Безупречная смерть Макарова Маргарита

Труп на даче

Темень. Ни зги не было видно. Струи дождя хлестали в стекло уазика. Полицейская машина осторожно скакала с ухабины на ухабину по грунтовой дороге дачного поселка. Редкие фонари лишь указывали направление, но мало что давали в плане видимости. Вот снова поворот налево. Указатель на заборе – «7 линия». Проехав до самого леса, автомобиль остановился под фонарем на повороте.

Из машины никто не вышел, ждали. В такой ливень никому не хотелось оставаться без крыши. Василий Петрович несколько раз просигналил.

– Ну, кто там нас должен встретить? Где эта чушка, что вызывает полицию ночью?

– Петрович, нажми еще раз. За дождем трудно услышать. Погуди подольше, а то так и будем тут сидеть до утра.

Петрович, с видимым удовольствием, положил ладонь на середину руля и так и оставил ее там. В окошко машины начали стучать.

– Ну хватит, хватит гудеть. Сейчас весь поселок переполошите. Слышу я вас, слышу. Чего так долго ехали?

На дороге стояла большая женщина, высокая и толстая. В своем зеленом, прозрачном дождевике она казалась еще больше. Голос ее был низок и не предвещал легких и интеллигентных контактов.

Петрович посмотрел на нее и замешкался, словно не веря, что кто-то рискнул выйти под эту хлябь. Наконец, он открыл дверцу. За ним вылезла вся команда.

– Ну, показывайте, куда идти? Что, где, когда, и как говорится, как?

Он двинулся к темнеющей черной дырой калитке.

– Не туда! Это моя калитка.

С бешенным лаем запоздало выбежали две собаки. Небольшая, черно-белая дворняжка надрывалась тонко и визгливо. Огромный овчар солидно подгавкивал редко, но басом.

– Боже мой, с такой охраной еще и полицию вызываете! – Петрович был настроен скептически и ворчливо. – Ну, где ваш тут труп?

– Мой? Типун вам на язык. Часто приходится с трупами разговаривать?

– А что? Страшно?

Фонарь раскачивался, под ударами ветра, освещая угол дороги неровным и желтым светом.

– Ну-ка угомонитесь, быстро домой! Найда, Боб, ну-ка на место, кому говорят, пошли на место.

Женщина загнала собак в калитку и закрыла ее на замок.

– Пошли.

Вся компания – трое в форме и женщина – двинулись к угловым воротам. Высокие и железные, они черно поблескивали в мокром свете фонаря. Слева от ворот была калитка, тоже высокая и железная. Она была настежь распахнута. Обильный кустарник почти перегородил вход.

– Господи, как тут пролазить-то? – Петрович продолжал ворчать.

– Тише, – женщина остановилась. – Слышите?!

Вой собаки явственно резался сквозь шум дождя. Какой-то огромный пес то выл, то лаял.

– Разве это не ваши?

– Да нет же, это Анькин пес.

Шествие двинулось по узкой тропинке. Впереди и немного сбоку белел дачный домик.

– Ну, да, слышу вой собаки, и что? Просто хозяин оставил собаку. Да мало ли что.

– Да тише вы. Идите сюда.

Женщина сошла с тропинки и полезла прямо в мокрую траву, росшую вдоль боковой стены дома. Дом содрогался от бешеного лая. Она подошла к темному окну. Нижний его край доходил ей до груди.

– Идите сюда, что вы там… ноги боитесь замочить? Никак в бальных штиблетах приехали?

Она подняла фонарь и светила прямо в низкое окно дома. Прижавшись огромной грудью к нижнему косяку, она обернулась к подошедшим.

– Смотрите!

В глубине небольшой комнаты на кровати, среди подушек блестело красное лицо. Оно не было целым. Один оставшийся неподвижный глаз четко смотрел на людей за окном.

Внезапно, все исчезло. На подоконник вскочил доберман, загородил окно и злобно зарычал. Он нетерпеливо бил передними лапами по подоконнику, зубы его были оскалены, вспененная слюна брызгала во все стороны. Все в ужасе отпрянули от стекла.

– Кошмар, – прохрипел капитан. – В страшном сне и то такого не увидишь. Так, взламываем дверь, и забираем собаку. Вы можете забрать собаку, дорогая?

– Да куда же я ее?

– Куда угодно, хоть пристрелите. Иль, правда, пристрелить?

– Да они за нее сами пристрелят кого угодно. Эти сестры со своей собакой носятся как с писаной торбой!

– Похоже, одна уже не носится. Может, это собака ее так объела? Это так продвинуто, по-современному.

– Капитан, – второй полицейский поднялся от замка. – Замок я взломал. Открывать?

Дверь содрогнулась и распахнулась. Из дома с громким лаем выскочил доберман. Рыча, он неистово кинулся к ступенькам крыльца. От такого столкновения молодой лейтенант не удержался на ногах, опрокинулся навзничь и, пролетев две ступеньки крыльца, ударился затылком о траву.

– Во, черт, сейчас тут будет еще один труп.

Собака, оказавшись на свободе, не останавливаясь и не замолкая, бросилась по тропинке к раскрытой калитке и исчезла в темном шуме дождя.

– Ну вот, одной проблемой стало меньше. Где тут выключатель?

Маленькая прихожая-кухня. Деревянные стены не были покрыты ни лаком, ни краской. Слева узкое окно. Перед окном электрическая плитка. Два ведра с водой стояли под тумбой с посудой. Две двери – прямо и направо – темнели зловещими провалами.

Капитан прошел прямо и стал шарить по стене. Щелкнул выключатель. Тусклый свет осветил необычную комнату. Небольшая спальня. Кресло справа за дверью покрыто синим льняным покрывалом. Старинное мутное зеркало, все в трещинах и крапинках, стояло у стены в темно-коричневой резной раме. Над зеркалом, к стене, были прибиты две доски, обтянутые синим бархатом и обклеенные монетами и камнями. Огромное кружевное полотно свисало со стены над креслом. Под ним просвечивали старинные фотографии военного времени.

Бабушкины кружева украшали и другую стену, над кроватью. На них были навешаны вышедшие из моды сережки, бусы, цепочки. Бижутерия 60-х годов. В этом доме вообще, видимо, любили прибивать все к стене. С небольшими интервалами красовались две старые клавы от компьютера, несколько наручных часов, старая кинокамера «Аврора», компьютерная плата, мышка, сушеные лягушки и морские коньки, первый мобильник фирмы «эриксон», балетные тапочки, огромные игрушечные слон и волк…

Почти половину комнаты занимал диван, забрызганный кровью. На нем, поверх шелкового одеяла, в желтой пижаме лежала женщина. Размозженная голова была кровавым месивом с одним глазом. Слипшиеся волосы лишь на концах имели первоначальный черный цвет.

Капитан нехотя подошел к кровати, дотронулся до руки женщины.

– Да, точно, ты еще пульс пощупай, – низким голосом прокомментировала толстуха.

– Так, ну, все ясно и так. Труп. Где живет эта ваша соседка? Сестра, говорите, у нее есть?

Он резко обернулся.

– Да, их двое. Две сестры. В Тушино и живут. Это же тушинские дачи.

Капитан достал телефон.

– У нас тут труп на дачах. 72 км от Москвы, поворот налево. Да… Молодая женщина. Похоже, убита. Место основного проживания – Тушино, в Москве, – капитан замолчал, сдвинул брови и опустил глаза.

– Хорошо. Понятно, – он убрал телефон во внутренний карман пиджака. – Двери опечатать, ничего не трогать, осторожно всем выйти.

Все попятились к выходу. В обратной последовательности выключился свет, закрылись двери.

Молчаливая процессия потянулась по мокрой тропинке к свету скрипящего и качающегося фонаря. Дождь все так же нещадно хлестал косыми струями.

– Калитку не закрывайте, к ней не подходите, мы и так все там истоптали. У вас есть адрес и телефон убитой?

– Вы что, даже тело не заберете? Да мне страшно тут ночевать. Чего вы ждать собираетесь? Когда дождик что ль кончится?

Капитан открыл дверь машины.

– Тут будет столичное расследование. И следствие будут вести по месту жительства убитой, а не по месту смерти. По месту жизни – понятно? Не смерти, а жизни.

Он хлопнул дверцей. Машина проехала немного вперед и стала разворачиваться в узком повороте линии.

– Да вы что, так все и оставите? Да, может, тут убийца ходит! Куда вы уезжаете-то?!

Женщина пыталась перекричать шум дождя.

– Завтра, – капитан чуть приоткрыл окно. – Завтра, дорогая, завтра. Завтра у вас будут и следователи, и вопросы, и зрители, и артисты. Готовьте свою историю, можете даже записать, чтоб не забыть.

Машина развернулась и, сильно газуя, устремилась подальше от этого места, туда, где было тепло и сухо.

Барселона

Анна стояла перед Саграда Фамилия на плац де Гауди. Знаменитый собор был повернут к ней своей старой частью, созданной еще великим архитектором. Темная, цвета мокрого песка, сторона детского замка-собора пугающе нависала размытыми очертаниями. Белые фигурки людей и ангелов, в наплывающих арках над входом, казались древними костяными шахматами, выброшенными волной в прибрежный песок с разбитого судна. Стекло, в причудливой прерывистости каменной резьбы, отражало голубое небо. Высокие башни, похожие на вафельные трубочки с кремом, были гипертрофированной материализацией детской мечты об этом лакомстве. Белые голуби и красный бантик венчали вход в собор, взяв на себя роль незамысловатой виньетки на пригласительном билете в детское сознание.

Автобусы с туристами прибывали и прибывали. Группы людей проходили мимо, вслушиваясь в бормотание гидов и щелкая фотокамерами. Английская, немецкая, французская речь перемешивалась и звучала адской какофонией, утратившей всякий смысл и значение. Меланхоличные японцы были самыми тихими и многочисленными.

Рядом, через дорогу, был небольшой водоем. Туристы не успевали сюда завернуть, пяля глаза на песчаные замки, которые Гауди построил для Бога.

Девушка присела у самой кромки прозрачной воды. Утки были абсолютно сыты и даже не попытались подплыть и поклянчить крошек. Она наклонилась и помочила руку в прохладной воде, но тут же обернулась. В воде она увидела отражение стоящего за ней человека.

– Как ты тихо подошел. Я испугалась, – она поднялась и поправила лямки небольшого рюкзачка.

– В следующий раз я буду трубить и орать за полквартала.

– По-моему, именно это ты сейчас и делаешь. Как простой поводырь-гид, собирающий глухо-слепо-немое стадо. Говори тише.

– Я опоздал, – прошептал в этот раз каталонец, целуя Анну в щеку. – Когда ты позвонила, я был у психоаналитика, не мог вырваться.

– Тебя привязывали к кушетке?! Или наручники?

– Эротично? Да? Ты не поверишь, но именно о сексе мы и говорили. Я ей свои сексуальные фантазии рассказывал, а она вцепилась в меня и всё твердила – говорите еще… говорите еще… рассказывайте больше… рассказывайте больше… А сама кругами уже вокруг меня ходит, вспотела. Кофточку расстегнула…

– Ммм… – Анна улыбнулась, – это пошли твои эротические фантазии?

– Да нет же, клянусь.

Хавиер Джорнет Руа был, как всегда, вертляв и смешлив. Он работал в страховой компании, основанной еще его прадедом. Ну, или делал вид, что работал. Детство вылетало из него фонтаном.

– Нет, что, правда?! Ты ходишь к психоаналитику?

– Социальная принадлежность обязывает. Все мои друзья ходят.

– А, тогда понятно! – девушка весело рассмеялась. – Скажи отцу, чтоб застраховал тебя на случай изнасилования психоаналитиком.

– А где твои чемоданы? В какую гостиницу тебя… ты решила? – каталонец сменил тему разговора.

– Вот, – Анна кивнула на рюкзачок, что пустовато маячил за спиной. – Я остановлюсь у тебя, и даже не пробуй возражать, и не говори, что там у тебя дочка, мама, рабочие, нет телевизора. Я все равно не пойду в гостиницу.

– Нет, но это неудобно, – Хавиер жадно облизнул маленькие губы и посмотрел на грудь Анны. Ее теплый жилет цвета хаки был распахнут, и черная майка четко обрисовывала контуры тела.

Он суетливо зашагал к обочине.

– Просто не говори мамочке, что я приехала, и все будет нормально.

– Я уже позвонил отцу в контору, – Хавиер открыл дверцу темно-синего «рено». – Сказал, что поехал тебя встречать.

Отец и сын занимали один кабинет, и Хавиер никогда не принимал самостоятельных решений.

– Скажи, что не встретил. Поедем в галерею, надо узнать, проданы ли мои картины, или нет.

Стеклянные двери галереи встретили их бронзовыми литыми ручками. Узкий зал, от стены до стены освещенный дневным светом из огромных витринных окон, был завешен пейзажами. Главное место на них занимало небо – голубое, серое, зеленое, и даже красное, с облаками и птичками. На оставшемся от неба месте, кое – как, ютились горы, деревья, кустарники и куски моря. Арка в стене открывала перспективу другого зала с кушетками, комодами, столиками, зеркалами и прочим антиквариатом. Там уныло чернела фигура одинокого посетителя в шляпе. В глубине, в самом углу первого зала за огромным столом сидел хозяин. Подтянутый, высокий, сухощавый и гладко выбритый, в отличном темном костюме он сосредоточенно читал.

Хавиер протянул ему бумаги.

– Я – юридический представитель Анны Пастер хотел бы узнать, проданы ли ее картины?

– Да, проданы, – мужчина даже не поднял головы от бумаг.

– Могу ли я забрать деньги?

– Мадмуазель сама забрала их на прошлой неделе.

– Я?!!!!!! – Анна вступила в разговор, едва поняв, что произошло.

Он, наконец, поднял голову и уставился на нее. Солидные очки в роговой оправе сползли на краешек носа.

– Да, именно вы. Вы предъявили контракт, паспорт и все необходимые документы.

– Как вы можете такое говорить? Вот я стою перед вами, я только сегодня приехала в Барселону. Вы что же, не помните, у кого забирали картины?! Как вообще такое возможно? Вот мой юридический представитель. Кому вы отдали все?

Мужчина достал ящик с документами, стоящий у него за спиной.

– Вот контракт. Это ваша подпись? Вот моя часть контракта. Это тоже ваша подпись?

– Это невозможно, меня не было тут неделю назад. Вы просто не хотите платить.

– Я не могу платить дважды за одно и то же одному и тому же человеку. Приходите или с документами, или с оружием.

Хавиер громко рассмеялся. Анна вздрогнула. Человек в шляпе показался в арке, разделяющей два зала. Длинное пальто его было явно не по погоде. Солнечная осень Барселоны делала его одежду клоунской. В руках у него показался черный длинный ствол. Прозвучал хлопок. Очкарик дернулся и застыл, а затем стал медленно оседать на стол. Голова его упала на разложенные перед ним бумаги.

В арке уже никого не было. Не слышно было ни шагов, ни шуршания одежды. Хавиер неподвижно смотрел на галерейщика-пророка с застывшей на лице улыбкой. Анна выдернула папку из-под головы убитого и схватила своего спутника за рукав.

– Бежим!

– Но…

Девушка тянула парня за ткань пиджака и медленно двигалась к двери.

Хургада

Хургада встречала очередями, толпящимися на паспортный контроль и на получение визы.

– Торина Ирина, – толстый араб в стеклянной кабинке еле-еле ворочал языком.

– Да. Да, это я.

Не отрывая взгляда от бумаг, он протянул в окошко документы.

– Возьмите свой паспорт. Проходите.

На улице было тепло и темно.

Несмотря на поздний час, у входа в аэропорт бойко предлагали свои услуги по переносу сумок и тяжестей прилипчивые стаи низкорослых и щуплых арабов.

– Ваши сумки, мадам, ваши сумки.

– Какие у меня сумки? – девушка легко закинула полупустой рюкзак на плечо. – К тому же я не знаю, куда его нести.

Она вглядывалась в толпу, стоящую по эту сторону контроля.

– Вот и моя горящая фирма, – Торина подошла к арабу с табличкой

«Альмавир». Тот молча сунул ей клочок бумаги.

– Машина с номером 77—89, – прочитала она.

Это оказался черный ленд ровер с запотевшими от кондиционера стеклами. Внутри уже сидели четыре пассажира. Двое мужчин, оказавшиеся напротив Ирины, весело переговаривались.

– Кажется, нашим встречающим запретили говорить, – рыжий сделал глоток коньяка из металлической фляги.

– Это правильно, – хохотнул второй. – Все равно их бормотание трудно понять.

– Как попугайчики – все буквы на месте, а что сказал – сам черт ногу сломит.

С одинаковыми усами, неопределенного возраста, они выглядели клонами, вышедшими с одного конвейера. Один был рыжий, второй – черный.

– Вы запаслись спиртным на их сухой закон? – рыжий обратился к супружеской паре, что сидела позади Ирины.

Крупный мужчина, с огромным животом, который с трудом помещался на его коленях, нелепо смотрелся рядом с миниатюрной женщиной со светлыми тонкими волосами, подстриженными в стиле «каре». Ирина оглянулась и улыбнулась женщине.

– А мы никуда без своей водки и не ездим, – охотно вступила в разговор та. – Как же без своей-то? Вдруг что не так. С отравлением в больнице лежать – себе дороже. Лучше уж привычную, из своего магазина, от проверенного продавца.

– Ну, вы загнули! – захохотал рыжий.

– Да, правда, вам говорю. Вот летом ездили на поезде к куму в Мариуполь. Так 10 бутылок водки с собой возили. Пусть тяжесть, но на поезде, потихонечку и дотащили. А то как же!? Костячок мой и так уже перепахан врачами! Шов от верха до низа – вдоль всего живота. Так еще и водкой отравиться! Этого только не хватало! Да еще и в чужих краях!

Тут уже откровенно засмеялись все.

– Что ж вы к хохлам, да со своей горилкой ездили?! – рыжего как прорвало. – Вот ко мне брат жены приезжал оттуда, так он и горилку в трехлитровой банке свою, и сало в мешковине, тоже домашнее, и купаты самодельные – ну все на самообеспечении! Так я с ним неделю сидел – стакан горилки – шмоток сала с черным хлебом, стакан горилки – шмоток сала с черным хлебом – через неделю себя настоящим казаком почувствовал! С эдаким чубом! С картины Репина «Не ждали».

– Там же вроде декабрист, – неуверенно произнесла женщина.

– И им тоже. «Во глубине сибирских руд»…

– Н-е-е, там народник был, – вопросительно посмотрел на Ирину второй усач.

– Во, во… Кто был ничем, тот вставит всем. Кто я, что я, только лишь мечтатель… или мыслитель? Полное расщепление личности. Питие определяет сознание. Значит, тут водку пить будем?

– Да нет у них водки. Нету! Мусульмане они – не пьют – только курят, и другим прикурить дают.

Разговор был прерван появлением нового пассажира и клиента фирмы «Альмавир». Дверь машины открыла высокая девушка. Волосы были собраны в толстый закрученный хвост. Она подняла свою сумку и занесла её внутрь машины. Затем, протолкнула ее в угол, молча сев рядом с Ириной. Вытянула ноги в проход. Высокие шпильки босоножек, состоящих из пары ремешков, заставляли сомневаться – сама ли она только что поднимала тяжелый и большой багаж. Ногти на ногах и руках были накрашены ярко зеленым лаком. Салатовым. Серебряный браслет на ноге чуть постукивал подвешенными на нем фигурками, искусно вырезанными из малахита. Короткая белая юбочка и такая же кофточка больше открывали, чем закрывали.

В машине установилась напряженная тишина.

– Вам не холодно? – нарушил ее черноусый. Он кивнул на обнаженные плечи красотки. – Хотите, попрошу, чтобы выключили кондиционер?

Обладательница браслета молча посмотрела на мужчину.

– Ничего не скажешь, вы умеете держать паузу. Актриса?

Девушка все так же беззвучно смотрела на усатого.

– Мужики, отстаньте от девушки, – вступил в разговор пузоколенный водкохлеб. – Вам надо было с собой не коньяк, или не только коньяк везти, а кое-что подороже. И пообъемнее… С другими формами. Иль за багаж пожмотились платить?

Дверь еще раз открылась, и показался египетский представитель туристической фирмы. Он был в очках и в руках держал пачку бумаг.

– Так, все собрались. Уезжаем.

Его русский был почти чистым. Во всяком случае, не дальше Абхазии.

Шофер послушно завел мотор, и машина, плавно развернувшись, выехала с вокзальной площади.

– Значит так, – продолжал он, не отрываясь от бумаг. – Распределение по гостиницам. Вы двое, – кивнул он усатым няням, – и вы, – он поднял голову к Ирине. – По горящим путевкам. В одной гостинице. Вы знаете, что ваша гостиница – «Сэнд Бич»? Приготовьтесь, вы выходите первыми. Затем вы. «Гейсум», – он повернулся к девушке на шпильках. – И, наконец, «Голден бич» – ваш отель.

Он посмотрел на супружескую пару. Те одновременно кивнули ему в ответ.

«Сэнд бич» – крохотный отельчик – встретил прибывших полутемным холлом. Там не было ни души. Да и холла как такого не было. Широкая лестница, какую обычно изображают в сценах дворцового бала – вот все, что говорило о роскоши курорта. Под этой широкой лестницей, в сумраке, находилась стойка рецепшн.

Быстро зарегистрировавшись и получив номер и ключ от него, Ирина поднялась по этой широкой лестнице на второй этаж, где, собственно, и были расположены номера вдоль длинного узкого коридора.

Все выглядело запущенным, пустым и мрачным.

Щелкнув замком, она вошла в крохотный номер. Выкрашенные голубой краской стены и дверцы встроенного шкафа, комод и зеркало над ним. Две кровати стояли рядом, накрытые голубыми, байковыми одеялами.

С удовольствием скинув с себя рюкзак, Ирина положила его на комод и растянулась на кроватях. Прямо в одежде. Было тихо. Внезапно она встряхнула рукой. Рядом по кровати, щекоча и касаясь ее пальцев, полз огромный таракан. Когда-то давно, в школе ее одноклассник приносил такого на урок и называл его – мадагаскарским. Девушка в ужасе отпрянула. Махнув рукой, она отбросила ползающее чудовище в самый угол комнаты. Он развернулся и быстро снова побежал к кровати. Нагнувшись и схватив кроссовок, Ирина резким движением запустила его в монстра. С тараканом было покончено.

Падение обуви совпало со стуком в дверь. Неохотно подойдя к двери и повернув ключ в замке, она выглянула в коридор. За дверью стоял недавний попутчик. Рыжий.

– Вы даже не спрашиваете – кто это! – он улыбался.

– А вы – это?

– Вдруг это таракан? – он выразительно погладил свои усы.

– Откуда вы знаете? – она вздрогнула, и, оглянувшись, посмотрела на то место, где лежал труп таракана.

– Да я все знаю, как герой Александра Грина.

– Вы что, подбросили мне этого таракана?!

– Эх, молодежь, молодежь. Если бы вы читали Грина, то знали бы, что слова – «я все знаю» – принудительно были вытатуированы у пьяного парня на руке. А он, ни сном, ни духом… Ничего не знал…

– Я только что кого-то убила!

Ирина попыталась пошутить.

– Да, меня, своим незнанием моего любимого писателя, великого Александра Грина, во веки и присно и во веки веков… Аминь…

– Да посмотрите же. Вот.

Она отступила в комнату. Рыжий проследовал за ней.

– Вот, смотрите, полз прямо по моей кровати.

Она подняла кроссовок и показала на пятно останков.

Усатый даже не взглянул на них. Он опустился вдруг на одно колено и, взяв у Ирины ее ботинок, снова протянул его ей.

– Позвольте предложить вам прогулку по вечерней Хургаде. Я уверен, после этого преступления вам не заснуть.

– Засну. Это была самозащита, – она попятилась от него к балкону.

– Ну, как знаете, – он встал и двинулся к двери. – Можете устроить тут молебен по убиенному. Я пойду, пройдусь.

Он уже почти закрыл за собой дверь, когда Ирина кинулась за ним.

– Да, постойте же, я с вами, – она нагнулась, чтобы надеть кроссовок. – Погодите. Второй не найду.

Рыжий стоял по ту сторону порога и улыбался. Она закрыла дверь, положила ключ в карман и обречено зашагала рядом. Коридор по-прежнему был пуст. Они вышли на улицу, так и не встретив никого.

В переулке тоже было совершенно безлюдно, не считая небольшой стайки арабских парней, что с любопытством посмотрели на них.

– Вас проводить? Хотите, мы вас проведем по городу? – дружно заорали они.

– Лучше мы заблудимся и умрем, – пробормотал в усы Рыжий.

Они вышли на оживленную улицу.

– Как хоть вас зовут – то? А то неудобно будет кричать – эй!

– Эй, таракан? Почему неудобно? Сережей меня зовут. Всех людей с такими усами зовут Сережами. А ты – Ирина. Я знаю.

– Откуда?

Ирина внимательно посмотрела на усатого. Он засмеялся.

– Вот только не надо делать умное лицо. Особенно такое. Я просто посмотрел у нашего араба в документах. Раз. Второе. Я слышал, как ты проходила паспортный контроль. Три. Я видел, как в рецепшен заполняли твои анкетные данные. Столько возможностей. Выбирай. Что больше нравится?

Они шли по темным улицам, освещенным то тут, то там вывесками и редкими фонарями. Ветер дул так, что порой невозможно было идти с открытыми глазами. Ирина опустила голову и старалась не поднимать глаз. Но дело было не в силе ветра. Воздух пустыни содержал в себе песчаную взвесь. Песок попадал в легкие, в глаза, забивался под одежду. С каждым порывом песчинки острыми гранями врезался в кожу. Ирина закрыла глаза и остановилась.

– Вот возьми. Очки. Правда, черные. Но хоть глаза откроешь, – он достал из кармана рубашки солнечные очки и протянул девушке.

– Ха-ха! В черных очках вечером! В темноте!

Она надела очки. Привычные к пустыне арабы, в своих длинных разноцветных хламидах и тюрбанах, с удивлением посматривали на девушку.

– Может мне еще и белую тросточку взять?

– И звонко постукивать ею по мостовой? Да бесполезно. Все равно никто ничего не подаст.

– Такие жадные?

– Да просто нечего. Ты посмотри, куда приехала.