Галерея «Максим» Рой Олег

– Да конечно, не бегал! Конечно! А зачем? Когда есть Марина! Она все за тебя сделает!

Алла усмехнулась. Хоть и не любит она Маринку, а проблемы у них обеих с Ильей совершенно одинаковые.

– Ну что ты завелась? – все так же тихо заметил Илья, и Алла была уверена, при этом поморщился, очень уж не любил он разговоры на повышенных тонах. – У меня сейчас от твоего крика голова лопнет.

– Да пусть лопнет, пусть лопнет! – горячилась Марина. – Емельянов, ты – дебил! Ты хоть понимаешь, сколько у него бабок? Понимаешь? Ты считать еще не разучился? Вот и посчитай свою выгоду, если продашь ему хоть одно свое полотно! А он купит, обязательно купит две твои картины, а то и больше. Тебе всего-то навсего надо слетать к нему домой. Ну не хочет он покупать кота в мешке.

– Тогда пусть сам сюда приезжает и выбирает, – упирался Илья. – С какой это стати овес за лошадью должен ходить?

– Ты не лошадь, Емельянов, ты упрямый осел! Ну что, от тебя убудет – слетать к нему? Миславский вон слетал, и ничего, жив остался, еще и две картины свои впарил… – Марина вдруг замолкла, поняв, что ляпнула в порыве чувств что-то не то.

Стоя в холле, Алла покачала головой – теперь ее муж точно ни за что не согласится: своего бывшего однокашника Миславского он на дух не переносит и по его следам вряд ли пойдет.

– Миславский? – переспросил Илья. – Вот пусть Миславский ему в ножки и кланяется, а я не буду.

– Ну и иди ты к черту! Достал ты меня! Нянчусь с тобой, как с ребенком, ей-богу! Тогда сам и ищи себе покупателей! Все, чао!

Алла предусмотрительно отскочила подальше, и правильно сделала – дверь тотчас распахнулась настежь, и в холл вылетела растрепанная и раскрасневшаяся Марина. Бурные эмоции совсем не красили ее, что Алла не преминула отметить. Помощницу мужа она всегда считала женщиной непривлекательной, а главное – не умеющей за собой следить и правильно себя подать. Как там выразилась Коко Шанель, «если женщина к тридцати годам не стала красавицей, то она дура»? Вот-вот, тот самый случай. Этот жиденький хвостик на голове, эти вечно мешковато сидящие, пусть и недешевые, темные деловые костюмы, которые она постоянно носит, эта неудачно подобранная оправа очков, которые ее так старят… И как она в подобном виде ухитряется иметь дела с респектабельными людьми, покупателями картин? Они же в основном мужчины… Уму непостижимо!

В порыве чувств Марина даже не поздоровалась с ней, так, едва кивнула. Пролетела мимо и уже с порога выкрикнула Илье:

– Я ушла, Емельянов! Подумай о нашем разговоре! Завтра жду от тебя ответа! Надеюсь, ты одумаешься!

Алла даже рта не успела открыть, чтобы перекинуться парой слов с гостьей, как та ускакала, напоследок громко хлопнув дверью. Поскольку муж из гостиной не выходил и даже не ответил Марине, Алла решила сейчас его не трогать. Заглянула в кухню, где соседка Антонина, помощница по хозяйству, уже заканчивала готовить ужин, и отправилась в спальню, переодеваться в домашнее.

Увидев за ужином жену, Илья удивленно вскинул брови:

– Ты уже дома? Надо же, какая приятная неожиданность. А где Максим, не знаешь?

– Он будет поздно. – Алла положила себе на тарелку ложечку салата, заправленного оливковым маслом, налила в высокий узкий стакан свежевыжатый сок из моркови и грейпфрута.

– Опять гулянки? – нахмурился Илья.

Не без зависти Алла следила за тем, как он орудует ножом и вилкой, отправляя в рот кусочки жареного мяса. Счастливый! Ей бы такую конституцию, чтобы есть по вечерам жирную свинину, щедро залитую расплавленным сыром, и это никак не отражалось бы на фигуре…

– А что такого? – с некоторым вызовом парировала она. – Ему девятнадцать лет, и он влюблен. Когда же ему гулять, как не сейчас?

– Влюблен? – Илья так удивился и заинтересовался, что перестал есть. – Максим влюбился? Не верится даже… А я и не в курсе. И кто эта девушка?

– Сама не знаю, – из вредности Алла не стала ничего рассказывать мужу. Пусть это останется их с сыном общим секретом. – Какая-то Лена Горохова. Я ее и не видела ни разу.

– Жаль… Было бы любопытно на нее взглянуть. Но, по крайней мере, его чувства взаимны, у них все хорошо? – допытывался муж.

– Господи, ну откуда я знаю! Что ты ко мне пристал?

Илья пристально посмотрел на жену и соизволил поинтересоваться:

– Ты чем-то расстроена, да? Что-то случилось?

Та пожала плечами:

– Да нет, ничего особенного не случилось… Хотя, конечно, радоваться тоже особо нечему.

– А что такое? – Илья отодвинул от себя пустую тарелку.

– Да все то же. Будто ты не знаешь! Денег вообще нет. Дела у меня в бизнесе как-то не очень идут, еле-еле свожу концы с концами, прибыли практически ноль. А нам столько всего нужно, прямо голова идет кругом! Зима ведь на носу. Машину надо будет «переобуть», да и вообще хорошо бы ее в сервис отогнать, на то, на се… Шубу купить, у Макса тоже куртка уже старая… Он жалуется, что и компьютер ему давно пора обновлять. Да и сессия его не за горами, опять придется за экзамены платить, а мне вообще нечем. Сколько можно к папе обращаться?

– А нечего за него платить, – буркнул в ответ Илья. – Пусть сам учится. Почему-то мне в его годы никто отметки не покупал – и ничего, я учился, и хорошо учился, еще и стипендию получал. И подрабатывал, потому что на эту стипендию жить было невозможно.

– Ну, ты-то понятно, у тебя ни отца, ни матери к тому времени не было, – решительно возразила Алла. – Но Макс-то у нас, слава богу, не сирота! Или ты хочешь, чтобы он в армию загремел? Мне тоже папа с институтом помогал – что тут такого?

– Алла, мы уже тысячу раз говорили об этом, – устало сказал Илья. – Есть ли смысл начинать разговор в тысяча первый? Все равно он ни к чему не приведет, каждый останется при своем мнении, только поссоримся. А если нет денег, то, может быть, стоит пореже покупать всякие побрякушки? – Он указал на ее золотые часики.

– Ну, знаешь ли! – взорвалась Алла. – Мне эти побрякушки, между прочим, не ты даришь, а я сама на них зарабатываю! Ты еще и радоваться должен, что я от тебя ничего не требую. Других женщин мужья полностью обеспечивают. Вон Оля Буковская, жена твоего лучшего друга, вообще не работает, а как они живут! Несколько раз в год за границу ездят, дом загородный строят. Нам такое и не снилось! И вместо того чтобы упрекать меня за мои траты, ты лучше на себя посмотри! Хоть бы что-то из своих картин, которыми ты полквартиры захламил, продал! Так, глядишь, и деньги бы появились… Не все же на моей шее сидеть!

– Алла, ты что?! – ахнул Илья. – Ты хочешь сказать, что я сижу…

Договорить она ему не дала. Сорвалась с места и, звонко цокая каблуками – Алла и дома носила «приличную» обувь, – выскочила из комнаты.

А Илья долго еще сидел над остывшей чашкой чая, думал о том, как все сложилось, недоумевал…

Когда они познакомились, он заканчивал Строгановку. Недавно нашел свою фотографию тех лет и улыбнулся. Смешной он тогда был. Худющий, как жердь, глаза горят, волосы длинные, свободная блуза с воротником апаш и шейный платок… Тогда казалось, что так, и только так должен выглядеть настоящий художник. Сейчас и вспомнить потешно. А Алле только-только исполнилось восемнадцать. Единственная дочка обеспеченных родителей, балованное дитя, привыкшее мгновенно получать все, что понравится.

Их роман начался бурно, как вихрь. Познакомились на вечеринке, на дне рождения однокурсницы, и Илья сразу же потерял голову. Платиновая блондинка с карими глазами и удивительно светлой, молочной белизны, кожей показалась ему ослепительной красавицей, только что не богиней. Он влюбился до умопомрачения. Алке кто-то наболтал, что Илья Емельянов гений и обязательно прославится. Она поверила и захотела его. Захотела так, как хотела новые сапожки, кофточку или браслетик. Мое это должно быть – и все тут.

На тот момент Алла только недавно открыла для себя радости секса и бурно наслаждалась ими. Но предыдущие ее партнеры были мужчины старше ее, хоть и более опытные, но сдержанные, лишенные юных восторгов и сентиментальности. Илья – молодой, влюбленный, горячий, выгодно отличался от них в ее глазах. Он боготворил Аллу, вторую женщину в его жизни. Первая была случайной, роман с ней вышел пошлым и приземленным, как ни пытался Илья убедить себя, что это настоящая любовь, у него ничего не получилось. Не то что с Аллой.

Два месяца прошло как в угаре, а на третий выяснилось, что Алла беременна. Случился настоящий скандал в благородном семействе Ханаевых. Мать настаивала, что первый аборт вреден для здоровья, отец был против брака – не для нищего студента они растили и холили свою обожаемую дочурку. Единственное, что хоть как-то примиряло его с Ильей, была большая квартира в центре. Все остальное дедово наследство, включая дачу под Яхромой, тот продал, когда заболела мама. Денег на лечение Илья тогда ухлопал кучу, но они не помогли. За год до его знакомства с Аллой мама умерла от сердечной недостаточности.

В итоге свадьба все-таки состоялась. Шикарная, в банкетном зале ресторана «Прага», на семьдесят пять человек гостей, с роскошными подарками и автомобилями «Чайка». Но в семью Илью так и не приняли. Все время давали понять, что есть мы, Ханаевы (в это понятие входила и Алла), а есть ты. Мы отдельно – ты отдельно.

Илья получал стипендию и подрабатывал, но на содержание семьи этого, конечно, не хватало. Тем более когда семья – это Аллочка, привыкшая к красивой жизни, такси, ресторанам, покупаемым у спекулянтов импортным тряпкам и духам, к ежегодному отдыху в Прибалтике или Крыму. Поэтому само собой вышло так, что у мужа и жены сразу же образовались разные кошельки. На деньги Ильи покупались повседневные продукты и вещи для него – художественные принадлежности и изредка одежда. На деньги Аллы, точнее, ее папы – вся та роскошь, к которой она привыкла. Но все равно Илья был счастлив. Он наслаждался жизнью с любимой и старался не замечать того, что могло это омрачить.

К ожиданию ребенка новоиспеченные супруги тоже относились по-разному. Илье очень хотелось сына, и он с нетерпением ждал его появления, заранее полюбил, выбрал имя Максим – так звали героя любимой кинотрилогии[1] деда. «Крутится-вертится шар голубой», – напевал Илья за работой в своей студии, представляя, как будет гулять с голубой коляской, как станет учить малыша рисовать, как ответит на все-все его вопросы, которыми, как известно, дети в определенный период так и засыпают родителей.

Настроение Аллы мало походило на его блаженное состояние. Она словно вообще не думала о том, что будет через несколько месяцев. К счастью, она переносила беременность легко и потому продолжала вести прежний, досвадебный образ жизни. Встречалась с подружками, прогуливала институт (она училась в Плехановском), бегала по магазинам и портнихам и много времени проводила у мамы с папой – одна, без него, потому что Илья старался появляться там как можно реже. Иногда Алла вдруг становилась капризной, придиралась к мужу, могла расплакаться из-за пустяка, например глядя в зеркало и досадуя на то, что фигура испортилась. Но он относился к этому с пониманием, был уверен, что скоро это пройдет, и всегда старался поддержать жену, обнять, утешить.

Их быт был совершенно неустроен, несмотря на то что сразу после свадьбы тесть, сделав тщательную ревизию в его квартире, организовал ремонт, заставил выбросить большую часть «старой рухляди» (Илья с огромным трудом отвоевал лишь несколько дорогих сердцу вещей, с которыми были связаны самые яркие воспоминания) и обставил все современной мебелью, самой лучшей, которую только сумел «достать», как это называлось в те годы. Вести хозяйство юная Алла не умела, единственное, что у нее получалось, – это загрузить одежду в новенькую стиральную машину, также приобретенную ее родителями. Гладила и убирала она плохо, готовить не умела совсем. Поэтому питались молодожены или в кафе, или тем, что делал Илья. Для него не составляло никакой проблемы пожарить котлеты из кулинарии, сварить картошку или макароны, но Аллочка часто отказывалась есть его стряпню, считая подобную еду слишком калорийной.

Именно из-за еды и разгорелся их первый семейный скандал. Она была уже месяце на седьмом, когда Илья увидел в ее руках тонкую тетрадь в клетку и ненароком заглянул в нее через плечо жены. Он думал, что она занимается, изучает какую-нибудь политэкономию, но обнаружил в тетради таблицу калорийности продуктов.

– Ты что, на диете сидишь? – удивился он. – Зачем? Ты же совсем не поправляешься. Вон Оля Буковская, когда ждала Дашку, чуть ли не вдвое шире стала, а ты…

– А я потому и не толстею, что слежу за собой, – отвечала молодая жена. – У меня нет никакого желания из-за этого ребенка превращаться в кадушку.

Слова «из-за этого ребенка» больно царапнули. Как будто она говорила о чем-то неприятном… Раздосадованный Илья осторожно спросил, не вредно ли такое ограничение ребенку. Он ожидал услышать в ответ, что диету назначил врач, потому что во время беременности молодой маме нежелательно сильно поправляться (Оля Буковская даже в больнице лежала из-за лишнего веса). Но Алла сказала совсем другое. Что ей плевать и на врачей, и на Олю Буковскую и что никакие дети на свете не заставят ее уже в восемнадцать лет превратиться в жирную уродливую корову. Илья пытался доказать жене, что здоровье ребенка гораздо важнее ее фигуры, но она вообще не желала слушать его аргументы. Спорить с ней было тяжело, тем более что он всеми силами старался не расстроить жену. Но не удалось. Обозвав его придурком, она, заливаясь слезами, выскочила из комнаты и закрылась в ванной. Выйти оттуда ее заставили только долгие уговоры и извинения. А на следующий день еще и от тестя досталось.

– Что там у вас случилось? – спросил он крайне недовольным голосом. – Аллочка говорит, ты к ее питанию придираешься?

– Понимаете… – начал было Илья, но папаша жены был явно зол и не собирался выслушивать его объяснения.

– Она мне вчера звонит, вся в слезах… Это при ее-то положении? Ты головой думай хоть иногда! Я вообще понять не могу, что она в тебе нашла, а тут еще такие закидоны…

Не дослушав мораль, Илья положил трубку. О том, чтобы выяснять с женой, почему она жалуется отцу, не могло быть и речи. Опять, чего доброго, расплачется… Именно тогда он впервые подумал о том, что, похоже, был не прав, связавшись с семьей Ханаевых. Да, непросто ему будет… И ведь никуда теперь не денешься – вот-вот родится сын. Что это будет именно сын, они с Аллой не сомневались. Об этом говорили все приметы: и ее страсть к соленьям, и острый живот, и такая жуткая тяга к пиву.

Оставалось только одно проверенное средство – поговорить по душам с лучшим другом, Славой Буковским. Посидеть у него на кухне, выпить водки, выговориться, излив на собеседника все, что накопилось в душе, поделиться соображениями, что, видимо, поторопился он с браком, с ребенком – Алла еще слишком молода, чтобы быть женой и матерью.

Славка выслушал, похлопал по плечу:

– Ничего, старик, ничего. Все образуется.

И у Ильи не было оснований ему не верить. Слава уже был муж со стажем, дочке Дашке полтора года, жена Оля – полная противоположность яркой и непоседливой Аллы, хозяйственная, домашняя, скромная, отличная мать.

– Знаешь, как говорят поляки, – игриво подмигнул Славка, разливая остатки водки по стопкам, – в жизни мужчины должно быть три пани – для представительства, для уюта, в смысле – по хозяйству, и для постели. Лучше моей Оли пани по хозяйству не найти. Ну, а для представительства и для постели всегда есть пани на стороне…

Илья напрягся, ожидая, что друг будет развивать свою мысль и перейдет на Аллу, но Славка не сделал этого, а тактично замолк. Он вообще никогда не высказывался вслух о жене друга, но Илья подозревал, что Слава не воспринимает ее всерьез, считает всего лишь хорошенькой пустышкой. И чем дальше, тем больше оснований было у самого Ильи с этим согласиться.

Родила Алка легко и быстро. Обо всех нюансах, разумеется, заблаговременно позаботились ее родители, выбрали лучший роддом, договорились с врачами. Илье оставалось только мерить шагами вестибюль старого здания на Новом Арбате в ожидании благой вести, принесенной разве что не ангелом, а усталой санитаркой. Услышав «Емельянов, у вас сын!», он чуть с ума не сошел от радости. Хотелось кричать в голос, скакать до потолка и обнять весь мир. Весь сразу.

Забирали Аллу с малышом, разумеется, на машине тестя. Никакого праздника, никакого семейного застолья, чтобы обмыть ножки новорожденного, не было. Все прошло буднично – привезли, уложили в кроватку, попили чаю и разъехались. А пока Ханаевы втроем чаевничали на кухне, Илья стоял над колыбелькой, вглядываясь в лицо спящего сынишки.

Он очень боялся, что его отодвинут в сторону во всем, что касалось вопросов воспитания сына, но, слава богу, вышло иначе. Тесть к Максимке не очень-то проникся и свою отцовскую любовь на внука не перенес. Он по-прежнему в основном интересовался дочерью, а не новым членом семьи Емельяновых. Теща тоже больше была занята своими делами. Приезжала сначала раз в неделю, а потом и реже, на час-полтора, кудахтала над ребенком, перебирая всех близких и дальних родственников, на которых он, по ее мнению, был похож или не похож, и отправлялась восвояси. Алла от ухода за малышом быстро уставала, стала нервной, раздражительной. Глядя на все это, Илья начал сам заниматься ребенком, гулял с ним, пеленал, купал, вставал к нему по ночам, даже кормил, потому что молока у Аллы не оказалось. Что, похоже, нисколько ее не огорчило, даже наоборот.

Родился Максимка в июле, а уже с сентября Алла вернулась в институт, решив, что брать «академку» не стоит. Тем более что Илье, который летом защитил диплом, повезло устроиться художником в кинотеатр поблизости от дома. Такая работа не требовала постоянного присутствия и оставляла достаточно времени для ухода за малышом. Все свободное время он тратил на ребенка, развивал его и старался не пропустить ни одного момента взросления маленького человечка. Его совсем не напрягали эти занятия, скорее наоборот, было в радость постоянно открывать в своем сыне что-то новое, учить его и видеть, как тот на глазах с каждым днем становится старше и смышленее.