Леди-послушница Вилар Симона
Однако вышло не так, как ожидалось. Вместо Матильды править в Англии стал племянник Генриха I, Стефан Блуаский. Сначала новому королю вроде бы не было дела до волнений на далеком западном пограничье. Зато аббат Гериберт не хотел смиряться: он развязал против Гая де Шампера настоящую войну, выставив того перед новым королем Стефаном как зачинщика смут и пособника разбойных валлийцев. С этого все и началось. Гай и впрямь вынужден был то отступать в Уэльс, то вновь собирать отряды и отвоевывать свои маноры. Он заслужил прозвище Черный Волк пограничья, его дружба с не покорными Англии валлийскими принцами стала притчей во языцех, и теперь уже король Стефан объявил Гая вне закона и назначил за его голову награду.
Правда, одно время мать Бенедикта надеялась, что ее брату повезет. Это было, когда перевес в нескончаемых войнах за корону стал склоняться на сторону Матильды. Гай так и писал сестре, что с восшествием императрицы на престол его положение в корне изменится. Но потом сама Матильда оказалась в осажденном Оксфорде, и Гай вдруг бросил все дела и кинулся ей на помощь. Именно он способствовал ее невероятному побегу из осажденной крепости.
Можно было надеяться, что после этого его ждет награда. Но вышло иначе. Мать Бенедикта по сей день не знала, что там произошло, но Гай вернулся в Уэльс подавленным и мрачным. На все вопросы сестры он отмалчивался и только один раз сказал, что прошлого не воротишь, к тому же Матильда лучше умеет наживать врагов, чем друзей.
Так оно и было. Непримиримый характер императрицы отвратил от нее многих сторонников. Все же были такие, кто остался ей верен и считал, что именно она законная наследница английской короны, но Гай больше себя к таковым не относил. И кто бы ни приходил к власти – Стефан или Матильда, – он больше не вмешивался в их разборки, оставшись просто грозой пограничья, Черным Волком.
Вот тогда-то мать Бенедикта окончательно разуверилась, что ее брат даст покой этому краю. За что он сражался? Ведь земли рода де Шампер из-за постоянных стычек уже пришли в полный упадок, оставаясь спорной, а по сути, ничейной землей.
И вот недавно местному шерифу Пайну Фиц Джону удалось схватить Черного Волка. Гай был заточен в шруйсберийском замке Форгейт, и его собирались повесить, как обычного преступника. Мать Бенедикта попыталась спасти брата, для чего обратилась к единственному, на ее взгляд, человеку, который мог помочь Гаю. Дело было безумно рискованным, и сейчас, опустившись перед иконой Богоматери на колени, она истово молилась, а по щекам ее текли бесконечные слезы.
– Святая Дева, молись о нас, грешных, теперь и в час смерти нашей! – почти стонала она. Ибо самой ей было так страшно, что сердце леденело в груди, в горле давил ком.
И вдруг она вздрогнула. Словно не веря самой себе, оглянулась. Показалось ли ей или в ее окошко и впрямь постучали? Там, под ее покоем, проходила крыша галереи, обхватывающей внутренний дворик. И она помнила, кто порой приходил к ней этим путем.
Аббатиса кинулась к окну, дрожащими руками нервно рванула крючок задвижки. За окошком она различила два силуэта. Два! Значит, они оба живы и невредимы!
Ночные гости – мокрые, тяжело дышащие, холодные – проскользнули в узкий проем окна; она металась между ними и обнимала то одного, то другого.
– Силы небесные! Все получилось!.. Получилось!
Тот, что был помоложе, беззвучно смеясь, выскользнул из ее объятий и прошелся по опочивальне, почти пританцовывая. Прищелкнул пальцами, как кастаньетами.
– А то! Вот, полюбуйтесь теперь на вашего смертника. Цел, целехонек, даже шею мне намял, когда я помогал ему взбираться на монастырскую ограду. Откармливали его, что ли, в подземелье Форгейтского замка?
Аббатиса снова обняла брата. Гай выглядел отнюдь не так хорошо, как уверял его спутник, – в изодранной одежде, небритый, растрепанный. Он поцеловал руку сестры, которой она гладила его покрытую темной щетиной щеку.
– Сама Дева Мария прислала нашего Артура в Шрусбери в это ненастье! И не иначе как все святые надоумили тебя просить его о помощи, сестрица. Благослови тебя за то Бог!
Он устало подошел к столу, где стояла вечерняя трапеза аббатисы, к которой она так и не притронулась. А вот тот, кого звали Артуром, сразу же откинул с блюда салфетку, отломил кусок пирога и с удовольствием впился в него зубами. Жевал и улыбался как ни в чем не бывало. Гай же, опираясь руками на стол, серьезно смотрел на него сквозь нависающие на глаза темные пряди.
– Я так еще и не поблагодарил тебя, малыш. Отныне я твой должник.
– Аминь, – согласно кивнул юноша. – Когда-нибудь я тебе напомню, Волк, эти слова. Мало ли что случится – все под Богом ходим. Да, матушка Бенедикта?
Настоятельница смотрела на них обоих, и по ее щекам текли счастливые слезы. В покое было полутемно, но даже этого слабого света хватало, чтобы заметить, как похожи эти два человека. Оба рослые, поджарые, разве что Гай несколько шире в плечах, более налит силой. А вот Артур еще по-юношески изящен, худощав, но эта его кажущаяся хрупкость не вводила в обман аббатису, которая знала, кого отправить на такое сложное дело, как освобождение пленника из Шрусберийского замка. В Артуре таились такие сила и ловкость, что он без труда мог пройти там, где не справилась бы и дюжина обычных молодцов. Ее брат Гай был таким же в двадцать лет. Вернее, в двадцать один год. Бенедикта точно знала, сколько лет этому юноше, которого двадцать один год назад подкинули к дверям аббатства Святого Петра и в судьбе которого она приняла столь живое участие. Ибо нечто не давало ей покоя: Артур был словно одной с нею и Гаем породы – такой же темноглазый и черноволосый, так схожий с ее братом чертами и статью. Вот только родней им он не мог быть, ибо когда появился этот подкидыш, ни ее, ни Гая не было в этих краях. Она все еще жила в Восточной Англии, а Гай скитался по дорогам Европы. И все же в Артуре крылось нечто, благодаря чему мать Бенедикта сразу выделила его из прочих, интересовалась им, а потом привязалась всем сердцем одинокой женщины, у которой никогда не имелось своих детей.
Да и самому Гаю он нравился: когда Бенедикта отправила к нему подросшего мальчишку, они очень привязались друг к другу. Немудрено, что Артур сразу откликнулся на просьбу настоятельницы освободить Черного Волка.
Бенедикта заставила себя опомниться: ведь дело нешуточное. Она не ожидала, что Артур приведет Гая прямо к ней, но, несмотря на опасность, была рада, что оба они тут. При ее репутации вряд ли на аббатису падет подозрение в пособничестве побегу, к тому же она громогласно объявляла, что отреклась от брата: иначе ей не удалось бы сохранить свое положение.
– Рассказывайте, как все произошло, – уже своим обычным голосом сказала она, достав из сундука у стены два куска сухого холста, чтобы мужчины могли вытереться – с обоих прямо лило. Подавая полотно брату, она слабо ахнула: весь бок светло-рыжей куртки Гая был темен, как будто от грязи… или от крови. – Ты ранен?
– Это не моя кровь. – Гай невозмутимо растирал свои длинные черные волосы. – Это кровь шерифа. Артуру пришлось проткнуть его своим крюком для лазания по стенам. Тот помер прямо на вздохе – выдохнуть не получилось, крюк глубоко вошел в тело. Ну, что ты так глядишь, сестрица? – Он бросил полотно Бенедикте. – Сама знаешь, на какое дело снарядила мальчишку. И что нам надо было – с шерифом в туфлю по кругу играть[25], когда мы столкнулись с ним в переходах замка?
Настоятельница проглотила ком в горле.
– Понятно. Но ведь я слышала, что шериф Пайн Фиц Джон отправился в аббатское предместье – проследить, как переселяют от наводнения местных жителей. Да и люди его в основном там.
– Я тоже так думал, – дожевывая пирог, отозвался Артур. – Но кто мог предугадать, что старый боров что-то заподозрит и возникнет перед нами собственной персоной? Ну и впрямь не в туфлю же по кругу было зазывать его сыграть. Хотя… Гм. Забавно было бы.
И он как ни в чем не бывало налил себе в кубок вина.
Мать Бенедикта прижала руки к груди. Этот юноша… ее милый воспитанник, мальчик, которого она пестовала с детских лет, сейчас невозмутимо убил человека, а сам… еще и шутит.
– И как это было? – произнесла она столь спокойно, будто спрашивала привратника, кто насорил у входа в монастырь.
Начало истории она знала. В замке оставалось мало людей – все были заняты спешным выводом мастерового люда из предместья, а что шериф отправился за городскую стену, они сами видели сегодня с Артуром. Это и натолкнуло парня на мысль договориться с женой шерифа, леди Кристиной Фиц Джон, чтобы та оставила открытой калитку в замковой стене Форгейта. Их связь длилась уже более года, и мать Бенедикта была об этом прекрасно осведомлена.
– Кристина и впрямь сделала все, как мы условились, – рассказывал Артур, и на его красивом выразительном лице промелькнула смущенная улыбка: он сам понимал, как сегодняшнее происшествие скажется на судьбе любовницы. – Попав внутрь, я обогнул казармы, где было не так и людно, потом проскользнул вдоль стены и конюшен к главной башне. Там у сторожки горел свет, вот я и воспользовался веревкой с крюком. Из-за шума дождя стражники не услышали, как крюк чиркнул о каменный зубец парапета над их головой. А я полез вверх – скользко было, но взобрался.
Артур обладал сильным, ловким, удивительно тренированным телом. Некогда он считался одним из лучших учеников в приюте аббатства Петра и Павла, и способному мальчику, к тому же имеющему поддержку со стороны богатой настоятельницы монастыря Святой Марии, было уготовано блестящее будущее. Но однажды вдруг он отказался от спокойного и сытого удела и ушел в мир с толпой бродячих фигляров. Чему только он у них не научился! Возможно, и лазить по веревке, как показала сегодняшняя ночь. Аббатиса с замиранием сердца слушала рассказ о том, как ее воспитанник крался по стене к главной башне, как проник сквозь оставленную леди Кристиной дверь, но не пошел в верхние покои, а спустился в подземелье. Стражник что-то напевал и не услышал сзади шаги; Артур оглушил его, не дав оглянуться. Осталось плевое дело: снять ключи с его пояса и выпустить пленника. Они усадили обмякшего бесчувственного стража под коптившим факелом у входа, чтобы со стороны тот был похож на задремавшего. Но когда стали подниматься и уже оказались в коридоре, навстречу к ним вышел сам шериф. Ну и…
Дальше в разговор вступил Гай: рассказал, как тащил на себе тело шерифа и как его скинули в ров перед плацем для воинских упражнений, после чего спустились сами и забросили труп в реку. Но выбраться из окруженного стенами Шрусбери у них не было возможности, вот они и прокрались к монастырю.
– Понятно, – кивнула аббатиса, когда брат умолк.
Да, они все сделали правильно, и теперь мать Бенедикту волновало, как скоро сменяется стража в подземелье. Гай успокоил ее: когда все заняты борьбой с наводнением и полно забот, смена караула произойдет только под утро. Если до этого не случится нечто неожиданное.
И он еще говорит о неожиданном! Сбежал важный преступник, оглушен страж, погиб сам шериф графства… Но ведь и впрямь вся эта суматоха с разливом Северна и затопленной округой может отвлекать людей до самого рассвета. Но еще один вопрос особенно волновал настоятельницу: как поведет себя в дальнейшем леди Кристина Фиц Джон?
– Она просидит нарядная и надушенная у себя в опочивальне, – блеснув в улыбке белыми зубами, усмехнулся Артур. – Будет ждать меня. Ну а потом… Думаю, она и потом не выдаст.
Мать Бенедикта с укором посмотрела на него. Даже при слабом свете свечи было видно, насколько привлекательно его лицо – с правильным носом, темными глазами и длинными, как у девушки, ресницами; небрежно разметанные черные волосы ниже плеч, сильный подбородок. Хорош, уверен в себе, дерзок. Поэтому мать Бенедикта и не осуждала леди Кристину за то, что та, будучи замужем за суровым, грубым шерифом, стала тайком принимать это живое воплощение силы, красоты и веселья. Но настоятельница понимала, что одно дело – утехи с пригожим любовником, другое – положение жены шерифа, спокойная и безбедная жизнь в почете. И она спросила, не обольщается ли Артур насчет леди Кристины.
– Она не предаст, – ответил Артур после недолгого молчания. – Может, Кристина еще и поблагодарит меня за оказанную услугу. Ведь жизнь со старым Фиц Джоном была не как в эдемском саду. Поверьте, я знаю тело моей сладкой Кристины и знаю, что синяки на нем не сходили ни во время постов, ни на празднества. А теперь, как вдова шерифа и мать их сына, она станет во главе обширных земельных владений. Быть молодой свободной вдовой, жить без побоев и грубости – это ли не мечта?
– И все же мне будет спокойнее, если у тебя появится поручитель, способный подтвердить, что ты не выходил этой ночью и не приближался к Форгейту, – заметила настоятельница, и Гай поддержал сестру.
Артур призадумался.
– Брат Метью и малыш Рис сейчас спят на сеновале в доме перчаточника Уилфреда. Вы же знаете, матушка, что Уилфред покровительствует нам, и он с готовностью предоставил нашей троице ночлег на сеновале из расчета, что через неделю мы будем веселить гостей на свадебном пиру его сына.
Артур упомянул своих друзей, но Бенедикта посоветовала молодому человеку немедленно отправляться к ним: тогда наутро и мастер Уилфред сможет подтвердить, что вся троица ночевала у него на сеновале. И чем скорее юноша окажется на месте, тем лучше. Когда Артур уже стал выбираться в окошко, настоятельница только и успела его упредить, чтобы был осторожен. Дождь стихает, но на улице по-прежнему темно, и важно, чтобы его не заметила ни единая живая душа.
Когда ловкий и гибкий юноша растворился во мраке, она повернулась к брату и заметила, что тот задумчиво улыбается.
– Весь в меня, право, – ответил Гай на вопросительный взгляд сестры. – Везде у него есть приятели, что поддержат его и даже поклянутся на Библии, если понадобится.
– Весь в тебя? – изогнула темные брови аббатиса. – Ты не оговорился, Гай? Ведь ты всегда уверял, что в Артуре нет ни капли твоей крови.
– О, не начинай сызнова эту песню, сестра. Мне нравится твой бойкий воспитанник, но я уже не единожды говорил, что он не может быть мне сыном.
– Да, говорил, – сокрушенно вздохнула аббатиса.
На лице Гая отразилось привычное раздражение, какое обычно возникало, когда она донимала его подобными разговорами.
– Милая, – сдержанно сказал он, – когда под двери приюта для подкидышей принесли этого мальчишку, я блуждал невесть где. Да и до этого я был возлюбленным только одной дамы, которая никак не могла родить от меня. Она слишком на виду, чтобы подобное осталось незамеченным. Так что… Даже если ты скажешь, что Артура принесли эльфы, это покажется более вероятным, чем все твои намеки о нашем родстве.
Оба немного помолчали, а потом заговорили уже о другом. Было очевидно, что какое-то время Гаю придется укрываться в обители, пока не уляжется шумиха, вызванная побегом. Вряд ли сейчас, даже несмотря на ночной мрак, ему удастся выбраться из Шрусбери, – в округе все залито водой, всюду разъезжают люди шерифа, да и жители снуют на лодках, стараясь прибрать добро, еще не смытое наводнением. Поэтому Гаю следует затаиться. Старушка сестра Осбурга, служившая еще роду де Шампер и теперь оставшаяся при Бенедикте, не выдаст Гая, а больше никто не имеет доступа в покои аббатисы.
– А у тебя тут даже уютно, – Гай обвел взглядом опочивальню настоятельницы.
Да, по своей роскоши этот покой напоминал обиталище скорее светской дамы, чем святых сестер: здесь имелось обрамленное витыми колоннами окно, богатый камин с вытяжкой, покрытые ковриками из светлой овчины половицы. О том, что это жилище духовной особы, свидетельствовал только эбеновый аналой и распятие сбоку от ложа. Само ложе выглядело поистине великолепно: установленное на возвышении, оно было столь широким, что могло вместить и четверых, а чтобы уберечь настоятельницу от сквозняков, со всех сторон кровать была задрапирована занавесями, на которых умелыми руками сестер обители были вытканы сцены на библейские сюжеты.
Гай бесцеремонно поднялся по ступеням ложа и, примяв высокие перины, покачал головой.
– Да, что ни говори, ты всегда умела хорошо обустраиваться в жизни, сестра.
– В отличие от тебя, – сухо ответила она. – Но я надеюсь, что присущее тебе умение влезать в неприятности не коснется меня. Если, конечно, ты испытываешь ко мне благодарность и будешь вести себя тихо.
По усталому лицу Гая промелькнула горькая усмешка.
– Ну уж опыт, как тихо сидеть в узилище, у меня имеется. Да и не так плохо провести немного времени в обществе единственного родного мне человека.
Его последние слова вызвали в груди настоятельницы прилив нежности, и она тепло посмотрела на брата, который опустился в край ее высокого ложа и устало вздохнул, отводя пряди волос с глаз. Он выглядел измученным, затравленным, но не утратившим силу – как уставший после охоты хищник. Да он и был хищником, всю жизнь проведшим в скитаниях и невзгодах. Однако несмотря на все, в свои года Гай по-прежнему оставался привлекательным мужчиной: сильный, сухопарый, с породистым смуглым лицом, правильными чертами, какие не портила даже покрывавшая щеки после заточения темная щетина. Чувственный рот обвивала полоска длинных усов, а темные глаза под красивыми ресницами сводили с ума немало женщин. Скольких он любил в своей неспокойной жизни? Так уж вышло, что вся красота их рода досталась именно брату, а не сестре. Или… Артуру? Уж слишком они были похожи. Но раз Гай так уверен, что они с мальчиком чужие…
– Я давно хотела тебе кое-что показать, – произнесла Бенединкта, подходя к небольшому ларчику и поднимая крышку. – Взгляни, это было с Артуром, когда его нашли у дверей приюта.
В слабом отсвете жаровни на крошечном крестике ярко блеснули алмазные искры. Какое-то время Гай рассматривал его, а потом вернул сестре.
– Искусная работа. Говоришь, это было на Артуре? Выходит, нашего шалопая произвела на свет знатная дама, ибо вещичка очень дорогая. Как получилось, что она у тебя?
– Досталась от прежней настоятельницы монастыря, – со вздохом произнесла Бенедикта, пряча украшение обратно в ларец. Она ожидала от Гая совсем иной реакции. Что ж, значит, ее подозрения и впрямь беспочвенны. – В Шрусбери принято, что кормилиц для подкидышей подыскивают сестры из нашей обители. Вот тогдашняя аббатиса и не удержалась, чтобы не прибрать к рукам столь изящное украшение. Перед смертью она вручила его мне, сообщив, что это крестик Артура, негодного шалопая, с которым столько бились монахи в аббатстве Святых Петра и Павла, – добавила она с нежной улыбкой.
Гай заметил выражение ее лица.
– Риган, – обратился он к сестре, назвав ее прежним мирским именем. – Господь не дал тебе своих детей, а к Артуру ты привязалась просто из-за того, что он похож на нашего отца. Но мало ли бастардов наплодили де Шамперы в округе? Успокойся. Я сам привязан к парню, но даже если в нас и есть общая кровь, – тут он устало зевнул, – то родство может быть самым отдаленным.
Настоятельница видела, что Гая сгибает усталость, настигающая человека после напряжения всех сил. И хотя не все еще беды и тревоги остались позади, самое время было лечь передохнуть. И они заснули вдвоем на ее широкой мягкой постели – как в те давние годы, когда были детьми.
На рассвете покой обители Святой Марии потревожил один из сержантов Форгейтского замка, Джоселин де Сей. Явившись к аббатисе, он внимательно вглядывался в ее немного опухшее со сна лицо.
– Этой ночью из крепости сбежал опасный преступник, Черный Волк. Что вы можете сказать об этом?
– Значит, мне надо быть осторожной. – Она только осенила себя крестным знамением. – Я говорила, что отрекаюсь от брата, и он может мне это припомнить. Не считаете ли вы, сержант, что следует увеличить охрану нашей обители? Я опасаюсь какого-нибудь подлого поступка со стороны Черного Волка.
Но Джоселин де Сей в ответ только поглубже натянул на глаза свою каску и что-то пробурчал о том, что сейчас у него мало людей. Да и шериф Пайн Фиц Джон куда-то запропастился, и все тяготы по поимке разбойника ложатся на его сержанта.
Однако он еще пару раз наведывался к аббатисе и расспрашивал. Но ее поведение не вызвало у него подозрений, а вот требование увеличить охрану обители в конце концов заставило прекратить визиты: слишком много сил и времени отнимали поиски и сбежавшего преступника, и невесть куда пропавшего шерифа. Одновременное исчезновение этих двоих порождало недобрые подозрения, поэтому были разосланы вооруженные патрули, чтобы перекрыть все дороги на Уэльс, да и в самом городе методично обшаривали каждый дом. Через неделю паводки вокруг города спали. Отправившись по делам в аббатство Святых Петра и Павла, мать Бенедикта заметила в толпе перед собором Артура. Парень держался как ни в чем не бывало, даже подходил выказать соболезнования вдове шерифа. Ибо теперь, когда схлынули воды Северна, тело Пайна Фиц Джона выловили у одного из быков моста и леди Кристина уже считалась вдовой – причем вдовой богатой. Мать Бенедикта наблюдала со стороны, как леди Кристина держится с Артуром, но не заметила ничего подозрительного: та отвечала на соболезнования, не поднимая глаз, куталась в траурное покрывало, даже вроде как похудела от переживаний.
В самом же Шрусбери все больше людей склонялись к мысли, что это верные Черному Волку валлийцы пробрались в город, пользуясь сумятицей и связанными с паводком хлопотами, освободили Гая из Форгейтского замка и отбыли с ним в свои края. Ведь всем известно, что принц Поуиса[26] Мадог ап Мередид считал его своим другом, а такой упорный и решительный валлиец не оставит приятеля в беде.
Все эти новости мать Бенедикта сообщила брату, который по-прежнему отсиживался в ее покоях. Ее это даже забавляло: надо же, вся округа бурлит, по дорогам вплоть до валлийской границы разъезжают стражники в надежде выйти на след беглеца, а он вон, сидит себе у ее пюпитра и даже помог ей подправить кое-какие счета.
Гай слушал сестру с легкой улыбкой. Какая же она у него все-таки храбрая и хитрая, эта святоша, правящая в своей обители, как иная королева. Но он не имел привычки кого бы то ни было хвалить, поэтому только указал ей на один из свернутых свитков.
– Взгляни, что я тут у тебя обнаружил. Это письмо от Эдгара из Гронвуда. Твой деверь спрашивает разрешения прислать к тебе малышку Милдрэд.
– Она уже давно не малышка – ей лет семнадцать, не менее. И не в монастырь ее надо посылать, а замуж отдать поскорее.
– Эдгар знает, что делает, – усмехнулся Гай, припомнив своего друга сакса, с каким некогда свела его судьба. – Ты уже ответила ему?
Вот что его волновало, когда весь Шрусбери и все Шропширское графство с ног сбиваются, чтобы разыскать беглеца.
Аббатиса сердито вырвала у него письмо.
– Еще не ответила. И это преступное легкомыслие с моей стороны, раз я забыла отписать доброму родичу из-за волнений, связанных с тобой.
Она отточила перо и уже подвинула чернильницу, как вдруг сказала, не глядя на брата:
– Мне непросто и далее скрывать тебя в обители, где двадцать семь монахинь, больше дюжины послушниц, пятнадцать воспитанниц, да еще служки, приходской священник и сторож. Так что готовься, Гай. Вода в Северне спадет, все успокоится через пару дней, а я пока отправлю Артура в Поуис, чтобы валлийцы подготовились тебя принять.
– Да, пора уже, – оживился Гай. – У меня есть кое-какие дела.
В его голосе Бенедикте послышались некие странные интонации, но брат поспешил ее успокоить:
– Не волнуйся, сестренка. Мадог ап Мередид обещался отдать за меня свою дочь Гвенллиан, и мне надо поспешить, пока эта валлийская красотка не засмотрелась на Артура, мое более молодое подобие. Ибо сколь бы хорошо я ни относился к нашему шалопаю, как бы ни был ему признателен за все, но делиться с ним невестой не намерен.
А Бенедикта только и подумала, что, возможно, ее брат хоть теперь обретет семью, а родство с принцем Мадогом поможет остепениться. Ей хотелось в это верить.
Глава 4
Восточная Англия, апрель
Во дворе Гронвудского замка шла подготовка к отъезду. Раздавалось ржание уже оседланных коней, возницы проверяли упряжь на телегах, поправляли поклажу. Барон Эдгар в длинном дорожном плаще и опушенной мехом шапочке стоял подле своего сильного темно-рыжего жеребца, давая последние указания сенешалю Пенде. Было решено, что с отъездом барона леди Гита тоже отбудет и какое-то время проведет в женской обители Святой Хильды. Пенда же, в отсутствие хозяев, приступит к ежегодному наведению порядка в таком большом сооружении, как Гронвуд-Кастл. Это было непростое и не самое приятное дело. Перво-наперво полагалось расчистить окружавшие крепость рвы, что было грязной и тяжелой работой. Не более приятной считался и уход за уборными и отводящими от них шахтами в толще стен. В Гронвуде имелась еще одна забота: немного в стороне от замка по течению речки Уисси был вырыт канал, который обеспечивал водой мельничную запруду, и оттуда же по подземному руслу вода бежала к хозяйственным службам двора – пивоварне, красильне, кухне, а также небольшому, расположенному перед входом в донжон фонтанчику. Однако с течением времени система забивалась грязью и разным сором, приходилось все чистить, убирать скопившийся мусор и нанесенный ил. Пенда неплохо знал, как привести в порядок водоснабжение, поэтому выслушивал наставления хозяина только из почтения.
Леди Гита намеревалась уехать через пару дней, а Милдрэд отправлялась с отцом уже сегодня. Впервые она покидала дом столь надолго, и девушка бегала по замку, в который раз прощаясь со всеми, обнималась, выслушивала пожелания доброго пути. Всеобщие изъявления любви Милдрэд принимала с привычным милым кокетством. Не будь она от природы наделена столь добрым нравом, то стала бы невероятно избалованной. Но в ее сердечке хватало любви на всех и вся, вплоть до последней кухарки – и души людей раскрывались ей навстречу.
Юная леди уже облачилась в дорожную одежду, очень дорогую и модную: в нижнюю тунику кремового цвета, с вышитыми на рукавах замысловатыми саксонскими узорами, а поверх нее красовалось так называемое сюрко: новомодного кроя одеяние без рукавов, с широкими проймами от плеча до бедра, опушенными светлым мехом рыси. От бедра сюрко имело разрезы, чтобы удобнее сидеть верхом и можно было откидывать длинный шлейф на круп лошади. Голову Милдрэд покрывала украшенная жемчугом сетка в виде шапочки, завязанной под подбородком, а сзади волосы свободно ниспадали по спине струящейся пышной массой.
Когда мать подозвала девушку и стала поправлять выбившийся на виске локон, Милдрэд едва не притопывала на месте от нетерпения.
– Тебе так хочется поскорее оставить меня, девочка? – с грустной улыбкой сказала леди Гита.
Милдрэд замерла, устремив на нее смущенный взгляд ярких голубых глаз.
– О мама…
И порывисто обняла баронессу. Та прикрыла глаза. Ее девочка так добра, так распахнута навстречу всему хорошему и светлому, будто цветок. Они с мужем сделали все, чтобы жизнь для Милдрэд была прекрасной и легкой, и вот теперь ей надлежит полагаться только на себя.
Баронесса благословила и отпустила дочь, и та, даже проезжая под аркой ворот, все оглядывалась и махала матери рукой. Однако едва они оказались на дороге, едва в лицо ударил весенний ветер, а хорошо выезженная вороная кобыла пошла, повинуясь ее маленькой твердой руке, и Милдрэд уже смотрела на все сияющими глазами, веселая и радостная, как птичка. Выросшая в семье, одним из занятий которой было разведение и продажа коней, девушка стала хорошей наездницей, лошадью правила мастерски, одними коленями, опустив украшенные кистями поводья на холку.
Они ехали довольно быстро, но наконец барон сдержал ход кавалькады, давая лошадям отдохнуть и позволяя подтянуться отставшему позади обозу. По пути им предстояло сделать остановку в аббатстве Бери-Сент-Эдмундс. Некогда Эдгар Гронвудский враждовал с этим аббатством, но в последнее время, при тихом и разумном настоятеле Сильвестре, отношения наладились.
Об этом и рассказывал по пути дочери барон.
– Все меняется под небом по воле Господа. Некогда я был врагом Бери-Сент-Эдмундса, теперь меня там принимают как дорогого гостя. Я говорю это к тому, что после аббатства нам предстоит заехать к графу Норфолкскому, в его замок Фрамлингем.
– Но ведь это же ваш враг! – воскликнула девушка. – Мать даже слышать не может упоминаний о нем.
– Я ведь сказал – все меняется в этом мире, дитя мое. И если я не испытываю приязни к норфолкскому графу Гуго, это не означает, что мы не можем сосуществовать с ним, как соседи. К тому же во Фрамлингеме соберется немало вельмож и церковников, к которым у меня имеются дела.
Милдрэд какое-то время обдумывала услышанное, а потом просияла.
– Когда собирается немало знати, непременно бывает весело и шумно. Выходит, мне будет перед кем щеголять в новом наряде из алого бархата.
Барон расхохотался. Ох уж эти юные барышни! Им бы только покрасоваться своей грацией и богатыми нарядами. Но потом он заговорил с дочерью куда серьезнее:
– Пойми, Милдрэд, встреча во Фрамлингеме станет не просто пиром, где ты узнаешь свежие новости и пленишь всех своей красотой. Там будут вестись серьезные переговоры. Все дело в ссоре архиепископа Теобальда Кентерберийского с королем Стефаном. Его преосвященство Теобальд вызвал сильнейший гнев короля, когда вопреки его запрету отправился в Реймс на собор высшего духовенства, где присутствовал и сам Папа Евгений.
– По-моему, наш король очень хорошо умеет ссориться с Церковью, – заметила Милдрэд, намекая на наложенный Папой на Стефана интердикт.
– Наш король вообще умеет наживать врагов, – согласился барон. – Но он также и предан друзьям, к коим я имею честь себя причислять. Поэтому во Фрамлингеме я буду представлять его особу и должен от его имени договориться с преподобным Теобальдом.
Милдрэд восхищенно взглянула на отца. Он будет представлять особу самого монарха! И тут же остудила свой пыл: в нынешнее время, когда сильны сторонники императрицы Матильды, это могло быть очень опасно. Однако отец успокоил ее, сообщив, что хитрый Бигод объявил свой замок нейтральной территорией и все съехавшие туда будут заняты улаживанием споров между королем и его главным церковнослужителем.
Барон перечислял приглашенных: во Фрамлингеме будет главный военачальник Стефана Вильям Ипрский, епископы Херефордский и Руанский, представители от тамплиеров, которым следует обеспечивать мир во время переговоров. Назвал он также другие имена, вызвавшие на лице девушки улыбку, ибо среди упомянутых были и два молодых лорда, которые недавно гостили в Гронвуде в надежде добиться ее руки. Барон ни одному не дал четкого ответа, но Милдрэд знала, что произвела на обоих впечатление, и радовалась: ей будет кого пленять, пока важные персоны совещаются. И уж она сумеет вновь покорить сердце Хью де Бомона, который к тому же претендует на титул графа Бедфорда, и перевернуть душу молодого Гилберта де Ганта. Правда, насчет последнего отец несколько остудил ее пыл.
– Не рассчитывай на него – не так давно он обвенчался с Хависой де Румар, чтобы получить с ее рукой титул графа Линкольна.
– Как? – удивленно ахнула Милдрэд. – Ведь еще на это Рождество Гилберт де Гант сидел у моих ног, пел любовные песни и добивался моей руки. Ах, изменник! Ну я ему еще устрою!
Барон Эдгар усмехнулся, заметив, что Милдрэд не выглядит раздосадованной, скорее удивленной.
Но вскоре она забыла о неверном поклоннике: они подъезжали к аббатству Бери-Сент-Эдмундс. Прибыв на место, девушка тут же с верной Бертой отправилась гулять по прилегавшему к аббатству городу, разглядывая паломников и совершая мелкие покупки, а вечером посетила гробницу короля-мученика Эдмунда[27], не забыв помолиться над прахом предков в фамильной усыпальнице Армстронгов.
Когда уже в сумерках она вышла из собора, то увидела стоявшего поодаль отца. Барон вертел в руках какой-то свиток и казался несколько хмурым. На вопрос дочери он ответил, что у них возникла проблема.
– Это послание от королевы Мод, – Эдгар показал дочери свисающую на шнуре со свитка красную восковую печать супруги Стефана. – Ее величество сообщает, что Стефан решил послать на переговоры во Фрамлингем своего сына Юстаса.
– Прокаженного! – ахнула Милдрэд.
Барон искоса глянул на дочь и велел идти за собой в сторону аббатских строений, где они устроились на постой.
– Ты не должна слушать все эти домыслы о болезни наследника престола, – заметил он, когда они остановились у крыльца высокого странноприимного дома. – Слухи, что Юстас прокаженный, распространяют враги короля. На самом деле он просто болен какой-то кожной болезнью, причем с детства. Да, красавцем его не назовешь, однако болезнь эта не заразна. Порой наступает облегчение, но потом, особенно весной и осенью, его кожа опять покрывается рубцами и нарывами. Его высочество лечили самые разные лекаря, но лишь в ордене тамплиеров ему смогли оказать некоторую помощь. Это было как раз тогда, когда королеве Мод удалось сосватать за Юстаса сестру французского короля, Констанцию, брак с которой должен был упрочить связи Блуаского дома и Капетингов[28]. Однако, увы, этот союз оказался неудачен. Констанция была на несколько лет старше юного Юстаса и откровенно им брезговала, даже сама распускала слухи, будто принц прокаженный, и просила августейшего брата, чтобы на основании этого Людовик добился для нее развода. Глупейшее поведение – но Констанция вообще неумна. Особенно это стало ясно, когда она, во время мятежа Мандевиля, оказалась его пленницей. Правда, слово «пленница» тут верно лишь отчасти. Ибо эта пара всюду разъезжала, едва ли не держась за руки, в пору своего пребывания в Лондоне они закатывали вызывающие по своей роскоши пиры, вместе плавали на украшенной цветами барке по Темзе и… Короче, ни для кого не составляло тайны, какие отношения их связывали.
– Какое бесстыдство! – возмутилась Милдрэд, и ее отец согласно кивнул.
– Увы, Юстас был непоправимо опозорен. Поэтому, когда Констанцию удалось отбить у мятежного графа, король велел заточить ее в Оксфордской башне, где она пребывает и поныне, замаливая свои грехи. Но после случившегося король Людовик более не настаивает на разрыве этого брака, так как репутация Констанции сильно подмочена.
Какое-то время они молчали. Недалеко от них, посреди вымощенного дворика, негромко журчал фонтан, от строений аббатства доносился слаженный хор мужских голосов, певший литанию.
– А почему прибытие Юстаса во Фрамлингем смутило вас, отец?
Барон задумчиво огладил свою небольшую аккуратную бородку.
– Дело в том, что принц не в ладах с архиепископом Теобальдом – тот ведь был одним из противников провозглашения принца Юстаса соправителем отца и его коронации еще при жизни Стефана. Это могло бы разрешить многие вопросы – по крайней мере, у рода Блуа на троне появился бы законный наследник, вопреки всем проискам Матильды Анжуйской и ее сыновей. Однако одной из причин ссоры нашего короля с верховным примасом[29] Англии как раз и является то, что Теобальд поддержал Папу, когда тот запретил коронацию принца.
– Но разве нельзя развеять все эти слухи о проказе? – удивилась Милдрэд.
– Можно. Но дело не только в этом. Возможно, дело еще в том, что Папа Евгений покровительствует притязаниям Матильды на трон Англии, а возможно, все дело в характере самого наследника Юстаса.
Эдгар сделал паузу, проследил за вереницей идущих попарно от церкви монахов, а потом продолжил:
– У нашего короля Стефана два сына – Юстас и Вильгельм. В отличие от обезображенного Юстаса, Вильгельм дивно хорош собой, добросердечен и любезен. Но он… как бы это помягче выразиться… не отличается особым умом. Сдается, что все положительные качества Стефана и Мод – их благородство, решительность, умение оценить политическую ситуацию – достались именно Юстасу. Но то ли из-за внешности принца, то ли в силу каких-то иных причин, он не очень приятный человек – вспыльчивый, резкий, непримиримый. Он бесспорно храбрый рыцарь, талантливый военачальник и неплохой политик, но он не слишком добр.
– Станешь тут добрым, когда почитай вся Англия и даже сам наместник Бога на земле считают тебя больным проказой и отказывают в законном праве на наследство! – всплеснула руками девушка. А через миг уже тише добавила: – Мне даже жалко его. Бедный Юстас…
Барон внимательно поглядел на дочь.
– Боюсь, что вскоре жалеть придется твоего отца, когда он окажется между озлобленным принцем и примасом Англии, как между двух огней. И все же нам надо как-то уладить данный вопрос – об этом и просила меня королева Мод. Я надеюсь, что, отправляя Юстаса во Фрамлингем, она предписала ему проявлять сдержанность и добиться заключения хоть какого-то договора. Пока же торжествует именно Гуго Бигод – ибо пока архиепископ Кентерберийский его гость, замок Фрамлингем остается центром управления английской Церкви, что создает угрозу власти короля Стефана. А уж Гуго Бигод не упустит случая извлечь из своего положения наибольшие выгоды.
Глава 5
Милдрэд рассматривала замок Фрамлингем – выстроенный из темно-серого камня, высившийся над округой множеством квадратных башен, имевший немало рвов и деревянных палисадов, он производил грозное впечатление. Недаром изгнанный королем архиепископ Кентерберийский Теобальд за этими стенами мог чувствовать себя в безопасности. А вот Милдрэд стало не по себе, когда они въезжали в арку замка со всеми его нависавшими железными решетками, мощными воротами и выстроившейся многочисленной стражей, – ведь это был замок давнего соперника. Девушка взволнованно посмотрела на отца, но барон только улыбнулся.
– Я бы не привез тебя сюда, если бы нам что-то грозило.
В самом деле, ожидавший на широкой лестнице граф Норфолкский Гуго Бигод смотрел на них с улыбкой и даже сошел с возвышения навстречу.
– Приветствую вас, во имя Божье! – громко произнес он и вдруг расхохотался. – Провалиться мне на этом месте, если я когда-то мог предположить, что Эдгар Гронвудский станет почитаемым гостем в моих владениях.
Эдгар тоже рассмеялся. Глядя на них обоих, заулыбалась и Милдрэд. Оказывается, Гуго Бигод не так и ужасен, да и выглядит молодцевато, одетый в модный кафтан с широкими рукавами, с вышитой на гербе эмблемой Бигодов – красный крест на желтом фоне. Если бы не лысина от темени до затылка, так что только за ушами виднелись тонкие седые волосы, он бы выглядел весьма привлекательно. Впрочем, лысина не помешала Гуго недавно жениться третий раз, и, как говорят, его жена уже носит ребенка.
Между тем хозяин замка перевел взгляд на девушку.
– А это и есть прославленная гронвудская красавица? Воистину людская молва не лжет, называя ее прекраснейшей девой в Денло!
И он, как истинный рыцарь, помог ей сойти с лошади. Милдрэд присела в изящном поклоне, а когда выпрямилась, то взглянула на графа Норфолка с невольным кокетством, какое не смогла побороть, когда на нее так смотрел мужчина.
Гуго Бигод и впрямь был поражен. Эта девушка с чуть раскосыми большими глазами лазурного цвета, с нежным личиком и пышными светлыми волосами была само очарование. Она казалась такой юной, но уже была вполне сформировавшейся, с великолепной фигурой, чего Бигод не смог не оценить.
– Вам повезло с дочерью, барон, – сказал он, не скрывая своего восхищения.
Эдгар подавил улыбку. Ну что ж, теперь Бигод будет относиться к прибывшим саксам с не меньшим почтением, чем к высокородным норманнам, ибо Милдрэд умела располагать к себе людей. Мужчин уж точно, поправился он про себя, заметив, как подле графа сразу же с видом собственницы возникла его молодая жена, леди Гундрада.
Гуго в свою очередь поспешил представить гостям супругу и детей – у него уже имелись три взрослые дочери и сын. Милдрэд обменялась поклонами с каждой из барышень, отметив, что хотя девушки внешне похожи на отца, ни одна не переняла его обаяния – этакие худые длинноногие цапли с длинными носами и белесыми ресницами. А вот сын Роджер пошел явно в его первую супругу – коренастый, веснушчатый, достаточно рослый для своих одиннадцати лет.
На какое-то время Бигод и гости задержались на галерее дворца. Эдгар похвалил навесные щиты на бойницах Фрамлингема, и граф стал пояснять, что все башни укреплений не имеют стен со стороны двора, но защищены специальными деревянными навесами, которые откидываются и позволят лучникам обстреливать врагов, если те ворвутся в замок. Но о фортификации мужчины могли говорить бесконечно, и леди Гундрада предпочла проводить гостью в отведенные им с отцом покои.
Укрепления Фрамлингема были выполнены из камня, но внутренние постройки – из дерева, однако со всеми удобствами. Шиферные скаты крыш то тут, то там прорезали дымовые трубы, указывая на достаточное количество каминов, что все больше входили в употребление вместо прежних открытых очагов. Графиня Гундрада вела гостью вдоль галереи большого, выстроенного в форме буквы «Е» дома, в сторону крыла, где им приготовили покои. Она сообщила, что велит слугам принести туда горячей воды, а также большую лохань, чтобы гости смогли обмыться и привести себя в порядок перед намеченным на вечер сбором знати.
Лохань и впрямь скоро притащили, даже выстлали ее сукном, дабы при мытье не касаться шероховатой поверхности. Тем временем слуги барона распаковывали и расставляли привезенную с собой в обозе мебель. Ибо если гостям и обеспечивали кров, тепло и пищу, то те, кто любит удобства, предусмотрительно брали необходимые предметы обстановки с собой. Пока Милдрэд нежилась в лохани с горячей водой, слуги весело гомонили, собирая походные ложа и кресла господ, выставили маленький столик, покрыли скамьи привезенными с собой дорсарами[30], а еще разделили помещение широким занавесом, как бы создав для барона и его дочери отдельные покои.
После купания, пока служанки расчесывали длинные волосы девушки, бадью перетащили на половину барона, добавив в нее горячей воды. Отец и дочь переговаривались через занавеску. По словам Эдгара, он уже имел честь пообщаться с опальным архиепископом и сделал вывод, что преподобному Теобальду не слишком уютно живется под покровительством плетущего интриги норфолкского графа. Другое дело, что Бигод пока единственный, кто готов защищать прелата даже от короля.
– А вы сообщили им о предстоящем прибытии во Фрамлингем принца Юстаса? – спросила из-за занавески девушка. – И как тут восприняли подобное известие?
– Спокойно. Ведь тамплиеры следят за порядком. Что до приезда Юстаса, то, надеюсь, мы сможем уладить основные противоречия до его появления. Кстати, дитя, я встретил на галерее молодого Гилберта де Ганта, и он просил кланяться тебе.
Из-за занавески долетели смешки Милдрэд и ее прислужниц.
– О, Берта с Эатой уже заметили, что Гилберт вертится под нашим окном. Забавно!
Позже, когда Эдгар оделся в бархатный винно-красный камзол до щиколоток и его опоясывали поясом из чеканных пластин, его дочь испросила разрешения войти. Барон оглянулся, хотел что-то сказать, но так и застыл.
– Милдрэд!.. Гм. Так это и есть то алое платье, которое ваша матушка находила нескромным?
– Да, – улыбаясь, девушка изящно преклонила колена. – Платье из того великолепного огненного бархата, который вы подарили мне по поводу окончания траура!
Барон покачал головой. Действительно, на это Рождество он подарил Милдрэд отрез ярко-алого тонкого бархата. Сам его цвет казался вызывающим. Но фасон…
Это было самое нескромное узкое блио[31], какое ему когда-либо приходилось видеть. Оно было очень длинное, до самого пола, отороченное богатой каймой из золотого переливающегося атласа. Таким же золотисто-мерцающим атласом были подбиты и навесные рукава, причем спереди они были длиной лишь немногим ниже сгиба руки, а сзади ниспадали едва ли не до земли. Все это выглядело невероятно роскошно, Милдрэд в этом одеянии казалась ало-золотой вспышкой огня, но помимо прочего ее блио было столь смело пошито… Шнуровка стягивала его так туго, что для поддержки груди пришлось вставить клинья, но даже при этом алый бархат облегал ее так плотно, что обозначились соски. И если бы только это! Округлый вырез платья был столь откровенен, что открывал полушария груди и плечи, и казалось, что платье вот-вот сползет – такой широкой, расходящейся колоколом от бедра была его юбка и тянувшийся сзади на добрые два локтя шлейф.
– Своим нарядом ты вызовешь во Фрамлингеме целую бурю, – только и сказал барон, не смея осуждать дочь за эту дерзостную красоту.
Милдрэд же лишь рассмеялась и тряхнула своими длинными распущенными волосами, которые удерживал тонкий золотой обруч вкруг чела.
– А для чего же еще оно было пошито! И уж теперь Гилберт де Гант локти себе будет кусать, что предпочел мне какую-то Хавису, пусть и наследницу Линкольнского графства. А молодой Хью Бедфорд и наследник Эссекского графства станут ну просто есть из моих рук. Почему бы и нет? – упрямо вскинула она подбородок, заметив, как ее отец укоризненно покачал головой. – Может, однажды кто-то из них станет моим мужем, и я бы хотела, чтобы это оказался человек молодой, родовитый и безмерно влюбленный в меня!
Лорд Эдгар ничего не ответил. Он откинул свои чуть тронутые сединой, но все еще красиво вьющиеся каштановые волосы и водрузил на голову баронский обруч с чеканным узором и отполированными черными агатами. При этом вид у него стал таким внушительным, что когда он сделал легкое движение кистью, отсылая слуг, те попятились, благоговейно склоняясь. Милдрэд поняла, что отцу есть о чем поговорить, и опустилась в складное кресло.
– Дитя мое, ты всегда знала, что твой брак очень важное дело. Твое положение достаточно высоко, а богатое приданое позволит подняться еще выше. Ведь в своих владениях ты все одно что государыня, от которой многое зависит, но которая всегда должна будет подчиняться мужу. А это значит, что я не могу ошибиться с выбором супруга для тебя. Какое бы положение ты ни заняла в замужестве, ты останешься поданной короля, которому я присягал на верность. Поэтому ни молодой Джеффри Мандевиль, который готов служить любому, ни Хью де Бомон, уже трижды терявший пожалованный ему королем город Бедфорд, – оба они недостойны руки моей дочери.
Он перевел дыхание. Милдрэд слушала серьезно, но теперь осмелилась спросить:
– А на кого бы вы, отец, посоветовали мне обратить внимание?
Глаза девушки, прозрачные, как кристаллы голубого льда, встретились с такими же голубыми глазами барона. Но если во взоре лорда Эдгара светились ум и опыт, то очи Милдрэд были чисты и невинны.
Барон слегка улыбнулся:
– Ну, возможно, первым из претендентов на сегодняшний день я бы назвал Эдмунда Этелинга. Он добродушен, но не глуп, покладист, но не робок, он хороший хозяин, и в его жилах течет королевская кровь, к тому же его рудники в западном Девоншире дают весьма неплохой доход
– О отец! – Милдрэд недовольно надула губки.
Эдгар развел руками: что ж, девушка решительно отвергла этого жениха.
– Тогда я сообщу тебе, о чем еще, кроме известия о приезде принца Юстаса, написала мне королева Мод. Это касается тебя.
– Меня?
– Да, дитя. Мы с тобой – верные приверженцы партии Блуаского дома. И твоей рукой можно распорядиться с пользой для нашего несчастного королевства. Королева предложила в качестве партии для тебя молодого и могущественного графа Херефорда, Роджера Фиц Миля. Причем сей лорд ныне является едва ли не главой партии, поддерживающей императрицу Матильду. Вот королева и рассчитывает привлечь его на свою сторону путем брачного союза с тобой – дочерью одного из своих верных сторонников. И это было бы выгодно как для Англии, так и для тебя самой. Подумай об этом, девочка. В любой момент ты можешь возвыситься до положения графини и занять одно из самых высоких и славных мест в королевстве!
Милдрэд отнеслась к услышанному спокойно: подобные браки не были чем-то исключительным, девушка верила, что отец выберет для нее лучшего из предложенных женихов, и хотя она не знала лично графа Херефордского, его славное имя ей было известно.
Поразмыслив немного, девушка произнесла:
– Предложенный ее величеством жених родом с запада Англии, то есть оттуда, куда я ныне направляюсь. Думаю, пребывая в Шрусбери, я постараюсь узнать все о графе Херефордском, а не только то, что сообщила королева Мод. У нее свои интересы, однако мне предстоит жить не с титулом, а с человеком. И если я не выясню ничего предосудительного, этот брак будет честью для меня.
Барон тепло посмотрел на дочь. Разве не чудесно знать, что уважаешь своего ребенка? Любить его – это не диво, иное дело – понять, что он тебе нравится как человек, что ты вправе им гордиться! И так приятно сознавать, что можешь говорить с дочерью как с равной, что она поймет и воспримет услышанное должным образом.
Но тут их внимание отвлекли громкие звуки трубы, возвещавшие о сборе гостей в большом зале.
Барон поднялся и подал дочери руку.
– Идемте, миледи. Сейчас самое время произвести переполох вашим прекрасным, вызывающим нарядом!
Переполох Милдрэд и впрямь произвела – наступившая при ее появлении тишина служила тому подтверждением. Пожалуй, всякая девушка растерялась бы, оказавшись в центре подобного внимания, – но только не Милдрэд. Зная о своей красоте и будучи о себе высокого мнения, она любила бывать на виду, однако не желала никого шокировать. Поэтому девушка перво-наперво склонилась перед архиепископом Теобальдом и почтительно припала к его руке. Также учтиво она себя вела с епископами Херефорда и Руана. И только заручившись их благословением, могла себе позволить открыто щеголять своим смелым нарядом.
Гуго Бигод заметил барону:
– Ваша дочь столь смутила умы, что того и гляди мы вместо совета устроим тут светский пир с куртуазными речами и пышными комплиментами.
– Полагаю, именно это и входило в ее планы, – усмехнулся барон. – Это последний светский выход Милдрэд перед отправкой в святую обитель. Таково было желание моей дочери, и мы с супругой не стали ей перечить.
– Что? Эта юная соблазнительная дева мечтает одеться в рясу и укрыться от мужских глаз? Прискорбно. Ибо мне пришла мысль переговорить об обручении моего Роджера и вашей Милдрэд.
Это было неплохое предложение: соединить в браке наследников двух самых могущественных в Денло лордов. Но Эдгар знал, что его жена решительно выступит против союза с давнишним врагом, да и сама Милдрэд вряд ли обрадуется жениху, которому едва исполнилось одиннадцать.
Большой зал Фрамлингема был достаточно обширным, чтобы свободно разместить всех присутствующих. На возвышении в одном его конце были установлены «покоем» столы для прибывших на переговоры прелатов[32] и вельмож, в другом расположились члены их свиты и охрана, а в центре зала, в простенке между двумя каминами установили отдельный стол для дам. Их присутствие должно было придать этому сборищу воинов и священнослужителей легкость и светский лоск. По этой же причине на галерее вдоль зала разместились музыканты, а вереница слуг в желтых одеждах дома Бигодов стала вносить яства. В основном подавались всевозможные рыбные блюда: жареные миноги и форель, копченая лососина, угри со специями, отваренный в уксусе с пивом большой карп, маринованные в белом вине раки, крупные устрицы из залива Уош в густом молочном соусе с лимоном. Подавались и пироги с сухими фруктами, столь щедро сдобренные пряностями, что привкус старого хлеба почти не ощущался. А еще принесли сочные зимние груши и яблоки, гороховое пюре и сладкую от меда овсянку.
Милдрэд расхваливала яства, вызывая довольные улыбки на лицах жены и дочерей Бигода. Они тут же стали рассказывать, сколько усилий приложили, чтобы сделать пир и во время поста богатым и изобильным. И все же старшая дочь графа, Рогеза, единственная уже просватанная и поэтому державшаяся особенно важно, не смогла не съязвить: немудрено, что Милдрэд так восхищается, ведь всем ведомо, что саксы, несмотря на присущее им обжорство, обычно питаются грубой и плохо приготовленной пищей.
Графиня Гундрада сурово взглянула на падчерицу, но Милдрэд сделала вид, будто не заметила колкости. Более того, она подтвердила, что во многих саксонских бургах[33] пища готовится скверно и почти не отличается от крестьянской. Однако леди Рогезе надо приехать в Гронвуд-Кастл, чтобы оценить тамошнюю кухню. Ибо и король Стефан, и епископ Илийский, и даже суженый самой Рогезы, Жиль де Клар, сочли стол Гронвуда способным удовлетворить самый изысканный вкус. Причем все это Милдрэд говорила так приветливо и мило, что не только поставила надменную нормандку на место, перечислив именитых гостей своей семьи, но и пригласила ту к себе, пообещав принять Рогезу не менее тепло, чем приняли их с отцом во Фрамлингеме. А вот для леди Амиции, повернулась Милдрэд ко второй дочери графа, будет небезынтересно посетить ярмарку в Гронвуде. Ибо всем известно, какая Амиция превосходная наездница, а уж конные торги в Гронвуде славятся на всю Англию.
Тем временем младшая дочь Бигода, тринадцатилетняя Клотильда, или просто Кло, как ее величали в узком кругу, сама стала льнуть к очаровавшей ее гостье, даже, не удержавшись, коснулась блестящей золотистой подкладки рукава Милдрэд.
– Это и есть восточный шелк, да?
– Да, это атлас, – саксонка невозмутимо откинула край свисающего рукава. – Отцу его привозят тамплиеры. Правда, хорош? Думаю, теперь, когда наши родители помирились, мы сможем подарить вам штуку этого дивного материала.
Милдрэд была сама любезность, и женщины дома Бигодов пришли в восторг от знакомства с ней.
За верхним столом велись не столь невинные речи. Здесь собрались сторонники и противники короля Стефана, поэтому обстановка складывалась более напряженная, порой звучали резкие слова, а сам архиепископ Теобальд пока только наблюдал за происходившим, все взвешивая и еще не решив, к какой из партий примкнуть. Только призванные быть миротворцами тамплиеры держались особняком. Они сидели за боковым столом, молчаливые и строгие в своих идеально белых длинных одеяниях с алыми крестами, ели мало, и казалось, пребывали в каком-то раздумье. А вот прелаты почти с неприязнью слушали, как барон Эдгар уговаривал Теобальда первым написать королю, выразив тем смирение и готовность к разрешению конфликта.
– Не я начал эту ссору, – заявил архиепископ Теобальд, и его обычно кроткое лицо приняло замкнутое выражение. – К тому же, как духовное лицо, я должен перво-наперво служить его святейшеству Папе и потому не могу терпеть попирающие права Церкви запреты Стефана Блуаского.
Архиепископа поддержал Гуго Бигод:
– Разве король не должен пойти на поклон Церкви, если дело дошло до интердикта?
Чувствуя поддержку одного из самых могущественных графов Англии, Теобальд принял еще более суровый вид, а прелаты согласно закивали. Однако тут всех отвлек молодой Хью Бедфорд, к месту или не к месту спросивший, какие новости может сообщить архиепископ о крестовом походе. Эта тема всех интересовала, и вскоре гости только и говорили о том, что Людовик Французский возглавил поход, да еще и взял на борьбу с неверными свою супругу Элеонору Аквитанскую. Постепенно разговор перешел к слухам о размолвках между Людовиком и королевой, которая везла с собой в обозе целый штат молоденьких трубадуров и музыкантов, певших больше о небесной красоте супруги Людовика, нежели о святости своей миссии и о борьбе с сарацинами. Неудивительно, что поход вышел почти безрезультатный и принес крестоносцам больше неудач, нежели побед. Поговаривают даже, что в походе Людовик и Элеонора так сильно разругались, что кое-кто предрекает этой чете развод. И хотя подобное сулило Франции немало проблем[34], кто знает, до чего может дойти, когда речь идет о столь могущественной и решительной женщине, как Элеонора Аквитанская, и столь слабом человеке, как Людовик Французский.
Барона Эдгара устраивало, что присутствующие отвлеклись. Сидя подле архиепископа Теобальда, он негромко вернулся к прежней теме, выложив свой главный козырь: Стефан готов примириться с примасом, если тот замолвит за него слово перед Папой и Его Святейшество снимет интердикт.
– Но ведь Стефан потребует от меня и помазания на царство его сына Юстаса! – заметил Теобальд. – А понтифик никогда не допустит, чтобы подобный человек получил корону Англии.
Читать бесплатно другие книги:
