Херувим Дашкова Полина

Глава первая

Вспыхнул белый огонь, но звука не было. Снайпер навинтил глушитель и палил без передышки, наверное, устал, озверел или просто сошел с ума. Он палил в одну точку. Белые сполохи вытягивались в длинные дрожащие тире и плыли медленно, слишком медленно для стрельбы, так бывает только во сне. Следовало проснуться сию минуту, снайпер хоть и сошел с ума, но находился где-то близко.

Сергей попытался продраться сквозь толщу сна, принялся считать огненные тире и, досчитав до семи, понял, что глаза его давно открыты, нет никаких выстрелов, никакого снайпера, есть просто ряд ледяных ровных огней, безопасных и бессмысленных.

Он не чувствовал ни рук, ни ног, у него как будто вообще больше не было тела. Наверное, оно осталось лежать у подножия лысой горы, на окраине села, и его до скелета обглодали одичавшие собаки, которые с начала войны срывались с цепей у брошенных и сожженных домов, сбивались в стаи, нападали на живых и мертвых.

Майор Логинов умер, других вариантов нет и быть не может. Он погиб, и его бессмертная душа движется теперь по узкому длинному туннелю, летит, как пуля внутри ружейного ствола, но только в тысячу раз медленней. Благодать, когда нет никакого тела, ничего не болит, не жжет, не ноет, не чешется. Вот оно, оказывается, как хорошо, тихо и совсем не страшно.

Тишина между тем трескалась на куски, и Сергей стал различать мерный резиновый шорох. Звук этот был связан с движением по туннелю, потом к нему прибавилось далекое невнятное бормотание. Звуки проступали, словно рисунок на переводной картинке. Над головой проплыло еще два длинных ярких тире, и Сергей услышал сладкие ангельские голоса, мужской и женский.

– Держи его пока на глюкозе, следи за давлением и за сердцем, – произнес бодрый баритон с легким кавказским акцентом, – через пару часов отойдет наркоз, дай обезболивающее. Все, Катюша, я пошел обедать. Вечером зайду к нему.

– Я поняла, Гамлет Рубенович, – отозвалось звонкое деловитое сопрано.

– «Поняла-поняла», – проворчал баритон, удаляясь, – смотри, чтобы ему швы как следует обрабатывали и чтобы пролежней не было. Я не каждый день совершаю такие чудеса. Интракортикальная трансплантация – это тебе не вывих вправить.

– Не волнуйтесь, Гамлет Рубенович, все будет нормально!

Длинные лампы продолжали медленно плыть над головой. Потом появилось юное круглое лицо с голубыми глазами, желтой челкой и мелкими веснушками.

– Привет, – сказала девушка и улыбнулась, – как чувствуем себя?

– Ноги… – выдохнул он.

– Не выдумывай, тебе еще не больно. – Девушка покачала головой и сделала строгое лицо.

– Нет, – согласился он, – не больно.

– Тогда в чем дело?

– Они есть?

– А как же! – Опять улыбка, во весь рот, мелкие ярко-белые зубки. – Интракортикальная трансплантация, по методике доктора Аванесова.

Звучало неясно, но красиво и убедительно.

До него вдруг дошло, что он и правда жив. Он глубоко, жадно втянул ноздрями воздух. Пахло марганцовкой и туалетным мылом. Все было странно и ново, даже собственное дыхание. Тело обретало вес, набухало тяжестью, и где-то в самой глубине, в костном мозге, пробуждалась боль, весело потрескивала, пускала острые искры, играла, дразнила, прикидывалась несерьезной, слабенькой и вполне терпимой.

Он знал наизусть все ее фокусы. Боль жила в ногах, доползала до середины туловища и слабела. Дальше начиналась для нее чужая территория. Дальше все в нем было цело.

Каталка остановилась. Белый коридор кончился ярко освещенным тупиком. Глаза устали от света, веки отяжелели, потолок качнулся и поплыл вверх. Сергей услышал новые голоса, уже издали, хотя понимал, что говорят совсем близко, и чувствовал, как его перекладывают с каталки на койку. Он попытался шевельнуться, поднять руку, но тело все еще не слушалось.

– Да не дергайся ты, мне надо капельницу поставить, – произнес знакомый женский голос у самого уха, – ты в госпитале, в реанимации.

– Что со мной было?

– Что было, то прошло. Теперь все нормально.

– Расскажи, – попросил он, едва ворочая языком, – как я сюда попал? Что за госпиталь?

– Ну ладно. – Она присела на стул рядом с койкой. – Разговаривать тебе пока нельзя, но слушать можно. Я буду говорить, а ты постарайся заснуть. Хорошо?

Он прикрыл глаза, соглашаясь.

– Ты был в коме, перенес тяжелую операцию. Самое страшное позади. Ты должен радоваться, как младенец. Тебя собрали по частям, тебя, можно сказать, со стенок соскребли. О том, что удастся сохранить тебе ноги, речи вообще сначала не шло. Некоторые сомневались, сумеешь ли ты выйти из комы. Кстати, ты очень странно в нее ушел. Тебя уже готовили к ампутации, а ты шлеп – и отключился, гуд бай, ребята. Конечно, в таком состоянии нельзя было оперировать. Устроили консилиум. И тут явился его величество доктор Аванесов. Он явился из отпуска, веселый, загорелый, осмотрел тебя и говорит: зачем резать? Новые ведь не вырастут. Знаешь, каким образом ты выразил свое согласие с Гамлетом Рубеновичем? Ты вышел из комы.

Она говорила все тише, все мягче. Речь ее опять стала похожа на ангельскую песню. Он знал, что жив и ноги ему не отрезали. Остальное пока не важно. Впервые за многие месяцы майор Логинов заснул спокойно.

* * *

Дождливой мартовской ночью на балкон четвертого этажа высокого кирпичного дома на окраине Москвы вышел совершенно голый молодой человек, закурил и оглядел пустой двор, щедро освещенный фонарями. Среди множества автомобилей, спавших во дворе, сверкал, как драгоценность, его серебристый новенький «Фольксваген»-«капля». Автомобиль был куплен всего неделю назад, и детская радость обладания новой игрушкой еще не остыла.

Станиславу Владимировичу Герасимову исполнилось тридцать шесть, но выглядел он лет на десять моложе, а чувствовал себя совершенным мальчишкой. Привычка выбегать ночью на балкон осталась у него с детства. Ему нравилось, проснувшись среди ночи, выскользнуть из-под одеяла, чуть-чуть померзнуть, полюбоваться таинственным ночным пейзажем, вообразить себя на несколько секунд уличным бродягой, круглым сиротой, тут же вспомнить, что все это неправда, и быстренько нырнуть назад, в теплую постель. Потом засыпалось особенно сладко.

Этой ночью, в половине третьего, его разбудил нехороший сон. Ему приснилось, что у него выпадают зубы, один за другим, прямо с корнями, без крови и боли. Он совершенно отчетливо видел, как сплевывает их на ладонь и остаются голые вспухшие десны с нежными лунками. Он проснулся весь потный, минут пять лежал, глядя в потолок, ощупывая языком свои ровные крепкие зубы, и постепенно приходил в себя. Чтобы окончательно успокоиться, он отправился на балкон, прямо так, голышом, поскольку плохо ориентировался в чужой квартире и не мог сразу найти ни халата, ни даже собственных трусов.

Суеверным Стас Герасимов не был и не мучился вопросом, что может значить столь отвратительное сновидение. Ледяной мокрый воздух приятно освежил его, на подоконнике он нашел сигареты, закурил и, перегнувшись через перила, залюбовался своим новеньким автомобилем.

– Классная у меня тачка, – пробормотал он, поеживаясь и ясно, по-детски улыбаясь, – какой идиот сказал, что это женская машина? У моей божьей коровки мощь хорошего «Мерседеса», и все дороги для нее как будто бархатом выстланы. Лапушка, солнышко! – Он послал машине воздушный поцелуй, зевнул, загасил сигарету, хотел уже вернуться в комнату, поскольку замерз, но тут услышал легкие торопливые шаги и приглушенные голоса. Он не мог разобрать слов сквозь шорох дождя. Через минуту в круг фонарного света вошли двое мужчин. Стас разглядел темные трикотажные шапочки, надвинутые низко, до глаз, спортивные шаровары с лампасами, спортивные капроновые куртки. На плече у одного из них болталась небольшая сумка. Они остановились не где-нибудь, а непосредственно у «Фольксвагена»-«капли», присели на корточки, заглянули под днище машины.

Угнать этот автомобиль было практически невозможно. Руль запирался противоугонным замком-топориком новейшей системы, сигнализация стояла отличная. К тому же машина была слишком заметной. Таких «капель», да еще серебряных, в Москве пока совсем мало.

«Ну-ну, придурки, валяйте, попробуйте! – злорадно подумал Стас. – Сейчас сработает сигнализация, и вас отсюда сдует…»

Конечно, следовало сразу позвонить в милицию, но азартное детское любопытство приковало его к перилам. Ему было интересно, как они станут взламывать его неприступную машину. Он наблюдал за ними затаив дыхание, и через несколько секунд ему стало жарко. Он понял, что эти двое вовсе и не собирались угонять машину. Один улегся на мокрый асфальт и заполз под днище. Другой сидел рядом на корточках.

Жар сменился ознобом. Стаса затрясло. Он перевесился через перила и открыл рот, чтобы крикнуть: «Эй! Алло, мужики, что за дела?!» Но тут сидевший на корточках поднялся, задрал голову, и Стас отпрянул в глубь балкона, не издав ни звука. Когда он опять взглянул вниз, во дворе уже никого не было. Серебряная «капля» стояла себе тихо, словно ничего не произошло. Накрапывал дождик, мирно, уютно мерцал фонарный свет.

«А может, мне приснились эти двое? – подумал Стас. – Может, я сомнамбула? Или лунатик? Впрочем, никакой луны сейчас нет».

Он вернулся в комнату и позвонил в милицию.

Наряд явился через десять минут, а еще через двадцать подъехала бригада специалистов из ФСБ, которые тут же обнаружили довольно мощное взрывное устройство, прикрепленное к днищу машины.

– Ну что ж, Станислав Владимирович, я вас поздравляю, – сказал молодой улыбчивый следователь ФСБ, – там мощность порядка трехсот грамм тротила.

– Спасибо на добром слове, – усмехнулся Стас.

– Как же вы так плохо разглядели преступников? Вроде бы четвертый этаж, и двор освещен достаточно ярко.

– Я был голый. – Стас нервно рассмеялся.

– Голый? На балконе? Так ведь холодно. Вы морж? – Следователь тоже рассмеялся, но в отличие от Стаса радостно и заразительно. – Слушайте, но я не понял, при чем здесь зрение? Вы что, голый хуже видите?

– Нет, я не морж. – Лицо Стаса стало серьезным. – Я когда мерзну, у меня глаза слезятся. И вообще у меня отвратительная память на лица.

– Жаль, – следователь покачал головой и поцокал языком, – мы бы сейчас по горячим следам составили бы фотороботы. Что, совсем не разглядели их лиц?

– Совсем, – эхом отозвался Стас, – какие-то смутные пятна. Шапки трикотажные.

– Ну, может, что-то броское? Борода, усы?

– Нет. У того, который не влезал под машину, точно не было бороды и усов. А о втором я вообще ничего сказать не могу. Видел только штаны с лампасами и светлые кроссовки. А может, и не кроссовки.

– Штаны это уже хорошо, – кивнул следователь. – Они хотя бы славяне или кавказцы?

– Кавказцы. – Стас неуверенно пожал плечами. – Судя по штанам. Хотя кто их знает? Наши братки-шестерки тоже обожают шаровары с лампасами. Особенно провинциальные братки. Гастролеры.

– Да. Гастролеры. Одноразовые исполнители, – следователь растянул губы в благостной улыбке, – таких если находят, то мертвыми. Однако в вашем случае шансы увеличиваются, поскольку покушение оказалось неудачным. Чтобы получить свои деньги, ребятки постараются довести дело до конца. Правда, я не исключаю, что их могут заменить другими, более толковыми. В общем, это только начало. Какие-нибудь предположения есть у вас?

Стас Герасимов вскинул на весельчака мутные злые глаза и молча помотал головой.

– А если подумать? – Следователь отхлебнул крепкий кофе, предложенный любезной хозяйкой квартиры, встал и заходил по просторной уютной кухне. – Давайте начнем с главного. Кому было известно, что вы собираетесь ночевать по этому адресу? – Он перевел взгляд с Герасимова на хозяйку, маленькую белокурую женщину лет тридцати с кукольным личиком и грудью невероятных размеров. Она стояла у окна и курила, часто моргая, то ли от дыма, то ли от нервов.

Следователю уже было известно, что Качерян Галина Николаевна семидесятого года рождения замужем, прописана здесь вместе с мужем и ребенком восьми лет. Муж в командировке, ребенок у бабушки.

– Никто знать не мог! – Голос у нее был необыкновенно высокий, резкий. Говорила она с пулеметной скоростью и, единожды начав, не умела остановиться. – Я хочу сказать, совершенно никто, ни единая душа, потому что мы сами понятия не имели, что он останется, но так получилось, просто он заехал ко мне вечером навестить, дело в том, что я болею, у меня простуда, горло болит, я поэтому сына отправила к маме, мало ли, вдруг инфекция? Температуры пока нет, но обязательно поднимется, я хочу сказать, меня продуло на работе, там у нас постоянно окна открыты, все курят, приходится проветривать, я сама тоже курю, но невозможно без конца открывать окна, особенно при такой сырости, ведь получается сквозняк, вот меня просквозило, заболело горло, а Стасик привез мне лекарства, просто, по-дружески, понимаете? Фурацилин, шалфей, чтобы я полоскала горло, вот, смотрите! – Она поспешно шагнула к буфету, встала на цыпочки, достала с полки зеленый фирменный пакет «Сеть аптек 36,6». Судя по тому, что он был не распакован, горло простуженная хозяйка так и не прополоскала.

– Погодите, – поморщился следователь, отстраняя пакет, – давно вы знакомы?

– Давно, очень давно, с самого детства. Моя бабушка была его няней, у него родители очень хорошие люди, Владимир Марленович в органах служил, сейчас на пенсии, генерал. Наталья Марковна добрейшая женщина. Вы не представляете, какая это семья. У нас со Стасиком с самого детства теплые родственные отношения. Пожалуйста, не надо сообщать моему мужу! То есть я хочу сказать, если он узнает, что Стасик просто заехал ко мне, в этом совершенно ничего страшного нет, потому что со Стасиком они в принципе знакомы. Стасик взял моего Рубена на работу к себе на фирму, Рубен художник, а фирма Стаса занимается рекламным дизайном… Пожалуйста, очень вас прошу, у меня ребенок, вы не могли бы как-нибудь замять?

– Что? – опомнился следователь, загипнотизированный звонким потоком ее речи. – Замять покушение на убийство?

– Нет! – испугалась Галочка. – Нет, конечно, не покушение, но хотя бы время. Вы можете сказать моему мужу, будто все произошло не в три часа ночи, а, например, в десять вечера?

– Галочка, будь добра, успокойся, – простонал Герасимов.

Но успокоиться она уже не могла, до нее дошло наконец, что случилось и чем это угрожает ей лично. Следователь пожалел ее от души, но помочь не мог при всем желании. Как только появится ее армянский Отелло, придется его очень подробно допросить.

– Рубенчик убьет меня, если узнает! Я как чувствовала, говорила тебе: уезжай, а ты… Товарищ… господин следователь, я хочу сказать, вы даже не представляете, какой у меня ревнивый муж! Вот если кто-нибудь на меня посмотрит, ну просто как на интересную женщину, мой Рубен аж вспыхивает весь, я хочу сказать…

– Зачем было так рисковать, если муж ревнивый? – светло улыбнулся следователь и обратился к Герасимову: – Кстати, а в котором часу вы на самом деле приехали?

– Около двенадцати, – буркнул тот и вытянул сигарету из пачки.

– Предварительно созванивались? – Следователь вежливо щелкнул зажигалкой, давая ему прикурить.

– Да, я звонил ей, но этого никто не мог слышать. Я звонил по мобильному из машины около семи.

– Значит, кто-то за вами следил, – удовлетворенно кивнул следователь, – вас кто-то заказал. Нет у вас никаких предположений на этот счет? Кому вы мешали жить? – Он опять одарил Стаса своей лучезарной улыбкой.

Красивое правильное лицо Стаса Герасимова застыло. Из открытого рта валил дым, светло-серые прозрачные глаза уперлись следователю в лоб так, словно там было написано имя заказчика. На самом деле Стас не видел перед собой в этот момент совершенно ничего.

– Да что вы такое говорите! – Галочка испуганно всплеснула руками. – Зачем пугаете человека? У Стасика просто не может быть врагов, он такой добрый, обаятельный, его все любят, я хочу сказать, может, произошла ошибка, они его с кем-нибудь перепутали?

Ни следователь, ни Стас никак не отреагировали на это ее предположение. Она замолчала, переводя испуганные голубые глаза с одного на другого, и поспешно подвинула пепельницу Стасу, заметив, что столбик пепла грозит сорваться на кружевную клеенку. Наконец опомнившись, Стас резко поднялся и произнес механическим голосом:

– Извините, мне пора домой. Если возникнут вопросы, у вас есть все мои телефоны, домашний, мобильный и служебный. Всего доброго. – Он направился в прихожую, на ходу заправляя мятую рубашку в брюки.

– Погодите, Станислав Владимирович, мы только начали разговор, – громко и удивленно произнес следователь, – пожалуйста, постарайтесь вспомнить, были какие-нибудь угрозы? Может, у вас произошел конфликт с кем-то? Поймите, это важно!

– Я плохо себя чувствую, – ответил Стас и, не оборачиваясь, поднял руки, как будто сдавался, – голова болит, понимаете ли, мне надо побыть одному.

– Инфекция! – воскликнула Галочка. – Надо температуру померить, у меня тоже все началось с головной боли, а потом уж горло… Стасик, миленький, подожди!

Но он уже сунул ноги в ботинки, руки в рукава кожаной куртки и через секунду несильно хлопнул входной дверью. Щелкнул английский замок. Следователь уткнулся в протокол и поспешно, нервно писал. В кухне минуты три стояла глубокая тишина, было слышно, как шлепаются капли в раковину. Галочка подошла и принялась закручивать кран, краснея от усилий. Но вода продолжала капать.

– Надо вызвать сантехника, иначе будет потоп рано или поздно. Сток забьется и будет потоп. – Она упала на табуретку напротив следователя, достала сигарету, и когда он, оторвавшись от протокола, щелкнул для нее зажигалкой, она поймала его взгляд и прошептала странно тихо: – Сделайте что-нибудь, приставьте к нему охрану, найдите заказчика. Если его убьют, я умру.

Глава вторая

Будильник щебетал, словно живая птичка, которой прищемили хвост. Юлия Николаевна Тихорецкая, не открывая глаз, принялась шарить по тумбочке, чтобы заткнуть несчастного пискуна, и нечаянно сшибла его на пол. Он жалобно звякнул и затих.

Юлия Николаевна перевернулась на другой бок, укрылась с головой одеялом и решила, что можно еще минут десять просто поваляться в постели, не спать, а так, подремать с открытыми глазами, но провалилась в сон и вскочила только в восемь, когда во дворе под окнами загремел мусоровоз.

В соседней комнате спала ее четырнадцатилетняя дочь Шура. Юлия Николаевна кинулась ее будить, и обе заметались по квартире в дикой спешке, рявкая друг на друга. У Шуры первым уроком была алгебра, самый нелюбимый предмет, и отношения с учительницей математики по прозвищу Гюрза оставляли желать лучшего.

– Вот увидишь, она потащит меня к директору, если я опоздаю, – хныкала Шура, прыгая на одной ноге и никак не попадая в штанину.

– Ты не опоздаешь, – Юлия Николаевна помогла ей натянуть джинсы, – сейчас только десять минут девятого.

– А если мы застрянем в пробке? И вообще, мамочка, я не пожарник, мне надо спокойно позавтракать, причесаться, привести себя в порядок. Смотри, какая я страшная, отечная. Можно я сегодня прогуляю? У меня послезавтра контрошка по физике, я буду целый день сидеть, готовиться, ну пожалуйста, мамочка, я в кухонных шкафах наконец разберусь, приведу в порядок дом, а то мы с тобой грязью заросли.

Юлия Николаевна кинула Шуре в рюкзачок банан и яблоко, надела пальто и сняла с вешалки Шурину куртку.

– Все. Хватит ныть. Поехали.

– Мамочка, ну ты что? Гюрза меня обязательно вызовет, и будет пара. – Шура шмыгнула носом и заплакала так выразительно, что сердце Юлии Николаевны сжалось, однако она решительно потащила дочь за руку к машине, подвезла к школе за три минуты до звонка, зареванную, надутую, и даже не поцеловала на прощание, рванула по переулку на недозволенной скорости, поскольку спешила на работу.

Юлия Николаевна работала хирургом-косметологом в крупной частной клинике эстетической хирургии.

Езды до клиники оставалось минут семь, не больше, но по закону подлости на проспекте Мира она застряла в пробке, занервничала и тут же принялась пилить себя за то, что не разрешила Шуре остаться дома. После такого сумасшедшего утра, да еще на голодный желудок Шура не сумеет сосредоточиться на первом уроке, и если Гюрза ее вызовет к доске, то будет пара в журнале. Юлия Николаевна никогда в жизни не ругала своего ребенка за двойки, но Шура сама расстраивалась до слез.

Пробка рассосалась довольно скоро. Юлия Николаевна не опоздала, но пришлось расстаться с надеждой на чашку кофе, бутерброд и сигарету до начала приема.

«Конечно, Гюрза ее вызовет! – с раздражением думала Юлия Николаевна, паркуя свою вишневую «Шкоду» на стоянке перед клиникой. – Сегодня все будет происходить по закону подлости. После такого нервозного дурацкого утра ничего хорошего случиться не может. Вот, пожалуйста, уже началось!»

«Шкода» поцеловала бампер новенького белоснежного «Форда», который принадлежал главному врачу клиники Петру Аркадьевичу Мамонову. Юлия Николаевна вышла из машины, убедилась, что никто не пострадал, однако представила, сколько желчи выльется на нее вечером, когда Петр Аркадьевич увидит интимную близость двух бамперов. Но никакой другой дырки для парковки не было, да и времени совсем не осталось. Юлия Николаевна махнула рукой и побежала к подъезду.

На просторном крыльце перед стеклянными дверьми ей преградила дорогу высокая, прямая дама лет сорока в распахнутом бежевом пальто, с безупречной прической и макияжем.

– Простите, вы доктор Тихорецкая?

– Да, я вас слушаю.

– Здравствуйте, Юлия Николаевна, – лицо дамы расплылось в голливудской улыбке, – очень приятно познакомиться. Меня зовут Нина Федоровна. Это моя дочь, Светлана. Мы от Валерии Евгеньевны.

Дочке было не больше восемнадцати. Она сильно сутулилась и потому казалась ниже мамы на голову, хотя была одного с ней роста. Пепельные прямые волосы прядями свисали на лицо. Ветхие голубые джинсы мешком висели на ее худосочной фигуре, черная мужская куртка из плащовки, явно на пару размеров больше, болталась на ней.

– Простите. – Юля мягко отстранила даму, стеклянные двери разъехались. Кивнув охранникам, она побежала через фойе к лестнице, но бежевая дама вновь возникла у нее на пути.

– Валерия Евгеньевна удивительно точно вас описала. Она сказала, что вы высокая интересная шатенка с короткой стрижкой. Я узнала вас сразу, как только вы вышли из машины.

Юля могла поклясться, что не знает никакой Валерии Евгеньевны. Но бежевая дама, словно прочитав ее мысли, тут же сообщила:

– Валерия Евгеньевна год назад делала у вас подтяжку лица, получилось необыкновенно удачно. Я раньше не верила, что в нашей стране, при нашей отвратительной медицине, такое возможно, пока не убедилась собственными глазами. Валерия Евгеньевна помолодела лет на двадцать, и никаких рубцов, отеков, а главное, никаких отрицательных эмоций от самой операции.

– Я очень рада. – Юля прибавила скорость, понеслась по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Ей все-таки обязательно надо было перед началом приема глотнуть кофе и что-нибудь съесть, иначе через полчаса начнет урчать в животе так громко, что это будет слышно посетителям.

– Вы меня ради бога извините, Юлия Николаевна. – Дама обогнала ее и прошептала с легкой одышкой: – Не могли бы вы уделить нам несколько минут?

– Я бы с удовольствием, но у меня прием, я очень спешу. У вас что-то срочное?

– А мы как раз к вам на прием! – радостно сообщила дама.

– Ну тогда подождали бы в холле у кабинета. Там удобней, чем на улице.

– Видите ли, хотелось бы сначала поговорить с вами в неофициальной обстановке, у нас особый случай, Валерия Евгеньевна очень вас рекомендовала, она сказала, вы не только великолепный врач, но и тонкий, тактичный человек, что в наше время встречается редко.

Они успели подняться на третий этаж и добежать до кабинета.

– Подождите, пожалуйста, здесь. – Юля кивнула на ряд мягких кожаных кресел в холле. Там уже сидели четыре женщины разного возраста и полный молодой человек в черном костюме.

Юля скрылась за дверью, и до нее донесся резкий голос бежевой дамы:

– В двадцать седьмой мы первые, мы записаны на девять.

В кабинете пахло кофе. На столе стояла дымящаяся чашка, рядом на тарелке лежал бутерброд с сыром. Молоденькая медсестра Вика красила ресницы перед зеркалом. Осталось всего пять минут. Главный врач Петр Аркадьевич был фанатиком точности. Он строго следил, чтобы прием начинался минута в минуту. Ровно в девять над дверьми всех кабинетов автоматически вспыхивали таблички «Входите, пожалуйста!». Юля едва успела надеть халат, запихнуть в рот бутерброд, залпом выпить кофе.

Мама с дочкой вошли без стука. Перед Юлей лежала карточка, на которой было написано: «Василькова Светлана Игоревна, 1983 года рождения».

– Ну что, Светлана Игоревна, какие проблемы? – Юля ласково улыбнулась девочке. Та сидела на краешке стула, низко опустив голову и занавесившись волосами.

– Она считает, что у нее большой нос, – решительно заявила Василькова-старшая и откинула волосы с лица дочери, – еще ей кажется, что у нее слишком широкие скулы, маленькие глаза, рот неправильной формы.

Василькова-младшая тряхнула головой и опять спрятала лицо. Юля никак не могла ее толком разглядеть.

– И еще ей кажется, будто она толстая. Голодает неделями, а если что-нибудь съест, то потом два пальца в рот и все назад, даже самые вкусные и дорогие деликатесы.

– Сколько вы весите? – спросила Юлия Николаевна у девочки.

– Пятьдесят три килограмма, при росте сто семьдесят пять, – ответила за нее мать.

– Милая, да у вас дистрофия, – подала голос медсестра Вика.

– Норма для моделей не больше пятидесяти, при росте сто восемьдесят, – проворчала девочка, ни на кого не глядя.

– Бред, – покачала головой Юлия Николаевна, – вредный, опасный бред. При такой худобе нарушается обмен веществ, прекращаются месячные, выпадают волосы и зубы, могут начаться язва желудка и фурункулез.

– Где это вы видели беззубую, лысую и прыщавую модель? – подхватила Вика.

– Вот, ты поняла? Мне не веришь, так послушай медиков, профессионалов! – воскликнула мать. – Ее качает от ветра, а она требует, чтобы ей хирургическим способом убрали лишний жир.

– Так, ну ладно. Посмотрим, что там у нас с носом. – Юля встала и подошла к девочке. – Будьте добры, повернитесь к свету и голову повыше, пожалуйста.

Юля увидела наконец лицо этой несчастной. Как она и предполагала, лицо оказалось гармоничным и прелестным. Если бы не болезненная худоба, сутулость и затравленное выражение глаз, девочка была бы настоящей красавицей.

– Ну и что вы хотите изменить?

– Все, – еле слышно прошептала Света Василькова и судорожно сглотнула.

– Почему, можете объяснить?

– Потому что я урод.

– Вам кто-то сказал об этом или вы сами так решили?

– Ничего не надо говорить и решать. Все видно, – пробормотала девочка и сгорбилась еще сильнее. Голова совсем ушла в плечи.

– Встаньте, пожалуйста. – Юля подвела ее к зеркалу, убрала ей волосы с лица и легонько стукнула по спине ладонью. – Прямей, прямей держитесь. Голову выше. Вы знаете, что у вас идеальные черты лица? Когда ко мне приходят менять форму носа, в девяти случаях из десяти хотят именно такую, как у вас. И все остальное тоже. Вы очень красивая девушка, у вас нет никаких причин… – Юлия Николаевна запнулась, потому что вдруг увидела в зеркале лицо Светы. Оно действительно казалось жалким и уродливым, несмотря на правильность черт. Зеркало было нормальным, не кривым, но девочка глядела на себя с такой тоской и ненавистью, что отражение чудовищно искажалось.

– Ладно, – тяжело вздохнула Юля, – подождите, пожалуйста, в коридоре. Мне нужно поговорить с вашей мамой.

Когда дверь за девочкой закрылась, мать подлетела к Юле и, схватив за руку, зашептала в лицо, обдавая запахом дорогих духов:

– Это совершенно бесполезно, доктор. Говорить можно что угодно. Она не слышит. Надо что-то делать, но я не знаю что. Я страшно устала. Светочка у меня единственный ребенок.

– Да вам к психиатру надо, – флегматично заметила медсестра.

– Были, – всхлипнула дама, – у психиатров, у психологов, у двух экстрасенсов. К гипнотизеру ходили и даже к колдунье. Ничего не помогает. Умоляю вас, положите ее на операцию, измените в ее внешности что угодно, нос, глаза, губы, срежьте там что-нибудь на талии, на бедрах, лишь бы она успокоилась и стала нормально питаться. Я готова заплатить любые деньги.

– Вы знаете ее подруг? – мрачно поинтересовалась Юля.

– А при чем здесь подруги? – Дама громко высморкалась.

– У девочек такие проблемы чаще всего возникают из-за подруг, которые умеют и любят говорить всякие гадости про большой нос, маленькие глаза, лишний вес. Ваша Света, вероятно, человек внушаемый.

– Ой, не знаю, не знаю, – помотала головой Василькова, – надо что-то делать, это же кошмар какой-то!

– А может, у нее несчастная любовь? – предположила медсестра.

– Нет никакой любви! Она от молодых людей шарахается как от чумы. Если кто-то проявляет внимание, ей кажется, будто это розыгрыш, издевательство. Юлия Николаевна, миленькая, очень вас прошу, сделайте ей операцию.

– Вашей дочери операция не нужна, – Юля чувствовала, что теряет терпение, – не знаю, с какими специалистами вы консультировались и что они вам сказали, но вашей девочке необходима психологическая, а возможно, и психиатрическая помощь.

– Моя дочь не сумасшедшая! – крикнула Василькова. – Вы хотите, чтобы ее на всю жизнь заклеймили чудовищным диагнозом? Вы хотите, чтобы ее закололи всякой психотропной гадостью, которая хуже наркотиков?! – Она опять подскочила к столу, оперлась на него руками и нависла над Юлей: – Вам что, деньги не нужны? Я оплачу операцию, и вы обязаны ее сделать!

Дверь распахнулась, на пороге стояла Света.

– Мама, прекрати! – крикнула она высоким, срывающимся голосом. – Доктор, простите ее, мы сейчас уйдем. – Она подбежала к столу и, схватив мать за локоть, потащила прочь. Та продолжала кричать, но из кабинета все-таки вышла, шарахнув дверью.

– Сумасшедший дом, – покачала головой медсестра.

Юля молча кивнула. Ей хотелось покурить и посидеть в тишине минут пять, но дверь открылась. Высокий полный молодой человек в черном костюме вошел и застыл на пороге.

– Присаживайтесь. Я вас слушаю. – Юлия Николаевна скользнула взглядом по его округлому чистому лицу и решила, что скорее всего он хочет изменить форму носа. Нос был длинный, острый, хищный и здорово портил вполне приятную внешность своего хозяина.

Тревожно оглядевшись, молодой человек присел на краешек стула, низко опустил голову и принялся теребить пуговицу на пиджаке.

– Я вас слушаю, – повторила Юля.

– Вы сначала посмотрите, доктор, – произнес он хриплым шепотом, не поднимая головы.

– Хорошо, – кивнула Юля, – давайте посмотрю. Только скажите, что именно?

Молодой человек вскочил, быстро подошел к двери, приоткрыл ее, выглянул в коридор и тут же захлопнул.

– Сюда никто не войдет?

– Нет. Не волнуйтесь, – успокоила его медсестра.

Молодой человек шагнул к столу, снял пиджак и, задрав рубашку, повернулся к Юле спиной.

«Он хочет убрать жировые отложения», – догадалась Юля, однако вслух ничего не сказала, потому что пациент сам должен сформулировать свою проблему.

– Ну? – спросил молодой человек, не поворачиваясь. – Вы видите этот ужас?

– Пока я никакого ужаса не вижу. Будьте добры, объясните, что вас беспокоит.

– Волосы! – жалобно, тонко выкрикнул он. – Посмотрите внимательно. У вас есть лупа?

Спина его действительно была покрыта довольно густой рыжей растительностью.

– Лупа ни к чему. Оденьтесь, пожалуйста, – строго сказала Юля, – волосы на теле у мужчины – это нормально, в этом ничего ужасного нет. Но если вас беспокоит растительность на спине, вам нужно спуститься на второй этаж, там принимают косметологи, они вам предложат несколько способов избавления от нежелательных волос. А я хирург и занимаюсь совсем другими вещами.

– Я знаю все эти способы. Но у меня особый случай. Мне нужен именно хирург.

– Хорошо, чего же вы хотите от хирурга?

– Возьмите лупу, доктор, – повторил он, не шевельнувшись, – вы посмотрите и сами все поймете.

– Викуша, дай, пожалуйста, лупу. – Юля принялась добросовестно разглядывать рыжие заросли на спине пациента. Мало ли, вдруг у него там какая-нибудь зудящая сыпь, которая не дает покоя и сводит с ума?

– Ну теперь вы поняли? – спросил молодой человек.

– Честно говоря, не совсем. – Юля отложила лупу. Никакой сыпи не было.

– Неужели вы не видите, как они шевелятся? – прошептал он, опуская рубашку и поворачиваясь к Юле лицом. – О, я вполне допускаю, что они могли затаиться. Знаете, они это умеют. Притворяются тихими, безобидными, но стоит расслабиться, и они начинают свою работу. Их тысячи, десятки тысяч, и каждый из них представляет собой высокочувствительную антенну. Через них идут сигналы с секретной базы ЦРУ. На мой организм оказывается воздействие. Теперь вы поняли, что их необходимо удалить совсем, под корень?

– Да, я понимаю, – смиренно кивнула Юля, – но косметологи вполне могут справиться с этой задачей. Существует электроэпиляция, при которой уничтожается луковица, есть новые лазерные методы.

– Мне необходима пересадка кожи! – взвизгнул молодой человек и легко, как мячик, подпрыгнул на волне собственного визга. – Не поможет ни лазер, ни электричество. Только пересадка кожи.

– Не получится, – Юля невозмутимо покачала головой, – слишком большая площадь. Для того чтобы пересадить, надо взять лоскут кожи с другой части тела.

– Не надо никакой кожи, – молодой человек радостно улыбнулся, – вы просто срежьте, и пусть оно само как-нибудь заживет.

– Хорошо, – кивнула Юля, – но сначала вы должны сдать все анализы и обойти специалистов.

– Каких именно специалистов? – Улыбка сменилась озабоченным выражением.

– Эндокринолога, кардиолога, аллерголога, психиатра, – строго отчеканила Юля.

– Но у вас частная коммерческая клиника! – рассердился молодой человек. – Зачем это нужно?

– Таков порядок. Без этого я не могу вас положить на операцию. Виктория Сергеевна, пожалуйста, выпишите направления, – обратилась она к сестре, которая сидела зажав рот ладонью. Глаза ее были мокрыми, и уже потекла тушь. Юля слегка нахмурилась и посмотрела на молодого человека: – Будьте добры, подождите в коридоре. Мне нужно принять следующего больного.

Вопреки опасениям, молодой человек покинул кабинет вполне спокойно. Как только дверь за ним закрылась, Вика прыснула. Щеки ее стали черными от туши, она чуть не падала со стула, и смех ее наверняка был слышен в коридоре.

– Еще не известно, кто сумасшедший, он или ты, – проворчала Юлия Николаевна, подошла к холодильнику, достала бутылку минералки, налила полный стакан и протянула Вике, – пей маленькими глотками.

– Не могу, Юлия Николаевна, не могу… Ой, мамочки… Вы знаете, кто у нас следующий? Протопопова! Я не выдержу, честное слово.

– Надо же, а я ее не заметила в коридоре. Тогда тем более успокойся.

Алле Ивановне Протопоповой недавно исполнилось семьдесят пять. Она перенесла дюжину пластических операций и хотела еще. Ее сын был банкиром, и с оплатой проблем не возникало. В очередном телесериале ей нравились подбородок и нос какой-нибудь пылкой мексиканки, она совала врачам фотографии и требовала, чтобы ей срочно сделали такие же плюс очередную подтяжку, потому что «вот тут появилась морщинка». Лицо ее давно стало похоже на маску без признаков жизни и возраста. Получив отказ, она впадала в ярость, писала жалобы в Минздрав, в МВД, в налоговую инспекцию.

– Юлия Николаевна, вы замечали, что психи никогда не приходят в одиночку? Косяком идут, чтобы мало не показалось. Вроде работаешь с нормальными больными, забываешь о психах, расслабляешься, а тут – оба-на, в один день трое подряд. Может, на них луна действует? Или магнитные бури? – Вика икнула, громко высморкалась и принялась стирать разводы туши.

В этот момент в кабинет вплыла старуха Протопопова. В руках у нее был толстый модный журнал в глянцевой обложке, из него торчали белые закладки, и Юлии Николаевне пришлось разглядывать носы, подбородки, губы и глаза фотомоделей, потом долго терпеливо объяснять, что Протопоповой больше нельзя делать никаких пластических операций. Старуха выплеснула на нее обычную порцию брани и угроз, Юлия Николаевна вяло парировала и, когда за Протопоповой закрылась дверь, почувствовала такую усталость, словно разгрузила целый грузовой состав в одиночку на сорокаградусной жаре.

Потом были еще две дамы, к счастью, вполне нормальные. Одна хотела убрать морщины со лба, другой требовалась пластика век.

Прием закончился. Юлия Николаевна поела в кафе напротив клиники, позвонила домой Шуре и узнала, что Гюрза ее не вызывала и день в школе прошел вполне сносно.

– У меня тоже вполне, – сказала она Шуре и пообещала, что сегодня придет пораньше. Ей действительно осталось осмотреть в стационаре своих прооперированных пациентов, и можно было спокойно отправляться домой.

Однако через пять минут после разговора с дочкой ее вызвал главный врач.

«Интересно, кто нажаловался? Мамаша Василькова? Нет, вряд ли. Скорее всего, опять Протопопова», – думала Юля по дороге к его кабинету.

Петр Аркадьевич Мамонов пил чай и жевал печенье.

– Мне нужно с вами посоветоваться. Тут у меня одна больная… – Он поперхнулся, закашлялся. Юля обошла стол, похлопала его по спине и продолжила его фразу:

– …жалуется, что доктор Тихорецкая отказывается ее оперировать?

Мамонов справился с кашлем, вытер потный лоб бумажным платком, откинувшись на спинку кресла, уставился на Юлю маленькими грустными глазами.

Страницы: 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Поиски преступников приводят любительницу частного сыска Дарью Васильеву в столичное метро: здесь ст...
Беда никогда не приходит одна. Кто-то подсовывает труп в багажник `Вольво` Дарьи Васильевой, а затем...
Как доказать невиновность человека, если все улики против него? По обвинению в убийстве своей седьмо...
Жизненная установка детектива-любителя Даши Васильевой – если не я, то кто же?.. Став случайной свид...
В поисках случайно выкинутой фамильной драгоценности Даша Васильева отправляется на городскую свалку...
Веселое празднование Нового года внезапно завершается трагедией. При странных обстоятельствах умирае...