Обыкновенные девчонки (сборник) Ильина-Пожарская Елена
– Ну, что ж это у нас выходит, девочки? – все еще улыбаясь, спросила Надежда Ивановна. – Выходит, что звеньевые у нас очень хорошие – цветы поливают, книжки подклеивают. А вот звенья у них неважные – не хотят работать. Разбегаются, да и все тут… Может так быть?
– Не может! – в один голос сказали Катя, Настя и Валя.
– Не может, а случилось. И знаете, почему? Потому что вы совсем не заботились о том, чтобы на сборах всем было интересно. Вот, например, если бы во время подклейки кто-нибудь из вас читал вслух хорошую книжку, работать было бы куда приятнее. А если бы поливку цветов вы поручили тем девочкам, которые это любят, они бы этого не забывали. Ведь вот Валя Ёлкина не забывает кормить птиц…
– Никогда! – закричали девочки.
– Сама не позавтракает, а уж птиц накормит, – сказала Настя.
– Ну, вот видите. Надо, значит, понаблюдать, кто что любит и чем интересуется.
Надежда Ивановна быстрым, еле уловимым взглядом посмотрела на Олю, но Оля поймала ее взгляд и понимающе кивнула головой.
– Так выходит, что мы совсем плохо работали – просто никуда! – с огорчением сказала Настенька. – А мы и не знали.
Надежда Ивановна усмехнулась:
– Ну вот уж и «совсем плохо»! Не плохо, но можно работать лучше. Подумайте хорошенько и беритесь за дело – весело, с выдумкой. Весь год у вас впереди.
Она говорила так спокойно и уверенно, что девочки опять ободрились и повеселели. А вместе с ними повеселела и Людмила Федоровна. Видно было, что она вместе с каждой из своих звеньевых пересмотрела во время этой беседы весь прошлый год.
В классе на одну минуту стало тихо.
– Ну, девочки, – сказала громко Оля, выходя вперед, – давайте перейдем к перевыборам. Напомню вам: в совете должно быть пять человек – председатель, редактор, два члена совета и вожатая отряда. Вожатую, конечно, выбирать не надо. Она… то есть я, – Оля смущенно улыбнулась, – вхожу в совет и так, без выборов. Значит, нужно выбрать четырех человек. Подумайте хорошенько, кого бы вы хотели выбрать.
Девочки не стали долго думать. Все сразу задвигались, зашептались.
– Давайте Зою Алиеву!
– Катю Снегиреву…
– Настю Егорову…
Девочки шептались, дергая друг друга за рукава, за лямки передников.
– Тише, девочки, не шумите! – остановила их Оля. – Звеньевых не выдвигайте. Они в совет не входят.
– Почему?
– Потому что они и так достаточно заняты. Хватит с них работы в звене. К тому же они все равно будут приходить на совет отряда. Ну а Зою Алиеву запишем. Она как староста класса обязательно должна войти в совет. Кого еще вы предлагаете?
– Лену Ипполитову! – раздался дружный хор голосов.
И девочки, вставая с мест, принялись по очереди расхваливать Лену: она и отличница и подруга хорошая. А сколько стихов наизусть знает!
Оля взяла в руки кусочек мела и аккуратно вывела на доске две фамилии: «Алиева» и «Ипполитова».
– А еще кого? – спросила она, обернувшись к отряду.
– Нину! Нину Зеленову надо! – серьезно сказала Валя Ёлкина. – Во-первых, у Нины почти все пятерки. А во-вторых, она и в танцевальном кружке учится и физкультурница очень хорошая. Она такой будет флажконосец!..
Оля чуть недоверчиво посмотрела на маленькую кудрявую девочку, которая с такой настойчивостью выдвигала свою кандидатку. Но все-таки подошла к доске и написала третью фамилию: «Зеленова».
А с места уже поднялась Лена Ипполитова.
– Я предлагаю Кузьминскую, – сказала она. – Кузьминская учится на круглые пятерки, она очень серьезная девочка, много читает – больше всех…
Стелла обернулась к сидящим позади нее Кате и Наташе и прошептала тихонько:
– Ой, зачем меня? Не надо!
Но Оля этого не слыхала. Она кивнула Лене головой, сказала: «Очень хорошо», и написала на доске: «Кузьминская».
«Что это за Кузьминская? – думала Оля, морща лоб. – Кажется, я уже знаю у них всех отличниц: Лена, Стелла, Катя Снегирева, наша Настасья, Валя Ёлкина… А вот Кузьминскую, хоть убей, не помню…»
Ей почему-то и в голову не пришло, что Кузьминская – это и есть та самая Стелла, про которую так часто рассказывала дома ее сестренка. Настенька недолюбливала Стеллу, говорила, что она «воображает», и очень смешно показывала, как та щурится, улыбается одним уголком рта и медленно прогуливается по коридорам на переменке.
Но если Оля, которая всего две недели тому назад стала вожатой в четвертом «А», недостаточно знала свой отряд, то девочки знали друг дружку очень хорошо.
Волна шороха пронеслась по рядам. Девочки стали оглядываться, перешептываться. Многие вопросительно поглядывали на Лену, Катю, Настю…
Но Лена держалась уверенно и смотрела на подруг сквозь свои круглые очки с таким видом, как будто хотела сказать: «Да, я предложила ее в совет и считаю, что это правильно».
Настя не сводила глаз с сестры – не то хотела подать ей какой-то знак, не то просто волновалась за нее. А Катя сидела, хмуро опустив голову, и о чем-то думала.
Наташа тихонько потянула ее за рукав:
– Катя! А Катя!..
Но Катя ничего не ответила, словно не слыхала.
Наташа удивилась:
«Что это с ней? Неужели огорчилась, что ее звено сегодня не похвалили?»
Но это было не так. Катя была озабочена, а не обижена. Она решала в уме две довольно трудные задачи.
«Как это я сама не могла догадаться, что девочки разбегаются оттого, что им скучно? – думала она. – И ведь сколько раз папа говорил: «Скучных дел не бывает – бывают скучные люди». Может быть, в звене у меня было скучно потому, что я сама скучная? Нет, все говорят – я веселая. И ведь мне-то было интересно… Отчего ж это?..»
Вторая задача была не легче первой.
«Сказать или не сказать, что Стеллу не надо выбирать в совет отряда? – спрашивала себя Катя. – По-моему, она для этого совсем не подходит. А может, мне это только кажется, оттого что мы с ней никогда не дружили? Недаром же ее так хвалит Лена! Стелла ведь и вправду такая способная, такая начитанная. С первого класса круглая отличница… Уж не завидую ли я ей?..»
А шорох и шепот в классе все не утихали.
– Ну, в чем дело, девочки? – спросила Надежда Ивановна, заметив беспокойство класса. – Если кто-нибудь из вас не согласен с Леной, пусть скажет, почему. Смело говорите свое мнение.
Девочки молчали. Некоторые подталкивали друг дружку, перемигивались, но ни одна не решалась выступить.
– Ну, значит, все четыре члена совета у нас выдвинуты, – сказала Оля. – Больше вы никого не хотите предложить?
И вдруг с одной из парт Катиного звена донесся шепот, но такой отчетливый, что все услышали:
– Выберите меня!
Девочки оглянулись. Положив руку на грудь, рыженькая Ира Ладыгина смотрела на старшую вожатую и на Олю умоляющими глазами.
Надежда Ивановна, еле сдерживая улыбку, переглянулась с Людмилой Федоровной и с Олей. Оля засмеялась.
– Сами себя не выдвигают, – сказала она. – Нужно, чтобы твои подруги хотели тебя выдвинуть. А теперь, девочки, перейдем к голосованию. Давайте по алфавиту. Кто за Алиеву?
Все подняли руки.
– Все! – торжественно объявила Оля. – Единогласно. Кто за Зеленову? Тоже все. За Ипполитову? Тоже все. Кто за Кузьминскую?
Кто-то поднял руку, другие, подняв, сразу опустили и снова подняли, оглядываясь на подруг. И тут Катя решилась. «Не хочу быть несправедливой», – подумала она и твердо, уверенно подняла руку. Это решило дело. Все почему-то сразу успокоились, и целый лес рук поднялся над партами.
Оля пересчитала поднятые руки.
– А теперь – кто против?
Только две девочки подняли руки: Настенька да Ира Ладыгина.
– Против – меньшинство… Значит, совет отряда у нас избран. Теперь надо из членов совета избрать прежде всего председателя. Кого же мы изберем?
– Лену! Лену Ипполитову! – заговорили сразу со всех сторон.
– Нет, Лену надо бы в редакторы, – задумчиво сказала Валя Ёлкина. – Лена стихи пишет…
– Конечно, в редакторы! – уверенно подтвердила Зоя Алиева. – У нее и почерк хороший, и ошибок она никогда не делает.
– Лену выбрать редактором!.. Редактором! – зашумел класс.
Оля подняла ладонь:
– Тише, девочки! Ну, пусть Лена будет редактором. Но ведь мы сейчас не редактора, а председателя выбираем.
– А Нину Зеленову надо выбрать флажконосцем! – крикнула опять Валя Ёлкина. – Нина в председатели не годится – тихая слишком, а флажконосцем будет очень хорошим.
– Верно, верно! – заговорили все. – Нина пусть будет флажконосцем.
– Так кто же – председателем? – слегка растерявшись, спросила Оля. – Ипполитова – редактор, Зеленова – флажконосец, Алиева – староста… Значит, председатель – Кузьминская? Так, что ли?
– Конечно, Кузьминская, – поднимаясь с места и поправляя очки, сказала Лена Ипполитова.
– Почему это «конечно»? – сердито спросила Настенька.
– Да потому, что она круглая отличница, – спокойно ответила Лена. – Она учится лучше всех.
– Как это – лучше всех? – послышались голоса. – Лучше всех учишься ты!
Лена замотала головой:
– Ну что вы! У меня четверка по рисованию, а у Кузьминской и по рисованию пять.
Лена села на место. И тут поднялась сама Стелла. Щеки у нее горели. Видно было, что она волнуется.
– Я боюсь, что не справлюсь, – сказала она, искоса поглядывая на Настеньку. – И потом, у меня уроки музыки, уроки английского… Я и так очень занята.
– Все очень заняты, – сказала Оля, – но никто не отказывается из-за этого от общественной работы.
– Никто – никогда! – с убеждением сказала Валя Ёлкина. – Вот Нина Зеленова учится даже в этой… как ее?.. в хореогра… ну, в общем, в танцевальной школе, – а там очень трудно учиться, – и то она не отказывается.
– А Катя Снегирева рисованию учится и в хоровом кружке участвует, – сказала Наташа.
– А Наташа дома все хозяйство ведет. Это потруднее хорового кружка, – сказала Катя.
– Ну, вот видите! – поддержала девочек Оля. – Значит, у Кузьминской нет особых причин отказываться. А что касается того, что она не справится, так ведь мы все ей поможем. Правда, девочки?
– Конечно, поможем! – сказала решительно Лена Ипполитова.
Оля положила на место мел.
– Ну, все, – сказала она с облегчением и принялась вытирать платочком руки.
И тут с места встала Надежда Ивановна.
Лицо у нее было озабоченное и как будто не совсем довольное. На гладком лбу между бровей легла вкось морщинка. Но голос был спокойный, бодрый и даже веселый.
– Вот вы и выбрали новый совет, девочки, – сказала она. – Очень хорошо. Доверяйте ему и помогайте чем можете. Если кому в голову придет какая-нибудь интересная затея, выдумка, то сразу же об этом и скажите. Не ждите, чтобы все за вас делали члены совета или звеньевые. Ну а если надо будет что-нибудь придумать сообща или там посоветоваться, – приходите ко мне. Ясно?
– Ясно! – ответили хором девочки.
– Ну, желаю вам успехов! – Надежда Ивановна повернулась к Оле. – Олечка, мне надо с тобой кое о чем поговорить… Людмила Федоровна, если у вас найдется несколько свободных минут, я бы и вас попросила заглянуть ко мне в пионерскую комнату.
– Хорошо, – сказала Людмила Федоровна. – Девочки, давайте уберем альбомы в шкаф, и без шума отправляйтесь одеваться. Пора по домам. Зоя! Я на тебя надеюсь!
Обе вожатые, а следом за ними и Людмила Федоровна вышли из класса. А Зоя со своей обычной добросовестностью стала поторапливать девочек:
– Ну, что еще за разговоры? Завтра поговорим. Теперь домой пора!
Но девочки все не расходились. Даже Стелла – и та медлила возле своей парты. Она, должно быть, чувствовала, что выбрали ее словно по ошибке, и ей как будто хотелось поговорить с девочками. Но она почему-то так и не решилась ни с кем заговорить. Постояла, постояла и тихонько пошла из класса, помахивая своей красивой, необыкновенной сумкой.
Настенька Егорова с досадой поглядела ей вслед.
– Поплыла! – насмешливо проговорила она. – Нечего сказать, хорошего председателя выбрали! Даже в такой день ей не о чем с нами разговаривать. А все ты виновата! – накинулась она на Лену Ипполитову. – Если бы ты не выскочила: «Кузьминская – такая, Кузьминская – сякая», ее бы ни за что не выбрали. А уж от тебя, Катя, – она сердито нахмурила свои светлые, будто выгоревшие брови, – я этого никак не ожидала! Тянет руку чуть ли не до потолка… А сама всегда говорила, что Стелла – самая неактивная пионерка у вас в звене.
Катя смущенно отвела глаза:
– Я просто подумала, что ведь она и вправду очень развитая девочка… И потом, Лена зря не скажет.
– Конечно, не скажу! – Лена спокойно и уверенно кивнула головой. – И что ты, Настя, все на нее нападаешь?
– Потому что воображает много.
– И ничего такого не воображает. Просто она немного странная, оттого что дома у нее очень плохая жизнь.
– Это у нее-то плохая жизнь? Вот уж ни за что не поверю.
– Да нет! – Лена досадливо поморщилась. – Я не говорю, что они плохо живут, они очень хорошо живут, но жизнь у них плохая.
– Что? Что? – Валя Ёлкина с удивлением смотрела на Лену. – Как это так: «живут хорошо, а жизнь плохая»?
– А вот так! – Лена значительно посмотрела на подруг. – Стеллу дома берегут, будто она стеклянная. Никуда не пускают, ничего не позволяют. Я-то знаю: мы в одном парадном живем, я к ней иногда захожу… Как она хотела в этом году в кружок юннатов записаться, плакала даже, – нет, не позволили! На экскурсии в музей и то не пускают.
– Неужели не пускают? – Валя Ёлкина круглыми глазами поглядела на Лену. – А я думала: сама не хочет.
– Сама? Скажешь тоже! Да разве это может быть?
– Нет, не может, конечно, – рассудительно сказала Настя. – А почему все-таки ее не пускают?
– А потому, наверно, что ее мама совершенно не понимает наших дел. Сама на экскурсии не ходила и Стеллу дома держит.
– Просто ужас! – сказала Катя.
– А я что говорю? – Лена достала из парты туго набитый портфельчик и деловито щелкнула замком. – Вот я и подумала, – прибавила она, – что если мы выберем Стеллу в совет, то она – хочет не хочет – привыкнет к общественной работе, и мама ее тоже, может быть, немножко перевоспитается.
– Ну, не знаю… Может быть, – с сомнением покачала головой Настенька. – Но я бы все-таки больше хотела, чтобы председателем была ты.
Старшие и младшие
Лето и осень этого года были для Снегиревых совсем не такими, как всегда.
Обычно, с тех пор как Таня перестала ездить в лагерь, Снегиревы летом жили на даче. Они снимали под Москвой две комнатки с террасой, в сосновом лесу. Сергей Михайлович еще весной уезжал в экспедицию, зато Ирина Павловна с детьми и бабушкой проводила на даче все лето. Только отдыхать ей приходилось мало. Она в первый же день ставила на террасе столик с чертежной доской и по целым часам рисовала эскизы для летних тканей – ромашки и маки на фоне неба, лесные ягоды среди зеленых листочков или просто какие-нибудь узоры. Иногда она уезжала в Москву, на фабрику, – сдавать работу, и тогда по вечерам дети ходили на станцию встречать ее.
Бабушка нередко говорила Ирине Павловне:
– Поехала бы ты, Иринушка, куда-нибудь отдохнуть от всех нас. Хоть на две недельки путевку бы попросила. А то и в прошлом году отпуск у тебя зря прошел, и нынче так же пройдет. Дома-то ведь без дела сидеть не будешь.
Ирина Павловна соглашалась, но когда подходило время отпуска, оказывалось, что ребята совершенно обносились и надо им кое-что пошить, что диван, на котором спит Таня, вытерся до неприличия и старую обивку необходимо заменить новой и что если осеннее пальто Ирины Павловны перелицевать, то его еще можно будет носить год, а то и два. Подумавши, Ирина Павловна решительно заявляла, что не намерена звать портниху и обойщика: выйдет дороже и хуже. Она отодвигала в сторону легкий столик с чертежной доской и ставила на террасе другой – потяжелее: со швейной машинкой. Это значило, что отпуск ее начался. За неделю до его окончания она одна на несколько дней уезжала в город, и когда все возвращались с дачи в Москву, диван, к общему восторгу, был перебит, подоконники заново выкрашены белой, как снег, масляной краской, а над столом висел новый пестрый абажур… Бабушка всплескивала руками, покачивала головой и вздыхала:
– Золотые руки у тебя, Иринушка! А только отпуск опять пропал. Я же говорила…
Но в этом году все пошло по-другому. Дачи не сняли, потому что на семейном совете еще весной решили отправить Мишу за город с детским садом, а Катю – в пионерский лагерь («В лагере и веселей, – сказал Сергей Михайлович, – и для здоровья полезней, и с дисциплиной лучше»). После выпускных экзаменов уехала и Таня – на дачу к подруге. Все разъехались в разные стороны, и мама с бабушкой остались одни в городской квартире.
И вдруг, совсем неожиданно, Ирину Павловну премировали на фабрике путевкой в Крым. Сначала она отказалась наотрез. Как уехать перед началом учебного года! А кто соберет детей в школу? Нет, нет, ни за что! И думать нечего.
Но в фабкоме не стали и слушать ее. «Езжайте – и все тут! У вас взрослая дочь, и другие дети не маленькие, бабушка дома, проживут месяц и без вас».
И маме пришлось уехать за несколько дней до возвращения домой Тани, Кати и Миши.
Обычно, когда время подходило к осени, Ирина Павловна начинала готовить девочек в школу: удлинять им форменные платья, шить новые передники, покупать портфели – если старые бывали уже изношены. А в этом году у нее была такая срочная работа перед отъездом, что она не все успела сделать для детей, и позаботиться о Кате и Мише теперь должна была Таня.
Как только они приехали домой, начались сборы в школу. Но что это были за сборы! В самый последний день, накануне первого сентября, Миша хватился, что у него нет пенала, и Таня помчалась покупать пенал перед самым закрытием магазинов. Миша плакал до тех пор, пока Таня не вернулась и не сунула ему в руки долгожданный пенал.
Катя хоть и крепилась, но тоже чуть не плакала: ей не хватало одного учебника – по географии, и к тому же Таня забыла купить ей белую ленту для кос. А в первый день учебного года к белому переднику полагается вплетать в косы белые ленты.
Все в доме шло не так, как всегда. Особенно чувствовала это Катя в последнее время, приходя из школы домой.
Бывало – при маме – прибежишь и начнешь рассказывать о классных делах. Ирина Павловна стоит, нагнувшись над чертежной доской, но чуть разговор коснется чего-нибудь важного, сразу поднимет голову. Даже кисточку отложит в сторону.
«Ну а ты – что? – спросит. – А она – что? А Людмила Федоровна – что?»
Станешь подробно рассказывать, а мама: «Нет, Катенька, ты неправа. Тебе надо было сказать то-то и то-то, и никого бы ты не обидела и сама была бы спокойна. А Людмила Федоровна не могла поставить Ане больше, раз она отвечала с запинками, и нечего было Ане обижаться». И пойдет разговор с мамой – обо всем, обо всем! Мама всех девочек в классе знает по именам, и всех учителей, и нянечек. Недаром мама – член родительского комитета школы. К школьным спектаклям она помогает делать костюмы и декорации, и в школе говорят про маму, что она «свой человек».
Да и в самом деле – свой. Уж до того свой!..
А теперь, без мамы, некому рассказать про школу, не с кем посоветоваться, поделиться. С бабушкой не сговоришься. Станешь ей рассказывать, что Людмила Федоровна рассадила ее с Аней, а бабушка: «Болтали, верно?» И уж обязательно какую-нибудь старую пословицу припомнит: «Слово – серебро, а молчанье – золото»; или: «Сболтнется – не воротится». Начнешь рассказывать еще про какие-нибудь неприятности, а бабушка опять: «Ничего, перемелется – мука будет».
И никогда бабушка не расспросит, что же это за неприятности такие. Ей лишь бы только не двойка и не тройка. А остальное – все ничего. «Перемелется да перемелется». А покажется бабушке, боже упаси, что у Кати или Миши насморк или кашель начался, и уже сразу – градусники, горчичники, как будто насморк или кашель важнее всех школьных дел!
Можно бы, конечно, поговорить с Таней, но ей всегда некогда. Начнет Катя рассказывать ей что-нибудь, а она только усмехнется: «Пустяки, ничего страшного».
А кому же приятно, если все его дела считают пустяками?!
И вот наконец до приезда Ирины Павловны осталось всего два дня.
Бабушка и Таня уже привели все в порядок. Тетя Нюша, соседка со двора, вымыла окна. Кате оставалось только сложить книги на этажерке да убрать в ящиках стола и на подоконнике. Ведь от мамы ничего не скроешь – мама сразу заметит, где какой непорядок.
Возвращаясь из школы, Катя думала: «Сегодня какой день? Пятница. Значит, еще один-единственный денечек, и послезавтра рано утром поедем на вокзал встречать маму».
У Кати даже сердце на секунду замерло при мысли о том, какое это будет счастье – стоять на перроне и ждать того мгновенья, когда вдали покажется паровоз маминого поезда…
И Кате ясно представилось, как они все стоят на перроне. У Тани в руках – букет цветов. Медленно подходит поезд, и вот в окошке вагона – мама! Таня сразу ей – цветы в руки, а сама хватает мамин чемодан. А потом все садятся в машину «Победа», с шашечками на борту, и едут домой. Это уж Таня так решила – взять такси, чтобы со всеми удовольствиями! Заодно уж и Катя с Мишей покатаются…
Катя ускорила шаг. Скорей, скорей домой! Надо прибрать все так, чтобы мама осталась довольна.
Открыла Кате бабушка. В передней было темно (должно быть, перегорела лампочка).
– Бабушка, – сказала Катя, сбрасывая пальтишко, – я сейчас примусь за уборку. А то времени мало осталось.
Бабушка усмехнулась:
– Что ж, лучше поздно, чем никогда.
– Да почему же поздно? Ведь еще только послезавтра мама приедет. До послезавтра столько всего сделать можно!..
– Нет, боюсь, что не поспеть тебе, Катюша, – сказала опять с усмешкой бабушка.
В голосе ее Кате послышалось что-то странное – таинственное, добродушно-насмешливое… Катя встревожилась, заторопилась в комнату и в темноте наткнулась на что-то большое, твердое.
– Ой, что это? Чемодан!..
Еще не веря себе, Катя подбежала к вешалке, и, хотя в передней было почти совсем темно, глаза ее сразу различили – вернее, угадали – знакомый серенький плащ.
– Мама! – вскрикнула Катя не своим голосом и в тот же миг уткнулась в маму. Уткнулась и повисла у нее на шее.
– Мамочка, мусенька, – говорила Катя, целуя ее, – мы так мечтали поехать на вокзал – встречать тебя! Почему ты приехала раньше?
– Так ведь сегодня же день рождения бабушки, – сказала Ирина Павловна. – Вы что, забыли? – Она с ласковым упреком посмотрела сперва на Катю, а потом на Мишу (Катя только теперь его заметила: он стоял, подсунув голову под мамину руку).
– Бабушкино рождение? – Миша так удивился, что даже вытащил голову из-под маминой руки и заглянул ей в лицо. – А я и не знал, что у бабушки тоже бывает рождение.
– А я знала, конечно, – сказала Катя, – только у меня совсем вылетело из головы. Что же теперь делать? Ведь мы ей никакого подарка не приготовили.
– Нехорошо, конечно, – сказала Ирина Павловна. – Ну, да так и быть. Я привезла ей с юга большой шерстяной платок. Скажем, что это от нас всех. А теперь идемте распаковывать мои вещи. Я хочу угостить кое-чем вкусным и бабушку, да и вас заодно.
И, опустившись на колени, Ирина Павловна принялась вынимать из плетеной корзинки узкие, твердые, похожие на стаканчики крымские яблоки, тяжелые нежные груши в желто-коричневой веснушчатой кожице и посыпанные опилками большие прозрачные кисти винограда.
Катя прижалась щекой к маминой загорелой руке:
– Мусенька, да какая же ты хорошая! Ты разве не устала с дороги?
– Нет, я славно выспалась в вагоне, – ответила Ирина Павловна.
И на самом деле, она делала все так быстро, ловко, как будто ни чуточки не утомилась от двухдневного пути. Темные волосы ее были гладко, аккуратно причесаны, и вся она была, как всегда, бодрая и свежая.
Ирина Павловна положила на тарелку несколько яблок, груш и длинную тугую кисть винограда.
– Вот, Мишенька, – сказала она, – отнеси бабушке и помоги ей помыть.
Миша ушел, а мама притянула дочку к себе:
– Выглядишь ты хорошо, моя девочка. Ну расскажи, как было в лагере?
– Нет, раньше ты расскажи. Про море. Какое оно?
– Потом все расскажу… Ну как вы без меня жили? Кто тебя тут причесывал?
– Сама! – сказала Катя и хитро посмотрела на маму. – Я научилась сама заплетать косы.
Ирина Павловна засмеялась:
– Ну, сразу и видно, что сама – вон куда пробор заехал…
У нее так ярко блеснули зубы, что Катя даже удивилась маминому загару.
– Мусенька, а ты привезла ракушки?
– Привезла – и ракушки и камешки. Ну, давай распакуем чемодан и заодно обо всем поговорим.
– Да-да, мамочка, поговорим! – подхватила Катя. – У меня столько всего накопилось!..
Мама вышла из комнаты и вернулась, неся свой чемодан.
Она поставила его на стул. Щелкнул блестящий металлический замочек, и крышка открылась.
– Ну, рассказывай, – напомнила Ирина Павловна, осторожно вынимая из чемодана аккуратно сложенные в нем вещи и развешивая на спинки стульев летние платья. Она протянула Кате коробочку, всю обклеенную, как чешуей, ракушками. В коробочке оказались отполированные морскими волнами камешки. Одни были круглые, похожие на картошку, другие – овальные, как яйцо, третьи – плоские, гладкие, как маленькие плитки шоколада.
Катя не знала, на что смотреть раньше.
– Ой, какие красивые, гладенькие камешки! – говорила она, перебирая их в руках. – А это шляпа? Какая огромная!
Ирина Павловна вынула из чемодана мягкую войлочную шляпу. Катя сразу же надела ее на голову и оказалась под шляпой, словно под крышей.
– Это от солнца, – сказала мама. – Ну выкладывай, что у тебя тут без меня «накопилось».
– Без тебя было плохо, – донесся голос из-под шляпы. – Я так скучала без тебя! Ты понимаешь, мамочка, тебе всегда все интересно, а бабушке начнешь рассказывать, а она ничему не удивляется. Ну решительно ничему!
В комнату вбежал Миша.
– Бабушка не позволяет есть виноград! – сказал он разочарованно. – Говорит, скоро – обед.
– И правильно, – сказала Ирина Павловна. – Я совсем забыла. Вот и тебе, Мишенька, коробочка с ракушками и камешками. Пойди поиграй, а мы тут с Катей поговорим.
Миша заглянул Кате под шляпу:
– Какая смешная шляпа! Как зонтик! А можно и мне ее поносить?
– Можно. По очереди, – сказала Ирина Павловна. – А пока иди.
Миша, взяв подарок, убежал показывать его бабушке, а мама спросила:
– И это все, что у тебя «накопилось»?
– Нет, мамочка, – донеслось опять из-под шляпы. – Я тебе должна сказать еще самое главное. Очень плохое!
Мама присела на стул возле чемодана:
– Ну? Что случилось?
– У нас с Таней… испортились отношения.
– Что? – удивилась Ирина Павловна. – Как же это они могли так сразу испортиться?
– А очень просто. С тех пор как Таня стала студенткой, она так воображает! Только станешь ей что-нибудь рассказывать, а она на часы смотрит. То ей в читальню надо, то на лекцию, то к подруге, то еще куда-нибудь. Скажешь ей: «Мне надо тебе что-то рассказать», а она: «Потом, сейчас не могу». Всегда, всегда ей некогда, и все мои дела для нее – пустяки. Ну вот ты не поверишь – я осталась без учебника географии. Новый предмет, такой трудный, столько названий разных, а я должна занимать книжку у девочек… Уж сколько раз я Тане жаловалась, а она все только обещает да обещает…
Рассказывая, Катя и на самом деле почувствовала, как у нее растет обида на Таню. По-настоящему она с Таней не ссорилась, но сейчас просто очень приятно было рассказывать маме, как трудно жилось без нее, и видеть, что мама, и не говоря ничего, отзывается на каждое слово.
Читать бесплатно другие книги:
