Христиане Андреев Леонид

Кто-то из горожан учтиво подставил императору роскошное деревянное кресло с дорогой обивкой, в которое тот сию минуту разложился.

– Итак, Геркулий, я хочу знать… хочу знать, каким образом стало возможно, чтобы безумный плебс стал убивать благородных римлян посреди ночи, в их же собственных постелях! – произнес император воинствующим тоном, сурово глядя на сгорбившегося перед ним седовласого римлянина.

Яркий свет от зажжённых факелов осветил одеяние римского владыки. Его красный плащ распростерся на спинке дорогого кресла. Волосы его, кудрявые и темные, но с небольшой проседью, красиво обрамляли императорский лоб. Выразительные темные глаза вопросительно и грозно глядели на собеседника. Тонкие губы были сильно сжаты из-за настигнувшей владыку ненависти к окружающим. Легкая щетина на лице императора не уродовала, но придавала особый воинствующий шарм его лицу.

Максимин слегка отпил сладкого красноватого напитка из подданного рабом позолоченного кубка.

– Я жду твоего ответа, Геркулий… – без капли гнева в своем голосе вновь произнес император. – Как такое стало возможным?

Старик взволнованно, но все же произнес:

– Мой император… все дело в этих преступниках… Их имя христиане… Они не совершенно не слушаются закона… Они исповедают…

Император с ненавистью отшвырнул свой кубок с вином в сторону.

– Мне не важно, что они исповедают! – закричал Максимин. – Пускай исповедают что хотят! Но мне нужен закон! Закон!

Старик пугливо отшатнулся от гнева владыки.

Максимин был в гневе. Новости, приходившие из римской провинции Элии Капитолины, сильно разочаровывали его. Грабежи, убийства именитых горожан, дебоши на улицах, разгул всевозможных фанатиков…

Император поднялся со своего кресла. Взмахнув красным плащом, он прошелся вдоль белой колоннады роскошного храма Венеры. Его мысли в этот момент были не о проклятом городе, который римляне уже несколько столетий подряд не могли обуздать и успокоить. Император думал о новом военном походе. Его войско вот-вот должно было подступить к провинциям на Западе и захватить территорию вплоть до Халкедонского пролива. Однако в самый ответственный момент, когда Дайя был готов нанести своему главному противнику – Лицинию – поражение, и заставить его договориться о прочном политическом и военном мире, последний резко запросил перемирия. Лициний, подстрекаемый третьей стороной, убедил Максимина, что война будет им обоим невыгодна, и что в данное время им лучше объединится против третьего соправителя – Константина. В результате переговоров, оба императора заключили ряд соглашений. Они приостанавливали военные действия друг против друга до устранения общей опасности в лице Константина.

Этот мир был крайне не прочен. И Максимин Дайа это прекрасно понимал. Он знал, что Лициний не остановится и при первом же удобном случае непременно объединится с их общим врагом против самого Максимина. Однако правителю Востока нужно было прекратить бесчинства внутри провинций и вновь восстановить законность на управляемых территориях. Его главными противниками в этом деле были многочисленные фанатики, словно дурные ростки, появлявшиеся на всей территории бывшей Иудеи и угрожавшие всем благочестивым людям своей безнаказанностью в творимых ими преступных делах.

– Закон! Мне нужен закон! – вновь громогласно воскликнул Максимин.

Его голос, словно гром, обрушился на стены храма и отразился густым эхом в огромном позолоченном потолке.

– Мой владыка, – вновь заговорил Геркулий, – декурионы уже распорядились принять меры, чтобы наказать преступников и заставить их ответить за содеянное с несчастным сенатором Ахиллой.

Максимин хранил молчание, его взгляд был уставшим, губы сильно сжаты. Казалось, что он сильно желал отказаться от вверенной ему огромной власти.

– Какие меры, Геркулий, вы приняли?

– Стража будет выискивать среди этих прокаженных, этих людей… христиан, как мы их именуем, тех самых убийц… – нерешительно проговорил декурион Геркулий.

Император с ненавистью отвернулся от старика. Он заложил руки за спину и сделал несколько шагов вдоль величественной храмовой колоннады.

– Рим всегда был терпим к иным религиям и к народам, которые не исповедают наших богов, – решительно начал Максимин, – но Рим никогда не будет мириться с разбойниками, совершающими убийства и грабежи, какой бы сладкой религиозной ложью они не прикрывались…

– Мой император… – удивленно произнес Геркулий.

Император повернулся и внимательно взглянул на своего собеседника.

– Мне искренне жаль тех немногих невинных, которые пострадают от моего решения, но я хочу, чтобы этой мерзкой секты не стало…

– Здесь, мой владыка, в Aelia Сapitolina?

– Нигде, Геркулий, нигде… Нигде их не должно быть! – воскликнул император.

В глазах римского владыки сверкнула искренняя злоба.

– Я не могу вести справедливую войну с моими противниками, с противниками всего естественного и праведного, когда за моей спиной, в вверенных мне землях, царит разбой и безнаказанность. – суровым голосом продолжил император. – Я составлю закон, который навсегда покончит с этими безбожниками…

Геркулий покорно выслушал гневную речь императора и лишь слегка кивнул своей седовласой головой в знак согласия с владыкой.

Максимин устало махнул своей рукой и опустился в просторное кресло.

– Ступай, мой друг, – проговорил он, – я слишком устал после столь долгого пути, мне нужен отдых…

Вскоре император остался совершенно один, в своих темных покоях. Он лежал на просторном ложе, почти не раздевшись. Многомесячная, нескончаемая усталость терзала его тело. Но времени и возможности для успокоения у Максимина не было. Слишком грозное настало время. Император чувствовал, какая большая ответственность лежит на его плечах: не позволить Римской империи вновь скатится в пропасть гражданской войны. Владыка понимал, что если ему не удастся остановить честолюбивые устремления своих собратьев по имперской власти – судьба величайшей империи будет предрешена.

«Только закон. Закон и равноправие», – думал лежа на постели император. – «Закон и равноправие спасут нас всех».

Иудейская ночь опустилась на славный город Элию Капитолину.

Глава четвертая

Искушение Кифы

В воздухе стоял дурманящий аромат красивых благоухающих цветов, которые были обильно посеяны в больших глиняных вазах, стоявших неподалеку друг от друга по всему просторному двору. В центре просторной площадки, покрытой красивыми и блестящими узорчатыми плитами, красовался небольшой фонтан. Прямо из его центра поднималось небольшое возвышение, обрамленное глиняными фигурками, из которого красивой, ровной и белой струей плескала вода. Все пространство на задней стороне роскошного дома было покрыто абсолютной тишиной, которая прерывалась лишь слабым плесканием воды в роскошном фонтанчике, да щебетанием декоративных птиц. Небо в этот утренний час тоже было необычайно спокойным и безукоризненно голубым. Казалось, что повсюду, на всем свете, воцарилась первозданная гармония.

Кифа сидел в глубине этого райского сада. На нем уже не было того страшного черного одеяния, в котором он посещал епископа Ермона и собрание христиан. Юноша был одет в дорогую одежду, с прекрасной голубой вышивкой по краям. Его лицо было аккуратно выбрито, темные и густые кудри на голове высохли после мытья и теперь приятно блестели на солнце. Молодой человек расположился на просторной каменной скамье, и, слегка запрокинув голову назад, любовался красивым блестящим небом. Его загорелое лицо в этот момент было умиротворенным и казалось очень молодым и весьма привлекательным. Кифа ожидал, когда к нему из своих покоев выйдет сладкий объект его обожания.

Наконец она появилась.

Айелет вышла из-за небольшого, аккуратно подстриженного дерева. Казалось, что она какое-то время подглядывала за Кифой, не решаясь сразу подойти к нему. Девушка эта была весьма красива и, главное, очень молода. К тому же, ее родители были весьма богатыми и щедрыми людьми.

Едва Айелет проснулась, как к ней явились слуги и рассказали, что в саду ее ожидает молодой аристократ. Молодая римлянка уже на протяжении двух недель не видела Кифу, поэтому она немедленно поторопилась привести себя в порядок и выйти в сад своего дома. Прихорашиваясь, Айелет взглянула в небольшое зеркало. Увидев в нем свое отражение, девушка на несколько минут забыла об ожидавшем ее юноше. Она медленно поворачивалась из стороны в сторону, разглядывая свое почти обнаженное молодое тело. Глядя на свою белую, упругую кожу, красоту которой добавлял яркий солнечный свет, проникавший сквозь тонкие завесы на большом проходе, ведущий на балюстраду, девушка вдруг подумала про себя, что она слишком хороша для простого юноши.

«Я не отдалась бы даже самому Юпитеру», – с улыбкой на своих тонких губках подумала про себя Айелет.

Тем не менее, прекрасная римлянка вспомнила об ожидавшем ее юноше. Закончив одеваться, Айелет быстро спустилась в ухоженный и благоухающий сад, который был устроен и цвел позади роскошного дома ее родителей. Она не сразу подошла к Кифе, который, как ей показалось, сладко дремал, сидя на просторной каменной скамье. Девушка затаилась за небольшим декоративным деревцем, желая немного понаблюдать за своим обожателем. Наблюдая за юношей из-за своего укрытия, Айелет сразу же рассердилась на Кифу за то, что он не слишком почтительно ее ждал. Она без труда смогла рассмотреть, что его глаза были закрыты, а на губах застыла довольная усмешка.

«Подлец, нежится здесь на солнце… – злобно подумала про себя Айелет. – Вероятно, сейчас он полагает, что я схожу с ума и привожу себя в порядок, для того, чтобы предстать перед ним во всей своей красе!».

Гордая соблазнительница решила покинуть свое укрытие. Она быстро направилась в сторону Кифы, желая испугать его своим внезапным появлением.

Однако сон Кифы был чутким, как у пантеры. Он не раз оказывался в ночной засаде, вместе со своими собратьями ожидая очередную жертву для грабежа и убийства. Эти ночные вылазки христиан, в которых он достаточно долго принимал участие, сделали его чутким к любому приближающемуся звуку.

Он внезапно раскрыл свои глаза.

Айелет не дошла до дремавшего Кифы всего несколько шагов. Она оказалась сильно поражена его стремительным и гневным взглядом, который внезапно ее пронзил. Из-за этого хищного и пронизывающего взора девушка внезапно остановилась.

– А, милая… что ты остановилась? – лицо Кифы вдруг озарила лучезарная улыбка. – Тебя испугало мое внезапное пробуждение?

Айелет подошла к нагретой жарким солнцем скамье и села рядом с Кифой.

– Я долго тебя ожидал, моя прекрасная Айелет. – произнес Кифа, с нежностью глядя на объект своего обожания. – Скажи, ты хотела помучить меня подольше, чтобы мое сердце болело сильнее от тоски по тебе…

– Перестань, не говори таких глупостей, – ответила ему девушка, – ты прекрасно знаешь, как много мне нужно времени, чтобы подготовится ко встрече с тобой.

– Так что же, ты готова пройтись со мной по этому роскошному саду? – тихо спросил Кифа, пытаясь осторожно взять свою возлюбленную за руку.

Девушка ловко убрала свою руку подальше от его крепких пальцев.

– Пойдем, – милостиво сказала она, поднимаясь с жаркой скамьи, – к тому же у меня к тебе есть один важный и интересный вопрос.

Кифа радостно поднялся вслед за ней.

– Ты хочешь спросить, люблю ли я тебя? О, да… Конечно я…

Айелет лишь брезгливо махнула рукой на это отчаянное признание молодого человека.

– Нет, глупец, не это меня сейчас интересует…

– Тогда что, моя милая?

Айелет была не глупой девушкой. Она жила в роскоши и беспечности, но, тем не менее, предпочитала узнавать как можно больше об искусстве и окружающем мире. Философия греков ее интересовала мало, а вот верования и обычаи других народов империи в последнее время вызывали в ней некоторый интерес. Но боги! Как, же много ей хотелось узнать, и как мало для этого у нее было возможностей… Проклятый родительский дом и проклятая провинция… ей бы хотелось вырваться из этого города и уехать прочь, как можно дальше…

Вместе с этим странным молодым человеком, который явно хотел обладать ею как своей женой, она прогуливалась по тихо шумевшему листвой и птичьим пением саду. Внезапно Айелет остановилась и внимательно посмотрела на своего спутника. Кифа был несколько поражен ее внимательным и изучающим взглядом.

– Я не иудейка, ты знаешь, но у меня иудейское имя. – вдруг решительно сказала она.

– К чему ты это? – растеряно спросил Кифа.

– Я сочувствую вашему богу и вам… – тихо, почти шепотом, сказала Айелет.

Кифа мгновенно разгадал ее намерения.

– Я знаю, любовь моя, что ты хочешь, – благодушно и снисходительно посмотрев на девушку, произнес он, – тебя, как и многих в этом городе, интересуют деяния этой проклятой секты.

– Но ты напрасно мучаешь меня, я не из их числа, я не принадлежу к этой преступной банде. – продолжил Кифа. – И ничего интересного об их замыслах и будущих деяниях их я тебе рассказать не могу.

Прекрасное лицо Айелет исказилось от негодования.

– Но я знаю кто ты. У тебя есть деньги, есть хорошее имя, но ты ненавидишь все вокруг, ты ненавидишь римлян… – взволновано и сердито проговорила девушка. – Ты бы не смог вот так просто наслаждаться спокойной и сытой жизнью. Нет, только не ты… Я вижу много ненависти в твоих глазах. Говорят, что ими зачастую становятся те юноши, которые хотят выплеснуть всю злобу, скопившуюся внутри них…

– Опять я слышу глупости, моя милая, – начал Кифа, – во мне нет никакой ненависти, во мне одна любовь. Любовь к тебе…

Айелет рассердилась еще больше. Она совершенно отстранилась от Кифы и пошла вдоль каменистой дорожки вглубь сада. Юноша растерялся, но, постояв еще немного в одиночестве, побрел следом за ней. Догнав девушку, Кифа попытался вновь ухватить ее за руку, но та вновь осталась неприступной.

– Так чего же ты хочешь меня, возлюбленная? – тихо спросил он.

Айелет вновь брезгливо поморщилась.

– Я бы хотела, что бы меня утешал и радовал человек, куда более интересный, чем ты, мой юный Кифа. – проговорила она с дразнящей ухмылкой на своем юном личике.

Юноша строптиво нахмурился.

– Чем для тебя плох я? – раздраженно спросил он, идя по узкой каменной дорожке, посреди цветущих деревьев, вслед за Айелет, – Почему я для тебя не интересен?

– Ты скучен, Кифа, – ответила та, – если бы ты был кем-нибудь, кроме простого молодого и ленивого аристократа…

Теперь он был не на шутку раздражен. Негодование Кифы, вызванное наглым характером этой молодой женщины, достигло своего предела. Казалось, что он вот-вот ударит Айелет.

Однако сцены насилия не произошло. Молодой человек просто перегородил девушке путь.

– Ты была права, – сказал Кифа, горящими глазами смотря на свою возлюбленную, – я один из них… я часть их секты.

Милая Айелет остановилась и повернулась к Кифе. В ее зеленых глазах блеснул огонек самодовольной победы. Кифа слегка побледнел, ему показалось, что девушка каким-то образом хитро обманула его. Увидев самодовольный блеск в ее глазах и хитрую улыбку, он уже начал жалеть о своих последних словах.

– А ведь оказывается ты можешь быть интересен, мой дорогой обожатель. – произнесла Айелет отворачиваясь от Кифы и продолжая неспешно шагать по каменистой дорожке.

Юноша теперь старался идти как можно ближе к Айелет. Его взгляд был взволнованным.

– Так и что же? – нервно спросил он. – Теперь ты знаешь… но ты должна хранить тайну.

– О! Не беспокойся об этом. – мило улыбнувшись сказала молодая римлянка. – Я не стану выдавать тебя никому, мой дорогой Кифа.

– От твоей благосклонности зависит моя жизнь, – добавил Кифа.

Какое-то время они шли молча. Сделав небольшой круг по саду, юноша и девушка вернулись туда, откуда начали свою прогулку – к уютной каменной скамье. Айелет подошла к скамье и, изящно подобрав свое светлое платье, легко опустилась на нее. Жестом она поманила к себе растерянного Кифу. Тот незамедлительно уселся рядом.

– Я слышала, что ты и твои собратья что-что затеваете против римлян, – равнодушным голосом сказала Айелет, – ты бы доставил мне немало удовольствия, если бы рассказал о ваших планах.

Кифа продолжал растеряно смотреть на нее, она ввела его в большее смятение своим нескромным интересом к его делам.

– Но у нас нет никаких планов, мы ничего не затеваем против римлян. – произнес он.

– Ты напрасно считаешь нас преступниками или мятежниками, мы лишь исповедуем нашего Бога и чтим его. – сказал Кифа, немного собравшись с мыслями.

Айелет слегка усмехнулась.

– А чем именно высокочтимый сенатор Ахилла помешал вам, безумцам, исповедовать вашего бога? – спросила она, несмотря при этом на своего обожателя.

– Мы не виновны в его смерти! – возмутился Кифа.

Айелет громко и расстроено вздохнула. Она слегка пододвинулась к юноше и своими нежными губами поцеловала его в щеку.

– Прощай, мой милый Кифа, мне пора. – сказала римлянка, ловко поднявшись со своего места. – Сегодня наша встреча окончена, но я надеюсь увидеть тебя еще.

Кифа неловко попытался ухватить ее за руку, но та ловко увернулась и быстро направилась прочь. Еще мгновение, и милая Айелет скрылась на крыльце своего дома.

Кифа остался в полном одиночестве, посреди роскошного и цветущего летнего сада. Внезапно его охватила сильная злость. Она была вызвана неудовлетворенными надеждами и слишком быстро закончившейся встречей. Ее поцелуй лишь еще сильнее разогрел его кровь и возбудил сильное желание.

Айелет осталась недоступной, но Кифа хотел утолить, хотя бы на время, свою плотскую страсть. Он чувствовал всю свою мерзость, но юношеская страсть его была сильнее его же веры и благочестивости.

Глава пятая

Второе искушение Кифы

Марк был необычайно красивым юношей. Его юное личико было миловидным и притягательным. Глубокие темные глаза смотрели прямо и искренне. Черные, слегка вьющиеся волосы, изящно спадали на его ровный лоб. Тонкая шея лишь подчеркивала красоту лица этого мальчика. Помимо своей красоты и стройной юношеской фигуры, у Марка был еще один большой достаток – юноша был чрезвычайно умен. Нет, он не слишком сильно доверял культу бога Яхве, но в силу своей одаренности прекрасно понимал, что то движение, к которому ему посчастливилось примкнуть, непременно займет лидирующее положение в провинции. А лидерство сулило ему и всем его единоверцам большие возможности, а может даже и благосостояние. Семья Марка была крайне бедна, да и вообще находилась на грани разорения. Мальчик не на шутку опасался голода, который мог постигнуть его несчастного отца, а также всех братьев и сестер из дома Марка. Участие же в христианских вылазках на богатые дома римлян приносило Марку некоторую выгоду, пускай и небольшую по сравнению с тем риском, которому он подвергался во время очередного разбоя. Теперь Марк тоже был добытчиком в своей семье, а семья его была очень благодарна мальчику за это.

Итак, наш юный Марк сидел на каменных ступеньках под большой каменной аркой неподалеку от своего дома. Стояло то самое жаркое летнее утро, когда Кифа раскрыл свой секрет своей возлюбленной Айелет. Марк не стремился найти своих сверстников, чтобы скоротать время в беспечном детском веселье. Ему было всего немного лет, но сам юноша уже ощущал себя взрослым. Мальчик про себя презирал своих сверстников, он презирал своего отца, почти всех людей, которые его окружали. Только один единственный человек был уважаем Марком. Этим человеком был его молодой наставник. Кифа был на десять лет старше Марка, и именно он взял на себя обязанность перед всей сектой свидетелей воспитать из мальчика верного последователя их бога. Кифа многому научил своего подопечного. Именно благодаря своему пламенному наставнику Марк перестал страшиться убийств и грабежа. Несколько месяцев назад Кифа и Давид взяли его в первый поход в жилище одного богатого римлянина. Набег христиан закончился вполне удачно: безбожник был убит, а все его богатство досталось секте. В тот самый вечер, когда состоялся этот грабеж, Марк не без интереса наблюдал, как Кифа собственными руками хладнокровно душил жену римского богача. Окровавленное тело самого хозяина дома лежало без движения в спальне. Марк хорошо запомнил, как Давид с противной улыбкой на своем лице вытер свой окровавленный нож об одежду мертвого римлянина.

Сидя на теплых ступенях посреди пустынной улочки, Марк вновь и вновь воспроизводил в своей памяти тот волнующий момент, когда обрадованный большой наживой в доме убитых римлян Кифа подбежал к нему и протянул ему свой нож.

«Там, на верху, остались дети неверных, – произнес Кифа, протягивая Марку окровавленное орудие, – пойди к ним, и закончи начатое нами. Мы должны увидеть, насколько сильно ты любишь нашего бога! Ступай же!»

Марк повиновался. Он уверенным шагом начал подниматься по небольшой лестнице на верхний этаж дома. Там, в одном из спальных помещений, он нашел двух маленьких испуганных мальчиков.

Увидев молодого юношу, дети отважились спросить у Марка где их мать и что произошло внизу, почему взрослые так сильно кричали в ночи. Марк не стал долго размышлять и оценивать свои действия. Он хладнокровно занес орудие над головой одного из детей. Несчастное дите не успело даже вскрикнуть. Марк быстро и аккуратно рассек артерию на его шее. Второй мальчик, словно испуганное маленькое животное наблюдавший за убийством своего брата, постарался уйти от неминуемой гибели, забившись в самый темный угол комнаты. Однако вскоре юный убийца настиг и его. Ребенок успел лишь слабо вскрикнуть, прежде чем острый нож в руках нашего милого Марка сделал свое дело. Едва юноша завершил начатое, как на пороге комнаты, где произошло страшное деяние, возникла фигура Кифы. Увидев содеянное, он был весьма обрадован успехами своего ученика. Марк вспомнил, как рука наставника в тот знаменательный вечер мягко легла на его плечо.

«Ты справился». – добродушно произнес тогда Кифа, склонившись позади Марка и прошептав эти слова прямо в ухо юноше. – «Ты справился, мой милый ученик…».

Сказав это, Кифа ласково поцеловал мальчика в щеку.

Этот поцелуй был последним событием того достопамятного вечера, которое Марк сумел запомнить.

Теперь он сидел совершенно один, на углу тихой улицы, в тени небольшой каменной арки. Начавшийся день не предвещал мальчику ничего хорошего. Кифу он не видел уже несколько дней, а возвращаться в свой дом, где его ждали голодные и озлобленные родственники, юноше совсем не хотелось.

Внезапно Марк почувствовал, что кто-то приблизился к нему сзади. Он не успел обернуться, так как знакомая добрая рука коснулась его худощавого плеча.

– Ты ждал меня, ученик? – произнес Кифа, стоя позади юноши и мягко обхватив его нежное плечо своей крепкой рукой.

Марк крайне обрадовался появлению своего любимого наставника. Он быстро поднялся на ноги и утвердительно кивнул своей красивой головой.

Кифа внимательно и с нескрываемым интересом оглядел одеяние своего наставника. Оно возбудило в нем большой интерес. Мальчик был одет в некое подобие греческого паллия. Легкий и теплый ветер обдувал его ноги, слегка приподнимая края его одежды.

– Пойдем, мой друг, – сказал Кифа, по-прежнему держа мальчика за плечо и уводя его за собой, – я пришел, чтобы дать тебе очередной важный урок.

Марк безропотно последовал за ним.

Оба юноши направились вниз по улице, туда, где на городских окраинах располагались очень темные и невзрачные места.

– Нам нужно уединиться, Марк, – слегка взволнованным голосом проговорил Кифа своему наставнику, – этот урок будет очень важен, нам не нужны свидетели.

Мальчик полностью доверился своему старшему наставнику. Он доверчиво и с большими надеждами в своей юной душе следовал за ним.

Кифа и его маленький спутник остановились возле небольшого, землистого цвета, двухэтажного здания, которое располагалось в самом невзрачном и потаенном углу глухой улицы. Кифа поднял свою руку и с большой силой постучал в толстую и дряблую деревянную дверь, прикрывавшую вход в это неприятное место. Спустя минуту дверь со страшным скрипом, сопровождавшимся скрежетом старого дерева, распахнулась. На пороге Кифу и Марка встретила уже немолодая и наполовину седая женщина, напоминавшая старую иудейку. Она была одета в некое поношенное серое платье, которое, тем не менее, сохраняло свой первозданный приличный вид. В первую очередь невысокая женщина оглядела Кифу. Некое подобие улыбки выступило на ее престарелом загоревшем лице.

– Кифа, дитя мое! Как я рада твоему приходу! – с сильно наигранной радостью сказала хозяйка дома.

– Оставь свою радость для других гостей, Космина. – недовольно произнес Кифа. – Мне нужна комната.

– Тебе повезло, мой милый, – сказала хозяйка, совершенно перестав улыбаться, – вчера у меня остановилось много путников из разных стран, но для тебя я найду место. А кого ты привел с собой?

С этими словами женщина обратила свой взор на красивого юнца, который стоял чуть позади Кифы.

– Не твое дело, старуха! – злобно прошипел Кифа. – Дашь ты нам войти или нет?

Женщина послушно отошла в сторону, пропуская обоих юношей в полутемное и сырое помещение.

– Там, наверху, ты знаешь ту комнату. – сказала Космина, когда Кифа и Марк оказались внутри ее жилища. – Можете пойти туда.

Говоря это, она указала рукой куда-то вверх. Должно быть, для Кифы этот жест был вполне понятен.

– Идем. – повелительно сказал он, ведя Марка к узкой каменной лестнице, уходящей высоко вверх.

Поднявшись наверх, Кифа быстро обнаружил небольшую пустую комнату. Здесь же располагалось еще три комнаты, двери в которые были наглухо закрыты. Слабый шум, доносившийся из-за закрытых дверей, говорил о том, что там есть какие-то постояльцы. Кифе это не очень понравилось. Пока он и Марк поднимались наверх, Кифа полагал, что хитрая Космина обманула его, сказав, что кто-то еще остановился в ее неуютной ночлежке. Он хотел, чтобы это свидание с Марком осталось для всех тайной. Лишние люди, присутствовавшие, пускай и за закрытыми дверями, в этом доме сильно смущали Кифу.

Однако тело и душу его мучила сильная страсть, и он решил довести начатое до конца.

Пропустив в пустую комнату своего милого Марка, Кифа быстро прикрыл дверь. Он постоял возле нее, а затем повернулся к своему ученику. Мальчик выжидающе, с большой любовью и надеждой в своих темных глазах смотрел на своего наставника.

Кифа вновь и очень внимательно оглядел Марка. Вид его стройной фигуры и красивых юношеских ног, выглядывавших из-под чистого одеяния, сильно взбудоражил воображения яростного последователя новой религии. Он подошел к Марку и ласкового положил ему на плечо свою руку.

– Скажи мне, друг. Искренне ли ты веришь в нашего бога? – спросила Кифа, быстро переводя дыхание.

– О, да, наставник. Всей своею душой. – ответил Марк.

– Готов ли ты отдать ему всю свою любовь и всего себя самого? – продолжал Кифа, сильнее сжимая плечо Марка.

В глазах мальчика выступили слезы умиления.

– Я готов отдать ему себя целиком, лишь бы он был милостив ко мне.

Рука Кифы соскользнула с плеча Марка вниз и коснулась его оголенной руки.

– Он может потребовать от тебя жертвы в любой момент, понимаешь. Даже прямо сейчас. – голос Кифы становился все слабее, ему тяжело было дышать.

– Да… да… – все также ревностно ответил мальчик.

Кифа решительным рывком прижал его к стене, а затем обхватил обеими руками его хрупкие мальчишеские плечи.

– Я привел тебя сюда, мой ученик, чтобы ты познал его любовь, – сказал Кифа, почти задыхаясь от волнения, – Ты должен познать любовь, чтобы затем отдать ее нашему богу. Ты готов к этому?

Марк своей юной интуицией начал понимать, что хочет сделать его любимый учитель. Но он был искренне влюблен в него, даже сильнее чем в самого бога, которому ему предстояло научиться поклоняться и которого требовалось любить.

Тем временем учительские руки Кифы опустились еще ниже. Осторожно, не отпуская юношу от стены, он повернул его спиной к себе. Марк почувствовал дыхание Кифы и взволнованно ощутил, как снизу поднимается край его одежды.

– Ты должен… ты должен познать… – быстро повторял учитель, все теснее прижимаясь к его спине.

Через несколько мгновений Марк почувствовал нестерпимую боль, которая нарастала все сильней. Однако он со всей силы сжал свои губы, чтобы не закричать. Он доверял своему наставнику-властителю и хотел быть преданным ему.

– Познать… ты должен познать… – говорил Кифа, сладострастным и отвлеченным голосом.

В отличие от своего преданного ученика, он ощущал небесное блаженство. Ему хотелось, чтобы это сладостное наваждение не отпускало его. Его разум совершенно затуманился в это мгновение. Он видел перед собой Марка и Айелет попеременно. Воображение его как будто сошло с ума. Череда красивых образов в виде обнаженных женских и юношеских тел, мелькавших в его сознании, наконец привела его к вершине блаженства. Слегка приоткрыв рот и запрокинув голову назад, он медленно отстранился от своего подопечного. Кифа поддался искушению, но вознаграждением для него стала его насытившаяся плоть.

На глазах Марка выступили слезы. Они были вызваны не только болью, которую ему причинил наставник, но и другим, непонятным и тревожным чувством. Он оправил свою одежду и взглянул на Кифу. Тот стоял, прислонившись к деревянной двери, его дыхание становилось все более ровным. На лице наставника выступил обильный пот. Молчание между двумя молодыми людьми продолжалось довольно долго. Окончательно отдышавшись, Кифа взглянул на мальчика.

– Любить и отдавать свою любовь тяжело, особенно нам, свидетелям божьим… – начал говорить Кифа. – Ты должен научиться любить, это самое главное, что требует от нас наш бог.

Марк ничего не ответил, он стоял перед учителем молча, потупив свои глаза.

– Скоро, совсем скоро, ты и я получим вознаграждение за нашу преданность богу. – продолжил Кифа. – Епископ сказал мне, что мы начнем восстание, когда в город вернется император.

Марк неожиданно забыл о своих недавних страданиях и боли. В его глазах мелькнуло неистовая злоба и презрение.

– Значит, уже совсем скоро? – спросил он. – И ты возьмешь меня с собой и позволишь участвовать в нем?

Кифа радостно усмехнулся пылкости своего подопечного.

– Конечно, готовь свой нож. – сказал он, вновь подходя к мальчику и обнимая руками его плечи. – Мы совершим правосудие над неверными, а все их имущество поделим между нами и нашим богом.

Марк был рад этим словам Кифы. Они произвели на него большой эффект. Ему казалось, что все те страдания, которые он пережил в этой тесной комнате, в один миг искупились этим откровением учителя. Близится расправа над неверными, а, значит, и нажива. Причем большая нажива. Марк про себя решил, что насилия и грабеж, вызванные массовым восстанием его собратьев в городе, позволят ему украсть несметные сокровища, которые хранятся в домах неверных.

– Так когда, когда? – решительно спросил он у Кифы. – Когда восстание?

– Скоро, совсем скоро, – произнес учитель.

Кифа ненадолго задумался. После короткой паузы он добавил, доверительно глядя в глаза мальчику:

– Не предавай значения случившемуся здесь, мой милый Марк. Этот ритуал обязателен, он заставляет лучше понять жертвенность и любовь к собратьям и нашему Господу.

Кифа не мог подобрать других слов. Он и не хотел этого делать.

Марк лишь равнодушно кивнул своей головой на это короткое замечание наставника. Перед тем как выйти из комнаты, Кифа осторожно сунул юношу небольшой кожаный мешочек с несколькими тяжелыми монетами внутри.

Когда юноши покинули унылую гостиницу Космины, их пути разошлись. Ни о чем не договариваясь заранее, они разошлись в разные стороны. Каждый из них направился в свой дом.

Глава шестая

Новый закон

Спустя семь дней после возвращения императора Максимина в провинцию, в центре города была установлена крупная бронзовая колонка. На ней четко и аккуратно был выгравирован указ Максимина. В преамбуле своей указ этот содержал восхваление всего пантеона римских божеств, а также благодарность им за сотворение всего живого на свете. Указ, приписываемый Максимину, содержал также одобрительные отзывы всем людям, которые неуклонно поклонялись римским богам и соблюдали традиции своих предков.

Здесь же, в этом высеченном на колонке указе, упоминалось и о преступниках, которых римляне нарекли христианами. Император упрекал последователей этой секты в тщеславии и глупости. Владыка также милостиво прощал всех тех заблудших людей, решивших порвать с этой сектой. Но тех, кто упрямо продолжал следовать «величайшему заблуждению» и исповедовал христианство, император повелевал выгнать из города и провинции: «дабы город, избавившись от этой скверны и нечестия, обратился бы к благоговейному служению бессмертным богам».

Тем же преступникам, которые пожелают отречься от своих фанатичных заблуждений и вновь жить в соответствии с римскими законами и почитать богов, император обещал милости и щедроты.

«Согласитесь только сделать это, и вы получите все без промедления. Оказанная вашему городу милость, будет всегда свидетельствовать о вашем благочестии и любви к богам, а для ваших детей она станет доказательством, что по вашей мудрости и вы получили щедрую награду за выбранный вами жизненный путь», – было сказано в указе императора Максимина.

Новость об этом императорском указе быстро охватила всю провинцию Элию Капитолину. Люди начали шептаться. Многие из них знали, что их знакомые или друзья стали участниками того движения, которое стало так ненавистно императору. Стали даже говорить, что коварный Максимин задумал истребить всех религиозных преступников, упоминавшийся в его законе, как только те придут к нему ради прощения. Однако сам император Востока был твердо уверен в своем решении не причинять вреда заклятым врагам римских традиций и законного порядка. У Максимина была другая цель – заставить их соблюдать традиции силой убеждения, хотят они того или нет. Император уже создал указ, который предписывал всем, кто именовал себя последователями новой веры, послушно совершать жертвоприношения римским богам. В ответ на это император клялся предоставить этим людям защиту от произвола сограждан и гонений со стороны властей. Император также затребовал у местных декурионов список всех известных им в этой провинции христиан. Он решил заставить как можно большее количество этих людей собраться в одном месте. Там император потребует от них совершения жертвоприношения. Это, по мнению Максимина, не станет актом насилия над живыми людьми, «но продемонстрирует отступникам от закона и совести насколько сильно римское право и римская власть». Пока же его поручение приводилось в исполнение, император возлежал на просторной скамье в своей резиденции в центральной части бывшей столицы Иудейского царства. Из полумрака своих покоев он наблюдал за заходящим солнцем. Его лицо было спокойным, а разум наслаждался установившимся в этот вечерний час на улицах столицы тишиной и покоем. Только далеко в дали, где-то на самой окраине городских кварталов, ярко горели небольшие огни. Император подумал, что возможно это были факелы, однако он не придал этому явлению большого значения.

То действительно были зажжённые факелы. И несли их заклятые враги императора Максимина. Христиане, или свидетели, как они себя называли, уже узнали о намерениях римских властей. Многие из представителей этой полутайной секты, узнав о планах императора, внезапно вернувшегося из военного похода, решили покинуть свои дома и бежать из города. Среди многих из них еще были свежи воспоминания о недавних гонениях, устроенных римлянами. Имя Диоклетиана все еще внушало страх многим из последователей новой религии.

Именно поэтому большинство горожан, значившиеся в римских списках как христиане, решили на закате покинуть свои дома. Многие люди думали, что Максимин своим указом положил начало новому страшному гонению.

Большая группа людей скопилась на южной окраине города. Многие уже запрягли своих лошадей. Другие, вследствие своей бедности, использовали ослов для перевозки маленьких детей и всего своего скарба. Солнце зашло за горизонт, а по городу поползла липкая, густая ночь. На улице зажглось несколько десятков факелов. Люди старались как можно скорее собрать свои пожитки и сбежать куда-нибудь со своей семьей, спрятавшись от злобного императора в другой части империи.

Кифа шел вдоль череды небольших опустевших домов с зажжённым факелом в руках. Он не обращал внимания на беснующуюся вокруг толпу своих соратников, которые решили бежать, лишь только их жизням начала угрожать опасность. Кифа шел в сторону дома епископа.

Он подошел к знакомой крепкой деревянной двери и громко постучал в нее. Продолжительное время никто не отвечал на его внезапный визит. Однако спустя какое-то время дверь все же отворилась и из нее показалось лицо знакомой пожилой женщины.

– Что тебе? – негостеприимно спросила она.

– Епископ, – взволнованно проговорил Кифа, – мне нужен епископ, проведи меня к нему.

– Сегодня он не может никого видеть, убирайся… – с этими словами старуха захлопнула дверь прямо перед носом незваного гостя.

Кифа был в ярости от такого обращения. Однако ничего сделать он не мог. Ударив со всей силы по проклятой деревянной двери ногой, он отправился прочь.

Теперь его путь лежал к дому своей возлюбленной – Айелет.

Достигнув большого дома, который принадлежал семье Айелет, Кифа настороженно остановился напротив его ворот. Дом показался ему совершенно пустым. В его окнах не было света, а вокруг царила мертвая тишина. Кифа не знал, что ему делать дальше. Ему казалось, что в эту неприятную ночь его бросили все. Все его знакомые соратники бежали из города, епископ Ермон молчал, несмотря на нависшую над всем братством бедой, а двери дома, принадлежавшего его любимой женщине, оказались закрыты. Кифа почувствовал, как его со всех сторон обступают темнота и безнадежность. В его несчастную голову закралась страшная мысль о возможном отсутствии того самого всемогущего Бога, в которого он с такой слепотой верил. Ведь не бросит же Всемогущий его в такое страшное время…

– Я знал, что отыщу тебя здесь, брат.

Голос Давида в этот момент показался Кифе счастливым избавлением от всех страхов и отчаянья.

Обернувшись, он увидел своего старого напарника возле стены на противоположной стороне улицы. Давид стоял в полурасслабленной позе, скрестив руки на груди, и с улыбкой смотря на растерянного Кифу.

– Ты не бежал из города? Почему? – радостным и растерянным голосом спросил Кифа у своего приятеля.

– Разве ты не слышал о приказе тирана? Почему? – повторил юноша свой вопрос.

Давид плавно отделился от стены и медленно направился навстречу Кифе.

Его лицо в ночном мраке показалось тому очень бледным и неприятным. Рыжая борода этого молодого человека необычайно старила его и предавала его лицу еще более отталкивающие черты.

– Бегут от тирана только глупцы. – ответил он Кифе. – И я вижу, что ты не из их числа.

Он совершенно приблизился к Кифе, и встал прямо напротив него. Он посмотрел мимо своего напарника, прямо на темные окна дома Айелет. Затем его взгляд вновь обратился на растерянного Кифу. На лице Давида вновь выступила неприятная ехидная гримаса.

– Ну что, ответила она тебе взаимностью, брат? – спросил он, обнажая в улыбке свои темные зубы.

– Не твое дело… – резко пресек его дерзкий выпад Кифа.

– Зато я знаю, кто ответил… – продолжая улыбаться, ответил Давид.

Кифа решил не поддаваться на его провокации. Он молча и равнодушно взглянул в его глаза, а затем спросил твердым голосом:

– Где епископ? Видел ты его?

Лицо Давида вдруг стало мрачным и недовольным. Он явно был чем-то сильно раздражен.