Артефакт для Сталина Печорин Виктор

Пролог

Ненастной осенней ночью 1299 года от Рождества Христова кавалер Бертран де Комарк был разбужен нянькой, заполошно кричавшей:

– Вставайте, молодой господин, батюшка кончается!

Едва продрав глаза и брызнув в лицо студеной воды из тазика, Бертран, как был босиком, бросился в опочивальню. Возле кровати суетились слуги, подгоняемые врачом. Невнятно бубнил молитвы орденский священник.

В тусклом свете свечей – лицо отца, утонувшее в подушках, желтое и сморщенное, как старый пергамент. Глаза старика закрыты.

«Не успел…» – промелькнуло в голове Бертрана.

Но веки дрогнули, глаза открылись, худая рука старика встрепенулась над льняными простынями.

– Вон! Все вон! – прошелестели бесцветные губы. – Сын мой… Подойдите…

Их оставили вдвоем. Бертран склонился над стариком низко – чтобы слышать, точнее – угадывать еле-слышные слова:

– Умираю… Вы еще слишком молоды… Не должно бы обременять вас столь тяжким грузом, но… Ваш старший брат Ангерран сражается с неверными … Боюсь, я его не увижу … Возьмите вон там, под периной…

Удивленный Бертран запустил руку под перину в головах кровати и вынул что-то тяжелое. Поднеся предмет к свету, он увидел небольшую бронзовую шкатулочку, украшенную священными символами.

– Здесь – ключ к самому великому сокровищу Ордена. Это сокровище было открыто первыми братьями храмовниками в святом городе Иерусалиме. Мы дважды едва не лишились его: первый раз при падении Иерусалима, второй – когда безбожные сарацины захватили наш Дом в Акре. Тогда братья решили, что сокровище должно быть укрыто в более надежном месте. Я не знаю, где это место. Ваш брат Ангерран знает. Мне было поручено хранить вот это – на случай, если все, кто знает то место, погибнут. Это – ключ…

Старик закашлялся, начал задыхаться. Последние слова произнес неразборчивой скороговоркой, торопливо:

– Возьми… храни в безопасном месте. Тщательнее, чем саму свою жизнь… Если… почувствуешь, что не сможешь дальше хранить… передай рыцарю, принесшему клятву, и никому другому! Слышишь, никому другому! Поклянись головой Святого Иоанна!

– Клянусь, батюшка!

– Ты поклялся, Бертран! Помни это! Придет время… ты примешь Иоанново препоясание! А теперь ступай… Позови священника… Настало время мне держать ответ перед Господом!

Восемь лет спустя Бертран де Комарк, младший сын сенешаля де Комарка и брат Ангеррана де Комарка, рыцарей храма, был арестован королевскими приставами и умер в тюрьме. Даже под пытками не выдал он тайны, которую доверил ему отец. Единственное, что мучило его перед смертью – он не смог передать шкатулку никому из братьев-тамплиеров. Потому что все тамплиеры были схвачены, а Орден распущен. Канул в безвестность и его старший брат, рыцарь Ангерран. Должно быть, был убит в черную пятницу несчастного 1307 года.

Вместе с другим нехитрым скарбом бронзовая шкатулочка досталась в наследство племяннику Бертрана, Тибо, и так и передавалась в семье де Комарков от отца к сыну на протяжении почти пятисот лет, скорее как дань традиции, чем во исполнение обета.

***

Сержант Жан Госпен и приятель его, Франсуа Бурдерон по прозвищу «Пивная бочка», оба люто ненавидели аристократов, поскольку из-за них чувствовали себя в своей стране людьми «второго сорта». Их родители всю жизнь тянули лямку за гроши, да еще должны были платить подати, а эти расфуфыренные графы и виконты в шелковых камзолах и пудренных париках закатывали роскошные пиры в своих огромных дворцах и парках. А за чей счет эта роскошь? Да за счет народа, конечно, за чей же ещё?

А король? Разве он защищает свой народ от этой толпы трутней? Как бы не так! Он сам первый подает дурной пример, тратя сумасшедшие деньги на строительство дворцов, на содержание любовниц и фаворитов. Вечно он нуждается в деньгах (еще бы, при таком-то образе жизни!) и придумывает все новые налоги – то на соль, то на цветное сукно, то на стеклянные окна.

Беднякам-то некуда деваться: хочешь иметь в доме окно – плати! А аристократы нашли выход: чтобы не платить налога, стали вместо окон в своих дворцах делать… стеклянные двери, – на двери-то налога нет!

А самое обидное, встретив такого аристократа на улице, нужно было снимать шляпу и кланяться. А если вовремя не увернуться, «благородный» мог запросто наехать на человека или больно ожечь кнутом, как лошадь. И жаловаться некому – аристократ всегда прав!

Остановив подозрительный экипаж, покидающий Париж через заставу Сент-Антуан, Жан Госпен первым делом заподозрил: не аристократ ли в нем прячется? Гербов правда на дверце не было, да и сам тарантас похоже видал виды, но все же… И оказался прав! Вот оно – революционное чутье! В карете ехал какой-то старый пень в парике, а с ним – молоденькая девушка, называвшая его отцом, а также приживалка. Документы у пассажира оказались фальшивые, а в кармане – табакерка с изображением короны! Значит – монархист и враг республики. Да еще и огрызался, назвал «вандалами»! Старика, конечно, расстреляли, с девчонкой потешились в караулке, старая грымза нянька, или кто она там, куда-то исчезла под шумок. Поживы, правда, в экипаже оказалось мало – серебряные приборы, коробка с женскими платьями, молитвенник да бронзовая шкатулочка. Серебро и тряпки караульные поделили в качестве трофеев, а бесполезные книжку и шкатулку обменяли у папаши Мальбранша на два кувшина вина.

***

В каких пыльных закоулках истории та небольшая шкатулочка прозябала следующую сотню лет, вряд ли смог бы определить даже самый именитый историк. Зато очередное ее появление произошло при необычных обстоятельствах и в необычном месте: на квартире профессора права Николая Львовича Граббе в Голицынском переулке, в Москве, столице большевистской России. Именно здесь происходило очередное заседание Капитула Ордена Тамплиеров, на котором только что вернувшийся из Парижа брат-тамплиер Жан де Пьерфон (в миру – доцент исторического факультета Иван Платонович Парфенов) продемонстрировал собравшимся бесценную семейную реликвию рода де Пьерфон – бронзовую шкатулку, украшенную печатью Ордена и другими священными тамплиерскими символами. Кроме того, рыцарь Жан продемонстрировал пожелтевший кусок пергамента, на котором порыжелыми от времени буквами на старофранцузском была сделана запись, гласившая, что в 1227 году рыцарь Франсуа де Пьерфон передал Ордену Храма свое поместье, за что сам он был принят в число братьев Ордена.

На самом деле бесценная реликвия была куплена Иваном Платоновичем за бесценок у уличного старьевщика на набережной Сены, а пергаментная страница была вырезана бритвой из средневековой «Поземельной книги» в библиотеке Парижского университета, где доцент проходил стажировку.

Но на московских тамплиеров эти предметы произвели сильное впечатление. Николай Львович прослезился, заключил Ивана Платоновича в братские объятия, а потом объявил, что отныне шкатулка, семьсот лет хранившаяся родом де Пьерфон, возвращается во владение братьев и станет главной реликвией возрожденного в России Ордена тамплиеров.

Двумя годами позже Николай Львович будет сильно жалеть, что связался с этими тамплиерскими играми, которые оказались под подозрением у НКВД, и ломать голову, куда бы так запрятать эту проклятущую «бесценную реликвию», чтобы ее никогда и никто не нашел. Была бы она деревянная – можно было бы бросить в печку, вместе с бумагами и пергаментами, но она ж, как назло, металлическая… И из дому сверток не вынесешь – опального профессора круглосуточно пасла пара «людей в штатском».

Все-таки уроки тамплиерской конспирации не прошли даром, и решение было найдено – шкатулку удалось спрятать. Профессору это, впрочем, не больно помогло. В очередную бессонную ночь в его дверь постучали. Хотя обыск ничего не дал, Николая Львовича увели. За его женой пришли через неделю.

Ремонт

– Ну вот, стали они, значит, вскрывать пол, чтобы лаги заменить. И видят там, под полом, латунную плиту, а на ней – надпись на не нашем языке, и год какой-то лохматый, ну, предположим, восемьсот девяносто седьмой, прикинь…

– Клад, что ли?

– Ну да! Так и подумали. Что делать? Квартира – бабкина, значит и клад чей? Ейный, так? Государству сдашь – вернут тебе какой-то процент, и все. А вдруг там столько бабла, что можно вообще всю жизнь не работать? Короче, посылают они хозяйку в магазин, типа за пузырем, и говорят, чтобы не спешила, потому что сейчас тут будет пыльно. Она и пошла.

Быстренько вскрывают пол вокруг плиты. Обнаруживают, что плита крепится четырьмя гайками по краям, а сама как бы в пол заделана, прикинь.

– Тайник значит старинный? Или люк в замурованную комнату?

– Ну, типа, да…

Удовлетворенный произведенным эффектом, Петрович вытащил пачку «БТ» и стал щелкать зажигалкой.

Вообще-то, он был неплохой мужик, Петрович. Да вот только пунктик у него такой – хлебом не корми, дай байку про клад рассказать. Таких баек Петрович знал множество, и большинство из них касались кладов, найденных во время ремонта или сноса старых домов. Видимо эта тема была ему близка. Еще бы – всю сознательную жизнь проработал в ремонтном тресте. Еще при Советах начинал.

Однажды, например, он рассказал, как ковш бульдозера зацепил какой-то глиняный горшок – а оттуда посыпались серебряные монеты. А потом люди, узнавшие об этом, выследили, куда со стройки вывозят лишний грунт, и стали каждую высыпанную кучу просеивать и перебирать руками, надеясь, что раз нашли горшок с серебром, может там и еще что-нибудь отыскаться. Ту историю он рассказывал с такими подробностями, что Славику показалось, будто он и сам, Петрович то есть, ездил за город просеивать землю решетом.

Славика пристроила в стройтрест тетка, у которой он жил. Сам-то он из «понаехавших тут»: приехал из провинции, где для него не было ни перспектив, ни работы. И образования предки не смогли ему дать. Хорошо хоть у матери оказалась в Москве родная сестра, вдовая, а у нее трехкомнатная квартира от мужа осталась. Вот там он и жил. А поскольку одной теткиной пенсии им на двоих не хватало, нужно было работать. Он и работал, куда деваться. Была у них бригада – девять человек, делали всякую работу. Но больше всего Славику нравилось работать вдвоем с Петровичем, типа подручным. Петрович умел так устроиться, чтобы и работа не слишком напрягала, и платили бы нормально, мог и права перед начальством покачать. Короче, за ним чувствовал себя Славик надежно, как за каменной стеной. Вот только байки Петровичевы его уже достали, эти вечные мечты найти клад – и больше не работать. Уж скоро Петровичу на пенсию – а все мечтает…

– Ну и что дальше, Петрович? – спросил Славик не столько из интереса, сколько чтобы разговор поддержать.

– Ну, дальше что? Взяли они разводной ключ, вот как этот, и стали те гайки отворачивать. Первые две отвернули легко. Третья пошла туго, с трудом вывернули. А четвертая вообще ни в какую. Они ее и так, и этак, – не идет зараза. А спешить нужно – бабка того и гляди вернется, они все на нервах.

– И чё?

– Ну, чё? С грехом пополам, при помощи кувалды и таковской матери все-таки скрутили. И тут, слухай сюды, все четыре стержня, на которых гайки крепились, проваливаются вниз, а оттуда раздается страшный грохот и звон.

Петрович хотел, было, выдержать паузу, которой он всегда предварял кульминационный момент своих историй (возможно, ради этого момента он их и рассказывал), но тут вмешалась судьба в образе бригадира Альберта, которого за глаза дразнили Адольфом за характерную прическу и сварливый нрав.

– Так, почему сидим, почему не работаем? Хотите без премии остаться? Вон у вас еще две стены от старых обоев не освобождены, и дверные коробки не демонтированы. Ну-ка встали, и пошли работать, живенько. Через час приду, проверю.

– Тьфу, – в сердцах сплюнул Петрович вслед скрывшемуся в дверном проеме Адольфу. – Ну что за человек. Ну ладно, Славик, мы люди подневольные. Хватай гвоздодер, иди, вон с той двери наличники оторви и коробку попробуй расшатать. А я тут с обоями закончу. Если чё, я рядом, позовешь.

– Ну и что там было, под плитой-то? – спросил Славик, поднимаясь.

– Под какой плитой?

– Ну, под той, когда четвертую гайку-то отвинтили?

– А ничего там не было, – хмуро ответил Петрович, все еще досадуя на Адольфа, сорвавшего эффектный финал его истории.

– Как так?

– Ну, короче, под этой квартирой внизу был ресторан, «Арагви», знаешь?

– Откуда? Я чё, по ресторанам хожу?

– Ну да… Да его там и нет уже. А в старые времена крутейший был ресторан, в центре, на улице Горького. Ну, теперь Тверская. Ну, так вот, там, в главном зале висела огромадная хрустальная люстра, старинная, изготовленная одной французской фирмой. И крепилась эта люстра на четырех стержнях, пропущенных через перекрытие и через латунную доску, а сверху – гайки. На доске, как было принято в старые времена – надпись, когда, кто изготовил, и все такое. Ну вот, эти гайки те клоуны и отвернули. Кажется, им за это срок впаяли, типа, за порчу имущества. Ну, может, условно, я не знаю…

Услышав это, Славик прыснул со смеху.

– Вот умора, – сказал он, отсмеявшись, – думали клад, а получили срок… И где ты, Петрович, такие истории берешь?

– Так в газете про это писали. Ну ладно, иди трудись. А то неровен час Адольф вернется.

Работать Славик не то чтобы любил, но относился к этому как к неизбежности. И отец его и мать всегда работали, и он должен. Особо по этому поводу не заморачивался: надо – значит надо. Взял гвоздодер, молоточек, топор – и пошел. Наличники от двери отрывать – дело несложное. «Ломать – не строить», как Петрович говорит. Завел острие гвоздодера под наличник, дернул – аж гвозди неприятно заскрипели. Еще раз дернул, в другом месте. Еще пара рывков – и наличник слетел, обнажив занозистую дверную коробку. Одновременно что-то вроде куска кирпича больно упал ему на ногу. Посмотрев вниз, он увидел, что это был вовсе не кирпич, а темного цвета коробочка, покрытая затейливой резьбой.

«Клад?» – подумал Славик, но тут же улыбнулся сам себе, вспомнив историю, рассказанную Петровичем. «Ага, конечно, клад… Так, безделушка какая-то. Может, Петровичу показать? Вот он обрадуется… А если и правда клад? Может, там золото? Вещица-то вроде старинная. И тяжеленькая. Вдруг вот мне – и повезло? И можно не работать, и свою квартиру купить, не все же у тетки ютиться. Туда ни девушку привести, ни музыку громко включить…». И представилась ему вольная и свободная жизнь, которую он мог бы вести, имея хорошую сумму денег. Ну, примерно миллион! Или два миллиона! Сколько сейчас стоит квартира в Москве – об этом он еще не задумывался, и два миллиона казались ему баснословной суммой. Один миллион можно истратить, а второй еще останется. И он решил ничего Петровичу пока не говорить. Сунул шкатулочку в сумку с инструментами, для верности завернув ее в газету: потом дома рассмотрю.

Пятница тринадцатое

Бывают же несчастливые дни! Машина вдруг ни с того, ни с сего сломалась прямо посреди дороги, в час пик. Естественно, возле нее выросла пробка километров в семь, сквозь которую с трудом пробрался эвакуатор. Так что на пятничную оперативку он, конечно, опоздал. Может, и к лучшему, потому что разъяренный шеф закрыл его передачу, которая выходила в эфир уже два года в довольно-таки неплохое время. Отец обиделся, что он давно его не навещал, даже с днем рожденья забыл поздравить. В сердцах наговорил на автоответчик, что завещает квартиру в академическом доме какому-то фонду. Ну и в довершение, поругался со Стасей. Правда, последнее случилось еще вчера, но какая разница. Пятница, тринадцатое – вот и не верь приметам!

Домой пришлось ехать на метро. Домой – то есть в батину квартиру. Где его никто не ждет…

В метро было суетливо, тускло и тесно, как в толпе зомби. Но он почти не замечал окружающую подземную жизнь, уже который раз прокручивая в мозгах разговор с шефом.

Шеф был из славного племени комсомольцев – хватких, беспринципных и всегда державших «хвост по ветру». Он принадлежал к тому поколению, которое после свержения Партии сумело прихватизировать все более – менее теплые местечки. Да еще и оттопталось на взрастивших и взлелеявших их «старших товарищах».

Именно они в девяностые громче всех требовали объявить Партию вне закона, а еще лучше – попересажать всех коммунистов. Чтобы устранить конкурентов. Вот и шеф тоже в свое время половил рыбки в мутной воде, и под шумок за бесценок прикупил акций телеканала, которые потом стали расти как на дрожжах…

– Ну что это? – тоном правдоруба, утомленного борьбой с бездарью и ленью, декламировал шеф, картинно размахивая тематическим планом. – Опять контрафактные сигареты, опять просроченные сырки в магазинах, опять сосиски без мяса, будь они неладны… Люди уже настолько запуганы вашими страшилками, что падают не только наши рейтинги, но и прибыли наших рекламодателей! Замечу, на секундочку, они ведь продают практически то же самое, чем ты в своей передаче пугаешь народ. Ну сам посуди: ты бы стал давать деньги на антирекламу своего товара? Вот то-то!

– Но там отснятого материала на несколько месяцев вперёд! – вяло возражал Антон, стараясь спустить проблему на тормозах. Раньше такое прокатывало.

– Ага, чтобы рекламодатели совсем разбежались? Вот тут у меня предложение от редакции игровых программ. Где они просят отдать им твое время. И я с ними согласен. Пусть лучше будет «мыло» – зато повысятся рейтинги и рекламодатели не будут претензий предъявлять… Ну что ты на меня так смотришь? Лучше предложение есть?

– Нет, – честно ответил Антон, и подумал про себя: «Если бы у тебя ушла девушка, сломалась тачка и выперли из дому – тебе бы до предложений было?» Вслух, конечно, не сказал. Вспомнил, как месяц назад шеф «ушел» с канала Бориса, талантливого журналиста и отличного парня, только за то, что тот имел неосторожность поспорить с ним на совещании. Вот тебе и свобода слова…

– Короче, так, – констатировал шеф, – передачу твою закрываем, время отдаем под игру «Легкие деньги».

– Я уволен?

– Стоило бы, конечно. Но я сегодня добрый. Напряги все, что у тебя там есть – шеф постучал себя пальцем по лбу, – и предложи мне новый проект. С учетом того, что я сказал. Дай народу тайну, загадку, сенсацию! Романтики дай, чтобы обыватель забыл про серые будни. Мы же фабрика мечты – а не общество анонимных потребителей просроченных сырков.

– Я подумаю. Сколько у меня времени?

– Думаю, двух недель за глаза хватит. А пока, чтобы без дела не болтался, подмени Бремера в «Криминальной хронике». Он на больничном. Все, иди, у меня встреча с рекламодателями. Через две недели жду!

Короче, отделался легким испугом. Лучше уж «Криминальная хроника», чем вообще без работы оказаться. Кажется, пятница тринадцатое исчерпала свой потенциал неприятностей.

Дома он первым делом налил себе виски.

От пережитого, от нервов, есть не хотелось. Да и в холодильнике было шаром покати.

– Ничего, перебесится – вернется, правда? – сказал Антон и чокнулся со своим отражением в зеркале.

Затем порылся в ящике комода, где хранились носки, вынул пакетик с красивыми сережками, украшенными крупными, неправильной формы, жемчужинами. Он купил их, чтобы сделать эффектное предложение. Это были те самые сережки, перед которыми Стася остолбенела у витрины ювелирного магазина, – он запомнил это.

Но не в целлофановом же пакетике их дарить? Обычный бархатный пенал, какие продаются в ювелирных магазинах, ему тоже не нравился – в нем было что-то мещанское. Может быть, положить эти сережки в какую-нибудь винтажную шкатулку? Она ведь обожает покупать старинные штучки на блошиных рынках…

Он поднял лежащую на комоде лицом вниз их совместную фотографию в старинной серебряной рамочке и поставил ее как положено. Потом, погрозив портрету пальцем, налил еще виски и, включив ноутбук, набрал в поисковой строке слова «шкатулка старинная».

А ларчик просто открывался

Придя домой, Славик первым делом вынул свою находку из сумки и поставил ее на стол. Хотел было приступить к осмотру, но тут тетка позвала ужинать. За ужином он был немногословен и не слушал обычных теткиных разговоров о том, как все подорожало. Одна другой затейливей, перед ним проносились фантазии, в которых видения того, что могло бы быть спрятано в шкатулке, чередовались с видениями его новой самостоятельной и богатой жизни. Наскоро проглотив теткины котлеты, Славик вернулся в свою комнату с твердым намерением разбогатеть.

Шкатулка ожидала на столе.

Он зажег настольную лампу, придвинул стул и стал рассматривать. Вещица оказалась необычная. Это была продолговатой формы коробочка, но не плоская, а вытянутая вверх, а завершалась она крышкой в форме гробика. Цвет имела темный, почти черный, с зеленоватым оттенком. Славик постучал по ней лезвием ножа – шкатулка отозвалась приглушенным звоном. «Бронза» – решил он. Примечательнее всего, конечно, были рисунки, покрывавшие стенки и крышку шкатулки. На передней стороне виднелась лошадка, на которой сидели почему-то два всадника. «Может, это черкес похищает черкешенку» – подумалось Славику, но, приглядевшись, он увидел, что оба всадника одеты в мужскую одежду. Торцы были украшены орнаментом, представлявшим собой квадрат, по углам которого располагались четыре кружка, а в центре квадрата было вырезано изображение то ли звезды, то ли цветка. С крышки на Славика подслеповато взирала выпуклая бородатая голова в круге. Осмотр убедил, что находка – вещь старинная и ценная. Но самое ценное, наверно, у нее внутри.

Как же она открывается? Ни петель, ни отверстия для ключа, никаких защелок. Он решил воспользоваться ножом, заведя его в узкую щель под крышкой. Стараясь половчее ухватить шкатулку, чтобы нож случайно не сорвался, он стал крутить ее в руках и вдруг почувствовал, что палец, случайно попавший в один из четырех кружков, вырезанных в торце, вроде как немного вдавил этот кружок внутрь. Потайная кнопка? Он еще раз нажал на кружок пальцем – и вновь ощутил, что тот слегка пружинит. Шкатулка не открылась. Тогда он надавил на другой кружок – и тот тоже слега вжался внутрь. Точно так же вели себя остальные два кружка. Но крышка по-прежнему не открывалась. Славик стал тыкать в кружки различным образом, предположив, что это что-то вроде цифрового замка, но с тем же результатом. Может быть, надо надавить на все четыре кружка одновременно? Чтобы проверить эту версию, он засунул в каждый кружок по одному пальцу. Вопреки его ожиданиям, сделать это оказалось несложно, как будто изображение было специально приспособлено под параметры человеческой кисти. Его рука непроизвольно дернулась, и он почувствовал, что весь орнамент слегка качнулся. Надавив еще раз, он ощутил, что изображение может вращаться против часовой стрелки. Он повернул до упора и услышал внутри шкатулки легкий щелчок. Ура! Крышка, наконец, открыта!

Чувствуя себя примерно так же, как Колумб, увидевший на горизонте землю, Славик откинул крышку в предвкушении обнаружить там все богатства мира.

Но увы! Шкатулка была пуста.

Сказать, что он был разочарован – значит, ничего не сказать. Столько надежд, столько возни с этой коробочкой – и все из-за чего? Это ведь все равно, что лотерейный билет, которому одной цифры не хватило до выигрыша. Эх!

Разглядывая свою бесполезную находку, Славик думал о двух вещах: как несправедлива к нему судьба, и как лучше распорядиться найденной бесполезной штуковиной.

«Ну, во всяком случае, старинная. Может, ее купит какой-нибудь сумасшедший коллекционер? Они ведь всякую фигню покупают. И денег у них куры не клюют. Мне-то все равно без надобности».

Напрягши извилины, Славик сочинил небольшое объявленьице, сопроводил его фоткой шкатулки, сделанной на мобильник, и, поместив на «Авито» и «Из рук в руки», стал ждать.

Звонок раздался на удивление быстро. Звонивший был краток:

– Я насчет шкатулки. Сколько ты за нее хочешь?

Славик сначала хотел сказать: «двести». Потом подумал, что неплохо бы сорвать тонну баксов, но, немного поколебавшись, ограничился тремя сотнями.

«Неплохая прибавка к пенсии» – вспомнил он рекламный слоган и улыбнулся.

– Завтра в шестнадцать у Новокузнецкой, устроит? – сказал голос в трубке.

– Годится – ответил Славик вполне довольный собой. На следующий день у него как раз был выходной.

Адрес Антон назвал машинально. Неподалеку жила Стася, и они обычно встречались здесь, в скверике у фонтана. В четыре Антон вышел из метро и сразу заприметил курносого паренька с торчащими в разные стороны соломенными волосами.

– Надеюсь, не ворованное, – спросил Антон, пронзив обладателя антиквариата изучающим взглядом.

– Какое ворованное – наследство! – возмутился Славик.

– Что-то не похож ты на того, у кого в семье хранятся такие реликвии.

– Не были бы бабки нужны, – возразил Славик, – нипочем не отдал бы.

– Ладно, держи бобосы. Приятно было познакомиться.

– И тебе не хворать.

На том и разошлись.

Точнее, Славик юркнул в метро, а Антон закурил, глядя на счастливые парочки, оккупировавшие скамейки возле дурацкой скульптурной группы в составе Адама, Евы и толстого питона под металлическим одуванчиком. И тут он увидел, как от своего дома через дорогу как всегда стремительной походкой переходит… Стася и направляется в его сторону. Как часто он ее ожидал вот здесь, у фонтана, и она вот так же стремительно выбегала к нему, опоздав минут на пятнадцать.

Неужели, увидев его из окна, поняла, что поступила с ним жестоко, и решила извиниться и попросить забыть их размолвку? Спрятав шкатулку в сумку (это ведь должен быть сюрприз!), Антон отбросил сигарету и направился навстречу, на ходу подбирая слова, которые он ей скажет.

Обогнув скамейку, он заметил, что Стася направляется вовсе не в его сторону, а куда-то дальше, где стояли припаркованные машины. Когда она прошла мимо, не заметив его, он остановился и стал смотреть ей вслед. Из кофейного цвета бьюика навстречу Стасе вышел высокий брюнет спортивного сложения, с розой в руке.

– Какой же я дурак! – пробормотал Антон и отвернулся. – Еще не хватало, чтобы она меня заметила. Подумает еще, что я ее выслеживаю. Как глупо! Но зато теперь все ясно. Она не вернется… А я-то… предложение… Вот дурак.

Находиться здесь он больше не мог и, опустив голову, быстро направился в метро.

В вагоне Антону казалось, что все на него смотрят, как будто он голый. Будто бы след недавнего унижения запечатлелся на нем. Забившись в угол, насколько позволял переполненный вагон, он закрыл глаза, снедаемый огнем ревности и обиды. И острым чувством жалости к себе.

Однако долго длиться его душевным терзаниям было не суждено.

Ощутив странные подергиваниями сумки, он опустил руку, чтобы ее поправить и почувствовал, что в сумке орудует чужая рука. «Карманник!» – подумал Антон и вцепился в руку жулика изо всех сил. За его спиной раздался женский вскрик «А-а! Не трогай меня!». Окружающие пассажиры повернули головы в его сторону, а сам он, обернувшись, увидел, что держит за руку стройную брюнетку. Это было совсем не то, что он ожидал увидеть. Девица была, в общем-то, недурна собой и прилично экипирована. Её внешний вид настолько не соответствовал представлению о карманнике, что Антон хотел было уже извиниться, но, опустив взгляд вниз, убедился, что рука брюнетки до сих пор находится в его сумке.

– А что это вы делаете в моей сумке? – спросил он, и толпа вокруг них немного расступилась, так что диспозиция стала видна всем.

Лицо карманницы показалось Антону знакомым. Кажется, эта девица несколько раз прошла мимо, когда они разговаривали с продавцом шкатулки. Она вполне могла слышать их разговор.

– Аферистка! – закричала дама неопределенного возраста в бежевом плаще. – Вот такие у бабушек последнюю пенсию вытаскивают!

– В милицию ее сдать, и всё! – пробасил мужик в шляпе. – Ты держи ее, парень, не выпускай.

Кто-то начал нажимать кнопки мобильника, да с досады чертыхнулся: связи нет.

На остановке толпа вынесла Антона вместе с его «добычей» на перрон. Свидетели события живенько рассосались по сторонам, и они остались наедине. «И что теперь делать?» – тоскливо подумалось Антону. Больше всего ему хотелось попасть домой, исчезнуть, чтобы не видеть никого и чтобы его никто не видел. А тут эта девица.

– Ну что, в милицию пошли? – сказал он.

– Чего пристал, – сказал девушка. – Видишь, у меня наушник в твоей сумке застрял. Помоги лучше вытащить.

– Так ты не карманница? – опешил Антон, раскрывая сумку. Только тут он заметил розовый проводок, тянущийся откуда-то из недр одежды девушки прямо в его сумку и за что-то там зацепившийся.

– Ой, простите ради бога, – смущенно пролепетал Антон. – Мне право же очень неловко. Я просто подумал… Простите, так неудобно получилось.

– Да ничего, – сказала девушка, подмигнув. – Бывает. Пока, ковбой!

Она вставила обретший свободу наушник в ухо, развернулась, и, помахивая сумочкой, скрылась в толпе.

Славик

был в поряде. Он купил крутой новый цифровой плеер последней модели, с диктофоном, и уже опробовал его, воображая себя агентом Купером из «Твин Пикс» – тот постоянно записывал все на диктофон. Петровичу он так ничего и не сказал.

Возвращаясь с работы, он слушал русский рэп и предавался приятным размышлениям, на что бы потратить оставшиеся доллары.

Когда он уже подходил к теткиному дому, его остановил представительный мужчина:

– Простите, молодой человек, вы в этом доме живете?

– Да. Вы кого-то ищете?

– Ага. Кононов Вячеслав вам не знаком?

– Это я. А что случилось?

– Вы, значит? Какое совпадение! Безмерно рад. А меня зовут Николай Николаевич. Будем знакомы.

– Очень приятно… Но откуда вы меня знаете?

– Ну, такая уж у нас профессия – все про всех знать, сказал мужчина и ткнул в лицо Славику удостоверение с цветной фотографией.

«Засыпался, – подумал Славик, – вычислили». Его прошиб холодный пот и задрожали колени.

– Может быть, добровольно все расскажете? – продолжал мужчина.

– О ч-чем? – проблеял Славик.

– Ну как о чем? Об антикварной шкатулке, конечно.

– О к-какой ш-шка..

– Вячесла-ав Вадимович, ну что же вы, батенька. Я же сказал: такая профессия у нас – все знать.

«И отчество знает!» – в ужасе отметил Славик.

– Ну, так будем все рассказывать, как на духу? Или поиграем в непонятки?

– К-как на духу – пролепетал Славик. – Я н-не знал… я стукнул, а оно выпало… Ну, я же не знал… Думал – ничья… Ну вот и…

– … решили продать культурно-художественную ценность, принадлежащую государству, так? Через Интернет? – продолжил Николай Николаевич.

– Ну да… Но я не знал… Думал, так, мусор какой-то…

– Ладно, об этом позже. Думаю, вы понимаете меру своей ответственности. Нас интересует только два вопроса: когда и где?

– Н-не понял…

– Ладно, давайте по разделениям. Итак: когда у вас оказалась эта шкатулка?

– Т-три дня назад…

– Хорошо. Три дня назад. У кого вы ее украли?

– Я-я нн-не крал! Я работал на ремонте, оторвал наличник, а она т-там.

– За наличником?

– Ну, д-да? А что мне теперь будет?

– Посмотрим. Значит, на ремонте, говоришь? Адрес?

Заплетающимся языком Славик назвал теткин адрес.

– Да нет, не этот. Где ты живешь, мы, как видишь, и так прекрасно знаем. Где ремонт был?

– Я н-не знаю адреса. Это в Голицынском переулке. Старый шестиэтажный дом напротив булочной.

– Квартира какая?

– Да там уже квартир нет. Всех переселили. На третьем этаже квартира трехкомнатная, вход направо с лестницы. Скажите, меня посадят?

– Ну что вы, Вячеслав Вадимович. У нас гуманное государство. Благодарю, что были с нами откровенны. Значит, за наличником, говорите?

– Да, за наличником.

– Хорошо, хорошо. Вы очень помогли следствию. Остались только небольшие формальности – ну там, протокол подписать, ну, сами понимаете. Может, вы прямо сейчас с нами проедете, чтобы завтра не вызывать, не отвлекать от ваших занятий? Вот и машина тут рядом. Как вы, а? Давайте, закончим все дело разом. Вы ведь никуда не торопитесь?

– Н-нет… А надолго?

– Да нет, что вы. Только туда – и обратно. Мы вас потом и до дому довезем. Вот Григорий и довезет. Гриш, доставишь молодого человека до дому? – обратился Николай Николаевич к водителю, подъехавшей машины.

– Доставлю, будьте благонадежны.

– Ну, вот и славненько. Располагайтесь, Вячеслав Вадимович. Гриша, трогай!

Криминальная хроника

– работа не для слабонервных. Нужно все время быть на стреме, и постоянно держать контакт с «нашим парнем» – специально прикормленным сотрудником доблестных органов, который загодя сливал информацию о поступивших в дежурную часть сигналах и случившихся в столице преступлениях. Получил горячий сигнал, ноги в руки, – и на место происшествия. Для этого всегда под парами стоял раздолбанный редакционный «Рафик» девяноста седьмого года. Оператора, кстати, тоже звали Рафик. Рафик Гарифуллин, прошу любить и жаловать!

Сигналы из «органов» приходили обычно в самые неподходящие моменты. Вот и сейчас, только Антон собрался было домой – и на тебе.

Мальчишки гуляли в лесополосе и наткнулись на труп. Сообщили родителям, те позвонили в милицию. Криминалисты выедут туда минут через двадцать, так что если поспешить, вполне можно успеть к самому началу. Старшим у них следователь Хримян, а он не прочь покрасоваться перед кинокамерой, так что проблем быть не должно.

«Наш парень» честно отрабатывал свое вознаграждение – телевизионный «Рафик» прибыл на место на четверть часа раньше полиции. Разыскивать долго не пришлось: на обочине маячила унылая фигура участкового. Субтильный юнец, на котором форма сидела как на пугале, приплясывал на холодном ветру, тщетно стараясь согреться.

Он что-то попытался возразить, завидев посторонних, выпрыгивающих из машины, но Антон сунул ему под нос удостоверение с крупной надписью «Пресса» и спросил, где труп.

– Не положено, – не уверенно пробормотал юный страж порядка.

– Э, да я смотрю, парень, ты совсем замерз? – сказал Антон.– Чего шинель не надел?

– Не успел. Днем тепло было…

– Так и воспаление получить недолго. Эй, Рафик, принеси куртку из салона! А ты, слышь, на-ка, согрейся, – Антон протянул стражу термос с кофе.

– Коньяком пахнет…

– Пей, пей, в лечебных целях.

– А закурить нет? – спросил воспрявший духом страж.

– Курить вредно! – Сказал Антон, доставая сигареты – но если тебя это не смущает… Так где трупак-то?

– Да вон, – мотнул головой участковый, прикуривая. – Наверно, из машины выбросили…

В тени откоса, почти у самой обочины, действительно лежало что-то темное. Впрочем, шустрый Рафик уже давно все просек и теперь спускался под откос с аккумуляторным софитом и тяжелой камерой.

– Я взгляну – то ли спросил, то ли проинформировал участкового Антон и тоже стал спускаться.

Фигура в джинсах и темной куртке с капюшоном, скрывавшим голову, лежала ничком на влажной траве, которая казалась виниловой в голубоватом свете софита. Иметь дело с трупами Антону еще не приходилось, но он понимал, что от него требуется комментарий, сопровождаемый как можно более подробной картинкой места происшествия. В данном случае картинка была невыразительной: то ли убитый человек, то ли куча тряпья…

Антон откинул капюшон, прикрывавший голову трупа. Из-под капюшона показалась копна соломенного цвета волос.

– Да нет! – Антон и перевернул труп на спину.

Перед ним, в ярком луче софита, лежал тот самый курносый парень, который на днях продал ему шкатулку. Только теперь на его лице были темные пятна и кровоподтеки, голова безвольно откинута в сторону, а в открытых глазах запечатлелось недоумение.

Увидев знакомое лицо, Антон застыл в растерянности.

– Эй, заканчивайте, кажется муровцы едут – закричал сверху участковый. Вдалеке послышались звуки сирены.

Антон судорожно ощупал карманы убитого, но никаких документов там не нашел, только пара десятидолларовых купюр и новый плеер – последней модели, цифровой, с разными наворотами. Антон машинально нажал кнопку воспроизведения и услышал веселый голос, явно принадлежавший убитому пареньку: «Раз, раз, раз, проверка, проверка… во прикольно! Диана, я агент Купер… Прием!» Антон выбрал последнюю запись в списке и услышал треск, непонятные звуки, а потом – другой, сиплый и явно недружелюбный голос: «… Где ты ее спрятал? Отвечай!», затем звук смачного удара, вскрик и приглушенный голос «У меня ее нет… я ее про…»

Конец фразы заглушил звук сирены, которая рявкнула, казалось, над самым ухом. Рявкнула и замолкла. Деревья, стоявшие вдоль дороги, окрасились синими и красными всполохами. Быстро протерев плеер краем рубашки, и стараясь не прикасаться к нему пальцами, Антон засунул его в карман убитого. Вернув труп в первоначальное положение, стал карабкаться вверх по крутому откосу, где уже слышались голоса оперативников.

На обратном пути Антон был задумчив и молчалив. Перед глазами всё еще стояло лицо мёртвого парня. А в мозгу лихорадочной чередой крутились тревожные мысли.

Мальчишку, похоже, выкинули под откос из машины… Деньги остались при нем… и плеер, который грабители вполне могли бы продать… Значит, это не ограбление. Ни документов, ни мобильника не было – то ли не носил с собой, то ли забрали… искали контакты? Что за запись на плеере? Плеер, похоже, только что куплен, и парень осваивал его функции. Записал пробу голоса. Но что означала другая запись? Его пытали, хотели узнать какие-то сведения… О чем? Что их интересовало? «Где ты ее спрятал?» – что спрятал? А вдруг речь идет о той самой шкатулке? Его спрашивали, где он ее спрятал. А он ее не спрятал, он ее продал. Мне!

Так, спокойно… Что бы я сделал, если бы меня так спрашивали, да еще били?

Конечно, сказал бы, что я шкатулку продал, что у меня ее нет, то есть я тут ни при чем, и претензии ко мне предъявлять бессмысленно, лучше просто отпустить. Значит, он, скорее всего, рассказал им про меня. Значит, они вот так же могут и со мной… Может, надо было все рассказать следователю? Выходит, я мог бы быть свидетелем. Может быть, полиция стала бы меня охранять? Есть же какая-то программа по защите свидетелей… Или это в Штатах, не у нас…

И все из-за какой-то шкатулки за триста американских рублей? Которую он купил просто в качестве футляра для сережек? Из-за такой ерунды – убивать людей? Идти на «мокрое» – так, кажется, это называется? Н-да… Что-то тут концы с концами не сходятся… Или, может, это я себе просто навоображал? Может, это атмосфера «Криминальной хроники» так на меня подействовала? Может парень просто кусок какого-то боевика с телека на плеер записал, так, для пробы… Но ведь убили-то его на самом деле! И били перед этим, судя по ссадинам…

Придя домой, Антон сразу же кинулся искать шкатулку. В гостиной ее не было. В спальне – тоже. Другой комнатой он не пользовался – это был батин кабинет. Не было и на кухне. «Украли?» – подумал Антон, а затем хлопнул себя по лбу, – «Ну, конечно же!». Вернувшись домой после того, как он стал, сам того не желая, нечаянным очевидцем свидания Стаси с тем культуристом на бьюике, он машинально вытащил шкатулку, мешавшую в сумке, и отправил ее куда-то на стеллаж в прихожей, где лежали одежные щетки, лопаточки для обуви и прочие коридорные мелочи. Сунул на полку – и думать забыл.

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

«По приказу Верховного командования советские войска оставили Севастополь», – сообщила «Правда» 4 ию...
Деньги и успех – неотъемлемые реалии современной жизни, потому что до сих пор «деньги правят миром и...
Профессор-нейрофизиолог Старостин изобрел препарат, способный качественно улучшить мозг человека – м...
Эти люди умеют в нужный момент оказаться невидимыми – раствориться в пространстве, затеряться, стере...
В центре Лондона убит пожилой Джон Марбери, накануне приехавший из далекой Австралии. Но кто мог жел...
Остров Бора-Бора, 1943 год.Анна Кэллоуэй решает сбежать от наскучившей тепличной жизни и отправляетс...