Белый вождь Майн Рид Томас

Библиография Томаса Майн Рида

Книжные публикации

«Военная жизнь» (War Life, 1849)

«Вольные стрелки» (The Rifle Rangers, 1850)

«Охотники за скальпами» (The Scalp Hunters, 1851)

«Жилище в пустыне» (The Desert Home, 1852)

«В поисках белого бизона» (The Boy Hunters, 1853)

«Гудзонов залив» (The Young Voyageurs, 1854)

«Изгнанники в лесу» (The Forest Exiles, 1854)

«Охотничьи досуги» (The Hunter’s Feast, 1855)

«Белый вождь» (The White Chief, 1855)

«В дебрях Южной Африки» (The Bush Boys, 1855)

«Юные охотники» (The Young Yagers, 1856)

«Квартеронка» (The Quadroon, 1856)

«Тропа войны» (The War Trail, 1857)

«Охотники за растениями» (The Plant Hunters, 1857)

«На невольничьем судне» (Ran Away to Sea, 1858)

«Оцеола, вождь семинолов» (Oceola, 1859)

«Морской волчонок» (The Boy Tar, 1859)

«Лесные бродяги» (The Wood Rangers, 1860) – переработка романа Г. Ферри

«Охотник на тигров» (A Hero in Spite of Himself, 1861) – переработка романа Г. Ферри

«Отважная охотница» (The Wild Huntress, 1861)

«Охотники на медведей» (Bruin, 1861)

«Мароны» (The Maroon, 1862)

«Затерянные в океане» (The Ocean Waifs, 1863)

«Эндрю Деверел» (Andrew Deverel, 1863) – автор Ч. Бич, под ред. Т. Майн Рида

«Ползуны по скалам» (The Cliff Climbers, 1864)

«Белая перчатка» (The White Gauntlet, 1864)

«Пропавшая сестра» (Lost Lenore, 1864) – автор Ч. Бич, под ред. Т. Майн Рида

«Возвращение к цивилизации» (Left to the World, 1865) – автор Ч. Бич, под ред. Т. Майн Рида

«Молодые невольники» (The Boy Slaves, 1865)

«Всадник без головы» (The Headless Horseman, 1865)

«Бандолеро» (The Bandolero, 1866)

«Водой по лесу» (Afloat in the Forest, 1867)

«Охотники за жирафами (The Giraffe Hunters, 1867)

«Вождь гверильясов» (The Guerilla Chief and Other Tales, 1867)

«Жена-дитя» (The Child Wife, 1868)

«Беспомощная рука» (The Helpless Hand, 1868)

«Остров дьявола» (The Planter Pirate, 1868)

«Белая скво» (The White Squaw, 1868)

«Желтый вождь» (The Yellow Chief, 1869)

«В дебрях Борнео» (The Castaways, 1870)

«Одинокое ранчо» (The Lone Ranche, 1871)

«Перст судьбы» (The Finger of Fate, 1872)

«Смертельный выстрел» (The Death Shot, 1873)

«Кубинский патриот» (The Cuban Patriot, 1873)

«Сигнал бедствия» (The Flag of Distress, 1876)

«Гвен Уинн» (Gwen Wynn, 1877)

«Черный мустангер» (The Wild-Horse Hunters, 1877) – автор Ф. Уиттекер, под ред. Т. Майн Рида

«Золотой браслет» (The Cadet Button, 1878) – автор Ф. Уиттекер, под ред. Т. Майн Рида

«Гаспар гаучо» (Gaspar the Gaucho, 1879)

«Королева озер» (The Captain of the Rifles, 1879)

«Американские партизаны» (The Free Lances, 1881)

«Охота на левиафана» (The Chase of Leviathan, 1881)

«Огненная земля» (The Land of Fire, 1884)

«Затерявшаяся гора» (The Lost Mountain, 1885)

«Переселенцы Трансвааля» (The Vee-Boers, 1885)

«Пронзенное сердце и др. истории» (The Pierced Heart and Other Stories, 1885)

«Без пощады!» (No Quarter! 1888)

ГЛАВА I

Действие происходит в глубине американского материка, на расстоянии доброй тысячи миль от морского побережья.

Вскарабкайтесь вместе со мной на эту гору. С ее снежной вершины открывается превосходная панорама.

Интересно знать, что мы увидим оттуда?

На севере – лабиринт гор, проходящих через тридцать параллелей и достигающих Ледовитого океана, на юге – горы, местами разделенные на хребты, местами образующие беспредельные громады. На западе – тоже горы, отчетливо вырисовывающиеся на ясном небе и чередующиеся с обширными плоскогорьями, прилегающими к их основанию.

Теперь обернемся и посмотрим на восток. Там нет ни одной горы. Ни одной горы на тысячу с лишним миль. Темная линия, тянущаяся над равниной, представляет собой лишь каменистую поверхность другой равнины, расположенной на несколько большей высоте.

Где же мы находимся? На какую вершину мы поднялись?

Мы поднялись на Сиерру-Бланку[1], более известную охотникам под названием Испанского пика. Мы находимся на западной окраине Великой прерии.

В восточном направлении не видно ни малейших следов цивилизации. Чтобы отыскать их, пришлось бы странствовать по крайней мере месяц. На севере и юге нет ничего, кроме гор.

Другое дело – на западе. Вооружившись подзорной трубой, вы заметите узкую полоску вспаханных полей, извивающуюся вдоль берега сверкающей реки. Это селения Новой Мексики[2], оазис, орошаемый Рио-дель-Норте[3]. Но не там разыгралась наша драма.

Оглянитесь еще раз на восток. Место действия здесь. Гора, на вершине которой мы стоим, упирается основанием в гладкую равнину, уходящую в бесконечность. На этой равнине вам не удастся отыскать даже самого маленького холмика. Она вплотную прилегает к горе. Достаточно сделать один шаг, чтобы перейти с ее пустынной поверхности на скалистые, покрытые соснами холмы.

Вид равнины в достаточной мере разнообразен. Кое-где на ней зеленеют луга. Но большая часть ее так же бесплодна, как Сахара. Голая, обожженная солнцем земля кажется коричневой. Местами она приобретает желтоватый оттенок песка. Местами, там, где на ней отлагается соль, она кажется такой же белой, как снег, на котором мы стоим.

Убогую растительность, покрывающую эту равнину, не назовешь изумрудной мантией. Листья агав испещрены малиновыми крапинками, а темная зелень кактусов кажется еще темнее на фоне толстых черноватых колючек. Запыленные ветки юкк напоминают заржавленные штыки; тенью малорослых, искривленных акаций могут удовольствоваться разве только агамы[4] и гремучие змеи[5]. Одинокие пальмы с гладкими стволами и пышными верхушками придают унылой равнине отдаленное сходство с Африкой. Но глаз быстро устает от созерцания пейзажа, характерными чертами которого являются угловатость и колючесть. А в Великой прерии таковы не только деревья, но и все остальные растения. Даже у трав есть свои колючки.

Зато как приятно смотреть на прелестную долину, расположенную на восток от подошвы горы! Какой контраст с бесплодной прерией! Эта долина покрыта ярко-зеленым ковром, затканным цветами, блестящими на солнце словно драгоценные камни. Бавольник[6], дикое чайное дерево, каменный дуб и ива сплетают между собой свои ветви и образуют тенистые рощи, как будто зазывающие усталого путника. Откликнемся на этот зов.

Теперь мы стоим у подошвы горы. Но до прелестной долины еще далеко. Они там, внизу, на расстоянии по крайней мере трехсот метров от нас. С высоты утеса, на котором мы остановились, представляется возможность осмотреть ее во всех подробностях.

Поверхность этой долины так же ровна, как и поверхность возвышающегося над ней плоскогорья. Глядя на нее сверху вниз, можно подумать, что частица равнины погрузилась в земные недра и вынырнула оттуда, обогащенная той жизненной силой, в которой природа отказала более высоким местностям.

По обе стороны этой долины, сливаясь с горизонтом, тянутся два скалистых хребта, неровная линия которых то возвышается до тысячи футов, то резко понижается. Пройти через них можно только в немногих местах. Они отделены друг от друга расстоянием в десять миль и до такой степени похожи между собою, что кажутся совершенно одинаковыми. Вид отвесных сумрачных скал, нависших над веселой и яркой долиной, невольно вызывает представление о прекрасной картине, вставленной в грубую дубовую раму.

Река, напоминающая серебристую змею, разделяет долину пополам. Она течет не прямо, а извилинами, как будто нарочно задерживаясь в этом очаровательном уголке. Частые повороты и спокойное течение указывают на то, что русло ее проходит по ровной местности. Берега покрыты лесом. Но и тут наблюдается некоторое разнообразие. Местами высокие деревья образуют густую чащу, местами растут сравнительно редко, беспрепятственно пропуская солнечные лучи к блестящим струям; кое-где зеленые лужайки вплотную спускаются к воде.

Кое-где виднеются небольшие рощицы. Очертания их весьма разнообразны. Одни совершенно круглые, другие вытянутые, овальные, третьи изгибаются наподобие рогов изобилия. Отдельные деревья обращают на себя внимание исключительной красотой. Глядя на них, невольно восторгаешься искусством природы. В общем долина напоминает прекрасный разбитый парк. Лес служит ей как бы рамой, но не прячет ее красот.

Может быть, очаровательный пейзаж является только придатком к дворцу или замку какого-нибудь знатного лорда? Нет. Здесь нет ни дворца, ни замка. Никаких признаков человеческого жилья. Никаких следов человека. Стада оленей спокойно бродят по райскому уголку, статные лоси отдыхают в тени прохладных рощ, но людей нет и в помине. Может быть, нога человека никогда…

Подождите. Один из наших спутников опровергнет мое предположение. Послушаем, что он расскажет.

Это долина Сан-Ильдефонсо. Она производит впечатление необитаемой и дикой. Между тем в прежние времена здесь жили цивилизованные люди. Посмотрите, там, ближе к середине, виднеется какая-то беспорядочная груда. Деревья и густая трава не позволяют вам рассмотреть ее. Это развалины города.

Да, здесь некогда стоял город – большой и благоденствующий. Здесь была крепость, на зубчатых стенах которой развевался испанский флаг. Здесь была миссия отцов иезуитов. Усадьбы богатых золотоискателей и фермеров кольцом окружали городские стены. Население жило тревожной и суетливой жизнью. Кипели страсти. Люди томились любовью, ненавистью, честолюбием, алчностью и жаждой мести. Сердца, в которых пылали эти страсти, давно уже превратились в прах. Поступки, совершенные под их влиянием, не были записаны нигде. Воспоминание о них сохранилось только в легендах, которые придают были характер сказки.

Между тем этим легендам нет еще и ста лет. Сто лет назад с высоты той горы, на которую мы только что взбирались, можно было любоваться не одним только Сан-Ильдефонсо, но и множеством других городов, сел и деревень. Теперь на их месте не найдешь никаких следов цивилизации. Названия их забыты, а история погребена под грудой развалин.

Индейцы отомстили убийцам Монтесумы[7]. Если бы англосаксы не помешали их замыслам, ста, нет, даже пятидесяти лет оказалось бы достаточно, чтобы потомки Кортеса[8] и его спутников бесследно исчезли с лица Анагуакской земли[9].

Я расскажу легенду Сан-Ильдефонсо.

ГЛАВА II

По всей вероятности, ни в одной стране нет такого количества религиозных праздников, как в Мексике. Полагаю, что фиесты[10] способствуют внедрению христианства в души туземцев, католическое духовенство значительно расширило и пополнило свои календари. Почти каждую неделю празднуется память того или иного святого, причем каждое празднование, разумеется, сопровождается обыкновенным маскарадом, во время которого разносятся хоругви, организуются процессии, священники шествуют в дорогих облачениях, пускаются фейерверки, а глупые обыватели с непокрытыми головами стоят на коленях в пыли. Впрочем, лондонские празднества в память о Пороховом заговоре Гая Фокса[11] проходят почти так же и имеют приблизительно такое же влияние на нравы населения.

Конечно, падре устраивают эти церемониальные представления не только ради забавы. По столь торжественному случаю, как празднование памяти святого, щедро раздаются благословения, отпущения грехов и порция святой воды. Все это отнюдь не безвозмездно. Каждый верующий грешник, сколько-нибудь склонный к покаянию, старательно «общипывается». Зато ему обещают, что путь его в рай будет приятен и не слишком долог.

В этих праздниках нет и следа настоящего благочестия. Мексиканцы смотрят на них как на развлечение. И нередко какой-нибудь коленопреклоненный богомолец употребляет невероятные усилия, чтобы заставить замолчать раскудахтавшегося петуха, спрятанного в складках его «серапэ»[12].

Впрочем, в дни фиесты местные жители не особенно склонны утруждать себя молитвами и земными поклонами. Отдав дань религии, они спешат насладиться скачками, боем быков и другими состязаниями. Священники, руководящие религиозной церемонией, принимают в этих развлечениях живейшее участие. При желании всякий может поставить против них свой доллар или дублон[13].

День святого Хуана принадлежит к числу главных и наиболее чтимых мексиканских праздников. В этот день – особенно в ново-мексиканских деревнях – никто не остается дома. Все население торопится на сборный пункт, которым большей частью является ближайший луг. Там происходят различные состязания – скачки, «ловля быка за хвост», «подвешенный петух» и другие. В промежутках между состязаниями мужчины играют в карты, курят и ухаживают за женщинами.

В таких случаях соблюдается истинно республиканское равенство. Различие между богачами и бедняками, сеньорами и крестьянами стирается. В праздничные дни всем дозволено веселиться на равных основаниях.

Сегодня день святого Хуана. На обширном зеленом лугу, прилегающем к Сан-Ильдефонсо, собралось все городское население. Праздник в полном разгаре. Скоро начнутся состязания. Пока они еще не начались, смешаемся с толпой и посмотрим, из кого она состоит.

Все слои городского населения – вернее, все городское население – налицо. Вот пробираются на свое место два толстых отца иезуита из миссии, одетые в длинные рясы из грубой саржи. На животах их болтаются распятия и четки. Макушки их гладко выбриты. Такие макушки не могли бы служить трофеями апачам[14].

Вот священник городской церкви, бросающийся в глаза благодаря своей длинной черной сутане, широкополой шляпе, черным шелковым чулкам и башмакам с блестящими пряжками. Он то приветливо улыбается знакомым, то бросает недобрые, хитрые взгляды на окружающую его толпу. Когда он усаживает какую-нибудь вновь прибывшую даму на отведенное ей место, на белых пальцах его ярко сверкают драгоценные камни. Давшие обет безбрачия священники славятся своим пристрастием к женскому полу.

Взгляните на эти скамейки, ряды которых возвышаются друг над другом. Хотите знать, кто занимает их? Впрочем, с первого же взгляда ясно, что они принадлежат местной аристократии. Вот богатый купец Хозе Ринкон, его толстая супруга и четыре упитанных скучающих дочери. Вот жена и дети алькада[15]. Вот и сам алькад, держащий в правой руке жезл с шелковыми кистями. Вот красавицы Эшеварри, считающие себя неотразимыми, и брат их, известный щеголь, променявший обычную одежду мексиканцев на модный парижский костюм. Вот богатый фермер сеньор Гомец дель-Монте, владелец бесчисленных стад и обширных земель. Вот другие фермеры со своими сеньорами и сеньоритами. Всеобщее внимание привлекает прелестная Каталина де Крусес, дочь зажиточного золотоискателя, дона Амброзио. Счастлив будет человек, которому удастся завоевать сердце этой девушки или, вернее, доброе расположение ее отца, считающего себя вправе распоряжаться судьбой дочери по собственному усмотрению. Ходят слухи, что дело уже слажено и что скоро состоится свадьба Каталины с капитаном Робладо – правой рукой гарнизонного командира. А вот и капитан! У него огромные усы, мундир его расшит золотом, он сердито хмурится при виде каждого смельчака, дерзающего остановить взор на красавице Каталине. Важная осанка… расшитый золотом мундир… Нет, Каталина проявила неважный вкус в выборе жениха. Впрочем, ее ли это вкус? По всей вероятности, нет. По всей вероятности, это вкус дона Амброзио. Будучи человеком простого происхождения, он жаждет иметь своим зятем настоящего идальго[16]. Он знает, что у капитана нет за душой ничего, кроме жалованья, взятого за несколько месяцев вперед. Но это не останавливает его. Робладо – истый «гачупино»[17], в жилах которого течет «голубая кровь». С ним охотно породнился бы не один тщеславный выскочка.

Среди присутствующих находится и командир гарнизона полковник Вискарра. Это человек лет сорока. Золотое шитье на мундире и плюмаж на каске придают ему сходство с павлином. Он холост. Беседуя с отцами иезуитами, городскими священниками и алькадом, он нежно поглядывает на всех хорошеньких «поблан»[18], проходящих мимо него. Побланы с любопытством смотрят на его великолепный мундир. Принимая их любопытство за восхищение, полковник, считающий себя донжуаном[19], расточает им любезные улыбки.

А вот и третий офицер – их всего трое, – поручик Гарсиа. Наружность у него гораздо привлекательнее, чем у полковника и капитана. И побланы, и прекрасные сеньориты благосклонно относятся к нему. Удивительно, что красавица Каталина не выказывает ему предпочтения. Впрочем, кто поручится за это? Мексиканки умеют таить свои чувства и держать язык за зубами.

Трудно сказать, кто занимает в эту минуту мысли Каталины. Ей уже двадцать лет. Сердце ее вряд ли свободно. Но кому же могла она отдать его? Робладо? Готов биться об заклад, что нет. Гарсии? Это гораздо вероятнее. Но ведь в Сан-Ильдефонсо живут не только офицеры. Может быть, выбор Каталины пал на какого-нибудь молодого фермера, золотоискателя или щеголя-купца? Кто знает! Пойдемте дальше.

Звеня шпорами и волоча по земле длинные сабли, гарнизонные солдаты обмениваются замечаниями с закутанными в серапе торговцами, мелкими золотоискателями и фермерами. Подобно офицерам, они считают своим долгом важничать и принимать горделивые позы. По одному этому уже ясно, что военная власть играет в стране громадную роль. Гарнизон состоит из кавалеристов. Никакая пехота не смогла бы справиться с индейцами.

Драгуны искренне убеждены в том, что неугомонное позвякивание шпор и надоедливый шум волочащихся по земле сабель придают им особенную внушительность. Все они поглядывают на поблан. А возлюбленные поблан зорко следят за ними и томятся ревностью.

Побланами называют только самых красивых девушек данной местности. Но в день святого Хуана все девушки кажутся хорошенькими. И красавицы, и дурнушки вырядились в свои лучшие платья. Со всех сторон мелькают голубые, ярко-красные и фиолетовые юбки, отделанные кружевами. Вышитые корсажи сверкают белоснежной чистотой. Голубоватые шали закрывают от нескромных взоров девичьи шеи, руки и груди. Некоторые кокетки прячут даже лицо. Однако к вечеру красавицы большей частью сбрасывают свои шали. По необыкновенной гладкости и нежности их кожи легко угадать, что они только что смыли с себя «аллегрию», уродовавшую в течение двух недель их юные лица.

Этот своеобразный обычай очень распространен среди мексиканских женщин. Они употребляют вместо крема сок ягоды, известной в их стране под названием «аллегрии». Вымазанные им лица приобретают на редкость отталкивающий вид. Дело в том, что сок этого растения отличается пурпурно-красным цветом, несколько напоминающим сок черники. Некоторые путешественники утверждают, что мексиканки натираются им ради красоты. Но это неверно. «Аллегри» употребляется местными красавицами для сохранения хорошего цвета лица. Они смывают ее обычно только по большим праздникам.

По случаю дня святого Хуана ранчеро[20] надели свои лучшие национальные костюмы; на них бархатные штаны, расширяющиеся книзу и разрезанные по бокам, высокие светло-желтые сапоги, кожаные или бархатные куртки с позументами, изящно вышитые рубашки и красные шелковые пояса. Головным убором им служат черные широкополые сомбреро[21], украшенные золотыми и серебряными галунами. Некоторые ранчеро заменили куртки плащами, небрежно спадающими с плеч. Они приехали на праздник верхом; шпоры, красующиеся на их ногах, весят добрых пять фунтов, а колесики этих шпор достигают трех, четырех и даже пяти дюймов в диаметре.

Точно так же одеты гамбусины (мелкие золотоискатели, промывающие золото собственными руками), молодые горожане и мелкие торговцы. Людей, принадлежащих к высшему слою общества, чиновников и крупных торговцев легко узнать по суконным курткам и штанам, несколько напоминающим обычный костюм европейцев. Это своего рода компромисс между парижскими модами и национальными обычаями.

Впрочем, большинство присутствующих одето иначе. В толпе преобладает костюм «пуэбло», или усмиренных индейцев, работающих на приисках и лишь недавно обращенных в христианство. Он чрезвычайно прост. Главной частью его является «тильма», то есть широкая куртка без рукавов, сильно напоминающая простой мешок с отверстием для головы и двумя прорезами для рук. Кушака к ней не полагается, так что она свободно болтается на плечах. Обыкновенно ее делают из грубой шерстяной материи местного производства. Цвет этой ткани грязновато-белый; несколько пропущенных сквозь нее цветных ниток образуют почти незаметный узор. Тильма, штаны из бараньей кожи и грубые сандалии составляют всю одежду усмиренных индейцев Мексики. Шляп они не носят. Ноги их, обнаженные от щиколотки до колена, блестят, словно старая бронза.

Краснокожие туземцы, работающие на рудниках или при миссии, пришли на праздник целыми толпами. Жены и дочери их сидят, поджав ноги, на земле перед маленькими циновками, сплетенными из тростника или пальмовых листьев, на которых разложены туньи, петайи[22], сливы, абрикосы, виноград, жареные орехи, арбузы – словом, все, чем богаты окрестные горы. Другие женщины торгуют сладостями, медом и лимонадом. Третьи продают сладкие маисовые лепешки, называемые пилонсиллами, и вареные корни агав. Некоторые, склонившись над жаровнями, приготовляют тортильи, то есть лепешки, употребляемые мексиканцами вместо хлеба, варят красный перец или размешивают в особых глиняных горшках муку пополам с шоколадом и сахаром. За несколько медяков эти скромные продавщицы с радостью отпустят вам порцию «аголя» – сладкой кашицы, приготовленной из мелко размолотого маиса, или горшок пиньоле, представляющего собою маисовую похлебку. Многие торгуют сигарами из местного табака и «агвардиенте» – плохо очищенной водкой, приготовленной из маиса или алоэ.

У этих импровизированных стоек постоянно толпятся солдаты и приисковые рабочие. Навесом, защищающим товары от солнца, служат все те же плетенки из пальмовых листьев, укрепленные в виде зонтов над головами торговок.

Особое внимание следует обратить на группу молодых людей, предполагающих участвовать в состязаниях. Они по справедливости заслуживают название героев дня.

Это молодые люди, принадлежащие к различным слоям общества. Каждый из них приехал на своей лучшей лошади. Всадники непринужденно гарцуют по зеленому лугу и, останавливаясь перед скамьями, занятыми прекрасными сеньоритами, заставляют своих коней проделывать всевозможные курбеты. Среди этих всадников – золотоискатели, фермеры, пастухи, торговцы, простые ранчеро и, наконец, «сиболеро», охотники на бизонов. Жители Мексики прекрасно ездят верхом. Даже горожане в совершенстве владеют этим искусством.

Около сотни молодых людей собираются принять участие в предстоящих состязаниях.

Они должны начаться с минуты на минуту.

ГЛАВА III

Состязания должны были начаться с колео де-торос, что в переводе означает «ловля быков». Только в самых больших мексиканских городах можно найти арены, специально оборудованные для боя быков. Зато в каждой деревушке, как бы незначительна она ни была, распространено колео, не требующее никаких особых приспособлений; для него необходимы лишь открытая местность и дикий бык. Зрелище это менее увлекательно, чем бой быков, так как участники состязания подвергаются сравнительно небольшой опасности. Впрочем, быки довольно часто поднимают на рога преследующих их лошадей и наносят всадникам серьезные увечья. Иногда бывают даже смертельные случаи. Во время погони за быком отдельные лошади нередко спотыкаются и падают. Кони остальных участников состязания, беспорядочно теснящиеся, топчут своими копытами друг друга и не успевших подняться с земли всадников. Зрителям приходится видеть иногда ужасные картины. Участвовать в колео могут только смелые, сильные и искусные наездники. Молодежь новомексиканских селений относится с величайшим уважением к победителям на этом поприще.

Убедившись, что все готово, герольд возвестил о начале состязания. Приготовления к нему не отличались сложностью. Надо было только заставить зрителей выстроиться по одной стороне площадки, чтобы выпущенный на свободу бык беспрепятственно устремился вперед. В случае несоблюдения этого правила испуганное животное может ринуться на толпу и наделать много бед. Не желая рисковать жизнью, мексиканки поспешили взобраться на свои громадные телеги, выстроенные в ряд недалеко от трибуны. Сеньорам и сеньоритам, сидящим на удобных скамейках, не грозила, разумеется, ни малейшая опасность.

Участники колео заняли свои места. На первое состязание записалось двенадцать человек. Эти молодые люди, считавшиеся превосходными наездниками, горели желанием показать свою удаль. Среди них были ранчеро, щеголявшие живописными национальными костюмами, погонщики мулов, золотоискатели с окрестных гор, горожане, фермеры из долины, пастухи, покинувшие ради праздника свои стада, и охотники, проводящие большую часть времени в обширных прериях.

Всеобщее внимание обращали на себя несколько драгун. Казалось, они радовались возможности выказать свое превосходство в искусстве верховой езды.

Дождавшись условного сигнала, пастухи подъехали к устроенному неподалеку корралю[23] и вывели оттуда быка. Пешему человеку невозможно было бы справиться с ним. Эту ответственную задачу взяли на себя два опытных наездника-ваккеро[24]. Они накинули на рога зверя свои лассо[25] и зорко следили за ним, готовые при первом же подозрительном движении повалить его на землю.

Вид у быка был в достаточной мере страшный. Он то и дело вскидывал голову и грозно смотрел по сторонам. Казалось очевидным, что малейший пустяк может окончательно разъярить его. Он сердито бил себя хвостом по бокам, угрожающе наклонял свои длинные прямые рога, тяжело дышал и время от времени взрывал копытами землю. С первого же взгляда было ясно, что это один из свирепейших представителей своей породы.

С напряженным интересом рассматривая зверя, присутствующие делали всевозможные предположения относительно его качеств. Некоторые находили его слишком жирным, другие утверждали, что он окажется необыкновенно резвым. В быках, участвующих в колео, быстрота бега ценится больше свирепости.

Обмен мнениями послужил поводом к заключению многочисленных пари о результатах состязания и количестве времени, которое понадобится всадникам, чтобы настигнуть быка, схватить его за хвост и бросить на землю.

Для колео выбирается более сильный, быстроногий и свирепый бык, и участникам состязания запрещено пользоваться не только каким бы то ни было оружием, но даже и лассо – задача их далеко не легкая. Раздраженное животное скачет почти так же быстро, как лошадь. При таких условиях догнать его и свалить с ног чрезвычайно трудно. Это настоящий подвиг, требующий ловкости, силы и необыкновенного умения владеть конем. Задача состоит в том, чтобы схватить быка за хвост и повалить на землю.

Животное остановилось приблизительно в двухстах шагах от участников состязания. Голова его была повернута в сторону равнины. Освободив массивные рога от лассо, ваккеро пустил в спину быка несколько заостренных шутих. При виде рванувшегося вперед зверя публика громко ахнула.

В следующий момент всадники пришпорили своих лошадей. Каждый из них издал при этом воинственный клич.

Скоро они рассеялись по равнине, словно свора гончих, преследующих лисиц, и стали вытягиваться в прямую, местами раздвоенную линию, достигавшую нескольких сот ярдов длины. Они быстро продвигались вперед, размахивая на ходу хлыстами, пришпоривая коней и подбадривая их громкими восклицаниями.

Придя в бешенство от хлопушек, лопавшихся у него на боках, бык несся во весь опор по равнине. Даже самым лучшим коням долго не удавалось наверстать те двести ярдов, которые отделяли их от животного. Оно пробежало добрую милю, не подпустив к себе ни одного всадника. Наконец рослый драгун на большой гнедой лошади подскакал к нему и схватил его за хвост. Однако бросить быка на землю было не так-то просто. Публика видела, что драгун дважды пытался сделать это. Но зверь устоял на ногах, вырвался и снова понесся по равнине, лишь слегка изменив первоначально взятое им направление.

Вскоре его догнал молодой фермер на великолепном коне. Но каждый раз, как он протягивал руку, бык быстрым движением ускользал от него. Когда же фермеру все-таки удалось завладеть хвостом, бык внезапно рванулся в сторону и, чуть не вывихнув руку своего врага, стремительно помчался вперед.

Согласно предварительным условиям, каждый участник состязания выбывал из строя после первой же неудачи. Фермеру и драгуну пришлось ретироваться.

Вернувшись к трибунам, они объехали их сзади, чтобы не показывать публике своих опечаленных лиц.

Бык бешено мчался. За ним теснились разгоряченные и взволнованные всадники. Через некоторое время к нему приблизился другой драгун. Его сменили пастух и еще два всадника, но всем им не повезло. Каждую победу быка зрители приветствовали восторженными криками.

Падание нескольких всадников вызвало на трибунах взрыв хохота. Одну из лошадей, случайно преградивших ему дорогу, бык поднял на рога.

Не прошло и десяти минут, как одиннадцать участников состязания принуждены были признать себя побежденными.

Одному только всаднику предстояло еще попытать счастье.

Бык блестяще зарекомендовал себя. Симпатии зрителей склонялись на его сторону. То и дело слышались рукоплескания.

– Браво, бык! Браво! Брависсимо! – звучало со всех сторон.

Взоры присутствующих были устремлены на разъяренное животное и на единственного всадника, еще продолжавшего скакать за ним. Оба они находились на сравнительно небольшом расстоянии от трибун; преследуемый бык несколько раз менял направление и теперь мчался в обратную сторону. Достигнув приблизительно того места, где на него напал первый драгун, он стал пересекать равнину наискось. Благодаря этому все движения его были отчетливо видны с трибуны.

На этот раз быку предстояло иметь дело с превосходной лошадью и превосходным наездником.

Взволнованные зрители пророчили ему поражение.

Конь, которым они восхищались, был большим вороным мустангом[26]. Длинный пушистый хвост его суживался книзу и напоминал хвост стремительно бегущей лисицы. Конь скакал во весь опор, слегка наклонив шею. Гордый силуэт его, четко выделявшийся на фоне зеленой травы, невольно вызывал восхищение.

Южному владельцу мустанга было не более двадцати лет. Светлые вьющиеся кудри и нежно-розовый цвет лица отличали его от остальных участников состязания, людей смуглых и черноволосых. Национальный мексиканский костюм, разукрашенный шнурами и вышивкой, плотно облегал его стройную фигуру. Обыкновенное серапе он заменил «мангой», то есть изящным, дорогим плащом. Эта манга была откинута назад и свободно развевалась по ветру, придавая всему облику юноши необыкновенную грациозность.

Внезапное появление этого прекрасного наездника, державшегося до сих пор позади всех и как будто нарочно плотно заворачивавшегося в длинный плащ, возбудило всеобщее любопытство. Присутствующие стали спрашивать друг у друга, кто он.

– Это сиболеро Карлос, – раздался чей-то громкий голос.

Все слышали эти слова.

Некоторым из зрителей имя сиболеро Карлоса было, по-видимому, известно, но большинство не имело о нем никакого представления.

– Почему же он медлит до сих пор? – спросил один из них соседа. – Ведь он мог уже давно догнать быка.

– Каррамба! – ответил сосед. – Конечно, мог бы. Он просто хотел дать остальным участникам состязания возможность попытать счастья. Ему было ясно, что никому из них не удастся повалить быка.

По-видимому, это предположение было правильно.

Молодому охотнику ничего не стоило догнать быка. Черный мустанг перешел в галоп. Красивые ноздри его широко раздувались только потому, что он был разгорячен долгим ожиданием. Да и теперь ему приходилось сдерживать свой пыл.

В тот миг, когда один из зрителей, сидевших на трибуне, крикнул соседу: «Смотрите-ка!» – всадник внезапно изменил тактику. Очутившись на расстоянии двадцати шагов от цели, он пришпорил коня. Мустанг понесся вдвое быстрее и в несколько прыжков догнал быка. Зрители видели, как юноша схватил длинный хвост и дернул его сначала вверх, потом вниз. В следующее мгновение он быстрым движением приподнялся в седле. Громадное животное грузно упало на спину. Все это сиболеро проделал с величайшей легкостью.

Глядя на него со стороны, можно было подумать, что он имеет дело не с быком, а с домашней кошкой. С трибуны грянуло громовое «браво!». Победитель поскакал назад и, несколько раз поклонившись дружно приветствовавшей его публике, скромно смешался с толпой.

Многие утверждали, что поклоны сиболеро относились далеко не ко всем зрителям и что глаза его были все время устремлены на прекрасную Каталину де Крусес. Некоторым показалось даже, что она улыбнулась ему в ответ и что лицо ее сияло от радости. Но вряд ли это было возможно. Трудно представить себе, чтобы наследница богатого дона Амброзио удостоила своей улыбкой простого охотника.

Другая девушка действительно улыбалась ему. Это была белокурая поблана, сидевшая на одной из телег. Победитель остановил подле нее своего коня. Сходство между ними сразу бросалось в глаза. У них были одинаковые волосы, одинаковые черты лица, одинаковый цвет кожи. Уж не связывало ли их кровное родство? Да, красивая белокурая девушка была сестрой молодого охотника. При виде торжества брата она счастливо улыбалась.

Рядом с ней сидела какая-то странная женщина. Это была старуха с белыми, как лен, волосами. Она молчала, но выразительные глаза ее казались прикованными к лицу сиболеро. Некоторые зрители смотрели на нее с любопытством, смешанным со страхом. Очевидно, она пользовалась неважной репутацией.

– Ведьма! Колдунья! – многозначительно говорили друг другу соседи.

Но замечания подобного рода произносились шепотом. Иначе их могли бы услышать Карлос или его сестра. Старуха была их матерью.

ГЛАВА IV

Праздник продолжался. Бык, поваленный молодым охотником, угрюмо брел по равнине. Он не мог вторично участвовать в состязаниях. Его отвели на аркане в загон, куда за ним должен был явиться сиболеро, которому, согласно правилам, он теперь принадлежал.

На луг вывели второго быка. За ним тотчас же помчались двенадцать новых всадников.

Эти всадники были искуснее первых, и преследуемый ими бык отличался меньшим проворством. Они почти сразу не только догнали, но и перегнали его. Вдруг, совершенно неожиданно, бык круто изменил направление и побежал назад, прямо к трибунам.

Побланы, сеньоры и сеньориты разразились громкими криками. Да и как им было не кричать! Еще несколько секунд – и рассвирепевший бык бросился бы на толпу.

Его преследователи остались далеко позади. На то, чтобы повернуть скакавших во весь опор лошадей, потребовалось немало времени. Даже всадники, все время державшиеся впереди, сильно отстали.

Молодые люди, участвовавшие в первом состязании, уже сошли со своих коней. А ни один пеший человек не рискнул бы преградить дорогу разъяренному быку.

На трибуне воцарилось смятение. Воздух огласился громкими криками мужчин и пронзительными женскими воплями. Всем угрожала смертельная опасность. Никто не мог быть спокоен за свою жизнь.

Ряды телег, на которых сидели испуганные мексиканки, вплотную примыкали к трибуне и тянулись по обеим сторонам ее на довольно далекое расстояние, образуя вместе с ней большой полукруг. Ворвавшись в этот полукруг, бык помчался вдоль телег прямо к скамейкам. Можно было подумать, что он наметил себе определенную цель. Женщины вскочили со своих мест и, потеряв от страха рассудок, стали метаться по трибуне. Казалось, они вот-вот бросятся на рога взбешенного животного. Начиналась паника.

В это мгновение из-за телег выступил юноша, державший в руках лассо. И не успела толпа опомниться, как мертвая петля уже обвилась вокруг длинных рогов. Не медля ни секунды, юноша подбежал к небольшому дереву, стоявшему в центральной части полукруга, и поспешно привязал к нему свободный конец лассо. Это было сделано как раз вовремя. Если бы прошло еще хоть четверть минуты, храбрец оказался бы в ужасном положении.

Как только он затянул узел, до слуха перепуганных зрителей донесся глухой звук. Внезапно остановленный бык грохнулся на землю. От толпы его отделяло только несколько десятков шагов!

– Браво! Браво! – хором раздалось с трибун. Люди начинали понемногу приходить в себя от пережитого потрясения.

– Браво! Да здравствует сиболеро Карлос!

Однако бык все еще представлял достаточную опасность. Свободу его движений стесняло только длинное лассо. Как и следовало ожидать, он быстро поднялся на ноги и ринулся на толпу. К счастью, веревка была не настолько длинна, чтобы он мог добежать до трибуны. Он снова упал. Толпа шарахнулась в сторону, опасаясь, что ему каким-нибудь образом удастся освободиться от лассо. Между тем участники второго состязания вплотную подскакали к быку. Они поспешили накинуть на его шею аркан, спутали ему ноги и наконец повалили его набок.

Укрощенный зверь вышел из строя. О том, чтобы выпустить его вторично, не могло быть и речи. Ввиду отсутствия других быков колео де-торос объявили оконченным.

В то время как делались приготовления к очередному номеру программы, молодежь продолжала состязаться в ловкости. Это была своего рода интермедия, отличавшаяся большим разнообразием. Прежде всего стали набрасывать лассо на ногу бегущего изо всех сил человека. Согласно условиям игры, петля должна была затянуться у самой щиколотки. Лассо бросали и всадники, и пешие. Победа в этой игре давалась сравнительно легко, и опытные наездники смотрели на нее с явным пренебрежением.

Потом занялись подниманием шляпы. Эта игра состояла в том, что всадники должны были поднять на полном скаку с земли свои сомбреро. Почти все жители Сан-Ильдефонсо с полным основанием считали себя чемпионами этой игры. Участие в ней приняли только мальчики. Человек двадцать юных всадников рассыпались по лугу. Они мчались бешеным галопом и то и дело наклонялись, подбирая разбросанные по траве шляпы.

Поднимать на полном скаку более мелкие вещи было далеко не так легко. Как только на земле засверкали монеты, лучшие местные наездники выразили желание показать свою ловкость.

Полковник Вискарра встал и попросил слова. Когда наступила тишина, он бросил на зеленую траву золотой.

– Эта монета, – сказал он, – достанется тому, кто поднимет ее с первого же раза. Готов биться об заклад пятью дублонами, что мне придется вручить ее сержанту Гомецу.

Некоторое время царило молчание. Для жителей Сан-Ильдефонсо пять дублонов составляли порядочную сумму. Только состоятельный человек мог швыряться такими деньгами.

Однако вызов полковника не остался без ответа. Через несколько мгновений выступил вперед один молодой ранчеро.

– Я согласен поспорить с вами, полковник Вискарра, – заявил он. – Может быть, сержант Гомец и поднимет ваш золотой. Но я утверждаю, что среди присутствующих есть человек, который сделает это не менее ловко, чем он. Если желаете, можете удвоить ставку.

– Назовите вашего кандидата, – сказал Вискарра.

– Это сиболеро Карлос.

– Хорошо. Ваше предложение принято.

Полковник обернулся к толпе.

– Пусть желающие покажут нам свое искусство, – продолжал он. – Всякий раз, как кто-нибудь поднимет монету, я буду заменять ее новой. Вторичные попытки не разрешаются никому.

Первым кандидатам не повезло. Некоторые из них дотронулись до монеты и даже сдвинули ее с места, но ни один не поднял ее.

Наконец из рядов всадников выехал драгун на большой гнедой лошади. Все сразу узнали сержанта Гомеца, того самого, который схватил за хвост быка и чуть было не одержал победы в первом состязании. Воспоминание о только что пережитой неудаче делало еще более неприятным его угрюмое лицо. Этот высокий, широкоплечий человек был, бесспорно, хорошим наездником, но сложен он был довольно нескладно и, судя по наружности, вряд ли отличался особой ловкостью и проворством.

Приготовления не требовали большого количества времени.

Сержант внимательно осмотрел подпругу, снял мешавшую ему саблю и поскакал вперед.

Через несколько секунд лошадь его поравнялась с монетой. Гомец наклонился, схватил ее и даже поднял. Но, как оказалось, ему удалось сжать между пальцев только самый краешек монеты. Блеснув в последний раз на высоте стремени, она упала на землю.

Крики, раздавшиеся с трибуны, выражали одобрение и в то же время разочарование. Некоторые жители Сан-Ильдефонсо склонны были отнестись снисходительно к сержанту только потому, что его кандидатуру выставил полковник Вискарра. Полковник не пользовался особенной любовью. Но многие боялись его и находили нужным считаться с ним.

Следующим помчался к монете сиболеро на своем блестящем вороном коне. Все глаза были устремлены на Карлоса. Красота юноши вызывала общее восхищение. Но мужчины упорно не признавались себе в этом и недоверчиво смотрели на белокурые волосы и нежно-розовое лицо молодого охотника. Они относились к нему с предубеждением, как к представителю враждебной им расы.

Предубеждения такого рода чужды женскому сердцу. Сеньориты, сидевшие на трибуне, отдали должное привлекательной наружности Карлоса. Не одна пара прекрасных черных глаз с восторгом следила за каждым движением белокурого «американо». Такова была национальность молодого охотника.

Но не одни только сеньориты благосклонно смотрели на Карлоса, и восторженные восклицания срывались не с одних только женских уст. Среди порабощенных, запуганных тагнос[27] были люди, сохранившие воспоминание о минувших днях и о той свободе, которой наслаждались их предки. Эти люди собирались, иногда тайком в горных пещерах, разводили «священные» костры в честь бога Кетцалькоатля[28] и толковали между собой о Монтесуме.

Несмотря на то что кожа их была значительно темнее, чем у всех остальных зрителей, они не бросали враждебных взглядов на светловолосого и белолицего американца. В их непроясненном сознании мерцали лучи будущего. Какое-то таинственное инстинктивное предчувствие говорило им, что от ига испанской тирании их освободят пришельцы с востока, со стороны великих прерий.

Карлос счел ниже своего достоинства тратить время на приготовления. Не снимая манги, он беспечно отбросил ее назад; длинные полы легли красивыми складками на круп лошади.

Повинуясь воле своего хозяина, мустанг понесся вскачь. Каждое движение колен, сжимавших его бока, было понятно ему. Он начал кружить по лугу, постепенно развивая все большую и большую быстроту.

Достигнув подходящего места, всадник направил коня к блестящему кружку золота. На трибунах стало очень тихо. Поравнявшись с монетой, Карлос нагнулся, схватил ее, подбросил в воздух и, внезапно остановив лошадь, подставил ладонь. В то же мгновение золотой очутился в его руке.

Все это было проделано с искусством и непринужденностью индусского жонглера. Даже самые предубежденные зрители не нашли в себе сил удержаться от рукоплесканий. И громкое «браво!» в честь сиболеро Карлоса снова огласило воздух.

Сержант чувствовал себя униженным. В течение долгого времени он неизменно одерживал победы в такого же рода состязаниях. До этого дня Карлос или вовсе не появлялся на праздниках, или довольствовался ролью зрителя. Полковник Вискарра тоже переживал неприятную минуту. Он был огорчен и неудачей своего любимца, и проигрышем. Два дублона составляли в те времена значительную сумму даже для коменданта пограничной крепости. К тому же Вискарра досадовал на то, что прекрасные сеньориты были свидетельницами неудачи, которой, кстати сказать, он совершенно не ожидал. С этой минуты в нем зародилась ненависть к сиболеро Карлосу.

Следующее состязание состояло в скачке к оросительному каналу, проходившему недалеко от луга. Хорошие наездники радовались возможности показать в полном блеске свое искусство.

Этот канал был настолько широк, что лошади не могли перескочить через него, и настолько глубок, что перспектива выкупаться в нем пугала даже наиболее решительных людей. Подскакать галопом к самому краю его дерзали только отважные и опытные наездники. Согласно условиям, они должны были остановить лошадь на полном скаку с таким расчетом, чтобы все четыре копыта ее отпечатались за чертой, установленной заранее и почти вплотную подходившей к берегу. Разумеется, почва у берега отличалась достаточной твердостью; в противном случае такое упражнение было бы совершенно немыслимо.