поддержания высокого боевого духа». Звучит казенно? А вот болеющий за свою воинственную паству католический священник стоит больше, чем корабль с оружием. Нам подошел только третий, поскольку с первыми двумя произошли несчастные случаи по причине профессиональной непригодности и непонимания политики партии. В общем, этот грех я взял на себя. Но принявший необычный приход третьим отец Максуин оправдал самые лучшие надежды, не говоря о том, что оказал неоценимую помощь контрразведке, сохраняя, впрочем, тайну исповеди.
Список наших дел рос стремительно. Освобождение и отправка в Америку заключенных, разгром полицейских участков, ликвидация наиболее одиозных чиновников колониальной администрации (индивидуальный террор – очень доходчивая штука), уничтожение карательных воинских команд возле городка Кипкенни.
…Просматриваемая почти насквозь дубовая роща, казалось бы, не представляла опасности, но боевая пятерка ИРА укрылась именно в ней – полученные от осведомителя лейтенантом Тейлором данные были однозначны. Конечно, «безликие» достаточно опасны, но не для шести десятков солдат Ее Величества. Держа наготове оружие, первый взвод углубился под тень лесных великанов. Минуты через три после того, как солдаты скрылись за густым подлеском, оттуда донеслась частая ружейная пальба. Настолько частая, что казалось – там стреляет несколько десятков стволов. До этой минуты англичане никогда не слышали «голос» пулемета.
Взвод, попавший под перекрестный огонь двух «Бердышей» и пули сидящих на деревьях «бекасников»[16], перестал существовать в считаные секунды. Никто из солдат даже не успел выстрелить в ответ. Затем на полянке, ставшей «полем смерти», появились быстрые черные фигуры в масках. Хлопки револьверных выстрелов – быстрый контроль, и бойцы ИРА растворяются среди листвы.
Как поступит обычный пехотный командир в таком случае? Правильно: выдвинется к месту гибели попавших в засаду солдат. Выдвинется и постарается оказать помощь плюс захочет разобраться в происшедшем. Может быть, лейтенант Тейлор и успел что-то понять. Но вот рассказать о еще одной смертоносной новинке, именуемой «двойная засада», он точно никому не смог. Пулеметные очереди, взрывы самодельных ручных гранат, пули сменивших позиции «бекасников»… Финита.
Со вторым подразделением – полноценной ротой при двух пятнадцатифунтовых орудиях – пришлось немного повозиться. Целый день снабженные биноклями разведчики аккуратно отслеживали их путь, пока умаявшиеся в карательном походе вояки не встали лагерем у берега протекающей через местечко Терлес реки. Четыре утра, самое тяжелое время дежурства. Дозорных бесшумно вырезали ирландские пластуны урядника Лихопляса, а рванувшиеся к беззащитным палаткам гранатометчики под прикрытием снайперов мгновенно превратили спящую тишину в полыхающий и взрывающийся филиал ада. Кинувшихся в разные стороны горящих солдат встречало избавление от мук в виде кинжального пулеметного огня с трех сторон. В завершение эффектно рванул боекомплект орудий.
Конечно, англы не оставляют попыток ликвидировать одиозную фигуру. Убийцы с ядом, адскими машинами, компактными стволами (уже со брал нехилую коллекцию) и острым железом идут потоком. Попытки вербовки моих сторонников, внедрения агентуры осуществляются с завидным упорством. Только методам контрразведки меня учили зубры из СМЕРШа, а уж у них противники были в разы покруче. Агенты кололись на связи, на предпочтениях в еде, по итогам незаметных, но дотошных обысков, на фальшивых непроработанных легендах. Парни Михайлова, как и он сам, бодрости не теряли и свою задачу выполняли идеально.
Графство Ленстер только номинально считается находящимся под управлением Британской короны. На самом деле там правят мои люди. Та же судьба в ближайшее время ожидает графство Манстер. В тренировочных лагерях как пунктах постоянной дислокации находится по десять боевых пятерок, остальные регулярно прибывают на тренировки и для совершения акций. Пора переносить боевые действия на территорию противника!
Больше трехсот боевиков перебираются на Британские острова. В Лондон, Бирмингем, Ньюкасл, Ливерпуль. Начинаются мелкие диверсии на военных заводах. Но в основном мои люди приглядываются. Чего не скажешь о политическом терроре!
Лондон мгновенно превратился в город с самой насыщенной криминальной хроникой. Ни один, даже самый высокий пост не является защитой от меткой пули и отточенной стали. Финские ножи, револьверы, винтовки, растяжки, просто гранаты и коктейль Молотова в окна… Ухищрения, предпринимаемые живыми мишенями, требовали определенного напряжения ума, но столетняя разница в опыте проведения терактов не оставляла врагам шансов. Расправляясь с «ястребами», мы не забывали оказывать нужное давление на умеренных политиков. «Вы не трогаете нас, мы оставляем в живых вас» – основная идея ночных диалогов трясущихся от ужаса лордов в исподнем с нежданными гостями.
Не от большого ума ряд депутатов на заседании парламента предложил использовать систему взятия и казни заложников. К слову, действия пытающихся подавить национально-освободительную борьбу врагов уже и без этого мало чем отличались от зверств немецко-фашистских оккупантов на советской земле. Англы жестоко поплатились – на всех инициаторов нового законопроекта началась настоящая охота. Их находили и уничтожали по всей Англии. Не спасали стены уединенных поместий и десятки охранников.
Сорвавшейся с цепи английской прессе были противопоставлены изощренные методы информационной войны. Серия интервью журналистам ведущих лондонских газет: мы не грабители и убийцы, мы мстители. И список злодеяний англичан, за которые мы их караем. И вдобавок небольшое предупреждение акулам пера: переврете хотя бы одно слово, господа, – уничтожим вас и ваших близких, а здания газет сожжем! Листовки с аналогичными текстами. Для солдат, чиновников, обывателей. Очень многое можно сказать даже в нескольких предложениях.
…Марш вдов. Пятитысячная колонна ирландских женщин в траурных одеждах с плакатиками, на которых были написаны имена погибших за свободу и умерших от голода отцов, сыновей, братьев. Единственные мужчины в колонне – католические священники. Весь путь по улицам женщины пели псалмы полными горя и печали нежными голосами. Прохожие плакали и присоединялись к колонне. Находились те, кто хотел запретить и прекратить. Но на защиту от полиции встали сами полицейские. Раскаяние – великое чувство. Уволенные со службы, многие из них впоследствии пополнили наши ряды.
Конечно, моя власть в отряде является абсолютной. Но никогда не стоит упускать случай укрепить авторитет. На очередную идею навела заметка в газете о выставке регалий в Британском музее.
– … Сэр, к вам посетитель.
Подписав очередные акты приема экспонатов из Египта, господин директор уточнил у секретаря:
– Цель?
– Прошу прощения, сэр, пожертвования.
– Хорошо, пригласите.
Не люблю тянуть кота за хвост – войдя в кабинет, достаю из оперативной кобуры «Кистень» и кладу его на стол перед собеседником.
– Сэр? – Он удивленно вскидывает на меня глаза.
– Я Кухулин, командующий Ирландской республиканской армией!
– Но, сэр… – Директор в растерянности замолкает, не зная, как выразить сомнение в словах вооруженного гостя. Просто сейчас я не похож на портреты, напечатанные во всех газетах: на мне накладные рыжие усы, такие же брови, глаза прячутся за стеклами затемненных очков. А зачем давать рассмотреть себя вблизи свидетелю, которого я не планирую устранить? Да-да, оставлю в живых. Не из гуманизма, а в чисто рекламных целях. Мол, вот такой он, наш дракон, – строгий, но справедливый…
Неторопливо достаю из внутреннего кармана глушитель и ставлю его на револьвер. Выстрел звучит негромко, но в столешнице образуется дыра, а лицо визави обдает щепками.
Директор бледнеет и отшатывается, насколько ему позволяет спинка стула. Вот теперь поверил – такая штука, как бесшумный револьвер, имеется только у меня! Об этом полезном приспособлении много пишут в газетах. По слухам, глушитель пытались воспроизвести очень многие, начиная от лондонских налетчиков и заканчивая британскими военными, – тщетно!
– Что вам угодно, сэр? – испуганно блеет важный господин. Как бы кондратий не хватил бедолагу.
– Я пришел за тем, что принадлежит моему народу по праву!
– Н-но, сэр?..
– Или я получу регалии ирландских королей в вашем кабинете, или мы возьмем их сами. Во втором случае вы станете последним директором Британского музея, а сегодняшний день – последним днем существования самого музея.
– Сэр, здесь собрано достояние всей мировой культуры!
– Которое было захвачено солдатами Ее Величества силой. Говоря просто – узаконенным вашей королевой разбоем.
Щелкаю крышкой часов:
– У вас тридцать секунд на принятие правильного решения. Постарайтесь не ошибиться.
Через неделю в Лимерике представители древних кланов Макмурроу, О’Брайенов, О’Нейлов, Маклафлиннов и О’Конноров гадали, зачем они собраны в неприметном доме. Зайдя в комнату, здороваюсь (гэльское наречие дается все лучше) и приглашаю в зал.
Вы видели, как плачут пожилые, видевшие жизнь и имеющие власть мужчины? Даже у меня, старого циника, дрогнуло сердце. Не вытирая слез, они нежно гладили лежащие на подушечках клановых расцветок родовые мечи и короны.
«Ирландия, любовь моя…»
Джон О’Лири выполнил мою просьбу – нашел по-настоящему великого поэта. Уильям Батлер Йейтс, совсем молодой человек с горящим сердцем и огромным талантом. Романтика партизанского лагеря, беседы с бойцами, участие (под строжайшим контролем) в боевой операции, проповеди наших священников… Что еще надо, чтобы упавшие на благодатную почву семена дали обильные всходы?
Разве что вождь. Неуловимый и беспощадный, уничтожающий врагов и помогающий друзьям, герой своего народа. В общем, Кухулин. Парнем занимались умело, деликатно и продуманно, сочетая эффектные и эффективные методы. Результат не заставил ждать.
«Слышишь мерную поступь? Это воинов твердый шаг!»
Стихи, поэмы, баллады.
«Ирландия, ты будешь свободной! Пусть духом воспрянет мой гордый народ!»
Пришлось обеспечить его охраной – англичане далеко не дураки и быстро подсуетились, назначив за голову Уильяма кругленькую сумму.
«Бей, ливень пуль! Жги, яростный огонь! Пришло на землю отомщенье!»
Массовый приток добровольцев становится проблемой. К середине лета количество бойцов ИРА достигло тысячи, организовано еще два тренировочных лагеря. В церквях вместо проповедей священники читают его стихи. Очередной корабль из России привез уже шестнадцать инструкторов.
И тут грянул гром – пришло сообщение о покушении на российского императора и его семью. Сначала я подумал на Альбертыча, решившего расчистить дорогу к трону для Олега. Но вскоре выяснилось, что цесаревич не погиб при покушении только чудом. А после из России пошли со всем странные новости: великий князь Владимир объявил себя императором, а цесаревича самозванцем. В конфликт решило вмешаться английское правительство. Бо-о-о-о-о-ольшая ошибка!
Ввод в Россию английского оккупационного корпуса я воспринял как личный вызов. Для бойцов ИРА тоже не секрет, кто является преданным и честным союзником. Как вывод – пули полетели гуще, а гранаты начали взрываться чаще.
Кстати, железные дороги Англии (лучшие для этого времени) отчего-то пребывают в излишней расслабленности. И о ужас! В английском языке отсутствует словосочетание «рельсовая война». Непростительное упущение. Тренировки парней тоже с чего-то надо начинать. Например, с перебрасываемых в Дувр войск.
…Перед меловыми скалами побережья паровозик, тянущий колонну двухосных вагончиков, дал гудок и стал набирать ход. Инерция и скорость сыграли против батальона пехоты, когда взрыв мины снес пару метров железнодорожного полотна, отправляя воинский эшелон под откос. Грохот, лязг разрываемой стали, вопли гибнущих солдат… Через пять минут воплей заметно добавилось – гранатометчики забросали место катастрофы бутылками с коктейлем Молотова. Истошные крики за спиной заставляли даже видавших виды бойцов вздрагивать и нервно оборачиваться. Записавший на свой счет очередное дело, отряд без потерь покидал место диверсии.
Следующей жертвой стал набитый войсками транспорт в том же Дувре. Кто следит за работой грузчиков? Конечно, официальное лицо имеется, но в тот день оно было занято исключительно мыслями о ценности своей никчемной жизни. В итоге в форпик корабля попали весьма огнеопасные и взрывоопасные предметы (не надо технику безопасности нарушать. Хочешь жить долго – сиди дома, а не шастай за моря на чужие земли узурпаторов поддерживать), снабженные часовым механизмом. Пожар в открытом море повлек панику и давку – плохо у джентльменов с воинской дисциплиной. Полагаю, необходимо прививать соответствующие навыки. Регулярными тренировками, к примеру.
Судя по оперативным данным, спастись удалось немногим. Соответственно, цена головы «личного врага Короны» опять поднялась. Если бы только не запрет современников… Устроить парням экскурсию по Букингемскому дворцу и вырезать на сувениры королевскую семью – как два пальца об асфальт. Но большая политика пока не нуждается в элегантном и обаятельном слоне для горшков своей посудной лавки. Пока…
Получившее громкую, имеющую мощный политический резонанс оплеуху правительство Великобритании попыталось реабилитироваться – начались повальные аресты всех лондонских ирландцев. Девяносто девять процентов из них абсолютно непричастны, хотя многие сочувствуют делу освобождения. Но в сети попались и наши связники. Зверствующим полицаям мы делаем предложение не усердствовать, а то подобная любовь к своей работе может дурно сказаться на здоровье. Некоторые пересматривают свои поступки, аресты с их участием теперь, как правило, заканчиваются бегством арестантов, но большинство полицейских продолжают упорствовать. Разумеется, я этого ждал.
Берется чугунная крышка от котла. Ровным трехдюймовым слоем на нее наносится взрывчатка. Пропитанное экологически чистым костным клеем (чем вонючей – тем крепче) тонкое хлопчатобумажное полотно производит первоначальную фиксацию конструкции. Сверху на незасохшем клее аккуратно раскладываются поражающие элементы, к примеру, обычные пули. Лучше всего с работой справляются женщины. Первый слой, снова фиксирующее полотно и второй слой. Последний кусок липкой и «благоухающей» ткани, изделие отправляется на просушку. Что получили? Новое оружие, несущее смерть. Мину направленного действия.
Лондон немыслим без кеба. Поэтому никого не удивил очередной подъехавший к зданию Скотленд-Ярда экипаж, разве что встал он несколько неудачно. В определенный миг, сделав резкое движение рукой, кебмен спрыгнул на землю и рванул за угол. Грохот мощного взрыва, вой поражающих элементов, нашинкованные в винегрет трупы руководителя оперативной группы по ИРА и его ближайших помощников. Суматоха, крики, пальба в воздух, к месту происшествия собираются полицейские, многие детективы выходят из побитого пулями здания. Толпа блюстителей британского закона представляет собой прекрасную групповую мишень. С незначительным временным расхождением взрывы разносят еще два фальшивых кеба. Зрелище не для слабонервных: то, что осталось, лучше собирать совковыми лопатами. Буквы «IRA» и листовки на соседних улицах просветляют даже тупые полицейские мозги.
Новое имя «Смерть-Кухулин» не доставляет мне особого эстетического удовольствия, но позволяет с гораздо большей эффективностью вести необходимые переговоры.
Кстати, мины направленного действия оказались прекрасным подспорьем в разгроме отдельных английских гарнизонов в Ирландии, как, впрочем, и противопехотные. Данные о приказах командования по цепочке связников и тайников теперь передают сами английские офицеры (я только забочусь о жизни своих солдат, никакого нарушения присяги, сэр Кухулин), поэтому следование подразделений в походном строю по строго оговоренным маршрутам не приводит к пролитию крови. Разве что в прицелы снайперов попадают слишком рьяные проверяющие.
Венцом наших партизанских действий стали нападения на военные заводы Виккерса и Армстронга. Да, это большие предприятия, и у них есть солидная охрана. Человек по тридцать… с револьверами. Они ничего не смогли сделать против хорошо спланированной атаки двухсот боевиков. Все-таки до надежной защиты стратегических объектов тыла здесь еще не додумались.
У Виккерса мы уничтожили оборудование – высокоточные металлообрабатывающие станки. Жаль, что персонал по ночам не работает, но ведь ничего не мешает нам навестить их дома немного позднее? Через недельку-другую… А у большинства квалифицированных рабочих семьи. Нет, мы не монстры какие – никого убивать не будем, но реальная угроза жене и детям заставит работяг задуматься: а так ли им хочется быть передовиками производства?
На заводе Армстронга нам, можно сказать, повезло – из-за ошибок логистики на складе готовой продукции скопилось два десятка орудийных стволов крупного калибра – ГК новых броненосцев. Почему так вышло, ведь обычно столь ценные предметы делаются чуть ли не поштучно, и комплекты сразу отправляются на корабли, мы выяснять не стали. К чему? Улыбнулась фортуна – отлично! Практика показала, что изделия, на каждое из которых ушло несколько тысяч человеко-часов квалифицированного труда, легко уничтожаются засунутым в жерло зарядом взрывчатки, сформованной в форме колбаски.
В общем, устроили мы гордым альбионцам весьма несладкую жизнь – ну так не хрен, ешкин дрын, угнетать своих соседей и лезть во внутренние дела суверенных государств!
Рассказывает Григорий Романов (великий князь Павел)
К Спасской башне мой автомобиль, роскошный черный «жигуленок», подлетел на полном ходу, испугав лошадей чьей-то пароконной коляски, выезжающей навстречу из ворот. Одна из лошадок даже встала на дыбы, и конюху совместно с двумя солдатами охраны пришлось потратить несколько минут, чтобы навести порядок и освободить проезд. Наконец движение через ворота восстановилось, и «Жигули» медленно проехали на территорию Кремля. Начальник караула виновато вытянулся во фрунт с рукой у козырька, часовые замерли, взяв «на караул по-ефрейторски».
«С этой новой формой сразу и не поймешь, что за полк! – недовольно подумал великий князь, небрежно махнув перчаткой к козырьку. – Хотя смотрится элегантнее, чем Сашины сюртуки и шаровары…»
Я усмехнулся, поймав себя на мысли реципиента. Сознание тридцатилетнего великого князя редко досаждало мне проявлениями своего «я», давая знать о себе в основном в регулярном желании натянуть гусарские рейтузы да иногда в неожиданных для восьмидесятилетнего старика по ступках. Помолодеть сразу на полстолетия – это, знаете ли… В остальном личность Павла, человека мягкого и безалаберного, хотя и высокомерного, таилась где-то за гранью подсознания. Даже известие об арестах родственников, включая близкого с детства брата Сергея, не затронуло в душе ничего.
Команда внедренцев не встречалась в полном составе больше года – с той памятной посиделки прошлой зимой во дворце великого князя Алексея Александровича на Мойке. Конечно, за это время мы общались по делам – особенно первое время приставал Алексей-Платов по проблемам Морведа (здесь помог больше мой опыт не инженера-кораблестроителя, а секретаря Ленинградского обкома – судостроение являлось важнейшей отраслью экономики города, и вникать в его проблемы приходилось не поверхностно).
Затем вопросы строительства Транссиба заставили плотно общаться со Стальградом – металлоконструкции, механизмы, квалифицированные рабочие, монтажники, – это стало основной проблемой, куда более сложной, чем тайга, болота и горы. Не думаю, что это общение доставляет большое удовольствие внучку моего приятеля… Хотя и сам Дима, то бишь Александр Михайлович Рукавишников, тоже не подарок… Где сядешь – там и слезешь…
Наверняка ведь с его, стервеца, подачи молодая императрица прислала мне в Омск обеденный сервиз с императорскими вензелями из Зимнего дворца – наплел, небось, как бедный дядюшка в тайге обедает из одного котла с медведями…
Тогда, в восьмидесятых, провокационная статья в «Шпигеле» о свадьбе «в Таврическом дворце и взятом из Эрмитажа сервизе» стала первым сигналом о конце карьеры. А свадьба была скромная, на даче, пятнадцать человек – какие сервизы?
Андропов тогда так и сказал: «Не обращай внимания, мы знаем, что ничего подобного не было». Ну, так дайте информацию, что не было, какие проблемы? «Хорошо, мы разберемся…» Разобрались, мать вашу… Даже перед выборами первого президента СССР специально создавали комиссию Верховного Совета по этой посуде с перепугу – вдруг с Горбачевым конкурировать захочу…
Я с трудом стряхнул с себя воспоминания из «той жизни». Конечно, по сравнению с Политбюро здешние интриги – детский сад. Чтобы разобраться с основными точками силы и факторами влияния в современной империи, мне хватило несколько месяцев, тем более что «по-слезнание» было вполне основательным. Организация «стройки века» также не потребовала ничего сверхъестественного – в моей жизни ударных строек хватало.
На то, чтобы создать свой «обком», ушло полгода. Как учили – «кадры решают все». Благо ни с кем ничего не надо согласовывать и утверждать. На бюджет акционерного общества Госплана нету…
Сегодня мой «Омский двор», как его называют в свете, сконцентрировал у себя контроль над всеми ресурсами Сибири и Дальнего Востока. После того как полдюжины купцов, заводчиков и один не понявший «политику партии» губернатор резко съехали по социальной лестнице вниз (а трое стали к каторжной тачке) – сибирское чиновничество реагирует на распоряжения из Омска, как райкомы на планы пятилетки.
Весть об убийстве Александра III и самозванце в Петербурге напрягла, но особого беспокойства не вызвала. Дворцовый переворот – слишком мало, чтобы раскачать Россию. Даже с английским экспедиционным корпусом вкупе.
Перед поездкой в Германию на коронацию Вильгельма II поговорить с Ники толком не удалось, пришлось на фоне официальных мероприятий на свой страх и риск провести переговоры с рядом германских фирм.
Вот и Большой Кремлевский дворец. Автомобиль плавно остановился у крыльца. Начальник моей личной охраны ротмистр Московичев распахнул дверцу. Бывший начальник жандармского отделения в Томске был замечен за хватку и сообразительность, а когда Отдельный корпус жандармов влился во вновь организованный КГБ – я забрал его в свою свиту.
Группу встречающих возглавлял уже известный мне Гревс:
– С прибытием, Ваше Высочество. Его Величество ожидают вас в кабинете…
«Свежепомазанный» самодержец Земли Русской выглядел как начальник отдела секретариата ЦК КПСС перед пленумом. То есть невыспавшимся и задерганным.
– Здравствуй, Ники.
– С приездом, Григорий Васильевич! Присаживайся. Как там Рейх и мой братец Вилли? Не обижал?
– Ну что ты… Репутация моя там известная – гусар и фанфарон, сосланный царственным братом Александром в сибирскую глушь. Так что – дали шефство над прусскими кирасирами и австрийскими уланами – и успокоились на этом. И слава богу. Было время заняться делами. Я там несколько контрактов с Круппом и кильскими судовладельцами заключил. Причем корабельщикам надо платить из казны.
– Григорий Васильевич, – скривился император, – тебе про казну рассказать – или сам догадываешься?
– Догадываюсь, что после мятежа ничего хорошего там быть не может! Но… но нам остро необходимы металлоконструкции из Германии.
– Неужели нельзя заказать в Стальграде? – вскинул глаза Ники.
– Можно! – вздыхаю и начинаю объяснять…
Мосты… мосты стали настоящим проклятием Транссиба. Дорога спроектирована по водоразделу. Только вот высоты здесь идут не так, как в европейской части России, а по отдельным пикам, соединенным перевалами и перерезанным глубокими лощинами. Строительство начали сразу на трех участках: Западно-Сибирская железная дорога от Челябинска до Оби, Средне-Сибирская – от Оби до Иркутска, Уссурийская – от Владивостока до Хабаровска. Вторым этапом планируется соединить Байкал с Хабаровском. Третий – Кругобайкальская линия.
Если на Западно-Сибирский участок мостовые фермы, изготовленные в Стальграде, можно доставить по железной дороге, на Средне-Сибирский – сплавом, то на Уссурийский – только морем через Владивосток. А там – Амур, между прочим, если кто не помнит… Через него мост в «той» истории три года строили. Из Киля на германских судах металлоконструкции доставлять дешевле и безопаснее, чем Доброфлотом. У САСШ на западном побережье металлургии еще толком нет…
– Теперь понял, – кивнул император, выслушав мой обстоятельный доклад. – Ладно, на такое дело деньги найдем.
Обсуждение железнодорожных проблем затянулось на добрый час. Снова всплыла тема КВЖД. Вроде бы уже решили еще в позапрошлом году – при яростном сопротивлении «августейшего адмирала» Платова, – что КВЖД в ближайшие лет тридцать-сорок не будет… Ах да, Ники же японскую делегацию ждет. Что ж, пройдемся еще раз по основным позициям.
Северная Маньчжурия сейчас – полупустыня, по которой бродят кочевники со своими стадами. Когда «в той жизни» Россия построила КВЖД, приграничные районы Китая стали заселяться в пятнадцать раз быстрее, чем наше Приамурье. Через пять лет китайский хлеб стал успешно конкурировать с амурским, вызвав упадок русского земледелия в Приамурье. Наши инвестиции в КВЖД и Порт-Артур на самом деле оказались инвестициями в китайскую экономику и пагубно сказались на развитии собственного Дальнего Востока. Тем более что вывозить по этой дороге и через этот порт нам оказалось нечего – доля России в торговле на Дальнем Востоке не превышала двух процентов в лучшие годы.
– А что там за войнушку ты с китайцами на Амуре устроил? Как ее – Желтуга? – спросил император, перестав делать пометки по ходу беседы.
– Точно. Речка Желтуга с китайской стороны Амура. Ты не поверишь – шлихтовое золото в неимоверных количествах. Бесконтрольная добыча с 1882 года. По прикидкам наших старателей, за это время там не меньше десяти тонн взяли. Целая хунхузская республика образовалась, этакая Амурская Тортуга. Даже свой президент был.
– Маньчжур?
– Еврей! – усмехнулся я. – Карл Иоганн Фассе. Из будапештских адвокатов, телеграфистом работал.
– Фигасе! И что?
– Послал казаков, хунхузов разогнали. Потом маньчжурский отряд появился. Казачки, как в Албазине, неделю оборону держали, пока Корф воинскую команду с артиллерией не подогнал.
– И что теперь китайцам отвечать?
– Да пусть дипломаты попереписываются… Я там уже форт поставил, дорогу построим. Нет, не отдадим! Золото нужно. В бюджет закладывали шестьдесят тысяч рублей на версту – выходит за восемьдесят. Но главная проблема, конечно, люди. То бишь их отсутствие. Всех, кого ты осенью прислал – порядка восьмидесяти тысяч мятежников и пленных англичан, я уже к делу приставил, но нужно еще три раза по столько же. Сейчас целыми эшелонами везут финнов и поляков. Хорошо, но пока их дисциплине научишь – семь потов сойдет… с них. А то и шкурка от кнута облезет. Да и работают эти «европейцы» из рук вон… Нужны нормальные работники, свои, исполнительные, инициативные и обученные. Но… Крестьян от хозяйства не оторвешь – только-только устраиваются на неосвоенных землях. Казаков с их льготами на работы калачом не заманишь – да и не надо это, они на своем месте. Китайцев и корейцев около десяти тысяч уже работает, на уссурийском участке в основном – но производительность труда крайне низкая. Забрал из острогов и с Сахалина почти всех ссыльнокаторжных – около тридцати тысяч. Ну и воинские команды из гарнизонов, извини, припряг – каторжников охранять.
– В славных советских традициях? Зря ты это…
– Да ладно, с кем им там воевать? Не сорок первый, чтоб сибирские дивизии Москву спасали. Да и нет там дивизий, к сожалению. Потом, я же не просто их конвоировать поставил, я им школы для обучения на машинистов, дорожных мастеров, телеграфистов открыл. Они потом не в деревню свою вернутся, а на Транссибе останутся с хорошей профессией.
– И сколько у тебя работающих на круг выходит? Если без семей считать?
– Всего около двухсот тысяч человек. А нужно полмиллиона!
– Ладно. Люди будут. Скоро. У нас тут аграрная реформа на сносях – крестьян из центральных губерний переселять надо – ну, это ты в курсе. Опять же «кровавая гэбня», «замирение» окраин… короче, нужно наладить прием и расселение нескольких десятков тысяч ссыльных. Кхм… Многих десятков. Ну и к делу всех пристроить, естественно…
– Пристроим, не вопрос!
– Кстати, Григорий Васильевич, давно интересуюсь: а как в Сибири иностранцы приживаются? Вроде уже лет двести туда ссылаем, еще со шведов и ливонцев, кажись…
– Ты знаешь, сразу в глаза бросилось, что почти вся высшая администрация в Сибири – остзейские немцы. Чуть ли не с Екатерины такая традиция пошла. И не скажу, что это плохо – чиновничество там не так распущено. Да и попам нашим не шибко с туземцами разгуляться дают – в смысле насильственного крещения язычников. Кстати, немцы перед бурятами-буддистами испытывают неподдельный трепет. И буряты им симпатизируют – что-то у них общее есть. То-то они в гражданскую Унгерна обожествляли.
Мы посмеялись.
– А теперь давай о крестьянах, – вернулся я к больному вопросу. – Ты же выкупные платежи отменил! Как в ближайшие годы крестьянина от своей грядки оторвешь? Что вы там с «декретом о земле» решили?
Земельный вопрос поднимался в нашем общении неоднократно, причем каждый из команды попаданцев имел по нему свое мнение. Подкрепленные тем или иным объемом знаний и опыта, наши рассуждения оставались чисто умозрительными. И не потому даже, что никто из нас не был специалистом по сельскому хозяйству. Просто этот вопрос не имел в истории России примеров положительного решения. Послезнание только помогало нам предвидеть негативные последствия того или иного шага, но верных рецептов дать не могло.
Император мрачно насупился, подошел к накрытому столику и плеснул в фужеры коньяк.
– Твою записку я читал. Завтра Государственный совет. Пока по Столыпину: разрешение выхода из общины, создание Крестьянского банка, принудительное землеустройство и усиление переселенческой политики! – Ники чокнулся с моим фужером и выпил. – Да понимаю я, что этот вековой фугас когда-нибудь нужно разрядить, не надо на меня так смотреть! Но не могу же я завтра вот так просто взять – и отобрать шестьдесят процентов сельскохозяйственных земель! Это только у дворян! А если еще и церковные земли…
– Будешь ждать, когда помещичьи усадьбы жечь будут? Шестнадцать лет осталось…
– Не будут – поджигалки поотрываю… Дай мне годик. Я сейчас дворянство, эту «опору престола», повоспитываю – через год отчуждение земель пройдет «по многочисленным просьбам нетрудящихся» влет. Да и пойми – нам промышленность строить надо. А что я с этого крестьянина с его шестью десятинами возьму? Гусар в прод отряды посылать буду? Ты извини, Григорий Васильевич, за цинизм – но державе сейчас нужно, чтобы крестьянин разорялся, шел на завод или ехал на целину. А кулак концентрировал площади, обрабатывал их с помощью батраков, кормил страну и гнал зерно на экспорт. И когда я у помещиков землю отберу – она не на куски должна быть порезана, а присоединена к большому, хорошо организованному хозяйству.
– Ну и в чем разница? Помещик, кулак… Про классовую борьбу в школе рассказывали?
– Рассказывали. Только батрак батраку рознь. Я не Столыпин. У него расслоение деревни происходило, а индустриализации не было. Разорившийся крестьянин превращался в люмпена – в деревне или в городе, неважно. Вот и накопили «революционные массы». А у меня он будет иметь выбор – и за кусок хлеба батрачить не пойдет. И будут не батраки, а хорошо оплачиваемые сельскохозяйственные рабочие. Которые позже станут механизаторами и прочими… доярами.
– Значит, как в девяносто первом году? Из социализма – в дикий капитализм, из патриархальных общинных отношений – в буржуазные: каждый за себя? Не жалко мужика-то?
– И ты туда же… Мне Димон уже всю плешь проел: «Землю не делить, общины превратить в колхозы», – а он им трактора и сеялки поставлять будет… А кто этими колхозами рулить будет, кто заработки делить будет, какую-никакую бухгалтерию вести, наконец? Они ж там друг друга в вилы возьмут на первом же колхозном собрании. Большевики вон и то с заводов «двадцатипятитысячников» в председатели призывали. Потому как одно дело мужику какому-нибудь Давыдову, из города с наганом приехавшему, подчиняться – или своему соседу Петьке, дед которого моему деду при царе Горохе аршин веревки задолжал…
– Ну, были же недавно «народники»… Можно как-то грамотную молодежь в деревню привлечь?
– С непредсказуемым результатом, ага… Знаешь, Григорий Васильевич, я что-то в наши девяностые годы в социалистические идеалы веру-то подрастерял. И в «моральный кодекс», и в «единую общность – советский народ». Я уж лучше на мужицкий инстинкт собственника поставлю…
…Я смотрел на этого молодого – молодого в квадрате – человека. Вот странно – при общении со всеми «нашими» мне вполне комфортно обращаться с ними по «здешним» именам. Наверное, это оттого, что я не знал их ранее и моя память не конфликтует с памятью реципиента. Олег же обращается к нам, как правило, «настоящими» именами – при отсутствии посторонних, разумеется. Интересно, в нем от Николая вообще ничего не осталось? Или просто настолько сильная натура, что для второго сознания места просто нет?
– Скажи, Ники… Вот ты сейчас собираешься «строить» дворян. КГБ – «в лучших традициях» – ты создал, преданными полками обзавелся – короче, собираешься развернуть террор. Ни красным, ни белым его не назовешь – скорее, опричнина. Какими ты видишь пределы этого террора? Под какой идеологией? На кого будешь опираться? Силовики – это орудие, это не опора. Вот всю семейку романовскую к ногтю взял – зачем? Претендентов на престол боишься?
Император насупился:
– Во-первых, не всю семейку: младших не тронул, воспитаем. Во-вторых, претендентов на трон у нас половина монарших столов Европы – только свистни. А считаю я, уважаемый Григорий Васильевич, что семейка «наша», Романовы оказались недостойны той ответственнейшей роли, которую возложила на них История. Не справились с управлением-с… Если пароход утонул и пассажиры погибли – капитан по-любому должен сесть, какой бы распрекрасной души человеком он ни был! Вот я их и приговорил. Не тебе рассказывать, какую роль в крушении «той» монархии они сыграли. А потом, знаешь, честно скажу – если бы хоть кто-то из них в Златоустовском монастыре себя человеком показал – ну хоть обматерил меня, что ли, – освободил бы, честное слово… Теперь об опоре. Я сейчас хочу из дворян сделать то, чем они по жизни и должны быть, – служилое сословие. Вернуть, так сказать, к истокам… Активные сторонники «вольностей дворянских» и всякие Обломовы при этом поедут к тебе – дорогу строить и Сибирь заселять…
– И за что ты Обломова репрессируешь? Как турецкого шпиона?
– Угу. Или уругвайского. В стране должна быть дееспособная элита. Прекраснодушные Обломовы сдали империю и в семнадцатом, и в девяносто первом. И опираться мне сейчас в этом, кроме как на крестьян, не на кого. Разрушая общину, я делаю крестьянина мобильным. Активная часть поползет вверх по социальной лестнице – и обязаны этим будут только мне. Это и есть моя опора.
– Из крестьян, поднявшихся по социальной лестнице, получаются разночинцы. Которые начитаются известных книжек и станут тебе не опорой, а могильщиком. И начнешь ты их давить с помощью тех же дворян. А там и пролетариат появится. И пошло по кругу… И когда же придем к всеобщему счастью и благоденствию? Или хотя бы к стабильности?
Моя ирония, по-видимому, вывела собеседника из равновесия. Встав из-за стола, Николай-Олег подошел к окну и с минуту стоял спиной ко мне, разглядывая что-то в зимнем кремлевском дворе. Повернувшись и пристально глядя мне в глаза, негромко произнес:
– К всеобщему? Тогда же, когда и к коммунизму… Я ведь, Григорий Васильевич, у вас учусь. У большевиков. Террор должен быть целевым и соразмерным, направленным на конкретный сегмент общества и достаточным для нейтрализации деструктивного потенциала этого сегмента. Как вы – в двадцатые годы «красный террор» против дворянства и Церкви, в начале тридцатых – крестьянство, в конце тридцатых – интеллигенция и переродившаяся красная бюрократия… А стабильность… В России самыми стабильными были царствования Александра III и Леонида Брежнева. И оба раза после «стабильности» сразу наступала смерть империи. – Накопившееся раздражение заставило его повысить голос: – «Россия беременна революцией» – это когда было сказано? Она уже беременна! И это не лечится! Так что я лечить не буду – я кесарево сечение сделаю!
Николай присел к столу и залпом допил коньяк.
– Ладно, Григорий Васильевич, извини. Давай к делу. Я предлагаю тебе завтра стать председателем Государственного совета. И начать реформы. Обязанности председателя акционерного общества Транссиба ты сможешь выполнять и из Москвы.
Я помедлил и тоже взял фужер с коньяком. Собственно, раздумывать особо не о чем, только как сформулировать…
– Понимаешь, Ники… Госсовет должен проводить твою линию. Все окончательные решения за тобой. Поэтому в должности председателя там должен быть проводник твоей воли – хороший исполнитель без самодеятельности. Этакий интерфейс без искажений. Я думаю, ты такого легко найдешь. А я, если ты не возражаешь, продолжил бы заниматься Транссибом там, на месте.
Николай внимательно посмотрел мне в глаза и поднял свой фужер.
– Ну хорошо. Я введу должность наместника по Сибири и Дальнему Востоку. Делай инфраструктуру и строй там «общество будущего». Тем более оттуда народ ссылать некуда, – улыбнулся Николай, пригубив коньяк. – Слушай, а давай Ленинград построим? На Лене где-нибудь?
– На Лене не получится. Там Новосибирск, то бишь Новониколаевск, строить нужно – на пересечении Оби Транссибом. Кстати, о Ленинграде. После переноса столицы в Питере наверняка возникнет интеллигентско-дворянская фронда. Там будут концентрироваться все тобой недовольные.
– Вот и хорошо – пусть концентрируются: профилактировать легче будет. А в Питере, Григорий Васильевич, у нас будет культурная столица России – вот так оригинальненько… Я там оставил Российскую академию наук, из Эрмитажа первый государственный публичный музей сделаем… Как-то так.
– Спасибо, Ники! – совершенно искренне сказал я.
Когда встреча завершилась, провожая меня в дверях, император сказал:
– А Новосибирск мы не Новониколаевском назовем. Построй там настоящую столицу Сибири, не хуже Ленинграда. И мы назовем ее Романов-на-Оби.
Я уезжал в Омск со смешанным чувством. Олег – молодец, и есть в нем что-то от того, настоящего, главного «хозяина», о котором даже в его времена вспоминали со смесью почтения и страха. Он крепко взялся и останавливаться не собирается. Но с другой стороны – ведь есть и те, кто мог бы лучше, разумнее, правильнее… Я пил чай в раскачивающемся вагоне, а в голове злой осой бились мысли: «Хорошо, что эта штуковина попалась Таругину. Какой-нибудь дерьмогад такого бы наворотил… Но почему, почему она попалась этому мальчишке, а не мне?»
Рассказывает Олег Таругин (император Николай II)
Сегодня первое в мое царствование заседание Государственного совета[17]. Для заседания выбран Николаевский дворец[18] в Кремле.
Я прохожу мимо Чудова монастыря[19]. Занятно все же разглядывать строения, не дошедшие до нас «в той, другой жизни». Монастырь интересный. По сути, это один большой дом со встроенными церквями, здорово отличающийся по внешнему виду от привычных нам монастырей – эдаких пограничных крепостей-застав…
А ведь это будет единственный монастырь на территории Кремля. Пока есть еще один – Вознесенский, но скоро придется его сносить: в Кремле острая нехватка административных зданий. Построим вместо него, как и у нас, 14-й корпус Кремлевской администрации…
От размышлений об архитектуре Кремля я плавно перехожу к тому, что меня сейчас ожидает. Государственный совет… В нем минимум четыре партии: либералы – сторонники покойного Лорис-Меликова[20], славянофилы – под общим руководством Каткова и Победоносцева, военные – сторонники Драгомирова и, наконец, недобитые скобелевцы – последователи покойного «Белого генерала». И все вот это вот я сейчас буду разгребать, мирить, ставить в позу…
Впрочем, не так страшен черт, как его малюют. Самыми горячими сторонниками «бархатного диктатора» Лорис-Меликова являются Бунге и Сольский[21]. Поправка: Бунге ЯВЛЯЛСЯ горячим сторонником незабвенного изобретателя «диктатуры сердца». Сейчас Николай Христианович – мой горячий сторонник. И Димкин, кстати, тоже. А Сольский сильно болеет, потому серьезного противодействия от него ожидать, пожалуй, не приходится. Кто там еще? Статс-секретарь Каханов? С ним, возможно, и договоримся…
Славянофилы… Тут как карта ляжет. Могут попробовать и противодействие оказать. Хотя вряд ли. У них парадом «Змей» заправляет, а он-то точно знает, что великие князья Романовы пребывают не в карантине по случаю вспышки инфекционной болезни, а… в несколько иных… местах. И ожидает их весьма скорый… Ну, в общем, ни хрена хорошего их не ожидает. А Победоносцев отнюдь не дурак и идти следом за Романовыми не собирается. Ему еще жить не надоело…
Драгомировцы… Могли бы оказать серьезное сопротивление, но на моей стороне Гейден, Столетов, Алахазов, Духовский, Данилович… Да и сам Михаил Иванович во время мятежа был более чем лоялен ко мне. Ко всему прочему арестован и вскоре предстанет перед судом основной оппонент Драгомирова – Ванновский. Так что с этой стороны проблемы если и будут, то совсем незначительные…
Скобелевцы… Этих в Госсовете и вовсе немного. Редкин, Мансуров – вот, собственно говоря, и все. Правда, скобелевцы могли бы рассчитывать на помощь лорис-меликовцев и драгомировцев, но об этом смотри выше…
Взбодренный такими рассуждениями, я вхожу в Николаевский дворец. Лейб-конвойцы распахивают двери, и я появляюсь в большом зале.
С шумом отодвигаются кресла, и все, кто только ни на есть в этом зале, встают. Я милостиво киваю собравшимся и прохожу в центр зала, где у небольшого столика, покрытого красным сукном, стоит мое кресло-трон с высокой спинкой, на которой изображен государственный герб.
– Здравствуйте, господа! Прошу садиться.
Совсем рядом со мной с трудом опускается в кресло Государственный контролер Сольский. Недавно он перенес инсульт, или, выражаясь здешним языком, апоплексический удар, и теперь может перемещаться, только опираясь на две толстые палки.
– Дмитрий Мартынович, – тихо говорю я. Сольский заинтересованно поворачивается, – я по прошу вас впредь не вставать при моем появлении. Ваши заслуги достаточны, чтобы иметь привилегию приветствовать государя сидя.
Он благодарно кивает, а я обращаюсь уже ко всем собравшимся в зале:
– Господа члены Государственного совета. Сегодня у нас на повестке дня множество крайне важных вопросов. Но первым, хотя и не самым главным, я полагаю, должен стать вопрос о новом председателе Государственного совета.
Зал напряженно молчит. Естественно, ведь прежним председателем был турецкий шпион, враг народа Михаил Николаевич Романов. Предлагать же кого-то на этот пост разумно опасаются. Во-первых, потому что назначать председателя Госсовета – прерогатива императора, во-вторых, кто его знает, чего государь император сейчас отчебучит?..
Наконец поднимается седой ветеран с созвездием орденов. Как же, бишь, тебя? Еще помню – фамилия у него занятная…
– Ваше императорское величество! – Вспомнил! Дондуков-Корсаков[22]! – Если мне будет позволено высказать свое мнение, то, вероятно, как администратор, проявивший себя великолепнейшим образом, князь Ливен[23] мог бы весьма удачно управляться с делами…
Ливен? А почему бы и нет? Хотя… Ох, не нравится мне этот взгляд Победоносцева. Вроде как одобряет… Ну, вот уж нет, господин «Змей», вашему ставленнику ходу нету. Нечего было в Твери отсиживаться, когда противостояние между мной и «дядей Вовой» было в апогее. Выбирал, на чью сторону встать выгоднее? Ну, вот и не обижайся!..
– Я полагаю, что для князя Ливена найдется более интересная должность. Еще кто-нибудь?
Победоносцев ерзает. Что, не выходит каменный цветок?
Госсовет молчит, как рыба об лед. Ладно, придется мне. Все сам, все сам…
– Если других кандидатур нет, то я считаю, что на пост председателя следует назначить генерала Черткова! Это человек, много и плодотворно работавший над военной реформой, неоднократно в боях доказавший свою преданность императору и народу России.
А еще Чертков – близкий друг Гейдена и не особо дружил с великими князьями. Но об этом говорить необязательно…
Седой генерал встает, склоняет голову и по моему знаку проходит к председательскому креслу. Вот он уселся и выжидательно смотрит на меня. Я киваю Филе, тот подает мне папку. Достаю подготовленные листки и протягиваю Михаилу Ивановичу:
– Пожалуйста, господин председатель…
Чертков встает, откашливается:
– Господа члены Государственного совета. Сообщаю вам, что волей государя императора в совет назначены следующие новые члены: граф Рукавишников Александр Михайлович, князь Васильчиков Сергей Илларионович, генерал Духовский Сергей Михайлович, член-корреспондент Императорской академии наук Менделеев Дмитрий Иванович. Образуется новый постоянный департамент – промышленности, наук и торговли. В его компетенцию будут входить рассмотрение законопроектов и бюджетных ассигнований в области развития промышленности и торговли, а также просвещения; дела об утверждении уставов акционерных обществ и железных дорог; выдача привилегий на открытия и изобретения. Главой этого департамента назначается граф Рукавишников.
Чертков переводит дух, а я в это время разглядываю присутствующих на предмет реакции на услышанное. Победоносцев сидит молча и неподвижно, но рядом с ним заметно шевеление. Нехорошее такое шевеление…
Чертков между тем продолжает:
– Государь возлагает на нас, господа, следующие обязанности: рассмотреть и решить вопрос о гарантиях рабочим в отношении минимального размера заработка, о ликвидации общины в деревне, об изменении правил и принципов всех видов образования, о создании профессиональных союзов промышленных рабочих и работников транспорта, о предоставлении преимуществ титульным нациям, о бюджете на наступивший год.
В зале гробовое молчание. Господа члены Госсовета переваривают полученную информацию. Хотя насчет «гробового» молчания я, пожалуй, перегнул палку. Молчание, скорее, заинтересованное.
Чертков зачитывает мою программу реформ. Обязательный монетизированный минимальный заработок. Дабы у господ промышленников не возникло желания засчитать в МЗ стоимость койки в казарме и кредита в фабричной лавочке. Профессиональные союзы с правом надзора за охраной труда и промышленной безопасностью на предприятиях. Раздел крестьянской земли не по числу едоков или мужиков, а по количеству средств обработки земли, с правом преимущества для тех, у кого надел по этому критерию больше. Народное образование выводится из-под присмотра Синода и передается Министерству просвещения. Гимназии – для всех, кто в состоянии заплатить. Реальные и технические училища. Сельские училища с упором на агрономию, животноводство и прочее. Обязательное шестиклассное образование.
И, наконец, самое главное: преимущественные права титульной нации, то есть великороссов, малороссов и белорусов. Снижение налогов, преимущественное право при занятии государственных и выборных должностей. Льготы по вероисповеданию. Короче говоря: «Самодержавие, народность, православие!» Отныне и вечно!
Во время доклада я исподволь наблюдаю за Победоносцевым. Константин Петрович сидит совершенно спокойно, но по тому, как замертвели его скулы, я понимаю: он многим, очень многим недоволен. Но молчит. И не только потому, что боится. Возможно, просчитывает варианты противодействия.
Чертков переходит к заключительной части доклада. О! Скулы у Победоносцева ожили. Значит, или он придумал, чем противодействовать, или смирился и просчитал варианты на сотрудничество. Еще бы знать, что он выбрал?..
…Распределение вопросов по комиссиям… Глухое сопротивление одних, поддержка других… Господи, дай мне сил!..
…Рассматривается расходная часть бюджета. Тут, похоже, нервничают все. Хотя, приватно докладывал мне Долгоруков, все члены Госсовета, в общем, не против программы, предложенной Бунге. В дни перед заседанием Госсовета Долгоруков по собственной инициативе выполнил весьма серьезную миссию. Он приглашал к себе в гости членов Госсовета. Поодиночке. Хлебосольство бывшего хозяина Москвы было известно всем, и никто приглашения не отклонил. И не пожалел об этом: повара у Владимира Андреевича пользуются заслуженной славой. А во время обеда «князь Володька» исподволь начинал делиться полученной от меня информацией о программе будущего заседания. И отслеживал реакцию. Некоторые из гостей Долгорукова даже предлагали некоторые изменения и дополнения к бюджету, часть из которых после соответствующего доклада Владимира Андреевича была включена в окончательный вариант…
…Так, ну, вот и все. Голосование по бюджету окончено. Принято. Не единогласно, но большинством голосов. Господи, как я устал! А ведь еще не конец…
– Господа. Я благодарен вам за проделанную работу. Надеюсь, что и впредь наши заседания будут столь же полезны и плодотворны. – И уже к Черткову: – Господин председатель. Если вопросов больше нет, то…
Чертков кивает и встает рядом со мной:
– Господа, заседание окончено.
Зал поднимается, начинает расходиться. Пора…
– Константин Петрович! – Победоносцев оглядывается. – А вас я попрошу остаться…
…Через час я покидаю зал заседаний. Победоносцев если и не понял всего, то, во всяком случае, принял к сведению. «Змей» обещал поддержку. Хотя это еще ничего не значит. Что он мог сказать другого после заявления, которое, если отжать воду, озвучить все намеки и недосказанности, звучит примерно так: «Константин Петрович, я вас очень ценю и уважаю. Вы мой наставник, вас высоко ценил мой покойный отец. Но если вы попробуете мешать мне – раздавлю, как клопа! И душевными муками терзаться не буду»? Так что будем посмотреть. И следить…
– Серж!
– Да, государь. – Васильчиков весь внимание.
Читать бесплатно другие книги:
