У кладезя бездны. Адские врата Афанасьев Александр

Схватка

(продолжение)

Главный вопрос, который волновал всех после выборов нового Папы, – деньги. Деньги Ватикана, другие деньги, деньги очень многих, которые находились под контролем барона Карло Полетти. Человека, который со своим Банка ди Рома осуществлял функции распорядителя и легального прикрытия ватиканского спрута.

Денег этих было более чем достаточно. Получить свое удалось только одной силе – сицилийской мафии, с которой барон демонстративно предпочел не ссориться. Вернул все до лиры, до сентарио.

Генерал Абубакар Тимур имел интерес в деньгах, которые в свое время ушли через Ватикан и Рим на швейцарские, люксембургские и австро-венгерские счета через старшую баронессу Полетти. Денег этих было столько, что на них можно было развязать мировую войну, не то что вести террор. Кроме местонахождения этих денег требовалось взять под контроль их владелицу, сосланную в Среднюю Азию Люнетту, молодую баронессу Полетти и бывшую морганатическую супругу русского Императора, – но это было не так-то просто, и генерал предпочитал решать проблемы по мере их поступления.

Польская группа в Ватикане, прямо связанная с краковскими пограничными бандами, с австро-венгерской разведкой и генералитетом, – была заинтересована в том, чтобы получить деньги польской казны, которые были спасены от наступающей русской армии. Деньги эти ушли по ватиканскому каналу, потому что никакого другого канала в распоряжении последнего польского царя не было. На эти деньги можно было создать целый Польский Заграничный Легион и поднять новый рокош.

Мануэль Альварадо «подвесил» в Банке Ватикана сумму, эквивалентную двадцати миллиардам североамериканских долларов – в Мексике для того, чтобы нанять киллера, достаточно было одной миллионной части этой суммы. Нельзя сказать, что у него не было денег – но если бы кто узнал, что Альварадо кто-то обокрал на двадцать арбузов и остался при этом жив, – самому Альварадо и всему его делу был бы конец. Если безнаказанно может воровать один – значит, могут воровать все. Этих двадцати миллиардов как раз и не хватало Альварадо сейчас, когда возможность отложения южных штатов от федерации была как никогда велика.

Что-то от кого-то знал про эти деньги диктатор Кантарелла и его сын. Немного – но достаточно, чтобы начинать действовать.

И самое главное – деньги нужны были кардиналу Алессандро Антонио да Скалье. Главе итальянской группы кардиналов. Человеку, который совершил всего одну ошибку в жизни – но такую, какую совершает один человек в поколении. Такие ошибки совершают тираны, диктаторы, вожди, императоры. И цена их – потеря всего.

Когда кардиналу да Скалье, человеку, ответственному за государственные финансы в Ватикане и за легальное и нелегальное крыло ватиканской банковской системы, сообщили, что папа Иоанн Павел II скончался в замке в Гандольфо, – он понял, что дело дрянь. Новый папа скорее всего будет не таким, как Иоанн Павел II, и что будет с деньгами – непонятно. К тому же – непонятно, кто будет кардиналом-камерленго и суперинтендантом государственных доходов. Точнее – как раз таки понятно, на такое место всегда ставят своего, проверенного человека. А кардинал да Скалья очень не хотел покидать пост, дающий огромные дополнительные доходы. В этих условиях кардинал поступил так, как обычно поступает не совсем добросовестный сотрудник при смене руководства. Он решил уничтожить все записи, скрыть все деньги и сделать, таким образом, передачу своего поста другому человеку невозможной.

Отдав приказ, чтобы папу тихо перевезли в Ватикан и не сообщали о его смерти как минимум сутки, отец да Скалья приступил к делу.

Как и у всякого не совсем порядочного финансиста, у отца да Скальи был «свой человек», позволяющий осуществлять незаконные трансграничные банковские операции. Это был барон Полетти, глава Банка ди Рома. Отец да Скалья поднял барона на ноги в субботу – и они за один день облегчили Банк Ватикана и подчиненные им банки на сумму, эквивалентную пятистам миллиардам лир. То есть банки-то были, были вкладчики, был персонал, были клиенты – а вот активов уже не было. И если еще двадцать лет назад для подобного злочинья требовался как минимум месяц – то сейчас, с развитием систем электронных транзакций, двое негодяев и мошенников сделали все за один день. Цель у отца да Скальи была простой – взять в заложники все заинтересованные группы и потребовать, чтобы все группировки на конклаве кардиналов, контролируемые самыми разными силами, избрали его папой.

Обычно отец да Скалья принимал кое-какие меры предосторожности, чтобы деньги не вышли из-под контроля. Но сейчас времени на это просто не было.

И каково же было изумление кардинала да Скальи, когда его подельник по этому делу, барон Карло Полетти, перестал отвечать на телефонные звонки и удалился в свою швейцарскую горную резиденцию.

Новый германский папа после первых же дней аудита вызвал кардинала да Скалью и спросил его, куда делись все деньги. Кардинал да Скалья не ответил, но это не потому что он их украл… нет, кстати – он на самом деле их украл, но вот где именно находятся деньги, кардинал не знал и вернуть их не мог, даже если бы очень этого захотел.

Папа бросил кардинала да Скалью в тюрьму и сказал, что тот будет сидеть, пока не вспомнит, где деньги. В ситуации, в которой оказался кардинал да Скалья, это было вечностью. Пожизненным заключением.

Вскоре папа был убит террористами.

Новый папа, граф Пьетро Антонио ди Марентини, неофициальный глава ватиканской разведки, имеющий большие связи с разведками других стран, в частности с британской, первым делом освободил да Скалью и поговорил с ним начистоту. Да Скалье терять было уже нечего – и он признал, что деньги вместе с бароном Карло Полетти вышли из-под контроля.

Папа приказал не выносить сор из избы, то есть подделывать всю отчетность, пока деньги не будут найдены. Только второго дела банка Амброзиано и не хватало – а это будет почище банка Амброзиано.

Кардинал да Скалья с радостью согласился.

Все стороны в этой игре понимали, что они попали в цейтнот. Ни одна из тех сторон, которая потеряла деньги, не могла убить барона Полетти, что технически было возможно, – тогда никто не узнает, где же все-таки деньги и как получить их назад. Граф ди Марентини, новый Папа – наверное, он потому и стал Папой, получил голоса итальянской части коллегии выборщиков – сделал сильнейший ход, умыкнув сына барона Полетти, Джузеппе Полетти, к похищению которого приложила в свое время руки католическая церковь и лично граф ди Марентини. Он умыкнул его из разорванной на куски гражданской войной Персии и получил сильнейший козырь в свои руки, козырный туз. Страшно было подумать, что было бы, например, если бы Джузеппе Полетти попал в руки русских и те, не разобравшись, просто отпустили бы его. А еще страшнее было бы – если бы русские разобрались во всем.

Но были еще и джокеры.

Самым простым ходом было – обменять Джузеппе Полетти на деньги, и всего делов. Но при более тщательном рассмотрении этот ход обернулся бы катастрофой. Тот, кто держал в руках Джузеппе Полетти, имел возможность получить не только свои деньги, но и чужие. Таким образом, нечистоплотные в финансовых вопросах кардиналы наживали врагов в виде мексиканского наркобарона, под началом которого десятки тысяч боевиков и польских террористов. Ведь если барону Полетти вернуть сына – он в ответ вовсе не будет обязан вернуть ВСЕ деньги, верно? Только те, которые принадлежат оказавшим ему услугу людям.

Это при том, что барон имел возможность нанять лучших в мире боевиков для того, чтобы вырвать из рук похитителей своего сына на этапе передачи.

Зная барона Полетти и его итальянскую, скорее даже южноитальянскую натуру, не приходилось сомневаться, что, получив в руки сына и вернув деньги, он моментально начнет мстить. Как? Да очень просто. Достаточно будет отдать документы журналистам – и все деньги конфискуют, а их всех отправят в тюрьму. Наркоторговля, похищения, убийства, терроризм, ядерная контрабанда. Достаточно?

Так что ситуация завязалась в гордиев узел и никто из игроков не мог сделать ни одного хода без того, чтобы не заставить объединиться против себя всех остальных игроков за столом. Нужен был кто-то третий. Кто-то, кто обладает достаточной силой, но при этом не терял денег в Банке Ватикана.

Единственным, кто мог напрямую контактировать с бароном Полетти, был кардинал да Скалья. Барон выставил требования – сын в обмен на доступ к деньгам, но это требование было невыполнимым по обстоятельствам, указанным выше. После Персии сам барон не знал, у кого именно находится его сын, – и это было единственное уязвимое его место. Не зная, на кого именно давить, – он давил на всех сразу.

Тем временем начались необъяснимые убийства влиятельных кардиналов и папабилей, претендентов на папский трон. Кардинал Кейт Каллари погиб в Белфасте при штурме небольшого особняка силами спецотряда полиции. Вместе с ним нашли его любовника, молодого, но уже прославившегося своей жестокостью боевика ИРА. Кардинал Франуса Бушерон, еще один папанобиль[11] – погиб в грязной машине в Париже во время гомосексуального полового акта. Кардинал O’Рейли, архиепископ Бостона, погиб при допросе в здании бостонского полевого офиса ФБР, будучи разорванным на части пулями винтовки, пробивающей бетонные стены. Кто-то убирал фигуры с доски щелчком пальца, как балующийся ребенок, – и никто ничего не мог сделать. Совсем – ничего.

Оставалось только молиться…

03 июля 2014 года

Рим

Небольшой автомобиль производства Баварских моторных заводов серии 330XI въехал в Рим с запада, со стороны побережья. За рулем его был молодой, ничем не примечательный человек, с длинными волосами до плеч, бородкой и усами, больше он напоминал Иисуса Христа наших дней, решившего проведать Пастырей Божьих в их ватиканской цитадели. Молодой человек был бледен и едва уловимо морщился. Иногда.

Егермейстер Его Королевского Величества, Короля Англии, Алан Сноудон, двенадцатый граф Сноудон вернулся в Рим.

Поручение у него на сей раз было простое. Оставить машину на Виа делла Консилиационе. Смешавшись с толпой, проникнуть на Площадь Святого Петра. Держаться справа, ближе к западным колоннам. И там он должен был получить от неизвестного пакет с информацией в виде флеш-карты. После чего надлежало возвращаться.

Он не знал, от кого он должен был получить пакет. Но неизвестный информатор должен был знать его в лицо и сам подойти к нему…

Вот и все.

В город на сей раз он пробрался безо всяких проблем, его не остановили посты карабинеров на въезде в город. На лобовом стекле его машины красовалась дорогущая виньетка, говорящая о том, что въезд в центр города оплачен на целый месяц…

Виа делла Консилиационе…

Граф с большим удовольствием никогда бы здесь больше не появлялся. Но приказ есть приказ…

Найдя свободное место в самом начале площади, граф Сноудон втиснул туда машину и выключил двигатель. Посидел, закрыв глаза и изгоняя из сознания не боль, а саму память о боли. Строки плыли перед глазами.

Эти строки были отчеканены на простом монументе, стоящем в Герефорде, сонном английском городке на границе Англии и Уэльса. Этот монумент посвящен бойцам Двадцать второго Специального авиадесантного полка, отдавшим свои жизни за Родину, павшим в бою с врагом. Пару дней назад на нем появились четыре новых имени…

Граф дал себе зарок когда-нибудь посетить этот проклятый золотой город Самарканд, ныне находящийся под властью русских.

Он закрыл за собой машину, утвердившись на ногах. Огляделся – все следы перестрелки убрали, словно ее и не было… шито-крыто, концы – в воду.

Граф пошел к вратам площади Святого Петра, стараясь шагать тверже…

Людей на площади было относительно немного, это заставляло нервничать. Он заметил снайпера на крыше – а это тут еще к чему. У графа не было с собой оружия, зато было неприятное ощущение – как будто его втолкнули в клетку со львом.

Контакт произошел неожиданно для него самого, он даже не заметил, как этот человек подошел к нему. Лишь в самый последний момент он почувствовал неладное… и тут же чуть повернулся, чтобы схватить лезущего к нему в карман за бумажником вора. Но ранение сделало свое дело… внезапная боль словно током ударила, пальцы схватили пустоту. Все, что он успел увидеть краем глаза, – это силуэт удаляющегося от него человека.

Он знал этого человека. Капитан Джекоб Риц-Дэвис, выходец из специальных сил, но не из САС – специальная лодочная секция в Пуле. Что он тут делает, мать его?

Граф был профессионалом и знал, что нельзя после контакта разворачиваться на сто восемьдесят градусов и уходить. Поэтому он начал смещаться вперед и влево, как будто стараясь подойти ближе к Собору Святого Петра, стараясь рассмотреть его. Положение снайпера он помнил постоянно, и ему казалось, что перо запуталось в его волосах как раз с той стороны, где был этот чертов снайпер.

Все время, пока он шел обратно, он ждал, что его схватят или что хлопнет придушенный глушителем выстрел – и он падет бездыханный на площади самой маленькой абсолютной монархии в мире. Но ничего не произошло – он вышел через ворота вместе с немногочисленными верующими, прошел до машины, сел в нее – и только сейчас понял, что рубашка его взмокла от пота.

Он начал разворачивать машину – и едва не врезался в небольшой фургончик со знаками Ватикана. Высунулся, погрозил кулаком – водитель в ответ показал ему вытянутый средний палец. Вполне достойный ответ для раба Божьего.

Сукин сын…

Граф Сноудон вынужден был сдать назад и застрял. Еще его прадед, наверное, в таком случае открыл бы стрельбу поверх голов и пробился бы силой…

Следом шел туристический автобус, и выехать снова не удалось. Потом прошли одна за другой четыре машины, что-то похожее на кортеж. Граф стукнул кулаком по баранке от досады – и нажал на газ.

Следовавшая за кортежем машина не успела вовремя остановиться и легонько стукнула «БМВ» в переднюю дверь. Хрустнул бампер. Водитель выскочил из машины, потрясая кулаками и осыпая водителя «БМВ» бранью.

Да пошел ты…

Ущерб был невелик – граф развернул-таки машину, нажал на газ, и «БМВ» плавно покатился по Виа делла Консилиационе. Поврежденная машина осталась позади.

И тут он увидел этот самый фургончик, из-за которого он не смог выехать. Он стоял носом к собору Святого Петра у самой площади Иоанна Двадцать Третьего. Графа это заинтересовало.

Он медленно – повсюду туристы – прокатился мимо. Начал поворачивать – впереди был мост Сантанджело, но он собирался повернуть на набережную.

Рядом с фургоном, на самой Пьяцца Пиа стояла машина карабинеров. То, что граф мельком увидел в открытой двери машины карабинеров, ему очень и очень не понравилось…

Граф долго не раздумывал. Рука нырнула под сиденье – и вернулась с пистолетом «Глок-17», на который был уже навинчен глушитель. Нога прижала педаль тормоза – и «БМВ» встал как вкопанный…

Лейтенант Двадцать второго полка Специальной авиадесантной службы Алан Сноудон повернулся, положил удлиненный глушителем ствол пистолета на согнутую в локте левую руку и с правой открыл огонь. Каждый выстрел толчком отдавался в правой руке, вызывая растекающуюся по руке и по всему боку боль. Скорее всего – рана все же откроется, но граф даже и в таком состоянии отстрелялся точно, нестандартные пули с вольфрамовыми сердечниками наглухо положили обоих карабинеров, пробили дверцу и кузов ватиканского фургона. Нападение было неожиданным, быстрым и окончательным…

Какая-то женщина заорала во весь голос, увидев черную как нефть кровь, растекающуюся по старой брусчатке Пьяцца Пиа…

Сменив магазин в своем пистолете, граф добежал до полицейской машины. Одного взгляда на заднее сиденье хватило, чтобы понять – есть. То, что нужно… Фортуна все же на его стороне. Впереди, на асфальте, оплывал кровью один из карабинеров, за рулем безжизненно сидел второй. Под аккомпанемент истошных криков двенадцатый граф Сноудон захлопнул заднюю дверь карабинерской «Альфы», выпихнул на мостовую труп с водительского места, до предела вывернул руль и нажал на газ. Обод руля был липким от крови, в салоне тоже пахло кровью, бормотала рация, на переднем пассажирском лежал автомат. Не зная, как включить сирену, граф нажал на клаксон и направил машину к мосту Сантанджело, где был виден тяжелый, черный дым и выли пожарные машины. Карабинерскую машину должны были пропустить… В «БМВ» не осталось ничего, что могло его компрометировать или как-то вывести на него… Два часа гонки по улицам – и он вырвется из Рима… а если нет, то ляжет на дно и подаст сигнал о помощи. В глазах немного мутится, да руку нехорошо дергает… но это плевать. В конце концов, у него в кармане есть две ампулы препарата, который заставит драться даже мертвого.

Граф Сноудон бросил короткий взгляд назад. Он не знал, что с этой женщиной, почему она без сознания, – но при первой же остановке он намерен был это выяснить.

Лейтенант граф Алан Сноудон все же выполнил свою боевую задачу. Выполнил до конца…

В окнах мелькнули стоящие в проулке пожарные машины. Они тушили какое-то здание…

06 июля 2014 года

Женева, Швейцария

l’Arena de Geneve

Bal de la Croix Rouge

Конечно же, Ксения не вняла моему предупреждению и не вручила свою безопасность оберсту Гансу Зиммеру. Было бы странно, если бы она поступила иначе: в этом вся Ксения. Я даже знаю, что она думает про это: я не хочу, чтобы мой сын (заметьте – мой (!) сын) играл в ваши кровавые игры. Увы, сударыня, это не мы играем в эти кровавые игры, это жизнь в них играет. И нам остается только пытаться выжить.

Я сидел в «Мерседесе», который был взят напрокат по поддельным документам, и смотрел на причудливое, открытое то ли в третьем, то ли в пятом году здание «Арена дю Женев», небольшой (по русским меркам) концертный зал всего на девять тысяч мест. Здесь обычно выступают концертирующие звезды, билет на которых стоит не меньше тысячи германских марок, проходят концерты «продвинутой» камерной музыки – это изуродованная классика, проходят дискотеки. Но сегодня припарковаться можно было лишь со специальным пропуском, все окрестности были забиты дорогими авто. Дамы в вечерних платьях, яркие, как тропические бабочки, солидные джентльмены во вручную пошитых костюмах – все они шли по улице, мимо нас, спеша на благотворительный бал Женевского Красного Креста. Это – своего рода развлечение европейской аристократии, балы дают каждый месяц. Дальше – Вена, потом Берлин и, наконец, город-государство Монако.

Оберст Ганс Зиммер запалил свою очередную кубинскую сигару, отчего в машине стало нечем дышать. Я поморщился.

– Сударь, нельзя ли повременить?

Оберст хрипло, каркающе рассмеялся:

– Нельзя, ваше сиятельство. Миль пардон, если сигары старого вояки оскорбляют ваше тонкое обоняние…

– Скорее они оскорбляют ваши легкие, сударь, вынужденные поглощать эту гадость.

Оберст похлопал меня по плечу.

– Мои легкие, сударь, как раз и питаются тем, что вы высокомерно называете «гадостью». За всю свою жизнь они повидали такого, что сигарный дым для них – все равно, что для вас, аристократов, – розовая амброзия.

Оберст Ганс Зиммер казался совсем другим – бродягой из порта, солдатом Германского африканского корпуса, грубым, наглым и нахальным. Это была не более чем маска, способ существования, обжитый и привычный образ – на самом деле оберст был умным и прозорливым человеком, жестким дельцом, которому палец в рот не клади. При этом он еще был лучшим специалистом по безопасности в Швейцарии и одним из лучших в мире, упертым и жестким, готовым проломить стену головой, если это потребуется. Вершиной его карьеры было подразделение, известное как «Nebel», «Der Nebel». На швейцарском диалекте немецкого это означает «Туман», – это спецподразделение, созданное в вооруженных силах Швейцарской конфедерации людьми, прошедшими через отряды Опладена и «Бранденбург-800». Эти люди вмешиваются в ситуацию там, где не может вмешаться Священная Римская империя или где затронуты интересы Конфедерации, в основном финансовые. Взаимоотношения Швейцарской конфедерации и Священной Римской империи сложны до безумия, и никто не может точно сказать, где отдают приказы, и где – их исполняют. Но, видимо, оберст Зиммер, швейцарский немец или германский швейцарец, оказал немало услуг исторической Родине – иначе ему не позволили бы заниматься охранной деятельностью в Африке на тех же правах, что и германцам. Мне, например, не позволили, хотя, проживая в Североамериканских соединенных штатах, я наводил справки.

И оберсту Зиммеру можно было доверять на девяносто девять процентов – если ему поручили безопасность кого-либо, он ее обеспечит. На сто процентов нельзя было доверять никому.

– Время, – напомнил водитель, суховатый, бесцветный, средних лет. Типичный швейцарец, бесстрастный наемник. Но профессионал.

Я достал из бардачка пистолет, вложил его в специально нашитую на пиджак кобуру с клапаном – ради этого пришлось испохабить творение лучших лондонских портных. Стиль Уайта Эрпа, он тоже носил «Миротворца» со стволом 7,5 дюйма во внутреннем кармане пиджака, специально перешитом под пистолет. У меня же задачи другие – соответственно и пистолет другой. Для этого дела Ганс Зиммер нашел для меня новенький «Kel-Tek PMR-30», еще не встречавшийся в Европе. Легкий полупластиковый пистолет, при том в его магазине – тридцать патронов, ни больше ни меньше. Калибр двадцать два «Винчестер Магнум» – намного более серьезный патрон, чем это принято считать, его обычно путают с двадцать вторым длинным винтовочным, а это неверно. Останавливающее действие для спецпатронов находится примерно на уровне патрона 7,65 «Браунинг» – а ведь именно пистолетами этого калибра были вооружены все европейские детективы годов до семидесятых. К тому же пистолет имеет слабую отдачу, удобно лежит в руке – и это позволит вести быстрый, прицельный огонь. Я надеюсь, что на балу Швейцарского Красного Креста до этого дело не дойдет – но человек полагает, а бог располагает, как обычно.

Следом я достал два револьвера «Смит-Вессон» с титановой рамкой, – малыши, но с резким и сильным боем под триста пятьдесят седьмой «Магнум» со сточенной головкой. Они приобрели большую популярность после того, как в САСШ приняли дурацкий закон об ограничении вместимости магазинов. Очень популярны среди телохранителей, в отличие от пистолетов можно стрелять через карман. Один револьвер я положил в карман, другой – в кобуру на лодыжке, какую обычно носят североамериканские полицейские. Кобура на лодыжке – идиотизм полный, но она хороша тем, что при обыске до нее добираются в последнюю очередь. Тем более в Европе – здесь так оружие носить не принято.

Мелькнула мысль – если будет стрельба, потом на весь год будет разговоров о диких русских аристократах, которых нельзя пускать в приличное общество. Еще раз подтвердится миф об исконном русском варварстве.

Ну и черт с ними.

– Что с вертолетом?

Оберст достал старомодный сотовый телефон, прозвонил нужный номер.

– В готовности. Им потребуется пятнадцать минут, не больше.

Надеюсь…

– Если я сумею вывести их – подавайте машину прямо к подъезду, не стесняйтесь.

Оберст только усмехнулся – мол, не учи ученого.

Ну… с богом.

Я вышел из машины, оправил пиджак, забрал с собой букет цветов… здесь это было не совсем принято, но и не запрещено. Сочтут за дикость и неотесанность русских – а мне важно то, что букет отвлечет внимание от меня самого. Да и не будут меня обыскивать на входе… здесь же Швейцария, благотворительный бал Красного Креста, здесь не Тегеран, не Бейрут, не Багдад, не Кабул. Тихая, мирная страна…

С самого начала, когда я поднимался по дороге к арене, я почувствовал, что за мной следят. Взгляд в спину, совершенно отчетливое чувство, оно приобретается после того, как ты побывал в горячей точке и выжил там. То, чего я и боялся – снайпер. Снайпер на подстраховке, возможно даже не один. Те, кто все это затеял, пойдут ва-банк, они готовы на все, чтобы обезглавить русскую монархию любой ценой и любым способом, даже таким. Но в таком случае – и я пойду на все, и наплевать, если по результатам сегодняшнего бала у кого-то случится сердечный приступ, у кого-то – преждевременные роды, а у кого-то – отравление свинцом, причем смертельное. Хоть Ксения и не подарок, но я ее все равно отсюда вытащу…

Как я и предполагал, никого не обыскивали. Просто принимали карточку-приглашение и смотрели по какой-то базе. Вероятно – по базе «Кто есть кто» или по Готскому Альманаху[13]. В Готском Альманахе я должен быть – как-никак князь, высший аристократический титул, естественно, после членов Августейшей семьи. Именно поэтому я должен идти один. Никого другого на бал просто не пропустят, и все будет сорвано.

Очередь дошла и до меня…

Англичанка! На входе сидела англичанка! Вытянутое, словно лошадиное лицо, платье довольно дурного, принятого в Великобритании покроя, – точно англичанка! Случайность – или?

Или у меня уже паранойя на англичан?

Англичанка вопросительно смотрела на меня.

– Князь Александр Воронцов, – представился я, подавая пригласительную карточку, – вице-адмирал Флота Его Императорского Величества Николая Третьего.

Я внимательно смотрел за англичанкой, за ее глазами. Испугается? Придет в замешательство? Меня здесь ждали? Нет, ничего подобного не было – дежурная улыбка, жест рукой.

– Добро пожаловать на бал Женевского Красного Креста, ваше сиятельство…

Я улыбнулся той же самой, вежливой и ничего не значащей улыбкой, прошел дальше.

Черт, Ксения, какого черта ты сюда поперлась? Почетная гостья, великая княгиня Дома Романовых, как же…

В холле – кружащий голову аромат духов, едва слышный шорох шелка, быстрые, оценивающие взгляды на мужчин и на соперниц: как одета, от какого кутюрье платье, не продала ли семейные драгоценности. Свет люстр переливался в каскадах фамильных бриллиантов, украшавших лебединые шеи дам. Европа – могу спорить на сто против одного, что девяносто процентов бриллиантов здесь – фальшивка, цирконий. Настоящие – в семейных или банковских сейфах, их почти никогда не достают, удовлетворяются простым сознанием того, что они есть. У нас, в России, – такого нет. Официально это оправдывается возможностью кражи или ограбления, на самом же деле – большинство настоящих бриллиантовых колье заложены банкам и находятся в их сейфах как гарантии по кредитам. Большинство блистательных европейских семей на самом деле разорены и едва сводят концы с концами. Вот почему такие балы – это еще и возможность для кавалерственных дам[14] найти себе богатого и щедрого любовника. Пусть банкира, пусть еврея, пусть даже и русского варвара – но чтобы в кармане водились деньги.

Вот почему меня никогда не тянуло на подобные благотворительные балы и приемы. Бойтесь ханжества – под его покрывалом клокочет грязь.

Конечно же, меня как одинокого джентльмена «от сорока до пятидесяти» с бриллиантовым шифром в петлице (тоже кубический цирконий), обозначающим мои инициалы и название моего рода, заметили сразу же. Хищницы со всего холла ринулись буквально наперегонки, я даже и десяти шагов не успел сделать. Первой рядом со мной оказалась белокурая итальянка (терпеть не могу дам, красящих волосы), на вид лет двадцати с хвостиком, на самом же деле – за тридцать. О, Монако, центр пластической хирургии всего мира, фабрика по производству Золушек. Или Ла Франш сюр Мер, еще одна. Один протез груди – пять тысяч германских марок штучка, операция оплачивается отдельно…

– Сударь, не поможете ли мне… здесь так мелко написано…

Многие дамы носили очки в золотой оправе, модный аксессуар, в который можно вставить простые стекла. Мне подали программку бала, при этом дама умудрилась так выразительно вздохнуть, чтобы я мог оценить все мастерство пластических хирургов из Монако…

O tempora! O mores![15]

Программка была напечатана на трех государственных языках Швейцарской конфедерации: французском, итальянском и немецком, поэтому отговориться незнанием языка шансов не было. Пришлось объяснять.

– Благодарю вас… – дама смущенно замялась.

– Князь Александр Воронцов, – представился я.

– О, вы русский? – отреагировала итальянка, – так… загадочно. Мне всегда нравились русские, в них есть что-то… первобытное.

– Увы, сударыня, я учился в Оксфорде и во мне мало первобытного, – поклонился я, возвращая программку и давая понять, что предложение меня не заинтересовало.

В Оксфорде я не учился – но надо же было что-то сказать, чтобы отстала! К тому же Оксфорд – настоящий рассадник содомии, и пусть думает о чем хочет.

Не успел я пройти следующие пять шагов, как едва не попал в объятия еще одной подобной дамочки, на сей раз из французского рода, которому повезло уцелеть и при революции, и во время мировой войны. Интересно – может быть, есть какой-то условный опознавательный знак, булавка голубая там или галстук, позволяющие прикинуться содомитом? Иначе ведь не отстанут…

Ксения, конечно же, была «почетной гостьей бала» – как я и предполагал. Ее я обнаружил уже в зале, она стояла в кругу европейских аристократов, из которых я знал только одного германского князька, и о чем-то увлеченно разговаривала с ними. Шесть джентльменов и одна она – вот это именно то, что ей нравится, ради этого она душу продаст – лишить охотниц из холла их законной добычи, овладеть вниманием всего зала или, по крайней мере, всей мужской половины зала. Увидев меня, она, естественно, не обрадовалась, бросила такой взгляд, от которого можно было свалиться на месте. Впрочем, взгляды, которые на нее бросали дамы, были не менее смертоубийственны, но ей было все равно – так почему же такой взгляд должен был волновать меня?

Чувствуя, что времени может уже и не быть, – я пошел напролом.

– Вы сегодня просто очаровательны… – заявил я, склоняясь к руке Ксении, которую она была вынуждена мне подать по этикету, – полагаю, в вашей бальной книжечке еще остались свободные танцы?

Аристократы смотрели на меня во все глаза – вот так вот просто и нагло подходить к даме и с ходу ей что-то предлагать было не по этикету.

– Вы весьма самонадеянны, сударь… – ответила Ксения, – впрочем, это известная черта вашего характера…

– Моя самонадеянность проистекает только из безграничной любви к вам, сударыня.

Поняв, что нас что-то связывает, аристократы удалились по-английски, чтобы не мешать нам. Ксения постепенно приходила в ярость.

– Ты что творишь? – прошипела она, оглядываясь по сторонам.

– Встань левее. Так, чтобы стоять между мной и стеной.

– Ты с ума сошел?

– Делай, что говорю. И тихо!

Какой-то момент Ксения ломалась. Она инстинктивно пыталась сломать любого мужчину, который становился у нее на пути, но если это не удавалось, если она чувствовала, что бесполезно, – в какой-то момент она становилась покорной и полностью подстраивалась. Именно это происходило сейчас – поняв, что происходит что-то неладное, она полностью отдала инициативу мне.

– Где Ник? – я шарил глазами по толпе, пытаясь понять, где опасность.

– В «Ле Росей». Как будто ты не знаешь. Кампус в Гштааде.

– Когда ты последний раз говорила с ним?

– Два дня назад. Что…

– Происходит то, что тебя могут убить в любую минуту. Не подходи к окнам.

Я достал из кармана телефон, прощелкал номер Зиммера. Понятно, что из «Арены де Женев» нас живыми не выпустят…

– На приеме, – отозвался полковник как в рацию.

– На улице снайперы, – я был уверен в том, что это так, – работаем второй вариант как основной. Что за машина?

– Ваш, «Сикорский», девяносто вторая модель.

– Пусть дозаправят. Я хочу полные баки…

– На это уйдет время…

– Пусть действуют быстрее. И ты будь готов действовать.

– Jawohl! – оберст отключился.

– Сударь… – Я поднял глаза и увидел мужчину, который подошел к нам, лет шестидесяти, худой, с бородкой клинышком. – Вы самонадеянно решили, что почетная гостья бала принадлежит одному лишь вам?

Ксения смело выступила вперед.

– О, князь, просто моему… бывшему супругу не хватает такта. Князь Александр Воронцов – князь Герхард фон унд цу Баттенберг, покровитель Красного Креста в Священной Римской империи…

Князь протянул руку:

– Рад с вами познакомиться, сударь. Полагаю, любой из мужчин на этом балу желал бы оказаться на вашем месте…

– Сударь, будь они действительно на моем месте, они бы этого не желали.

Князь вопросительно посмотрел на меня, не зная, как реагировать на мою последнюю сентенцию, потом сделал то, что сделал бы любой воспитанный европейский аристократ на его месте, – вежливо улыбнулся. На самом деле я ответил совершенно искренне – я полагал, что в зале есть как минимум один профессиональный убийца, и шансы у меня пережить этот бал – пятьдесят на пятьдесят.

– Сударь, надеюсь, вы не будете эгоистичным собственником и оставите великую княгиню для нас хотя бы на несколько танцев?

– Полагаю, это решать великой княгине, сударь.

Ксения великолепно, просто изумительно сыграла недомогание – в ее лице сцена потеряла великую актрису. Я сам не наблюдал за этим, я обшаривал глазами зал, но представлял, что это такое – бледность лица, усталые глаза, рука у лба…

Иногда я понимаю Николая. Хоть и не одобряю. Две великие актрисы в доме, одна из которых супруга, другая сестра, – слишком для любого мужика, даже для Императора. Вот он и прогнал к чертовой матери… обеих.

– Ах, друг мой, я плохо себя почувствовала и, пожалуй, пропущу первые танцы. Но на вторую часть бала – я полностью ваша.

– Покорнейше благодарю, сударыня… – князь отступил в сторону…

– Что будем делать? – прошипела Ксения.

– Возьми платок. Прими какие-то таблетки…

– У меня нет таблеток!

– Тогда просто прикинься, что тебе плохо, ты же это умеешь.

– Мне и в самом деле плохо! – огрызнулась Ксения.

Где же он? Скорее всего, среди обслуживающего персонала, просто так аристократом не прикинешься, разоблачат. Хотя если та англичанка на входе… тут в придачу может быть целая рота САС, а уж они-то с радостью поквитаются со мной за Нью-Йорк. Но скорее всего здесь другие… наемники…

Или все-таки он прикинулся кем-то из приглашенных? Нет, вряд ли. Униформа обслуживающего персонала хороша тем, что обезличивает человека. Не верите? А вспомните лицо официанта, который вас обслуживал во время вашего последнего визита в ресторан? Девять из десяти, что не вспомните.

Минуты текли как мед с ложки – тягуче и неотвратимо. Наконец прозвучало вступление, приглашенные разбились на пары, объявили вальс-контрданс. Зазвучала музыка…

Немного отлегло – ни один из убийц не станет стрелять на дальнее расстояние в таком случае, мы защищены танцующими парами. Он может подобраться справа или слева, но я слежу за обоими флангами, хотя это и сложно. Среди танцующих… тогда ему придется как-то достать пистолет и выстрелить в движении… неужели сможет?

Внезапно я столкнулся взглядом с человеком… с одним из танцующих. В танце он продвигался к нам… взгляд был острый и сосредоточенный, совершенно не такой, каким смотрят по время танца, это был взгляд сквозь прицел. И человека этого я откуда-то знал… его лицо было знакомо мне, я уже давно не работал с электронной картотекой, не изучал и не запоминал лица подозреваемых в терроризме, объявленных вне закона, умышляющих против высочайших особ, включенных в списки чрезвычайной опасности по всему миру… но этого парня я откуда-то знал.

Есть! Черт, есть!

Джузеппе Бардини, профессиональный террорист и наемник. Точно – именно это худое и смуглое лицо на фотографии я видел, когда запоминал всех действующих убийц и террористов Европы. Он, конечно, постарел, обзавелся тонкими, стрелочками, усами и надел нормальный костюм – но это точно он. Чемпион мира по стрельбе из спортивного пистолета, наемник калабрийцев, один из лучших стрелков мира. Подозревался в участии в покушении на Папу Римского, когда начали проверять, куда вкладываются огромные деньги из Банка Ватикана… Тогда одного папу убили, а второго едва не убили, и он все понял и больше лишним не интересовался: кесарю – кесарево. Он просто не думал, что здесь окажется кто-то, кто может его опознать, он наверняка прикинулся каким-то обедневшим итальянским аристократом, благо у них надо подтверждать дворянское происхождение не в пятнадцати поколениях, как в Священной Римской империи и в Австро-Венгрии, – а всего лишь в трех. И он прошел на бал, и он кружит какую-то дамочку, и до него осталось около десяти метров…

Бардини понял, что я засек его, – и развернулся совершенно балетным движением, не в такт танца, в руке у него был пистолет. Я знал, что это был за пистолет – он охотился с однозарядным, и второй выстрел ему никогда не требовался…

Чуть повернувшись, я выстрелил, не доставая револьвер из кармана. Выстрел бабахнул оглушительно громко, и итальянец в десяти метрах от меня упал как подкошенный. Впервые в жизни он не успел… исключительно из-за того, что я стрелял из кармана, иначе бы он меня опередил. За спиной истерически завизжала Ксения, я выхватил револьвер и четыре раза выстрелил в потолок. Полетели осколки, искры от люстры.

– Пожар!!!