Враг божий Корнуэлл Бернард

– Я тоже так считаю.

– Ланселот тяготится Силурией. Он постарается вернуться в Думнонию и станет змеей на груди Артура. – Мерлин усмехнулся. – Все думали, госпожа, что ты на время его отвлечешь.

– Я предпочитаю быть здесь. – Кайнвин обвела рукой грубые каменные стены и черный от копоти потолок.

– Он попытается тебе отомстить, – предупредил Мерлин. – Его честолюбие парит выше, чем орел Ллеу Ллау, госпожа, и Гвиневера осыпает тебя проклятиями. Она убила собаку в храме Изиды и натянула ее шкуру на хромую суку, которую назвала твоим именем.

Кайнвин побледнела, осенила себя знаком от дурного глаза и плюнула в огонь.

Мерлин передернул плечами.

– Я отвел проклятие, госпожа. – Он вытянул длинные руки и опустил голову, так что заплетенные в косицы волосы коснулись камыша на полу. – Изида – чужеземная богиня, и власть ее в этой стране невелика. – Он снова поднял голову и потер глаза. – Я пришел с пустыми руками. Никто из Элмета не вызвался идти со мной, и из других королевств тоже. Все говорят, что их копья предназначены для саксов. Я не сулил им золота, не сулил серебра, только битву за наших богов. В ответ они обещали молиться обо мне. Наслушались бабьих разговоров о детях, очаге, земле и скотине. Восемьдесят человек! Столько я хотел взять. Диурнах может собрать двести, может, чуть больше, но восьмидесяти бы мне хватило. Однако не будет и их. Все вожди присягнули Артуру. Котел, говорят они, может подождать, пока мы вернем себе Ллогр. Они грезят о саксонской земле и о саксонском золоте, а я предлагаю им холод и кровь на Темной дороге.

Наступила тишина. Полено рассыпалось в очаге, взметнув к прокопченному потолку созвездие искр.

– Никто не вызвался идти с тобой? – в ужасе переспросил я.

– Вызвались несколько человек, – отвечал Мерлин, – ненадежные. Ни один из тех, кто достоин идти за Котлом. – Он замолк и вновь показался очень усталым. – Я сражаюсь против соблазнов саксонского золота и против Морганы. Она мне препятствует.

– Моргана! – Я не мог скрыть изумление. Моргана, старшая сестра Артура, была ближайшей сподвижницей Мерлина, пока ее не потеснила Нимуэ. Я знал, что Моргана ненавидит Нимуэ, однако не подозревал, что ненависть эта распространяется и на Мерлина.

– Моргана, – без всякого выражения повторил он, – распространяет слухи, будто боги против меня, будто я погибну, и со мною – все мои спутники. Ей привиделось это во сне, а народ верит ее снам. Я стар, говорит она, слаб и выжил из ума.

– Она говорит, – тихо добавила Нимуэ, – что тебя убьет женщина, а не Диурнах.

Мерлин пожал плечами.

– Моргана ведет свою игру, которую я пока не могу разгадать. – Он порылся в кармане и вытащил пригоршню сушеных травинок. Каждая была завязана узлом. На мой взгляд, все выглядели одинаково, но Мерлин перебрал их, вытащил одну и протянул Кайнвин. – Я освобождаю тебя от клятвы, госпожа.

Кайнвин взглянула на меня, потом снова на завязанную травинку.

– Ты все равно отправишься Темной дорогой, господин? – спросила она Мерлина.

– Да.

– А как же ты отыщешь Котел, если я с вами не пойду?

Он молча пожал плечами.

– Как ты его отыщешь, даже если Кайнвин с нами пойдет? – спросил я, по-прежнему не понимая, почему Котел может найти лишь девственница и почему этой девственницей должна быть Кайнвин.

Мерлин снова пожал плечами.

– Котел, – сказал он, – всегда находится под защитой целомудренного существа. Некто девственный охраняет его сейчас, если сновидения меня не обманывают, и девственница укажет место, где он укрыт. Ты увидишь его во сне, – обратился он к Кайнвин, – если решишь пойти с нами.

– Я пойду, господин, – промолвила Кайнвин, – как обещала.

Мерлин убрал травинку обратно в карман и потер лицо длинными тощими руками.

– Выходим через два дня, – объявил он. – Напеките хлеба, упакуйте вяленое мясо и рыбу, заточите мечи и позаботьтесь, чтобы у всех была меховая одежда. – Он взглянул на Нимуэ. – Ночевать будем в Кар-Свосе. Идем.

– Можете остаться здесь, – предложил я.

– Мне надо поговорить с Иорветом. – Он встал, почти упираясь головой в потолочные балки. – Освобождаю вас обоих от клятвы, но все равно прошу идти со мной. Путешествие будет труднее, чем вы думаете, таким трудным, что вам и не снилось, ибо я решил отдать жизнь ради Котла. – Лицо его стало неимоверно печальным. – В день, когда мы вступим на Темную дорогу, я начну умирать, ибо такова моя клятва. Не знаю, принесет ли она мне успех, но если поиски будут тщетными, я умру, а вы останетесь одни в Ллейне.

– С нами будет Нимуэ, – сказала Кайнвин.

– Да, и никого больше, – мрачно отвечал Мерлин. Он, пригнувшись, вышел из дома. Нимуэ последовала за ним.

Мы сидели молча. Я подбросил в огонь еще полешко. Оно было зеленое – нам приходилось топить невысушенным деревом, потому-то оно так и дымило. Некоторое время я смотрел, как дым сгущается и клубится под потолком, затем взял Кайнвин за руку.

– Хочешь погибнуть в Ллейне?

– Нет, – отвечала она. – Хочу увидеть Котел.

Я уставился в огонь.

– Мерлин наполнит его кровью, – тихо проговорил я.

Кайнвин погладила мою руку.

– В детстве я слышала рассказы о старой Британии, о том, как боги жили среди нас и все были счастливы. Не было ни голода, ни болезней, только мы, боги и мир. Я хочу вернуть эту Британию, Дерфель.

– Артур говорит, ее не вернешь. Мы те, кто мы есть, а не те, кто были когда-то.

– А кому ты веришь? – спросила она. – Артуру или Мерлину.

Я надолго задумался.

– Мерлину. – Может быть, я ответил так потому, что хотел верить в его Британию, в которой все наши горести исчезнут словно по волшебству. Британия Артура тоже мне нравилась, но чтобы ее достичь, надо было воевать, и тяжело трудиться, и верить, что люди, с которыми хорошо обращаются, будут вести себя хорошо. Грезы Мерлина требовали меньше и обещали больше.

– Тогда мы идем с Мерлином. – Кайнвин замялась, внимательно глядя на меня. – Тебя тревожит пророчество Морганы?

Я покачал головой.

– Нет. Хотя она сильна, она не может увидеть будущее, как Мерлин и Нимуэ.

Оба они были уязвлены Тремя ранами мудрости, Моргана же претерпела рану телесную, но не ума и гордости. Впрочем, я не мог легко отмахнуться от ее пророчества, ибо Мерлин в некотором смысле бросил вызов богам. Он хотел подчинить себе их прихоти, а взамен подарить им целую землю, где не служили бы никакому иному богу. Желают ли боги покоряться? Может быть, они избрали Моргану как орудие против Мерлина, иначе откуда бы взяться такой враждебности? А может, Моргана, как и Артур, не верит в возможность вернуть Британию, исчезнувшую с высадкой римских легионов. Для Артура существовала только одна борьба – против захватчиков-саксов; он охотно поддержал бы слухи, распускаемые сестрой, ради того, чтобы ни одно британское копье не было растрачено в Ллейне. Возможно, он сам и убедил Моргану пустить этот слух, чтобы спасти жизнь нескольким думнонийцам. Но не мне, не моим людям и не моей возлюбленной Кайнвин. Ибо мы дали клятву.

Правда, Мерлин нас от нее освободил… Я снова принялся убеждать Кайнвин остаться в Повисе. Говорил, что Артур не верит в существование Котла, что римляне наверняка увезли его к себе и перелили на гребни, пряжки или монеты.

Когда я закончил, она улыбнулась и снова спросила, кому я верю – Мерлину или Артуру.

– Мерлину, – повторил я.

– И я тоже, – сказала Кайнвин. – Поэтому отправляюсь с вами.

Мы испекли хлеб, уложили еду и наточили оружие. А на следующую ночь, накануне нашего выступления, выпал первый снег.

Кунеглас дал нам двух пони. Мы нагрузили их едой и шкурами, повесили за спины украшенные звездами щиты и двинулись на север. Иорвет благословил нас, а королевские копейщики проводили до замерзшего болота за холмами к северу от Кар-Своса. Здесь они повернули назад, и мы остались одни. Я пообещал Кунегласу защищать его сестру даже ценой собственной жизни. Он обнял меня на прощание и шепотом попросил:

– Если что, убей ее, Дерфель, только не отдавай Диурнаху.

В глазах его стояли слезы, и я заколебался.

– Если ты велишь ей остаться, о король, может быть, она послушается.

– Нет, – отвечал Кунеглас, – однако она счастлива, как никогда. И потом, Иорвет сказал мне, что она вернется. Вперед, мой друг.

Он отступил на шаг. Его прощальный дар – мешочек с золотыми слитками – мы тоже погрузили на пони.

Заснеженная дорога вела на север в Гвинедд. Я никогда прежде не бывал в этом королевстве, и оно показалось мне дикой глушью. Римляне сюда добрались лишь ради добычи золота и свинца. Они не оставили следов своего пребывания и не установили здесь свой закон. Люди жили в приземистых темных лачугах за круглыми каменными валами, из-за которых на нас рычали собаки. Укрепления охраняли от злых духов насаженные на шесты волчьи или медвежьи черепа. На вершинах холмов были сложены каменные пирамидки – каирны, а через каждые несколько миль попадался кол, с которого свисали человеческие кости и обрывки тряпья. Деревья росли редко, ручьи замерзли, некоторые перевалы занесло снегом. Мы ночевали в тесных лачугах, платя за тепло серебром или золотом, отбитым от Кунегласовых слитков.

Кайнвин и я, а также мои люди заворачивались в кишащие блохами волчьи или оленьи шкуры. У Мерлина была медвежья шуба, у Нимуэ – из выдры, куда более легкая, чем наши волчьи, однако жрица словно не замечала холода. Она одна шла безоружной. Мерлин не расставался с черным посохом – страшным оружием в бою; мои воины взяли с собою мечи и копья, даже Кайнвин несла легкое копье и охотничий нож на поясе. Она не надела золотых украшений, и люди, дававшие нам кров, не догадывались о ее высоком происхождении. Правда, они замечали светлые волосы Кайнвин и думали, что она, как и Нимуэ, служительница Мерлина. Его местные жители принимали с радостью, ибо были о нем наслышаны; даже приносили больных детей, чтобы он возложил на них руки.

Через шесть дней мы достигли Кар-Гея, где проводил зиму гвинеддский король Кадваллон. Само поселение представляло собой крепость на холме, рядом в глубокой лесистой лощине стоял деревянный частокол, а за ним – бревенчатые королевские палаты, службы и десятка два лачуг. С занесенных снегом крыш свисали длинные сосульки. Кадваллон оказался угрюмым стариком, а его палаты были втрое меньше Кунегласовых и сплошь заняты лежанками воинов. Те нехотя потеснились, впуская нас; для Нимуэ и Кайнвин отгородили местечко в углу. В тот вечер Кадваллон устроил для нас пир – довольно скудный, из солонины с тушеной морковью, но для него и это было роскошью. Он предложил избавить нас от лишней обузы – взять Кайнвин себе восьмой женой, однако не обиделся и не огорчился, услышав ее отказ. Семь нынешних жен жили вместе в круглой лачуге и постоянно ссорились.

Жалкое это было место, Кар-Гей. С трудом верилось, что отец Кадваллона, Кунедда, был до Утера верховным королем Думнонии. С тех славных времен Гвинедд пришел в упадок. Точно так же не верилось, что здесь, под высокими, блестящими от снега пиками, вырос Артур. Я пошел посмотреть дом, где он жил с матерью после того, как Утер ее прогнал. Земляная лачуга размером с наш дом в Кум-Исафе стояла среди заснеженных елей и смотрела на север, на Темную дорогу. Теперь в ней обитали трое копейщиков с семьями и скотом. Мать Артура была единокровной сестрой Кадваллона, который, соответственно, доводился ему дядей. Незаконный сын Утера не мог рассчитывать на особую родственную поддержку со стороны гвинеддского короля. И впрямь, перед Лугг-Вейлом Кадваллон отправил своих воинов против Артура, правда, скорее для сохранения дружбы с Повисом, чем из ненависти к Думнонии. Почти все копья Кадваллона были обращены на север, в сторону Ллейна.

Король призвал на пир наследного принца Биртига, чтобы тот рассказал нам о Ллейне. Биртиг был коренастый бородач со сломанным носом и шрамом от левого виска до подбородка. У него сохранилось всего три зуба, поэтому мясо он жевал долго и некрасиво: отщипывал единственным передним зубом маленькие кусочки и запивал их медом, пачкая бороду. Кадваллон предложил выдать Кайнвин за Биртига и вновь ничуть не опечалился отказом.

Диурнах, сообщил Биртиг, живет в Бодуэне – крепости на западе Ллейнского полуострова. Сам он – один из ирландских владык, но, в отличие от Энгуса Деметийского, составил свою дружину не из какого-нибудь одного племени.

– Он берет беженцев из-за моря и с тем большей охотой, чем они кровожаднее, – сказал Биртиг. – Ирландцы сплавляют ему всех, кто не хочет жить по тамошнему закону, а таких в последнее время прибавилось.

– Христиане, – проворчал Кадваллон и сплюнул.

– Ллейн – христианская страна? – изумился я.

– Нет! – воскликнул Кадваллон. – Однако Ирландия склонилась перед христианским богом. Те, кому это не по нутру, бегут в Ллейн. – Король вытащил изо рта осколок кости и внимательно его осмотрел. – Скоро нам предстоит с ними воевать.

– У Диурнаха стало больше людей? – спросил Мерлин.

– Так говорят, хотя оттуда мало чего слышно. – Кадваллон поднял голову на звук: с согревшейся кровли соскользнул подтаявший снег, прошуршал по соломе и мягко шлепнулся в сугроб.

– Диурнах, – беззубо прошамкал Биртиг, – хочет одного: чтобы ему не мешали. Если его не трогать, он лишь изредка тревожит наши земли. Порой он угоняет в рабство крестьян, однако на севере у нас почти никто не живет, а далеко ирландцы не суются. А вот если его дружина увеличится настолько, что Ллейн не сможет ее прокормить, Диурнах попытается завоевать новые земли.

– Инис-Мон славится плодородием, – заметил Мерлин.

Инис-Моном звался большой остров у северного побережья Ллейна.

– Инис-Мон мог бы прокормить тысячу человек, – согласился Кадваллон, – если б было кому пахать и жать… увы, все тамошние жители перебиты. Большая часть бриттов бежала из Ллейна годы назад, а те, что остались, живут в постоянном страхе. Да и вы бы испугались, приди Диурнах за тем, что ему требуется.

– А что ему требуется? – спросил я.

Кадваллон взглянул на меня, помолчал и, пожав плечами, ответил:

– Рабы.

– И рабами, – вкрадчиво спросил Мерлин, – вы платите ему дань?

– Невысокая цена за то, чтобы жить в мире, – оправдываясь, заявил Кадваллон.

– Сколько человек вы ему отдаете?

– Сорок в год, – признал наконец Кадваллон. – По большей части осиротевших детей, иногда пленных. Впрочем, Диурнах предпочитает девушек. – Король мрачно покосился на Кайнвин. – Очень он до них жаден.

– Как и многие другие, – сухо заметила Кайнвин.

– У Диурнаха жадность особенная, – предупредил Кадваллон. – Чародеи сказали ему, что человек, обтянувший свой щит кожей девственницы, становится неуязвим в бою. – Он пожал плечами. – Не знаю, сам не пробовал.

– И вы отдаете ему детей? – укоризненно спросила Кайнвин.

– А кто еще девствен? – отвечал Кадваллон.

– Мы считаем, что к нему прикоснулись сами боги, – проговорил Биртиг, словно это объясняло страсть Диурнаха к девственницам, – ибо он как безумный. Один глаз красный. Обтягивает щиты человечьей кожей и красит кровью. Его воины так себя и зовут – Кровавые щиты.

Кадваллон осенил себя знаком от дурных сил. Биртиг продолжал:

– А иные говорят, будто он питается мясом девушек. Кто его знает? Кто ведает, на что способен безумец?

– Безумцы ближе всего к богам, – проворчал Кадваллон, вновь осеняя себя знаком от дурного глаза. Он явно трепетал перед северным соседом, что нисколько меня не удивляло.

– Некоторые безумцы – ближе, – поправил Мерлин, – но не все.

– Диурнах точно ближе, – объявил Кадваллон. – Делает что хочет и как хочет, и боги его хранят.

Я осенил себя знаком для защиты от порчи. Внезапно мне захотелось оказаться в далекой Думнонии, где есть суды, дворцы и римские дороги.

– У вас две сотни копий, – сказал Мерлин. – Вы могли бы изгнать Диурнаха из Ллейна. Сбросить его в море.

– Мы пытались, – отвечал Кадваллон. – Пятьдесят наших воинов умерли от кровавого поноса в одну неделю, еще пятьдесят дрожали от холода, сидя в собственном дерьме, а воины Диурнаха, на пони, с воплями кружили близ нашего лагеря и нападали по ночам. Мы подошли к Бодуэну и увидели стену, утыканную крюками. На них висели умирающие, которые корчились, кричали и исходили кровью. Мои воины оробели и не смогли по ней взобраться. Я тоже. А если бы мы и взяли крепость, что с того? Диурнах бежал бы на Инис-Мон, и где бы я взял корабли, чтобы его преследовать? У меня нет возможностей, чтобы сбросить Диурнаха в море, и потому я отдаю ему детей. Так дешевле. – Он велел рабыне принести еще меда, потом угрюмо взглянул на Кайнвин. – Отдайте ему ее, и он, возможно, отдаст вам Котел.

– Я ничего не дам Диурнаху за Котел, – буркнул Мерлин, – про который он к тому же не знает.

– Знает, – вставил Биртиг. – Всей Британии ведомо, зачем ты идешь на север. Думаешь, его колдуны не хотят отыскать Котел?

Мерлин улыбнулся.

– Отправь со мной своих воинов, о король, и мы вдобавок к Котлу освободим Ллейн.

Кадваллон только фыркнул.

– Диурнах приучил меня быть хорошим соседом. Я разрешу тебе пройти через мои земли, ибо боюсь, что в противном случае ты меня проклянешь, но не отправлю с тобой и одного воина, а когда твои кости засыплет ллейнский песок, скажу Диурнаху, что знать тебя не знал.

– Сообщишь ли ты ему, какой дорогой мы пойдем? – спросил Мерлин.

У нас был выбор: идти вдоль побережья либо по Темной дороге. Считалось, что зимой она непроходима. Мерлин надеялся, что мы пройдем по Темной дороге неведомо для Диурнаха и успеем вернуться с Инис-Мона раньше, чем он о нас прослышит.

Кадваллон улыбнулся – впервые за вечер.

– Диурнах уже знает. – Он взглянул на Кайнвин, чьи белокурые волосы словно озаряли дымный полутемный зал. – И, без сомнения, ждет вас.

Знал ли Диурнах, что мы собрались идти Темной дорогой? Или Кадваллон лишь строил догадки? На всякий случай я все-таки сплюнул. Приближался солнцеворот, самая длинная ночь в году, когда жизнь замирает, надежда гаснет и демоны владычествуют в воздухе. Нам предстояло провести эту ночь на Темной дороге.

На следующее утро сияло солнце, ослепительная белизна снежных шапок резала глаза. Небо почти расчистилось, сильный ветер гнал поземку по заснеженной равнине, вздымая искристые белые облачка. Мы сели на пони, приняли прощальный дар Кадваллона – овчины, которые он вручил нам с большой неохотой, и двинулись к Темной дороге, берущей начало от северной стены Кар-Гея. Вдоль нее не было ни лачуг, ни скотных дворов, вообще никакого пристанища; она вилась меж дикими горами, ограждающими земли Кадваллона от Диурнаха. Начало ее отмечали два шеста, увенчанных человеческими черепами. С тряпья, которыми были обвязаны черепа, свисали звеневшие на ветру сосульки, пустые глазницы смотрели на север. То были обереги, призванные защитить город от угрозы со стороны гор. Когда мы проходили между ними, Мерлин коснулся железного амулета на груди, и я вспомнил страшные слова о том, что он начнет умирать с первого шага по Темной дороге. Сейчас, скрипя подошвами по нетронутому снегу, я вглядывался в его лицо и не видел никаких тревожных признаков, однако знал, что пророчество начало сбываться. Мы шли весь день, взбирались на холмы, скользили по обледеневшему снегу, брели, окутанные морозным дыханием. Заночевали в брошенной пастушьей лачуге, под худой крышей из старых бревен и подгнившей соломы. Огонь, который мы развели внутри, бросал слабые отблески в темную снежную ночь.

На следующее утро не прошли мы и четверти мили, как сзади донеслись звуки рога. Мы обернулись и, глядя из-под ладони, увидели цепочку людей на седловине холма, которую только что оставили позади. Их было пятнадцать, с копьями, мечами и щитами; поняв, что мы их заметили, они побежали вперед, скользя по склону и взметая фонтаны снега.

Мои люди, не дожидаясь приказа, выстроились в цепочку, сняли щиты и опустили копья, образовав заслон поперек дороги. Обязанности Кавана я поручил Иссе; сейчас он велел воинам встать поровнее, но не успели отзвучать его слова, как я узнал рисунок на одном из приближающихся щитов. Крест. Лишь один из тех, кого я знал, носил на щите христианский символ – Галахад.

– Свои! – крикнул я Иссе и побежал. Теперь я отчетливо видел приближающихся людей: то были мои воины, которых отправили в Силурию и принудили служить дворцовой стражей у Ланселота. На щитах у них был Артуров медведь, но впереди бежал Галахад с крестом на щите. Он размахивал руками и кричал, я тоже, так что мы друг друга не слышали, пока не встретились и не обнялись.

– О принц! – приветствовал я его и вновь заключил в объятия, ибо из всех друзей он был мне самым близким.

Галахад, белокурый и широколицый, являл полную противоположность своему единокровному брату Ланселоту. Как и Артур, он с первого взгляда внушал доверие. Будь все христиане такими, я бы крестился уже тогда.

– Мы провели ночь за хребтом, – он указал назад, – и чуть не окоченели. А вы небось ночевали там? – Галахад махнул в сторону дымка, еще поднимавшегося над нашим временным пристанищем.

– В сухости и тепле, – отвечал я.

Новоприбывшие бурно приветствовали старых товарищей. Я обнял каждого и назвал их имена Кайнвин. Один за другим они преклонили колени и поклялись ей в верности. Все знали, что она сбежала ко мне с помолвки, и теперь протягивали ей мечи, чтобы она коснулась их своими королевскими пальчиками.

– А где остальные? – спросил я Галахада.

– Отправились к Артуру. – Он скривился. – Увы, из христиан не пришел ни один. Кроме меня.

– Думаешь, языческий Котел стоит таких испытаний? – спросил я, указывая на холодную дорогу.

– Там, впереди, Диурнах, – сказал Галахад, – а я слышал, что он – самое гнусное из дьяволовых отродий. Долг христианина – бороться со злом, потому я здесь.

Галахад приветствовал Мерлина и Нимуэ, затем, по праву равного, обнял Кайнвин – ведь он был принц, а она – принцесса.

– Ты счастливица, – шепнул он ей на ухо.

Она с улыбкой поцеловала его в щеку.

– Тем большая, что теперь с нами ты, о принц.

Галахад отступил на шаг и посмотрел сперва на меня, потом на Кайнвин.

– Так и есть. Вся Британия только о вас и говорит.

– Всей Британии больше делать нечего, как языком чесать, – буркнул Мерлин во внезапном приступе сварливости. – А нам надо трогаться в путь, как только вы закончите точить лясы.

Старик сильно осунулся за последние два дня и сделался раздражительным. Я пытался списать это на тяготы пути и не думать, что его страшные слова начали сбываться.

Путь через горы занял еще два дня. Темная дорога была не длинной, но трудной. Она взбиралась на крутые склоны и змеилась по узким ущельям, в которых каждый звук глухим эхом отдавался от обледенелых стен. Вторую ночь мы провели в брошенном поселении: несколько круглых каменных лачуг прятались за стеной в рост человека, на которую поставили трех дозорных. Дров здесь было не сыскать, поэтому мы сидели, плотно прижавшись друг к дружке, рассказывали истории, пели и старались не думать о Кровавых щитах. Галахад поведал нам, что творится в Силурии. Его брат не захотел обосноваться в столице Гундлеуса Нидуме, поскольку это слишком далеко от Думнонии, а самое роскошное здание там – обветшалые римские казармы. Он перебрался в Иску – старую римскую крепость на берегу реки Уск. Это самая граница Силурии, всего на расстоянии броска камня от Гвента и ближе всего к Думнонии.

– Ланселоту нравятся мозаичные полы и мраморные стены, – сказал Галахад, – а в Иске такого добра предостаточно. Он собрал там всех друидов Силурии.

– В Силурии нет друидов, – проворчал Мерлин. – Во всяком случае, дельных.

– Тех, кто зовет себя друидами, – терпеливо продолжал Галахад. – Двух он особенно ценит и платит им за проклятия.

– Проклятия мне? – спросил я, трогая стальную рукоять Хьюэлбейна.

– В числе прочих. – Галахад взглянул на Кайнвин и перекрестился, потом, желая нас успокоить, добавил: – Со временем он забудет.

– В могиле он забудет, вот когда, – заметил Мерлин, – да и тогда пронесет свою злобу через мост из мечей. – Старик поежился, но не от страха перед Ланселотом, а от холода. – Кто эти «друиды», которых он так ценит?

– Внуки Танабурса, – отвечал Галахад.

Как будто ледяная рука стиснула мне сердце. Я убил Танабурса, и его предсмертное проклятие по-прежнему тяготело надо мной.

На следующий день мы продвигались медленно, из-за Мерлина. Он уверял, что здоров, и отказывался от помощи, хотя часто спотыкался и тяжело, с усилием дышал, а лицо его пожелтело и осунулось. Мы надеялись засветло миновать последний перевал, однако уже начало смеркаться, а мы еще продолжали подъем. Весь вечер Темная дорога взбиралась вверх; впрочем, язык с трудом поворачивается назвать дорогой каменистую тропку, прыгающую туда-сюда через замерзший ручей с наростами льда на месте многочисленных водопадов. Пони то и дело спотыкались, а порою и вовсе отказывались идти; казалось, мы не столько ведем их, сколько подталкиваем. Наконец, когда на западе гас последний свет дня, мы выбрались на перевал. Все было так, как привиделось мне на вершине Долфорвина – так же блекло и холодно, хотя черный демон и не преграждал нам путь. Темная дорога круто спускалась к предгорьям и побережью.

А дальше лежал Инис-Мон.

Я никогда не видел священный остров. Слышал о нем с детства, знал о его могуществе, оплакивал его разорение римлянами в Черный год, но ни разу не видел, кроме как во сне. Сейчас, в морозных сумерках, он ничуть не походил на прекрасное видение. Под нависшими тучами большой остров выглядел мрачным и устрашающим, тусклый блеск темных озер лишь усиливал зловещее впечатление. Снега там почти не было, только утесы над серым бесприютным морем слегка присыпало белым. При виде острова я бухнулся на колени, как и все мы, за исключением Галахада. Даже он, постояв немного, из уважения преклонил одно колено. Как все христиане, он мечтал совершить паломничество в Рим или даже в далекий Иерусалим, если такой город и впрямь существует, однако Инис-Мон был нашим Римом и нашим Иерусалимом, и теперь мы видели его святой берег.

А еще мы были в Ллейне. Неотмеченная граница осталась позади, и редкие поселения внизу принадлежали уже Диурнаху. Над крышами среди припорошенных снегом полей поднимались дымки, однако ни одна живая душа не двигалась на темной равнине. Остальные, наверное, подобно мне, задумались, как мы попадем на остров.

– Там есть перевозчики, – сказал Мерлин, читая наши мысли. Из нас всех он один побывал на острове – давным-давно, еще до того, как узнал о существовании Котла. Тогда этими землями правил Леодеган, отец Гвиневеры. Потом из Ирландии приплыл Диурнах и выбросил Леодегана вместе с дочерьми из их королевства.

– Утром, – продолжал Мерлин, – мы спустимся на берег и договоримся с перевозчиками. К тому времени, как Диурнах узнает, что мы достигли его земель, нас здесь уже не будет.

– Он последует за нами на берег, – встревоженно заметил Галахад.

– А нас и там уже не будет. – Мерлин чихнул. Он выглядел ужасно простуженным: лицо бледное, из носа течет. Временами его бил озноб, но он вытащил из кожаной сумки пригоршню пыльных трав, проглотил их с растопленным снегом и объявил, что вылечился.

На следующее утро он выглядел еще хуже. Мы переночевали в расщелине между скал, страшась разводить огонь, хотя Нимуэ и навела на нас заклятие невидимости при помощи кошачьего черепа на шесте, который мы отыскали выше в горах. Наши дозорные вглядывались в прибрежную равнину, где поблескивали огнями три деревушки, а мы сидели в расщелине, прижавшись друг к другу, проклинали холод и ждали утра. Наконец забрезжил слабый, мертвенный свет, в котором далекий остров показался еще более зловещим. Однако чары Нимуэ, по всей видимости, действовали – Темную дорогу не сторожил ни один воин.

Мерлин весь трясся и от слабости не мог даже идти. Четверо моих воинов уложили его на носилки из копий и плащей, и мы двинулись вниз к кривым низкорослым деревцам. Дорога – разбитая, в замерзших колдобинах – вилась между искореженными дубами, чахлыми остролистами и маленькими заброшенными полями. Мерлин стонал и трясся. Исса спросил, не повернуть ли нам назад.

– Еще один переход через горы точно его убьет, – ответила Нимуэ. – Так что идем дальше.

Мы добрались до развилки и увидели первый след Диурнаха на этой земле: человеческий скелет. Связанный веревками из конского волоса, он болтался на шесте, и сухие кости стучали под резкими порывами ветра. Под человечьими костями к шесту были прибиты три дохлые вороны; Нимуэ обнюхала их, чтобы понять, какая магия тут задействована.

– Мочись! Мочись! – выговорил Мерлин с носилок. – Скорее, девонька! Мочись!

Он надсадно закашлялся и, приподняв голову, сплюнул мокроту.

– Я не умру, – сказал он себе. – Не умру!

Потом откинулся на носилки. Нимуэ тем временем присела на корточки под шестом.

– Он знает, что мы здесь, – предупредил меня Мерлин.

– Он здесь? – спросил я, наклоняясь к носилкам.

– Кто-то здесь точно есть. Будь начеку, Дерфель.

Мерлин закрыл глаза и вздохнул.

– Я так стар, – тихо проговорил он, – так ужасно стар. А здесь повсюду разлито зло. – Он потряс головой. – Доставьте меня на остров. Больше ничего не надо. Котел все исцелит.

Нимуэ закончила справлять нужду, и мы подождали, чтобы увидеть, в какую сторону поплывет пар от ее мочи. Ветер понес его вправо, и мы сочли это знаком. Прежде чем тронуться дальше, Нимуэ подошла к одному из пони, вытащила из седельной сумы пригоршню чертовых пальцев и орлиных камней и раздала их воинам.

– Защита, – объяснила она, кладя бурый каменный желвак в носилки Мерлину. – А теперь – вперед.

Мы шли все утро, медленно, из-за необходимости нести носилки. Местность как вымерла, и безлюдье внушало страх. Мы видели рябину и красные ягоды остролиста, дроздов и малиновок на ветвях, но не было ни коров, ни овец, ни людей.

И все же в этом мертвом краю обитали люди. Мы поняли это, когда остановились на привал в ложбинке, у ручья, бегущего между обледенелыми берегами под низкорослым кривым дубняком. Заиндевелые ветки сплетались в причудливый полог; под ним мы и сидели, покуда меня не окликнул Гвилим, один из копейщиков, поставленный нести дозор.

Я подошел к опушке дубняка и увидел, что в предгорьях горит костер. Самого пламени было не разглядеть, но по ветру стлался густой серый дым. Гвилим указал на него копьем и сплюнул, чтобы отвратить дурное.

Галахад подошел и встал рядом со мной.

– Сигнал? – спросил он.

– Вероятно.

– Так они знают, что мы здесь? – Он перекрестился.

– Да. – К нам присоединилась Нимуэ. Она несла тяжелый посох Мерлина и единственная из всех бурлила энергией. Мерлина подкосила болезнь, нас обуревали страхи, и только Нимуэ с каждым шагом вглубь Диурнаховых земель все больше воодушевлялась, как будто близость Котла распаляла ее внутренний огонь. – Они за нами наблюдают.

– Можешь нас спрятать? – спросил я, имея в виду заклятие невидимости.

Она мотнула головой.

– Это их земля, Дерфель, и здесь сильны их боги. – Она оскалилась, видя, что Галахад вновь осеняет себя крестом. – Твой пригвожденный бог не одолеет Кром Даба.

– Он здесь? – со страхом переспросил я.

– Или кто-то ему подобный, – отвечала Нимуэ.

Кром Даб, увечное и злобное божество, внушало неизреченный ужас. Говорили, что остальные боги его сторонятся. Значит, на их защиту рассчитывать не приходилось.

– Так мы обречены, – промолвил Гвилим.

– Глупец! – зашипела на него Нимуэ. – Мы обречены, только если не сумеем отыскать Котел. А тогда мы в любом случае обречены. Собираешься все утро пялиться на дым? – спросила она меня.

Мы двинулись дальше. Мерлин уже не мог говорить и постоянно клацал зубами, хоть и завернулся в меха.

– Он умирает, – спокойно сказала мне Нимуэ.

– Надо разыскать укрытие и развести огонь, – предложил я.

– Чтобы не замерзнуть, пока воины Диурнаха будут нас убивать? – фыркнула она. – Мерлин умирает, потому что близок к исполнению своей мечты и потому что заключил сделку с богами.

– Жизнь в обмен на Котел? – спросила Кайнвин.

– Не совсем так, – признала Нимуэ. – Покуда вы двое вили себе гнездышко, мы посетили Кадер Идрис. Принесли жертву, как встарь, и Мерлин предложил свою жизнь в уплату не за Котел, а за путешествие. Если мы найдем Котел, он останется жив, а если не найдем, то умрет, и душа принесенного в жертву получит власть над его душой.

Я знал, какие жертвы приносили встарь, хотя не слыхал, чтобы такое происходило в наше время.

– Кого вы убили? – спросил я.

– Ты его не знаешь. Просто человека, – решительно отрезала Нимуэ. – Его тень здесь, следит за нами и желает нам поражения. Она хочет, чтобы Мерлин умер.

– Что, если Мерлин все равно умрет? – спросил я.

– Типун тебе на язык! Не умрет, если мы отыщем Котел.

– Я его отыщу, – дрожащим голосом произнесла Кайнвин.

– Отыщешь, – уверенно ответила Нимуэ.

– Как?

– Тебе приснится сон, который приведет нас к Котлу, – пообещала Нимуэ.

А Диурнах, как понял я, когда мы дошли до пролива, отделяющего остров от материка, хочет, чтобы мы отыскали свое сокровище. Судя по сигнальному костру, его люди за нами наблюдали, но не пытались нас остановить. Это означало, что Диурнах знает о цели нашего путешествия и рассчитывает захватить Котел, когда мы двинемся обратно. Иначе он не позволил бы нам добраться до острова.

Пролив был неширокий, но опасный. Серая вода бурлила и пенилась, завивалась в стремительные водовороты и взмывала брызгами на незримых подводных камнях. И все же море не так пугало, как дальний берег – пустой, черный и бесприютный, он словно стремился высосать из нас душу. Я поежился, глядя на поросшие травой склоны, и невольно подумал о Черном дне. Тогда римские легионеры стояли на этом же каменистом побережье, а друиды, столпившись напротив, призывали на головы чужеземцев кару богов. Проклятия не возымели успеха, римляне переправились через пролив и уничтожили друидов. Теперь мы пришли на то же самое место, движимые отчаянной надеждой обратить время вспять, вычеркнуть столетия горя и лишений и вернуть Британию блаженной доримской поры. То была бы Британия Мерлина, Британия под покровительством богов, Британия без саксов, полная золота, пиршественных залов и чудес.

Мы прошли на восток к самой узкой части пролива и здесь, за скалистым мысом, под земляным валом полуразрушенной крепости увидели две вытащенные на гальку лодки. Человек десять местных сидели у лодок, словно поджидая нас.

– Перевозчики? – спросила меня Кайнвин.

– Лодочники Диурнаха, – сказал я и коснулся стальной рукояти Хьюэлбейна. – Он хочет, чтобы мы переправились. – Мне стало не по себе от мысли, что король облегчает нам переправу.

Лодочники ничуть нас не испугались. Они были коренастые, обветренные; в бородах и на толстой шерстяной одежде блестела засохшая рыбья чешуя. Оружия я не заметил, если не считать острог и ножей для разделки рыбы. Галахад спросил, не видели ли они воинов Диурнаха. Лодочники лишь пожали плечами, не понимая его слов. Нимуэ обратилась к ним на своем родном ирландском. Лодочники уверили ее, что Кровавых щитов не видели, но объявили, что придется ждать прилива – только тогда переправа станет безопасной.

Мы уложили Мерлина в одну из лодок, затем я, прихватив с собой Иссу, поднялся на стену заброшенной крепости и огляделся. Над рощицей низкорослых дубов поднимался второй столб дыма, однако в остальном ничто не изменилось и врагов было не видать. Впрочем, и не видя окрашенных кровью щитов, мы знали, что они здесь. Исса тронул наконечник копья.

– Сдается мне, господин, – сказал он, – что на Инис-Моне и умереть не жаль.

Я улыбнулся.

– Все-таки лучше остаться на нем в живых.

– Ведь если мы умрем на святой земле, нашим душам будет хорошо? – озабоченно спросил он.

– Да, – отвечал я, – и мы с тобой вместе пройдем по мосту из мечей.

А Кайнвин, пообещал я, будет идти впереди нас, ибо я убью ее, но не отдам в руки Диурнаха. Я вытащил Хьюэлбейн, все так же покрытый копотью, на которой Нимуэ начертала свое заклятье, и указал на Иссу острием.