Пепел звезд Гайворонская Елена

Глава 3

Мурлыча под нос нехитрую мелодию, Шурик Маслов возился с пленками в лаборатории, под которую приспособил специально снимаемую однокомнатную квартиру. Воспоминание о примирении с Юлькой поднимало ему одновременно и настроение, и кое-что другое.

«Она, конечно, стерва, но восхитительная. Мог ли лет пять назад двадцатилетний лоботряс в стоптанных кроссовках, вытертой куртке, со спортивной сумкой через плечо и стареньким „Зенитом“ на шее, сошедший с поезда на пыльный асфальт одного из московских вокзалов, даже вообразить, что будет трахать одну из самых красивых женщин не только России, но и всей старушки-Европы. И она будет стонать в экстазе как самая обычная провинциальная девчонка… Маслов довольно ухмыльнулся, жмурясь, как сытый кот.

Кто как, а уж он-то взобрался на свой Олимп.

Пять лет назад Александр Маслов впервые ступил на московскую землю. В его внутреннем кармане, помимо тощего кошелька, лежал телефон одного саратовского кореша, по слухам весьма преуспевшего в Первопрестольной. Кореш не подвел. Он сделал Шурику временную прописку, подыскал дешевую комнату и пристроил на работу в приличное рекламное агентство. И началась веселая столичная жизнь. Целый месяц они кутили напропалую со смазливыми сексапильными куколками, мечтавшими о карьере в модельном бизнесе. Затем у Маслова закончились деньги. Полученного жалования фотографа хватило на два дня. Шурик впал в уныние.

И тогда кореш предложил заработать. С изумлением Шурик узнал об истинном направлении его процветающего бизнеса. В одном из спальных районов столицы кореш держал бордель. Суть работы Шурика состояла в том, что он должен был тайно заснять одного из любителей «клубнички» – преуспевающего бизнесмена, почтенного отца семейства, когда тот развлекался сразу с двумя малолетками. До сих пор Маслов отчетливо помнит потную жирную спину и трясущиеся щеки своего первого «объекта».

Через несколько дней довольный до соплей кореш торжественно вручил Шурику его долю – две тысячи долларов наличными. И работа пошла.

Из значительного числа клиентов кореш безошибочно вычислял тех, кто не станет поднимать шума и пыли. Жалости к «объектам» Маслов не испытывал – дорожишь репутацией, так сиди дома, а не шляйся по притонам. Сам он вел поистине эпикурейский образ жизни, тратя добытые бабки на девочек и развлечения. Для разъездов по городу купил «шестерку» – к чему «светиться» крутой иномаркой? К одежде Маслов был также крайне равнодушен, меняя ее по мере пришествия в негодность. Без разницы, какой на тебе прикид. Главное, что под ним.

А вскоре Фортуна и вовсе улыбнулась ему во весь щербатый рот. Добрые люди свели Маслова с невзрачной тридцатилетней библиотекаршей Татьяной, не избалованной мужским вниманием. Та быстренько дала Шурику не только руку, сердце и прочие части тела, но и прописку в ее московской квартире.

Вздохнув, Маслов поскреб за ухом. Конечно, Татьяна не так красива и умна, как Юлька, но баба покладистая, без претензий, потрясающе готовит. Особенно ей удаются борщи. А уж его старики от нее в полном восторге. Татьяна способна часами выслушивать разглагольствования отца о политике и с удовольствием ковыряться с матерью на утыканных грядками шести сотках. Старики-Масловы, всю жизнь гнувшие спины на заводе, больше всего боялись, что их беспутный сын привезет из Москвы какую-нибудь размалеванную вертихвостку. Появись он с Юлькой, инфаркт им был бы обеспечен.

Вспомнив, что он недавно сболтнул о разводе, Маслов нахмурился. В тот момент, глядя на Юлькины прелести, он был готов пообещать все на свете, даже уйти в монастырь. Как в бородатом анекдоте:

«Вчера это место был твердый-твердый, а моя душа – мягкий-мягкий… А сегодня – наоборот…»

Шурику, конечно, нравилось заниматься с Юлькой сексом. Но променять уютную комфортную жизнь с вкусными обедами, чистым бельем и умильными взглядами жены на Юлькин бедлам – это выше его сил. К тому же его старики не простят, если Маслов бросит ребенка. В Анютке они души не чают. Да и сам Маслов, хоть и не принадлежал к числу мужчин, способных претендовать на звание «отца года», частенько ощущал невольную нежность и даже что-то, похожее на родительскую гордость, при виде забавной мордашки дочери в ореоле каштановых кудряшек…

Фотографии ложились перед ним, одна за другой. На сей раз заказчики были куда серьезнее, и требовалось нечто куда более солидное, чем девочки и сауна. Несколько недель назад на Шурика вышли крутые ребята. Кто – не представились, но по их экипировке и выражению лиц Маслов понял – шутить не будут. Они велели «нарыть» как можно больше компромата на некоего Виталия Кротова.

Вручили фото и необходимые сведения. В качестве задатка передали Маслову кейс, открыв который он едва не начал заикаться: чемоданчик был доверху заполнен аккуратно уложенными зелененькими пачечками. «Здесь двадцать пять штук, – сказали ребята, – сделаешь работу – получишь еще столько же. И не вздумай финтить – из-под земли достанем.» И уехали на двух громадных «Джипах».

С той поры, ночью и днем, из окна квартиры в доме напротив «хазы» объекта, вися враскоряку на заборах и деревьях его загородной резиденции, рискуя быть пристреленным суровыми охранниками в камуфляжах, растерзанным в клочья злющими ротвейлерами, скрюченным радикулитом, Маслов выполнял работу, делая фото и видеоматериал.

Развлекуха с девицами. Телки, каждой по тридцатнику. Даже педофилию не пришьешь. Объект не имеет семьи, на таком материале «полтинник» не срубишь. Так, что там еще? Пожимает ручку какому-то бородатому хрену с внешностью кавказца. Ну и что? Разные лица… Ничего особенного. Шурик готов был рвать на себе волосы с досады. Плюнув, он решил посмотреть видеозаписи. Может, там что обнаружится, не подмеченное сразу.

Так, снова встречи-рукопожатия, девки. Задница седая у мужика, а все туда же… Интересно, сколько ему, пятьдесят? Побольше? И кто он такой, что за птица? Вот какой-то доходяга с длинными, забранными в хвост волосами. На хиппи похож. И что общего у такого дядьки с ним? Вот объект передает ему дипломат. Стоп! Маслов припомнил, что отснял это с неделю назад, как раз за городом, вечером, при помощи специального оборудования, позволяющего видеть в темноте. Чутье профессионала подсказало ему, что здесь может оказаться нечто полезное. Так и есть. «Хиппи» достает из кейса пачку баксов…

Маслов перемотал на начало эпизода, надел наушники, насколько возможно, убрал посторонние шумы, прибавил звук.

– Не засветился? – голос объекта, низкий, глуховатый, с хрипотцой.

– Не волнуйтесь. Все чисто, – баритон «хиппи». – Я же не то, что ваши недоумки-головорезы. У меня проколов не бывает.

– Поэтому я тебе столько и плачу. Как профи. Там, вроде, еще жена была.

– Да, ей не повезло. Пришлось и ее убрать. Как говорил товарищ Сталин: «Нет человека – нет проблемы.» Но Вам это лишнего не будет стоить. Одним патроном больше, только и всего.

– Свидетелей не осталось?

– Если бы остались, то рядом, на земле, – «хиппи», запрокинув голову, засмеялся противно, точно козел заблеял.

– Хорошо, – невозмутимо сказал объект. – Вот деньги. Пересчитай.

«Хиппи» открыл кейс, вытащил пачку «зеленых», взвесил на ладони.

– Я вам верю. Не впервые вместе работаем. Если понадоблюсь – зовите.

– Всегда к вашим услугам, – довольно улыбаясь, «хиппи» закрыл дипломат.

Маслова вдруг прошиб холодный пот. Только сейчас до него дошло, что речь, несомненно, велась о заказном убийстве. А этот патлатый недоносок был исполнителем… Маслова обуял животный страх, такой сильный, что живот скрутило. Он сбросил наушники и опрометью понесся в сортир. С кем он связался! Его же могли пристукнуть в любую минуту! Свернуть шею, как цыпленку. «Нет человека – нет проблемы…» Так влипнуть! Гори они синим пламенем, эти пятьдесят штук зеленых!

Лишь спустя полчаса Маслов смог немного взять себя в руки и начать рассуждать логически. Он был круглым идиотом, когда согласился работать на тех парней. Ведь и ему понятно – такие деньги просто так не платят. От заказчиков за версту разило криминалом! Так нет, жадность фраера сгубила. «Бабки», Юлька, круиз… Пошла она в задницу, эта Юлька. В конце концов, сколько он на нее потратил – можно было двоих содержать. Еще и помоложе найти, и без выкрутасов. Только бы выпутаться из этой передряги. Сам с заказчиками он связаться не может никак. Те сказали, что сами его найдут. Что ж, придется ждать. Избавиться от них раз и навсегда и забыть обо всем, как о кошмарном сне. Вернуться к родным проституткам и их пугливым озабоченным клиентам…

Маслов достал из шкафчика бутылку водки. Вообще-то он не был любителем, «принимал» только, когда замерзал при исполнении. Но теперь опрокинул две стопки подряд. Немного согрелся, расслабился. Снова подумал о Юльке, но уже без особого восторга.

В большом зале модельного агентства «Звёзды» шла репетиция показа.

– Ада, твой выход.

Ада сделала несколько шагов. Одиннадцатисантиметровый каблук-гвоздик вдруг поехал вбок. Девушка попыталась сохранить равновесие, но запуталась в многослойном низе платья от Юдашкина и упала.

По залу пронесся шепоток.

– Перерыв! – хлопнув в ладоши, объявила Тома.

– Извините, – Ада, прикусив губу, опустила глаза. – Пол очень скользкий.

– Дело не в поле, – режиссер показа заглянула Аде в лицо. – Ты профессионал, и в Париже выступала даже на зеркальной поверхности. Ты беспокоишь меня, Ада. В последнее время с тобой что-то творится. Рассеянна, невнимательна, подавлена. У тебя что-нибудь случилось?

– Со мной все в порядке.

– Может, тебе стоит отдохнуть недельку? – обычно суровая, Тома смотрела на редкость доброжелательно.

– Нет, – воскликнула Ада, – нет! Я буду работать, я… этого больше не повторится. Извините!

С трудом сдерживая слезы, она выбежала из зала.

В последнее время Ада, действительно, была не в себе. Жизнь неожиданно приобрела тусклый оттенок грязно-серого снега. Все выглядело мрачным, безрадостным. Она с трудом заставляла себя подняться утром с постели, одеться, позавтракать. Есть вообще не хотелось. Безо всякой диеты Ада похудела на пять килограмм к вящей зависти коллег. Заснуть удавалось только с помощью таблеток. Иначе она часами пролеживала в кровати, ведя отсчет своим неудачам…

Еще подростком Ада влюбилась в одноклассника. Тот увлекался восточными единоборствами. Она перечитала кучу литературы на эту тему. Выяснила, чем у-шу отличается от кон-фу. Бегала на соревнования к нему в секцию. В лепешку расшибалась, лишь бы стать ему интересной. А месяца через четыре он познакомился на дискотеке, куда и забрел-то случайно в перерыве между боями, с ярко раскрашенной девчонкой. Восточные единоборства были той до фонаря. Она вообще умела говорить лишь о тряпках, косметике и группе «Ласковый май», бывшей тогда крайне популярной у экзальтированных тинейджерок. Тем не менее, Адин приятель был от нее в полном восторге, о чем не преминул сообщить бывшей подружке, безо всякого сожаления оставив Аду рыдать на подоконнике в его подъезде.

Дальше были студенты – музыканты, врачи, программисты… Всякий раз Ада пыталась подогнать себя под идеал очередного друга, осваивая его любимое блюдо, слушая музыку, которая нравилась ему, одеваясь и причесываясь так, как велел он. И всякий раз терпела поражение, выслушав на прощание:

«Ты вовсе не такая, как я ожидал…»

Вот и Ник ушел. Он был ей дороже всех, вместе взятых. Ада прекрасно понимала, что они принадлежат к разным кругам. Но она так старалась соответствовать! Она делала все, чтобы ему было хорошо. А ему оказалось достаточно одного холодного взгляда хрупкой зеленоглазой блондинки…

Какая злая насмешка судьбы! Пусть бы это была любая другая женщина! Только не Ленка. Почему на?!

Лена была Аде ближе всех подруг. Ей одной Ада доверяла свои мысли и тайные мечты. Ей звонила одинокими вечерами, и та терпеливо выслушивала жалобы на Ника, мужчин и весь белый свет. После разговоров с Ленкой становилось легче. Появлялись новые силы, желания, надежды…

«Прощай… было неплохо…» Вот и все.

Ада подошла к автомату с газировкой, воровато оглянувшись, достала из сумочки упаковку с малиновыми шариками.

– Ада, послушай, давай поговорим.

Ада вздрогнула так, что вода из стакана выплеснулась на платье. Перед ней стояла Лена. Ее глаза глядели виновато и тревожно.

– Нам не о чем разговаривать. Уходи.

– Что это? – Лена разжала Аде руку. – Амитриптиллин? Это же сильный транквилизатор, его нельзя есть, как конфеты! Поэтому ты и выглядишь заторможенной!

– Не твое дело, как я выгляжу! – крикнула Ада. – Ты получила Ника, очередного мальчика для битья! Сколько их было у тебя? Сколько ты ввела в заблуждение своей трогательной беззащитностью, чтобы потом, натешившись, втоптать в грязь! Ты холодная, бездушная, бесчувственная эгоистка, ты не умеешь любить! Зачем осложнять себе жизнь? Тебя ведь никто никогда не бросал, не так ли? О чем ты хотела говорить? О том, что я ничтожество, а ты королева? Ну ничего, когда-нибудь ты еще пожалеешь! Найдется парень, способный унизить тебя, стереть маску высокомерия с твоего личика!

– Я бы на твоем месте обратилась к врачу, – побледнев, произнесла Лена. – Проблему не решить горстью лекарств.

– Не смей разговаривать со мной тоном психолога, а не твой пациент!

– Пациенты бывают у врачей, – спокойно возразила Лена, – и нет ничего предосудительного, когда человек обращается за помощью. Когда болит рука или нога, мы идем к врачу. Почему же, когда болит душа, люди занимаются самолечением? Тебе нужна помощь специалиста. Я знаю, тебе нелегко…

– Иди к черту! Я не сумасшедшая, мои проблемы тебя не касаются! Иди, трахайся с ним, он это хорошо умеет! Вы будете идеальной парой – два лицемера!

– Мне не нужен Ник! – внезапно взорвалась Лена. – Как тебе это вдолбить! И я не виновата, что ты, как чеховская Душечка, стремишься ублажить каждого, растворяясь в мужчине без остатка, предлагая себя в качестве пластилина для лепки их призрачных фантазий! Посмотри на себя! Молодая, красивая, умная женщина превратилась в психопатку, тоннами пожирающую успокоительное и проклинающую других за то, что те нашли силы избежать подобной участи! Приди в себя! Дай людям возможность разглядеть тебя настоящую, все то хорошее, что есть в тебе! Начни уважать себя, если хочешь, чтобы тебя уважали другие.

– Это слова подруги или психолога? – подавленно, глядя вбок, спросила Ада.

– Реши сама. Не маленькая, – Лена повернулась и быстрыми шагами пошла в зал для репетиций.

– Поссорились? – невесть откуда подкравшаяся бесшумно, как кошка, Юлька, положила руку на плечо подруги. – Зря ты на Ленку наезжаешь. Она не из тех, кто уводит мужиков.

– Откуда ты знаешь? – зло бросила Ада.

– Знаю, – Юлька усмехнулась. – Веденеева – последний из вымирающих последователей учения старика Канта, провозгласившего верхом совершенства, наряду со звездами на небе, нравственный закон внутри нас. Хоть она и очень старается доказать всем обратное.

Ада отняла ладони от лица, удивленно посмотрев на Юльку.

– Никогда не думала, что ты увлекаешься философией.

– Уже не увлекаюсь. Всего лишь остатки институтских знаний. Зря что ли трубила пять лет на философском в МГУ?

– Ты никогда не говорила, что закончила университет. – Ада во все глаза глядела на подругу, точно видела ее впервые.

– Ты никогда не спрашивала, – пожала плечами Юлька. – Впрочем, какая разница? То было давно. Наша фарфоровая красавица Ленка права – это не интересно. Вот как, когда и с кем я трахаюсь, а также – объем груди и ляжек люди будут обсуждать с пеной у рта. Всегда пожалуйста. К сожалению, в наши дни манекены-куклы популярнее и нужнее философов. Вот ты, в прошлом музыкант, кто был твоим любимым композитором?

– Вивальди, – озадаченно произнесла Ада.

– Когда ты в последний раз слушала его?

– Не помню, – тихо проронила Ада.

– В том-то и дело, – неожиданно Юлька сделалась серьезной. – Поэтому нам так хреново. Не из-за того, что изменили нам – это можно пережить. Главное, мы сами изменили себе. Это гораздо хуже.

Марина сидела на прохладном бархатном песке и задумчиво наблюдала, как игривые маленькие волны прозрачными язычками лижут податливый берег.

– Не помешаю? – подошедший Антон сел рядом.

Девушка с улыбкой покачала головой.

– Тебе здесь нравится?

– Чудесно. Море куда прекраснее, чем я могла себе представить. – Впрочем, – она лукаво покосилась на собеседника, – твой домишко тоже неплох.

– Да, – Антон с гордостью оглянулся на утопающую в сени деревьев трехэтажную виллу. – Я купил именно ее, потому, что вместе с ней продавался этот кусок пляжа.

– Откуда ты так хорошо знаешь французский?

– Мы все учились понемногу…

– Меня поражает обилие твоих талантов. Надо будет использовать тебя в качестве переводчика. Может, ты еще и английским владеешь?

– Немного.

Антон, сложив губы в трубочку, присвистнул.

– Ты любишь учиться?

– Просто никогда не угадаешь, что в жизни пригодится.

– Ты права, – сказал Антон.

Марина очертила указательным пальцем круг на его груди, в области сердца.

– Я хотела спросить, твоя татуировка что-нибудь означает?

Антон, усмехнувшись, расстегнул несколько пуговиц на джемпере, обнажив оскаленную волчью голову.

– Так, ерунда… Грехи юности.

– И где проходила твоя юность? В Воркуте или под Магаданом?

Он взял ее руку и принялся закапывать в мягкий песок.

– Ты умная девочка. Сколько тебе лет?

– Двадцать пять.

– В самом деле? – он изумленно приподнял брови. – Я думал, не больше двадцати. Ты такая… хрупкая…

– А я уже старушка, по меркам «новых русских», – рассмеялась Марина. – Разочаровала?

– Что ты думаешь обо мне? – спросил он вдруг, пристально глядя ей в глаза.

– Надеюсь, – сказала Марина, что ты не сутенер, не торговец наркотиками и не киллер.

– Нет, я не исполнитель. – Он принялся рисовать пальцем на песке ломаные линии. – Но я тот, кто стоит над ними. Так что, возможно, я – и то, и другое, и третье.

– Вот именно это я и думала.

– Тебя это не пугает?

Марина пожала плечами.

– Меня уже давно ничто не пугает.

Он медленно провел ладонью по ее волосам.

– Ты совсем не знаешь своих родителей?

Она покачала головой, высвобождая руку из песчаной западни.

– Я подкидыш. Меня нашли у дверей Дома малютка в субботу утром. Поэтому и дали фамилию Субботина. Спасибо, что имя нормальное записали. А то у нас в детском доме была девочка, Эсмеральда Сидорова, представляешь?

– А мои родители были алкоголиками, – помолчав, сказал Антон. – Трезвыми их не помню. Отец посылал нас с сестрой за деньгами на бутылку. Не достанешь – домой не возвращайся. Избивал до полусмерти. Мне тогда лет семь было, Катьке – пять. Воровали, конечно. Потом к компании старших прибились. В милицию заметут – я малолетка, что взять? Потом сестра умерла, от дифтерии. Все думали – ангина, сама пройдет. Тогда я от них ушел. И пошло-поехало… Ты – молодец, что нашла в себе силы стать нормальным человеком. Не сломалась…

В какой-то момент Марине показалось, что в его взгляде промелькнула грустная нежность.

– Как ты решила стать гримером?

– Пожалуй, профессия меня выбрала. Всегда раскрашивала девчонок в детдоме. Потом, когда мне было двенадцать, мои подружки, они постарше были, нашли заработок. Ходили на площадь трех вокзалов. Вдвоем, без меня. А я им макияж перед работой накладывала… Однажды Вика ушла с клиентом и не вернулась. Через неделю нашли. В каком-то тоннеле… Мужик оказался настоящим психом, так ее изуродовал… Когда тело опознавали, директор чуть в обморок не грохнулся. А, как в себя пришел, заявил, у детдома денег нет, чтобы Вику в порядок привести. Хоронить в закрытом гробу. Ребята стали возмущаться, все проститься хотели по-человечески. Столько лет вместе… Взяла я тогда Викину косметичку и цепочку золотую – все, что у нее было. Прихожу в морг вечером. Там парень сидит, санитар или сторож, хрен его знает… Морда – во. Говорю: так, мол, и так, хочу загримировать подругу. Он: «Не положено». Я ему: «Может, договоримся?» Он отвечает: «Что с тебя возьмешь?» Я намекнула, что кое-что умею… Глазки у него заблестели. Махнул рукой: «Заходи.» И стоит, смотрит. Стала я цепку надевать, а этот ублюдок увидел и отнял. Ей, мол, уже не пригодится.

Плохо помню, что дальше было. После как дурнота накатила… Этот, морда, говорит: «С непривычки. На, спиртику глотни. И – на колени…»

Зато все сказали, что лежала Вика, как живая…

Марина отвела взгляд от ласковой лазурной глади.

– Никогда прежде об этом ни с кем не говорила.

– Я тоже, – сказал Антон.

Марина откинулась на спину, в ее глазах отразилось ярко-синее небо, по которому, не спеша, проплывали пушистые ватные хлопья.

– Ты никогда не задумывался, на что похожи облака? Вон то, лохматое – птица с раскинутыми крыльями. Летит, куда захочет.

– А то, что справа, – улегшись рядом, заметил Антон, – на крокодила.

– Почему?

– Смотри, какая зубастая пасть.

– А то, что левее?

– Которое?

– Ну вон, длинное.

– На автомат Калашникова.

Мобильный телефон зазвонил, едва Дмитрий отъехал от Матросского СИЗО. Властный, с металлическими нотками, мужской голос заявил, что желает поговорить с господином Грачевским.

– Я слушаю.

– Здравствуйте, – отчеканил собеседник. – Меня зовут Виталий Кротов. Я бизнесмен. Пока мое имя мало о чем говорит. Но очень скоро обо мне узнает вся страна, и, надеюсь, весь мир. Я намерен стать президентом России.

– Рад за вас, – сообщил Дмитрий, с грустью подумав, что осеннее обострение у звонящего явно затянулось.

– У меня к вам деловое предложение, – тоном, не терпящим возражений, продолжал рубить собеседник. – Мне понадобится личный адвокат. Вы подходите. Я хочу, чтобы вы работали только на меня. Назовите вашу цену.

– Что?

– Сколько вы просите? Двадцать штук зеленых в месяц вам хватит?

– Вы говорите о двадцати тысячах долларов? – поправил Дмитрий.

– Именно, – раздраженно рявкнул оппонент. – Вам мало? Можем договориться.

– Боюсь, я вынужден вас огорчить, – осторожно произнес Дмитрий. – Я люблю работать на разных людей. Мне это больше по душе.

– Вам деньги не нужны?!

– Честно говоря, не слишком, – признался Дмитрий. – Мне на жизнь вполне хватает. Уверен, найдется много желающих вам помочь.

– Может, вы думаете, я блефую? – взвился звонящий. – Могу приехать к вам и оставить задаток. Сколько хотите? Сто кусков, двести?

И тут на Дмитрия снизошло озарение, что он общается отнюдь не с сумасшедшим. Но от этого собеседник не показался ему безопаснее.

– Не стоит утруждать себя, – возразил Дмитрий. – Вряд ли я изменю решение.

– Подумайте как следует, – фыркнула трубка. – Перезвоню вечером.

– Поздравляю, – ехидно сказал себе Дмитрий. – Всю жизнь идти к тому, чтобы получить предложение стать адвокатом мафии, рвущейся к власти…

Глава 4

Вот и наступил декабрь. Холодный и неотвратимый, как старость. Сидя в непрогретом «Феррари», Ада с тоской глядела на кружащиеся в медленном вальсе снежные хлопья. На людей, спешащих по домам с улыбками на лицах и нарядными сверточками в руках. Для кого-то наступление зимы означало коньки и лыжи, милые хлопоты, большой праздничный стол, за которым вскоре соберутся все родные и близкие, с тем, чтобы вместе, хлопнув пробкой, пусть недорогого, «Игристого», встретить приходящие с Новым годом желания, надежды и мечты…

На душе у Ады было тоскливо и бесприютно, как в заброшенном зимнем саду. Меньше всего хотелось ей сейчас возвращаться в пустынный дом, напоминающий теперь огромный дорогой склеп.

Ада чувствовала мучительный стыд, вспоминая ссору с Леной. Еще хуже становилось от мысли, что подруга была права, она, действительно, не в себе. Что-то происходило с Адой, мучаясь навязчивыми воспоминаниями, одиночеством, она срывалась на людей и рыдала по ночам в подушку, разламывая голову на сотни мелких кусочков…