Молли Мун и волшебная книга гипноза Бинг Джорджия

Глава первая

Молли Мун опустила глаза и грустно посмотрела на свои розовые пятнистые лодыжки. Вода в ванне не была виновата в том, что ноги стали крапчатыми, как колбасный фарш. Они всегда были такими. Может быть, когда-нибудь эти ноги с торчащими коленками станут самыми красивыми на свете. Ведь превратился же гадкий утёнок в прекрасного лебедя. Хоть какая-то надежда.

Молли откинулась на спину так, чтобы кудрявые каштановые волосы и уши погрузились в воду. Над ней блёклой полоской светилась лампа дневного света, на жёлтом потолке, засиженном мухами, облупливалась краска, а в углу, на влажном пятне, росла какая-то странная плесень. Вода залилась в уши, и все звуки слышались будто сквозь густой туман. Мир уплыл далеко-далеко.

Молли закрыла глаза. Стоял обычный ноябрьский вечер. Лёжа в обшарпанной ванной комнате в ветхом доме под названием Хардвикский приют, девочка представила себе, что взлетает в воздух, как птица, и смотрит с высоты на серую шиферную крышу среди заросшего ежевикой сада. Вот она взмывает всё выше и выше, под ней расстилается пологий склон холма, на котором стоит деревня Хардвик. И опять – всё вверх и вверх, пока Хардвикский приют не стал совсем крохотным. Вскоре и весь город Брайерсвилль оказался как на ладони. Ещё выше – разбегаются вдаль окрестные поля и леса, на горизонте показалось побережье, вот уже со всех сторон плещется море. Мысли девочки взлетели выше облаков. Она представила себе, что летит в космосе и оттуда смотрит на Землю. Там она будет парить долго-долго. Молли любила мысленно улетать с Земли. Это был её способ отдыхать. И нередко, расслабившись, она испытывала какое-то особенное чувство.

Вот и сегодня на неё нахлынуло это странное ощущение – будто с ней вот-вот должно случиться что-то загадочное, удивительное. Когда такое ощущение посетило Молли в прошлый раз, она нашла в деревне на тротуаре недоеденный пакет с конфетами. А в позапрошлый раз ей удалось вечером смотреть телевизор целых два часа вместо одного, и ей ничего за это не было. Молли задумалась: какой приятный сюрприз ждёт её сегодня? Она открыла глаза и снова очутилась в ванне. Молли вгляделась в своё лицо, вкривь и вкось отражённое нижней стороной хромированного крана. О боже. Неужели она в самом деле такая уродливая? И этот розоватый комок теста – её лицо? И эта картошка – её нос? А эти маленькие зелёные блёстки – глаза?

Снизу донёсся громкий стук – будто колотили молотком по дереву. Странно – здесь вроде бы ничего не ремонтируют. И вдруг Молли поняла, что молоток тут ни при чём – кто-то колотит в закрытую дверь ванной. Плохо дело. Молли вскочила и стукнулась головой о водопроводный кран. Грохот становился всё громче и громче, к нему добавился разъярённый крик.

– Молли Мун, а ну открой дверь сейчас же! А не то вскрою замок отмычкой!

Молли услышала, как звякают ключи в связке. Она опустила глаза, посмотрела на воду – и ахнула. Воды было намного больше, чем дозволялось правилами. Девочка выскочила из ванны, вытащила пробку и потянулась за полотенцем. Как раз вовремя. Дверь распахнулась. Мисс Гадкинс влетела в комнату и, как змея, метнулась к ванне. Обнаружив, что в дырку с бульканьем утекает высоко налитая вода, она кровожадно наморщила чешуйчатый нос. Потом закатала кримпленовый рукав и сунула пробку на место.

– Так я и думала, – прошипела она. – Преднамеренное нарушение правил сиротского приюта.

Злобно сверкнув глазами, мисс Гадкинс достала из кармана рулетку, вытянула из неё длинную металлическую ленту и, кровожадно причмокивая болтающейся во рту вставной челюстью, измерила, высоко ли стоит вода в ванне. Как она и думала, уровень воды намного превышал красную линию, нарисованную вокруг бортика. От холода Молли стучала зубами, её коленки посинели, однако остались такими же пятнистыми. Из щели между оконными створками тянуло ледяным сквозняком, но, несмотря на это, у девочки вспотели ладони. Так бывало всегда, если она волновалась или боялась.

Мисс Гадкинс встряхнула рулетку, вытерла её о рубашку Молли и со щелчком втянула ленту в коробочку. Молли собрала все силы, чтобы взглянуть в лицо тощей старой девы. Та, с короткой седой стрижкой и волосами на лице, больше напоминала мистера, чем мисс.

– Ты налила ванну глубиной в тридцать сантиметров, – провозгласила мисс Гадкинс. – Если учесть то количество, которое ты обманным путём спустила в канализацию, пока я стучалась в дверь, я догадываюсь, что твоя ванна имела глубину в целых сорок сантиметров. Тебе известно, что правила дозволяют наливать ванну только на десять сантиметров. Ты превысила разрешённый уровень в четыре раза, а это значит, что ты уже использовала свои следующие три ванны. Следовательно, Молли Мун, тебе запрещается принимать ванну ещё три недели. А наказание… – Мисс Гадкинс схватила зубную щётку Молли. У бедняжки душа ушла в пятки: она поняла, что мисс Гадкинс готовит ей своё излюбленное наказание.

Мисс Гадкинс оглядела Молли своими тусклыми чёрными глазами. Её лицо чудовищно заколыхалось: она языком сняла вставную челюсть, покрутила её во рту и поставила на место. Потом старуха ткнула в Молли зубной щёткой.

– На этой неделе ты будешь отвечать за туалеты. Унитазы должны сверкать, как стёклышки, и чистить их ты будешь вот этой щёткой. И только попробуй взять обычную туалетную щётку: я буду за тобой следить.

Мисс Гадкинс в последний раз удовлетворённо причмокнула вставной челюстью и вышла из комнаты. Молли обессиленно присела на край ванны. Значит, то предчувствие, что посетило её сегодня, означало всего лишь беду. Она с отвращением взглянула на облезлую зубную щётку, надеясь, что её друг Рокки поделится с ней своей.

Дёргая за болтающуюся нитку на своём застиранном, потёртом полотенце, она подумала: до чего же здорово, наверное, завернуться в мягкое, пушистое белое полотенце. Такое, о каком поют в рекламном ролике по телевизору:

Молли любила рекламу. Яркие ролики показывали ей, какой радостной и уютной бывает жизнь, возносили её в свой сверкающий мир. Многие ролики были дурацкими, но у Молли было несколько самых любимых, совсем не глупых. Их персонажей она считала своими друзьями – они всегда были рады видеть её, когда она мысленно приходила к ним в гости.

Задребезжал звонок, сзывающий на вечернее собрание. Молли нехотя стряхнула с себя грёзы о белых полотенцах и поморщилась. Опять опоздала. Как всегда. Везде она опаздывает, все шишки ей на голову валятся. Её прозвали Зона бедствия, или просто Беда, – за то, что она такая неуклюжая и вечно на что-нибудь натыкается. Другими её прозвищами были Дрёма, потому что ребята говорили, будто её голос навевает на них дремоту, и Лупоглазая, потому что её тёмно-зелёные, близко посаженые глаза были чуть-чуть навыкате. Только её лучший друг Рокки да кое-кто из сирот помладше звали её Молли.

– Молли! Молли!

По коридору сломя голову мчались ребята. В конце коридора Молли разглядела тёмно-коричневое лицо Рокки, обрамлённое чёрными кудряшками. Он махал ей, поторапливая. Молли схватила зубную щётку и побежала в спальню, где вместе с ней жили ещё две девочки – Гизела и Синтия. Посреди коридора на неё налетели двое мальчишек – Роджер Фиббин и Гордон Бойлз. Они грубо оттолкнули её.

– Прочь с дороги, Беда!

– Проваливай, Лупоглазая!

– Скорее, Молли! – воскликнул Рокки, засовывая ноги в шлёпанцы. – Нельзя опять опаздывать! А то у Гадкинс истерика начнётся… И она подавится своей вставной челюстью! – весело добавил он и улыбнулся подруге, глядя, как она торопливо ищет пижаму. Рокки всегда умел подбодрить её. Он так хорошо её знает.

А начиналось это так.

И Молли, и Рокки попали в Хардвикский приют десять лет назад. Белая малышка и чёрный малыш.

Мисс Гадкинс нашла Молли в картонной коробке на крыльце приюта, а Рокки обнаружили в кузове от коляски на автостоянке позади Брайерсвилльского полицейского участка. Нашли его по чистой случайности – только потому, что он вопил во всю мочь и его услышали.

Мисс Гадкинс не любила младенцев. Эти крикливые мокрые вонючие существа вызывали у неё отвращение, а уж о том, чтобы менять им пелёнки, не могло быть и речи. Для ухода за Молли и Рокки она наняла миссис Тринкелбери – стеснительную вдову, которая и раньше помогала выхаживать младенцев-подкидышей. А миссис Тринкелбери всегда давала младенцам имена по той одежде или предметам, в которых их нашли, – например, Мозес Корзинс лежал в плетёной корзинке, а Лента Атлас была одета в ночную рубашечку с атласными лентами. Поэтому Молли и Рокки тоже получили экзотические имена.

Фамилия Молли – Мун – произошла от надписи «Шоколадный зефир, фабрика Муна», напечатанной розовыми и зелёными буквами на стенках её картонной колыбельки. А внутри коробки миссис Тринкелбери нашла леденцовую палочку «Лолли» и дала девочке имя Лолли Мун. Однако мисс Гадкинс отвергла имя Лолли, и малышка стала зваться Молли Мун.

А имя Рокки произошло от его красной коляски. На её откидном верхе было написано: «Пурпурный рокер Скарлет». Рокки был крепко сложен, тяжёл, как камушек, и на редкость спокоен. Безмятежность его происходила от мечтательности – однако она была совсем не такой, как у Молли. Та спала на ходу, пытаясь в грёзах укрыться от мрачной действительности, а Рокки словно размышлял над удивительным миром, который простирается вокруг. Даже в младенчестве он нередко лежал в своей колыбельке, задумавшись о чём-то и тихонько мурлыкая про себя. Глядя на привлекательное лицо малыша и слушая его низкий хрипловатый голос, миссис Тринкелбери говорила, что когда-нибудь он станет рок-звездой и будет петь дамам любовные песни. Поэтому она дала ему имя Рокки Скарлет, и оно очень ему подходило.

Миссис Тринкелбери не блистала умом, но сердце у неё было доброе. Маленьким Молли и Рокки повезло, что их вынянчила добрая старушка, потому что если бы они с младенчества попали к злющей мисс Гадкинс, то решили бы, что весь мир такой же плохой, как она, и сами выросли бы плохими. А миссис Тринкелбери качала их на толстой коленке, и они засыпали под её тихое пение. У неё они выучились доброте. А по ночам, если они спрашивали, почему их подкинули под чужую дверь, она отвечала, что они стали сиротами, потому что злой кукушонок вытолкнул их из гнёздышка. А потом она пела им колыбельную. Вот такую:

И, хоть иногда Молли и Рокки сердились на своих неведомых родителей за то, что те бросили их, песня доброй старушки успокаивала их.

Но миссис Тринкелбери больше не жила с ними в приюте. Как только Молли и Рокки выросли из пелёнок, её отослали прочь. Теперь она заходила только раз в неделю, чтобы прибраться и постирать. Молли и Рокки мечтали, чтобы в приют попали ещё младенцы-подкидыши и тогда миссис Тринкелбери вернулась бы, но этого никак не случалось. Иногда, бывало, поступали маленькие дети, но они уже умели ходить и говорить, и мисс Гадкинс назначала Молли и Рокки к ним в няньки. Самой маленькой девочке в приюте – Руби – уже исполнилось пять лет, и она давным-давно не нуждалась в пелёнках, даже по ночам.

Близилась ночь.

Вдалеке Молли услышала приглушённый скрежет – это часы с кукушкой в комнате мисс Гадкинс пробили шесть.

– Опять опоздали, – охнула Молли, хватая халат с крючка за дверью.

– Будет орать как ненормальная, – подхватил Рокки, и оба помчались по коридору. На бегу ребята умело огибали все препятствия, встречающиеся по дороге: они проделывали этот путь уже тысячи раз. Свернули за угол, скользя по натёртому линолеумному полу, и через три ступеньки поскакали вниз по лестнице. Тихонько, затаив дыхание, на цыпочках прокрались по квадратным каменным плиткам через вестибюль мимо телевизионной комнаты и направились к дубовой двери общего зала. Потом скользнули внутрь.

Вдоль обшитых дубом стен стояли навытяжку девять детей. Четверым из них ещё не было семи лет. Молли и Рокки пристроились в конец шеренги, рядом с двумя дружелюбными пятилетками по имени Руби и Джинкс. Они надеялись, что мисс Гадкинс ещё не добралась до их имён в списке. Молли скользнула взглядом по хмурым лицам ребят постарше, стоявших напротив. Самая противная девчонка в приюте, Гизела Хеккерсли, мстительно прищурила глаза. Гордон Бойлз провёл ребром ладони по горлу, будто ножом.

– Руби Эйбл! – зачитала мисс Гадкинс.

– Я, мисс Гадкинс, – пропищала маленькая Руби из-за плеча Молли.

– Гордон Бойлз!

– Здесь, мисс Гадкинс, – отозвался Гордон и скорчил Молли рожу.

– Джинкс Эймс!

Руби ткнула Джинкса в бок.

– Здесь, мисс Гадкинс, – откликнулся он.

– Роджер Фиббин!

– Здесь, мисс Гадкинс, – буркнул высокий худощавый мальчишка, стоявший рядом с Гордоном, и злобно взглянул на Молли.

– Гизела Хеккерсли!

– Здесь, мисс Гадкинс.

Молли вздохнула с облегчением. Её имя было следующим.

– Джерри Оукли!

– Здесь, мисс Гадкинс, – откликнулся семилетний Джерри и сунул руку в карман, где рвалась на свободу маленькая ручная мышка.

– Синтия Редмон!

– Здесь, мисс Гадкинс, – ответила Синтия и подмигнула Молли.

Молли встревожилась: когда же назовут её имя?

– Крейг Редмон!

– Здесь, мисс Гадкинс, – проворчал брат-близнец Синтии. Мисс Гадкинс, похоже, забыла про Молли. Девочка порадовалась.

– Джемма Пейтел!

– Здесь, мисс Гадкинс.

– Рокки Скарлет!

– Здесь, – отозвался запыхавшийся Рокки.

Мисс Гадкинс захлопнула журнал.

– Как обычно, Молли Мун сегодня не пришла.

– Я уже здесь, мисс Гадкинс. – Молли не верила своим ушам. Значит, мисс Гадкинс нарочно назвала её имя в самом начале, чтобы подловить на опоздании.

– Сейчас уже не считается, – возразила мисс Гадкинс, кривя губы. – Сегодня вечером будешь мыть посуду. Эдна будет рада получить выходной.

От огорчения Молли крепко зажмурила глаза. Мысль о том, что сегодня с ней произойдёт нечто особенное, быстро тускнела. Похоже, этот вечер будет таким же, как и все остальные, полным неприятностей.

Своим чередом началась вечерняя служба. В это время было принято петь гимн и читать молитвы. Обычно раскатистый голос Рокки перекрывал все остальные, но сегодня он пел тихо, словно берёг дыхание. Молли надеялась, что зимой у него не будет бесконечных приступов астмы. И дальше вечер шёл как всегда, как проходили все триста шестьдесят пять вечеров в году.

Когда закончилась последняя молитва, прозвучал гонг к ужину, и распахнулась тяжёлая дверь в столовую. Мальчишки и девчонки поспешили к столу, откуда навстречу им тяжёлыми волнами накатывал запах протухшей рыбы. Ребята не раз видели эту рыбу в пластиковых ящиках, в переулке за кухонными дверями. По ней ползали жуки и мухи, и воняла она так, будто пролежала там по меньшей мере неделю. И все знали, что Эдна, приютская кухарка, наверняка опять запекла рыбу под толстым слоем жирного сырно-орехового соуса, чтобы отбить её гнилостный вкус. Этому приёму она научилась, когда служила на флоте.

В эту минуту Эдна, могучая и мускулистая, с седыми космами и приплюснутым носом, стояла возле стола и пристрастно следила, чтобы каждый из ребят съел всё без остатка. С моряцкой татуировкой на бедре (о ней ходило немало разговоров) и солёными грубостями на языке Эдна походила на просмолённого пирата. Её норов притаился внутри, будто спящий дракон, и дракон этот, если его разбудить, показывал зубы и изрыгал пламя.

Дрожащие от страха ребята, сдерживая тошноту, безропотно выстроились в очередь, а Эдна щедрой рукой раскладывала по тарелкам пахучие порции.

– Эдна, у меня аллергия на рыбу.

– А ну, взять на борт проклятую тресковую отбивную, – хрипло скомандовала Эдна, вытирая нос рукавом халата.

– Эту треску и правда здорово избили, – шепнула Молли другу, тоскливо глядя на тарелку с рыбой.

Обыкновенный вечер близился к концу. До отхода ко сну Молли оставалось только отбыть наказание – помыть посуду. Как обычно, Рокки вызвался помочь.

– Можем сочинить песню о мытье посуды, – сказал он. – Наверху всё равно сидят только Гордон и Роджер. Опять будут задираться.

– Они тебе просто завидуют. Сходи наверх да отлупи их хорошенько, – предложила Молли.

– Не хочу руки марать.

– Но ты терпеть не можешь мыть посуду.

– Ты тоже. А с моей помощью ты быстрее управишься.

И в этот вечер, такой заурядный, двое друзей отправились в подвал, в буфетную. Но предчувствие не подкачало. Нынче вечером и впрямь должно было произойти нечто необыкновенное. И оно приближалось.

В подвале было холодно, с труб над головой капала вода, в стенах зияли дыры, из которых тянуло холодом, плесенью и мышами.

Молли повернула кран, и оттуда сердито брызнула чуть тёплая вода. Рокки пошёл за жидкостью для мытья посуды. Из коридора доносилось ворчание Эдны – она катила по наклонному полу тележку, нагруженную одиннадцатью тарелками из-под жирной рыбы.

Молли скрестила пальцы, чтобы Эдна просто оставила тележку с посудой у входа и ушла. Но вряд ли это произойдёт – скорее всего, она войдёт в буфетную и начнёт ругаться. Такова уж была Эдна. Вскоре пришёл Рокки с моющим средством. Он плеснул немного в раковину, изображая персонажа из их любимого рекламного ролика.

– О, мамочка! – воскликнул он, обращаясь к Молли. – Почему у тебя такие мягкие руки?

Молли и Рокки часто разыгрывали в лицах рекламные ролики и знали десятки из них наизусть, слово в слово. Им нравилось воображать себя героями рекламы.

– Ах, милый! – капризно пропищала Молли. – Они такие мягкие, потому что я пользуюсь самым лучшим средством для мытья посуды. Все остальные марки просто губительны для кожи. Лишь «Пенистое чудо» нежно и ласково!

Вдруг на плечо Молли, развеяв их воображаемый мирок, обрушилась громадная, как лапа динозавра, рука Эдны. Молли метнулась в сторону, ожидая, что на голову ей изрыгнётся поток проклятий. Но вместо этого у неё над ухом прогудел тошнотворно-слащавый голос:

– Ступай, детка, я сама помою. Иди поиграй.

Детка? Молли изумилась – уж не ослышалась ли она? Эдна никогда не разговаривала с ней по-доброму. Обычно Эдна была чудовищно груба и сердита. Но сейчас она улыбалась, и улыбка была оскаленной, щербатой.

– Но мисс Гад…

– Не волнуйся, – успокоила её Эдна. – Иди отдохни. Поди посмотри этот чёртов телевизор.

Молли обернулась к Рокки – тот казался чуть-чуть смущённым. Потом оба воззрились на Эдну. Перемена в старой кухарке была удивительна. Словно у неё на голове вдруг выросли тюльпаны.

И это было только первое из необычайных событий, случившихся на этой неделе.

Глава вторая

Если уж начинает не везти, то кажется, что несчастья никогда не кончатся. Молли тоже нередко так полагала, и неудивительно: ведь ей так часто не везло. Если бы она знала, что удача скоро улыбнётся ей, то назавтра, может быть, сильнее радовалась бы наступающему дню, ибо к концу этого дня ей начнёт казаться, что скоро с ней случится целая куча всяких интересных вещей. Но наутро, после крепкого сна, открыв глаза на комковатом приютском матраце, Молли с первой минуты поняла: день не заладился. А случилось вот что.

Она проснулась, вздрогнув оттого, что у неё над ухом оглушительно задребезжал колокольчик. Рослая Гизела, любимица мисс Гадкинс, обожала будить Молли всякими жестокими способами. Гизела аккуратно зачесала назад свои чёрные, до плеч, волосы, связала их лентой и с трудом натягивала узкую синюю школьную форму на свою спортивную фигуру.

– Слышишь, Лупоглазая, сегодня на физкультуре будет кросс, а потом – контрольная на пятьдесят слов, – объявила она. Потом отошла, весело помахивая колокольчиком и радуясь, что испортила Молли всё утро.

Молли быстро оделась и заглянула в спальню, где жили Рокки и Гордон. В знак приветствия Гордон швырнул в неё мокрым бумажным стаканчиком. Рокки напевал про себя, ничего не замечая вокруг.

– Рок, – сказала Молли. – Ты не забыл, что сегодня контрольная?

Они пытались повторять трудные слова за завтраком, но добились только того, что мисс Гадкинс отобрала у них тетради с домашними работами. Потом мисс Гадкинс с восхищением наблюдала, как Молли чистит унитазы зубной щёткой. К половине девятого бедняжку начало тошнить.

На пути в школу утреннее настроение не улучшилось.

Брайерсвилльская начальная школа, в которой они учились, была таким же, как приют, серым каменным зданием в пятнадцати минутах ходьбы. По дороге один из деревенских мальчишек швырнул в Гизелу водяную бомбу. Та увернулась, и бомба попала прямо в Молли, промочив её насквозь. Гизела со своими приспешниками, четырьмя старшими приютскими детьми, решила, что это очень смешно.

Из-за всего этого Молли и Рокки опоздали в школу. Они пропустили утреннее собрание, пытаясь высушить куртку Молли на тёплой батарее в девчоночьей раздевалке. Они понимали, что опоздают и на первый урок, а это неразумный поступок.

– Опоздали! – проскрипела их учительница миссис Жаббс, когда они появились на пороге. – И к тому же пропустили собрание! Я назначу вам наказание позже. Ап-чхи! – Миссис Жаббс разразилась чиханием, что всегда случалось с ней, стоило ей рассердиться.

Молли вздохнула. Опять наказание.

В наказаниях миссис Жаббс была изобретательной. И, конечно же, Молли знала их лучше всех остальных. Например, в десятый раз поймав Молли на том, что та жуёт бумагу, миссис Жаббс усадила её в углу класса и заставила съесть целую стопку компьютерной бумаги. У Молли ушло на это два часа. Было ужасно невкусно. Трудно представить себе, что деревянистая масса – это на самом деле бутерброд с кетчупом или пончик. Вкус-то всё равно остаётся бумажный.

Молли терпеть не могла миссис Жаббс и радовалась, что учительница такая мерзкая на вид: с опухшим, точно заплаканным лицом, почти лысая, а живот – точно резиновый мешок с водой. Так ей и надо, уродине. Может быть, стоит пожалеть миссис Жаббс за то, что у неё так громко урчит в животе, за то, что у неё аллергия на всё на свете и она постоянно чихает, думала Молли. Но всё-таки ненавидела свою училку.

Приступы чихания у миссис Жаббс иногда бывали полезны – во время них легко было списать, – но на сегодняшней контрольной о списывании не могло быть и речи, потому что ни Рокки, ни Молли не подготовились. Они уныло уселись за изъеденные червями парты в переднем ряду.

И кто только выдумывает такие контрольные? Надо было не только правильно написать слова, но и разъяснить их значение. Молли и Рокки блуждали вслепую в дебрях неведомых слогов, пытаясь угадать ответ.

Наконец работа закончилась. Миссис Жаббс собрала тетради, дала классу задание по английскому и села проверять контрольные. Начала она с работы Молли. Через пару минут на весь класс заскрипел её пронзительный голос, то и дело прерываемый чиханием. У Молли в животе всё сжалось: началась очередная взбучка. Силы девочки таяли. В конце концов, есть же предел человеческому терпению! Молли с головой закрылась в своей противоругательной скорлупе и отключилась. Она давно научилась вот так уходить в себя, чтобы жестокий язык миссис Жаббс не ранил её слишком сильно. Мысленно она улетала всё дальше и дальше, и вскоре гнусный голос миссис Жаббс звучал тихо-тихо, будто по телефону, а крапчатый рисунок на её бесформенной юбке слился в размытое лилово-оранжевое пятно.

– И слово «бесславный» ты тоже объяснила неправильно, – скрипел визгливый голос. – Ап-чхи! На самом деле оно означает «известный, только с плохой стороны», и, надо сказать, оно напрямую относится к тебе. Слышишь, Молли? А? А? А?

Молли выпрямилась.

– Молли Мун! Да слушаешь ты меня или нет, негодная девчонка?

– Извините, что разочаровала вас, миссис Жаббс. В следующий раз я постараюсь получше.

Миссис Жаббс фыркнула, чихнула и села. В её артериях пульсировал адреналин.

Молли мысленно поставила сегодняшнему утру десять баллов из десяти за гнусность. Но днём случилось нечто куда более страшное, и учителя здесь были ни при чём.

После обеда Молли со всем классом переодевалась к кроссу. Шёл проливной дождь, и дорожки на склоне холма, уходившие от школы в леса, раскисли от грязи. По стеклу раздевалки стекали мутные струйки, а Молли никак не могла отыскать свою кроссовку. Когда та наконец нашлась и они вместе с Рокки вышли под дождь, весь класс уже был далеко впереди. Рокки хотел нагнать остальных, но передвигаться по скользкой земле было очень трудно. Пробежав через заболоченный лесок, Молли совсем устала, а Рокки запыхался и начал задыхаться. Они присели передохнуть на скамейку под деревом. Кроссовки промокли, колени посинели от холода, но под пластиковыми куртками было очень жарко. Рокки снял куртку и завязал её вокруг пояса.

– Побежали дальше, – сказал он. – А то отстанем.

– Может, лучше вернуться? – предложила Молли.

– Молли, – раздражённо возразил Рокки, – ты что, с ума сошла? Хочешь, чтобы тебя опять наказали?

– Я не сошла с ума, я просто не люблю бегать.

– Давай же, Молли, побежали.

– Нет… не хочется.

Рокки склонил голову набок и задумчиво всмотрелся в её лицо. Он битых десять минут помогал ей найти кроссовку, а теперь она хочет впутать его в ещё большие неприятности.

– Молли, – проговорил он, едва сдерживая злость. – Если останешься, нас заставят бежать ещё два круга. Хотя бы попробуй.

– Нет, и пробовать не стану. Всё равно у меня ничего не получится.

Рокки возмущённо воззрился на неё.

– Знаешь, ты могла бы неплохо бегать, если бы захотела. А если ты научишься хорошо бегать, тебе это понравится. Но ты ведь и пробовать не хочешь. – Рокки поднял голову и посмотрел на дождевые тучи. – Так бывает со всеми делами. Если у тебя что-то не получается, ты просто бросаешь это. И тогда у тебя не получается ещё сильнее, и ты совсем перестаёшь пробовать, и тогда получается ещё хуже, а потом…

– Да замолчи же, Рокки! – Молли очень устала, и меньше всего ей хотелось выслушивать нотацию от лучшего друга. На самом деле она была потрясена, что Рокки заговорил так. Обычно он был очень терпим и лёгок в общении. Если ему что-то не нравилось, то он чаще всего не обращал на это внимания или просто отходил в сторону.

– А потом, – продолжал Рокки, – начинаются неприятности. – Он глубоко, шумно вдохнул. – И знаешь что? Мне до смерти надоело видеть, как ты без конца попадаешь в беду. Можно подумать, ты нарочно накликаешь их на себя. Словно тебе нравится, что тебя любят всё меньше и меньше.

Эти неожиданные слова больно задели Молли. Раньше Рокки никогда не критиковал её. Девочка пришла в ярость.

– Да тебя и самого не слишком-то любят, Рок Скарлет, – парировала она.

– Это потому, что я всегда с тобой, – небрежно бросил Рокки.

– Ничего подобного, тебя тоже никто видеть не хочет, – огрызнулась Молли. – Не такой уж ты идеальный. Весь в своих мыслях, будто живёшь на другой планете. Общаться с тобой – всё равно что пытаться завести разговор с марсианином. И ты совсем не надёжен. Бывает, я тебя часами дожидаюсь! Вчера, например, я тебя полдня прождала у шкафчиков в школе. А ты появился не торопясь, будто и не опоздал ничуть. И вечно что-то таишь, куда-то исчезаешь! Где, например, ты был вчера после школы? В последнее время ты пропадаешь куда-то по сто раз на дню! Пусть меня считают чокнутой, но и ты в глазах ребят такой же странный! Чудной бродячий менестрель!

– И всё равно меня любят больше, чем тебя, – уверенно ответил Рокки и отвернулся.

– Что ты сказал?

– Я сказал, – громко повторил Рокки, – что меня любят больше, чем тебя.

Молли встала и окинула Рокки испепеляющим взглядом.

– Я пошла, – заявила она. – Теперь я знаю, ты считаешь, что ты намного лучше, чем я. И знаешь что, Рокки? Можешь бежать сколько хочешь, догонять остальных. Иди, завоёвывай себе популярность. Я тебя удерживать не стану.

– Да не сердись же ты так. Я только хотел тебе помочь, – сказал Рокки и нахмурился. Но Молли разъярилась не на шутку. У неё внутри будто что-то сломалось. Она и так знала, что её любят меньше, чем Рокки, но слышать об этом не хотела. Её и вправду задирали все кому не лень, а к Рокки никто не приставал. Он был уверен в себе, погружён в свои мысли и неуязвим для насмешек, его трудно было вывести из себя. Гизела и её компания старались держаться от него подальше, и в школе у него было полно друзей. Многие из ребят втайне хотели походить на него. А Молли теперь ненавидела его за предательство. Она впилась в него свирепым взглядом, а он беспечно надул щёки, будто говоря: «Ну и надоела же ты мне!»

– И ты мне тоже. А сейчас ты похож на большого толстого карася. Может, кто-нибудь из твоих новых друзей посчитает это очень умным. – Она отошла от него, топая ногами, и во всё горло завопила: – Ненавижу эту школу! Она самая гадкая на свете! До чего же мне ПЛОХО!

Молли сломя голову помчалась сквозь кусты. Не будет она бежать этот гнусный кросс и вообще сегодня не вернётся в эту мерзкую школу. Она пойдёт в своё укромное местечко, туда, где её никто не найдёт. И пусть они кричат и плачут, пока не лопнут от злости!

Глава третья

Молли прокладывала себе дорогу сквозь лес на задворках школы. По ногам хлестала высокая мокрая трава, пестревшая папоротниками. Она подобрала ивовый прутик и принялась рубить растения. Первый же лохматый папоротник стал мисс Гадкинс. Вж-жик! Прутик просвистел в воздухе и снёс ей голову. «Старая корова!» – пробормотала Молли.

Вот это тёмно-зелёное ползучее растение будет Эдной. Вж-жик! «Мерзкая калоша!»

Она подошла к подножию старого тиса. На земле гнили ядовитые красные ягоды, а на стволе вырос огромный жёлтый отвратительный гриб. «Ага! Миссис Жаббс!»

Шмяк! Шмяк! Изрубив миссис Жаббс на вонючие куски, Молли почувствовала себя лучше. «Сама ты бесславная», – вполголоса проговорила она.

Молли пнула ногой крапиву, уселась на пенёк и задумалась над словами Рокки. Высокий стебель крапивы откачнулся обратно и обжёг ей щиколотку. Молли нашла листик щавеля и потёрла ужаленное место. Ей пришло в голову, что Рокки, может быть, прав – самую малость, – но она всё равно сердилась на него. В конце концов, она-то на него никогда не ворчала. Иногда, бывало, если он пел какую-нибудь из своих любимых песен, Молли приходилось встряхивать его, чтобы он обратил на неё внимание. Однако она не требовала, чтобы он изменил свои привычки. Молли считала, что Рокки любит её такой, какая она есть, и была потрясена, узнав, что ему не нравится хотя бы часть её натуры. Ещё неприятнее было видеть, как весело он общается с другими. Интересно, давно ли он презирает её, ничего не говоря? Может быть, он нарочно избегает её? Голова у Молли пылала. Как он сказал? Что она никогда ничего не пробует? Но она же великолепно разыгрывала вместе с ним рекламные ролики. Она же попробовала это! Может, надо найти какое-нибудь другое дело, которое получится? И она ему докажет. В душе Молли кипела от гнева и тревоги.

Молли зашагала дальше через лес, глубоко дыша, чтобы успокоиться. Ей было очень жалко себя. Деревья расступились, и она очутилась на голом ветреном склоне холма. Внизу расстилался городок Брайерсвилль. Виднелась школа, позади неё – главная улица, городская ратуша, общественные здания, дома горожан. Крыши блестели под дождём. По узким змеящимся улицам сновали машины, похожие издалека на морских свинок. Молли захотелось, чтобы одна из этих машин подъехала к ней и отвезла домой, к тёплому уютному очагу. Какие же счастливчики остальные ребята из школы: даже в самый плохой день они возвращаются домой, где их все любят.

Мысли девочки изменили направление – перед ней очутился огромный рекламный щит, стоявший на окраине города. Каждый месяц на него наклеивали новые плакаты. Сегодня в жизнь каждого прохожего врывался бодрый призыв: «Будь крут, пей „кьют“!» На огромном щите был изображён мужчина в тёмных очках, загорающий на пляже. Он пил «кьют». Банка прославленного напитка переливалась золотисто-оранжевыми полосками, как будто мир согревался и освещался не солнцем, а «кьютом». Молли нравилось такое сочетание – банка выглядела жаркой на вид, но в то же время содержала внутри холодный напиток. Вокруг мужчины столпились загорелые красавцы и красавицы со всего пляжа, они восхищённо смотрели, как он пьёт. Все сверкали чудесными белозубыми улыбками, но самые ослепительные зубы были у того, кто пил «кьют».

Молли любила рекламу «кьюта». Ей казалось, она тоже идёт по белому песчаному пляжу и знает всех, кто снимался здесь. До чего ей хотелось перенестись в этот фантастический мир! Она понимала, что все эти люди – актёры и сцена поставлена искусственно, но всё равно верила, что этот мир существует. Когда-нибудь она сбежит из убогого мирка Хардвикского приюта и начнёт новую жизнь. Эта жизнь будет полна радости, как у людей в её любимых рекламных роликах. И будет взаправду.

Молли доводилось пробовать «кьют» – однажды миссис Тринкелбери принесла несколько банок. Но банок на всех не хватало, и Молли досталось всего несколько глотков. Она навсегда запомнила его восхитительный фруктово-мятный вкус.

Шагая обратно к городу, Молли размышляла, как здорово было бы, если бы одна выпитая банка «кьюта» в самом деле превращала бы человека в знаменитость. Ей хотелось, чтобы её все любили, как всех этих блестящих красавиц на плакате. Хотелось стать богатой и красивой. А так – кто она сейчас? Бедная, уродливая, никому не нужная. Никто, ничто и звать никак.

Молли направлялась к городской библиотеке.

Ей очень нравилась эта библиотека – старая, неустроенная. Там было тихо, спокойно, в толстых альбомах лежали фотографии далёких мест, где Молли хотела бы побывать. И Рокки, и Молли любили приходить сюда. Старушка-библиотекарь всегда была занята – либо читала, либо раскладывала книги по местам – и не мешала им бродить где хочется. Правду сказать, библиотека была единственным местом, где никто никогда не ругал Молли. А в заветном укромном уголке можно было отдохнуть.

Она поднялась по каменной лестнице, прошла мимо каменных львов на её вершине и очутилась в фойе. Сладковатый запах паркетного лака на полу мгновенно успокоил девочку. Она вытерла ноги и подошла к доске объявлений, куда попадали весточки из внешнего мира. На этой неделе кто-то пытался продать водяную кровать, а кто-то ещё отдавал котят в хорошие руки. Объявления приглашали на занятия йогой, уроки танцев, кулинарные курсы и пешеходные прогулки. Самый большой плакат возвещал о том, что на следующей неделе состоится брайерсвилльский конкурс «Мы ищем таланты». Это напомнило ей о Рокки – он должен был выступать на конкурсе с одной из своих песен. Молли надеялась, что он победит, но, вспомнив, что она всё ещё сердита на него, велела надеждам замолчать.

Молли тихонько открыла тяжёлую дверь и вошла. Библиотекарь сидела за столом и читала книгу. Увидев Молли, она улыбнулась.

– Здравствуй, – сказала она, блеснув сквозь стёкла очков добрыми голубыми глазами. – Увидела в дверях школьную куртку и подумала: наверное, это твой друг. В последнее время он сюда частенько заходит. Рада снова видеть тебя.

Молли улыбнулась в ответ.

– Спасибо.

Дружелюбие старой библиотекарши сбивало её с толку. Молли не привыкла, чтобы взрослые относились к ней с добротой. Она неловко опустила глаза под пристальным взглядом женщины и принялась листать брошюры, сложенные перед газетным столом, за которым какая-то пожилая дама читала журнал под названием «Собачья краса». Её причёска была щедро обрызгана розоватым лаком.

Значит, вот куда Рокки тайком ускользает от неё – в библиотеку. Молли снова подумалось: а не хочет ли он здесь спрятаться от неё? Потом она решила отбросить глупые мысли и пошла по библиотеке, мимо длинных рядов книжных полок, по дороге прихватив с кресла мягкую подушку.

С обеих сторон тянулись высокие шкафы с книгами. От А до В, от Г до Е. Полки были уставлены книгами, нередко – в два ряда. Наверное, подумала Молли, некоторые из книг не снимали с полок годами. Она прошла от Ж до К, потом повернула вбок, где стояли другие стеллажи – от Л до Н, от О до С, от Т до Ф, от Х до Ч, от Ш до Я. Дошла до конца и направилась обратно.

Стеллаж на букву З. Любимое место Молли. В этом месте, в уголке, проход сужался, и там умещались только короткие полки. А между шкафом и стеной оставался узкий просвет, обогреваемый тёплой трубой. Там горела электрическая лампочка. Ковёр здесь был почти не истёртый – сюда мало кто заходил, потому что не так уж много найдётся писателей, чьи фамилии начинаются на Ж, З или И. Сюда заглядывали, например, чтобы взять книгу по зоологии. Но это случалось нечасто. Молли сняла куртку и легла головой к букве И, ногами к букве Ж, подложив под голову подушку. Пол был тёплым, где-то вдалеке ритмично постукивал бойлер в котельной, тихо журчал у телефона голос библиотекарши. Молли понемногу успокоилась, задышала ровнее и представила себе, что она летит высоко-высоко в космосе. Потом она задремала.

Разбудил её чей-то сердитый громкий голос. Она проспала около получаса. Человек, говоривший с американским акцентом, был страшно зол, и с каждой секундой его хриплый голос грохотал всё громче и громче.

– Поверить не могу, – рычал он. – Немыслимо! Я только на днях договорился с вами по телефону. Перевёл вам деньги за прокат книги, прилетел за ней из Чикаго. Преодолел тысячи миль, а вы тем временем взяли да и потеряли её! Что за паршивое у вас заведение?

Такого с Молли ещё не случалось. У неё на глазах давали взбучку кому-то другому. Беспомощный голос библиотекарши был жалобен, как птичий писк:

– Простите, профессор Нокман, понятия не имею, куда она могла подеваться. Я своими глазами видела эту книгу на прошлой неделе. Могу только предположить, что её взял кто-то из читателей… Хотя она стоит в отделе, из которого книги не выдаются на дом, и поэтому не может быть… ох, боже мой… Погодите-ка, посмотрю в формулярах.

Молли приподнялась на локте и выглянула между полками: кто же там так шумит? За главной стойкой библиотекарша лихорадочно рылась в формулярах, листала каталожные карточки, как будто хоть одна из них могла подсказать ей, куда делась пропавшая книга. Молли прекрасно её понимала.

– Вы сказали, автор книги – Логам? – озабоченно спросила она.

– Логан, – поправил её суровый голос. – А название начинается на букву Г.

Молли встала на колени и выглянула через полку повыше – ей хотелось посмотреть на этого бузотёра. Перед ней очутился его живот, толстый, как бочка, обтянутый гавайской рубахой с пальмами и ананасами. Молли поднялась ещё на одну полку. Рубашка была с коротким рукавом, и на волосатой руке девочка заметила очень дорогие на вид золотые часы. Пальцы оказались короткими, толстыми и тоже волосатыми, а ногти – безобразно длинными. Мужчина нетерпеливо барабанил пальцами по столу.

Молли приподнялась ещё на одну полку.

Нос у незнакомца был вздёрнутый, а лицо – круглое, с двойным подбородком. Чёрные жирные волосы начинались ниже лысины и свисали до плеч. Под нижней губой торчала острая треугольная чёрная бородка, аккуратно подстриженные усы блестели от масла. Глаза были круглые, водянистые, а лицо обгорело на солнце. В целом он походил на уродливого морского льва, и Молли подумалось, что она совсем не так представляла себе профессоров.

– Ну что? – воинственно спросил он. – Нашли?

– Да, то есть нет, простите, профессор Нокман, похоже, она никому не выдана. Ох, боже мой. Ну и беда. Даже не знаю, что могло случиться, – смущённо лепетала библиотекарша и принялась копаться в ящике своего стола. – Профессор Нокман, может быть, вернуть вам чек?

– Мне не нужен мой чек, – грохотал разъярённый профессор. – Как вы смеете терять книги! Как вас ещё держат в библиотекарях?

Профессор Нокман захлёбывался от ярости.

– Мне нужна эта книга. Я заплатил за неё. И я её получу! – Он зашагал по проходу от буквы А к букве Г. – Наверное, какой-нибудь идиот поставил её не на место!

Библиотекарша нервно заёрзала в кресле. А гневный профессор топал между шкафами и пыхтел от натуги. Молли слышала его сердитое дыхание. Теперь он стоял от неё по другую сторону книжных полок, так близко, что до него можно было дотронуться рукой. От него воняло прогорклым маслом, рыбой и табаком. Вокруг прыщавой шеи висела золотая цепь, среди густых волос на груди притаился медальон в виде скорпиона. Глаза у золотого скорпиона были бриллиантовые. Они блеснули в лучике света, словно подмигнули Молли. Пухлые когтистые пальцы профессора торопливо пробегали по книгам от Т до Ф.

– Хорошо же, – вдруг заявил этот кабан-бородавочник в человеческом облике. – Книги, как я вижу, здесь нет, поэтому поступим так. Вы, – он промаршировал обратно к стойке и грозно вытянутым пальцем чуть не ткнул несчастную старушку между глаз, – побеседуете со своими коллегами и выясните, что стряслось с моей книгой. Как только узнаете, позвоните мне. – Он вытащил из заднего кармана бумажник из змеиной кожи, достал оттуда визитную карточку и что-то написал на обратной стороне. – Я остановился в Брайерсвилльской гостинице. Звоните мне и держите в курсе дела. Помните: достать эту книгу – дело первоочередной важности! Она мне нужна для серьёзнейших научных исследований. Мои коллеги по музею придут в ужас, когда услышат, как вы меня подвели! Хотя, если вы найдёте книгу, они, конечно, об этом не узнают. Я понятно выразился?

– Да, профессор.

Профессор подхватил кожаное пальто и, сердито ворча, вышел из библиотеки.

Библиотекарь закусила губу и принялась поправлять шпильки в пучке на затылке. Снаружи хлопнула парадная дверь. Молли опустилась на колени. Прямо перед ней большая табличка И указывала начало книг на букву И. И, И. И…

И для чего же гадкому профессору так нужна эта книга? Он говорил, что заплатил за её прокат, хотя она стояла в отделе, откуда книги на дом не выдаются. И приехал за ней издалека. Видимо, книга очень интересная. Уж наверное, поинтереснее, чем «Изыскания», или «Иноверцы», или «Ипнотизм». Ипнотизм? Что за странное слово? Молли посмотрела на книгу, стоявшую перед ней. Кусочек её корешка с первой буквой названия был оторван. И вдруг Молли осенило: первой буквой была Г!

Она торопливо стянула с полки тяжёлую книгу в кожаном переплёте и, оглядевшись – не смотрит ли кто-нибудь, раскрыла её.

На титульном листе старомодными буквами было напечатано:

Дальше Молли заглядывать не стала. Она тихонько закрыла книгу, завернула её в куртку и, когда библиотекарша склонилась под стойку за чайной чашкой, выскользнула из библиотеки.

И это было второе из странных происшествий на этой неделе.

Глава четвёртая

Сгорая от любопытства, Молли шагала по окраинным улочкам Брайерсвилля, по полям, по склону холма – обратно к приюту. Дождь перестал, но она всё равно крепко держала под мышкой книгу, завёрнутую в тёплую куртку. Вечер только начинался, но блёклое ноябрьское солнце уже начало тускнеть. В лесу громко щебетали фазаны, рассаживаясь по гнёздам, а в траве прямо из-под ног Молли шустро разбегались кролики.

Когда она добралась до Хардвикского приюта, в окнах каменного здания уже замерцал свет. Сквозь тонкие занавески на втором этаже Молли разглядела согбенный силуэт мисс Гадкинс – та гладила свою капризную собачонку Петулу.

Молли улыбнулась про себя, приоткрыла железную калитку и тихонько пошла по гравиевой дорожке. В эту минуту открылась боковая дверь приюта, и оттуда вышла миссис Тринкелбери. Увидев Молли, она с нежностью обняла её пухлыми руками.

– З-здравствуй, здравствуй, Молли, крошка моя! Вернулась наконец! А то уж я совсем тебя потеряла. К-как поживаешь? Хорошо?

– Спасибо, в целом неплохо, – ответила Молли, тоже обнимая старушку. Ей не терпелось рассказать миссис Тринкелбери про книгу, но она благоразумно решила молчать. – Как поживаете?

– Хорошо, детка, как всегда. Только с Гизелой хлопот много, да это уж так повелось. Смотри-ка, я тебе пирожок припасла. – Миссис Тринкелбери запустила руку в цветастую вязаную кошёлку и пошарила там. – Ага, вот он. – Она передала Молли завёрнутый в кальку пакетик. – Ш-шоколадный. Вчера вечером испекла. – Стёкла её очков сверкнули отблесками света, падавшего из вестибюля. – Только смотри, как бы тебя мисс сама знаешь кто с этим пирожком не застукала.

– Спасибо, – признательно сказала Молли.

– П-пора мне, детка. – Старушка плотнее запахнула потёртое вязаное пальто, застегнула его на пуговицы с цветочками и поцеловала Молли. – Не замерзай, малышка. Через неделю увидимся. – С этими словами миссис Тринкелбери зашагала к городу, а Молли вошла в приют.

Она на цыпочках проскользнула к себе в спальню и, пока остальные пили чай, успела спрятать книгу и пирожок под матрацем. Потом спустилась в столовую и села поодаль от остальных, за маленький столик у камина.

Обычно Молли пила чай вместе с Рокки, но сегодня, как назло, он не пришёл. Молли съела хлеб с маргарином, настороженно поглядывая на Гизелу – та сидела за большим столом в другом конце комнаты. Сегодня Гизела была в центре внимания, потому что победила в кроссе. Её толстые ноги были забрызганы грязью, круглое лицо раскраснелось, а в волосы она лихо воткнула веточку с листьями, будто перо.

Молли понимала: как только та увидит её одну, сразу же начнёт задираться. И зловредность будет нарастать, как снежный ком. Гизела отпустит парочку колких замечаний, Молли пропустит их мимо ушей. Тогда Гизела будет поддразнивать её всё злее и злее, пока не пробьёт защитную скорлупку. Молли вспыхнет, её лицо задёргается, или того хуже – в горле встанет комок, а глаза наполнятся слезами. Для Молли всегда было трудно сохранить уверенность в себе, когда Гизела и её подружки налетали всем скопом. Молли торопливо запихнула в рот последний кусок хлеба и хотела уйти. Но было уже поздно.