Австро-Венгрия: судьба империи Шарый Андрей
Неизвестная империя
Этот прохладный и пасмурный, но сухой, без снега или дождя, февральский уик-энд Карл фон Габсбург (он с детства привык называть себя именно так, без нагромождения пышных монархических титулов, которыми гордились десятки поколений его предков) провел в небольшом городке Корнойбург на левом берегу Дуная. Это почти что предместье Вены – от австрийской столицы даже на велосипеде ехать недолго, а машина по Дунайскому автобану домчит за считаные минуты, но жизнь здесь совершенно провинциальна. Жители Вены (да и не ее одной) наверняка причислили бы Корнойбург к разряду городов, в которых никогда ничего не происходит. На этот раз происходило, по крайней мере вечером в субботу: в пышном неоготическом здании местного магистрата Карл фон Габсбург, внук последнего австрийского императора и венгерского короля, давал Kaiserball, императорский бал. Ровно к восьми часам вечера к старой ратуше, самому монументальному сооружению Корнойбурга, подтягивались гости в костюмах, которые теперь принято считать маскарадными: элегантные дамы в пышных открытых платьях с меховыми накидками, представительные господа во фраках и цилиндрах, бравые офицеры в парадных мундирах.
Несмотря на то что Австрия уже сто лет как республика и монархические титулы здесь не в ходу, традиция императорских балов, с военными оркестрами в униформе времен Австро-Венгрии, страны, исчезнувшей с европейской карты век назад, жива и популярна. Такие мероприятия проходят прежде всего в тех городах, в которых когда-то были расквартированы полки императорской и королевской армии, и, конечно, любому из таких городов приятно иметь почетным гостем нынешнего главу дома Габсбургов. В этом давно нет никакой политики, скорее уважение к традициям и истории. Австрийской республике, вполне буржуазной на вид, но имеющей в качестве государственного герба орла, в чьих когтях рядом с разорванными цепями рабства – пролетарские серп и молот, ничто не угрожает. По крайней мере со стороны императорских балов.
Впрочем, до начала танцевального торжества в программе Карла фон Габсбурга имелся еще один пункт – согласованная по линии Панъевропейского союза, главой австрийского отделения которого является потомок императоров-королей, встреча с двумя журналистами, несколько лет назад написавшими о Габсбургах книгу на русском языке. Императорский внук давно привык к тому, что о его предках и их былых владениях то и дело публикуют исследования разного объема, глубины и качества. Но русский среди языков “габсбургской литературы” все же почти что экзотика, так что, надеемся, интерес к встрече был взаимным. Журналисты и отчасти историки – то есть мы, авторы этой книги, – в своих самых нарядных пиджаках, нацепив по такому случаю столь нелюбимые нами обоими галстуки, прибыли в назначенное время в назначенное место, в ресторан венской кухни на первом этаже здания того самого корнойбургского магистрата, чтобы застать потомка одного из древнейших родов Европы с аппетитом доедающим бифштекс. После бифштекса завязалась живая беседа, первый вопрос которой был предопределен происхождением собеседника:
Магистрат Корнойбурга. Фото. 2016 год
Bwag / Wikimedia Commons
– Вы когда-нибудь мечтали стать монархом Австро-Венгрии или какой-то из стран, некогда входивших в состав этой империи?
– Ответ очень простой – нет! Я родился в 1961 году, через много лет после того, как австро-венгерская монархия прекратила свое существование. К этому факту я отношусь как к вопросу нашего общего центральноевропейского прошлого, мой взгляд не отличается от мнений множества людей, которые просто интересуются историей. Вы спросите: есть ли у меня интерес к Австро-Венгрии? Определенно да! А ностальгия никуда меня не приведет, в таких вопросах я очень рационален. История может нас многому научить, особенно сейчас, когда мы вспоминаем о столетии со времени окончания Первой мировой войны. Происходит много такого, на что и мне стоит обратить внимание – как человеку, имеющему отношение к семье, которая профессионально занималась политикой на протяжении 800 лет. Мой дедушка был главой государства, и, конечно, в этом своем качестве он был политиком. Вы, естественно, можете назвать императора и по-другому, но он был и политиком тоже, пусть и на специфическом уровне. То же самое относится к моим предкам во многих, многих, многих поколениях. Так что монархия – это просто то, что у меня в крови, то, что сближает меня с моими предками.
– Вы австриец, конечно, но кем еще вы себя ощущаете?
– Моя главная самоидентификация, и очень сильная, – европейская.
– Как у вашего отца, Отто фон Габсбурга, сына Карла Последнего?
– Вот именно. Когда меня в 1996 году избрали в Европейский парламент, отец уже давным-давно был депутатом, представлял Германию. Я же представлял в Европарламенте Австрию. Мой брат в то же время был послом Венгрии в Европейском союзе, а моя сестра – депутатом парламента Швеции. Другая моя сестра позже стала послом Грузии в Берлине. Мы чувствуем себя дома во всей Европе, в этом нет сомнения.
– Но ваша австрийская идентичность существует?
– В определенной степени – несомненно, но не нужно забывать, что я родился не в Австрии, а в Германии, где и вырос. Однако нельзя сказать, что моя идентичность немецкая. В общем, если называть страну, с которой я в наибольшей степени идентифицирую себя, – это Австрия. Но не сама по себе, а Австрия как часть Центральной Европы. Я в значительно большей степени чувствую себя центральноевропейцем, чем австрийцем.
– Вы побывали во всех странах, входивших ранее в состав Австро-Венгрии?
– Нельзя сказать, что я посетил все без исключения территории, входившие когда-либо в состав Австро-Венгрии. Но я побывал во всех странах, которые образовались на просторах бывшей империи, и, думаю, во всех сколько-нибудь важных ее городах. Я везде чувствую себя дома, потому что эти земли объединены общей историей, и чувство “домашности” возникает у меня автоматически. Но, если вы все-таки попросите назвать какой-то один адрес, я назову Хорватию. Я провел в этой стране много времени, работал там во время вооруженного конфликта 1990-х годов, в Хорватии у меня много друзей, в Хорватии я повстречал свою будущую жену, одно из имен у каждого из моих троих детей хорватское, мой сын крещен в Загребе. Так что да, определенное особое отношение к Хорватии у меня существует, но все же нельзя сказать, что в других местах я чувствую себя не так комфортно.
– У вас есть ощущение, что все эти страны когда-то составляли одно большое государство?
– Вы обращаете внимание на страны, а я говорю о регионе, объединенном общей историей. И сейчас у этого региона общие проблемы, и всегда были, с раннего средневековья. Путешествуя по Центральной Европе, вы не можете не заметить культурное единство. Для меня всегда было сложно делить этот регион на страны, я рассматриваю его как единое целое.
– Как вы относитесь к тому, что Австро-Венгрию иногда называют предтечей Европейского союза? Это правда или всего лишь красивая фраза?
– Сравнение любой исторической конструкции с современностью фальшиво, потому что история постоянно движется вперед. Но есть некоторые моменты, которые сохраняют значимость и сегодня, своего рода золотой стандарт Европейского союза. Начнем с того, что Австро-Венгрия была единственной по-настоящему многонациональной и мультикультурной империей своего времени. Классический пример – государственный гимн, который исполнялся на языках всех народов, населявших это государство. Такое было возможно только в Австро-Венгрии. Представьте себе, что во Франции кто-то попытался бы спеть “Марсельезу” на бретонском или окситанском языках – за это можно было бы поплатиться! Невозможно вообразить исполнение британского гимна на любом другом языке кроме английского.
Император Франц Иосиф, его внучатый племянник эрцгерцог Карл (будущий император Карл) и сын Карла эрцгерцог Отто играют в солдатики. Раскрашенная литография. 1915 год
“Мультикультурализм” вообще опасное слово. Я понимаю под этим термином союз культур, оказавшихся в состоянии сосуществовать, не смешиваясь, в отличие от американского варианта мультикультурализма, когда разные культуры теряют самобытность. В моем офисе есть фотография, которая приводит меня в восторг. Это снимок времен Первой мировой войны, фото одного из боснийских полков австро-венгерской армии; рядом запечатлены военные священники – фельдкурат, полковой имам, полковой раввин, – стоящие перед солдатским строем. Сейчас такое трудно себе представить. В наследии Австро-Венгрии можно отыскать много такого, что сегодня послужит примером для Европейского союза.
Говоря об империи Габсбургов, я часто употребляю понятие Reichsidee в том его смысле, который трудно адекватно передать на других языках. Английская imperial idea – это махараджа верхом на слоне, но у нас-то речь не об этом! Французская ide imperial – Наполеон – тоже не то! Reichsidee в ее австро-венгерском смысле – идея империи, основанной на принципе субсидиарности [1]. Это означает ускоренное развитие регионов, специфических национальных культур. Для меня это еще один пример того, что хорошо бы перенести из истории в сегодняшний день.
– У вас есть какие-то особые связи с другими монархическими домами Европы, правящими сейчас или правившими в прошлом, скажем, с Романовыми?
– Со многими мы дружим, что неудивительно, – с несколькими династиями мы состоим вблизком родстве. У нас тесные связи, родственные и дружеские, например с испанской королевской семьей или с семьей великого герцога Люксембургского.
– Габсбурги славились строгими внутрисемейными правилами, существовал статут, утвержденный императором Францем Иосифом и регулировавший поведение членов семьи. Сейчас что-то изменилось? В частности, может ли нынче Габсбург жениться или выйти замуж за человека недворянского происхождения?
– Конечно. Без всяких проблем. Мой отец Отто фон Габсбург был в этом отношении прагматиком. А я, как человек с опытом военной службы, могу сказать: не стоит отдавать приказ, выполнения которого невозможно добиться. Время идет, и наша семья меняется в соответствии с его новыми требованиями. Это отражает и тот факт, сколь активны сегодня Габсбурги в разных сферах деятельности, от высоких технологий до высокой моды. Свою задачу я вижу в том, чтобы за этим стояли, вопервых, знания, а вовторых – чувство семейной солидарности, представление о том, что мы одна большая семья. По-моему, это здорово – иметь так много родственников, столь разнообразных как в географическом, так и в профессиональном отношениях. В мире насчитывается 500 или 600 Габсбургов. Точное число не могу назвать, но Габсбурги есть везде – в Африке и в Латинской Америке, один даже в России.
– Один из ваших предков, Франц Стефан Лотарингский, супруг королевы Марии Терезии, благодаря личной деловой активности основал в XVIII веке семейный фонд Габсбургов, отделив тем самым финансы династии от государственной казны. За счет этого фонда Габсбурги и жили до конца империи в 1918 году. Этот фонд в том или ином виде существует сейчас? Как устроены габсбургские финансы?
– Тут все просто: по окончании Первой мировой войны имущество нашего рода было конфисковано. За исключением некоторых младших ветвей династии, которые остались в Австрии и частично сохранили свою собственность (например, замок Персенбойг принадлежит потомкам эрцгерцогини Марии Валерии, младшей дочери Франца Иосифа). Но наша старшая ветвь, высланная за границу, подверглась полной экспроприации. То есть все, что у нас есть сейчас, – это собственность, на которую мы заработали в течение последних примерно 90 лет.
– Вы были депутатом Европарламента, являетесь членом Австрийской народной партии. Не собираетесь продолжать активную политическую карьеру?
– Я увлекаюсь разными вещами, но больше всего меня привлекает международное гуманитарное право. В этой области сейчас многое серьезно меняется. Я рад участвовать в этом процессе, поэтому сотрудничаю, в рамках организации “Голубой щит” [2] и в иных своих качествах, с различными международными организациями, которые занимаются соответствующей проблематикой. Не считаю эту свою деятельность лишенной политического содержания, сформулирую это так. Я люблю вспоминать годы, проведенные в Европейском парламенте. Кажется, мне кое-чего удалось тогда добиться – особенно как депутату, выступавшему по правозащитным вопросам. С другой стороны, я рад, что сейчас у меня остается больше времени для занятий другими делами. Хотя ничего не могу исключать в будущем. Опять вспомню отца: Отто фон Габсбурга впервые избрали в Европарламент, когда ему было 68 лет.
Не будем скрывать: разговор с Карлом фон Габсбургом произвел на нас необычное впечатление. Несомненно, он интересуется прошлым своей семьи и досконально это прошлое знает. С умением опытного фехтовальщика собеседник отбивал наши выпады “тонких знатоков” австро-венгерской истории и географии: Карл фон Габсбург помнит, что его дедушка-император в молодости служил в армии в украинском теперь городке Коломыя, да и сам в Коломые (в отличие от авторов этой книги) побывал. Он привык общаться со всякими журналистами, он дал сотни интервью и ответил на тысячи вопросов, и вряд ли отыщется таковой на австро-венгерскую тематику, который мог бы застать его врасплох. Фон Габсбург не играет в потомка повелителей центральноевропейской вселенной, а потому не кажется ни чудаковатым, ни смешным, как иные представители древних родов, потерявшие власть и славу, но не утратившие спесь и важный вид. Не так легко нести бремя многовековой фамильной родословной, но жизнь и опыт, видно, учат с этим справляться: когда пожилая фрау с субботней прической, узнав фон Габсбурга, сделала почтительный книксен, он ответил благодарным полупоклоном и легкой полуулыбкой. В меру достоинства, едва уловимая тень самоиронии: вы, уважаемая госпожа, приветствуете согражданина, но мы оба помним о нашем общем великом прошлом.
Карл фон Габсбург. Фото Виктории Гребенюк. 2018 год
В то же время глава дома Габсбургов – современный политик, смотрящий на Европу без чрезмерной ностальгии и ложной уверенности в том, что мир, который похоронила в 1914 году Первая мировая война, был правильным и единственно возможным, а все, случившееся потом, – лишь череда трагических недоразумений. Трагических – безусловно. Недоразумений – вряд ли, если учесть, что история представляет собой непрерывный поток событий; каждое последующее проистекает из предыдущего и определяется им. Все это не исключает возможность выбора, перед которым европейцы оказались и в 1914, и в 1918, и в 1939 годах, и, к сожалению, далеко не всегда предпочитали лучший из возможных вариантов. Скорее наоборот.
Карл фон Габсбург делает акцент на наднациональной идентичности. В этом Карл настоящий потомок своего рода: империя, выстроенная его предками, была именно такой – населенной чертовой дюжиной народов, пестрой, связанной общностью истории и географии больше, чем единством языков или культур, хотя и они за столетия совместной жизни сближались, пересекались, проникали друг в друга. Десятилетие за десятилетием, век за веком эта монархия прирастала новыми народами, территориями, строилась неторопливо, как храм Божий, камень на камень, кирпич на кирпич. Габсбурги терпеливо и кропотливо, хитростью и упорством, талантом и умом, изредка жестокостью, куда чаще путем компромиссов, за 600 лет владычества оборудовали большое многонациональное государство. Лучшего прообраза наднационального единства европейская история, пожалуй, не дала. В начале ХХ века вторая по площади и третья по численности населения европейская держава, Австро-Венгрия входила в число немногих стран, определявших содержание общественно-политических, социальных и культурных процессов в Старом Свете.
Это было сложносочиненное государство, устройство которого парадоксальным образом основывалось на его противоречиях. Империя, монархи в которой были не прочь править авторитарно, но по зрелом размышлении уступали либеральным веяниям. “Тюрьма народов” (по убеждению нескольких поколений националистов), в которой идея этнической толерантности зачастую оказывалась сильнее шовинистических настроений. Довольно мощная, даже на закате, держава, которая с большей охотой расширяла свои пределы династическими браками и дипломатическими комбинациями, нежели захватами и войнами. Страна вековых, даже дряхлых традиций, неизменно открытая модерну в живописи, архитектуре, музыке…
Поищем параллели. Держава Габсбургов складывалась как континентальная империя, в отличие от Британии или Испании, но подобно России не имела серьезных заморских владений [3]. Дюжина подвластных Габсбургам народов жила в компактной стране, и даже до наступления эпохи телеграфа депеша с самой далекой окраины поспевала в столицу империи всего за неделю или две. При этом (еще одно сходство с Россией) дунайская монархия кое в чем оставалась таинственной не только для западноевропейских соседей, но подчас, кажется, и для себя самой. Габсбургскому канцлеру Клеменсу Меттерниху не зря приписывают фразу: “Азия начинается на Ландштрассе”. Эта венская улица вела на восток, а восточнее Вены для рафинированных европейцев тогда словно не существовало цивилизации. В империи Габсбургов уживались разные реальности. Вена по праву считалась одной из блестящих столиц, соперничавших роскошью с Парижем и Лондоном, австрийский двор пользовался славой самого церемонного в Европе, но восточные окраины дунайской монархии – Трансильвания, Буковина, Галиция – пугали дикостью самих австрийцев, казались мистическими заповедниками, в которых могут обитать не только люди, но и вампиры.
Габсбурги справедливо числили за собой особую заслугу в коллективной борьбе европейцев против Османской империи, в многотрудном и кровопролитном сопротивлении креста полумесяцу. Их армии веками сдерживали наступательные порывы джихада. Территориальная экспансия османов в Европе была остановлена именно под Веной: город дважды, в 1529 и 1683 годах, выдерживал многомесячную осаду неприятельских войск. Первая неудача, свидетельствуют летописи, всего лишь серьезно встревожила султана Сулеймана Великолепного. Второе поражение, через полтора века, оказалось более чувствительным: сражение под Веной, в котором на стороне Габсбургов соединились армии многих христианских стран, положило окончательный предел османскому проникновению в глубь континента. Но центральноевропейская империя после этого еще долго служила поясом безопасности и заградительным валом западного мира.
Государственное дело Габсбургов всегда делалось непросто, их страна двигалась от кризиса к кризису, раз за разом почти чудесным образом выходя из исторических испытаний и переделок. В XIX веке, опыт которого преимущественно исследуется в нашей книге, дунайская монархия пережила два главных этапа внутреннего переустройства. В самом начале того столетия на руинах Священной Римской империи германской нации [4] Франц II Габсбург объявил себя императором Австрии и начал создавать из своих владений, довольно разрозненных в политическом и правовом смысле, централизованное государство. В 1867 году политический компромисс, достигнутый Веной и Будапештом после долгого и бурного выяснения отношений, ознаменовал трансформацию габсбургских земель в двуединую монархию – Австро-Венгрию. Полвека ее существования и без малого семь десятилетий пребывания на престоле Франца Иосифа, “последнего монарха старой школы”, принесли противоречивые, но во многом удачные попытки реформ и систематические поиски, говоря сегодняшним языком, успешной модели социально-политической модернизации. Итоговый результат этих попыток и поисков Габсбургам и их подданным увидеть не удалось. Конец дунайской монархии, этому уникальному историческому эксперименту, положило роковое стечение внутриполитических и международных обстоятельств, обернувшееся в 1914 году мировой войной.
Но пока Австро-Венгрия жила – и сие отчетливо видно на фоне политических, национальных, социальных проблем современной ей Европы, – эта страна представляла собой пример умеренного процветания, относительного спокойствия и скромного благополучия. Габсбурги смогли обустроить, пожалуй, самую уютную в истории империю: с налаженным административным порядком и эффективной бюрократией; со сглаженными социальными противоречиями; с внятно сформулированной идеологией, основанной не на этнических или классовых принципах и не на милитаристском раже, а на государственной традиции и гражданской лояльности. Габсбурги не были пузатыми эксплуататорами-кровопийцами из марксистских брошюр. Корона означала для них не возможность наслаждаться властью или обогащаться (хотя власть они любили и богатств скопили вдоволь), но в первую очередь долг, миссию, ответственность.
То обстоятельство, что народы империи в конце концов отказали монархии в доверии, а дело Габсбургов было исторически проиграно, – в большей степени не вина, а беда династии. Ей не хватило потенциала перемен и энергии трансформации, недостало умения противостоять жестоким ударам извне. Случались и стихийные стечения неблагоприятных обстоятельств вроде гибели двух многообещающих наследников трона, кронпринца Рудольфа в 1889-м и эрцгерцога Франца Фердинанда в 1914 году. Ведь, как справедливо заметил американский историк Пол Джонсон, “хотя исследователю и неприятно признавать это, но удача – весьма важный фактор”.
Есть, однако, логика в том, что в Европе индустриальной эпохи именно Габсбурги стали последними наследниками модели космополитической монархии, подданных которой больше, чем национальность, религия или локальный патриотизм, объединяла верность короне. До последних лет империи большинство жителей Австро-Венгрии сохраняли почтение к трону, хоть и пассивное. Для миллионов подданных императора-короля распад его страны обернулся личными трагедиями. Центробежные тенденции – притом что национализм представлял собой естественную угрозу общему государству – до поры до времени уравновешивались в Австро-Венгрии центростремительными процессами.
Австрийский император и венгерский король Франц Иосиф. Фото Карла Питцнера. 1885 год
Нам, родившимся и выросшим в XX веке, естественным кажется существование национальных государств, принцип ein Land – ein Volk [5], хотя в действительности это правило соблюдается далеко не всегда: достаточно взглянуть на Испанию, Швейцарию, Бельгию или Россию. История монархии Габсбургов напоминает: нации, национализм, национальные государства – это не данный раз и навсегда порядок вещей, а всего лишь исторические явления, имеющие начало и конец. Существуют и альтернативные модели государственно-политического устройства, позволяющие интегрировать большие пространства с выгодой для их обитателей, вне зависимости от языка, религии или обычаев. В последние полвека такую модель с трудом, но пытается выстроить Европейский союз – и неудивительно, что в его столицах все чаще вспоминают об опыте Габсбургов и их историческом деле.
Оглядываясь в XX столетие, первая большая война которого наряду еще с тремя империями (в их числе российской) погубила Австро-Венгрию, заметим: для народов Центральной Европы столетие без Габсбургов оказалось не более, а скорее куда менее счастливым, чем столетия “под Габсбургами”. Один историк сказал об этом так: “Падение многовековой монархии привело к воцарению убийственных форм национализма и бессмысленных революций, заменивших гибкие и гармонические политические сообщества искусственными объединениями народов”. Один писатель оказался эмоциональнее историка (как, впрочем, и пристало его ремеслу): “Во времена этой империи еще не было безразлично, жив или умер человек. Все, что росло, требовало много времени для произрастания, и всему, что разрушалось, требовалось долгое время, чтобы быть забытым. Все существовавшее оставляло свой след, и люди жили воспоминаниями, как теперь живут умением быстро и навсегда забывать”. Неспешность и умеренность, особенно если подходить с мерками сегодняшнего дня, значились среди главных добродетелей габсбургского государства. Неспешность (понимаемая как медлительность) и умеренность (трактуемая как неспособность первенствовать) оказались в числе основных причин, по которым это государство было уничтожено.
Конечно, любой желающий найдет, что противопоставить ностальгическим воспоминаниям о стране, которую никому и никогда не вернуть. Критики габсбургского опыта весьма многочисленны. Десяткам знаменитых умов дунайская монархия, обычно олицетворяемая ее предпоследним престарелым императором, казалась символом державной дряхлости, мировым недоразумением, карикатурой на современное государство. “Австрия была имперской организацией, а не страной”, – убеждал читателей видный британский историк Алан Дж. П. Тейлор. Ему в романе-эпопее “Человек без свойств” вторил австрийский писатель Роберт Музиль, скрестивший национальные цвета с гардеробными мотивами: “Две части страны, Венгрия и Австрия, подходили друг к другу, как красно-бело-зеленая куртка к черно-желтым штанам; куртка была сама по себе, а штаны были остатком уже не существующего черно-желтого костюма”. Тейлор и Музиль по-своему правы, как правы и Ярослав Гашек, и Томаш Масарик, и многие другие горячие недруги габсбургской монархии, судившие о ее судьбе, исходя из личного опыта, нередко ведомые собственными обидами и политическими убеждениями. Так, прав каждый, кто осуждает старый мир на том простом основании, что его больше не существует.
Австро-Венгрия вовсе не идеальное государство, и эта книга совсем не панегирик былой империи. Мы старались не обходить острые углы и не замалчивать неприглядные вещи. Но, взяв на себя обязанность придерживаться исторических фактов, решили в то же время не отказываться от своих симпатий. И вот вывод нашего исследования: монархия Габсбургов, при всех ее недостатках, противоречиях устройства, при всем драматизме, сопровождавшем процесс ее трансформации, и при всем трагизме ее разлома и крушения, представляется успешным, а главное – познавательным и поучительным историческим феноменом. Вклад этой страны в мировую политическую и общественную культуру недооценен, а ее опыт – особенно на нашей родине, увы, не склонной к пристальному непредвзятому взгляду за свои границы, – недостаточно изучен.
Для всех без исключения центральноевропейцев дунайская монархия – не прошлое и даже не позапрошлое, а уже позапозапрошлое государство; XX столетие оказалось столь бурным, столь кровавым, столь богатым на события, что в большинстве энциклопедий и популярных справочников габсбургским временам отводится короткая главка в несколько страничек. При этом все “постгабсбургские” страны в той или иной мере стремятся жить и строить свое будущее согласно девизу Франца Иосифа – Viribus unitis, “Объединенными усилиями”. Ведь развитие Европейского союза едва ли не в первую очередь означает для Центральной Европы необходимость регионального сотрудничества, вернее, его возобновления на добровольных началах, фактически впервые со времен государства Габсбургов. В процессе перемен становится понятным, что Центральная Европа имеет ценность сама по себе, а не только как “прокладка” между Россией и Западом, какой она стала после падения Габсбургов. У жителей этого региона до сих пор гораздо больше общего друг с другом, чем с западными или восточными соседями. Поэтому лучший путь для Центральной Европы, похоже, состоит в том, чтобы, меняясь, оставаться собой, сохранив уют и тепло, о которых некогда так пеклась австрийская династия.
Дети другой погибшей империи, по-своему величественной, но куда менее либеральной и человечной, чем дунайская монархия, мы по многу лет прожили на бывших австро-венгерских территориях, объездив десятки уголков этой некогда обширной страны. Из вагона поезда и из салона автомобиля, с моста над Дунаем и с башни Пражского Града, с альпийского перевала и с адриатического побережья, из-за стола в венской библиотеке и из зала будапештского музея, из трансильванского местечка и галицийского городка – с разных “наблюдательных точек” летопись империи Габсбургов предстает не только, да и не столько историей монархической династии или подчиненных ей народов. Все гораздо полнее, красочнее и интереснее: это летопись частной жизни десятков миллионов людей, это поразительные хитросплетения их судеб, их великие подвиги и низкие злодеяния, это осуществление их блестящей мечты и крушение их последней надежды.
Глянцевые портреты полудюжины знаменитостей, имена которых в массовом сознании, так или иначе, связаны с австро-венгерской историей, вроде Иоганна Штрауса, Зигмунда Фрейда, Густава Климта или Стефана Цвейга, дополнились в наших записных книжках галереей не менее значимых, но менее известных персонажей и образов. Ведь подданные австрийского императора и венгерского короля совершали кругосветные путешествия, штурмовали полярные широты и горные вершины, учили Европу танцевать вальс и любить оперетту, они открывали новые земли и звезды, писали поэмы и теологические трактаты и даже устанавливали олимпийские рекорды. Это жители империи Габсбургов изобрели торпеду и керосиновую лампу, оборудовали первую в мире телефонную станцию, построили первую в мире высокогорную железную дорогу и провели одну из первых в Европе линий электрического трамвая. Они не просто были частью Европы – Европа была невозможной без них и их государства.
При всем многообразии центральноевропейских земель они и теперь объединены наследием общего прошлого. Речь не только о том, что кварталы Братиславы, Нови-Сада, Триеста или Дьора напоминают о венской градостроительной моде; не только о том, что здания вокзалов и оперных театров в Загребе, Либереце, Тимишоаре или Черновцах сооружены словно по одному чертежу (последнее, кстати, экономически легко объяснимо: по проектам архитектурного бюро Фердинанда Фельнера и Германа Гельмера построены три десятка театров в Австро-Венгрии и еще 18 в других европейских городах, в том числе в российской тогда Одессе); не только о том, что в любом почтенном ресторане Брно, Любляны, Будапешта или Львова вам приготовят блинчики примерно по одной и той же узнаваемой рецептуре (точно такие конечно же нам подали в ратушном ресторане Корнойбурга после встречи с Карлом фон Габсбургом); не только об общей традиции танцевальных балов, о сходстве кофейной культуры или о забавном проявлении новой ностальгии – портрете старого императора над барной стойкой. Связь огромной и динамично развивающейся европейской территории с навсегда минувшим и эфемернее, и мучительнее, и основательнее, и эмоциональнее, чем можно подумать, пролистав исторический роман или учебник истории.
Наша книга – ни то ни другое. Это очерки о центральноевропейской Атлантиде, о которой русскоязычный читатель знает куда меньше, чем она того заслуживает. Это своего рода биография большой, пестрой и интересной страны, но ни в коем случае не некролог. Может быть, верно говорят, что великие империи не умирают – они лишь засыпают на время.
I
Короны империи
Трудно сразу поверить, что огромное дерево, стянутое стальными скрепами, уже мертво, даже если на нем и не распускаются листья.
А. Дж. П. Тэйлор, “Монархия Габсбургов” (1941)
Западный вокзал Будапешта, 27 декабря 1916 года, два часа пополудни. На празднично украшенном перроне стоят элегантно одетые господа – члены венгерского правительства, депутаты парламента, представители городских властей. Тут же выстроилась рота почетного караула. Со стороны Вены приближается поезд, выпуская клубы пара, замедляет ход. У третьего вагона появляются гвардейские офицеры, вытягиваются в струнку, молодцевато козыряют выходящей на перрон молодой семье. Худощавого мужчину лет тридцати в военной форме сопровождают симпатичная дама с живыми темными глазами и четырехлетний мальчик с торчащими из-под шапочки локонами. Встречающие почтительно приветствуют их. Это новый австрийский император и венгерский король Карл, его супруга Зита и наследник трона эрцгерцог Отто. Они прибыли в Будапешт на коронацию – как выяснится позднее, последнюю в истории династии Габсбургов.
Три дня спустя, 30 декабря, в церемониальном зале королевского дворца в Буде состоялся торжественный обряд. Карл принес клятву на Библии, дал обязательство защищать старинные вольности Венгерского королевства, после чего кардинал Янош Чернох передал монарху скипетр и державу. Потом настал черед королевы. Кардинал коснулся ее правого плеча древней короной святого Иштвана (Стефана) [6] и произнес: “Прими сию прекрасную корону как супруга короля, готовая разделить с ним заботу о рабах Божиих. Чем выше твое положение, тем большим да будет твое смирение, во имя Господа нашего Иисуса Христа”. Раздались залпы салюта, зазвенели колокола, и над холмами Буды, над стылым Дунаем, над улицами Пешта и, казалось, над всей венгерской равниной до самых Карпат разнеслось: ljen a kirly! – “Да здравствует король!” Карл IV, король Венгрии, он же – под именем Карла I – император Австрии (в этом качестве Габсбурги, однако, не короновались), вступил на престол.
Венгрия, а вместе с ней вся империя Габсбургов, словно стремилась уверить себя и мир, что ничего не изменилось, что власть династии так же крепка, как и пару веков назад, а молодого короля ждет долгое и счастливое правление. Но действительность оказалась иной. Монархия, истощенная длившейся третий год войной, быстро приближалась к краху. Великолепие торжеств лишь на время заслонило для их участников и гостей грозную реальность – безнадежность боев на четырех фронтах, голод в городах, недовольство в селах, брожение среди народов империи, чья верность династии подвергалась все более серьезным испытаниям. На плечи 29-летнего императора-короля, не выглядевшего ни гигантом, ни гением, легла ноша, которую вряд ли вынес бы и человек куда более стойкий. Кто знает, не вспомнил ли Карл Последний, слушая кардинала, другую фразу – мрачное напоминание, произнесенное как-то дядей молодого императора, погибшим в Сараеве эрцгерцогом Францем Фердинандом: “Корона Габсбургов – это терновый венец”?
Почти на полвека раньше, летом 1867 года, во время предыдущих коронационных торжеств, в Будапеште царило куда более приподнятое настроение. Тогда корону святого Иштвана возложили на рано облысевшую голову 37-летнего Франца Иосифа, закрепив примирение Австрии с мятежной Венгрией. Это примирение нашло выражение в специальном соглашении – Ausgleich (“Уравнение в правах”), заложившем правовую основу двуединой монархии. Будущее этой громадной страны тогда представлялось если не блестящим, то по меньшей мере вполне приемлемым. Казалось, была найдена удачная модель общежития на подвластных Габсбургам землях Центральной и Восточной Европы. В своем данном Богом праве повелевать многими народами и заботиться об их благополучии австрийская династия не сомневалась. Это правление продолжалось несколько веков – так почему же власть Габсбургов, некогда причислявших к своим предкам римского императора Августа и даже легендарного троянца Энея, не могла длиться вечно?
Царствование Франца Иосифа, эти без малого семь десятилетий лишь укрепляли у подданных монарха такое ощущение. Казалось, почтенный император и его держава есть и будут всегда, они естественны и неустранимы, как восход и закат солнца. Знаменитый английский историк Арнольд Тойнби писал об империях эпохи упадка: “Универсальное государство обнаруживает тенденцию выглядеть так, словно оно и есть конечная цель существования, тогда как в действительности оно представляет собой фазу в процессе социального распада”. Коронация 1867 года была в этом отношении переломным моментом: дунайская монархия перестала быть классической империей, а габсбургский император из носителя абсолютной власти превратился лишь в один из политических институтов нового государства.
Корона императора Рудольфа II. 1602 год
Франц Иосиф понимал, что времена меняются, и в 1910 году, принимая в Вене бывшего президента США Теодора Рузвельта, с гордостью и грустью произнес: “Я – последний монарх старой школы!” Родившийся в 1830 году кайзер [7] был воспитан в духе абсолютистских традиций, а образцом для подражания в юности считал своего деда, крайне консервативного Франца I, правившего в 1792–1835 годах (до 1806 года – Франц II, как император Священной Римской империи). Но время шло, и под влиянием революций, войн, личных потрясений, общения с советниками и противниками, в результате собственных размышлений (император не был интеллектуалом, но отнюдь не был и тупицей) резкий, безапелляционный и порой жестокий юноша, десятками утверждавший в 1849-м смертные приговоры венгерским революционерам, превратился в сдержанного, терпимого и в чем-то даже мягкого мужчину. Потом зрелый муж стал стариком с пышными седыми бакенбардами, который, пусть нехотя и с опаской, но принял новшества наступившей эпохи – парламентаризм и архитектурный модерн, депутатов-социалистов и гражданские браки, графа Дьюлу Андраши (которого когда-то заочно приговорил к смерти) в кресле министра иностранных дел и Карла Люгера (антисемита, но, как сказали бы сегодня, крепкого хозяйственника) на посту бургомистра Вены. Только в быту император оставался консерватором: не пользовался пишущей машинкой и телефоном (приказал убрать его от греха подальше… в туалет), почти не ездил на автомобиле и даже в преклонном возрасте избегал лифтов, предпочитая топать по лестницам.
На плакате, выпущенном в 1908 году к 60-десятой годовщине восшествия Франца Иосифа на престол, император-король изображен сидящим на троне, у которого собрались все без исключения его царственные предки начиная со Средних веков. Рудольф Старший, первый Габсбург, занявший в 1273 году трон Священной Римской империи германской нации, показан приносящим поздравления далекому потомку, которому удалось переплюнуть всех Габсбургов по части продолжительности правления. Плакат символичен: Франц Иосиф всегда стремился быть в первую очередь главой династии, а значит – хозяином доставшегося ему от предков огромного домена, который нужно сохранить и передать наследникам. Николай II, заполняя анкету во время переписи населения, в графе “род занятий” написал: “Хозяин земли Русской”. Франц Иосиф мог бы ответить на этот вопрос так: “Глава дома Габсбургов”. Положение первого лица династии являлось для него отправной точкой, фундаментом и причиной всего – долгих дней за письменным столом, круговерти приемов, балов и парадов, переговоров с государями и иностранными дипломатами, выстраивания политических комбинаций и, наконец, одиночества, глубокой тоски и грусти, которые с годами все больше овладевали царственным старцем, столь многое принесшим в жертву династии и империи. Времена абсолютизма уходили в прошлое, и, хотя роль императора и его семьи в жизни страны и общественном сознании оставалась значительной, священный ореол Австрийского дома явно поблек. Династии нужно было приспосабливаться к новым историческим условиям.
Некоторые представители монархической фамилии совсем не хотели этого. Одним из последовательных защитников традиций Габсбургов, пытавшихся сохранить за династией исключительное положение в социальной иерархии, был эрцгерцог Альбрехт (1817–1895), сын эрцгерцога Карла, одаренного полководца, нанесшего в 1809 году в битве при Асперне поражение самому Наполеону. Неудивительно, что и Альбрехт по мировоззрению был прежде всего солдатом. Он сделал военную карьеру, увенчанную в 1866-м победой над итальянцами под Кустоццей. Трагедии в семье – единственный сын Альбрехта умер в младенчестве, супруга скончалась, не дожив до 40 лет, а дочь погибла 17-летней в результате несчастного случая – ожесточили эрцгерцога, от природы суховатого и упрямого.
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИМАКСИМИЛИАН, император и брат императораЭрцгерцог Фердинанд Максимилиан (1832–1867) был на два года младше своего брата Франца Иосифа. Их мать, эрцгерцогиня София, говорила, что из своих четырех сыновей больше других уважает Франца, но сильнее всего привязана к Максу. Ходили слухи (скорее всего, безосновательные), что отцом мальчика был не добродушный эрцгерцог Франц Карл, а живший в Вене сын Наполеона I, рано умерший “Орленок” – Франц, герцог Рейхштадтский. Отношения между Максом и Францем Иосифом складывались противоречиво: разные по характеру братья любили друг друга, но соперничали. В 1853 году, когда венгерский националист совершил покушение на императора, Макс первым примчался в Вену, но это вызвало неудовольствие Франца Иосифа: он решил, что брат надеялся на его смерть и спешил занять место. Вскоре Максимилиана назначили командующим австрийским флотом, а в конце 1850-х годов эрцгерцог стал наместником императора в Ломбардии и Венеции. Но дела там шли неважно, жители этих территорий относились к Габсбургам враждебно. Перелом в жизни Максимилиана и его супруги, бельгийской принцессы Шарлотты, наступил в 1863 году. Побуждаемый Наполеоном III, имевшим свои интересы в Мексике, Максимилиан согласился принять корону этой страны, толком не зная тамошних нравов и обстановки. В Мексике шла гражданская война. Сторонники Максимилиана, поддерживаемые французскими войсками, проигрывали республиканцам под командованием Бенито Хуареса. Три года Максимилиан вел войну, одновременно пытаясь проводить в разоренной стране либеральные реформы. После вывода из Мексики французских войск положение монархистов стало безнадежным. Максимилиан, преданный частью своей армии, попал в плен в городе Керетаро. Республиканцы приговорили императора к смерти. Несмотря на просьбы о помиловании, направленные Хуаресу европейскими монархами, президентом США, а также Виктором Гюго и Джузеппе Гарибальди, 19 июня 1867 года Максимилиан Мексиканский был расстрелян вместе с двумя верными ему генералами. Тело императора доставили в Европу на фрегате Novara. Биографы указывают, что Франца Иосифа за всю его долгую жизнь видели плачущим лишь дважды: в 1889-м, на похоронах сына, кронпринца Рудольфа, и 22 годами раньше, когда он получил предсмертное письмо Макса. “Дорогой брат! Волею судьбы я вынужден принять незаслуженную смерть. Посылаю тебе эти строки, чтобы от всего сердца поблагодарить за братскую любовь и дружбу. Пусть Бог дарует тебе счастье, мир и благословит тебя, императрицу и милых детей. Прошу простить меня за совершенные ошибки и неприятности, которые я тебе причинил… Остаюсь до конца жизни твой вечно верный брат Максимилиан. Керетаро, 18 июня 1867 года”.
Альбрехт имел репутацию “серого кардинала” габсбургского дома. Он много размышлял над тем, что должно служить духовным основанием, идеей, raison d’tre дунайской монархии. В письмах к юному кронпринцу Рудольфу, которого он пытался отвлечь от вредных либеральных идей, эрцгерцог утверждал: залогом прочности габсбургского государства могут быть “не абстрактные концепции государственности, а армия <…> и Австрийский дом как воплощение идеи Отечества, за которую его подданные готовы проливать кровь. Династия должна быть отделена пропастью от подданных; ни одному из них, на какую бы высоту он ни поднялся, не должно быть позволено пользоваться такими же почестями, как даже самому младшему из эрцгерцогов <…> Император – глава династии, ее судья, ее суверен, и ее члены должны выражать ему почтение и быть его преданными слугами, подавая пример всем подданным <…> Вот принципы, благодаря которым Австрийский дом в течение столетий достиг могущества и процветания. Если эти принципы <…> будут отброшены, династия потерпит крушение, столкнувшись с сообществом народов, до сих пор связанных между собой исключительно обязательствами перед династией и ее армией”. Альбрехт отличался трезвостью оценок, он четко сознавал, на чем базируется габсбургская власть. Эта проницательность тем не менее не мешала эрцгерцогу искать рецепты укрепления монархии исключительно в прошлом.
Тем не менее жить как в прошлом у династии уже не получалось. Правда, Габсбурги и в последние десятилетия правления в основном соответствовали емкой характеристике, которую дал этой царственной фамилии швейцарский историк Якоб Буркхардт: “Физически далекие от идеала, почти лишенные черт гениальности, но обладающие доброй волей, серьезностью и основательностью; выносливые и терпеливые в беде; среди них не было ни мерзавцев, ни опустившихся личностей”. Почти не было, добавим справедливости ради, хотя историк прав: “черные овцы” в огромной разветвленной семье оказывались явлением нечастым (к середине правления Франца Иосифа эрцгерцоги и эрцгерцогини исчислялись уже десятками) [8]. С другой стороны, характерно, что ни один из Габсбургов не вошел в историю с прозвищем Великий. Сила этой фамилии заключалась не в выдающихся способностях ее отдельных представителей, а в династической солидарности, преемственности и умении подбирать толковых соратников. Для Габсбургов была характерна и жесткая семейная дисциплина: открытые бунты против главы рода происходили редко (самый известный случай – распря между императором Рудольфом II и его братом Матиасом в начале XVII века). В других европейских августейших семьях – у Валуа, Бурбонов, Гогенцоллернов, Романовых, Ваза, Браганса – такое бывало многократно.
Примечательно, что сейчас, в принципиально иных политических условиях, Габсбурги по-прежнему поддерживают связи друг с другом, составляя если не огромное родовое гнездо, то многолюдный аристократический клуб. Карл фон Габсбург считает главной своей “фамильной” обязанностью организацию административной и иной деятельности “большой семьи”. Глава дома концептуально определяет, например, тональность выступлений представителей семейства в средствах массовой информации по имеющим общественную значимость вопросам. Он регулярно читает семинары для “габсбургской молодежи”. Такие встречи проводятся в разных местах; последняя (на момент выхода этой книги в свет) состоялась летом 2018 года в Австрии. На ней согласовывались общие позиции для контактов с общественностью в связи со столетней годовщиной окончания Первой мировой и крушения империи. По всей видимости, больше, чем конкретные знания, старшие Габсбурги стараются передать новым поколениям чувство гордости за свою, одну из самых старых в мировой политике фамилию – передать, если хотите, ощущение исторического достоинства.
Ну а во времена царствования типичный австрийский эрцгерцог (этим титулом обладали все прямые потомки императоров и их братьев по мужской линии) воспитывался, конечно, не в спартанских условиях, но достаточно строго. Идеальной для Габсбурга считалась военная карьера. Эрцгерцогов, избиравших церковную стезю, в XIX веке становилось все меньше, хотя прежде такой выбор для младших отпрысков рода представлялся стандартным. Взрослых и ментально здоровых Габсбургов, не имевших военного чина, при четырех последних императорах практически не было, хотя особыми полководческими талантами большинство представителей династии не обладали. Многие Габсбурги стремились получить и гражданское образование – например, последний император Карл учился в университете в Праге, а его младший брат эрцгерцог Макс был дипломированным юристом. Особенностью воспитания мальчиков считалось и то, что их обучали тому или иному ремеслу на выбор. Франц Иосиф был в детстве садовником, а у “красавчика Отто”, отца последнего императора, имелась столярная мастерская. Большое внимание уделялось освоению иностранных языков. Поскольку дунайская монархия сложилась как многонациональное государство, Габсбурги должны были говорить на основных ее языках – немецком, венгерском, часто на чешском и польском; следовало владеть французским, сохранявшим статус языка дипломатии и международных отношений, и итальянским; некоторые эрцгерцоги объяснялись и по-английски, кое-кто знал латынь. Габсбурги, хорошо владевшие четырьмя-пятью иностранными языками, были скорее правилом, чем исключением. Дети с родителями в семьях нескольких императоров (например, Марии Терезии и Франца I) говорили в основном по-французски. Хотя в минуты волнения (в частности, объявляя публике о рождении у нее первого внука) та же Мария Терезия переходила на венский диалект, довольно далекий от литературного немецкого языка.
Габсбурги XX века также росли полиглотами. “Родители старались, чтобы в каждый день недели мы говорили на новом языке, – поделился с нами воспоминаниями о своем детстве Карл фон Габсбург. – Ну и потом мы выучили еще по паре языков, что называется, на стороне. Большинство моих языков оказалось романскими или, по крайней мере, западными: сказались обстоятельства времени и формирования того поколения, к которому я принадлежу, – в эпоху ‘железного занавеса’ возможности путешествовать по Восточной Европе были ограничены. Мы все выучили основы венгерского, которые я до сих пор не забыл. Будучи ребенком, я не изучал славянские языки, но хотя бы отчасти попытался наверстать это упущение позже, занимаясь хорватским, которым, однако, все же не владею совершенно свободно”.
Девочки-эрцгерцогини традиционно получали домашнее образование, программа которого была заметно у2же, чем у мальчиков. В ее основе лежали те же иностранные языки, музыка, литература, азы математики, истории, географии, а также женские занятия вроде вышивания. Глава императорского дома смотрел на своих юных родственниц прежде всего как на материал для династических браков. В Европе (да и не только: скажем, дочь Франца I Леопольдина вышла замуж за императора Бразилии Педро I) трудно было найти царствующую династию, в которой не отыскалоь бы жен и матерей, происходивших из габсбургско-лотарингского рода. Самой трагически знаменитой из габсбургских принцесс, выданных замуж за иностранных государей, стала Мария Антония – супруга короля Франции Людовика XVI, вошедшая в историю под офранцуженным именем Мария Антуанетта. Она и Максимилиан Мексиканский – единственные казненные Габсбурги.
С Романовыми династические комбинации у Габсбургов складывались не лучшим образом. Единственным браком “на высшем уровне” между двумя династиями стала женитьба в 1799-м венгерского наместника (палатина) Иосифа Антона, шестого сына императора Леопольда II, на 16-летней великой княжне Александре, дочери Павла I. Брак оказался недолгим: год спустя юная Александрина, как называли ее в Венгрии, умерла от родильной горячки. Сближению династий препятствовал религиозный фактор: Романовы настаивали на переходе в православие иноземных принцесс, выходивших за членов царской семьи, и с неохотой допускали переход собственных великих княжон, выдававшихся замуж за границу, в веру их супругов.
К концу XIX века австрийское императорское семейство оказалось настолько разветвленным, что все более частыми становились браки между родственниками, принадлежавшими к разным ветвям габсбургского рода. Племянник Франца Иосифа, эрцгерцог Франц Фердинанд, ставший в 1895 году наследником престола, возмущался по этому поводу: “Если кто-то из нашей семьи влюбится на стороне, в родословной непременно найдется какая-то ерунда, препятствующая такому браку. Вот и получается, что у нас муж и жена всегда двадцатикратные родственники. В итоге половина детей – дурачки или полные идиоты”. Эмоциональный эрцгерцог несколько преувеличивал: в его времена габсбургская кровь была явно свежее, чем в XVI или XVII столетиях, когда случались откровенно инцестуальные браки. Из-за этого, в частности, вымерла испанская ветвь династии, последний представитель которой Карл II (годы правления 1665–1700) являл собой ужасающий пример физической и ментальной дегенерации [9]. При Франце Иосифе родственные браки Габсбургов были куда менее скандальными, ибо речь шла о дальних степенях родства, хотя император женился на своей двоюродной сестре по материнской линии. Младшая дочь Франца Иосифа Мария Валерия вышла замуж за своего троюродного брата Франца Сальватора, а наследника трона Франца Фердинанда хотели женить на одной из дочерей эрцгерцога Фридриха, приходившегося ему двоюродным дядей.
Женитьба Франца Фердинанда стала ярким примером того, что даже столь консервативный институт, как австрийский императорский дом, оказался не в состоянии сопротивляться нравам эпохи, в которой родовые и сословные традиции играли все меньшую роль, а воля и чувства отдельных людей – все большую. Франц Фердинанд отличался упрямым, вспыльчивым, своевольным характером. Царственный дядя недолюбливал племянника, но считался с ним. Во-первых, Франц Фердинанд был неглуп, вовторых, он, в отличие от многих младших Габсбургов, интересовался политикой и искренне желал послужить империи, а втретьих, больше Францу Иосифу рассчитывать оказалось не на кого. Младший брат Франца Фердинанда, следующий по порядку наследования эрцгерцог Отто, был добродушным беспутным гулякой [10] (в 1906 году он умер от последствий сифилиса), а его сын Карл, который в итоге в 1916-м и занял трон, пока еще бегал в коротких штанишках.
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИЛЕОПОЛЬД ВОЛЬФЛИНГ, Габсбург-изгойЭрцгерцог Леопольд Фердинанд Сальватор (1868–1935) – сын Фердинанда IV, последнего великого герцога Тосканского, отпрыска младшей ветви Габсбургов, правившей в Тоскане до 1860 года, когда эта династия потеряла корону. С детства Леопольд не подавал особых надежд, испытывая интерес только к развлечениям и рано пристрастившись к выпивке. Позднее он прошел курс лечения от алкоголизма. Самым интересным событием его молодости было участие в кругосветном путешествии, которое предпринял в 1892–1893 годах наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд. Родственники не поладили, когда выяснилось, что Леопольд провел на борт корабля подружку, переодетую матросом. Леопольд вынужден был прервать путешествие в Сиднее. Позднее он сменил службу на флоте на казавшуюся ему более простой пехотную, но и здесь яркой карьеры не сделал, хоть и дослужился до полковника. Проклятием и судьбой Леопольда Фердинанда оказались женщины легкого поведения. В 1902 году эрцгерцог собрался жениться на бывшей проститутке Вильгельмине Адамович. Зная, что его образ жизни вызывает недовольство высокородных родственников, Леопольд подал императору прошение об отказе от титула. Леопольду выделили 200 тысяч крон, а родители помогали непутевому сыну еще 30 тысячами в год. Тем не менее он не вылезал из финансовых проблем. Леопольд взял фамилию Вольфлинг, по названию горы на севере Австро-Венгрии, где любил бывать, и женился-таки на своей Вильгельмине. Впоследствии он заключил еще два брака, причем одна из его избранниц также оказалась представительницей древнейшей профессии. Поскольку въезд во владения императора-короля бывшему Габсбургу запретили, герр Вольфлинг принял гражданство Швейцарии. В Австрию он вернулся после падения монархии и открыл в Вене продуктовую лавку, ставшую достопримечательностью: не на каждой улице торгуют колбасой и оливковым маслом особы королевской крови! Магазин Леопольда прогорел. Вольфлинг написал переведенные на несколько языков мемуары, в которых не пощадил родственников. Но и занятия литературой больших успехов ему не принесли. Леопольд перебрался в Берлин, где и умер в 1935 году в нищете. Несмотря на три брака, потомков он не оставил.
Именно поэтому роман Франца Фердинанда с графиней Софией Хотек, представительницей знатного, но не равного Габсбургам и к тому же обедневшего чешского рода, получил столь большое династическое значение. Жизнь августейшей семьи определялась статутом, принятым в 1830-е годы с подачи влиятельного канцлера князя Клеменса Меттерниха. Высказанное Францем Фердинандом твердое намерение жениться на Софии Хотек шло вразрез с этим документом, который предполагал возможность морганатического брака эрцгерцогов, но карал их за этот шаг утратой прав на трон. Франц Фердинанд, однако, сумел добиться от дяди нарушения строгих правил, подписав обязательство, согласно которому будущие дети от брака с графиней Хотек лишались прав наследования, но сам эрцгерцог такие права сохранял. Странное совпадение: именно в этот же день 14 лет спустя пули террориста оборвали жизнь Франца Фердинанда и его супруги. Уступив желанию нелюбимого, но полезного династии племянника, император Франц Иосиф сделал еще одну уступку новой эпохе. Возможно, он просто не смог отказать Францу Фердинанду в том, чего в молодости добился сам, – женитьбе по любви.
История брака Франца Иосифа и Елизаветы, более известной как Сисси, происходившей из младшей ветви баварской династии Виттельсбахов, хорошо известна и многократно описана. Снятая в 1950-е годы австрийская кинотрилогия о Елизавете/Сисси с юной Роми Шнайдер в главной роли изображала их союз как нечто идиллическое до сусальности, но такое представление не вполне соответствовало действительности. Франц Иосиф должен был жениться на старшей сестре Елизаветы – Елене, но отчаянно влюбился в 15-летнюю Сисси и настоял на браке с ней. Свадьбу сыграли в 1854 году. Франц Иосиф оказался любящим и заботливым мужем, однако обстоятельства не способствовали счастью. Сисси не нравился этикет венского двора, она враждовала со свекровью, властной эрцгерцогиней Софией, а возраставшая с годами эксцентричность императрицы вызывала негодование в придворных кругах.
Елизавета не была создана для семейной жизни, поскольку, по свидетельству биографов, оказалась психически нестабильной натурой. Постоянные недомогания, которые она испытывала в Вене, имели характер невроза: стоило ей удалиться из нелюбимой столицы, как словно по волшебству исчезали навязчивая анорексия и головные боли, возвращались силы и интерес к жизни. Императрица любила одиночество, но не могла подолгу оставаться на одном месте, а потому колесила по Европе, вызывая пересуды в политических кругах и аристократических салонах. Очарованная красотой греческого острова Корфу, она уговорила Франца Иосифа построить там великолепную виллу Ахиллеон. Однако, пробыв на Корфу считаные недели, Елизавета уехала и впоследствии просила супруга продать имение.
“Она думала прежде всего о себе. С удовольствием пользовалась выгодами, которые приносило высокое положение, но не желала исполнять обязанности, связанные с этим положением”, – пишет об императрице в книге “Болезни Габсбургов” австрийский врач и историк-любитель Ганс Банкль. Подобные суждения звучат категорично, но оснований не лишены. Сисси действительно ненавидела церемонии и приемы, стремилась как можно реже появляться рядом с мужем на официальных мероприятиях. Это часто ставило Франца Иосифа в неудобное положение, за спиной императора раздавались злые шуточки о “соломенном вдовце”. Однако вряд ли мотивом действий императрицы являлся сознательный протест или холодный эгоизм. Елизавета стремилась к свободе, но не могла найти ее – не потому, что габсбургский двор стал для нее “золотой клеткой”, а потому, что тюрьмой оказалась ее собственная душа. Романтический ореол, окружающий фигуру Сисси, не позволил многим писавшим о ней высказать “крамольную” мысль: императрица была психически нездорова, и именно это послужило главной причиной краха семейной жизни австрийской монаршей четы.
Императрица Елизавета Австрийская. Фото Эмиля Ребендинга. 1867 год
Франц Иосиф, реалист до мозга костей, человек долга, обладавший невероятной самодисциплиной, представлял собой полную противоположность Сисси. Примерно с 1870-х годов (императору тогда было едва за сорок, его жене немногим более тридцати) их брак стал формальностью. Елизавета существенную часть времени проводила в путешествиях, изнуряя себя диетами, длительными пешими и конными прогулками (она могла пройти быстрым шагом и почти без отдыха до 30 километров), предаваясь меланхоличным размышлениям и сочинению стройных, но лишенных признаков большого таланта стихотворений. В 1898 году жизнь Елизаветы трагически оборвалась: на берегу Женевского озера ее ударил в грудь заточенным напильником итальянский анархист Луиджи Луккени. Он не хотел убивать именно Елизавету Австрийскую – просто поблизости не оказалось никого другого из представителей высших классов, а Луккени мечтал совершить героический поступок во имя светлого будущего. “Как я любил эту женщину!” – воскликнул император, получив известие о гибели Сисси.
Впрочем, у Франца Иосифа не было недостатка в дамах, желавших разделить его одиночество. В 1875 году на прогулке в парке дворца Шёнбрунн он повстречал юную Анну Наговски, жену железнодорожного чиновника. Случайная встреча обернулась многолетней тайной связью. Двое из троих детей Анны – дочь Елена и сын Франц, собственно, названный в честь императора, – судя по всему, были детьми Франца Иосифа [11]. Но в середине 1880-х годов в жизни императора началась “эпоха Катарины Шратт”, венской актрисы, остававшейся его подругой до самой смерти. С Анной Наговски Франц Иосиф поступил так, как многие люди, обладавшие богатством и властью, но не лишенные совести, поступали с фаворитками: откупился от наскучившей подруги. В обмен Анна подписала обязательство молчать об отношениях с высочайшим любовником. Судя по всему, глубоких чувств между ними так и не возникло, чего не скажешь о связи Франца Иосифа с фрау Шратт. Утверждают, что Катарина оказалась единственной, кто мог до слез рассмешить императора, мужчину серьезного и довольно меланхоличного, веселыми историями и анекдотами.
Несложившаяся семейная жизнь императора имела трагические последствия по крайней мере для одного из его детей. У Франца Иосифа и Елизаветы было четверо отпрысков – умершая в двухлетнем возрасте София, вторая дочь Гизела, родившийся в 1858 году наследник трона Рудольф и, наконец, младшая, любимая дочь императорской четы Мария Валерия. Пожалуй, только последняя в полной мере познала родительскую, прежде всего материнскую, любовь. Покладистая Гизела, неизменно сердечная и отзывчивая (позднее за участие в благотворительности ее назовут добрым ангелом Австрии), не привлекала внимания родителей. Зато она стала, возможно, самым близким человеком для брата Рудольфа, который рано проявил разнообразные способности, но унаследовал от матери неустойчивую психику. Его проблемы усугублялись недостатками воспитательной программы и родительского попечения.
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИКАТАРИНА ШРАТТ, подруга императораКатарину Шратт (1853–1940) иногда называли некоронованной императрицей, хотя эта женщина, много лет бывшая для императора Франца Иосифа самым близким человеком, не злоупотребляла отношениями с ним, а политикой почти не интересовалась. Дочь мелкого торговца из окрестностей Вены, Катарина увлеклась театром и, несмотря на протесты родителей, стала актрисой. Она играла в Берлине, затем вернулась в Австрию. Недолго была замужем за венгерским офицером, от которого родила сына. Шратт стала популярной актрисой венского придворного “Бургтеатра”. Принято считать, что императрица Елизавета способствовала сближению своего мужа с Катариной. Примерно в 1885 году у Франца Иосифа и его новой фаворитки установились близкие отношения. Она поселилась в особняке рядом с дворцом Шёнбрунн, так что император мог посещать подругу, не привлекая внимания. Сохранилась его обширная переписка с Катариной, свидетельствующая о том, что она действительно стала для стареющего монарха больше чем любовницей (некоторые историки, впрочем, утверждают, что эти две души были связаны лишь платоническими отношениями – но кто в наше время сие докажет?) – “сердечным другом” и человеком, которому он мог доверять. Эти письма теперь продают на международных аукционах. Наутро после смерти Франца Иосифа император Карл настоял на том, чтобы фрау Шратт пропустили к смертному одру. Катарина с молитвой вложила в руки покойного две белые розы. Она прожила еще четверть века, неизменно отклоняя предложения об интервью и написании мемуаров. В 1938 году, после аншлюса Австрии, престарелая Катарина Шратт, видимо, впервые в жизни сделала политический жест: узнав, что под окнами ее особняка будет проезжать кортеж Адольфа Гитлера, распорядилась закрыть шторами окна. Она прожила столько же, сколько Франц Иосиф, – без малого 87 лет.
Детство Рудольфа пришлось на самые тяжелые годы правления Франца Иосифа, отмеченные неудачными войнами и крупными реформами, когда император был особенно погружен в государственные дела и не успевал уделять принцу достаточного внимания. Отец и позднее не стал для Рудольфа по-настоящему родным человеком. Их переписка носила дружеский характер (с сыновней почтительностью со стороны кронпринца), но темы этих писем удивительно однообразны: охота, парады, учения. Мать оставалась для Рудольфа существом далеким (из-за ее отсутствия в Вене) и загадочным. В процесс воспитания сына Елизавета вмешалась лишь однажды – когда выяснилось, что куратор Рудольфа, генерал Антон Гондрекур, солдафонскими методами едва не довел хрупкого мальчика до нервного расстройства. Сисси добилась замены Гондрекура умным и добрым графом Йозефом Латуром фон Турнбургом, который не только дал Рудольфу хорошее домашнее образование, но и сумел подружиться со своим учеником.
“Австрийский Гамлет”, несомненно, был одним из наиболее одаренных Габсбургов. Его перу, помимо статей и трактатов на исторические и политические темы (большинство из них было опубликовано анонимно, и Франц Иосиф не догадывался, кто является автором этих оппозиционных текстов), принадлежат труды по орнитологии. В 1885 году при авторском и редакторском участии наследника престола было начато издание 24-томной энциклопедии “Австро-Венгерская монархия словом и образом”. Кронпринц знал толк в музыке, разбирался в военных вопросах. Но все его дарования производят впечатление неупорядоченности, на них лежит отпечаток хаоса, который, по-видимому, царил в душе Рудольфа. Он отличался непоследовательностью. Стремился стать образцовым офицером, но вел образ жизни, далекий от установок воинской дисциплины. Дружил с представителями венской либеральной интеллигенции, среди которых было немало евреев, но отпускал развязные антисемитские замечания. Сознавал степень ответственности, которая однажды ляжет на его плечи, но словно сгибался под ее тяжестью, стараясь забыться на охоте, в попойках и беспорядочных связях с женщинами, от придворных дам до проституток.
Рудольф уважал, может быть в глубине души даже любил, отца, но, судя по всему, одновременно ненавидел его – за холодность и консерватизм; за суровую самодисциплину, которой он, кронпринц, был лишен; за то, что император не допускает его, наследника, к государственным делам. Столь же противоречивым оказалось и отношение Рудольфа к монархии. Вот два высказывания кронпринца об Австро-Венгрии. Первое – цитата из учебной работы 15-летнего Рудольфа: “Это королевство стоит подобно могучей руине, живет сегодняшним днем, но в конце концов все равно рухнет. Оно держалось веками, и, пока народ слепо позволял вести себя, все шло хорошо, но сегодня люди стали свободными, и грядущая буря сметет развалину”. Второе – из написанного в 1886 году письма французскому политику, будущему премьер-министру Жоржу Клемансо: “Габсбургское государство давно уже осуществило мечту Виктора Гюго о Соединенных Штатах Европы, пусть и в миниатюрной форме. Австрия – блок разных стран и народов под единым руководством. Такая концепция имеет огромное значение для мировой цивилизации. Тот факт, что реализация этой идеи, выражаясь дипломатично, пока не совсем гармонична, не означает ошибочности самой идеи”.
Кронпринц Рудольф. Фото. 1880 год
Отношения с родителями у Рудольфа не сложились; при дворе у него не нашлось друзей, многочисленные любовницы стремились использовать его в своих интересах, жена, бельгийская принцесса Стефания, оказалась женщиной доброй, но ограниченной (к тому же Рудольф заразил ее венерической болезнью, приведшей к бесплодию, что испортило отношения супругов), сестра Гизела, вышедшая замуж за баварского принца, была далеко… Тридцать лет жизни, которые отвела Рудольфу судьба, стали временем одиночества. Запутавшийся и, видимо, уже тяжело больной кронпринц нашел простой и трагический выход. 30 января 1889 года тела Рудольфа и его любовницы, 17-летней баронессы Марии Вечёры, были найдены в охотничьем домике Майерлинг под Веной. Несмотря на появившиеся с тех пор бесчисленные исследования, посвященные “загадке Майерлинга”, невозможно достоверно установить, что именно тогда произошло. Наиболее вероятной версией остается самоубийство Рудольфа, перед смертью застрелившего несчастную девушку – по ее собственному желанию или нет, никто уже не узнает. Кронпринц обдумал свой поступок: он успел написать предсмертные письма жене, матери, сестре и друзьям. Для отца у него не нашлось ни строчки.
По распоряжению свыше австрийские газеты сообщали о смерти наследника глухо и невнятно, хотя за границей вовсю смаковались подробности трагедии, зачастую искаженные невероятным образом. Император настоял на том, чтобы подробностей случившегося в Майерлинге не узнал никто: “Все что угодно лучше, чем правда”. В первые дни февраля 1889 года между Веной и Ватиканом шли интенсивные переговоры о том, чтобы позволить похоронить убийцу и самоубийцу Рудольфа по католическому обряду. В конце концов злополучный наследник был, как и остальные Габсбурги, упокоен в склепе венской церкви Капуцинов. Изуродованную выстрелом голову кронпринца венчала белая повязка, прикрытая траурными венками. На похоронах сына, вспоминали очевидцы, Франц Иосиф словно окаменел, но в последний момент не выдержал и, рыдая, припал к гробу Рудольфа.
Знал ли монарх о письме кронпринца матери, в котором тот признавался, что “недостоин быть сыном императора”? Что творилось в душе Франца Иосифа, когда он размышлял о судьбе Рудольфа? Была ли это лишь скорбь или к ней примешивались чувства недоумения, вины, обиды? Исходя из суровой династической логики, Рудольф оказался предателем – семьи, отца и себя самого, поскольку предпочел уход из жизни тем обязанностям, которым полностью подчинил собственную жизнь император. Вскоре о Рудольфе словно забыли, его отец не хотел бередить душевную рану. Но о том, что боль потери осталась, говорит тот факт, что Франц Иосиф очень нескоро, лишь через десятилетие после смерти Рудольфа, официально дал понять, что считает своего нелюбимого племянника Франца Фердинанда наследником трона.
Центром габсбургского мира, естественно, оставался венский двор, две столичные резиденции императора – расположенный в центре города Хофбург (зимняя) и окраинный, окруженный прекрасным парком Шёнбрунн (летняя). В старости Франц Иосиф проводил все больше времени в Шёнбрунне, который казался ему более уютным. Тем не менее, несмотря на великолепие обоих дворцов, сейчас их планировка производит странное впечатление. Трудно избавиться от ощущения, что обитатели этих пышных покоев все время жили на виду; большие залы и соединяющие их анфилады жилых комнат почти не оставляли личного пространства, к которому привыкли люди нашего времени.
Жизнь императора-короля и его родственников действительно была в очень значительной степени публичной, расписанной с утра до позднего вечера, наполненной аудиенциями, парадами, приемами, визитами и, конечно, совещаниями и рутинной кабинетной работой, которой Франц Иосиф посвящал немало времени. Даже в последний вечер своей жизни смертельно больной монарх просил слугу Ойгена Кеттерля разбудить его, как обычно, в четыре часа утра, так как на рабочем столе остались бумаги, которые он не успел прочесть и подписать. Елизавета/Сисси с ее бунтом против придворных порядков оказалась исключением среди высочайших габсбургских особ. Австрийский двор отличался педантичным этикетом и приверженностью формальностям. Эта традиция берет начало в XVI веке, когда Габсбургам принадлежали не только центральноевропейские владения, но и испанская империя, та самая, “над которой никогда не заходит солнце”. Венские Габсбурги переняли чопорный стиль мадридских родственников и сохранили его после того, как испанская линия династии пресеклась.
Конечно, со временем многие средневековые условности ушли в прошлое, но и в XIX столетии Хофбург по сравнению с другими королевскими дворами Европы считался местом, где царят удушающе строгие правила. Дворцовый протокол Габсбургов был разработан до мельчайших деталей, и отступления от него не приветствовались. После самоубийства эрцгерцога Рудольфа венский двор на три месяца погрузился в “глубочайший” траур. Если обстоятельства кончины члена монархической фамилии оказывались не столь трагичными или если покойник не был столь высокородным, объявлялся не такой продолжительный “глубокий” либо даже “умеренный” траур. Франц Иосиф с его приверженностью дисциплине оказался идеальным монархом для поддержания подобных традиций. Тем не менее на аудиенцию к императору нередко попадали люди скромного звания или “сомнительного” происхождения. Офицеры имели право появляться при дворе в любое время – этим подчеркивались “священные узы” между монархией Габсбургов и ее армией. А вот занимать заметные придворные должности могли только люди знатные: каждый кандидат обязан был представить родословную, в которой значилось бы не менее восьми (!) поколений предков-дворян как с отцовской, так и с материнской стороны.
При дворе Габсбургов не сорили деньгами. Один французский дипломат, побывав в 1865 году на званом ужине у Франца Иосифа, отметил, что скатерти на праздничных столах венского дворца “постеснялись бы использовать в приличном парижском ресторане”. Сам император-король отличался простыми вкусами и не поощрял склонности к шику. Любимыми блюдами Франца Иосифа были суп с фрикадельками и шницель с картофелем, венское пиво он предпочитал изысканным винам, а из “излишеств” позволял себе разве что дорогие сигары, да и то нечасто. Так и не привыкнув к водопроводу, мылся император всю жизнь в походной раскладной ванне. В одежде он отдавал предпочтение военной форме, редко появляясь в штатском. К армейской традиции Франц Иосиф пристрастился с раннего детства: свой первый военный мундир надел в трехлетнем возрасте, свой первый полк получил в формальное командование 13-летним. В императорском гардеробе имелась форма почти всех полков австро-венгерской армии, кроме разве что флотской, хотя Франц Иосиф, конечно, был почетным адмиралом своих военно-морских сил. Зато – и в этом противореча дяде! – именно в адмиральском мундире часто появлялся на публике наследник трона Франц Фердинанд.
Помимо официальных резиденций Габсбургам принадлежали десятки дворцов, замков, охотничьих угодий и иных владений. Некоторые родственники монарха были кем-то вроде удельных князей. Так, эрцгерцог Карл, победитель Наполеона при Асперне, стал обладателем Тешенского герцогства в Силезии, которое позднее перешло к его потомкам, образовавшим тешенскую (тешинскую) [12] линию габсбургского рода. Собственность отдельных членов династии не была тождественна собственности короны. С XVIII века четко разделялись и финансы габсбургско-лотарингского дома и подвластной ему империи. Этому способствовали предпринимательские усилия Франца Стефана – скромного, мягкого, почти не занимавшегося политикой мужа Марии Терезии. Франц Стефан оказался бизнесменом на троне: получив в 1744 году наследство пресекшегося итальянского рода Медичи, он удачно вложил средства в разные финансовые и промышленные проекты и вскоре стал обладателем огромного состояния. После смерти Франца Стефана его сын Иосиф II субсидировал государственную казну на огромную сумму – 20 миллионов флоринов, но и оставшегося хватило для создания габсбургского фамильного фонда, который приумножался до самого падения монархии.
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИКНЯЗЬ МОНТЕНУОВО, слугаАльфред фон Монтенуово (1854–1927) считался одной из самых влиятельных фигур при дворе Франца Иосифа. Он приходился Габсбургам родственником: его прадедом был Франц I, а бабушкой – эрцгерцогиня Мария Луиза, вторая жена Наполеона I. Князь вырос при венском дворе, его отец Вильгельм был другом детства Франца Иосифа. Неудивительно, что отпрыск столь знатного рода сделал быструю карьеру, получил должность обер-гофмейстера императорского двора. Монтенуово контролировал порядок императорских аудиенций, ведал императорскими замками, угодьями, библиотеками, конюшнями. В круг обязанностей обер-гофмейстера входил также допуск ко двору. Князь был помешан на правилах и порядке. Морганатический брак наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда, женившегося на “неравной родом” графине, Монтенуово считал скандалом. Он отомстил этой паре довольно подлым способом. После убийства эрцгерцога и его жены в Сараеве летом 1914 года обер-гофмейстера назначили ответственным за организацию похорон. Когда тела убитых выставили для отпевания, выяснилось, что София покоится на заметном расстоянии от мужа, а ее гроб установлен на более низком постаменте. Это вызвало возмущение дворян (прежде всего богемских, к которым относился род Хотеков), а также нового наследника престола эрцгерцога Карла, любившего покойных дядю и его жену. В 1917 году, вскоре после вступления на престол, Карл I уволил князя Монтенуово. Карьера “серого кардинала Хофбурга” закончилась бесславно.
Династия не сидела на шее у государства, располагая значительными собственными средствами. После 1860 года, когда в результате объединения Италии младшие ветви Габсбургов лишились своих владений, эти семейства фактически поступили на содержание к венским родственникам. Позднее имущественные вопросы в Италии были разрешены и изгнанники получили обратно немалую собственность. Франц V Габсбург д’Эсте, герцог Моденский, умерший в 1875 году бездетным, оставил в наследство своему кузену Францу Фердинанду (принявшему в честь родственника имя д’Эсте) столько владений и ценных коллекций живописи и оружия, что молодой эрцгерцог оказался самым богатым из Габсбургов после императора-короля.
Естественно, управленческие кадры дунайской монархии веками черпались из представителей высшего сословия. К началу XIX века дворяне составляли 86 % габсбургских дипломатов, 94 % офицеров, 91 % чиновников. Демократизация государственной службы протекала неспешно: только через столетие число выходцев из недворянских слоев в системе управления достигло 30–35 %. Аристократия монархии распадалась на две группы. Старая знать – Ауэрсперги, Виндишгрецы, Дитрихштейны, Шварценберги, Тун-Гогенштейны и равные им (называем только некоторые австро-немецкие фамилии) – не отличалась общественной активностью, но крепко держалась за аристократические привилегии, среди которых, например, было и право для отпрысков 21 родовитой фамилии вступать в брак с представителями дома Габсбургов. Новое служилое дворянство, социально более мобильное, складывалось постепенно. За без малого семь десятилетий царствования Франц Иосиф возвел в дворянское достоинство около 9 тысяч человек, верой и правдой служивших монархии: богатых предпринимателей и удачливых промышленников, храбрых военных, отважных первооткрывателей, знаменитых ученых и деятелей культуры. Они составили так называемое второе общество, представители которого не смешивались со старой знатью ни в общественном отношении, ни через брачные узы.
Читать бесплатно другие книги:
