Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода Кантор Иосиф

– Снова сунь руку за пазуху и вытащи ее! – велел ему Господь Моисей повиновался, а когда извлек руку, увидел ее снова здоровой, какой она и была.

– Если они тебе не поверят, если первое чудо их не убедит, то их убедит второе чудо, – сказал Господь. – Если же они не поверят ни тому ни другому чуду и не станут слушать тебя, то зачерпни воды из Нила и плесни на землю. Эта вода превратится в кровь! То будет третье чудо, которое убедит их!

Сомнения продолжали мучить Моисея. Теперь он начал сомневаться в себе, в своих качествах, в том, достоин ли он такого высокого поручения.

– О, Господь мой! – взмолился он. – Я не красноречив, и никогда не умел я говорить ладно! Даже сейчас, когда Ты говоришь со мною, я не красноречив и неискусен в слове!

– Кто дал человеку уста? – спросил Господь. – Кто делает немым или глухим? Кто делает зрячим или слепым? Я, Господь, делаю! Так иди же, Моисей! Я буду с тобой, когда ты станешь говорить, и Я Сам научу тебя, что сказать!

– О, Господь мой! – настаивал Моисей. – Пошли кого-нибудь другого, кого пожелаешь!

– А твой брат, Аарон-левит? Я знаю, что он умеет говорить! – сказал Моисею Господь. – Знай же, что он уже идет тебя встречать и скоро он увидит тебя и обрадуется! Ты объяснишь ему все и передашь то, что надо будет сказать ему. И Сам Я буду с вами, когда вы станете говорить, Сам Я научу вас, что надо вам делать. Аарон станет говорить с народом вместо тебя и станет твоими устами, а ты будешь его богом! Возвращайся в Египет и возьми с собою этот посох, с помощью которого ты будешь творить чудеса! Знай же, Моисей, что те, кто хотел убить тебя, уже умерли! Я дал тебе силу творить чудеса. Когда ты вернешься в Египет, то сотвори все эти чудеса перед фараоном. Я заставлю фараона упорствовать, и он вас не отпустит. Тогда ты скажешь ему: «Господь говорит: Израиль – это Мой сын, Мой первенец. Я велел тебе: отпусти Моего сына совершить служение Мне, а ты не отпустил! За это Я убью твоего сына-первенца!»

– Я исполню все, что Ты повелел мне, Господи! – сказал Моисей.

Куст ярко вспыхнул и погас. Моисей отошел от священного места, обулся и погнал овец на водопой.

Вернувшись домой, он сказал своему тестю, что хочет отправиться в Египет. «Ступай с миром», – ответил тесть, и Моисей ушел.

К жене, ее родителям и ее сестрам Моисей относился с великой приязнью, а остальных мадианитян ненавидел, потому что не видел от них добра, только одно лишь зло. И семье тестя его не было добра от мадианитян. Много позже послал Моисей войско против мадианитян. Воины истребили всех мадианитян мужеского пола, убили пятерых царей мадиамских, а женщин и детей взяли в плен. Так поступил Моисей с мадианитянами.

Глава 5

Пожар

Если кто стал вождем (по своей воле или нет), тому никогда не будет покоя. Избавишься от большой проблемы – утонешь в сотне мелких, а пока станешь разбираться с ними, незаметно подкрадется очередная большая проблема.

Моисею доводилось жить при дворе фараона и при дворе правителя Куша. Он видел много людей, облеченных властью, разговаривал с ними, многое подмечал и прекрасно понимал, что любая власть есть не только великая сила, но и великое бремя. Это только кажется, что фараон или любой другой правитель может делать все, что ему вздумается. На самом деле множество обстоятельств обуздывают волю фараона, вынуждая его делать то и не делать этого. И эти обстоятельства таковы, что ими нельзя пренебречь, с ними непременно следует считаться.

От моря уходили быстро и шли легко, несмотря на то что шли по безлюдной пустыне под палящим солнцем. К солнцу людям было не привыкать – в Египте они постоянно трудились под ним. Рабам, делающим кирпичи для строительства из глины и соломы и строящим из этих кирпичей (а именно этим занимались евреи в Египте), не полагалось навесов, дающих прохладу, и слуг с опахалами.

На быстроте передвижения сказывалось и общее воодушевление. По примеру Моисея многие пели хвалебные песни Господу или же просто играли на барабанах и бубнах, ликуя и веселясь. Моисей тоже не остался без похвал.

– Нас ведет Моисей – достойнейший из евреев! – кричали ему одни.

– Хвала Моисею, который спас нас и погубил египтян! – вторили им другие.

– Вот Моисей – спаситель наш!

– Слава Моисею! Слава!

«Уж не вы ли, добрые люди, собирались вчера побить меня камнями?» – хотелось спросить Моисею, когда он слышал славословия и похвалы в свой адрес.

Хотелось – но он не спрашивал. И не держал на людей зла, потому что нельзя держать зла на тех, за кого ты в ответе перед Господом, и потому что понимал, что такими, какие они есть, сделало людей рабство. Рабство страшно тем, что лишает человека надежды, и еще тем, что опускает его до положения животного, чьи интересы не простираются дальше еды и отдыха. А чего еще можно желать, если ты раб, если ты не принадлежишь себе и над тобой поставлен надсмотрщик? Сколько бы ты ни работал, плодами твоего труда воспользуются другие. Сколько бы ты ни надеялся, надеждам твоим не суждено сбыться. Как ни мечтай изменить свой удел – ничего не изменишь. Оттого-то рабы недоверчивы, переменчивы в своих чаяниях и пристрастиях и больше ценят сиюминутное благо, а не то, что ждет их в будущем, пусть даже это будущее благо будет несопоставимо большим.

«Долго придется нам блуждать по пустыне, пока не обретем мы то, что утратили, и не восстановим то, что было разрушено, – думал Моисей, глядя на народ свой. – Не на месяцы, на годы пойдет счет нашим скитаниям, и далеко не все из покинувших Египет сподобятся войти в Землю Обетованную. Может случиться так, что и я не достигну ее…»

Стояние у моря и переход через него отняли много сил, поэтому Моисей решил сегодня остановиться на ночлег сразу же, как зайдет солнце. Пусть люди отпразднуют свое освобождение из-под власти египтян. Уход из Египта был только началом его, теперь же нет больше фараонова войска. И даже если фараон спасся (как можно было вывести из сна), то ему больше нет дела до отмщения евреям. Скоро все – и хетты, и ассирийцы, и кочевники пустыни, и правитель Куша – узнают о том, что фараон лишился своего войска. Они тут же припомнят старые обиды или придумают новые, чтобы прийти и поживиться за счет ослабшего Египта. Вот о чем должен думать сейчас Мернептах…

Среди евреев тоже были такие, кто предлагал повернуть обратно и напасть на Египет.

– Те дары, что дали нам египтяне, скудны и ничтожны, – говорили они, забыв о том, как радовались этим дарам совсем недавно. – Мы вправе получить больше, и мы получим это, если сейчас воспользуемся случаем и пойдем на Египет, оставшийся без фараона и без армии.

Эти разговоры начались сразу же после того, как люди остановились на ночлег. Отдых способствует общению, один сказал, другой подхватил, и вот уже говорят повсюду.

Хуже всего, что так говорили и двое из сыновей Аарона – Надав и Авиуд. Оба они не отличались ни умом, ни сыновней почтительностью и с младых ногтей привыкли поступать так, как им хочется. Вот сейчас им захотелось богатств Египта и казны фараона и они собрали тех, кто выступал за нападение на обезглавленный Египет, и стали кричать:

– Не след упускать то, что само плывет к нам в руки! Идемте же и нападем на Египет!

Элиав, сын Хелона, начальник колена Завулонова, услышав это, стал стыдить Надава и Авиуда.

– Когда говорят другие, то это просто слова, которые говорят люди, – сказал он им. – Вы же – сыновья Аарона, племянники Моисея. Ваши слова обладают тысячекратно большим убеждением, поскольку, слушая вас, люди думают: «Сыновья Аарона не скажут против отца своего и брата его Моисея», и верят вам, и готовятся идти за вами! Как вы можете гневить Господа, который вывел нас из Египта и даровал нам чудесное избавление от преследования фараонова? Разве для того сделал Он это, чтобы пошли мы на разграбление Египта?! Как вы можете так поступать?! Если вам не дорого свое достоинство, так подумайте о достоинстве отца вашего и дяди вашего!

– Мы высоко ценим свое достоинство! – по обыкновению дерзко ответил на это Надав. – И не тебе учить нас тому, что мы должны делать, а что не должны!

Воины из колена Завулонова, сопровождавшие Элиава, вознегодовали, нашлись такие, кто встал на сторону Надава с Авиудом, и, если бы не выдержка Элиава, дело дошло бы до открытого противоборства. Но Элиав, видя, как сверкают гневом глаза его воинов и как дерзко смотрят сыновья Аарона, ушел и направился прямо к Моисею, чтобы рассказать ему о случившемся.

Моисей, не медля, призвал к себе Надава и Авиуда. Чуя недоброе, те попытались найти защиты у отца своего, но тот отчитал их за легкомыслие и, придя к Моисею вместе с ними, сказал:

– Поступай, как знаешь, брат мой, и не обращай внимания на то, что перед тобой мои сыновья. Для того, чтобы не впадал я в гордыню, говоря: «Как славен род мой!», Господь послал мне двух плохих сыновей и двух хороших, смотреть на которых и говорить с которыми мне в радость. Те же, что стоят перед тобой – из числа плохих и непочтительных! Если хочешь – изгони их, пусть уйдут и делают что хотят!

– Сегодня прогоним одних, завтра прогоним других, – ответил на это Моисей, – так с кем же придем в Землю Обетованную? Я не хочу сегодня никого наказывать и спрашивать ни с кого не хочу. Идите к людям и скажите им: «Неправы были мы, когда призывали вас идти грабить Египет! Всевышний направил нас по другому пути, и мы должны следовать ему! И повинитесь перед благородным Элиавом, которого вы незаслуженно обидели.

– Это он попытался нанести ущерб нашему достоинству… – начал было Авиуд, приободрившись, но Моисей гневно перебил его:

– Элиав пытался сохранить как ваше, так и наше с братом достоинство, потому и поступил так! Идите и сделайте, как я велел сделать, ибо терпение мое не безгранично!

Племянники поклонились, выражая покорность, и ушли. Аарон остался и сказал брату:

– Некоторые сегодня говорили так: «Моисей воспитывался при дворе фараона, и оттого он больше египтянин, нежели еврей, поэтому не хочет воспользоваться он теми выгодами, которые дает гибель фараонова войска». А другие говорили: «Моисей сошел с ума от радости и не понимает, какие выгоды упускает он, отказываясь напасть на Египет сейчас». Такие слова могут посеять смуту, брат мой.

– Могут! – согласился Моисей. – Люди не понимают или не хотят понимать, что нападение на Египет есть гибель для нас! Египтян много больше, и тех войск, что остались у них, с лихвой хватит для того, чтобы расправиться с нами! Разве могу я рисковать народом своим ради добычи? Разве могу я пойти против воли Господней?! Он сказал мне: «Вы уйдете из Египта с богатой добычей», но не сказал: «Вы уйдете из Египта, а после вернетесь туда за добычей!» Возвращение в Египет есть наша гибель, разве ты не понимаешь этого, Аарон?!

– Я понимаю, – тихо ответил брат. – И тот, кто тайно подстрекает людей, понимает это лучше моего. Мы ушли от опасности, а он хочет вернуть нас к ней.

– Ты думаешь, что среди нас есть подстрекатель? – нахмурился Моисей. – А есть ли у тебя основания думать так?

– Оснований нет, но есть у меня чувство… – Аарон посмотрел вверх, на звезды в ночном небе, кусочек которого был виден в отверстии, устроенном в крыше шатра для доступа свежего воздуха. – И есть предчувствие того, что это подстрекательство не последнее, и как бы не было нам другого какого вреда. Надо бы присмотреться к людям повнимательнее…

Предчувствие не обмануло Аарона. Посреди ночи вдруг загорелись шатры и повозки в той части стана, где стояло колено Завулоново. Никто не понял, откуда взялся огонь и что загорелось первым, но ущерб от пожара оказался изрядным – сорок два человека получили ожоги, и около двухсот семей лишились своего имущества. И утром уже шептались о том, что якобы Бог, разгневавшись на то, что Элиав выступает против возвращения в Египет, поразил молнией стан колена Завулонова.

– Элиав не угоден Господу и не может быть в числе старейшин, – говорили одни.

– Надо повернуть в Египет, пока не поздно, и наложить руку на имущество египтян! – говорили другие. – Если мы будем медлить, то хетты или кочевники воспользуются случаем и заберут все себе!

Аарон с некоторыми другими левитами и начальниками колен начал увещевать народ, объясняя опасность возвращения в Египет и вред подобных подстрекательств. Это потребовало времени, поэтому в путь тронулись уже ближе к полудню. Моисей же поручил Элиуду выяснить, где были и чем занимались этой ночью Надав и Авиуд.

– Сделай это очень осторожно, – сказал он. – Не спрашивай прямо, чтобы не вызвать кривотолков и подозрений, но узнай. Я знаю, что ты приметлив, осмотрителен и ум у тебя цепкий.

– Исполню все, как велено, – ответил Элиуд, сияя от похвалы Моисея.

Он, конечно же, догадался, почему вдруг Моисей заинтересовался делами своих племянников. Все знали о пожаре в колене Завулоновом, и все знали о вчерашней стычке между Элиавом и сыновьями Аарона. Даже человек, скудный умом, мог бы связать оба события воедино, и Моисей не сомневался в том, что многие именно так их и связывали.

Элиуд появился после полудня. Подъехал на своей неказистой, но выносливой хеттской лошадке и сообщил, что Надав и Авиуд всю ночь провели в шатре у Нафтали, сына Иафета из колена Рувимова. Нафтали, происходивший из числа именитых людей, любил пить вино в веселой компании и не мог не отметить такого события, как спасение от преследования войском фараона.

– Кроме Нафтали, Надава и Авиуда, было еще восемь человек гостей, – доложил Элиуд, – и я поговорил с пятью из них. А еще я поговорил с музыкантами и танцовщицами, которых пригласил Нафтали, и с его слугами, которые подавали пирующим вино и яства…

– Когда ты успел?! – восхищенно воскликнул Моисей.

– Кто умеет – делает быстро, – скромно ответил Элиуд со всем свойственным молодости тщеславием. – К тому же я ни с кем не разговаривал долго. Придумал, что срочно разыскиваю лекаря Нафана, и переходил от одного собеседника к другому. Мало кто знает, что достойный Нафан вчера переел на ночь и теперь лежит в своей повозке на ложе, набитом целебными сушеными травами, так что это хороший предлог…

Моисей одобрительно кивнул, предлог и впрямь был хорош. С одной стороны, мало кто знает, что Нафан в очередной раз страдает от обжорства, потому что страдает он тихо, в уединении закрытой повозки. И правильно делает, потому что когда люди видят больного лекаря, они думают: «как он может лечить других, если самого себя вылечить не может?» и не обращаются к нему. С другой стороны, никогда не известно, куда, к кому из заболевших могли позвать Нафана, и срочная потребность в нем возникает часто. Молодец Элиуд, сметлив он.

– Все, как один, подтвердили, что Надав с Авиудом с самого начала стали пить вино с великой охотой и очень скоро сделались пьяны настолько, что даже по нужде не могли выйти без сопровождения. Потом же они легли там, где сидели, и заснули, а добрый хозяин не стал их будить, только велел слугам подложить им под головы подушки и накрыть их покрывалами. И все видели, как они спали, а слуги даже спотыкались об их тела. Достаточно и сейчас взглянуть на их лица, чтобы понять, как были пьяны они ночью. С учетом того, что шатер Нафтали находился далеко от того места, где ночью произошел пожар…

Элиуд оборвал себя, не договорив, потому что понял, что сказал лишнее. Никто не поручал ему делать выводы, Моисей только попросил собрать сведения.

– Благодарю тебя, Элиуд, – сказал Моисей, пряча улыбку в бороде.

Элиуд поклонился, огладил рукой свою бороду, пока еще не настолько густую, как ему, наверное, хотелось, и отъехал назад.

«Это не они, – подумал Моисей с облегчением. – Но это и не случайность. Аарон прав – среди нас есть враг, и сейчас фараон, если он только в самом деле спасся, может возлагать надежды только на него, на своего слугу, соглядатая и вредителя. Один человек может сделать то, чего не сделает целое войско. Если чинить вред умно и умно же распространять слухи, то можно погубить всех нас, можно сделать так, что мы сами себя погубим…»

Глава 6

Старший брат

У Амрама и Иохаведы из колена Левия было трое детей – старшая дочь Мариам и сыновья, Аарон и Моисей. Аарон был старше – он родился тремя годами раньше Моисея, и участь его оказалась более счастливой, потому что он мог расти там, где родился – в доме своих родителей.

* * *

Дело в том, что за несколько месяцев до рождения Моисея (он тогда еще и зачат не был), фараону Рамсесу II приснился сон. Увидел фараон в нем себя, восседающим на троне, а перед собой увидел незнакомого старика, державшего в левой руке огромные весы. Старик положил на одну чашу весов фараона и всех приближенных к нему сановников, вместе со жрецами, а на другую – одного ягненка, и увидел Рамсес, что ягненок перевесил, хотя так не могло быть. Истолковать удивительный сон фараону помог придворный мудрец по имени Билам. «О, божественный фараон! – воскликнул он. – Ягненок обозначает народ еврейский, народ пастухов! А из сна следует, что евреи принесут Египту гибель, вот что выходит из этого сна!» Придворный астролог добавил к сказанному Биламом, что звезды сообщили ему о грядущем рождении в земле Гесемской младенца мужского пола, который принесет Египту великие несчастья.

Фараон испугался и повелел бросать в Нил всех новорожденных мальчиков. Астролог не смог сказать, у египтян или у евреев родится младенец, несущий гибель Египту, поэтому топили всех. Иохаведа родила Моисея втайне ото всех, даже повитуху не приглашала, роды пришлось принимать сестре Моисея Мариам. Три месяца мать скрывала мальчика, появившегося на свет без крайней плоти, что было расценено как добрый знак, отметина избранных. В течение трех месяцев скрывала Иохаведа новорожденного сына, а когда это стало уже невозможным, придумала хитрость ради его спасения.

Она взяла корзину, сплетенную из тростника, положила в нее Моисея и оставила в тростниковых зарослях на берегу Нила, там, куда каждое утро приходила купаться дочь фараона Фермуфис. Мариам же, по указанию матери, спряталась неподалеку и наблюдала за корзиной, в которой лежал ее брат.

Материнская хитрость удалась – дочь фараона увидела Моисея, пожалела его и пожелала принять участие в его судьбе. Мариам же, якобы случайно оказавшаяся в том месте, сказала, что может привести кормилицу для ребенка, и привела свою мать. Так Моисей стал приемным сыном дочери фараона, что избавило его от страшной участи быть брошенным в Нил, и в то же время вернулся к своей матери. Иохаведа была дочерью Левия, сына праотца Иакова, и славилась не только своей красотой, но и своим умом. А еще Иохаведа обладала даром убедительной речи, когда она говорила, все соглашались с ней.

Красоту матери унаследовала Мариам, ни Аарона, ни Моисея нельзя было назвать красавцами, хотя они и были приятны обликом. Считалось, что к Аарону перешло материнское красноречие, а вот остроту ума ее в полной мере унаследовал Моисей (хотя и Аарон, и Мариам тоже были умны). Сам же Моисей считал, что брат умнее его самого. Хотя бы потому, что Аарон умел уступать там, где Моисей настаивал, и часто кротостью и убеждением добивался много большего, чем можно было бы добиться твердостью и принуждением. А еще Аарон превосходно разбирался в людях, казалось, что он умеет читать в сердцах, как в раскрытой книге. И был он самым справедливым из всех, кого знал Моисей и сдержанным в суждениях. С кем еще можно было поделиться Моисею своими подозрениями, как не с Аароном? Взять хотя бы Осию, сына Нуна из колена Эфраимова. Он верный, надежный, из тех, кто никогда не предаст, он умен, но сдержанности ему недостает. Этот недостаток проходит с годами, по мере накопления жизненного опыта, но для обсуждения столь деликатной темы, как подозрения в отношении видных людей Израиля, Осия не годился. Не утерпит он и непременно начнет обличать кого-то прилюдно, еще не имея для того веских оснований… Каждый человек хорош на своем месте, и не было для Моисея лучшего советчика, чем брат Аарон.

Разговаривали братья в шатре Моисея, после вечерней молитвы, когда стан начал уже засыпать. У входа в шатер Моисей поставил Элиуда, наказав ему отвечать всем, что Моисей устал и уже лег спать, а если уж кто-то придет с по-настоящему важным делом, то пропускать. Важные дела не терпят отлагательств.

– Я думал об этом, – сказал Аарон, едва только Моисей изложил суть дела, – думал и присматривался к людям, просеивая их через сито моего разума. Я исходил из того, что это должен быть не засланный соглядатай, выдающий себя за еврея, а предатель из нашего народа. Ненастоящий еврей будет очень скоро разоблачен, потому что ни одно колено, ни один род не признают его своим, да и многое из обычаев наших неведомо чужакам. Кроме того, человек фараона умен, мы уже успели в том убедиться, и должен обладать определенными возможностями. Простой пастух с такой миссией не справится…

– Ты говоришь верно, – кивнул Моисей. – Это кто-то из именитых людей или хотя бы из числа приближенных к ним. К тому же он должен быть хорошо осведомлен о наших делах…

– Именно так, – согласился Аарон. – Я просеял и отобрал пятерых, к которым мне бы хотелось присмотреться попристальнее. У тебя, наверное, тоже есть те, кого ты подозреваешь?

– Есть, – признал Моисей, – только их трое. Кто из нас станет называть имена первым?

– У тебя три имени, а у меня – пять, – улыбнулся Аарон. – Если ты не имеешь ничего против, то начинай.

– Хорошо, – кивнул Моисей. – Но это только лишь подозрения и предположения, не более того… Знал бы ты, брат, как боюсь я оскорбить невиновного ложным подозрением!

– Ради спасения целого народа можно принести и не такие жертвы, – вздохнул Аарон.

– Если оттолкнешь одного верного, то не останется верных у тебя, – возразил Моисей. – Но вернемся к тем, кого я подозреваю. В первую очередь это лекарь Нафан.

Назвав имя, Моисей замолчал, ожидая, что скажет брат.

– Он есть и среди тех, кого подозреваю я, – сказал Аарон. – Нафан был придворным лекарем фараона, пользовался его расположением. Ты сейчас скажешь, что ты тоже жил во дворце и считался приемным сыном дочери Рамсеса Второго, но ты доказал свою преданность нашему народу, а Нафан еще не успел этого сделать. Кроме того, живя при дворе фараона, Нафан придерживался египетских обычаев, посещал их храмы, водил дружбу с египтянами и всячески сторонился евреев. Удивительно, как он не сбрил бороду и не сменил имя, чтобы окончательно превратиться в египтянина!

– Не сбрил, потому что тогда бы все смеялись над ним – и евреи, и египтяне, – заметил Моисей. – Нафан умелый лекарь, искусный в своем деле, но он не из числа надежных, на кого можно положиться, и потому я заподозрил его.

– Да, он таков, – кивнул Аарон. – Наши мнения о нем совпадают.

– Второй – Авенир, сын Этана, – продолжил Моисей и по взгляду брата понял, что и тому Авенир казался подозрительным. – Уж очень он завистлив, очень ревнив к чужому успеху. Ему непременно надо быть первым, надо обращать на себя всеобщее внимание, он привык к тому, что им восхищаются, и отсутствие восхищения воспринимает как страшную обиду.

– Тщеславен, завистлив и не так уж умен, чтобы стать первым среди начальников над воинами, – подвел итог Аарон. – Но он готов на все, лишь бы стать первым, и если бы я был фараоном, то непременно обратил бы свое внимание на Авенира. Я думаю, брат мой, что и третье имя окажется из числа тех, что входят в мой перечень.

– Это начальник над писцами Мардохей, – объявил Моисей и понял, что брат тоже подозревает Мардохея. – Он из богатого рода, но его пристрастие к роскоши превышает его возможности, и оттого Мардохей давно увяз в долгах. Мне известно, что он занимал крупные суммы у сидонских[11] ростовщиков.

Аарон понимающе кивнул. Сидонские ростовщики давали помногу, давали щедро, но под огромные, невыносимые проценты, а к неплатежеспособным должникам подсылали убийц-душителей. Убийцы эти душили свои жертвы тонкой конопляной веревкой, крашеный в цвет крови, и оставляют ее на шее в назидание прочим. Оттого и вместо «будь ты проклят» говорят: «чтобы ты задолжал сидонцам!».

– Фараонам неведома истинная преданность, но они привыкли к той, что продается и покупается, – продолжал Моисей. – Есть услуги, за которые фараон согласится заплатить любую цену.

– Особенно сейчас, – сказал Аарон. – Давай я назову еще два имени. Первый – это казначей Манассия…

– Манассия?! – удивился Моисей, невольно повышая голос. – Что ты можешь знать о Манассии такого, что не знаю я, и почему ты подозреваешь его?!

– Манассия – тайный сладострастник, – Аарон осуждающе покачал головой. – Мне известно от верных людей о том, что живя в Египте, он регулярно наведывался в храм рогатой Хатхор[12], покровительницы блуда и блудливых. Сладострастники уязвимы, оставшись без привычного наслаждения они готовы на все, лишь бы обрести его вновь. Какая-нибудь искушенная в соблазнении жрица могла бы…

– Я понял тебя, – Моисей помолчал немного, думая о Манассии, и добавил: – Казначей в курсе всех наших дел, и настоящих, и будущих. Выгодно фараону иметь такого соглядатая.

– К тому же у него под рукой наша общая казна, из которой можно брать понемногу при необходимости, и это не сразу заметят, – добавил Аарон.

Манассия стал казначеем по общему выбору старейшин, начальников над коленами и с одобрения Моисея. «Мы доверяем ему», – сказали старейшины. «Да будет так», – ответил Моисей, зная Манассию как одного из достойных представителей колена Данова.

– А пятый и последний – Савей, сын Ионы, начальник над воинами, – продолжал Аарон.

– Только ли потому, что жена Савея Изис – египтянка, подозреваешь ты его?! – нахмурился Моисей, и голос его обрел суровость, не столь уж и часто проявлявшуюся в разговорах с братом. – Подобно тому как вы с Мариам попрекаете меня…

– Нет! – воскликнул Аарон. – Не только поэтому, но еще и потому что Савей, такой решительный и суровый, в присутствии жены своей тает и превращается в мягкий воск. Не знаю чем, колдовством или женскими чарами, но она околдовала его и взяла в плен. Что скажет она, то Савей и делает. Его слуги рассказали об этом сыну моему Итамару, удивляясь тому, что жена может получить такую власть над мужем, а от Итамара узнал это я. И еще не стоит забывать, что братья Изис входят в число приближенных фараона. Самый старший из них, ведающий сбором податей по всему Египту, удостоен почетного титула и называется «сыном фараона». Разве не могут братья передавать волю фараона Изис, а она…

– Ох! – вздохнул Моисей и покачал головой, давая понять, сколь тяжело даются ему подозрения.

– Возьми Нахшона, сына Аминадава, – начал перечислять Аарон, – или Нафанаила, сына Цуара, или Элиава, сына Хелона, или же Осию, сына Нуна… Кем бы ни были их жены, сколько бы ни задолжали они ростовщикам, сколь бы сластолюбивы они ни были, я никогда не заподозрю их в том, что способны они пойти против народа своего, потому что они не из таких и это все знают. Обе руки своих готов я отдать в залог их верности, такие это люди. Но есть и другие люди, те, чья верность не столь явно видна, и если что-то побуждает меня сомневаться в них, то я сомневаюсь. Но я говорю себе: «Подозревая пятерых, помни, что виновен среди них один» – и не спешу с выводами и обвинениями.

– Нам нужен помощник, кто-то, кто будет выполнять наши поручения и наблюдать за теми, о ком мы говорили, не привлекая к себе внимания, – сказал Моисей. – И никто не подойдет для этого дела лучше, чем Элиуд, сын Авдона, который сейчас стоит у входа в мой шатер.

– Не хотелось бы мне посвящать в это дело лишних людей, – сказал Аарон. – Это же дело такого свойства…

– Посвятим только одного, – ответил Моисей, – без которого не обойтись. Мы с тобой всегда на виду, и повсюду люди будут обращать на нас внимание. Нам не удастся пройти между людей без того, чтобы нас не заметили. А на Элиуда никто не обратит внимания. К тому же он из достойного, хоть и небогатого рода. Он умен и храбр, как и подобает еврею из колена Завулонова, а кроме того, умеет молчать о том, о чем надлежит молчать. Не далее, как сегодня, я в очередной раз испытал его в деле и остался доволен.

О том, какое именно дело было сегодня поручено Элиуду, Моисей предпочел умолчать. Зачем брату знать, что он подозревал его сыновей.

«Самый главный ущерб, наносимый тайным врагом, заключен в том, что он лишает людей взаимного доверия, – подумал Моисей, – а это очень плохо. Это очень страшно, когда исчезает доверие между людьми».

– К тому же мы с тобой смотрим на мир с высоты своего положения, а иногда очень полезно посмотреть снизу, глазами Элиуда, – привел последний довод Моисей.

– Будь по-твоему, – согласился Аарон.

Моисей крикнул Элиуду, чтобы тот вошел, и сказал, что хочет посвятить его в одну из самых важных тайн. Элиуд, польщенный таким доверием, приосанился, расправил плечи еще шире и поклялся хранить молчание. Тогда Моисей изложил ему суть дела и для начала поручил последить за лекарем Нафаном. Почему именно за Нафаном? С кого-то ведь надо начинать, да к тому же из всех пяти подозреваемых Нафан казался Моисею наиболее подозрительным.

Провожая брата, Моисей вышел из шатра и задержался для того, чтобы полюбоваться звездами, мерцающими в ночном небе, и сполна насладиться ночной прохладой. Аарон с Элиудом ушли, Моисей уже хотел вернуться в шатер, как вдруг увидел высокую женщину, закутанную в черное покрывало. Когда женщина приблизилась, он узнал в ней сестру и удивился.

– Мир тебе, Мариам! Какая нужда привела тебя ко мне в столь поздний час?!

Глава 7

Мариам

Сестре Моисей был сильно обязан.

Благодаря Мариам он появился на свет. Без преувеличения. Когда фараон Рамсес II приказал топить всех новорожденных мальчиков, отец и мать Моисея испугались того, что у них может родиться сын, обреченный на гибель. Двух детей – сына и дочери, нам достаточно, решили они и перестали делить ложе друг с другом.

Маленькая Мариам, которой тогда еще и семи лет не исполнилось, стала укорять своих родителей. В первую очередь укоряла отца, потому что решение исходило от него. Мариам кричала ему, заливаясь слезами, что он поступает по отношению к народу своему хуже, чем фараон, потому что фараон убивает только мальчиков, а отец, не делящий ложе с матерью, лишает народ и девочек тоже. А еще Мариам напророчила родителям, что родится у них сын, который освободит народ свой от египетского рабства. Неизвестно, что подействовало на отца больше – укоры или пророчество, но он изменил свое решение и стал снова делить ложе с женой своей. Вскоре после этого родился Моисей, который считал, что он появился на свет по воле трех человек – отца, матери и сестры своей Мариам.

Когда мать положила Моисея в корзину и оставила на берегу Нила, там, где имела обыкновение купаться дочь фараона, Мариам, спрятавшись в зарослях тростника, наблюдала за братом, чтобы с ним не случилось чего-то плохого, и она же присоветовала дочери фараона кормилицу для найденыша – свою мать.

Кроме того, у сестры всегда находилось для всех слово утешения, она была доброй женщиной, и муж ее, Калеб, был хорошим человеком, добрым и незлобивым, а их сына Хура Моисей любил больше прочих своих племянников.

Сегодня Мариам была чем-то встревожена или рассержена. По выражению лица ее не всегда можно было догадаться, сердится она или же беспокоится – и в том, и в другом случае румянец на щеках становился густым, на переносице появлялась складка, а полные, красиво изогнутые губы сжимались так крепко, что казались тонкими.

От предложенного Моисеем угощения – сушеных фиников и медовых лепешек, испеченных в кипящем масле – Мариам отказалась, молча покачав головой.

– Разве ты разлюбила финики? – спросил Моисей.

– Нет, просто есть не хочется, – ответила сестра, опускаясь на подушки, еще хранившие тепло Аарона. – Поесть фиников я могла бы и у себя, незачем было для этого приходить к тебе ночью.

– В другой раз попроси кого-нибудь проводить тебя, – мягко сказал Моисей. – Не следует женщине в такое время ходить по лагерю одной.

– От нашего шатра до твоего и ста шагов не будет, – Мариам пренебрежительно махнула рукой, давая понять, что ради столь короткого пути провожатый ей не нужен. – К тому же мы находимся среди своих, а не среди чужих!

* * *

– Свои бывают разными, – сказал Моисей, все еще находясь под впечатлением от разговора с Аароном.

– Да, – кивнула Мариам, – разными. Садись же, Моисей, и садись рядом, потому что я не хочу говорить громко!

Моисей придвинул большую подушку к сестре и сел.

– Что за благовония используешь ты, Мариам? – спросил он, уловив тонкий запах, исходящий от сестры. – В них дым сочетается со сладостью, и пахнут они приятно.

– Их мне подарил Калеб, – при упоминании мужа на лице Мариам мелькнула улыбка. – Сказал, что ни у кого нет таких благовоний и что теперь он сможет по запаху узнать меня из тысячи женщин. Ты же знаешь Калеба, он не может дня прожить без того, чтобы не сделать мне подарок.

– Есть ли у какой женщины муж лучше? – улыбнулся Моисей и тут же погрустнел, ощутив тоску по своей Ципоре.

Мариам же поняла так, что брат спешит поговорить о серьезном.

– Весь день сегодня мы пели хвалу Господу и играли на литаврах, – сказала она, подразумевая под словом «мы» себя и еще нескольких подруг своих.

– Я слышал, – ответил Моисей. – Ехал и наслаждался вашим пением. И все наслаждались.

– Ты льстишь мне, брат. Иногда мы играли вразнобой и пели неслаженно, потому что радость наша была очень велика и мы думали о том, чтобы выразить ее, а не о том, чтобы пение наше было стройным.

– Но, тем не менее, мне понравилось, Мариам. И пение понравилось, и то, что люди веселятся, понравилось. Теперь мы получили свободу, и нам надо веселиться как можно чаще. Радость дает силу и уверенность…

– Мы станем веселиться каждый день! – пообещала Мариам. – Был бы только повод… Когда же мы остановились и начали ставить шатры, я взяла с собой Шошану, жену Пагиила, начальника колена Асирова, и пошла проведать Изис, жену начальника над воинами Савея, которая не веселилась с нами, а ехала весь день в повозке, сказавшись нездоровой. Шошану я взяла с собой не случайно – ты же знаешь, насколько она искусна в приготовлении целебных настоев. Она оставила большую часть своего имущества, взяв вместо них мешки с сушеными травами… Но я отвлеклась и зря, потому что до трав дело не дошло. Когда мы пришли к Изис, то застали ее такой же свежей и цветущей, как обычно, без малейшего признака хвори. Возле шатра нас никто не встретил, люди были заняты приготовлением ужина, и мы беспрепятственно вошли внутрь. Изис полулежала на ковре и читала какой-то свиток. При нашем появлении она проворно убрала его за спину, но я успела заметить, что папирус был из тех, на котором пишутся повеления фараона – тончайшей выделки, с едва заметной желтизной, и он не шелестел нисколько и не шуршал, когда Изис свернула его. То было письмо от фараона или…

– Или от старшего брата Изис, – вставил Моисей. – Он занимает высокое положение и может писать сестре письма на таком папирусе.

– Позволь с тобой не согласиться, Моисей, – покачала головой Мариам. – Зачем Изис так спешно прятать письмо от брата? Разве кто-то запрещает ей или кому-то другому получать вести из Египта? Если бы это было письмо от брата, то надо было сказать: «Вот я получила новости из Египта и сейчас расскажу вам их». Мы бы с удовольствием послушали. И вот еще – от какого брата может прийти письмо, если Изис рассказала всем, что братья отреклись от нее по причине перехода в нашу веру. Они стерли ее имя из всех родовых списков, прокляли и забыли. Так рассказывала сама Изис и повторяла: «Есть у меня Господь и есть данный им муж, чего же еще мне надо?» Это настораживает, потому что не может не настораживать. Поспешно спрятанный свиток, похоже написанный кем-то из писцов фараона, в сочетании с пребыванием в повозке в течение всего дня означает прибытие тайного гонца с письмом от фараона или кого-то из его приближенных. А о чем станет писать Изис фараон? О чем-то вредном для нас, о чем же ему еще писать? Или, может, Изис доносит фараону про наши дела? Этот проклятый Мернептах жив, я так чувствую! Он жив и продолжает ненавидеть нас! Почему Изис не может быть его глазами и ушами среди нашего народа? Не забывай еще и о том, что муж ее начальствует над тысячами воинов из колена Эфраимова и много знает. А что, если она подчинила его своей воле и он теперь делает то, что жена ему скажет? Изис красива, она возбуждает желание. Такой женщине при желании нетрудно подчинять мужчин своей воле. Вот о чем я пришла сказать тебе, брат! Будь осторожен и не жди верности от Савея, сына Ионы, потому что жена его ведет себя странно!

«А почему бы и не Изис? – подумал Моисей. – Разве женщина не может заразить овец болезнью или поджечь повозку? А разве не может женщина обзавестись одним или двумя помощниками? Она может подкупить их или обольстить… Нет, напрасно мы с Аароном говорили только о мужчинах. Иная женщина может сделать больше любого мужчины… А что? Очень удобно иметь женщину-соглядатая среди врагов, никто не заподозрит женщину и не станет обращать внимание на то, что она делает. Никто, кроме мужа или, скажем, брата, а если муж заодно с женой, то…»

Стоит подумать об одном, как на ум сразу же приходит другое. Моисей вспомнил, как Савей хвалил однажды египетских жрецов, превознося их ученость. Вспомнил любимую поговорку Савея «лучше ранить врага, чем убить». Странное правило для воина, ведь убитый враг уже не сможет причинить вреда, а раненый поправится и снова встанет в строй. А как Савей любит устраивать у себя пирушки, во время которых его жена развлекает гостей игрой на флейте…

Только вот Элиуду не поручишь проследить за Изис. Если это будет замечено и дойдет до Савея, то случится беда. Всем известно, как любит Савей свою жену. Если он решит, что Элиуд преследует Изис, то может убить его в гневе. Да и много ли удастся узнать Элиуду, ведь женщины не склонны делать что-то напоказ, да и маскируются они отменно – вот Мариам сейчас закуталась в черное покрывало, и даже он, родной брат, не сразу узнал ее. Изис может закутаться точно так же, согнуться и ходить мелкими шагами. Все будут думать, что это ходит какая-то старуха… Старуху никто не в чем не заподозрит…

Мысли начали путаться. Моисей понял, что очень устал, а усталость – плохой советчик. Поблагодарив Мариам, он сказал, что еще вернется к этому разговору, и хотел проводить ее, но она отказалась и ушла одна.

Самому Моисею стан уже не казался таким безопасным, как совсем недавно. Где-то притаился враг, а, может, и не один. Египтяне коварны и очень злопамятны. Разве сможет фараон смириться со столь сокрушительным поражением? Нет, не сможет. Он непременно захочет отомстить, захочет снова поработить евреев или же погубить их, если поработить не получится.

«Что бы сделал я, будь я рукой фараона?» – подумал Моисей перед тем, как заснуть.

Ставить себя на место врага полезно – так лучше видны слабые и сильные стороны его.

«Устроил бы еще какие-то несчастья и продолжил бы распускать слухи до тех пор, пока неразумные бы не взбунтовались, – думал Моисей. – А потом бы перебил самых разумных и пошел бы в Египет. Не исключено, что на первых порах фараон был бы милостив к вернувшимся под его руку евреям. Но милость эта уменьшалась бы с каждым днем, подобно тому как утекает песок из горсти, и кончилось бы все рабством еще более худшим, чем раньше…»

Глава 8

Черный человек

Ночь в пустыне прохладна, но костер зажгли не для того, чтобы согреться, а потому что с костром не так страшно. Это днем пустыня кажется тихой, когда люди и животные производят столько шума, что заглушают все звуки пустыни. Ночью же много их – непонятных, а оттого устрашающих звуков, негромких, едва слышных. Костер из сухого овечьего навоза почти не дает пламени, но с ним веселее сидеть на самом краю стана и слушать пустыню. К тому же на костре, из чего бы он ни был разведен, можно нагреть воду, бросить в нее пригоршню сушеных трав и медленно, мелкими глоточками, пить бодрящий отвар.

А самое главное – костер виден издалека, даже ночью, при свете звезд и служит превосходным ориентиром для поиска нужного места. Трудно назначить днем встречу, когда народ еще идет и не встал на отдых. Как указать на нужное место, еще не видя стана, а становятся на отдых всякий раз по-другому, соблюдая лишь то, чтобы левиты с Моисеем и Аароном находились в середине лагеря? Разве что сказать: «Приходи на восточный край стана и смотри, где будет в пустыне костер. Увидишь, подойди и скажи: «Мир вам, неспящие». Если ответят тебе: «Не спим мы, потому что сон не приходит к нам», то садись к костру. Если ответят иначе, значит, ты пришел не туда – иди искать своих дальше».

Собравшихся было четырнадцать – по одному еврею от каждого из колен Израилевых, один египтянин, из числа примкнувших к Исходу, и один звероподобный гигант – беглый раб из моавитян, пожелавший свободы настолько, что притворился обратившимся в веру евреев, чтобы уйти вместе с ними. Каждый из собравшихся стоил другого – все они были беспутными бездельниками, завистливыми и недовольными своим положением. Каждый из них в первые дни Исхода, еще до чудесного перехода через море, обратил на себя внимание, к каждому в толпе подошел человек в черной одежде, с закрытым тканью лицом (многие закрывали лица свои от песка) и назначил встречу ночью в уединенном месте. Найти в многолюдном лагере уединенное место нетрудно, надо только углубиться в пустыню шагов на пятьдесят или на сто. Мало ли какая нужда погнала людей в пустыню. Может, не спится им, но и всем остальным, кто спит перед новым переходом, мешать они не хотят, вот и уселись подальше…

Костер, возле которого они собрались, развел моавитянин, которого звали Муло. Он пришел первым и принес навоз, воду, сушеные травы и потрескавшуюся деревянную чашу, которая сейчас переходила из рук в руки.

Это была первая встреча всех собравшихся в одном месте, но никто не спешил знакомиться с остальными и не называл своего имени и не сообщал, к какому колену относится. Только египтянин сообщил, что его зовут Сапху, но никто не поверил в то, что он назвал свое истинное имя. Все, и евреи, и моавитяне, и хетты, знают, насколько лживы египтяне и насколько привыкли они обманывать. Настолько привыкли, что обманывают даже тогда, когда это не приносит им никакой выгоды.

В ожидании того, кто собрал их здесь, пили бодрящий отвар и беседовали, старательно избегая важных тем и всего, что было связано непосредственно с ними.

– Эх, оставил я дома кувшин с медом! – сокрушался тот, что был из колена Иегуды и носил имя Захария. – Большой кувшин с медом! Где взять в пустыне мед?

– Если пчелы делают мед, то его должны делать и какие-нибудь жуки, – сказал Ахаз из колена Иссахарова, принимая из рук Захарии чашу.

– Может, и делают они мед где-то под землей, а мы не знаем, – сказал одноглазый Седекия из колена Эфраимова. – Но что до меня, то я не люблю меда, уж очень он приторный!

– Когда на языке сладко, то и на сердце хорошо! – сказал Енох из колена Гадова. – Сладости надо хорошенько запивать водой, тогда они не будут казаться приторными и доставят удовольствие.

– А еще делают так, – вступил в беседу египтянин Сапху, передавая чашу Еноху. – Берут спелую дыню, разрезают ее вдоль и наливают в каждую половинку меда…

– Так, должно быть, поступают только повара фараона! – перебил его Ифтах из колена Рувимова. – Это же безумное расточительство – лить мед в спелую дыню! Зачем поступать так, если спелая дыня сама на вкус, как мед?

Едва слышно зашуршал песок.

– Змея! – испугался Нахум колена Данова, подбирая вытянутые вперед ноги.

– Это я! – к костру присел человек, одетый в черные одежды, с лицом, закрытым куском черной же материи, и потому не видный в ночи. – Вы что, не знаете, что к костру, разведенному из овечьего дерьма, змея близко не подползает?

Человек говорил так, как говорят простолюдины, растягивая гласные и проглатывая окончания слов. Возможно, что он делал это намеренно, скрывая свою истинную сущность – уж слишком важно для простолюдина он держался.

Пользуясь случаем, Рувим из колена Симеонова, прозванный за свое обжорство Две глотки, осушил чашу до конца, выпив больше, чем ему положено, и швырнул ее на колени Муло-моавитянину.

– Все ли пришли сюда благополучно? – спросил Черный Человек.

– Да, – сказал каждый из четырнадцати.

– Попробовал бы мне помешать кто-нибудь, так я бы свернул ему шею! – добавил моавитянин.

Тщедушный Тадай из колена Вениаминова, сидевший слева от моавитянина, опасливо покосился на него, словно беспокоясь за собственную шею.

– Не надо никого убивать! – строго сказал Черный Человек. – Мы не должны привлекать к себе чужого внимания. Мы – тени, незаметные, неуловимые, ускользающие… А если уж и придется свернуть кому-то шею, то непременно надо зарыть труп в песок, чтобы его не нашли. Будьте осторожны! А теперь к делу. Завтра на рассвете начинайте говорить людям о том, что Моисей вывел их из Египта только для того, чтобы отдать в рабство ассирийцам или кушитам. Египетское рабство было вольготным – люди жили в своих домах, вместе со своими семьями, получали плату за свои труды, наживали какое-то имущество и ходили свободно, как хотели. У ассирийцев же рабы не имеют ничего своего, кроме повязки на теле, служащей для прикрытия срама. Мужчин-рабов ассирийцы содержат отдельно от женщин-рабынь, и не возбраняется хозяевам в любое время утешаться с принадлежащими им рабынями. А кормят они так – насыпают в составленные вместе ладони муки, и это пища на день, ее разводят водой и едят. Если раб сорвет плод с дерева, то они кричат: «Украл! Вор!» и рубят ему правую руку. Вот так поступают с рабами ассирийцы, но кушиты поступают еще хуже, потому что у них в обычае людоедство. Мало того, что они заставляют раба много работать и плохо его кормят, они еще могут съесть его, когда захотят!

Все слушали молча и верили, так убедительно говорил Черный Человек. У некоторых от удивления приоткрылись рты.

– Моисей еще не решил, кому отдаст в рабство народ свой. Он тянет время, выжидая наибольшей выгоды, вот и водит людей без всякой цели по пустыне. А когда сторгуется с ассирийцами или кушитами, то поведет прямо к ним в руки. Придет день, и о египетском рабстве евреи станут вспоминать с сожалением, говоря: «Как хорошо нам жилось в Египте, а мы, неблагодарные, не ценили этого!» Так и скажите людям: «Вы еще пожалеете, но будет поздно жалеть!»

Ему верили, потому что он говорил веско. А еще верили, потому что каждому при первой встрече Черный Человек дал маленький слиток серебра, сказав: «Бери, я же вижу, что ты пребываешь в нужде. Потом дам еще». Серебро, как и золото, сейчас было в большой цене, потому что блуждая по пустыне, никто ничего не наживал, все только тратили. «Кто ты?» – спросил каждый у Черного Человека. «Я – посланец настоящего бога, солнцеликого Ра[13], бога, который не скрывается от людей, а ежедневно является им на небе», – ответил Черный Человек и добавил, что носит плотные черные одежды для того, чтобы скрыть сияние, исходящее от его тела, – знак Ра.

Черному Человеку поверили, да и как не поверить тому, кто бескорыстно наделяет серебром и обещает наделить еще. Как не поверить тому, кто говорит: «Моисей уготовил гибель народу своему, но Ра спасет всех, кто захочет спастись, а особо достойных возвысит и осыплет милостями!» Каждый из четырнадцати хотел возвыситься. Каждый из четырнадцати жаждал милостей с неба. Черный Человек хорошо разбирался в людях и умел выбирать себе подходящих помощников.

– А еще скажите всем, что бог Ра иссушил землю, по которой идет Моисей, и не будет евреям воды, пока они следуют за ним. И пусть знают люди, что великая Исида[14], разгневавшись на то зло, которое евреи под предводительством Моисея причинили ее сыну, божественному фараону Мернептаху, будет чинить евреям всяческие препятствия и беды до тех пор, пока они подчиняются Моисею. И для этого дела богиня избрала вас, потому что увидела, что вы достойные из достойнейших…

Где-то в отдалении пронзительно завыли шакалы, и их рыдающий вой хлестнул по ушам, вселяя в души страх. Казалось, что то кричит сам Анубис, судья Царства мертвых. Кто-то поежился, кто-то вздрогнул, а трусливый Шимон из колена Иудина не смог сдержать крика.

– Ра обратил на вас свой сияющий взор! – продолжал Черный Человек. – Исида избрала вас! Радуйтесь! Когда мы благополучно вернемся в Египет, владыка наш фараон приблизит вас к себе и половина из вас будет стоять по правую руку от него, а половина по левую, впереди всех сановников и жрецов, и они станут завидовать вам!

Глаза доверчивых слушателей загорелись алчной надеждой. «Глупцы, – с презрением подумал Черный Человек. – Разве вам стоять возле божественного трона? Вы, смердящие шакалы, недостойны даже лизать подошвы сандалий ничтожнейшего из слуг фараоновых. Это меня приблизит владыка наш фараон. Меня, а не вас!»

У Тадая из колена Вениаминова свисала из носа огромная сопля, но он этого не замечал. Сапху закатил глаза и расплылся в улыбке – не иначе как уже видел себя возле фараонова трона. Эхуд из колена Манассиина, раскачивался взад-вперед и что-то мычал. Иоил из колена Асирова толкнул локтем в бок Захарию из колена Иегуды. Седекия из колена Эфраимова простерся ниц перед Черным Человеком и бормотал что-то бессвязное.

Вой шакалов оборвался так же внезапно, как и начался.

Черный Человек дважды хлопнул в ладоши, привлекая внимание своих собеседников. На руках у него были перчатки из тонкой материи, тоже черные, подобные тем, что надевают жрецы бога Тота[15] перед тем, как взять в руки небесный камень, в котором заключена божественная мудрость. Камень упал с неба, его касались руки Тота и Ра, поэтому обычным людям нельзя осквернять его своим прикосновением.

– Исида повелевает вам завтрашней ночью продырявить все бурдюки, до которых вы сможете добраться и перебить или опрокинуть все сосуды с водой. За это вы приобретете ее расположение, а я дам вам вдвое больше серебра, чем давал. Послезавтра после полуночи снова соберемся у восточного края лагеря…

Черный Человек посмотрел на моавитянина и приказал:

– Позаботься опять о костре.

Гигант молча кивнул.

Шакалы завыли снова.

– Слуги Анубиса придут за тем, кто не выполнит повеления Исиды, еще до наступления темноты и уволокут в царство мертвых! – пригрозил Черный Человек, немного повышая голос. – Неверным не будет пощады!

Египтянин Сапху со страху обмочился, но этого никто не заметил. Черный Человек уже ушел, а подельникам Сапху было не до него.

Глава 9

Авенир, сын Этана, начальник над воинами

В мечтах своих Авенир привык подниматься высоко-высоко. Выше всех! Иначе и мечтать незачем. Только глупцы мечтают о низменном, умные люди, обладающие множеством талантов, мечтают о великом. Чаще всего в мечтах Авенир видел себя верховным военачальником фараона, но иногда дерзал подняться выше. А что? Разве не был основатель нынешней династии Рамсес I военачальником при фараоне Хоремхебе? Хоремхеб по достоинству оценил его способности и назначил своим преемником. И почему бы ему, Авениру, сыну Этана, нельзя сделать то, что до него сделал другой? Потому что он еврей? Это не такая уж большая помеха…

Еврейство свое Авенир привык воспринимать именно как помеху, препятствие на пути к возвышению. Дед его, отец матери, вел свой род от аморейского[16] царя Лицитиштара и очень гордился этим. Сам гордился и внука приучил гордиться, причем настолько, что Авенир в глубине души считал себя аморейцем.

Этан, отец Авенира, и его отец, дед Авенира, были военачальниками. Из колена Эфраимова многие служили в армии фараона, божественного владыки Верхнего и Нижнего Египта. Но пользы от деда и отца было мало – дед рано умер от лихорадки, подхваченной во время похода на Куш, а отец был нечестолюбив и многого не достиг – в расцвете своей карьеры командовал десятью тысячами копейщиков из Мен-нефера[17], а все знают, что хуже этого отребья в фараоновом войске нет. «Ленив, как житель Мен-нефера» и «туп, как житель Мен-нефера» говорится недаром.

Авенир начинал при покойном фараоне, Рамсесе Втором, отце нынешнего фараона Мернептаха. Рамсес Второй был великим правителем, могущественным и славным, но к евреям он относился с большим предубеждением. У нынешней династии евреи вообще не в почете, увы. Но, несмотря на предубеждение фараона, Авениру удалось подняться довольно высоко, пятьдесят тысяч воинов было у него в подчинении, причем то были отборные отряды фараонова войска, уступавшие в выучке только гвардии фараона. Рамсес Второй умел ценить преданность в людях. Разумеется, не будь Авенир евреем, он бы вознесся еще выше, но и так дела его шли неплохо. Многие застревали в самом низу. Воин может быстро стать десятником, если он смышлен и храбр. Десятник, показавший, что он достоин стать сотником, станет им непременно. Но вот станет ли сотник тысячником, никому не ведомо, потому что для подъема на такие высоты одних лишь достоинств недостаточно, нужна еще и удача, обстоятельства должны сложиться благоприятно. Простой писец, успевший оттолкнуть фараона в сторону во время обрушения барельефа с изображением Девяти богов в тронном зале, на следующий же день становится начальником над писцами и получает в подарок столько золота, сколько весит фараон. Десятник, сумевший остановить понесших коней, впряженных в колесницу фараона, получает должность начальника над ливийскими наемниками… Счастливый случай правит миром, но глупец уповает на счастливый случай, а умный создает его. Но для того, чтобы создать счастливый случай, тоже нужна удача… Без нее все пойдет прахом. Или же случается так, что достигнешь чего-то – и вскоре лишишься. Приходится начинать сначала. Плох тот воин, который падает и не поднимается снова, но лучше бы обойтись без падений…

Страницы: «« 12

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга – одно из самых читаемых изданий по управлению производством в Японии. В основу книги легл...
Советский конструктор стрелкового оружия М. Т. Калашников изобрел свой легендарный 7,62-мм автомат в...
Валентин Юрьевич Катасонов профессор МГИМО, доктор экономических наук, известен как исследователь за...
Владимир Сергеевич Бушин продолжает оставаться самым острым пером российской публицистики. Читателям...
Близится канун Иванова дня, самая волшебная ночь в году! В эту ночь феи Тайного Королевства собирают...
В четвёртой книге волшебная шкатулка переносит девчонок, Элли, Саммер и Жасмин, прямо на морское дно...